CC BY
90
Вестник ПСТГУ.
Пущаев Юрий Владимирович, канд. филос. наук, ст. науч. сотрудник ИНИОН РАН Российская Федерация, 117997, г. Москва, ул. Кржижановского, д. 15, к. 2 [email protected]
Серия I: Богословие. Философия.
Религиоведение.
2019. Вып. 81. С. 71-88 ОСИ: 10.153827sturI201981.71.88
СЖСГО: 0000-0001-6613-4931
Отношение К. Н. Леонтьева к коммунизму/социализму. О несостоявшемся «союзе социализма... С РУССКИМ самодержавием и пламенной мистикой»
Аннотация: В статье разбирается отношение выдающегося русского религиозно-консервативного мыслителя К. Н. Леонтьева (1831—1891) к социализму и коммунизму, почему оно носило сложный и амбивалентный, а в определенных аспектах даже положительный характер. Как следует из многих его суждений, Леонтьев предпочитал социализм и социалистов буржуазии и капиталу. Однако о том, чем именно были вызваны эти его предпочтения, до сих пор ведутся споры. Порой можно встретить утверждения в том духе, что Сталин воплотил многое из того, о чем писал и что предсказывал К. Н. Леонтьев. Тем не менее, как аргументируется в статье, такие утверждения неправомерны. Однако для Леонтьева социализм был замаскированной, новой феодальной реакцией. На социализм Леонтьев возлагал свои надежды на приостановку энтропийного всеуравнивания и вторичного, смесительного, упрощения общества, которые несли с собой, с его точки зрения, европейский либерализм и демократизм. Также разбирается вопрос о социальном базисе так называемого охранительного социализма Леонтьева — земельной общине. В статье также рассказывается об истории отношений К. Н. Леонтьева и Л. А. Тихомирова. В конце делается попытка анализа того, в чем Леонтьев оказался неправ в своих предсказаниях насчет коммунизма, и почему.
К. Н. Леонтьев (1831—1891) — мыслитель парадоксальный, поскольку способен был глубоко и отчетливо мыслить вопреки инерции, привычным и шаблонным ходам мысли. В том числе таким парадоксальным было у него отношение к социализму/коммунизму (как верно заметил С. С. Сергеев1, «социализм» и «коммунизм» были для Леонтьева заменимыми терминами).
1 Сергеев С. С. «Окончательное смешение» или «новое созидание»? Проблема социализма в мировоззрении К. Н. Леонтьева // Роман-журнал XXI век. 2003. Вып. 7. С. 100—104.
Ю. В. Пущаев
Конечно, вполне ожидаемо, что Леонтьеву никак не мог быть близок воинствующий атеизм коммунизма, а также его, как он говорил, «инзурекционные приемы»: «Тех, которые бунтуют, не понимая этого, надо казнить смертию»2.
Однако чего не понимают те, кого надо казнить? Значит, кого-то из социалистов можно и не казнить? Ответ рядом, чуть выше. Прямо перед этими суровыми словами Леонтьев пишет: «Социалисты лучше Гамбетты и вообще буржуазии. — Важно вот что: религия, государь, если можно привилегии рода, а не капитала, воинственность — (а поэзия результат всего этого). — Социализм — есть не что иное, как сама себя непонимающая, маскированная реакция. — Социализм — может признать и всякую религию и всякую монархию, и все, лишь бы ему дали сделать в хозяйстве, в отношении капитала и труда такой же глубокий переворот, какой сделало Христианство в деле веры, в отношении души нашей к Божеству. — Социализм рано или поздно достигнет этого и уничтожит опять равенство прав и свободу; ошибка не в социализме, а в принципах 89 года»3.
Итак, казнить, по Леонтьеву, надо тех социалистов, которые, бунтуя, не понимают, что в социализме следует отказаться от принципов 1789 года: равенства, разного рода свобод и т. д., и отстаивают это путем бунтов и восстаний. Однако при этом следует сохранить хозяйственное, экономическое содержание социализма/коммунизма. Как очевидно следует из этих и других его суждений, Леонтьев предпочитал социализм и социалистов буржуазии и капиталу. Но чем именно были вызваны эти его предпочтения? Споры об этом ведутся до сих пор. Порой можно встретить утверждения в том духе, что Сталин воплотил многое из того, о чем писал и что предсказывал К. Н. Леонтьев. Даже академически более выдержанный П. В. Палиевский говорит, что, «критикуя "розовое христианство" Толстого и Достоевского, Леонтьев пожелал увидеть его красным»4.
Данная историко-философская тема (действительное отношение Леонтьева к социализму) важна в контексте судьбоносной для России темы «Православие и/или социализм». Фундаментальный вопрос истории России ХХ в.: как так получилось и почему, что в России самодержавную монархию сменило коммунистическое государство? Что общего между Россией царской и социалистической, что позволило состояться этому радикальному разрыву-переходу? Есть ли тут, кроме очевидного разлома, и преемственность, и в чем именно она тогда заключается?
Эти вопросы уже давно занимают философов и историков. Особенно обострились споры на подобные темы с конца 1980-х гг., когда окончательно стало ясно, что советская идеология и марксизм-ленинизм «больше не жильцы», и надо срочно искать какую-то новую мировоззренческую основу. Идеи Леонтьева по поводу того, возможна ли социалистическая монархия, во многом отвечали и отвечают стремлениям представителей того политического лагеря, который во время перестройки в среде оппонентов получил броское название красно-
2 Леонтьев К. Н. Из дневника К. Леонтьева. Заметки по поводу карцовских писем // Полное собрание сочинений: В 12 т. СПб.: Владимир Даль, 2004. Т. 6. Ч. 2. С. 13.
3 Там же. С. 12-13.
4 Палиевский П. В. Завещание русского консерватизма // В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев: Материалы неизданной книги «Литературные изгнанники». СПб., 2014. С. 21.
коричневых. Этим уничижительным ярлыком маркировали тех, кто говорил о необходимости синтеза между Россией коммунистической и традиционными ценностями России дореволюционной.
Впрочем, либерально настроенная интеллигенция начала опасаться такого поворота еще в 1970-е. Вот какое фактически мало доказуемое утверждение высказывал В. В. Бибихин в статье «Для служебного пользования» от имени «природных диссидентов»: «Власть начала искать идеологические альтернативы марксизму рано. Уже в 1973 году (почему в 1973 году? — Ю. П.) мы знали, что военные политические стратеги планируют скинуть марксизм и взять на идеологическое обеспечение армии православие»5. Отвлекаясь от того, что такие подозрения были, скорее всего, беспочвенными, все же заметим, что это во многом леон-тьевский поворот мысли: взять коммунизм лишь как социально-экономическое явление и основать его на фундаменте православия и самодержавия.
Впрочем, со временем подобные настроения действительно стали более популярны. А в 1991 г., прямо накануне краха СССР, наряду с Калужским отделением Философского общества СССР не кто иной, как Калужский обком КПСС (!), организует первую конференцию, посвященную Леонтьеву6. Однако в благих намерениях «склеить воедино» Россию самодержавную с некоторыми особенностями и чертами России революционной до сих пор не хватает органичности, слишком заметны поспешность и идеологичность подобных попыток, поскольку закрываются глаза на множество серьезнейших трудностей философского, исторического и культурного характера.
Тем не менее чем тут интересен К. Н. Леонтьев? Во-первых, в теме «русский религиозный мыслитель имярек и социализм/коммунизм» его выгодно отличает то, что он был строго православным человеком, с какого-то момента подчинившим свое творчество и свою мысль учению Церкви и не позволявшим себе, в отличие от большинства русских религиозных философов, богословских вольностей и церковной фронды. Значит, тем неожиданнее и парадоксальнее должна выглядеть его мысль, обдумывавшая возможность синтеза социализма с православием и самодержавием. Недаром Леонтьев говорит в одном письме своему покровителю, другу и единомышленнику Тертию Ивановичу Филиппову: «Не вижу я ни у кого, кроме Вас и себя, ни изобретательности, ни ширины»7. И в качестве области и темы, где особо сказываются эти его и Филиппова качества, Леонтьев и называет «социализм мой»8.
В то же время его воззрения на социализм/коммунизм и возможность его синтеза с русскими охранительными историческими началами носили для него самого преимущественно гипотетический характер. Про него нельзя сказать, как про его позднейших последователей в этой теме, что они продолжают упрямо настаивать на этом синтезе вопреки исторической реальности XX века. И хотя
5 Бибихин В. В. Для служебного пользования // Бибихин В. В. Другое начало. СПб., 2003. С. 181.
6 Тезисы Всесоюзного семинара, посвященного творчеству К. Н. Леонтьева. Калуга, 1991.
7 Пророки Византизма: Переписка К. Н. Леонтьева и Т. И. Филиппова (1875—1891). СПб., 2012. С. 233.
8 Там же. С. 233.
Леонтьев предсказывал скорую победу революции и коммунистического движения в Европе, следует задать хотя бы такой простой вопрос: а хотел ли он победы коммунистической революции и в России? Отрицательный ответ тут очевиден.
Впрочем следует оговорить, что Леонтьев был цельным и систематичным (что не означает систематическим) мыслителем. Его взгляды на социализм вписаны в рамки его мировоззрения, которое представляет собой «хитросплетенный и весьма сложный синтез культурологии, государствознания, политологического анализа, историософской "мечты", которые все — как к своему увенчанию или концентру всех этих "окружностей" — устремлены к тому, что придется назвать эсхатологической футурологией: все сценарии будущего рассматриваются здесь в виду конца истории»9. Мировая история, по Леонтьеву, неминуемо идет к всемирной буржуазно-утилитарной республике, за которой вскоре должен последовать «конец времен». Задержать это шествие — главная задача христианской политики, где полезную роль может сыграть наряду с византийским устроением общества (православие + самодержавие), крепким сословным строем, крестьянской общиной в том числе и «охранительный социализм». Таким образом, воззрения и ожидания Леонтьева по поводу «красного нигилизма» нельзя анализировать и брать в отрыве от целой и цельной системы его взглядов.
Парадоксальные ожидания Леонтьева от социализма
Леонтьев активно интересовался современной ему социалистической теорией. Как можно проследить по его переписке, он просил своих друзей приобрести для него книги Кабэ, Прудона, Лассаля, Луи Блана и других. Он даже брался за Маркса, но, убоявшись его тяжелого малопонятного стиля, читать все-таки не стал. Л. А. Тихомиров, имея в виду эту его начитанность, в статье «Славянофилы и западники в современных отголосках» писал про Леонтьева, что тот «знал, до невозможности отделаться от этого знания и понимания, результаты социологической работы мысли Европы»10.
Его особенный интерес к социализму был вызван тем, что Леонтьев предвидел скорый выход на авансцену истории радикального социализма. Он был уверен, что «новейшее направление истории идет против капитализма и неразрывного с ним умеренного, среднего либерализма»11. Правда, надолго ли и насколько прочным, устойчивым будет тот порядок, который установит это движение? Вот вопрос, который сильно занимал Леонтьева и однозначного ответа на который он в конечном счете все-таки не предлагал, допуская разные варианты.
Однако не только и не столько в угадывании ближайшего социалистического будущего истории заключено своеобразие его взглядов на социализм, и не только поэтому социализм так интересовал Леонтьева. В конце концов, это предсказывали и другие русские мыслители, например В. С. Соловьев: «Социа-
9 Кремнев Г. Б. Константин Леонтьев и русское будущее: к 100-летию со дня смерти. URL: http://russianway.rhga.ru /upload/main/09_appen.pdf (дата обращения: 03.01.2019).
10 Тихомиров Л. А. Славянофилы и западники в современных отголосках. URL: http://www. naslednick.ru /articles/culture/culture_11798.html (дата обращения: 18.01.2019).
11 Леонтьев К. Н. Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения // Полное собрание сочинений. 2007. Т. 8. Ч. 1. С. 174.
лизм является как сила исторически оправданная и которой бесспорно принадлежит на Западе ближайшее будущее»12.
Особенно парадоксальными были леонтьевские ожидания результатов этого движения и его воззрения на возможный будущий характер социалистического строя. Во многом они объясняются тем, что он возлагал на них свои надежды на приостановку энтропийного всеуравнивания и вторичного, смесительного упрощения общества, которые несли с собой, с его точки зрения, европейский либерализм и демократия. Приостановить на какое-то время историю, неумолимое в конечном счете наступление общественного упрощения и однообразия из-за упразднения сословий и общественной иерархии — вот чего он ожидал от радикального социализма в будущем, когда тот придет к власти. Поэтому он отделял в красном движении «нигилистический бунт и бред всеотрицания»13 от той полезной роли, которую оно может сыграть в истории.
Социализм для Леонтьева был, как он говорил, новым феодализмом, охранительной реакцией против всемирной эгалитарной либеральной революции с ее равенством и свободами. Правда, реакцией, пока маскированной и себя еще не познавшей. Вот что он пишет в уже процитированном выше письме Т. И. Филиппову после слов о «моем социализме»: «Социализм есть готовящийся отпор старой европейской революции, это есть глубокая вековая, организующая постепенно реакция будущего (и уже недалекого, XIX век кончается). Социализм скоро оставит свои инзурекционные приемы и сделается орудием новой корпоративной, сословной, градативной не либеральной и не эгалитарной структуры государства. Он вынужден будет сочетаться с сохраненными консервативными историческими началами... и либерализм, индивидуализм, меркантилизм и все тому сродное будет раздавлено. Велико будет государство или племя, которое возьмет в руки это движение нового феодализма»14.
В противовес буржуазному юридическому равенству и буржуазным свободам социализм, как ему представляется, может и должен, в частности, ввести (этого ожидает Леонтьев, это его, так сказать, desiderata):
а) жесткую деспотическую власть, пронизывающую все общество;
б) новый иерархический сословный строй, который сделается «орудием новой корпоративной, сословной, градативной не либеральной и не эгалитарной структуры государства»;
в) новое крепостное право для личности. Он закрепит индивида, подчинит его общинам, введет новое рабство. «Коммунизм в своих буйных стремлениях к идеалу неподвижного равенства должен рядом различных сочетаний с другими началами привести постепенно, с одной стороны, к меньшей подвижности капитала и собственности, с другой — к новому юридическому неравенству, к новым привилегиям, к стеснениям личной свободы и принудительным корпоративным группам, законами резко очерченным, вероятно даже, к новым фор-
12 Соловьев В. С. Чтения о богочеловечестве. СПб., 2010. С. 43.
13 Леонтьев К. Н. Записка о необходимости новой большой газеты в С.-Петербурге // Полное собрание. Т. 8. Ч. 1. С. 16.
14 Пророки Византизма... С. 233.
мам личного рабства или закрепощения (хотя бы косвенного, иначе названного). Монахи»15.
Современному читателю не может не броситься в глаза достаточно мрачный характер леонтьевского социализма: при нем должны получить широкое распространение рабство, новое крепостное право, деспотическая власть. Термины «рабство», «крепостное право» и т. д. несут сегодня только отрицательные коннотации. Однако тут опять сказывается парадоксальность леонтьевского видения.
Во-первых, он считал страдание в принципе неустранимым из жизни человека и общества: «Все болит у древа жизни людской»16. Леонтьев многократно высказывал утверждения в том духе, что, согласно феноменальной философии строгого реализма, боль — это «существенный атрибут всякой исторической и даже животной феноменальности»17. Поэтому беспочвенны социалистические иллюзии на устранение несправедливости и страданий из человеческой жизни, из человеческого общества. Стремление и движение к всемирному и повсеместному разлитию довольства жизнью и существованием может означать на самом деле лишь близкий конец истории.
Во-вторых, для Леонтьева резкие сословные перегородки, четко выраженное вертикально-горизонтальное строение общества — это, напротив, гарантия своеобразия человеческих характеров и их яркой индивидуальности, а значит, и продолжения истории. Каждый четко ограниченный социальный слой или сословие вырабатывает свой отдельный типаж, а социально-историческая жизнь представляет собой напряженную борьбу сталкивающихся между собой социальных сил и слоев, типажей. В то же время борющиеся друг с другом слои и силы должна скреплять и соединять воедино сильная деспотическая (опять слово с сильнейшими отрицательными для современного читателя коннотациями) власть. Но вспомним леонтьевское определение того, что такое форма: «Форма — есть деспотизм внутренней идеи, не дающей материи разбегаться. Разрывая узы этого естественного деспотизма, явление гибнет»18. Деспотизм в этом контексте — это единящая сила внутренней идеи, которая скрепляет разнообразие и обеспечивает цветущую социальную сложность.
А буржуазное выравнивание и уравнение социальной среды и условий для всех, снятие сословных перегородок и движение в сторону единого человечества означает и уравнивание, все большее однообразие человеческих характеров и типажей, формирование среднего европейца, скучного и интересующегося лишь собственным комфортом. Это убийство человеческой индивидуальности и яркости, своеобразия и разнообразия характеров и типов, культуры в целом.
Однако Леонтьев все-таки сомневался, насколько прочным в своем деспотизме будет новое коммунистическое общество. «Если эта организация (социализма. — Ю. П.) будет снабжена достаточною неравноправностью, — то она может держаться не век, а целые века, подобно феодализму; если эта власть и
15 Леонтьев. Средний европеец как идеал... С. 213.
16 Леонтьев К. Н. Византизм и славянство // Полное собрание. Т. 7. Ч. 1. С. 387.
17 Леонтьев К. Н. Четыре письма с Афона // Там же. С. 153.
18 Леонтьев. Византизм и славянство. С. 383.
эта неравноправность будут слабо выражены, то и эта форма будет непрочна: ее господство будет считаться только годами»19.
Леонтьев, таким образом, во многом угадал ту роль, которую коммунизм сыграл в XX в., породив борьбу между собой и западным капитализмом как главное историческое содержание этого времени. В «Записках отшельника» Леонтьев призывал противопоставлять Россию культурно и политически не тому или иному западному государству, а всей Европе, то есть всему западному миру. Но ведь в XX в. коммунистическая Россия и ведомый ею просоветский блок противостояли блоку западных государств как восточная коммунистическая альтернатива капиталистическому буржуазному Западу в целом.
В то же время следует признать, что новое юридическое неравенство, новые привилегии и стеснения личной свободы, «новые формы личного рабства или закрепощения», которые во многом были присущи советскому и просоветскому социализму XX в., оказались недостаточно прочны, чтобы он смог надолго задержаться на арене истории. Его в совокупности хватило лишь на 70 лет. Слишком сильны оказались в нем силы и стороны, которые Леонтьев не увидел или недооценил: гуманизм (пусть классовый), демократизм (пусть революционный), стремление к материальному благополучию и изобилию как общественная цель. Эти черты, роднящие социалистический идеал с буржуазным, и подорвали во многом социализм изнутри.
Союз коммунизма с самодержавием и религией
Леонтьевское принятие социализма будет пониматься однобоко и даже гротескно (а не криптосталинист ли он?) без учета того, что оно было строго обусловлено. То есть Леонтьев был готов принять социализм с его неравноправием и новым рабством лишь при наличии как минимум двух важнейших условий. А именно, чтобы действительно стать и оправданно считаться «новым феодализмом», социализм как движение, по Леонтьеву, должен был заключить два союза: 1) союз с самодержавием и русским царем; 2) союз с православием и вообще религиозной пламенной мистикой.
Вот что Леонтьев писал в письме В. В. Розанову 13 июня 1891 г.: «Вот разве союз социализма ("грядущее рабство", по мнению либерала Спенсера) с Русским Самодержавием и пламенной мистикой (которой философия будет служить, как собака) — это еще возможно, но уж жутко же будет многим. И Великому Инквизитору позволительно будет, вставши из гроба, показать тогда язык Фед[ору Михайловичу] Достоевскому. А иначе все будет либо кисель, либо анархия...»20.
Леонтьев ясно предвидел предельную авторитарность будущего коммунистического строя, которой он отличался в своей сталинской фазе. Однако он надеялся, что с течением времени его возглавит «славянский православный царь», будущий гипотетический «Константин коммунизма», что «новое рабство» в итоге будет освящено и оправдано служением Церкви и вере. Леонтьев очень на-
19 Леонтьев К. Н. «Московские ведомости» о двоевластии // Полное собрание. Т. 8. Ч. 2. С. 10.
20 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги. С. 253.
деялся на будущий союз социализма с религией, что коммунизм станет открыто религиозным и даже православным — потому что, подчеркивал он, «ни конституция, ни семья, ни даже коммунизм без религии не будут держаться»21.
Помимо прочего Леонтьев чувствовал и некоторую близость коммунистического идеала ортодоксальному религиозному мировоззрению и его практике, что выражалось в строгости и аскетизме этого движения, его требованиях дисциплины, жертвенности и строгой организации. Уже с начала 1870-х гг. в размышления Леонтьева о социализме/коммунизме входит тема сравнения коммунизма с киновиями, общежительными монастырями. Вот что он, например, пишет в «Четырех письмах с Афона»: «Киновии могут служить прекрасным предметом изучения для самих коммунистов. Изучая киновии, можно допустить, что коммунизм, не как всеобщий закон, а как частное проявление общественной жизни, возможен, но лишь под условием величайшей дисциплины и даже... страха»22. Правда, это страх не материальной природы, а представляет собой, как он говорит, идеальную узду веры, любви и почтения. Поэтому тут есть и существеннейшая разница: хотя «коммунистами можно назвать и монахов общежительных монастырей; но они коммунисты для отречения, для аскетизма, а не для земной чувственной эвдемонии, которой аскетизм христианский есть сильнейшая антитеза»13.
Монастырь в этом смысле является для Леонтьева «живым образцом реального (т. е. возможного), но не рационалистического социализма»24. Обращает на себя внимание странный с логической точки зрения оборот «реальный (т. е. возможный) коммунизм». Вероятно, тут имеется в виду, что реальный образец монастырского общежития представляется возможным для перенесения его в контекст социалистического движения и будущего социалистического строя, чтобы те стали формами уже нерационалистического социализма.
А в «Среднем европейце» Леонтьев говорит об образовании в будущем «рабочих, весьма деспотических и внутри вовсе не эгалитарных республик, вроде мирских монастырей (курсив мой. — Ю. П.)»25. То есть будущие пролетарские республики он видит чем-то вроде мирских монастырей.
В целом Леонтьева, конечно, нельзя считать пророком сталинизма или криптосталинистом, потому что его ставка на социализм/коммунизм заключалась в том, что при благоприятном течении событий православная религия перехватит у коммунистической идеологии роль духовного фундамента общества. И еще один важный аспект. В религии Леонтьев часто подчеркивает момент утешения, связанный с обещанием загробного блаженства как воздаяния за земные скорби. Да, государство он хочет видеть жестким и даже жестоким, прямо-таки свирепым, чтобы продолжалась история и торжествовала эстетика жизни. Но государственную свирепость должна, по Леонтьеву, умирять и смягчать своим
21 Леонтьев. Средний европеец как идеал. С. 188.
22 Леонтьев. Четыре письма с Афона. С. 140.
23 Там же. С. 151.
24 Леонтьев К. Н. Культурный идеал и племенная политика (Главы IV и V. Другая редакция) // Полное собрание. Т. 8. Ч. 2. С. 251.
25 Леонтьев. Средний европеец как идеал. С. 222.
заступничеством и печалованием Церковь. Тогда в обществе будет правильный баланс разных исторических общественных сил. Кстати, хорошо известно, что в жизни К. Н. Леонтьев был очень милосердным человеком, сделавшим много добра своим ближним.
Русская земельная община и коммунизм
Леонтьев считал, что социализм обязательно победит в Западной Европе, и сначала, скорее всего, во Франции. Францию он вообще считал передовой страной Европы в том смысле, что в ней раньше всего дает о себе знать то, что потом охватывает и другие европейские страны, всю Европу в целом. При этом про будущее социализма/коммунизма после победы он не решался говорить совершенно определенно: социализм либо окажется только «орудием всеобщей анархии», либо будет «залогом и основой нового неравенства и деспотической организации» на века, если неравноправность в последнем случае будет доста-точной26. Тем любопытнее, что именно с Россией он связывал главные свои надежды на созидательную роль социализма: «Пусть то, что на Западе значит разрушение, у славян будет творческим созиданием...»27.
Почему же Леонтьев считал, что возглавит социалистическое движение именно славянский (читай «русский») царь? Почему он надеялся на то, что, возможно, именно «русское племя» должно взять в свои руки движение нового феодализма, чтобы направить его в созидательную, а не разрушительную сторону? Леонтьев считал Россию наиболее приспособленной к трансформации нигилистического социализма в социализм охранительный в силу сразу нескольких важнейших причин. И одна из важнейших наряду с самодержавием — это феномен русской крестьянской общины. Можно говорить, что эти причины — своего рода социальный залог повышенной приживаемости социализма на русской почве вообще. Причем высказался Леонтьев на этот счет еще в своей ранней работе «Грамотность и народность» (1868). Так что вполне обоснованно можно говорить, что тему социализма Леонтьев стал вынашивать еще с конца 1860-х гг. и что мысли на этот счет его занимали в той или иной степени более двадцати лет.
Итак, в статье «Грамотность и народность» он, в частности, говорит: «Европейцы, чуя в нас для них что-то неведомое, приходят в ужас при виде этого грозного, как они говорят, "соединения самодержавия с коммунизмом", который на Западе есть кровавая революция, а у нас монархия и вера отцов»28. Причем об этом «грозном соединении самодержавия с коммунизмом» говорится в контексте темы крестьянской общины. Именно земельная крестьянская община — это, по Леонтьеву, хотя и другой феномен, нежели «разрушительный западный коммунизм», но все же в каком-то смысле «родственна ему с одной стороны».
26 Леонтьев. «Московские ведомости» о двоевластии. С. 10.
27 Леонтьев. Записка о необходимости новой большой газеты в С.-Петербурге. С. 11.
28 Леонтьев К. Н. Грамотность и народность // Полное собрание. Т. 7. Ч. 1. С. 100.
С какой? Как сугубо экономическое явление, подразумевающее «известные способы владения землей и вознаграждение за общий труд, не исключающее другого личного образа владения и заработка». Это, с одной стороны, образует сходство общины с западным коммунизмом — совместное владение землей и вознаграждение за общий труд. Однако то, что община не исключает других личных образов владения и заработка, характеризует ее жизненную и социальную гибкость и образует уже ее отличие от кровавой коммунистической революции. Но еще более яркое отличие составляет то, что «наш реальный охранительный коммунизм. связан такими неразрывными узами любви и убеждений с царским престолом, так здраво мирится с дворянством и чинами и не стирает с лица земли ни мелкую, ни крупную собственность»29.
Однако можно заметить, что здесь еще нет речи о социализме как замаскированной реакции и новом феодализме, способе задержать мировую историю перед ее неумолимым концом. Правильно рассматривать мысль Леонтьева в динамике. С. В. Хатунцев в своей содержательной монографии, посвященной раннему этапу идейной эволюции К. Н. Леонтьева (1850—1874), говорит, что «оригинальной общественно-политической концепции у Леонтьева к концу 1860-х годов еще не сложилось»30. Действительно, статью «Грамотность и народность» Леонтьев пишет в 1868—1869 гг., и в ней заметны славянофильские и народнические мотивы, идеализация простого народа. Тем не менее в дальнейшем он часто будет говорить про «нашу почти коммунистическую и вместе с тем глубоко консервативную крестьянскую общину»31. Знаменательное сочетание и расстановка акцентов — община почти (почти!) коммунистическая, и в то же время глубоко консервативная. Ее составляют крестьяне, которых, пишет Леонтьев, мы «осмелились бы назвать какими-то мирными, умеренными и монархическими социалистами»32. Можно утверждать, что Леонтьевым русская поземельная община понималась и как главная социальная основа уже имеющегося фактически своеобразного «охранительного социализма», и как залог будущей возможности приручить в России западный воинствующий социализм и обратить его во благо, на созидание.
В том же «Варшавском дневнике» он видоизменяет знаменитую уваровскую формулу русского консерватизма, на место народности поставив именно крестьянскую общину: «Главные исторические основы нашей русской жизни три: Православие, Самодержавие и поземельная община»33. Их объединяет то, считает Леонтьев, что и самодержавие, и Церковь, и общинность очень принудительны, связывают и прикрепляют личность. Поэтому либерализм и встает им в острое противоречие и противоборство.
Экстраполируя мысль Леонтьева далее, предположим, что исторически именно три этих начала воспитали в русском народе такие его качества, как по-
29 Леонтьев К. Н. Варианты и разночтения // Полное собрание. Т. 7. Ч. 2. С. 330—331.
30Хатунцев С. В. Константин Леонтьев: Интеллектуальная биография. 1850—1874 гг. СПб., 2007. С. 27-28.
31 Леонтьев К. Н. Варшавский дневник // Полное собрание. Т. 7. Ч. 2. С. 86.
32 Там же. С. 90.
33 Там же.
виновение власти и смирение. Парадоксальным образом после вспышки в XX в. революционного пароксизма эти качества вновь оказались возрожденными в советское время, когда народ повиновался уже не Церкви и царю, а коммунистической партии и ее вождю, и прикреплен был не к поземельной общине, а к своему рабочему месту на предприятии и месту жительства (прописка).
К. Н. Леонтьев и Л. А. Тихомиров
Отдельный сюжет темы «отношение К. Н. Леонтьева к социализму/коммунизму» — его дружеское и идейное общение со знаменитым «раскаявшимся нигилистом» Л. А. Тихомировым, который был ведущим идеологом и одним из лидеров «Народной воли», но после случившегося с ним жизненного и духовного переворота стал теоретиком монархии и одним из ведущих русских консервативных мыслителей и публицистов.
Их отношения продолжались лишь два последних года жизни Леонтьева, в 1890—1891 гг. На момент знакомства тот уже прочитал нашумевшие брошюры Тихомирова «Почему я перестал быть революционером» (1888) и «Начала и концы. Либералы и террористы» (1890). Тихомиров, хотя и пережил относительно недавно духовный и мировоззренческий переворот, был человек с большим жизненным опытом и пусть новым, но твердым сложившимся мировоззрением. Они «встретились как люди умственно равноправные»34 и сразу начали интенсивно общаться как по духовным, так и по историософским и социально-политическим вопросам.
Оставляя здесь в стороне духовное водительство Леонтьева в религиозном отношении и то, что он даже собирался стать для Тихомирова катехизатором в делах веры, а тот считал его «глубоко сведущим православным»35, а также их планы по созданию тайного неформального общества для защиты монархии от революции, упомянем лишь о том, что имеет прямое отношение к обдумыванию Леонтьевым темы социализма. Когда он ознакомился с брошюрой Тихомирова «Социальные миражи современности», то неожиданно для самого автора положительно воспринял ту его мысль, что будущее коммунистическое общество будет вовсе не обществом равенства и свободы, но деспотическим и сословным, с очень сильным правящим слоем. То, что Тихомиров высказал как резкую критику коммунизма, для Леонтьева оказалось аргументами в его пользу, поскольку он восстановит в обществе дисциплину, а в будущем даже подчинит религии и благочестию. Вот что вспоминает об этом Тихомиров в книге мемуаров «Тени прошлого»:
«Рассказывая об этом, Леонтьев шутливо нарисовал сценку из будущего социалистического строя:
"Представьте себе. Сидит в своем кабинете коммунистический действительный Тайный Советник (как он будет тогда называться — это безразлично) и
34 Тихомиров Л. А. Тени прошлого. К. Н. Леонтьев // К. Н. Леонтьев: Pro et contra. СПб., 1995. Т. 2. С. 6.
35 Цит. по: Фетисенко О. Л. «Гептастилисты». Константин Леонтьев: его собеседники и ученики. СПб., 2012. С. 450.
слушает доклад о соблюдении народом постных дней... Ведь религия у них будет непременно восстановлена — без этого нельзя поддержать в народе дисциплину... И вот чиновник докладывает, что на предстоящую Пятницу испрашивается в таком-то округе столько-то тысяч разрешений на получение постных обедов. Генерал недовольно хмурится:
— Опять! Это, наконец, нестерпимо. Ведь надо же озаботиться поддержанием физической силы народа. Разве мы можем дать им питательную постную пищу? Отказать половине!
Докладчик сгибается в дугу.
— Ваше Высокопревосходительство (или как у них там будут титуловать!), это совершенно справедливо, но осмелюсь доложить. Ваше Высокопревосходительство циркулярно разъяснили начальникам округов, как опасно подрывать и ослаблять привычную религиозную дисциплину в народных массах. Начнут покидать обрядность, и где они остановятся? Осмелюсь доложить...
Генерал задумывается.
— Да... конечно... Не знаешь, как и быть с этим народом... Ну — давайте доклад.
И он надписывает: "Разрешается удовлетворить ходатайства"»36.
Пункт соприкосновения размышлений Леонтьева с тихомировской критикой социализма — мысль о неизбежности неравноправности при новой организации труда. Это казалось настолько отвечающим пожеланиям Леонтьева о приостановлении излишней подвижности социальной жизни, что он в одном из писем даже предложил Тихомирову написать совместную работу о социализме, обоснованно предполагая, что тот, помимо прочего, лучше знает предмет. Однако приступить к этому намерению или даже просто серьезно его обсудить мыслители не сумели. Всего через два месяца после этого предложения Леонтьев, ставший уже монахом Климентом, умер.
Кто знает, какой была бы их совместная работа на эту тему и какими путями могла бы тут пойти мысль Леонтьева, к чему в итоге он мог прийти? Тихомиров знал социалистическое движение и его идеологию изнутри, гораздо лучше и более детально. Поэтому он относился к социализму более критично. Возможно, ему бы удалось убедить Леонтьева не смотреть слишком уж идеалистически на природу этого движения и перестать верить в его скорое возможное перерождение, подчинение православному царю и вере. Но этого не произошло. Через полтора месяца после смерти Леонтьева Тихомиров пишет строки, в которых чувствуется безнадежность, глубокое разочарование и почти отчаяние: «Не поверите, какую пустоту я чувствую по смерти Леонтьева. Это был здесь единственный человек, с которым я почти уже столковался, чтобы что-нибудь делать. Все мои люди умирают: Толстой, на которого я рассчитывал, Пазухин, который на меня рассчитывал, наконец, Леонтьев»37.
36 Тихомиров. Тени прошлого. С. 21-22.
37 Цит. по: Фетисенко. Указ. соч. С. 451.
Какие предсказания Леонтьева не сбылись и почему
Пользуясь терминологией О. Л. Фетисенко, давшей классификацию разных видов пророчеств у Леонтьева (пророчества в прямом смысле, пророчества-гипотезы, пророчества-идеалы или пророчества-мечты и пророчества-проповеди)38, можно отнести его предсказания насчет социализма к чему-то среднему между пророчествами-гипотезами и пророчествами-идеалами, причем леонтьевский идеал охранительного социализма был тоже гипотетическим и сопровождался необходимыми условиями (коммунизм как только экономическое понятие, соединение его с самодержавием и религией).
Однако, я думаю, эвристично здесь было бы не только в очередной раз сказать о том, сколь многое Леонтьев предвидел, но и наконец-то подумать о том, что он предугадать не смог, в чем он оказался неправ в своих футурологических прогнозах и ожиданиях, и почему.
Леонтьев угадал ту важнейшую роль, которую социализм сыграет в XX в., хотя в этом он и не был одинок. Удивительнее другое. Он, как православный христианин, консервативный и процерковный публицист, вроде должен был бы очень критично воспринимать это радикальное движение и его теорию. Но он относился к социализму не только как к врагу, он пытался найти или нащупать в нем потенциальные точки согласия, в которых можно было бы в будущем перехватить и возглавить это движение уже со своих позиций, трансформировав его природу.
Также Леонтьев в будущем реальном (не мечтательном, в проектах и на бумаге) социализме угадал сразу несколько его свойств, то, каким он окажется на деле, а не в проекте. Прежде всего его будущий деспотический и новый квазисословный характер. Контроль государства за человеком в советское время, особенно при Сталине, действительно оказался беспрецедентным, таким, который не знала предшествующая ни русская, ни европейская история. В этом был парадоксальный эффект антиэтатистской по своим декларируемым целям идеологии марксизма, которая обещала освободить человека от любого угнетения и отчуждения. Также можно говорить о том, что в советское время парадоксальным образом одновременно имели место как эгалитаризм и демократизм, так и новая советская сословность, когда партийная номенклатура и особо полезные для советской власти социальные прослойки (ученые, деятели искусства, рабочая элита, и т. д.) имели свои привилегии. Леонтьев во многом правильно предвидел, где и как социалистическая теория разойдется с социалистической практикой.
Угадал Леонтьев и то, что социализм продлит мировую историю. Она проделала в XX в. значительный зигзаг. Пожалуй, основное содержание этого века составила сначала победа социализма в России в результате Первой мировой войны и революции, затем борьба мировых систем социализма и западного капитализма, потом крушение мировой коммунистической системы. Похоже, что сейчас, в условиях безальтернативного по большому счету господства неолиберальной идеологии, мир стал, во-первых, гораздо опаснее, а во-вторых, гораздо однообразнее и примитивнее в культурном смысле. Возможно, только сейчас
38 Там же. С. 28-30.
пришло время «среднего европейца», когда действительно начали сбываться предсказания Леонтьева о вырождении культуры в условиях господства уравнивающей и усредняющей социальности.
Правда, социализму по историческим меркам было отпущено немного, чуть более 70 лет. И тут можно перейти к попытке рассмотрения вкратце того, чего Леонтьев в социализме не заметил или что неправильно оценил, в том числе и почему не оправдалась его надежда на славянский охранительный социализм. Он ошибочным образом полагал, что коммунизм можно понимать и пересоздать как только экономическое явление, что можно будет взять лишь его экономическую сторону и попытаться сочетать его с традиционными охранительными началами. Однако Леонтьев недооценил цельность коммунистического мировоззрения и движения как исторического феномена, то, что из него нельзя было вынуть или выдернуть одни черты или стороны и заменить их инородными началами. В этом смысле более прав был Л. А. Тихомиров. Нельзя было в тогдашнем коммунизме взять только экономическую сторону и отставить в сторону его политическую практику и теорию, его идеологию, стремясь подставить на их место православие и самодержавие. В этом смысле Леонтьев просмотрел или недооценил как радикально атеистический характер коммунизма, так и его квазирелигиозную сущность. Он уже был квазирелигией и с другой религией сочетаться никогда бы не смог, что и показала дальнейшая история.
Также Леонтьев, на наш взгляд, просмотрел или недооценил гуманизм и антропоцентризм социализма/коммунизма. Марксизм ведь был учением борьбы с человеческим отчуждением во всех его видах: государственным принуждением, экономической эксплуатацией и т. д., поскольку для него только человек является венцом и главной целью мироздания. Коммунизм хотел освободить человека от всех видов угнетений. Леонтьев верно предвидел, что для этого будут использоваться деспотические средства, но не то, что коммунизм будет дискредитирован внутренне присущим ему конфликтом между высокими декларируемыми целями и практикой деспотических средств и способов осуществления. В каком-то смысле от реального коммунизма отказались потому, что он оказался недостаточно коммунистичен, недостаточно гуманистичен и человечен.
Также Леонтьев не заметил превознесения знаний, значимости наук и образования в коммунизме/социализме, что тоже было сущностной гуманистической чертой коммунизма. Ими в реальном социалистическом обществе старались демократично наделять абсолютно всех граждан, хотя бы потенциально, и это, кстати, в немалой степени препятствовало полноценному образованию новой сословности в советское время.
Вообще, на наш взгляд, в коммунизме как историческом феномене можно проследить две противоречивые стороны, которые по-разному и в разных сочетаниях проявлялись у коммунистических философов и идеологов (Т. Мор, Т. Кам-панелла, Кабэ, Прудон, К. Маркс и т. д.). С одной стороны, его общественно-деспотический и аскетический характер, который был призван стеснить все «дурные» индивидуальные черты и качества у члена общества, что мешают стать обществу в целом идеальным. Коммунизм декларировал полное удовлетворение человеческих потребностей, но только разумных. А это уже подразумевало про-
извол в том, что считать разумным и неразумным, что и влекло за собой верно угаданное Леонтьевым новое «рабство».
Однако, с другой стороны, коммунизм одновременно все же был движением и идеологией эвдемонизма, которые ставили своей целью достижение земного счастья и довольства, когда человек считается венцом и вершиной природы, ее главным совершенством. Коммунизм все же декларировал необходимость полного удовлетворения потребностей (пусть и разумных). Поэтому социализм/коммунизм тоже был руководим «миражем благоденствия земного». В этом плане он был близок к своему антиподу — либерально-капиталистической идеологии, поскольку тоже ставил одной из своих главных целей достижение материального изобилия. Это были идеологии-конкуренты. Поэтому так заманчивы оказались для советских людей в позднесоветское время рассказы о «сорока сортах колбасы» в западных магазинах, под которые и произошел крах «реального коммунизма». И опять же неслучайно, что перспектива этого краха явственно наметилась тогда, когда советские люди стали жить получше, в 1960-е и 1970-е гг. Тогда все яснее и яснее с течением времени становилось понятно, что обещанного материального изобилия не будет, что умеренный аскетизм в той или иной степени будет всегда, пока будет социализм.
Леонтьев заметил по большому счету лишь деспотическую и аскетическую стороны коммунизма. Они, видимо, больше его интересовали и привлекали. Как и некоторые другие мыслители, он понял, что попытка установления экономического равенства обернется как новыми видами общественного неравенства, так и повышенной степенью личной, индивидуальной несвободы. Однако то, что именно гуманистические и материалистические идеалы коммунизма могут подорвать этот исторический и идеологический проект изнутри (протест против сталинизма и мечта о «западном рае» в конце 1980-х гг.) — об этом он практически не говорил.
Тем не менее Леонтьев все равно сумел предвидеть достаточно много. Сбылись его опасения, что народ-богоносец может очень скоро стать народом-богоборцем, и даже что для России может оказаться крайне опасной именно философия, как он писал в одном из писем Розанову: «Опасаюсь для будущего России чистой оригинальной и гениальной философии. — Она может быть полезна только как пособница богословия. — Лучше 10 новых мистических сект вроде скопцов и т. д., чем 5 новых философских систем (вроде Фихте, Гегеля и т. п.). Xорошие философские системы, именно хорошие, это начало конца»39. Оставим, правда, в стороне вопрос, насколько ленинский марксизм можно считать оригинальной и тем более гениальной философией.
И тот же умирающий от голода и холода в Сергиевом Посаде Розанов писал в октябре 1918 г. полные отчаяния строки о том, что сбылись ужасные предупреждения Леонтьева насчет социализма, которому тогда никто не верил и которого тогда никто не слышал: «Бури. Лом леса. Павшее дорогое отечество. Плач, плач, стоны. Все (курсив мой. — Ю. П.), что так предрекал Леонтьев, сбылось. Сбылось еще ужаснее, чем он говорил. Старуха беззубая — Россия. О, как ты ужасна, ведьма, ведьма, со всклоченными волосами.
39 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги. С. 258.
И эти фурии наказаний, казни.
Кассандра. Леонтьев — Кассандра, бегавшая по Трое и предрекавшая, (всего за 15 лет). И как ее же, его никто не услышал.
А было всего за 25 лет до пожара "Трои", — европейской всей цивилизации, — и введен был огонь, прошедшими в город через "деревянного коня" социализма. с мирными обещаниями "на земле царства небесного"»40.
Ключевые слова: К. Н. Леонтьев, консерватизм, социализм, коммунизм, православие, самодержавие, земельная община, Л. А. Тихомиров.
Список литературы
Бибихин В. В. Для служебного пользования // Бибихин В. В. Другое начало. СПб., 2003. С. 181-209.
Кремнев Г. Б. Константин Леонтьев и русское будущее: к 100-летию со дня смерти. URL:
http://russianway.rhga.ru /upload/main/09_appen.pdf (дата обращения: 03.01.2019). Леонтьев К. Н. Полное собрание сочинений: В 12 т. СПб.: Владимир Даль, 2000-2018. Палиевский П. В. Завещание русского консерватизма // В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев.
Материалы неизданной книги «Литературные изгнанники». СПб., 2014. С. 3-30. Пророки Византизма: Переписка К. Н. Леонтьева и Т. И. Филиппова (1875-1891). СПб., 2012.
Сергеев С. С. «Окончательное смешение» или «новое созидание»? Проблема социализма в мировоззрении К. Н. Леонтьева // Роман-журнал XXI век. 2003. Вып. 7. С. 100-104. Соловьев В. С. Чтения о богочеловечестве. СПб., 2010.
Тезисы Всесоюзного семинара, посвященного творчеству К. Н. Леонтьева. Калуга, 1991. Тихомиров Л. А. Славянофилы и западники в современных отголосках. URL: http://www.
naslednick.ru /articles/culture/culture_11798.html (дата обращения: 18.01.2019). Тихомиров Л. А. Тени прошлого. К. Н. Леонтьев // К. Н. Леонтьев: Pro et contra. СПб., 1995. Т. 2. С. 6-28.
Фетисенко О. Л. «Гептастилисты». Константин Леонтьев: его собеседники и ученики. СПб., 2012.
Хатунцев С. В. Константин Леонтьев: Интеллектуальная биография. 1850-1874 гг. СПб., 2007.
40 В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги. С. 58-59.
86
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo
gumanitarnogo universiteta.
Seriia I: Bogoslovie. Filosofiia. Religiovedenie.
2019. Vol. 81. P 71-88 DOI: 10.15382/sturI201981.71-88
Yu. Putschaev, Candidate of Sciences in Philosophy, Resear cher, Institute of Scientific Information on Social Sciences, Russian Academy of Sciences, Krzhizhanovsky str., 15, ^ 2, Moscow, 117997 Russia [email protected]
ORCID: 0000-0001-6613-4931
Attitude of K. Leontiev to Communism/Socialism. On the Failed "Union of Socialism... with Russian Monarchy and Fiery Mysticism"
Abstract: The article analyses the attitude of the prominent Russian religious and conservative thinker K. N. Leontiev (1831—1891) to socialism and communism, particularly the question why it had a complicated, ambivalent and in some aspects even positive character. As can be seen from many of his judgments, Leontiev preferred socialism and socialists to bourgeoisie and capital. However, what exactly caused these preferences, is still being debated. Sometimes one can find statements that Stalin implemented much of what Leontiev wrote and predicted. Nevertheless, as the article argues, such statements are not feasible. For Leontiev, socialism was a masked, new feudal, reactionarism. It was socialism that Leontiev pinned his hopes on, where he saw the possibility ofthwarting the enthropic all-round unification and secondary, all-mixing simplification of society, which in his views were brought about by European liberalism and democratism. The article also studies the question about the social foundation of the so-called restrictive socialism of Leontiev, namely the land community. Another topic studied in the article is the history of relations of Leontiev and L. Tikhomirov. In the final section of the article an attempt is made to analyse Leontiev's mistakes in his predictions related to communism and the reasons for these.
Keywords: K. N. Leontiev, conservatism, socialism, communism, Orthodoxy, monarchy, Russian land community, L. Tichomirov.
Bibikhin V. (2003). "Dlia sluzhebnogo pol'zovaniia" [For Official Use], in V. Bibikhin. Drugoe
nachalo. St Petersburg, pp. 181-209 (in Russian). Fetisenko O. (2012). «Geptastilisty». Konstantin Leont'ev: ego sobesedniki i ucheniki ["Geptastilisty".
Konstantin Leontiev: His Interlocutors and Disciples]. St Petersburg. Khatuntsev S. (2007). Konstantin Leont'ev: Intellektual'naia biografiia. 1850—1874gg. [Konstantin
Leontiev. Intellectual Biography]. St Petersburg (in Russian). Kremnev G. Konstantin Leont'ev i russkoe budushchee [Konstantin Leontiev and Russian Future], available at http://russianway.rhga.ru/upload/main/09_appen.pdf (03.01.2019) (in Russian).
Yu. Putschaev
References
Leontiev K. (2000—2018). Polnoe sobranie sochinenii [Complete Works, in 12 Volumes]. St. Petersburg (in Russian).
Palievskii P. (2014). "Zaveshchanie russkogo konservatizma" [Last Will of Russian Conservatism], in V. V. Rozanov i K. N. Leont'ev. Materialy neizdannoi knigi «Literaturnye izgnanniki» [Rozanov and Leontiev. Materials of the Unpublished Book "Exiles of Literature"]. St. Petersburg, pp. 3-30 (in Russian).
Sergeev S. (2003). "«Okonchatel'noe smeshenie» ili «novoe sozidanie»? Problema sotsializma v mirovozzrenii K. N. Leont'eva" ["Final Mixture" or "New Creation"? Problem of Socialism in Leontiev's World Outlook]. Roman-zhurnal21 vek, 2003, vol. 7, pp. 100-104 (in Russian).
Tikhomirov L. (1995). "Teni proshlogo. K. N. Leont'ev" [Shadows of the Past: K. N. Leontiev], in K. N. Leont'ev: Pro et contra. St Petersburg, vol. 2, pp. 6-28 (in Russian).
