CC BY
144
© С.Ю. Краснов, 2009
УДК 347.1 (470.61)«18» ББК 67.3(2)52
«ОТНОШЕНИЯ ВЛАСТИ И ПОДЧИНЕНИЯ»
В ОБЫЧНО-ПРАВОВЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ ДОНСКИХ КАЗАКОВ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
С.Ю. Краснов
В данной статье автор проводит научный анализ вопросов, связанных с обычно-правовым регулированием функционирования органов территориального общественного самоуправления в станицах и хуторах Области войска Донского во второй половине ХК века. Указанные вопросы еще не были предметом научного исследования ни в исторической и этнологической, ни в историко-правовой науках.
Ключевые слова: обычное право, донские казаки, органы территориального общественного самоуправления
В современных условиях возрождения казачества в России, в особенности его традиционных форм территориального общественного самоуправления, большой интерес представляет обычно-правовое регулирование «отношений власти и подчинения» у донских казаков во второй половине XIX века. В данном случае речь идет об отношении донских казаков к своим станичным и хуторским атаманам и другим должностным лицам территориального общественного самоуправления, организации указанных органов и осуществлению ими своих полномочий, а также об ответственности этих органов перед станичным (сходом), то есть в конечном счете о самом понимании донскими казаками власти вообще в указанный период времени. Без проведения реконструкции этих отношений, на наш взгляд, невозможно понять и правильно оценить роль и значение каждого органа территориального общественного самоуправления в Области войска Донского во второй половине XIX века.
Сложность проведения данной реконструкции заключается в том, что являясь по своей природе публичными, эти отношения в
наибольшей степени регулировались официальным законодательством, подтверждением чему могут служить, в частности, «Положение об управлении Донского войска» от 26 мая 1835 г., «Положение об общественном управлении в казачьих войсках» от 13 мая 1870 г. и «Положение об общественном управлении станиц казачьих войск» от 3 июня 1891 г. [26; 24; 25]. В связи с этим возникает вполне закономерный вопрос о том, распространяется ли раскрытый нами ранее механизм действия норм обычного права у донских казаков во второй половине XIX в. на «отношения власти и подчинения» полностью или только частично, то есть с учетом особенностей природы этих отношений, как публично-правовых [15]. Ответом на этот очень сложный вопрос, на наш взгляд, и будет являться реконструкция господствовавших во второй половине XIX в. в станицах и хуторах Области войска Донского обычно-правовых представлений об «отношениях власти и подчинения».
В этот период времени в большинстве станиц и хуторов Области войска Донского казаки жаловались на своих станичных и хуторских атаманов, а также других должностных лиц станичного правления, и лишь в немногих станицах и хуторах граждане с похвалой и одобрением отзывались о их деятельности. Их обвиняли во взяточничестве, пьян-
стве, несправедливости, кумовстве и пр. [37, с. 296]. «Наше ближайшее начальство - хуторские атаманы - совсем неспособно проявить какую-либо инициативу: оно в большинстве случаев, проводит время по пословице: «день да ночь - сутки прочь» и оканчивает обыкновенно свою карьеру или на скамье подсудимых, или же бывает избиваемо своими подчиненными, недовольными существующими порядками или беспорядками - кто его там разберет. Вот еще недели три тому назад (в 1898 г. - С. К.) свершилось избиение хуторского атамана во время пожара. Во всяком случае, это факт, выходящий из ряда вон и бросающийся в глаза даже у нас на хуторе, где сплошь и рядом сокрушают бока и ребра друг другу» [38]. В оправдание своей ошибки при выборах органов территориального общественного самоуправления «казаки обыкновенно приводили то обстоятельство, что ранее получения должности данная личность «не выказывала наружу своего нрава». Говорят, что характер отношения атамана к своему делу во многом зависит от того, получает ли он от общества жалованье, а также и от размеров последнего. Во многих станицах атаманы и прочие должностные лица получают весьма незначительное вознаграждение, почему от них и требовать нельзя радения к общественным делам. Иногда жалованье определяется обществом, но по несколько лет не дается» (см.: [37, с. 296-297]).
В регулировании указанной группы общественных отношений наблюдается большая вариативность норм обычного права. Например, в станице Старочеркасской станичный атаман получал годовое жалованье в размере 800 рублей, его помощники получали по 300 рублей, а казначей - 120 рублей [21]. В станице Петровской судьи и хуторские атаманы получали вознаграждение, тогда как в большинстве станиц Донской области эти лица вообще не получали за свою службу вознаграждения из общественных сумм. Причем хуторские атаманы могли получать от 35 до 125 рублей в год, а станичные судьи только по 18 рублей [35].
В станице Распопинской граждане на сходе установили следующее жалованье: станичному атаману - 200 рублей, его помощникам - по 100 рублей. Избранный на текущее
трехлетие атаман вследствие недостаточности содержания отказался от должности, не прослужив и двух лет. Из семи кандидатов, предложенных в атаманы на будущее трехлетие, двое «покорнейше поблагодарили за честь сию» и отказались от дальнейшего участия в выборах, а один вовсе не прибыл на сход. При этом казаки говорили: «Нам а бы б по сходнее, а то все равно, что не поп, то и батька, а копеечка годится про черный день» [11].
Подтверждением сказанному может служить и приговор граждан станицы Гниловской, в котором говорится о том, что «1860 года июля дня Войска Донского в Гниловском станичном правлении слушали словесную просьбу казака Федора Задерина, что он должность приказного (хуторского атамана. - С. К.) в хуторе Не-двиговском по имеющейся у него болезни и ра-стройству по хозяйству не может продолжать оной, а потому положили: согласно просьбе казака Федора Задерина и объясненных в оной причин по служению его в этой должности более года, уволить от упомянутой должности, а вместо него определить жительствующего в том же хуторе отставного казака Наума За-рецкого трезвого и хорошего поведения» [4].
«Бывает, что атаманам и прочим должностным лицам вместо денежного жалованья общество дает несколько сенокосных паев или степных озер в исключительное пользование. Случается нередко вознаграждение казаками. В распоряжении должностного лица общество отдает двух, трех и более казаков из числа отбывающих сиденочную повинность. Он имеет право заставить их работать на себя. Но чаще такие казаки платят ему деньгами и освобождаются от несения повинностей натурой. Таким способом вознаграждаются, например, атаманы пяти хуторов при Тепикин-ской станице. Случается, что общественные должности исполняются без всякого особого вознаграждения «за внутреннюю службу» [37]. Все вышеперечисленное свидетельствует о том, что во второй половине XIX в. в донских казачьих общинах одновременно действовали как традиционные, так и вырабатываемые на их основе новые нормы обычного права, то есть различные по времени происхождения, направленности действия, содержания и т. п. Так, в станице Клетской станичный ата-
ман получал, кроме денежного жалованья, еще и несколько паев в исключительное пользование. Так поступали и другие общества, чтобы привлечь к себе на службу «честных и даровитых граждан» [11]. Подобное наблюдалось и при назначении денежного вознаграждения станичным писарям, служившим в станичных правлениях:
«Казаки наши имеют особенную привычку определять жалование писарю не больше того, что получают сами на полевой службе. Такое обыкновение вошло в обычай с того времени, когда должность станичного писаря вменялась ему за службу, и когда он, несчастный, обязан был, согласно Положению 1835 года, тянуть эту лямку в течение тридцати лет, то есть за всю полевую и внутреннюю службу; причем жалованье чередовалось через каждые три года, то есть каждые три года получал он оное (в средних станицах 60 рублей в год, в малых меньше, в больших больше), а следующие три года служил без жалованья. Любя придерживаться во всем старины, станичники и до сих пор, несмотря на переменившиеся условия жизни, весьма неохотно набавляют писарю что-либо свыше 60 рублей в год. Между тем ни один из них (казаков), имеющих порядочное хозяйство, как бы прост и неграмотен ни был, не согласится непроизвольно бросить свой дом со всем хозяйством и наняться куда-либо за такое малое жалованье, какое назначают писарю. За такую цену нанимаются из них разве некоторые из беднейших, по нужде: по случаю упадка собственного хозяйства за службою или каким-либо несчастьем, нередко же и по собственному нерадению. И так, в числе этих последних горемык в большей части станицы состоят и считаются станичные писаря, а также и некоторые из других должностных лиц в станице, между тем как они, по видному своему месту или посту в обществах, должны бы считаться людьми передовыми между станичниками» [40].
О традиционном характере норм обычного права, регулирующих вопросы назначения жалованья органам территориального общественного самоуправления, говорит и Выпись из приходорасходной книги Середней станицы за 1748-1750 годы. В ней была сделана следующая запись:
«1749 года марта 21-го дня при сборе станицы была станичному расходу зарплата денежная, а именно: казаку Дмитрию Появихину за згонку по рыболовным станам в Черкасской казаков дано 50 копеек. Станичному есаулу (помощнику атама-
на. - С. К.) Василию Мерину годовое дано 10 рублей за труд его. Станичному писарю Федору Аникееву за последнюю половину года дано 5 рублей. Станичному топиле (истопнику. - С. К.)Ивану Болдыреву годовое дано 3 рубля за труд его» [32, с. 142].
Этот пример показателен в двух аспектах.
Во-первых, в середине ХУШ в. размер жалованья у помощника станичного атамана и у станичного писаря был одинаковым, а во-вторых, размер жалованья работника (истопника) был чуть ниже, чем у указанных должностных лиц.
На наш взгляд, это можно объяснить действовавшими в этот период времени нормами обычного права, которые являлись прямым выражением господствовавших в донских казачьих общинах обычно-правовых представлений об «отношениях власти и подчинения». О том, насколько сильно изменились эти представления во второй половине XIX в., могут свидетельствовать следующие примеры:
«Нельзя думать, чтобы станичники наши были слишком щедры в расходах: на полном сходе, бывшем минувшего сентября (1873 г. - С. К.) по случаю выборов кандидатов на должность станичного атамана, жалованье служащим по станичному управлению положено было следующее: атаману - 150 рублей, помощнику атамана - 75 рублей, казначею - 25 рублей, писарям по 50 рублей. Какое ничтожное вознаграждение. .. .От некоторых своих станичников мы слышали такого рода рассуждения: “у иного хозяина, говорят они, работник получает 150 рублей, а у нас атаман - хозяин станицы, будет получать то же самое”. И трудно еще пробиться справедливому убеждению в необходимости, насколько это возможно, предоставлять все выгоды для своих станичных правителей, дабы привлечь на этот пост людей, способных разумно управлять общественным хозяйством. Станичников, рассуждающих таким образом, найдется у нас немного. Мы видели немало примеров подобного явления и по другим станицам; всему этому одна причина - равнодушное отношение общества к роли своих станичных деятелей. С введением самоуправления, общества станиц действуют в сфере своих станичных дел в том направлении, к какому они более склонны, а потому очень может быть, что звание станичного атамана, пользующееся в станицах большим почетом, со временем не будет привлекать на эту почетную должность лучших людей из круга станичных обществ. В наступающем году жалованье будет уменьшено более чем наполовину» [23].
«Незначительность жалованья станичным правителям происходит не из экономических побуждений казачьих обществ, а из сознанной опытом невозможности контролировать атаманов, имеющих возможность удесятерить свое жалованье» [27].
В то же время
«... многие станичники ходят с повязкой на глазах, придерживаясь старой рутины и веры в непогрешимость станичного атамана, на которого возложены заботы руководить массами в исполнение общественных обязанностей и заботиться о благосостоянии станицы и о ее нуждах» [13].
На первый взгляд может показаться, что господствовавшие во второй половине XIX в. в донских казачьих общинах обычно-правовые представления об «отношениях власти и подчинения» являются противоречивыми и взаимоисключающими друг друга. Однако подобный вывод о непонимании донскими казаками сущности и содержания этих отношений, по нашему мнению, является ошибочным и не соответствует действительности. Именно в этом сочетании, казалось бы, несочетаемого, то есть негативного, пренебрежительного отношения донских казаков к роли и деятельности органов территориального общественного самоуправления и прежде всего станичных атаманов, с положительным отношением, которое выражалось в том, что должность станичного атамана пользовалась особым уважением, и заключалось своеобразие обычно-правового регулирования указанных «публичных» отношений.
Об этом своеобразии можно судить по тем обычно-правовым представлениям об «отношениях власти и подчинения», которые господствовали в донских казачьих общинах в старину:
«Все зависело от воли всего общества. Но “без столба и забор не стоит, без перевясла и веник разсы-пается”, говорили граждане и потому для уряда и распоряжения общественными делами они избирали из среды своей атамана и есаула. Атаман был главное лицо, есаул - помощник. Живя дома в своем городе, станица избирала атамана и есаула станичных; отправляясь в поход против неприятеля - походных; для какой-либо встречи (например: послов) -встречных; для звериного и рыбного промысла -ватажных и прочее. Станичный атаман и есаул из-
бирались на год, а все остальные - до окончания предприятия. Атаман делался полновластным, самым неограниченным повелителем как избравших, так и всех тех, которые после вступали в избравшее их общество. .Впрочем, атаман хотя “напереди стоял, уряд держал”, но был вполне ответствен перед обществом своих подчиненных. За оплошность и нанесение вреда общественному делу он мог по окончании предприятия быть подвергнут суду, как всякий другой гражданин» [33, с. 140].
В «Чернышевской станице старики говорили, что русские офицеры, сталкиваясь с казаками в старину, дивились, глядя, как последние наказывали за проступки розгами своих же собственных атаманов, а во время дела подчинялись им беспрекословно» [37, с. 284].
В наказе в Кумылженскую станицу 1723 г. июля ... дня читаем:
«Многократно есть по городкам войсковое предложение, чтобы казаки своих выборных годовых станичных атаманов почитали б и за них стояли, а ныне многие атаманы жалятся, что многим от казаков отправляется непочтение, но явное ругательство., почему и напоминается воздавать атаманам подобающую честь, как воздаетца командирам, а кому из казаков предвидитца напрасныя от атамана ссоры, просил бы сюда тогда, когда он, атаман, атаманство свое сдает, и тем казакам позволяется на атамана жалиться» [14, с. 175-176].
Приведенные нами примеры с достаточной степенью убедительности показывают, что обычно-правовые представления об «отношениях власти и подчинения» у донских казаков во второй половине XIX в. в своей основе мало чем отличались от подобных представлений, характерных для донских казаков в XVIII в., то есть являлись традиционными. Влияние официального законодательства в регулировании указанных отношений было в большинстве случаев незначительным и затрагивало, скорее, их форму, чем содержание. Во второй половине XIX в. организация и деятельность органов территориального общественного самоуправления у донских казаков по-прежнему регулировались нормами обычного права (традиционными и вырабатываемыми на их основе новыми нормами). По официальному законодательству (Положения 1835, 1870 и 1891 гг. - С. К.) вся полнота
власти в станицах принадлежала станичным атаманам [26; 24; 25]. По нормам же обычного права станичный атаман был всего лишь «первым среди равных» и не имел никаких особых привилегий и преимуществ перед обычными казаками. Должность станичного атамана воспринималась донскими казаками как некая необходимая данность, без которой невозможно обойтись. Такой же подход действовал и в отношении других должностных лиц станичного правления, а также и хуторского атамана. На наш взгляд, это можно объяснить следующими причинами.
Во-первых, «наименование “атаман” было почетным титулом, употреблявшимся ко всем казакам, когда желали оказать уважение» [31]. Во-вторых, избрание наряду со станичным и хуторским атаманами ватажных, походных, гулебных и прочих атаманов являлось ярким проявлением общинного демократизма, основанного на принципе равенства всех членов донской казачьей общины.
Нагляднее всего сказанное проявлялось в период празднования казаками Троицы, Масленицы, престольных праздников, когда в станицах и хуторах проводились массовые общественные гулянья. В качестве примера можно привести участие донских казаков в «ссыпках», которые собирались на Троицу и в которых все участвующие складывались определенной суммой денег (от 15 до 40 копеек), покупали водки и с песнями и плясками ходили по улицам, поздравляли станичников и хуторян и получали от них небольшое денежное вознаграждение, а затем пировали до позднего вечера. Например, в Хоперском округе войска Донского такие «ссыпки» собирались и в 80-е гг. XIX века. Эти «ссыпки» представляют большой интерес именно своей внутренней организацией:
«Казаки, начав свое историческое существование в военном строе и не покидая его вплоть до настоящего времени (80-е гг. XIX в. - С. К.), до того свыклись с порядком и дисциплиной, что, как только собирается несколько человек, для гулянья ли или для какого-либо иного предприятия, они тотчас по тому или иному образцу вводят строгий порядок, распределяя различные обязанности между различными лицами и выбирая из среды своей предводителя, атамана. Так и в ссыпках. В них всецело отражается общественный строй казачьих общин. Здесь есть атаман, его помощник, судья, писарь, казна-
чей и другие должностные лица. Все они избираются так же, как и настоящие должностные лица: кто-нибудь предлагает кандидата, его принимают возгласом: “в добрый час!” или отвергают криком “не надо!”. Прежде всего выбирают писаря и казначея, когда начинают только собираться: потом, когда соберется уже достаточно народу, выбирают атамана, каковым избирается из году в год одно и то-же лицо, известное своею опытностью; за отсутствием же его обыкновенно выбирают того, кто в предшествующие годы ходил помощником атамана ссыпки. Затем при участии атамана выбирают его помощника, судей, по большей части трех, и других должностных лиц. Атаман, по словам самих казаков, облекается такою же властью, как и настоящий. Он глава ссыпки, следит за порядком, командует ссыпкой, направляет ее то в ту, то в иную сторону, посылает гонцов, по его приказанию начинают подносить угощение, он открывает и прекращает ссыпку, наконец, он в случае отсутствия судей творит суд и расправу. Как судья, он пользуется обширными правами: он может исключить виновного из ссыпки, наложить на него штраф и даже посадить под арест. Атаману должны подчиняться все беспрекословно, хотя бы в ссыпке был его отец и даже настоящий атаман. Власть его ограничивается только общим собранием. О всяком важном вопросе, прежде чем решить его, атаман должен посоветоваться с собранием, преимущественно со стариками. Таким образом, по воззрению казаков, атаман ссыпки представляется властью серьезной и с обширными полномочиями. Правда, в действительности эта власть в настоящее время со всею силою не проявляется из опасения ответственности; так, например, атаман не сажает теперь под арест, ограничиваясь штрафом в виде бутылки водки. Но можно думать, что в старое былое время, когда в ссыпках принимали участие все без исключения, ссыпочный атаман на время сменял настоящего» [10, с. 9-11].
Приведенный пример, на наш взгляд, имеет большое значение для раскрытия механизма действия норм обычного права у донских казаков во второй половине XIX века.
С ним связана еще одна характерная особенность действия норм обычного права у донских казаков в указанный период времени, на которую следует обратить особое внимание. Как видим, представление о том, что чем древнее обычай, тем он правильнее, справедливее и обязателен к неукоснительному исполнению, не всегда является верным. В случае необходимости донские казачьи общины могли как санкционировать старинные
«дедовские» обычаи, так и отказаться от их применения, или прямо запретить действие тех обычаев, которые перестали соответствовать современным реалиям жизнедеятельности донских казачьих общин.
При этом в последнем случае переставали действовать нормы обычного права, составляющие содержание правовых обычаев, а сами обычаи утрачивали общеобязательный правовой характер и становились неправовыми обычаями. Некоторые из них могли трансформироваться в различные фольклорные формы (праздники, ритуалы, пословицы, поговорки, песни и т. п.) и тем самым позволяли сохранять в памяти членов общины обычаи предков, то есть составляли своеобразный «банк обычаев», которым всегда можно было воспользоваться. Такие обычаи могли опять приобрести обязательный для исполнения правовой характер, в том числе и только на определенное время («экстренные» суды, в период проведения тех же праздников, сезонные обычаи и т. д.), а могли не приобрести такой характер, то есть остаться неправовыми обычаями. Причем это могли быть различные по времени происхождения обычаи. Таким образом, фольклорные формы в механизме обычно-правового регулирования общественных отношений играли вспомогательную, как и нормы морали и нравственности, религиозные представления, но особую роль.
В связи с этим нельзя говорить об обычном праве донских казаков как о фольклорном праве. Эти понятия, на наш взгляд, не являются тождественными. В то же время сам по себе перерыв в применении обычаев не приводил к их отмиранию, утрате ими обязательного правового характера. Санкционирование как традиционных, так и видоизмененных новых норм обычного права, которые в большинстве случаев строились на основе традиционных норм, происходило не путем неоднократного повторения того или иного правила поведения в течение длительного периода времени, не по молчаливому согласию, внутреннему убеждению членов общины в обязательности действия тех или иных норм обычного права, а представляло собой своеобразный общественный (коллективный) договор. Решение вопроса о том, какие обычаи будут санкционированы донскими казачьими
общинами, а какие нет, зависело от выражения воли большинства их членов и от насущной необходимости решать конкретные проблемы, возникающие в жизнедеятельности общин. В любом случае такой договор требовался всегда, о чем свидетельствуют приговоры станичных сходов. Только во введении в действие (подтверждения или перепод-тверждения) традиционных и (или) новых норм обычного права и заключалась основная цель, существо и специфическая особенность данного договора. Индивидуальные договоры, которые заключали между собой граждане в станицах и хуторах Области войска Донского, должны были соответствовать санкционированным донскими казачьими общинами к применению нормам обычного права, то есть выражение станичниками и хуторянами индивидуальной воли на заключение того или иного договора носило вторичный, производный характер. Если кто-то из членов общины не подписывал приговор станичного или хуторского схода, поскольку был несогласен с введением в действие тех или иных норм обычного права, он все равно подпадал под их действие.
Не случайно несогласные с принятым на сходе решением граждане иногда не подвергались наказанию за допущенные ими правонарушения в течение определенного общиной срока, который, на наш взгляд, как раз и требовался для убеждения правонарушителей в необходимости добровольного подчинения согласованной воле всей общины. В то же время попытка отдельных граждан самостоятельно применить старинные «дедовские» обычаи не получала поддержки у членов донской казачьей общины.
Все вышесказанное объясняет большую вариативность, локальный характер и колли-зионность действия норм обычного права у донских казаков во второй половине XIX века.
Все вышесказанное находит прямое подтверждение в следующих примерах:
«Гражданам нашей станицы (Каменской. -С. К. ) до крайности нравится, как нам кажется, перемена станичных атаманов, почему, со дня их выбора (января месяца), до настоящего времени (1879 г. - С. К.) они уже успели побывать на этой должности все; сейчас по порядку назначен третий кандидат и, полагаем, если бы был еще четвертый,
то и на долю того, наверное, выпала бы честь побывать станичным главою, хотя бы и без году неделя. Такой до крайности неудобный порядок частого перемещения и назначения новых атаманов, -кроме того, что заключает в себе причину, по которой сами же станичники относятся с неуважением к лицу, занимающему эту должность, - вообще вредно отзывается и на всех станичных общественных делах...» [1].
«За последние годы в станице Старочеркасской станичные атаманы сменяются не погодно, а почти помесячно. На днях в станичном правлении получено предписание о новом выборе и баллотировании лиц на должность станичного атамана и двух его кандидатов. Станичники вот что говорят: “Не нужно избирать на эту должность лиц из людей благородных или дворян; давайте-ка, братцы, изберем из казаков, с ними расправа легче, с ними сделаем, что захотим: они наши братья”. Ввиду такого намерения, говорят, что уже многие умчались по хуторам и закоулкам просить и задабривать чаркою водки, маслинами и сардинами, имея в виду наследование желанного атаманства. Ввиду от-страняемости лиц благородного состояния от баллотирования на должность станичного атамана, ныне (в 1878 г. - С. К.) каждый гражданин уже вправе стал заявлять свое желание такими словами: “Я, братцы, не ударю себя в грязь лицом, я еще лучше управлю судьбой своих станичников, нежели благородные”» [29].
Частая смена станичных атаманов в некоторых случаях явно противоречила официальному законодательству (Положениям 1835, 1870 и 1891 гг. - С. К.), поскольку в соответствии с ним станичные атаманы должны были избираться на 3 года [26; 24; 25].
Согласно же старинным обычаям станичные атаманы избирались на 1 год:
«Когда (в станице Верхне-Курмоярской. -С. К. ) начался погодный выбор атаманов и кто был первый атаман - неизвестно; только в старину охотников в атаманья не было. Назначенный на сию должность обыкновенно откланивался среди сбора на все четыре стороны в пояс, а ежели усердно отпрашивался, то кланялся в землю. Примечательно, но с 1775 года стали оказываться охотники, то есть желающие» [12, с. 18].
Полагаем, что в приведенных выше примерах донские казачьи общины санкционировали применение более древних по происхождению обычаев, касающихся выбора атамана.
Несмотря на то что официальное законодательство предоставляло станичному атаману достаточно широкий круг властных полномочий (административных, хозяйственных и т. д.), реализация этих полномочий, а проще говоря, реальная власть в станицах во второй половине XIX в. в большинстве случаев принадлежала не станичным атаманам, а станичным обществам:
«Станичная власть избирается станичными обществами, в некоторых станицах из среды своих людей малограмотных, ничем не выделяющихся из среды своих собратов граждан станицы, а потому эти власти никогда не могут иметь влияния на станичные общества, а напротив, на первых же порах подчиняются влиянию поседевших на должностях станичных писарей и казаков-говорков. При таких-то условиях положения некоторых станичных обществ и проявляется самовольство; самовольство это в некоторых станицах приняло широкие размеры» [6].
Полагаем, что под упоминаемым в подобных случаях «самовольством», вызывающим столь резкое и негативное отношение окружного и войскового начальства, следует понимать широкое применение донскими казачьими общинами норм обычного права, а не норм официального законодательства и предписаний окружного или войскового начальства:
«В большинстве случаев не граждане, а атаманы зависят от граждан. Возьмите станичные сходы, кто там от кого зависит? Там станичные атаманы нисколько не думают силою повлиять на общество, а, напротив, даже каждому пьяному низко кланяются. Атаман ведь служит не по назначению от правительства, а по выбору от общества, от которого зависит назначить ему размер жалованья и прочее» [28].
«Вздумает атаман с казака взыскать строго. А они (станичники на сходе. - С. К.) отвечают: “Прежние атаманы не хуже него были, а так не делали” - и заставят, в конце концов, во избежание зла, делать дело кое-как. Они не забыли еще ерма-ковской дорожки» [19].
В этом плане власть хуторских атаманов ничем не отличалась от власти станичных атаманов.
«Это объясняется прежде всего зависимостью и связью выборного хуторского атамана с об-
ществом и тем влиянием, которым пользуется общественный сход в хуторской жизни. Атаман боится что-либо сделать без согласия общества, чтобы не навлечь на себя недовольствия. Общество же боится, чтобы выбранный атаман не узурпировал принадлежащую ему власть и зорко за этим следит. Насколько не любят хуторяне атаманов, энергично действующих помимо воли общества, настолько они любят тех, которые делают с согласия общества» [9, с.124-125].
В определенной степени положение станичного атамана в обществе зависело и от его личных качеств, от его умения внушать к себе доверие и уважение общества, от его авторитета и организаторских способностей, а самое главное - от того, поддерживало ли его большинство граждан на станичном сходе или нет.
«.Но этого не бывает, а если и бывает, то весьма редко; скорее, атаман подделывается под тон общества. Боже спаси противоречить сходу, хоть бы дело шло видимо во вред станичных интересов» [39].
В этом плане весьма показателен следующий пример:
«...Старожилы (станицы Мигулинской. -С. К.), помнящие период атаманства Бабкина (18201830-е гг. - С. К.), рассказывают, что помимо соблюдения им общественных интересов по всем вообще предметам, входившим в круг его обязанностей, Бабкин с особенною строгостью относился к сбережению станичных лесов; кроме отпуска на действительные домашние нужды никто не смел самовольно срубить даже палки; у преследовавшегося в воровской порубке конфисковывалось все, начиная от леса до лошадей или волов с упряжью и орудий рубки, и продавалось с публичного торга, а деньги обращались в общественный доход. Но вот окончилась служба Бабкина, и новые атаманы начали рубить заповедные рощи (особенно в 60-х годах). Иногда соблюдались и формальности, то есть составлялись приговоры об отпуске деревьев; назначали, положим, одному десять штук, а он вырубал сто; большинство же рубило без приговоров. Лесная стража за 20 копеек или полкварты водки сама помогала хищникам рубить лес и наваливать его на воза. Выбрали наконец в атаманы внука того самого Бабкина. Он запретил впуск скота и самовольные порубки. Кое-где в уголках слышится от станичников ропот на строгие меры атамана, установившего штраф за каждое самовольное деревцо по 25 рублей. Если вольный дух возьмет преобладание над партиею умеренных и поставит во главе
правления “панибрата”, то вернется прежняя неурядица» [36].
Получить поддержку большинства граждан станичному атаману было непросто, поскольку в донской казачьей общине шла борьба за санкционирование тех или иных обычаев, различных по времени происхождения, содержанию и направленности действия. После санкционирования общиной они становились действующими нормами обычного права.
В этом как раз и проявлялся общинный демократизм, при котором власть станичного атамана не была отделена от общества, и общество имело реальную возможность досрочно сменить неугодного атамана и провести выборы нового. Даже если станичный атаман де-юре в соответствии с нормами официального законодательства избирался на три года, то после одного года службы или независимо от какого-либо срока (традиционные нормы) его могли переизбрать под различными предлогами (пьянство, небрежное отношение к делу и т. д.). Станичный атаман и сам имел право подать прошение об отставке, указав уважительные причины для досрочного увольнения со службы (расстройство хозяйства и др.), но в большинстве случаев за таким увольнением по собственному желанию стояло принуждение со стороны общины:
«.По поводу уже бывших беспорядков и неисправностей арендатора станичники стали подозревать, заключен ли контракт, и если заключен, то верен ли он с кондициями, почему и была назначена комиссия для проверки кондиций с контрактом. Контракт оказался во всех пунктах измененным. Выслушав доклад комиссии, сход постановил: привлечь к ответственности станичного атамана за составление произвольного контракта, а за небрежное отношение его к делу уменьшить ему жалованье из 600 рублей (получаемых им) до 150 рублей. После этого атаман два раза пробовал отменить этот приговор на сходах, но они не состоялись и он подал просьбу об увольнении» [30].
При этом не надо забывать о том, что станичный атаман обязан был исполнять циркуляры, предписания и т. п. окружного или войскового начальства и за неисполнение которых он мог быть привлечен к ответственности. Таким образом, он был поставлен в такое
положение, при котором вынужден был говорить начальству, что «общество не желает», а станичному сходу, что «начальство приказало» [27].
Станичный атаман, который в своей деятельности пытался руководствоваться не столько нормами обычного права, сколько нормами официального законодательства, не мог получить поддержки большинства членов донской казачьей общины и становился кандидатом на досрочное увольнение или не переизбирался на новый срок:
«Конечно, самый приговор о выселении В-х вышел довольно курьезный, но это объясняется раздражением станичников против В-х, от которых они не могут отделаться при всех усилиях. Так как станичный атаман на сход не явился, хотя за ним присылали несколько раз, то, составив приговор о выселении В-х в Сибирь, написали тут же и о том, что “атамана нашего за нетрезвое поведение уклонить от службы и угрозы против общества уволить от должности”. Семья В-х (вдова с двумя сыновьями) обвинялась в убийстве казака Ш., но была оправдана окружным судом. Родственники, которые пытались (на станичном сборе. - С. К.) замолвить хотя бы одно словечко за обвиняемых, бесцеремонно изгонялись. Приговор станичников об удалении В-х из станицы оказался незаконносо-ставленный» [22].
«.Пожалуй, вы верите этому, что все от общества зависит? Не верите, мы каждый сход бьемся об этой самой статье (об отправке воров и конокрадов в Сибирь), да атаманушка наш с ними наперед снюхался и, хоть лоб разбей, ничего не поделаешь! “То”, - говорит, - “вот они у нас еще не работали”, потом - “в холодной не сидели”, а потом - “надо заседателя вызвать на сход”. .Правда, есть в станицах атаманы - хозяева своему и чужому добру, которые сами упрашивали общества, чтобы развязаться с ворами, а наша доля иная, -заключил старик» [20].
Далеко не всегда столкновение норм обычного права донских казаков с нормами официального законодательства носило столь явно выраженный и открытый характер. В большинстве случаев негативное отношение донских казачьих общин к нормам официального законодательства носило скрытый характер и выражалось в бездействии и неисполнении предписаний вышестоящего начальства со стороны станичного атамана и его помощников.
В свою очередь, тех станичных атаманов и их помощников, которые не спешили исполнять циркуляры и предписания вышестоящего начальства, привлекали к различным мерам ответственности:
«Станичных атаманов и их помощников самих “распекают” окружные управления за бездеятельность и неуспешное взыскание долгов и окладов, штрафуют их в доход станицы, подвергают личному аресту, налагают арест на жалованье их, иногда на все текущее трехлетие» [34].
Правда, иногда граждане сами обращались к окружным начальникам с просьбой привлечь станичного атамана к более строгой, по их мнению, «ответственности по закону»:
«Чтобы раскрыть истину, общество 28 июля 1880 г. назначило гражданина своего, урядника Дмитрия П-ва, председателем схода, которому поручило в присутствии своем рассмотреть это дело и, составив протокол, представить его начальству для преследования виновных в выдаче Ф-ову неправильных удостоверений по закону, а также о взыскании с них последовавших от того убытков обществу. При рассмотрении денежных книг оказалось: действительно, сотник Степан Ф-ов не платил денег, а между тем получил два удостоверения от правителей в уплате их, в чем перед целым обществом сознался и атаман есаул Михаил Х-ов с помощниками и просил у общества извинения ... Обо всем этом председателем схода - П-овым составлен протокол, который в тот же день и представлен к окружному начальнику ^ского округа с просьбой дать этому делу дальнейшее направление. Окружной же начальник придал П-ова суду за присвоение себе власти атамана и, вместе с тем, в постановлении своем указал обществу, как нужно было поступить в этом случае. Общество, по указанию начальника, 9 ноября 1880 года составило новый приговор и представило его тогда же окружному начальнику, прося его о преследовании атамана есаула Х-ова с помощниками по закону; но вот уже почти два года прошло, а дело это не имеет еще и начала.» [18].
По всей видимости, донские казачьи общины вынуждены были обращаться к вышестоящему начальству, с просьбой наказать станичных атаманов «по закону», в основном в тех случаях, когда во главе станицы стояли так называемые «благородные» из дворян, офицеров и т. п.
«Нередко выбирают и из офицеров, живущих в станицах, так, например, в Вехнекурмоярской ста-
нице атаманит есаул, в Еланской станице - майор, в Преображенской станице - сотник и т. д. Но сплошь и рядом в атаманы попадают люди недостойные» [37, с. 293].
Под «недостойными», на наш взгляд, следует понимать обычных граждан.
Боязнь наступления ответственности за самоуправство по официальному законодательству сдерживала граждан и заставляла их соблюдать необходимые в подобных случаях формальности, несмотря на то что они не всегда могли рассчитывать на скорое и справедливое правосудие. Например, в Иловлинской станице «один из станичных атаманов за растрату общественных денег угодил по суду на поселение, с другим общество до сих пор (до 1883 года. - С. К.) сводит денежные счеты. Но и тут не всегда везло нашим гражданам. Случалось и так, что поверенный по делам общества “заболевал” на время суда и дело проигрывалось» [7]. Подобное отношение со стороны вышестоящего начальства, по нашему мнению, несомненно, способствовало усилению негативного отношения донских казачьих общин к нормам официального законодательства.
Отмеченный нами ранее механизм обычно-правового регулирования «отношений власти и подчинения», находит полное подтверждение, если коснуться еще одного, очень важного для понимания сущности этих отношений вопроса об ответственности станичных атаманов перед донскими казачьими общинами.
«О станичных атаманах до 1800 года ничего не известно, но с того года все они за малыми исключениями, при смене своей, по сдаче должности и по учете их назначаемою всякий раз проверочною комиссиею, оказывались издержавшими в свою пользу станичной суммы. Комиссия, окончивши свои учеты, представляла обществу доклад свой. Приглашался на сход виновный, бывший атаман. Как же и чем оправдывался виновный и как поступало с ним общество? Виновный, на основании, конечно, прежде бывших и хорошо известных ему примеров, не оправдывался в самовольной растрате общественных сумм, признавал себя виновным вполне, но униженно просил общество простить его ошибку и сложить с него невольную растрату денег, которую он и сам не знает, как учинил, и куда девались те деньги, не понимает, и умолял не сделать его несчаст-
ным - нищим. Общество, как мягкосердечное, подстрекаемое агентами виновного и в надежде на хороший магарыч, не желая при том несчастья ближнему и руководствуясь тою истиною, что с миру по нитке - голому рубашка, прощает виновному неумышленную погрешность и прощает ему растраченные им деньги, постановляя не взыскивать их» [8].
Это во многом объясняет, почему, несмотря на контроль и большую зависимость от общества, находились желающие избираться на должность станичного атамана.
Если традиционные нормы обычного права донских казаков допускали возможность для станичных атаманов избежать наказания в подобных случаях, то правомерно ли тогда будет оценивать их действия как злоупотребление своим служебным положением? На наш взгляд, сами донские казаки в большинстве случаев не считали допущенные станичными атаманами растраты общественных денег преступлениями, а считали их, скорее, невольными ошибками и недоразумениями, неизбежно возникающими при осуществлении станичными атаманами своих должностных обязанностей и полномочий.
Во второй половине XIX в. донские казаки говорили, что они «ошибку в фальшь не ставят» [37, с. 333]. О том, что сделанные нами утверждения не носят умозрительного, надуманного и голословного характера, свидетельствуют многочисленные примеры, относящиеся именно ко второй половине XIX века.
«В каждой станице при станичном правлении, для нужд последнего, находится всегда несколько молодых казаков. Они дежурят день или несколько дней, смотря по тому, как заведено в какой станице, а затем сменяются другими. Повинность эта называется “сиденочною”. Богатые казаки почти никогда не отбывают ее, а нанимают вместо себя охотников (желающих. - С. К.), причем, обыкновенно, в станицах существует твердо установившаяся норма размера вознаграждения. Так, в нашей станице (Ниж-не-Чирской. - С. К.) такою нормою считается восемь рублей. Кроме исполнения своих прямых обязанностей - разноски пакетов, вручения судебных повесток и т. п., сиденочные казаки очень часто занимаются исполнением и чисто личных, хозяйственных дел станичного атамана или его помощников. Конечно, последние противоречат закону, но имеют незыблемое основание на вековом обычае. Понят-
но, что станичному атаману - прямой интерес иметь при станичном правлении как можно больший штат сиденочных казаков. Прямой же интерес населения станицы - поставлять наивозможно меньшее количество рабочих рук для отбывания сиденочной повинности. В силу этого станичный сбор определил иметь при станичном правлении, для отбывания си-денки, 25 казаков, не больше. Но станичный атаман назначил 40-45 человек. Все обстояло прекрасно: никто не замечал, что атаман, вопреки станичному сбору, обложил население довольно крупною суммою (переводя лишних 20 человек на деньги). Казаки всегда очень снисходительны к станичным атаманам. Между писарем и станичным атаманом произошла из-за чего-то размолвка. Писарь в порыве гнева донес сбору, что при станичном правлении имеется слишком много сиденочных казаков. Атаман отрицал обвинение писаря. Но писарь документально доказал справедливость своего обвинения. Сбор начал роптать. Атаман извинился, сославшись на то, что он лично никогда не обращал внимания на число назначаемых для отбывания сиденочной повинности казаков. Обнаруженное писарем явление, по его объяснению, - следствие не злоупотребления, а недосмотра. Сбор признал объяснения атамана вполне достаточными для того, чтобы считать “инцидент” исчерпанным. Писарь же. был уволен со службы» [16].
«Случались и явные растраты общественных сумм станичными правителями. Наше общество (станицы Иловлинской. - С. К.) обыкновенно очень снисходительно относилось к подобного рода хищникам и только иногда оставляло систему всепрощения и приговаривало к суду тех из них, которые не совсем искусно хоронили концы в воду» [7].
Поскольку донские казачьи общины были неоднородны по возрасту, религиозным убеждениям (православные и старообрядцы), социальному положению составляющих их членов, то на станичных сходах шла борьба за санкционирование тех или иных обычаев в зависимости от различного понимания членами общины сущности и содержания подлежащих регулированию общественных отношений, в том числе «отношений власти и подчинения»:
«Не так давно (в 70-е гг. XIX в. - С. К.) общество одной станицы контролировало по приходу и расходу станичных сумм своего станичного атамана; одна часть подала прошение о найденных беспорядках, другая же приняла на себя заботу оправдать атамана. Общество поплатилось порядочной суммой из своей общественной казны, затраченной атаманом без всякого на то права» [13].
А вот примеры санкционирования донскими казачьими общинами другого старинного обычая «обдирания» виновного, но применяемого к станичным атаманам, а не к обычным гражданам, проживающим в станицах и хуторах Области войска Донского:
«Наши станичные атаманы не без личного интереса выдумали собственный закон, которым будто бы им предоставлено право - делать свои собственные постановления относительно раздачи юр-товой станичной земли в арендное содержание без всякого на то разрешения общества. Например: участки отданы в аренду только таким образом, как некогда три атамана отдали в аренду господину Ш. участок В., а деньги, полученные с Ш., поделили между собой. Вероятно, все подобные беспорядки делаются потому, что атаманы почти никогда не наказываются за свои противозаконные поступки. Если бы все станицы поступали таким образом со своим атаманом, злоупотребляющим своими обязанностями, как поступила Екатериненская станица со своим атаманом Чебораковым, то не было бы охоты у станичных правителей трогать общественные деньги. Общество Екатериненской станицы продало все имущество своего бывшего атамана на покрытие недочета в станичных суммах, происшедшего вследствие злоупотреблений вышеназванного лица» [17].
«... В особенности в прежнее время (до 1875 г. - С. К.)такие правители подвергались взысканию по смене своей, если только открывались их нечестные действия по сиротским делам, и даже продавалось их имение с публичных торгов на удовлетворение обиженных ими сирот» [5].
В связи с вышесказанным возникает вполне закономерный вопрос о том, можно ли считать указанные нормы новыми или речь идет о все тех же традиционных нормах обычного права донских казаков, оставшихся неизменными со времени их возникновения. На наш взгляд, применение тех или иных традиционных норм обычного права позволяет нам сделать вывод о создании донскими казачьими общинами именно новых норм обычного права, поскольку в новых социально-экономических условиях существования донских казачьих общин во второй половине XIX в. традиционные нормы играют совершенно иную роль, применяются к регулированию тех общественных отношений, которые ранее либо вообще не регулировались нормами обычного права, либо регулировались иными нормами, переставши-
ми применяться в указанный период времени, либо применялись одновременно, но в различных комбинациях, на основании волевых и осознанных приговоров станичных сходов.
К новым нормам обычного права также следует отнести, например, уменьшение жалованья станичным атаманам на половину и более или изменение времени и порядка проведения ревизии станичного имущества, за сохранность которого отвечал станичный атаман. Если в старину станичного атамана «считали» только по окончании годичного срока его службы, то во второй половине XIX в. донские казачьи общины могли провести эту процедуру в любое время и зачастую она касалась не проведения ревизии всего имущества, а проверки законности заключения станичным атаманом какой-либо одной сделки или иного действия, которое причиняло или могло привести к причинению вреда общинным интересам. При этом сохранялся и обычный порядок приема-передачи имущества по окончании срока службы станичного атамана.
Для подтверждения сказанного можно привести Выпись из расходной книги Серед-ней станицы за 1747 и 1774 годы:
«1747 года апреля 27-го дня. Принято от станичного атамана Артема Янова станичного убору и посуды, именно: две харунки, 3 скатерти, два ручника, два подноса медных, 12 чарок медных, дюжина ножей и вилок, 15 стаканов оловянных, 14 деревянных ложек, оловянный кувшин, деревянный корец, три склянки, солонка оловянная, две братины, 10 тарелок деревянных, треть круга водки» [32, с. 140].
«Марта 22 дня 1774 года издержано, когда считали станичного атамана Ивана Щедрова в станичной избе, на калачи и на патоку и на сивуху всего 55 копеек» [32, с. 146].
Что касается проведения указанных проверок во второй половине XIX в., то помимо уже рассмотренных нами выше примеров можно привести еще один:
«Неправильные действия нашего станичного атамана дали повод обществу избрать из своей среды людей, которые могли бы честно проверить действия станичного атамана и посчитать станичную сумму. Атаман Л. сам составил приговор о прибавке ему жалованья; назначил себе жалованье в количестве 800 рублей, а писцу по гражданским делам (своему сыну) 300 рублей и представил его обще-
ству для подписания на сходе. Общество совсем отвергло его. Несмотря на это, приговор оказался подписанным, только неизвестно когда и кем» [17].
О том, что обычно-правовые представления донских казаков в этот период времени противоречили официальному законодательству, говорит и тот факт, что правительство вынуждено было в Положение об общественном управлении станиц казачьих войск 1891 г. включить императивную норму (ст. 145), согласно которой:
«назначение жалованья или иного вознаграждения из станичных или хуторских общественных средств предоставляется усмотрению Станичных и Хуторских Сборов по отношению ко всем должностям, за исключением должностей Почетных судей и Станичных Атаманов, коим содержание назначается обязательно.
... Станичным же Атаманам годовое жалованье назначается в размерах, не ниже определенных в приложении к сей статье, а именно: в станицах до 500 дворов включительно - 400 рублей, до 1 000 дворов - 600 рублей, до 2 000 дворов - 900 рублей, до 3 000 - 1 200 рублей, до 4 000 и выше - 1 500 рублей» [26].
Проведенная нами реконструкция обычно-правовых представлений донских казаков об «отношениях власти и подчинения» не только показывает сложный и противоречивый характер казачьего нормотворчества, но и позволяет совершенно по иному оценить роль и значение органов территориального общественного самоуправления в жизнедеятельности донских казачьих общин во второй половине XIX века. Без этой реконструкции, по нашему мнению, невозможно правильно понять и оценить типичную картину, которую можно было наблюдать в различных станицах Области войска Донского в указанный период времени:
«Вот и атаман показался, окружили его старики, приступают с требованиями объяснений и разъяснений по разным предметам, наговорят ему дерзостей и оскорбят до глубины души, а атаман -атаман только поглаживает бороду и норовит, как бы улизнуть. Ушел атаман, отделавшись от стариков общими замечаниями, не дав никаких положительных объяснений. Погрозили старики атаману начальством и доносом, а он ушел, соображая, как бы привести в исполнение задуманное хорошее дельце, а тогда хоть и долой с атаманства. Общество, выбравши атамана, заканчивает свою общественную деятельность, и если изредка погалдит на сходе, а атаман скраснеет два-три раза, то за тем уже нет предела его произволу - лишь бы была
охота, или пока не поставят ему точку с запятой. А там, глядишь, изберут его на новый срок» [13].
Итак, проведенная нами детальная реконструкция господствовавших у донских казаков во второй половине XIX в. обычно-правовых представлений об «отношениях власти и подчинения» позволяет сделать вывод о том, что несмотря на давление со стороны официального законодательства донские казаки не делали различий между частно-правовыми и публично-правовыми отношениями и полностью распространяли действующий у них в этот период времени механизм обычно-правового регулирования на эту часть общественных отношений.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. А-ов, Иф. Из станицы Каменской / Иф. А-ов // Донские областные ведомости. -
1879. - №80.
2. Броневский, В. Б. История Донского войска, описание Донской земли и Кавказских Минеральных вод / В. Б. Броневский. - Спб., 1834.
3. Ветров, М. Станица Раздорская на Медведице : стат.-экон. очерк / М. Ветров // Донские областные ведомости. - 1880. - N° 61.
4. ГАРО. - Ф. 338. - Оп. 2. - Д. 1332. - Л. 167.
5. Гражданин. О сиротском достоянии в станицах // Донская газета. - 1875. - № 88.
6. Из Усть-Медведицы // Донские областные ведомости. - 1880. - № 36.
7. Иловлинская станица // Донской голос. -1883. - № 11.
8. Историко-статистическое описание Гундо-ровской станицы области Войска Донского // Донской голос. - 1880. - № 95.
9. Казмин, А. Обычные суды в хуторах Донской области / А. Казмин // Этнографическое обозрение. - 1891. - № 3. - Кн. X. - С. 107-143.
10. Казмин, А. Частные и общественные гульбища на Дону / А. Казмин // Этнографическое обозрение. - 1889. - Кн. 3. - С. 1-12.
11. Каменнов, В. Из Распопинской станицы / В. Каменнов // Донские областные ведомости. -1874. - № 2.
12. Кательников, Е. Исторические сведения Войска Донского о Верхнекурмоярской станице, составленное из сказаний старожилов и собственных примечаний, 1818 года, декабрь 31 дня / Е. Кательников. - Новочеркасск, 1886. - 40 с.
13. Киевский, И. Наши станичные общества / И. Киевский // Донская газета. - 1876. - № 38.
14. Кирилов, А. А. Станичное право на Дону / А. А. Кирилов // Сборник Областного Войска Донского статистического комитета. - 1908. -Вып. 8. - С. 173-178.
15. Краснов, С. Ю. Обычно-правовое регулирование имущественных отношений у донских казаков во второй половине XIX века (историко-правовой аспект) : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. -Волгоград, 2003.
16. М.К. По области. Станица Нижне-Чирская // Приазовский край. - 1897. - № 231.
17. Наши станичные правители // Донская газета. - 1877. - № 54.
18. Незлобивые разсуждения // Донской голос. - 1882. - № 46.
19. Не казак. К вопросу о нежелании казаков принять земские учреждения // Донской голос. -
1880. - № 34.
20. Никулин, П. Заметки проезжего / П. Никулин // Донская газета. - 1877. - № 33.
21. Описание станицы Старочеркасской // Донские областные ведомости. - 1875. - № 32.
22. Павловский. Станичные этюды // Донской голос. - 1881. - № 24.
23. П..въ. Из станицы Л. ... // Донские областные ведомости. - 1874. - № 1.
24. Положение об общественном управлении в казачьих войсках от 13 мая 1870 г. // Памятная книжка Кубанской области на 1874 г. - Екатерино-дар, 1873.
25. Положение об общественном управлении станиц казачьих войск от 3 июня 1891 года // Сборникуза-конений и распоряжений Правительства о правах и обязанностях обывателей станиц Области Войска Донского, об их управлении и о поземельном устройстве / сост. А. Ф. Мишарев. - 2-е изд., испр. и доп. по узаконениям, обнародованным по 1912 г - Новочеркасск, 1913.
26. Положение об управлении Донского войска от 26 мая 1835 г. // Полное собрание законов Российской Империи. - Сб. 2. - Т. 10. - Д. 8163.
27. Попов, Е. Земское недоразумение на Дону / Е. Попов // Донской голос. - 1881. - № 87.
28. П. С. Несколько слов по поводу корреспонденции «Из Качалина» // Донские областные ведомости. - 1879. - № 100.
29. С. Д. Из Старочеркасска // Донские областные ведомости. - 1878. - № 44.
30. С-ъ. П. Из станицы // Донские областные ведомости. - 1879. - № 41.
31. Струков, И. Исторические эскизы. (По истории войска Донского) // Донской голос. -
1881. - № 91.
32. Сулин, И. Акты, относящиеся к бытовой истории донских казаков // Сборник Областного Войска Донского статистического комитета. - Новочеркасск, 1904. - Вып. 4. - С. 140-146.
33. Тимощенков, И. В. Общественный быт и народные обычаи Казанской станицы // Труды Областного Войска Донского статистического комитета. - Новочеркасск, 1874. - Вып. 2. - С. 139-181.
34. Тимощенков, И. Станица Кременская (Усть-Медведицкий округ) / И. Тимощенков // Приазовский край. - 1899. - № 39.
35. Тимощенков, И. Станица Петровская // Приазовский край. - 1898. - № 223.
36. Упорников, И. Несколько слов относительно юртового леса в Мигулинской станице
/ И. Упорников // Донские областные ведомости. -
1880. - №> 84.
37. Харузин, М. Н. Сведения о казацких общинах на Дону : материалы для обычного права / М. Н. Харузин. - М., 1885. - Вып. 1.
38. Хутор Веселый (Черкасский округ) // Приазовский край. - 1898. - N° 275.
39. Эн-де. По болотам. (Из заметок проезжего) // Донской голос. - 1880. - N° 54.
40. Я. А. Еще несколько слов о писарях // Донские областные ведомости. - 1879. - № 100.
THE RELATIONSHIP BETWEEN POWER AND SUBORDINATION
IN THE CUSTOMARY LAW CONCEPTIONS OF DON COSSACKS IN THE SECOND PART OF THE 19th CENTURY
S. Yu. Krasnov
The article deals with the scientific analysis of the questions related with common law regulating and functioning of the organs of the territorial social self-government in the stanitsas and khutors of the area of the Don army in the second half of the XIX century. The above mentioned questions have never been the subject of scientific research either in historical and ethnological or historical and legal sciences.
Key words: customary law, Don Cossacks, territorial public autonomous bodies.
