Научная статья на тему 'Отражение этнокультурного взаимодействия в преданиях населения Межозерья'

Отражение этнокультурного взаимодействия в преданиях населения Межозерья Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
106
31
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
предания / межэтническое взаимодействие / русские / вепсы / карелы / traditions / interethnic interaction / Russian / Veps / Karelians

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Егоров Сергей Борисович

Межозерье — территория на северо-западе Европейской России между Ладожским, Онежским и Белым озерами, где на протяжении более чем тысячелетнего периода осуществлялось этнокультурное взаимодействие славянского и прибалтийско-финского населения — предков современных вепсов и карел. Актуальное значение для историко-этнографических исследований имеют этнонимические и топонимические предания, бытующие в среде как русского, так и прибалтийско-финского населения Межозерья. Их ценность определяется недостаточным отражением этнокультурной истории региона в письменных источниках, а также возможностью изучения народных представлений об этноисторических событиях. В статье используются как известные исследования, так и собственные полевые материалы автора, некоторые впервые вводятся в научный оборот. Различные эпохи получили неодинаковое отражение в фольклоре, что свидетельствует о степени их значимости в традиционном мировоззрении. В преданиях Межозерья прослеживаются как этнические, так и локальные особенности, отражающие местное своеобразие. Среди рассматриваемых преданий выделяются произведения, интерпретирующие возникновение этнонимов вепсов, повествующие об иноэтничных врагах и выдающихся исторических персонажах, объясняющие появление различных природно-географических и рукотворных объектов, в том числе населенных пунктов, а также трактующие в русле народной этимологии названия топонимов. Проведенное исследование показывает продуктивность использования преданий для изучения этнокультурной истории и выявляет наличие в фольклорной традиции региона элементов, отражающих представления местного населения о своей этнической идентичности, историческом прошлом и этнокультурном взаимодействии. Различные эпохи получили неодинаковое отражение в фольклоре, что свидетельствует о степени их значимости в традиционном мировоззрении. При этом очевидно как наличие общего фольклорного наследия, так и локальных различий, связанных с особенностями формирования отдельных этнолокальных групп населения, представляющих взаимоотношения с соседями, а также трактующих реалии окружающего мира.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Reflection of ethnocultural interaction in the legends of the population of Mezhozerye

Mezhozerye is a territory in the north-west of European Russia between Ladoga, Onega and White Lakes, where for more than a thousand years the ethno-cultural interaction of the Slavic and Baltic-Finnish population — the ancestors of modern Veps and Karelians. The ethnonymic and toponymic legends of the local population, both Russians and the Baltic-Finnish population, are of current importance for historical and ethnographic research. Their value is determined by the inadequate reflection of the ethno-cultural history of the region in written sources, as well as by the possibility of studying popular perceptions of ethnohistorical events. The article uses both known research and the author’s own field materials, some are introduced for the first time into scientific circulation. Different epochs have received an unequal reflection in folklore, which indicates the degree of their significance in the traditional worldview. In the legends of Mezhozerya, both ethnic and local features can be traced, reflecting local identity. Among the legends considered are works that interpret the emergence of ethnonyms of the Veps, narrating about foreign enemies and outstanding historical figures, explaining the appearance of various natural-geographical and man-made objects, including settlements, and also interpreting the names of place names in the tideway of folk etymology. The conducted research shows the productivity of the use of legends for the study of ethnocultural history and reveals the presence in the folklore tradition of the region of elements reflecting the representations of the local population about their ethnic identity, historical past and ethno-cultural interaction. Different epochs have received an unequal reflection in folklore, which indicates the degree of their significance in the traditional worldview. At the same time, it is obvious that there is a common folklore heritage, as well as local differences related to the peculiarities of the formation of individual ethnolocal groups of the population that represent relationships with neighbors, and also interpret the realities of the surrounding world.

Текст научной работы на тему «Отражение этнокультурного взаимодействия в преданиях населения Межозерья»

DOI: 10.24411/9999-022A-2020-10302 УДК 398.1 ББК 63.5(2)

С. Б. Егоров (Санкт-Петербург)

Отражение этнокультурного взаимодействия в преданиях населения Межозерья

В географическом отношении Межозерье — это регион, расположенный на северо-западе Европейской России между Ладожским, Онежским и Белым озерами. В административном отношении это смежные территории запада Вологодской, востока Ленинградской области и юга Республики Карелия. До ликвидации самостоятельности и присоединения к Московскому государству эти земли составляли существенную часть Новгородской республики. В период позднего Средневековья (XV-XVII вв.) край располагался на стыке Западного Белозерья, Нагорного Обонежья и северной части Бежецкой пятины, а в XVIII — начале ХХ в. он находился на пограничье Новгородской, Олонецкой и Санкт-Петербургской губерний.

Особенностью рассматриваемого региона является то, что здесь с конца I тыс. н. э. по настоящее время осуществляется этнокультурное взаимодействие славянского и прибалтийско-финского населения. Центр этого края — этническая территория вепсов, окруженная русскими поселениями, а в северной части и на юге проживают группы карельского населения. Поэтому при историко-этнографическом изучении региона исследование этнокультурных контактов и их результатов является важной задачей.

Интерес к этой тематике в последнее время очевиден, поэтому актуальным является привлечение разнообразных источников, которые могли бы дать новые сведения и уточнить ранее собранные материалы по этнокультурной истории Межозерья.

Одним из таких источников, пока еще недостаточно, на наш взгляд, использованным, является фольклор. Его ценность определяется недостаточным отражением этнокультурной истории региона в письменных источниках, а также возможностью изучения народных представлений об этноисторических событиях. При этом следует отметить, что использование фольклорных материалов требует осторожности, а также соответствующих приемов и методов анализа источников.

Собирание и изучение преданий и легенд русского населения рассматриваемого региона связано с именами В.В. Пименова, Н. А. Криничной, А. А. Панченко, С.А. Штыркова и ряда других ученых [Пименов 1965; Криничная 1991; Панченко 1998; Штырков 2012]. При этом следует отметить, что материалов, записанных в среде прибалтийско-финских этносов региона, значительно меньше, чем у русских. Поэтому в ходе полевых этнографических исследований на территории Межозерья на рубеже XX-XXI вв. мы собирали фольклорные произведения как среди русского, так и среди вепсского населения.

Н. А. Криничной было высказано мнение о том, что местные предания характеризуются многими архаическими особенностями, сохранение которых она объ-

ясняла как замедленными темпами социально-экономического развития и определяемыми ими общественными отношениями [Криничная 1978, 24], так и «благодаря их активному бытованию в соседствующей — карельской, вепсской, саамской» средах [Криничная 1979, 136-137].

Подтверждением этому служат и музыковедческие изыскания. В.А. Лапин, исследуя вепсский музыкальный фольклор, выявил механизм консервации русской песенной традиции у вепсов. Восприняв в определенный период межэтнического взаимодействия с восточными славянами лирические песни на русском языке, вепсы сохранили их в своем репертуаре до ХХ в., в то время как у соседнего русского населения эти произведения были вытеснены более развитыми формами этого жанра [Лапин 1977, 184-185].

Следует отметить, что карелы и вепсы, проживающие в Межозерье, в настоящее время двуязычны. Они используют как родной язык, так и русский. Неудивительно поэтому, что часть фольклора, в том числе и преданий, у прибалтийско-финских народов бытует на русском. При этом письменности на родном языке до недавнего времени у них не существовало, поэтому представления о своем историческом прошлом формировались у этого народа в рамках устной традиции.

Безусловно, от преданий и легенд нельзя ожидать четкой хронологии и строгой документальности, хотя, несомненно, они отражают определенные исторические события и факты, но, конечно, трактуют их согласно этническим мировоззренческим ценностям и переплетаются они с мифологическими представлениями. Как известно, предание — это рассказ об исторических событиях и лицах, как правило, локального характера. Предания отражают народный взгляд на события и на их участников, представляя собой средоточие народной исторической памяти, обращенной в первую очередь к местной истории.

В Межозерье, как и в ряде других районов Европейского Севера, широко распространены предания, в которых речь идет о группах, обозначенных такими этнонимами и соционимами, как чудь, литва, татары, турки и паны. В этих произведениях через призму народных представлений, в том числе мифологических, отразились этноисторические реалии.

В. В. Пименов, посвятивший целую главу в своей монографии о вепсах рассмотрению преданий о чуди, включал Межозерье в ареал распространения таких произведений. Но при подробном рассмотрении оказывается, что реально им было записано здесь только одно предание о чуди, причем содержание его автором не приводится. Нами во время полевых исследований на территории Межозерья фольклорные произведения, связанные с этим этнонимом, зафиксированы не были.

В то же время исследователем верно определены места наибольшей концентрации таких преданий (Заволочье, Пудожье, а также районы проживания кольских саамов и коми) и их типология («активная, нападающая» и «страдающая» чудь). Нельзя не согласиться также и с тем, что эти предания непосредственно связаны с историей местного финноязычного населения. Вместе с тем однозначно связывать все эти произведения с предками вепсов, на наш взгляд, не совсем корректно, хотя с периода Средневековья и до начала XX в. наименование чудь безусловно использовалось в качестве как экзо-, так и эндоэтнонима вепсов.

В то же время у вепсов зафиксирован значительный пласт преданий, типологически сходный с преданиями о «страдающей, побежденной чуди», то есть в которых их предки выступают как потерпевшая от врагов сторона. Такие предания характерны, в частности, для южных и части средних вепсов. При этом следует

отметить, что аналогичные предания характерны для соседнего русского населения, а также бытуют у тихвинских карел. При этом имеются определенные различия. Если у южных вепсов в качестве врагов выступают турки (реже — татары), то у средних вепсов, русских и тихвинских карел — это литва.

Так, с нападением врагов связывается у вепсов возникновение могильников каш&, аналогичных жальникам в русских районах:

Когда-то турки пришли откуда-то на нашу землю и стали бесчинства творить. Детей малых на колы изгороди сажали, у женщин груди отрезали, насиловали их. И решили тогда жители погибнуть и всё с собой взять, ничего врагу не оставить. Вырыли они глубокую яму, врыли столбы в нее, на столбах помост устроили, землей его покрыли. Оделись во всё самое лучшее — в одежду праздничную, женщины — кольца, серьги, украшения надели. Собрались все на этом месте и, как только враги подошли, подрубили столбы и похоронили себя под землей. Место это «каамишт» называется1.

Кроме того, южными вепсами таким же образом трактуется возникновение так называемых пе1с1йеп корас1 'девичьих ям' и neicte magi 'девичьей горы'.

У соседних с южными корвальских вепсов в преданиях вместо нападающих турков фигурирует литва:

За Чубовым, по дороге к Чидову, находится Рятой пуст. Там раньше была деревня, теперь растут большие деревья. Говорили, что литва шла. Кто-то сказал, что люди плохие идут, издеваются над людьми. Так все жители в яму пошли и себя засыпали2.

Подобные сюжеты характерны и для некоторых групп карел, например тихвинских. Любопытно, что хотя эта этнолокальная группа появилась на территории современного своего проживания после событий Смутного времени начала XVII в., в их преданиях нет отличий от аналогичных произведений соседнего русского населения о литве. В качестве примера приведем одно из таких произведений, записанных у тихвинских карел:

...здесь в бытность <стариков> проходила литва. Какой-то народ спрятался в пещеру. Были приделаны деревянные столбы, и, когда литва подошла близко, они подожгли эти столбы и сами себя с семьями захоронили туда: они очень боялись, что их будут казнить <...> [Рягоев 1977, 250].

Можно предположить, что карелы восприняли фольклорную традицию, характерную для региона своего нового проживания. На это указывает тот факт, что в карельских преданиях, как и у соседнего русского населения, характерен мотив ослепления литвы, в то время как у вепсов такой мотив не зафиксирован:

При этом я слышал, что как будто она, литва, шла оттуда сюда, через нас на Озе-рёво, туда, на Озерёво, к речке пробиралась, вроде бы в сторону Озерёва. Дошла она

1 Зап. от Дарьи Михайловны Николаевой, 1919 г. р. (урож. д. Новое Усадище), д. Пожарище, Радогощинский с/с, Бокситогорский р-н, Ленинградская обл. Соб. С.Б. Егоров. 1991 г. [ПМА, 1991. Дневник записей материала по южным вепсам 1990-1991 гг. Л. 35].

2 Зап. от Марии Захаровны Лебедевой, 1931 г. р. (урож. д. Чубово), п. Красный Бор, Сидо-ровская вол., Бокситогорский р-н, Ленинградская обл. Соб. С.Б. Егоров. 1994 г. [ПМА, 1994. Тетрадь полевых записей. Л. 27].

до поля Пуаричча, и как будто те, которые шли, применили какие-то газы, чтобы наших всех окончательно ослепить. Ветер повернул в обратную сторону, а по ветру и газы: она, литва, и ослепла. И пришлось им отступить. И на этом как будто их поход и кончился, на Озерёвском поле. Это я уловил из рассказов стариков. И вроде бы после этого тут и привезли народ <...> [Рягоев 1977, 250].

Любопытен и тот факт, что в одном из преданий о литве рассказчик-карел ассоциирует карел с русскими, что свидетельствует, вероятно, об осознании карелами себя как составной части единой общности, основанной на общем православном вероисповедании:

А потом наши, русские, якобы их, литовцев, лишь за Сомином где-то там остановили, обратили их в бегство. Это старики рассказывали. Они ведь раньше на лошадях, говорят, ездили, казаки были, кавалеристы; наши как будто бы в песок зарывали доски, а доски с гвоздями, вверх жалом; на дорогу зарывали тес <...>. Так этим тесом казаков этих, кавалерию, так и накрыли; лошади упали: их всех укололо. Только тут их остановили и обратили в бегство [Рягоев 1977, 239].

В то же время в преданиях тихвинских карел и соседних русских О.М. Фиш-ман и С.А. Штырков отмечают и образ иной литвы, которая выступает в качестве их далеких предков [Фишман 2003, 81-85; Штырков 2012, 45-161]. Но эта традиция является локальной, она характерна для населения, проживающего на по-граничье юго-востока Ленинградской и северо-востока Новгородской областей. В преданиях русского населения, проживающего севернее обозначенной территории, а также у вепсов литва однозначно описывается как враг.

При этом у одной из этнолокальных групп русских — озерян, проживающих в бассейне среднего течения р. Тихвинки, появление жальников (средневековых могильников), объясняется иным образом. Они полагают, что в этих погребальных сооружениях похоронены люди, умершие во время строительства Тихвинской водной системы, которая строилась с XVIII в. и была открыта для судоходства в 1811 г. [Егоров 2002, 83].

Выявляются и другие локальные особенности бытования преданий. Если в южных и западных районах Межозерья широко представлены предания о литве и турках, то на востоке региона эти этнонимы в преданиях не фигурируют, зато здесь широко распространены произведения, где речь идет о т. н. панах.

Обращает на себя внимание тот факт, что ареал распространения преданий о панах в значительной степени совпадает с районами, где записаны и предания о чуди. Применительно к Межозерью можно говорить о таком совпадении лишь на самой его северной окраине.

Образ панов достаточно сложен. В преданиях о панах прослеживаются черты как аборигенного, возможно еще довепсского, населения, так и особенности более поздних групп славянского происхождения. Не исключено, что в этих преданиях действительно отразились реальные события начала XVII в., когда в местном крае появились вооруженные группы панов, черкас или литвы, которые в основном состояли из разгромленных в Центральной России формирований украинских и русских казаков, составлявших войска Лжедмитрия.

Подтверждением этой мысли могут служить представления о д. Межерье Бабаевского района Вологодской области, расположенной в глухой лесной местности. Жители этого поселения идентифицировали себя как русских, а предка-

ми считали крестьян, бежавших от воинской службы. В то же время еще в XIX в. о населении этой деревни было записано следующее предание:

Есть поверье, что некоторые жители этой деревни потомки панов и что паны в 4 или 5 верстах от этой деревни сокрыли в омуту, глубоком месте реки Великой, текущей из Левинского озера в Шольское, клад — бочку золота с железными обручами и цепями [Новгородский сборник 1865, 146-147].

У вепсов соседнего поселения Войлахта, ближайшего к Межерью, нами было записано предание о панах — людях, живших здесь до «светопреставления». С их деятельностью местные жители связывают заколдованный клад, который можно добыть необычным образом:

В Панъярвут спрятан у панов сундук с золотом. <...> Если сесть на берегу, придумать и спеть то ли сорок, то ли шестьдесят частушек, то сундук найдешь. У панов в доме стеклянные двери были3.

Сходные предания о кладах характерны и для южновепсской фольклорной традиции, и здесь захоронение золотого клада связывается с представителями более высокого социального статуса, который выступает в местной традиции как барин:

В сторону Прокушева есть гора Киря мяги у Бамблоо-омута, образованного рекой Лидь. Жил там барин и завещал слугам, когда умрет, покатить в этот омут с горы бочку с золотом. Говорили, что раньше были заметны обручи бочки4.

А так как все местные баре-помещики являлись русскими, то здесь, как и в преданиях вологодских вепсов, прослеживается сходный взгляд на захоронение клада представителями чуждого социального и этнического круга.

Места проживания вепсов были труднодоступными и удаленными от крупных поселений и административных центров. Поэтому власти слабо влияли на жизнь местного края. Неудивительно, что такой регион был привлекателен для скрывающихся по тем или иным причинам людей, находившихся в конфликте с государственными структурами. В связи с этим показательны сведения одной из жительницы южновепсского поселения, родившейся в 1930-х гг., которая приводила рассказ своего отца о том, что в нескольких километрах от деревни в лесу длительное время жила группа русских, с которыми у местных жителей установились дружеские и взаимовыгодные отношения.

Особый интерес для нас представляют предания прибалтийско-финских народов, отражающие их представления о своем этносе: его возникновении, объясняющие названия как эндо-, так и экзоэтнонимов, а также трактующие события локальной истории. Именно в этих преданиях проявляется осознание вепсами себя как особой этнической общности со своим языком, традициями, национальными чертами характера. Как правило, осознание своего этнического своеобра-

3 Зап. от Василия Васильевича Бойцова, 1929 г. р. (урож. д. Пустошка), д. Пустошка, Куйский с/с, Бабаевский р-н, Вологодская обл. Соб. С.Б. Егоров. 1992 г. [ПМА, 1992. Этнографические материалы дневника Северорусской археологической экспедиции 1992 г. Л. 32].

4 Зап. от Ириньи Алексеевны Петуховой, 1924 г. р. (урож. д. Чайгино), д. Чайгино, Радогощин-ский с/с, Бокситогорский р-н, Ленинградская обл. Соб. С.Б. Егоров. 1992 г. [ПМА, 1992. Дневник участника Северо-Западной этнографической экспедиции 1992 г. Л. 38].

зия в реальной жизни происходит через столкновение или взаимодействие с чужими, иными общностями. В фольклорной традиции прибалтийско-финского населения это проявляется своеобразным способом — через предания, в которых фигурирует образ российского царя Петра I.

В народной памяти русского населения региона Петр I является самым заметным историческим персонажем. Так, из 429 преданий сборника Н.А. Криничной «Предания Русского Севера» 96 связано с его именем, что значительно больше, чем с каким-либо другим историческим лицом [Криничная 1991].

Глубокий след Петр I оставил и в историческом сознании вепсского этноса. Период возникновения этих преданий определить сложно. Записаны они были уже в XX в., что свидетельствует об их востребованности в то время.

У южных вепсов зафиксировано предание, которое связывает возникновение вепсского этноса с деятельностью Петра I, по чьему указанию происходило насильственное переселение на Урал смешанного в этническом отношении населения Прибалтики. Часть переселенцев не смогла продолжать путь из-за болезней, поэтому была оставлена в дороге и составила основу предков вепсов:

Дедушка мне рассказывал, что наши вепсы пришли с Прибалтики при Петре I. Колонию он гнал через наши края прямиком на Урал. И все люди у него всяких наций были. Не он сам гнал, а его подчиненные гнали5.

Показательно и одно из преданий тихвинских карел, где миграцией объясняется их появление на территории современного проживания:

Была якобы Карелия; говорили, как будто много карелов было раньше, что все Карелии были вместе; вы, они и мы, и даже финны были вместе, и даже эти, как их теперь называют, не карелы, а — чухари. И тогда, когда стала царская власть, стали нас объединять — нас и разлучили: кого туда отправили, кого сюда, кого еще куда — всех разлучили, разорили, говорят, карелов. Да, дед рассказывал, а не то, говорит, все были вместе, в одной Карелии жили [Рягоев 1977, 239].

Кроме того, О.М. Фишман отмечает редкое предание тихвинских карел, созвучное вепсскому, в котором говорится о насильственном переселении их предков Петром I:

в незапамятные времена, «до наших дедов деды» не угодили царю — «не понравились, и отправили нас, стариков, из Карелии в глухую тайгу» [Фишман 2003, 75-76].

Имя Петра I фигурирует и в преданиях, объясняющих вепсскую этнонимию. У северных вепсов в 1920-х гг. было записано следующее предание о происхождении экзоэтнонима кайван, характерного для части вепсов:

Когда строили Аничков мост в Петербурге и вепсы копали канаву, проходивший мимо Петр I сказал им: «Бог в помощь». Те ответили: «Кайваме (копаем)», не поняв обращение Петра по незнанию русского языка. Петр еще дважды повторял «Бог в помощь», на что всё время получал в ответ «кайваме». Наконец, рассердив-

5 Зап. от Марии Григорьевны Васильевой, 1924 г. р. (урож. д. Максимова Гора), д. Федорова Гора, Радогощинский с/с, Бокситогорский р-н, Ленинградская обл. Соб. С.Б. Егоров. 1996 г. [ПМА, аудиозапись 1996 г.].

шись, сказал вепсам: «Будьте вы кайванами весь век». Отсюда и пошло насмешливое название-прозвище «кайваны» [Пименов, Строгальщикова 1989, 7].

Другое предание, объясняющее этноним «вепсы» и связываемое с деятельностью первого российского императора, известно в Приоятье среди средних вепсов и у соседнего русского населения:

Петру I нужны были деньги на ведение войны, сооружение флота, строительство Петербурга. Поэтому он старался как можно больше собрать налогов, ездил по России и обкладывал податями народ. Приехал он сюда, а местные жители отказались платить царю налоги и попрятались по лесам. Петр I рассердился, сказал им в сердцах: «Вы псы!» — и уехал. Отсюда и произошло название народа — вепсы [Егоров 1997, 128].

У южных вепсов Петр I является также действующим персонажем топонимических преданий, объясняющих происхождение названий деревень Пожарище и Петрово. Жители первого из указанных поселений не пустили царя на ночлег, поэтому он, чтобы согреться, поджег одну нежилую постройку, население же соседнего пункта приютило Петра, за что их деревня получила название в его честь:

Приехал в здешние края Петр I. Проплывал по речке, а уже вечер, нужно где-то переночевать. А в Пожарище его не пустили на ночлег. Тогда он спалил эту деревню. А ночевал в Петрове. Потому так и назвали по-русски эту деревню6.

Таким образом, Петр I выступает в преданиях, связанных с тихвинскими карелами и вепсами, с одной стороны, как внешняя сила, меняющая традиционный уклад жизни, а с другой — как представитель иного мировоззрения и носитель русского языка. В преданиях, касающихся вепсов, подчеркиваются языковые различия и сложности с взаимопониманием, что создает конфликтные ситуации, отражающиеся в фольклорной форме. По-видимому, эти нарративы отражают процесс активного включения вепсов в экономическую и общественно-политическую систему Российского государства в начале XVIII в., в результате чего интенсифицировалось межэтническое взаимодействие с русским населением. Следствием этого и возникла потребность в осмыслении своего этнокультурного положения.

Активизировавшиеся с указанного периода контакты вепсов с русским населением, участие в экономической деятельности за пределами этнической территории вепсов приводили к активному использованию ими русского языка. Важность владения им, особенно для крестьян-отходников, отразилась и в фольклоре вепсов. Это присутствует в следующем анекдотичном рассказе:

Жили в Корвале два брата, а по-русски говорить не умели. Выучили каждый одно слово: один — «я», другой — «мы». Решили идти плотничать в Тихвин. Пошли по дороге, присели отдохнуть в беседку у дороги и не заметили, что рядом в канаве валяется убитый мужик. А тут люди проезжали на лошади, увидели мертвого и спрашивают у одного брата: «Ты убил?» Тот отвечает: «Я». У другого спрашивают: «Кто

6 Зап. от Александра Александровича Макарова, 1931 г. р. (урож. д. Пудрино), д. Остров (вепсское название деревни — Бивак), Радогощинский с/с, Бокситогорский р-н, Ленинградская обл. Соб. С.Б. Егоров. 1991 г. [ПМА, 1991. Дневник записей материала по южным вепсам 19901991 гг. Л. 20].

убил?» Он говорит: «Мы». Их и забрали в тюрьму. Год держали там, пока не нашли настоящих виновников. За это время научились русскому языку7.

Еще одним свидетельством межэтнического взаимодействия в регионе можно считать топонимические предания, в которых предпринимается с позиций народной этимологии попытка объяснить происхождение географических объектов. Очевидно, что при смене этнического состава населения, в результате ассимиляционных процессов, когда происходит переход на другой язык, происходит и переосмысление прежних топонимов, и их происхождение теперь связывается со словами, обозначающими в новом языке реалии, по звучанию наиболее близкие географическому названию.

Так, на севере Бабаевского района Вологодской области имеется целый пласт топонимов, главным образом гидронимов, основы которых восходят даже не к вепсскому, а еще более древнему субстрату, убедительно связываемому лингвистами с саамоязычным населением. Конечно, не всякая интерпретация этих топонимов сопровождается разъясняющим повествованием, но тем не менее такие предания также являются нередким явлением. Так, народно-этимологическое объяснение проявляется в предании о происхождении рек Ножемы, Колошмы и образованной их слиянием реки Суды:

Там, где две реки сходятся — устье Суды, стояла церковь. Мужики с реки Колошмы, колошёма, дрались колами с мужиками с реки Ножомы, которые дрались ножикам. На месте церкви был суд — мужиков судили за драку. Отсюда и река называется Суда8.

Фантастически объясняются и названия ойконимов. Так, д. Ладвуши Коськов-ского сельского поселения Тихвинского района Ленинградской области была якобы так названа первопоселенцами за свое гармоничное положение, что проявилось в выражении «лад в уши», которое стало использоваться для именования поселения [Егоров 2004, 243]. В действительности же этимология этого топонима связана с прибалтийско-финским ladv 'вершина (холма)'.

Таким образом, можно констатировать наличие в фольклорной традиции региона элементов, отражающих представления местного населения о своей этнической идентичности, историческом прошлом и этнокультурном взаимодействии. Различные эпохи получили неодинаковое отражение в фольклоре, что свидетельствует о степени их значимости в традиционном мировоззрении. При этом очевидно как наличие общего фольклорного наследия, так и локальных различий, связанных с особенностями формирования отдельных этноло-кальных групп, представляющих взаимоотношения с соседями, а также трактующих реалии окружающего мира.

7 Зап. от Ефима Федоровича Ефимова, 1922 г. р. (урож. д. Окулово), д. Ольеши, Бокситогор-ский р-н, Ленинградская обл. Соб. С.Б. Егоров. 1993 г. [ПМА, 1993. Дневник участника СевероЗападной этнографической экспедиции 1993 г. Тетрадь №1. Л. 70-71].

8 Зап. от Василия Федоровича Богданова, 1934 г. р. (урож. д. Петраково), д. Плесо, Плоссков-ский с/с, Бабаевский р-н, Вологодская обл. Соб. С.Б. Егоров. 1994 г. [ПМА, аудиозапись 1994 г. Северо-Западная этнографическая экспедиция].

ЛИТЕРАТУРА

Егоров 1997 — Егоров С. Б. Предания вепсов о Петре I // Петербург и Россия. Петербургские чтения — 97 / отв. ред. Ю.В. Кривошеев. СПб., 1997. С. 127-131.

Егоров 2002 — Егоров С. Б. Общее и особенное в духовной культуре и верованиях озерян и южных вепсов (по материалам полевых исследований 1999 и 2002 гг.) // Материалы Международной научной конференции «Религиозная ситуация на Северо-Западе России и в странах Балтии». 9-10 декабря 2002 г. / сост. и отв. ред.: А. Ю. Григоренко, А. М. При-луцкий. СПб., 2002. С. 79-83.

Егоров 2004 — Егоров С. Б. Топонимия и устная история (по полевым материалам центральных и восточных районов Ленинградской области) // Полевая этнография: Материалы международной научной конференции / под ред. В.А. Козьмина. СПб., 2004. С. 241-245.

Криничная 1978 — Криничная Н. А. К проблеме типологии преданий о заселении и освоении края (по материалам северных преданий) // Фольклористика Карелии / науч. ред.: Э. С. Киуру, А.П. Разумова. Петрозаводск, 1978. С. 23-40.

Криничная 1979 — Криничная Н.А. К вопросу о взаимодействии русской и карельской фольклорных традиций (по материалам преданий Карелии) // К истории малых народностей Европейского Севера СССР / отв. ред. Г. М. Керт. Петрозаводск, 1979. С. 132-140.

Криничная 1991 — Криничная Н. А. Предания Русского Севера. СПб., 1991.

Лапин 1977 — Лапин В. А. Русская песня у вепсов (К вопросу о генезисе народного музыкального мышления) // Музыкальное наследие финно-угорских народов / сост. и ред. И. Рюй-тель. Таллин, 1977. С. 183-211.

Новгородский сборник 1865 — Новгородский сборник / под ред. Н. Богословского. Вып. 1. Новгород, 1865.

Панченко 1998 — Панченко А. А. Исследования в области народного православия. Деревенские святыни Северо-Запада России. СПб., 1998.

Пименов 1965 — Пименов В.В. Вепсы. Очерк этнической истории и генезиса культуры. М.; Л., 1965.

Пименов, Строгальщикова 1989 — Пименов В. В., Строгальщикова З. И. Вепсы: расселение, история, проблемы этнического развития // Проблемы истории и культуры вепсской народности / под ред. В. В. Пименова, З. И. Строгальщиковой, Ю.Ю. Сурхаско. Петрозаводск, 1989. С. 4-26.

Рягоев 1977 — Рягоев В. Д. Тихвинский говор карельского языка. Л., 1977.

Фишман 2003 — Фишман О.М. Жизнь по вере: тихвинские карелы-старообрядцы. М., 2003.

Штырков 2012 — Штырков С. А. Предания об иноземном нашествии: крестьянский нарратив и мифология ландшафта (на материалах Северо-Восточной Новгородчины). СПб., 2012.

ПОЛЕВЫЕ МАТЕРИАЛЫ

ПМА — полевые материалы автора.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.