CC BY
103
УДК 82 (091) (4/9)
М. В. Максимова
ОТРАЖЕНИЕ ЭСТЕТИКИ ДЕКАДАНСА В РОМАНЕ “ ГЕЕННА ОГНЕННАЯ”
ЖОРИСА-КАРЛА ГЮИСМАНСА
Во французском декадансе конца XIX столетия выделяется творчество писателя Жориса-Карла Гюисманса, воплотившее все тенденции этого течения. Во многих романах Гюисманса присутствует тема души и тела, их противостояния, борьбы и внутреннего сговора. Гюисманса интересуют самые тончайшие оттенки чувств, переходы душевного состояния, ему понятен сложный душевный мир героев, трагизм обыденной жизни.
В работе использована преимущественно литература на французском языке: Livi Fran3ois “J-K Huysmans a rebours et l’esprit dficadent”; Bloy Leon “Sur Huysmans”. Сатанист, еще одна ипостась Гюисманса, проявляется в романе “Геенна Огненная” (1891). Роман представляет для писателя начало его веры в потусторонние феномены материализма. Содержание сводится к эстетическим и литературным дискуссиям между рупором идей автора писателем Дюрталем и его другом де Герми. Начинаясь довольно нетрадиционно, с диалога между двумя друзьями, роман до конца сохраняет эту форму.
Во французском декадансе конца XIX столетия выделяется творчество писателя Жориса-Карла Гюисманса, воплотившее все тенденции этого течения. Романы Гюисманса позволяют воссоздать духовный мир целого поколения и картины жизни французского общества. Жо-рис-Карл Гюисманс по происхождению голландец, родился 5 февраля 1848 года в семье учительницы и художни-ка-миниатюриста.
Литературные исследователи делят творчество писателя на три периода: натуралист, эстет, христианин. Второй период его творческого пути также подвергается определениям: декадент, денди, сатанист.
Отказавшись в своем творчестве преследовать модные в то время идеи натурализма, не поверив в надвигающуюся “демократию” во всех ее грубых проявлениях, но с оптимистическими идеями в духе немецкого философа-позитивиста Лейбница - “наш мир есть наилучший из всех возможных миров”, Гюисманс видит действительность и страдающего в ней человека в нелицеприятных тонах.
Во многих романах Гюисманса присутствует тема души и тела, их противостояния, борьбы и внутреннего сговора. Гюисманса интересуют самые тончайшие оттенки чувств, переходы душевного состояния, ему понятен сложный душевный мир героев, трагизм обыденной жизни.
Гюисманс во все годы своего творчества занимался кроме писания романов активным составлением критических статей об искусстве. Первая публикация писателя касалась современных пейзажистов. Он посвятил немало статей импрессионизму и импрессионистам, в частности Эдгару Дега, своему любимому художнику. В статьях об искусстве Гюисманс занимается анализом, интерпретацией картин художников. Карьера Гюисманса как хроникера искусства началась в 1870 году с публикацией во французских печатных изданиях “Репюблик де леттр” и “Ак-тюалите”. Первые заметки, написанные Гюисмансом о деятельности художественного Салона в Париже, появились в 1876 году. Его первый сборник статей под назва-
нием “Современное искусство”, повествующий о жизни Салона в период с 1879 по 1882 годы, выходит в свет в 1883 году.
По мере выхода книг Ж.-К. Гюисманс обретает свою критику. Можно говорить о том, что его творчество постоянно находилось в поле зрения его современников. Достаточно вспомнить критические заметки Эдмона де Гонкура, эссе Леона Блуа “О Гюисмансе”, статью Жоан-ни Брико “Ж.-К. Гюисманс и сатанизм”.
Необходимо отметить, что в отечественных печатных изданиях содержится скудная информация о декадансе, об этой культурной тенденции в жизни Франции второй половины XIX века. А та, что имеется в большинстве случаев, несет на себе отпечаток жестокой цензуры советской идеологии, не признающей “безыдейного искусства и пропаганды антинародных идей”, которые она приписывает декадансу.
В работе использованы преимущественно литература на французском языке: Livi Frarnois “J-K Huysmans a rebours et l’esprit dftcadent”; Bloy Leon “Sur Huysmans”.
Первый роман “Голод” Гюисманс пишет в 1871 г., но его нигде не печатают, ссылаясь на бесталанность писателя. Следующий роман “Лавка пряностей” увидит свет лишь в 1875 г. в издательстве “Либрери Женераль”, а за год до этого Гюисманс знакомится с “Ругон-Маккарами” Эмиля Золя, романом, оказавшим сильное впечатление на молодого писателя. Гюисманс питает большую симпатию к Золя. В августе 1876 года появляется очередной роман Гюисманса “Марта или история одной девушки”, основанный на истории личных отношений писателя с некой актрисой. Роман холодно встречается Эдмоном де Гонкуром , но находит поддержку у Золя, который тут же пред -лагает молодому писателю присоединиться к своим ученикам Полю Алексису, Леону Эннику, Анри Сеару и Ги де Моппасану. Впоследствии эти люди, так называемые “младшие натуралисты”, будут представлять меданскую группу.
Затем в разные годы появляются романы “С мешком за плечами”, “Сестры Ватар”, “Семейный очаг”, статьи об изобразительном искусстве, в частности импрессионизме и импрессионистах. Часть журналистов и критиков начинает упрекать Гюисманса в том, что “он издевается над рабочим классом”, создавая литературу для избранных [1].
Взаимоотношения Гюисманса и Золя всегда носили двойственный характер. Опираясь, сколько возможно, на учителя из Медана на заре своей карьеры, Гюисманс отбросил, как только стало возможным, этот стеснявший его костыль. Он понимал, что Золя - это, без сомнения, великолепная и блестящая личность, но его манера писания была только одним из проявлений, а не всей суммы искусства, и натурализм, наконец, был так же узок, как романтизм или любая другая литературная школа. Ив 1984 г. роман писателя “Наоборот” знаменует окончательный разрыв Гюисманса с Золя.
К натуралистическому периоду творчества Гюисманса принадлежит его роман “В браке”, опубликованный в 1881 году, а также “С мешком за плечами”, вошедший в коллективный сборник новелл Меданской группы под названием “Меданские вечера”.
Принято считать, что начало декадансу в прозе было положено именно в романе “Наоборот”.
Когда появляется роман “Наоборот”, в обществе становится популярной и вызывает острую полемику морально-этическая и эстетическая доктрина Артура Шопенгауэра, немецкого философа-иррационалиста, основоположника философского пессимизма. Его философия, изложенная в фундаментальных трудах “Мир как воля и представление”, “Метафизика половой любви”, “Афоризмы о житейской мудрости”, начинают заражать умы или, как еще говорили тогда, отравлять наиболее крепкие, здоровые из них. “Афоризмы о житейской мудрости” - это своего рода пособие, предназначенное для холостяков и пресыщенных жизнью мужчин, в котором они могут найти философские причины, могущие оправдать их отвращение к жизни и женщинам.
Можно представить себе горькое ликование Гюисманса, обнаружившего эту книгу, которая содержала столь много общего с его взглядами! “Шопенгауэризм” Гюисманса, практически воинствующий, подтверждается цитатами философа из “Афоризмов”, приведенных в романах “Геенна Огненная” и “Наоборот”. Главный герой всех произведений Гюисманса - одинокий холостяк, эстет, пытающийся избежать гнета посредственности и прозы жизни, усталый, разочарованный во многом человек, условно говоря, “без возраста”.Такой же видится многим философия Шопенгауэра [2].
Немецкий писатель Томас Манн в своей книге (“Шопенгауэр”, 1938, Стокгольм) отмечает, что философия Шопенгауэра - это философия молодого человека. Он ссылается на Ницше, считавшего, что философия каждого человека зависит от его возраста и что на философии
Шопенгауэра лежит отпечаток юношеского возраста, в котором господствуют эротика и чувство смерти [2].
Между писателем и философом существует странное духовное родство, ибо и Гюисмансу, и Шопенгауэру свойственны ипохондрия, женоненавистничество, холостяцкая жизнь и эстетствующий пессимизм. В отличие от своих современников Гюисманс никогда не следовал моде в чем-либо и никогда не был свободен от неопределенности, так тяготившей его. Он стремился стать христианином, но разделял философию Шопенгауэра, который, в свою очередь, хотел стать атеистом, но не мог отойти от христианской религии. Гюисманс шел до конца своего пути с Шопенгауэром, братом по духу, разделяя эстетствующий пессимизм.
В романе “Наоборот” так ярко присутствует дух декаданса, что поколение 1885 г. - поколение “Кризиса душ”, по выражению Ги Мишо [3], охотно узнает себя в этой книге Гюисманса, где герой, герцог Жан Дез Эссент, воплощает в себе огромное количество физических, моральных и психологических черт людей своего времени. Резонанс этого произведения был огромен. “Наоборот” прозвучал как призыв из самых смутных, потаенных сторон человеческого существа и был услышан, т.к. он отвечал на реальные требования своего времени. И сделано это было благодаря новому стилю французского письма, такого “нервного”, когда хандра и невроз придают этому призыву необычную психологическую значимость. “Наоборот” - это горнило, где вырабатываются различные формы современности. В общем, успех Дез Эссента объясняется также наличием “подземного течения, которое внезапно поднимается на поверхность”, - как заметил Франсуа Ливии [3].
Имя Гюисманса было окружено множеством мифов. Один из них как о писателе, “который плохо пишет”, был, без сомнения, одним из самых стойких. И это, наверно, было не совсем беспочвенно, т.к. Гюисманс так смело работает с языком, искажает синтаксис и грамматику французского языка, исчерпывает все ресурсы словаря, как будто выжимает язык, как лимон, придавая ему совершенно иной ритм. Он старается вытянуть из языка самую суть, в то время как мастер слова он не закрывает -ся в системе исключительно словесных значений. Такое взаимоотношение со словами доведено у Гюисманса до исступления, его желание ломать, измерять, перестраивать - есть выражение того азарта, с которым он хочет передать свою мысль.
Язык Гюисманса таков, что у него нет никаких пустых слов, и особенно словесной мистики, и лишь невероятная потребность новизны. Язык символизма тоже полон “словесных ошибок”, как, например, у Верлена, но там техника ошибки более деликатна, она очень импрессионистична и более поверхностна, чем у Гюисманса, потому что Гюисманс старается показать более глубокое потрясение в своих произведениях.
Жюль Леметр, комментируя роман “Наоборот”, пишет
и 31
о языке Гюисманса: “Он гниет, как останки, он полон ненужных неологизмов, несоответствий и тем, что педанты называют солецизмом и варваризмом” [3]. Тем не менее он здесь же замечает, что стиль Гюисманса от этого не делается менее смачным.
Говоря о языке Гюисманса, нельзя не заметить его большой любви к наречию как части речи. Уже заголовки произведений говорят сами за себя, писатель показывает сразу, что он не стремится вызвать восторг у читателя. Название книг Гюисманса просто удивительны: “A rebours” “Наоборот”), “A Vau-l’eau” (“По течению”), “La-bas” (“Геенна Огненная”, есть другой вариант перевода названия романа “Там, внизу”), “En menage” (“Домашний очаг”). Это даже не наречия, а адвербальные выражения. Они, эти выражения, являются как бы показателем ума писателя, т.к. простое наречие может быть даже более точным, слишком мужественным, слишком резким или более догматичным для восприятия. А в выражениях Гюисманса мысль имеет грустную окраску и какое-то чувство, вызывающее тревогу, катастрофу, чувство неуверенности. Но это не поверхностные изменения. Гюисманс меняет саму структуру фразы, изменяя ее так часто, насколько позволяет порядок “подлежащее-глагол-дополне-ние”. Такие разрушения и делают особенным язык Гюисманса - нервным, отрывистым, находящимся в постоянном напряжении, исключающим какую-либо равномерность ритма. Только посредством такого языка можно было передать тот дух декаденства, который был присущ произведениям Гюисманса.
Начиная со своих первых эссе, Гюисманс отдает предпочтение арго и словам разговорного языка. Это идет у него от натурализма. Арго школьников и студентов, арго писателей и художников и особенно арго воров и преступного мира - вот материал, которым Гюисманс постоянно пользуется и до “Наоборот” и много позже.
Декадансу свойственно обращаться к прошлому. Это наблюдается и в творчестве Гюисманса. Старый французский язык притягивает его. Если Гюисмансу приходится выбирать из двух слов, то он непременно выберет то, которое ему кажется более нагруженным историей и воспоминаниями и более устаревшим. Как в любую кризисную и переходную эпоху, писатель хочет окунуть свой язык в прошлое. В результате получается язык мудреный, неправильный, может быть где-то искусственный, но антипод современному. Фраза у Гюисманса “открыта”, т.е. она двусмысленна, она может быть понята с множеством интерпретаций.
“Гюисманс так работал со словом, как если бы слово предшествовало и породило идею, а не идея слово”, -писал Пьер Кони [3]. Например, если надо было описать море, то использовались 6 разных слов, каждое из которых обозначало часть, мимолетное состояние моря, но очень редко могло обозначать что-то целое. Он так играет со словом, чтобы сделать его способным выразить, казалось бы, невыражаемое, - таков Жорис-Карл Гюисманс, его стиль и язык.
Сатанист, еще одна ипостась Гюисманса, проявляется в романе “Геенна Огненная” (1891). Перед тем как написать этот роман, автор ломает голову над выбором темы. Гюисманс выбирает оккультизм, так как его привлекает мистерия, тайна, покрывающая его. Верный экспериментальному методу натуралистической школы, Гюисманс в период написания романа изучает деятельность оккультных кругов. Еще со времени подготовки “Некоторых” у Гюисманса возникает интерес к эзотеризму и оккультизму, но тогда его интерес носил, скорее, научный характер. И вот в 1889 г. две его подруги Генриетта Майа и Берта Курьер посвящают Гюисманса в оккультизм, в частности, в деятельность парижских сатанистских сект. В сентябре того же года Гюисманс отправляется в Тиф-фог, на родину Жиля де Рэ. Чтобы написать свой роман о сатанизме, Гюисманс становится частым гостем на тайных сборищах сатанистов и даже сам участвует в черной мессе. Писатель посещает Лион, где знакомится со святотатствующим бывшим аббатом Жозефом Булляном, чьи сведения о сатанизме легли в основу будущего романа.
“Геенна Огненная” представляет для писателя начало его веры в потусторонние феномены материализма. Многие видные критики и журналисты того времени констатировали, что настоящий успех пришел к Гюисмансу вместе с его романом “Геенна Огненная”. Роман “Собор” и вышеупомянутый труд писателя являются наиболее читаемыми произведениями наших дней во Франции. Это подтверждает значительный тираж романа - 80 000 экземпляров в издательстве “Ливр де Пош”. Ключом к успеху романа явилась избранная Гюисмансом тема сатанизма. Из слов современников Гюисманса можно заключить, что тема сатанизма пользовалась в то время немалой популярностью: “Не было и месяца, чтобы пресса не рассказывала бы нам о колдовстве, о преступниках, совершающих втайне гнусные обряды сатанизма. Неопровержимые документы свидетельствуют о существовании сатанизма и в наши дни. Черные мессы, колдовство, служившие предметом скандалов прошлого столетия, практикуются и в настоящее время” [4]. Многие критики той эпохи интерпретировали “Геенну Огненную” как краткий справочник по современному сатанизму. Фирмен Боссен, редактор католического издания “Полибиблион Литтэ-рер”, считает, что “главным намерением Гюисманса в трактовке сатанизма явилось желание показать все величие христианской веры, девственную чистоту ее доктрины” [5]. Это еще одна интерпретация романа, но теперь через призму католицизма.
Роману “Геенна Огненная” литературные критики дают различные толкования, для одних - это своеобразный справочник по сатанизму. Для других приключения Дюрталя, главного героя романа, являются автобиографией самого Гюисманса, вступившего на путь, ведущий к Господу. В книге, по существу, нет сюжета. Содержание сводится к эстетическим и литературным дискуссиям между рупором идей автора писателем Дюрталем и его
другом де Герми. Роман сразу же начинается с отречения от прежних, натуралистических взглядов писателя: чтобы избежать всяких недоразумений, Гюисманс в первой главе высказывает свою концепцию романа, свою новую эстетику: “Натурализм отталкивает меня не тем, что громоздкой кистью трудится над тяжеловесными полотнами, лишенными изящества стиля, а тем, что он стремится к непрерывному излиянию нечистот на голову читателя. Мне отвратительно внедрение натурализма в литературу, упоение идеей демократичности искусства” [6, с. 3].
Начинаясь довольно нетрадиционно, с диалога между двумя друзьями, роман до конца сохраняет эту форму. Гюисманс таким образом хочет привлечь внимание читателей к обсуждаемым в диалогах вопросам. В результате в двадцати одной из двадцати двух глав романа находятся совершенно неожиданные ответы на вопросы, поставленные в диалогах первой главы.
Дюрталь - это одинокий холостяк (как все герои произведений декаданса), человек среднего возраста, с закостеневшим укладом жизни, мало интересующийся плотскими радостями. Это одинокий философ, пытливый ум которого жаждет интересных открытий, но не признает серой и чопорной действительности. Дюрталь, историк и литератор по образованию, давно перестал посещать литературные круги, несмотря на то, что общество признавало, что литературный мир является наиболее духовным слоем общества. Но у Дюрталя на этот счет было совсем другое мнение, он считал, что литература и ее представители находятся в полном упадке. Особенно резкое отношение у него было к литераторам: “Можно и вправду поверить, что в литературных салонах воздух дрожит от остроумных перепалок, вспыхивающих подобно фейерверку. Дюрталь не мог понять, как родился этот миф, повторяемый с такой настойчивостью. По собственному опыту он знал, что литераторы или мелочные скряги, или хамоватые, распущенные люди. Они обласканы толпой, развращены, подстегиваемые тщеславием, они во всем подражают богатым домам, чувствуют себя как рыба в воде на званных обедах, устраивают приемы, говорят исключительно об авторских правах и об издательских делах, хлопочут о театральных постановках и в их карманах позвякивают деньги.
Другие сбиваются в стаи и мутят воду. Они завсегдатаи кафе, заядлые посетители пивных. Они полны ненависти ко всем, трезвонят повсюду о своих творческих планах, о своем гении, изливают душу в городских парках, а напившись, разражаются желчными речами.
И это все. Очень редко можно было наткнуться на узкий круг художников, в котором текли бы раскованные беседы, без оглядки на кабак или чопорный салон, без страха перед обманом или подлогом, где царило бы искусство под надежной защитой женщин.
Дюрталь убедился, что никакая дружба невозможна с этими хищниками, готовыми в любой момент растерзать на куски, и порвал с этим миром, способным превратить его в дурака или подонка” [6, с. 14-15].
В этом красноречивом отрывке Дюрталь глазами Гюисманса воспроизводит картину литературного общества конца XIX века. Это безликая, чопорная, развращенная масса художников, с которой у Дюрталя не может быть ничего общего. Он добровольно исключает себя из членов этого общества, погрязшего во всевозможных пороках. Литература, по его мнению, требует обновления, которое может быть вызвано интересом к сверхъестественному, к мистицизму.
Дюрталь - неглупый, интеллигентный человек, прекрасно знающий историю, но утративший веру и запутавшийся в себе. Часто в своих думах он мечтает о монастырской жизни, о молитвах с душным запахом ладана. Все это представляется ему пьянящим забвением, свого рода спасением в монастырских стенах. Но для этого, как он считал, необходима была чистая душа, безгрешная и неискушенная, его же душа “погрязла в грязи”. Желание верить в силу Господа, в ее чудодейственность сопровождалось усталостью от настойчиво повторяющихся мелочей, ничтожных пустяков, разочарования. Тем не менее он плутал, не выпуская из виду религиозную мысль, истоки которой не имели ясных форм, но “окутывали душу цветущими побегами, гибкими стеблями и она возносила в запредельные пространства, в иные миры, недоступные высоты, заставляла ее трепетать от восторга. Она завораживала Дюрталя иступленной глубиной порождаемого искусства, величественностью преданий, искрящейся наивностью житейскойлитературы” [6, с. 11].
Единственной отдушиной в его жизни был труд над своим романом. Душа Дюрталя наполнялась светом каждый раз, когда он садился за работу над книгой. Мир, который избрал Дюрталь, мир Средневековья, казался ему захватывающим и полным тайн. Именно так многие люди конца XIX века воспринимали Средневековье и, в частности, Гюисманс.
Дюрталь не собирался приписывать своему средневековому герою такие качества, которые бы пришлись по вкусу широкой публике, он не собирался заниматься популизмом и надеялся избежать слащавости стиля. Всего этого в своем творчестве добивался и сам Гюисманс. История Жиля де Рэ чрезвычайно привлекала Дюрталя. Жиль де Рэ был абсолютно противоречивой личностью. Он одновременно олицетворяет смесь жестокости и милосердия, храбрости и трусости, греха и набожности. Каким образом этот безмятежный, набожный, эрудированный человек превращается вдруг в дьявола, в насильника маленьких детей, губителя человеческих душ, вероотступника? Чем вызвана эта неожиданная перемена?
История гласит, что Жиль де Рэ происходит из аристократической семьи, он обладал немалым состоянием и служил при дворе Карла VII. По его поручению он даже защищал и охранял в боевых походах саму Жанну д'Арк, а в 25 лет был удостоен звания маршала Франции за проявленные храбрость и отвагу. Всем известно, что Жанна д'Арк носила отпечаток божественного, а ведь именно с
и 33
ней Жиль де Рэ находился рядом, участвовал в вихре событий того времени. Видимо, в тот момент и возрос мистицизм Жиля.
Жиль де Рэ получил блестящее образование. “Он был хорошо начитан в латинской литературе, слыл великолепным собеседником, надежным и великодушным другом. Он собрал прекрасную для своего времени библиотеку, выходившую за первичный круг чтения, ограниченный богословской литературой и житиями святых. Он страстно любил свои книги, возил их повсюду с собой” [6, с. 39].
Основным занятием Жиля становятся алхимические опыты. “Его захватила страсть к алхимии, и ради нее он бросил все. Он питал пристрастие к этой науке еще в те времена, когда был богат. Теперь же увлеченный демонологией, он был одержим идеей добыть золото и спастись от нищеты, замаячившей за спиной. Когда его сундуки почти опустели, он впервые решился попытать счастья” [6, с. 42]. Жиль окружает себя учеными, колдунами, зна-харями-помощниками дьявола, занимавшимися запрещенными науками, ведавшими тайнами алхимии.
Итак, с одной стороны, природная склонность к мистицизму, а с другой, - ежедневное общение с фанатичными приверженцами демонологии. Его преступления начались не сразу, они родились после его разочарования в алхимии. Жиль просил у дьявола “знаний, власти, богатства”, всего того, к чему постоянно стремился человек. Свой договор с дьяволом он подписал кровью. Не получив того, что просил, Жиль погрязает в праздности, распутстве. Человеческая природа сама по себе очень противоречива: в душе человека постоянно происходит борьба между Добром и Злом, Богом и Сатаной. Зло исходит, казалось бы, из безобидных вещей, как, например, ежедневные удовольствия, изысканная еда, напитки, праздность, злые помыслы и т.д. Человек привыкает ко всему, потакая своим желаниям, его сознание притупляется, и вот он уже не отдает себе отчета в том, что выпускает на волю хищника. И, может быть, это уже дорога, ведущая к мистицизму, а общение с Жанной д'Арк, обострили его набожность, а от мистической экзальтации до яростного сатанизма - один шаг, ведь в потустороннем мире все это смыкается.
Будучи с головой погруженным в изучение истории Жиля де Рэ, Дюрталь начинает получать письма, отправляемые незнакомой женщиной, в которых она настаивает на встрече. Этими письмами Гюисманс начинает повествование о любовной истории своего героя Дюрталя. Письма, написанные женщиной, вызывают противоречивые чувства у Дюрталя. Он давно не испытывал любовных чувств по отношению к какой-либо женщине. Первой его реакцией на письмо стало послание, в котором он уверял незнакомку в том, что встреча их бессмысленна, т.к. он уже не мог объяснить того, что творилось с ним. Дюрталь потерял покой. Образ незнакомки, неясной, но прекрасной, являлся днем и ночью. Он даже не мог рабо-
тать над своим романом. “Да, взыгравшаяся чувственность, инстинкт воспроизводства - все это не главное. Стремление пробиться к чему-то неотчетливому, потустороннему обычно заставляло его обращаться к искусству, но теперь желание отряхнуть от своих ног прах обыденности, земных забот нашло свое воплощение в образе женщины. «Все дело в этих проклятых изысканиях, в том, что мои мысли заняты чертовщиной, таинственными культами, они повергли меня в это состояние», - решил он. И был по-своему прав, т.к. упорный труд, которому он предавался, усилия проникнуть в тайны мистицизма, к которым никто не прикасался до сих пор, толкали его смятенную душу на поиски иной реальности, к новым наслаждениям и горестям” [6, с. 75].
Итак, чувства Дюрталя разгорелись, словно кто-то раздул потухшие угли. Между ним и прекрасной незнакомкой завязывается переписка. Вскоре, случайным образом, Дюрталь узнает, что таинственная незнакомка есть никто иная, как мадам Гиацинта Шантелув, жена его знакомого писателя.
В романе присутствует несколько восхитительных страниц с письмами этой женщины. Существуют конкретные факты, доказывающие, что Гюисманс создавая эти страницы, использовал настоящие письма, написанные ему Генриеттой Майа. То есть история достоверна. Прообразом мадам Шантелув явилась вышеупомянутая Майа, известная в обществе как очень близкая подруга Леона Блуа и Барбе д'Оревилли, а также как любовница Жозефина Пелладана, писателя, хозяина одного из литературных салонов Парижа. Именно благодаря Генриетте Майа и Барте Курьер, Гюисманс знакомится с сатанинской жизнью Парижа.
В письме мадам Шантелув упоминалось о суккубе, злом духе в обличии женщины, вызывавшемся сатанис-тами с помощью черных сил. Тема суккуб часто фигурировала в произведениях писателей-декадентов конца XIX века.
“Он был разочарован. Ей далеко до идеала, который он создал, жгучего и неясного, в ней не было той живости и грусти. Нет, не такой рисовалась ему незнакомка, пристань его надежд и мечты” [6, с. 81]. Да, Дюрталь был крайне разочарован, она не была недосягаема, с ней можно было встретиться в любой момент.
Параллельно с личными переживаниями Дюрталя мучает вопрос о том, почему маршал де Рэ стал маньяком. Писатель приходит к выводу, что виновата нечистая сила, завладевшая душой Жиля де Рэ. Нечистая сила рож -дает злые умыслы и толкает человека на порочный круг. Если ты сознательно или невольно попал в руки к Сатане, то ты совершаешь зло ради зла и ты не более безумен, чем другие, например, чем монах, предающийся молитвам, или тот, кто творит добро ради добра.
Дюрталь с большой теплотой вспоминает про средние века. В его представлении люди тех времен обладали куда более возвышенной душой, нежели его современни-
ки. Средневековье представляется в цветах, имеющих две крайности - либо в черном, либо в белом, без полутонов. Людям этой эпохи были присущи героические черты. А что же творится сейчас? Дюрталь говорит, что общество деградировало. Церковь ненавидит бедных, мистицизм умирает в душах духовных лиц, которые обмельчали и проповедуют мещанство и практицизм. Буржуа безвозвратно потеряли свое благородство. Они погрязли в пьянстве, азартных играхи развлечениях. Век, по его мнению, достоин лишь жалости, а не восхищения. У народа отняли столь необходимый страх перед адом и одновременно надежду на то, что после смерти наступит отдохновение от земных тягот и страданий. Век ничего не создал, но все разрушил. “Нет, этот век может похвастаться лишь подделкой продуктов питания и всякого рода фальсификациями. Здесь он непревзойденный умелец” [6, с. 94]. Таковы горькие умозаключения Дюрталя, суждения которого резки, но все же не лишены справедливости. Нельзя не признать, что таковы и заключения самого Гюисманса об эпохе, в которой он жил. Дюрталь, рупор идей Гюисманса, изображает правдивую атмосферу жизни конца XIX века.
У Гюисманса в “Геенне Огненной” мистические порывы чередуются с декадентскими извращениями. Суета, когда Дюрталь попадает на тайное собрание сатанис-тов, где он становится свидетелем сцены величения дьявола, является каким-то кошмаром, состоящим из богохульства, кощунства, чувственности. “Дюрталь привстал, чтобы лучше видеть происходящее. Его взгляд упал на каноника Докра, стоявшего в отдалении.
Скрестив руки на груди, он созерцал Христа и извергал на него оскорбления, надрываясь, осыпал его изощренными ругательствами, уместными лишь в устах пьяного возницы. Один из певчих стоял перед ним на коленях спиной к алтарю. Дрожь прошла по телу священника. Он торжественно произнес чуть прерывающимся голосом: “Воистину это тело мое!”, затем, вместо того, чтобы пасть на колени перед священным телом, повернулся к своей аудитории. Его лицо налилось кровью, по нему струился пот, взгляд потерянно шарил в пустоте. Он пошатнулся, двое певчих подняли полы его рясы, открывая взорам его живот. Облатки, которые он держал перед собой, поруганные, оскверненные, посыпались на ступеньки.
Дюрталь содрогнулся. Ветер безумия ворвался в часовню” [6, с. 204].
Совершенно очевидно, что Гюисманс описывает действие черной мессы, свидетелем которой он был. Ничто не ускользнуло от цепкого взгляда писателя, детали мессы воспроизведены с удивительной точностью - именно так проводились эти тайные сборища в сатанинских сектах Франции.
Окунувшись в ужасную атмосферу черной мессы, увидев беснование одержимых идеями дьявола, святотатствующих, исполняющих свои кощунственные ритуалы людей, в которых не осталось ничего человеческого и кото-
рые, скорее, напоминали диких зверей, увидев осквернение Христа, Дюрталь приходит к выводу, что “Вера в Христа - это надежный корабль, единственный остров, на котором можно высадиться без опаски!” [6, с. 231].
Просматривая последнюю написанную им главу о Жиле де Рэ, Дюрталь заметил, что он остановился на разочаровании Жиля в искусстве алхимии.
Чтобы привлечь внимание Сатаны, Жиль де Рэ начинает путь кровавых преступлений. Мысль об убийствах не внушала ему ужаса. Его жертвами становятся не женщины, к которым он давно потерял интерес, а невинные дети, над которыми он начинает глумиться самыми коварными и невероятными по жестокости способами, принося их в жертву Сатане: “В сумерки Жиль и его ближайшее окружение, отяжелев от сочного мяса крупной дичи, переходили к возбуждающим пряным напиткам, а затем укрывались в одной из отдаленных комнат замка. Из подвала туда приводили мальчиков. Их раздевали, затыкали рот кляпом. Жиль ощупывал их, осматривал, удовлетворял свою похоть, а потом наносил удары кинжалом, рас-членяятела на части” [6, с. 125].
Почему Гюисманс так детально описывает кровавые сцены, учиняемые Жилем де Рэ? Детально изучив свидетельства того времени о злодеяниях де Рэ, преследуя декадентские настроения, упиваясь мрачностью и зловещ-ностью описываемых им сцен, Гюисманс создает эти леденящие душу картины, от которых стынет кровь в жилах, чтобы передать всю глубину и искренность раскаяния заблудшей души, последовавшего после возврата веры в исцеляющую силу Христа.
Садизм Жиля де Рэ не знал границ. Садизм его равноценен сатанизму, вернее, является составляющей его частью: сила садизма заключается в запрещенном наслаждении в момент поклонения Сатане, в высказывании ему почестей и просьб, которыми мы обязаны Богу [7, с. 75]. Сам Гюисманс пишет: “Совершенно очевидно, что это произведение является вершиной гнусности, однако оно может представлять интерес с медицинской точки зрения. Вероятно то, что у Сада в голове имелась трещина, и даже если бы он находился под воздействием опиума, то он все равно не смог бы мечтать о подобных безумствах” [8, с. 77]. В то же время, имея в виду своего героя Жиля де Рэ, Гюисманс замечает: “Даже если верить тому, что у Жиля имелись генетические отклонения от нормы, то нужно признать, что он выделялся из самых отпетых преступников, из самых неистовых сатанистов” [8, с. 78].
“Геенна Огненная” - это мир черных месс, где душа, перед тем как “выбелиться в извести”, подчиняется зовам плоти и тонет в пучинах разврата, животного секса, кровавых преступлений. Но момент жестокой расплаты неминуем. И вот Жиля де Рэ, Синюю Бороду, героя романа “Геенна Огненная” за совершенные им тяжкие преступления приговаривают к смертной казни. “Он жадно, униженно надеялся на милосердие спасителя, он стере-мился искупить земными страданиями свою вину и в
и 35
огне костра избавиться от посмертных вечных мук. Вдали от своих замков, в заключении он углубился в себя и ужаснулся скопищам грязи, которые на протяжении столь долгого времени питали сточные воды, омывающие Тиф-фог и Машекуль, ставшие настоящими бойнями. Рыдая, он сколнился над собой, не надеясь разгрести горы гнусных наслоений. И вдруг его душа, пораженная явленной ему милостью, содрогнувшаяся от омерзения, возродилась. Он омыл ее слезами, осушил огнем молитв, жаром безумных порывов. Кровавый содомист умер, и сподвижник Жанны д” Арк восрес, его открытая мистицизму душа потянулась к богу, прославляя его, изливаясь потоками слез” [6, с. 192].
На этом заканчивается история о Жиле де Рэ, которую можно назвать историей грехопадения, но все же заканчивающейся возвратом к Вере. Вера в Христа-Спасите-ля, чудесная исцеляющая христианская религия - вот темы, которые чаще и чаще начинают звучать в творчестве Гюисманса, утверждающего, что ни буддизм, ни другие религии не доросли до того, чтобы победить веру в Христа.
После долгих поисков верного пути, который лежал бы вне материализма, столь ненавистного писателю, после погружения в мрачный и окутанный мистикой мир са-
танизма, Гюисманс открывает для себя всю красоту и величие христианской веры.
Литература
1. 3uysmans, J.-K. La- Bas, Paris, Gallimard, 1985.
2. Борхес Х.Л. Письмена Бога. М., 1994.
3. Livi F. J-K Huysmans a rebours et l’esprit dficadent, Paris, 1991.
4. Belval, M. Des tmnbres a la luminre. Etapes de la pensfie mystique de Huysmans, Paris, Editions G.-P. Maisonneuve et Larose, 1968.
5. Bloy, L. Sur Huysmans, Paris, Compexe, 1987.
6. Гюисманс Ж.-К. Геенна Огненная. М., 1993.
7.Valelle B., Giovancchini D. Antologie de la literature fran3aise Paris. Nathan, 1989.
8. Huysmans et ravoltes de l’art. Carners Parcour du Musfie d ’Orsay. Paris, 1989.
M. V Maximova
Reflection of Decadence aesthetics in the novel “La-Bas” by Joris-Karl Huysmans
Joris-Karl Huysmans art embodies all features of the French decadence of the end of the 19th century. The theme of soul and body, their contradiction, struggle and interior agreement is present in his novels. Huysmans was deeply interested in the slightest nuances of human emotions, transitions of psychology, and displayed a sophisticated world of his characters and tragedy of everyday life. He consisted in rendering clearly details that he had seen and noted down.
The article cites “Joris-Karl Huysmans a Rebours et l’Esprit Decadent” by Livi Francois and “Sur Huysmans” by Bloy Leon. Another work “La-Bas” shows him as a Satanist. The novel is an aesthetic and literary dialogue between Durtal, a writer, and his friend de Guermi.
J J J
