CC BY
266
С.О. Кузнецов
ОТКРЫТИЕ РАДИ СПАСЕНИЯ.
НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ СТРОГОНОВСКОГО* ДОМА В1919 г.
Несмотря на значительное число опубликованных работ,1 вопрос перехода произведений искусства в собственность государства после Октябрьской революции исследован недостаточно полно. В трактовке событий 1917-1919 гг. много противоречий. «Классическим примером» мирного сотрудничества между старой и новой властью стал Фонтанный дом, владелец которого граф П.С. Шереметев в декабре 1917 г. передал ключи от здания наркому просвещения А.В. Луначарскому. Хранителем был назначен Н.Г. Пиотровский, который, будучи свидетелем многочисленных грабежей, писал, что между Февралем и Октябрем 1917 г. «произошел массовый захват ценных особняков и полное расхищение художественных и особенно исторических ценностей».2 К их числу не относился Строгановский дом. После Февральской революции он не пострадал, хотя в здании разместился клуб Балтийского экипажа, матросы которого поселились на третьем этаже здания. В июле 1918 г. было конституционно оформлено создание Российской Советской Федеративной Социалистической Республики - РСФСР. 15 июля Петроградская Художественно-историческая комиссия решила преобразовать дома Шереметева и Строгонова в музеи. 31 июля декретом Совнаркома Северной Коммуны второй из них был объявлен национальной собственностью. Это означало, что он перешел в ведение Отдела имуществ при Народном комиссариате просвещения (Нарком-просе) РСФСР. Правда, только 5 октября после издания Декрета о регистрации имущества, находившегося в частных руках, была создана правовая база для перехода частного имущества в собственность государства. И именно тогда утратил свою силу закон Российской империи от июля 1817 г., учреждавший по указу императора Александра I нераздельное имение графов Строгоновых. В его состав входил дом на Невском проспекте, переход которого в другие руки воспрещался.
Работа по национализации была проведена силами сотрудников созданного в ноябре Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Его начальником стал В.И. Ерыкалов - молодой человек, имевший склонность к художествам. Четвертая секция отдела должна была заняться «практической национализацией» домов, которыми завладел Отдел имуществ еще летом. Строгановский дом был поручен Е.С. Рахлину-Румянцеву, который застал здание «загроможденным квартирами служащих, кладовыми, дровами на дворе», а также встретился с Н.К. Либиным,
* В литературе XX в. доминирует написание фамилии как Строгановы. Однако автор считает необходимым вернуться к форме, используемой самими членами семьи, т.е. Строгоновы. При этом автор опирается на написанную биографом рода Н.М. Колмаковым статью «Дом и фамилия Строго-новых. 1752-1887» (Русская старина. СПб., 1887. Т. 53. С. 576-602, Т. 54. С. 71-94; далее Колмаков, 1887); см. также: Кузнецов С.О. Пусть Франция поучит нас танцевать. Создание Строгоновского дворца в Петербурге и своеобразие придворной культуры России в первой половине XVIII века. СПб., 2003.
© С.О. Кузнецов, 2007
главноуправляющим имениями семьи. Вероятно, он сам, сочувствуя желанию новой власти создать народный музей, вызвался составить Памятную записку, где кратко представил значение рода Строгоновых и Строгановского дома для российской культуры, рассказал о собственной работе и наметил пути музеефикации здания в настоящий момент.
К 5 декабря такой документ был составлен. Из него становится очевидно, что Либин занял свой пост весной 1914 г., следовательно, вскоре после состоявшегося осенью 1913 г. суда над грабителями, похитившими осенью 1912 г. процентные бумаги из конторы Строгановского дома. Именно громкий, благодаря участию в деле бывшего депутата Государственной Думы, процесс, надо думать, привел к отставке прежнего управляющего.3 Далее Либину, любителю искусств, вероятно, удалось доказать владельцу, гр. С.А. Строгонову, что преступлению в значительной степени содействовало долговременное отсутствие хозяев. Сам Строгонов в 1907 г. эмигрировал во Францию, а его сестры Мария, в замужестве Ягмина, и Ольга, в замужестве кн. Щербатова, значительную часть года, прежде всего предназначенную для охоты осень, проводили в своих имениях.
Н.К. Либин, вероятно, помнивший грандиозный успех открытия дома публике в 1897 г.,4 не только предложил решение проблемы в виде организации музея, но и с согласия графа кое-что успел сделать до начала мировой войны. Кроме того, он продолжал действовать по своему плану, который содержал строительно-ремонтные, художественно-организационные, научно-художественные и реставрационные работы в период войны. Так, во дворе дома был разбит сад, в который зимой 1915-1916 гг. был перевезен знаменитый античный саркофаг, о судьбе которого сожалел В.Я. Курбатов на страницах журнала «Старые годы».5 В мае 1917 г. Строгонов потребовал от Либина принять меры по сохранности художественного имущества дома.® В сентябре Сергей Александрович получил доклад о том, что все имущество включено специальными актами в состав нераздельного имения.7 Далее, ввиду немецкой угрозы Петрограду, Либин упаковал картины, скульптуры и предметы быта в ящики, значительная часть которых успела до начала октябрьских событий вместе с экспонатами Эрмитажа достигнуть Москвы. Теперь, спустя год, управляющий предлагал новым властям организовать в музее четыре отдела: «иконографии», т.е. икон, уральских горных пород, древностей и нумизматики. Далее, как он считал, было бы «полезно наметить и приспособить помещение для библиотеки и приступить к размещению книг и составлению систематического каталога». В последнею очередь он в своей Памятной записке рекомендовал открыть собрание картин и художественных альбомов.8
Спустя три дня 8 декабря 1918 г. была составлена докладная записка самого Рах-лина-Румянцева. Он полагал, что «для настоящего устройства Дворец-музей должен быть: 1) освобожден от жильцов, не имеющих насущной необходимости жить при музее; 2) снабжен необходимым хозяйственным помещением для склада дров, строительных материалов, для квартир служащих и устройства станций центрального отопления, снеготаялки и мусоросжигания». Далее автор ходатайствовал о назначении совместно с ним «авторитетных лиц с техническим образованием», которые могли бы «составить художественно-технический акт с указанием насущных, немедленных мероприятий на предмет приспособления Дворца9 для Народного музея». Новый документ должен был стать основой для инструкций и полномочий. В заключение Евгений Семенович рапортовал о составлении полугодовых смет для личного состава, устройства, содержания, по библиотеке и капитальному ремонту.10
13 декабря комиссия во главе с В.И. Ерыкаловым прибыла в Строгановский дом. В нее входили член отдела Н.Г. Пиотровский, уполномоченный Рахлин-Румянцев, архитектор семьи Строгоновых Д.И. Шагин и др. Был произведен осмотр здания «с целью выяснения вопроса, возможно ли подготовить существующие помещения под устройство в нем музея». Согласно составленному акту «все означенные помещения возможно подготовить... пользуясь имеющимся инвентарем памятников искусства и старины и имея в наличности богатую библиотеку. Первые работы подготовительного характера по устройству музея и обеспечения его в смысле общественной и пожарной безопасности должны сводится к немедленному выселению из дворца следующих, живущих в нем лиц: 1) сотрудника Отдела по охране памятников искусства и старины В.М. Поварни-цына; 2) матросов, живущих в верхнем этаже; 3) испанского консула; 4) Либину; 5) Ли-бина». Всех их следовало выселить немедленно и одновременно. Кроме того, предписывалось уничтожить в верхних этажах все переборки и перегородки, а также сломать все печи, «которые в большинстве случаев стоят не у капитальных стен, а соединены с дымоходами переносными железными трубами».11
Согласно протоколу вторым рассматривался вопрос о выселении и разборке, третьим - о назначении временного уполномоченного по регистрации и производству всех работ. Таковым по предложению Пиотровского, разумеется, был назначен Рахлин-Румянцев, который, как мы увидим впоследствии, получил в Строгоновском доме квартиру. Последний, четвертый вопрос касался связи между домами № 17 и 19. Первый обозначал само историческое здание, второй принадлежал соседнему дому Строгоновых, не имевшему художественного значения. Было решено: «Ввиду необходимости разместить обслуживающих дворец и музей, а также для других надобностей приспособить для сего соответствующие помещения в соседнем доме 19, в сущности представляющем с 17 одно целое и один домовой участок».12 По первому и самому важному вопросу - о подготовке помещений дворца под музей - было решено сделать все по возможности в ближайшее время, «во всяком случае, не позднее мая месяца, когда должна быть закончена регистрация произведений старины».13 Такая дата была поставлена, очевидно, и для дома Шереметева. Однако к этому времени удалось открыть музей только на Фонтанке. Вероятно, потому, что имущество не предполагали эвакуировать.
Матросы освободили Строгоновский дом только в середине января 1919 г. К маю оказалось возможно распаковать ящики, причем, помимо собрания С.А. Строгонова, пришлось заниматься коллекцией графа П.С. Строгонова из дома на Сергиевской улице,14 перешедшей в 1911 г. в собственность князя Г. А. Щербатова и, возможно, еще в 1917 г. доставленной на Невский проспект. Обнаруженная мной опись позволяет получить точное представление только о живописи - в 17 ящиках хранились 73 картины.15 Однако, помимо них, в дом на Невском проспекте привезли мебель и фарфор. По одним сведениям в июне,16 по другим в сентябре17 началась развеска и составление описи вещей.
Когда работы по созданию экспозиции были закончены, для осмотра посетителей было открыто 9 залов, наполнение которых удается установить по фотографиям Музейного фонда (фотоархив Петербургского отделения Института археологии РАН), публикации в «Известиях», о которой еще пойдет речь, и путеводителю 1922 г. (см. сноску 17). Вслед за Новой передней следовало осмотреть и Большой зал (теперь для него придумали новое и не совсем точное название «зал Растрелли», по имени архитектора, которому безоговорочно приписали интерьер). Здесь появился портрет графа А.С. Строго-нова работы А. Варнека, который разместили на стене против окон. Перед ним в ряд
были выставлены бюст Екатерины Великой работы Гудона, а также фигуры Долгорукова и Румянцева-Задунайского, исполненные Козловским и Рашеттом соответственно. Далее следовала Малая гостиная (столовая), о которой будет сказано особо.
В Большой гостиной (теперь называемой «Гобеленовый зал») на своих местах оставались гобелены де Труа. В Парадной столовой посредине стоял круглый стол с мебелью П.С. Строгонова. Другие шкафы - полубуфеты - стояли у южной стены. Они были украшены китайской коллекцией того же владельца. Здесь же находилось полтора десятка картин. Часть из них также поступила сюда из дома на Сергиевской.
Центральная часть Старой передней была посвящена основателю Империи. Каменная голова Петра Великого располагалась по центру южной стены. Напротив стояло кресло и модель конного монумента монарху работы Б. Растрелли, Живописный портрет монарха в круге, приписывавшийся И. Никитину, висел на противоположной входу восточной стене. Позицию против него занимала «Аллегория правления» кисти Солимены. Далее шел зал Гюбера Робера, украшенный, помимо картин этого французского мастера, и другими полотнами. Так, на торцевых стенах находились работы Мар-кезини «Царство наслаждений» и «Царство невинности» (вверху) и «Развалины» Па-нини (внизу). Затем зритель попадал в Арабесковый (Рафаэлевский) зал. Сасанидская ваза вместе с другими вещами того же круга находилась в витрине у центрального окна. Она стояла на консоли с лазуритовой столешницей. Четыре южноиталийские и аттические вазы V-IV вв. до н.э. были поставлены на мраморных постаментах VI - первой половиной V в. до н.э. Два бронзовых бюста стояли у торцовых стен.
В бывшем кабинете графа Сергея Григорьевича было расположено собрание его сына: картины (почти исключительно так называемые примитивы XV в.), рельефы, поставленные на столики как алтари, и старинная мебель. На простенках Минерального кабинета были представлены портреты членов династии.
В главном интерьере дома, Картинной галерее, находилось 45 полотен, среди которых оказались картины работы А. Иванова, К. Брюллова и В. Шебуева, прежде находившиеся в кабинете графа Сергея Григорьевича. Такое решение соответствует идеям А.С. Строгонова, который веком ранее включил картину А. Матвеева «Аллегория искусств» в состав своего «Collection de Estampes...» (1807) в качестве первого произведения русского мастера. Незначительное использование произведений из собрания Павла Сергеевича оказалось уместным. В целом «народная экспозиция» в Строгановском доме, которой, можно предположить, занимался Рахлин-Румянцев, не соответствовала рекомендациям Либина. Иконы, древности и нумизматика не были представлены публике.
Более того, собрание горных пород в течение 1919 г. поступило в распоряжение А.Е. Ферсмана, возглавлявшего в тот момент Минералогический музей Российской академии наук.18 Между тем минералы были важны как часть концепции южной анфилады, в которой сопоставлялись творения природы и человека. Главный упор был сделан на картины, большое число которых прибыло из дома на Сергиевской улице. Существовал ли конфликт между старым и новым управляющим? Во всяком случае, Либин был выселен в дом № 19, где ему отвели самую большую квартиру в шесть комнат.19 Дальнейшая судьба этого человека неизвестна. Рахлин-Румянцев определенно занял квартиру из трех комнат в «б. Строгановском доме». Его начальник Ерыкалов имел квартиру в четыре комнаты.20 В результате можно предположить, что одной из целей декабрьского визита Евгения Семеновича в Строгановский дом было желание получить квартиру, которую здесь уже имел его «малоактивный» коллега Поварницын.
18 декабря 1919 г. «Петроградские известия» поместили пространную статью о новом музее, повествуя о крупной победе на «культурном фронте». Однако публикация имела и негативные последствия. Про наполнение Малой гостиной («Малой столовой») неизвестный журналист написал так: «посреди хрустальная люстра прекрасной работы и бронза времен Людовика XVI, но лучше всего аметистовые вазы». В Арабесковом зале, по мнению газеты, были «заметнее всего серебренная античная ваза или кувшин, две этрусские вазы и два прекрасных по работе бюста, быть может, даже работы Донателло».21 Акценты, расставленные автором, оказались важны не столько для любителей искусства, сколько для грабителей. Уже в ночь с 22 на 23 декабря произошло первое «злоупотребление». Обращение Ерыкалова в Центральную уголовную следственную комиссию по этому поводу не раскрыло деталей происшествия.22
Характерно, что написано на бланке с вензелем одного из Строгоновых? Несмотря на эту вольность и использование простыней с графскими вензелями, новые хозяева домов чувствовали себя неуверенно и опасались возвращения владельцев, которые хоть и считались бывшими, но прочно существовали в подсознании. Так, М. Коноплева, хранитель Шуваловского дворца, обращаясь к Рахлину-Румянцеву и прося у него необходимую вещь, писала так: «у Строгонова имеются стекла...».
Больше известно о втором «советском ограблении», имевшем место 14 февраля 1920 г. Черновик протокола, подписанный Рахлиным-Румянцевым и другими лицами, гласит: «...собравшись в 11 ч. у. на обычную работу в музее... получили сведения от Коменданта дома... что им замечено, что со стороны Мойки с балкона дома-музея свешивается веревка и вставленный в балконную дверь деревянный щит (вместо в предшествующий грабеж разбитого окна) отвален. Тотчас же мы отправились в помещение музея, вскрыли его входную дверь... и нашли в так называемом “Растреллиевском” зале следы грабежа: ... у окна ... на полу разбросаны предметы искусства, причем явно оказалось недостающим: 1) две вазочки аметистовые, бывшие в соседней с Растреллиевским залом комнате (Малой гостиной. - С.К.), 2) Донателло. Голова монаха. Последняя похищена, по-видимому, знающими ценность этой вещи из так называемого Рафаэлевского зала».23 Следовательно, именно публикация в газете привлекла внимание грабителей к бывшему владению Строгоновых. Кроме того, следует отметить, что идея открыть художественные богатства дома для публики была скомпрометирована. После ограблений в Строгоновском доме «временно, впредь до создания более организованной охраны дворца-музея»24, в Эрмитаж были переведены 12 полотен.25 Туда же, на Дворцовую площадь, были отправлены бронзовый «Нептун» работы Растрелли, два триптиха из слоновой кости «Мадонна» и «Венчание Девы Марии», изделия из серебра - кувшин и хрустальное блюдо, сосуд с рельефами и просто сосуд (из Арабесковой гостиной).26 Таким образом, отказались от экспонирования небольших вещей, которые, как показали «злоупотребления», легче всего было вынести ворам. Наиболее серьезно пострадал «зал примитивов», который в своем полном виде просуществовал только два месяца. Хотя передачи в Эрмитаж и другие музеи с тех пор стали постоянными, а вернувшиеся из эвакуации сокровища рода также остались в Эрмитаже, экспозиция дома на Невском проспекте все же проработала под эгидой новых властей в течение 10 лет. Она была закрыта накануне 1930 г. ввиду подготовки аукциона «Строгановский дворец», организованного домом Лепке в мае 1931 г.
Вероятно, через посредство Либина факт национализации оказался известен владельцу и стал для него знаком серьезности происходящих событий. В результате примерно за полтора месяца до открытия музея 1(14) октября 1919 г. он заключил с известным
деятелем К.И. Ярошинским,27 который, как оказалось, продолжил свою деятельность за пределами России, договор о продаже главной, пермской, части своей знаменитой вотчины за 14 млн франков.28 И вслед за Российской империей «империя солеваров», созданная четыре века назад, перестала существовать.
1 Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда. М., 1968; Охрана памятников истории и культуры М., 1973; Ильина Г.И. Культурное строительство в Петрограде 1917-1920 гг. Л., 1982.
2 Блинов А.М. В вихре революции // Пашкова Т.Л., Блинов А.М. Дом архитектора Брюллова. СПб., 1997. С. 127-128.
3 Об ограблении писала «Петербургская газета» (1912. № 300-304), о суде - «Речь» (1913. № 278-280).
4 Подробности можно найти в ст. автора: «... Выставочный материал из ряда вон выходящий». Благотворительная акция 1897 года в Строгоновом доме» // Пинакотека. 2001. № 12. С. 74-78.
5 Курбатов В.Я. Саркофаг Строганова сада // Старые годы. 1912. дек.
6 РГАДА. Ф. 1278. Оп. 2. Д. 578. Л. 17.
7 Там же. Л. 4; пер. с французского.
8 РГАЛИ СПб. Ф. 29. Оп. 1. Д. 53. Л. 1-5.
9 Это слово предпочитали использовать представители новой власти, что свидетельствует скорее о некомпетентности, чем об уважении к зданию, которое по сложившейся терминологии не могло считаться дворцом.
10 РГАЛИ СПб. Ф. 29. Оп. 1. Д. 53. Л. 6.
11 Там же. Л. 7.
12 Многократно перестроенный дом был муниципализирован в 1918 г. Для его соединения с главным владением необходимо было признание памятником архитектуры и национализация. Этого не удалось сделать до настоящего момента.
13 РГАЛИ СПб. Ф. 29. Оп. 1. Д. 53. Л. 6. Л. 8.
и Сведения о доме можно найти в ст, автора: Строгановская Академия // Русская галерея. 1999. № 2. С. 40-44.
15 АГЭ. Ф.1. Оп. X. Д. 17. Л. 145-148.
16 Эрмитаж, который мы потеряли. Документы 1920-1930-х годов / Сост. и комм. Н.М. Сера-пиной. СПб., 2001. С. 64.
17 Строгановский дворец-музей. Краткий путеводитель. Пг., 1922. Предуведомление.
18 Опись минералогической коллекции, переданной Геологическому и Минералогическому музею АН из Дома-музея б. Строгонова в 1919 г. // АГЭ. Ф. I. Оп. X. Д. 2. Л. 29. - В настоящее время образцы являются собственностью Минералогического музея им. А.Е. Ферсмана РАН (М.).
19 Сведения о жилых и нежилых помещения, занимаемых домом-музеем // АГЭ. Ф. 1. Оп. X. Д. 17. Л. 7 об.
20 Список лиц, служащих в национализированном доме по пр. 25 октября, № 17/19 и проживающих в означенном доме, датируемый февралем 1920 г. // Там же. Л. 40.
21 Известия Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов. 1919. 18 дек.
22 АГЭ. Ф. 1. Оп. X. Д. 17. Л. 10.
23 Там же. Л. 46.
24 Строгановский дворец-музей...
25 «Мужской портрет» Антониса Мора, «Спаситель» нидерландской школы, пять «Мадонн с младенцем» итальянской, сиенской и нидерландской школ, а также кисти Джентиле де Фабриано и Бартоломео Виварини, нидерландской школы «Спаситель» и «Рождество», Ватто «Любовная сцена» и «Мужской портрет» Яна Корнелиса ван Амергама.
26 АГЭ. Ф. 1. Оп. V. Д. 206. Л. 232.
27 Информацию о Ярошинском можно найти в ст.: Фурсенко А.А. Концерн К.И. Ярошинского в 1917-1918 гг. // Проблемы социально-экономической истории России. СПб., 1991. С. 265-287.
28 Сам договор не обнаружен. Расписка графа о получении части денег и его письмо Ярошин-скому, в котором документ упоминается, хранятся в ОР ГРМ в составе не разобранной коллекции кн. Г.А. Щербатова.
Статья принята к печати 28 декабря 2006 г.
