CC BY
30
речислять деньги в Чечню, как делали это и раньше, и начнут свою помощь с финансирования сферы образования, то "ваххабитского" влияния избежать по-прежнему не удастся. При этом утверждение, что все это делается для противодействия идеям исламского терроризма и экстремизма, кажется не столь уж очевидным.
"НГ-религии", М., 21 января 2004г.
ОТКРОВЕНИЯ ТЕРРОРИСТКИ: "Я ДОГАДЫВАЛАСЬ, ЧТО ДОЛЖНА СОВЕРШИТЬ ТЕРАКТ ПУТЕМ САМОУБИЙСТВА"
Генпрокуратура завершила предварительное следствие по делу 23-летней шахидки Заремы Мужахоевой. Ее задержали 9 июля 2003 г. в Москве на 1-й Тверской-Ямской улице возле "Мон-кафе" со взрывным устройством в сумке. При попытке его обезвредить погиб взрывотехник ФСБ Георгий Трофимов. Мужахоевой предъявлено обвинение по трем статьям — терроризм, попытка убийства и транспортировка взрывчатки. Однако, как это ни парадоксально, защита смертницы намерена добиваться в суде оправдательного приговора. Она ссылается на то, что, по Уголовному кодексу, лицо, своевременно предупредившее о теракте и способствовавшее его предотвращению, освобождается от уголовной ответственности. Следствие же уверено: Зарема Мужахоева пришла на Тверскую, чтобы совершить теракт. Вокруг этого и разгорится борьба на предстоящем суде. Ожидая суда в камере "Лефортово", Зарема Мужахоева ответила на вопросы "Известий".
Вопрос: Когда, с кем и на чем вы приехали в Москву? Кто вас встретил, куда отвез?
Ответ: Я прилетела из Ингушетии одна вечером 3 июля 2003 г., по своему паспорту. Во Внукове меня никто не встречал, но перед отлетом я получила инструкции от Руслана: доехать на такси до Павелецкого вокзала за 800 рублей, зайти в кафе "Русь", там меня будут ждать. Таксист еще удивился, когда я не спросила, сколько будет стоить дорога. А у меня просто были четкие инструкции. О цели поездки мне сначала не говорили, но я догадывалась, что должна совершить теракт путем самоубийства. Месяц назад меня уже готовили к теракту в Моздоке, где я должна была подорвать автобус с военными... (Мужахоева говорит о подрыве автобуса с летчиками Моздокского воен-
ного аэродрома, который произошел 5 июня 2003 г. на трассе Моздок—Прохладное. Погибли 17 человек, в том числе террористка -смертница, 16 пассажиров получили ранения. Теракт совершила чеченка Лидия Хальдыхороева, жительница Самары).
В кафе "Русь" меня встретил тот же Руслан, но теперь он велел называть его русским именем Игорь — для конспирации. Он и похож на русского — русый, глаза светлые. Игорь отвез меня в Подмосковье, на базу в село Толстопальцево, но тогда я еще не знала, как оно называется. В Москве я оказалась впервые...
(Настоящее имя Игоря — Руслан Сааев. Чеченец 33 лет. Осенью 2003 г. в Чечне при попытке его задержания Сааев оказал вооруженное сопротивление и был убит.)
.Мы приехали в небольшой дом, вроде пристройки. Ветхий. Узкий коридор, кухня, туалет на улице. Налево по коридору была комната Андрея, он был нашим охранником и взрывотехником, постоянно находился в доме.
(Настоящее имя Андрея — Арби Жабраилов. 34 года. Ингуш. Находится в федеральном розыске.)
.Самую лучшую комнату с телевизором и ковром на стене занимал Игорь. В третьей комнате поселили меня. На следующий вечер, т.е. 4 июля, Игорь привез еще двух женщин — Зулихан Элихад-жиеву и Марем, фамилию не знаю. Марем лет за 30, очень замкнутая. Все, что я о ней знаю со слов Зулихан, — она была женой боевика, находилась вместе с мужем на горной базе. По требованию эмира группы Марем сделала аборт, а ее муж не мог возразить эмиру. Потом муж Марем погиб, она осталась и без ребенка, и без мужа, а теперь была готова стать смертницей. Зулихан тоже приехала подорвать себя. Меня поразила ее беспечность. Всю ночь щебетала, рассказала всю свою жизнь. Она из Курчалоя, встречалась со своим родственником Магомедом — также боевиком. Они и убежали вдвоем. За это ее прокляли. И, как я поняла, сам Магомед и склонил ее к тому, чтобы стать смертницей. У мужчин-ваххабитов это считается большим достижением. О том, что нам предстоит, мы с Зулихан не говорили. Я так поняла, ей было очень важно, чтобы все о ней узнали. А утром оказалось, что Зулихан и Марем уже сегодня, т.е. 5 июля, должны идти на теракт. Андрей надел им пояса. Игорь приказал отдать паспорта. Ма-рем отдала, а Зулихан стала кричать, что или пойдет с паспортом, или вообще никуда не пойдет. Она была очень дерзкая. Сказала, что пас-
порт ей нужен для того, чтобы фамилию после теракта назвали по телевизору, чтобы родственники узнали, до чего они ее довели.
(Зулихан Элихаджиева, 19 лет. Настоящее имя Марем — Зинаида Алиева, 26 лет. Две смертницы, совершившие теракт на аэродроме в Тушино 5 июля 2003 г. 16 человек, в том числе две террористки, погибли, 48 ранены. На трупе Элихаджиевой, чье взрывное устройство дало сбой, в результате чего погибла только сама террористка, был найден ее паспорт. Сводный брат Зулихан — Магомед Элихаджиев был задержан спустя два месяца.)
...Андрей во всем подчиялся Игорю, постоянно возился со своей взрывчаткой. Он, в отличие от Игоря, казался добрым. У него самого что-то неладно с семьей в горах. А Игорь относился к нам как профессионал, инструктировал, был строг. Громко не разговаривать, никуда не вылезать, на улицу не выходить, в окна не выглядывать. 5 июля вернулся поздно, спросил, смотрели ли мы телевизор. Так мы узнали о теракте в Тушино. В ту ночь к Игорю кто-то приезжал. Они долго сидели, пили пиво, рассказывали анекдоты, я была потрясена. По телевизору мне показали гору трупов. Я впервые увидела, как это будет выглядеть. Если я вам скажу, что мне стало жалко всех, вы не поверите. Если честно, Зулихан мне было жальче других, она была единственной из погибших, кого я еще утром видела живой. А если уж совсем честно, то больше всех мне стало жалко себя.
Вопрос: Как выбирали объект для вашего теракта?
Ответ: Днем 7 июля мы втроем — Игорь, Андрей и я — долго ездили по Москве. Были на Новом Арбате, возле МИД, университета, на Кутузовском проспекте. Всех этих улиц и названий я тогда еще не знала. Про "Мон-кафе" Игорь сказал, что здесь всегда много людей, собираются бизнесмены и политики. Еще, возможно, это кафе выбрали из-за витрины, через которую видно, много ли внутри посетителей, оживленного места и хорошего обзора для того, кто будет за мной наблюдать. Но это я уже сама так думаю. Меня в подробности не посвящали, а с собой брали, чтобы я увидела это место. Мне показали еще два кафе на Тверской, а сами говорили, что неплохо бы и на Красной площади взорвать, со стороны Манежа. Там, где арка.
Вопрос: Опишите день теракта — 9 июля. С утра и до той минуты, когда вы оказались у "Мон-кафе". Опишите взрывное устройство.
Ответ: Я начну с 8 июля. Для меня все началось в этот день. После обеда приехал Игорь и сказал: "Это случится завтра". Дал мне
черный хиджаб — платок, почти полностью скрывающий лицо, велел надеть черное платье с закрытой шеей и длинными рукавами. Дал листок бумаги, на котором было написано мое обращение к людям. Текст помню приблизительно: "Пришел мой день, и завтра я пойду против неверных во имя Аллаха, во имя себя и вас, во имя мира". "Мы покажем это обращение другим девчонкам и ребятам, чтобы они знали, что ты — герой. Чтобы видели твою убежденность и тоже шли на это, — говорил Игорь. — Ты уйдешь, а это останется. Мы пошлем кассету твоим родственникам и друзьям". Он избегал таких слов, как "смерть", "теракт". Я посмотрела текст, Игорь усадил меня на фоне ковра и включил видеокамеру. Я сидела опустив глаза, лист с текстом Игорь держал в руке, я незаметно подглядывала в него. Как в театре. Записали быстро, с одного дубля.
Я хотела, чтобы мое обращение увидели родственники. Дедушка, бабушка, тетки по отцовской линии. Что я умерла и смыла свой позор. Что я хорошая и больше не буду им мешать. Когда съемка закончилась, я сняла черное платье и хиджаб, переоделась в свои вещи — джинсы, футболку. Потом готовила для Игоря и Андрея какие-то овощи, мясо. Перестирала все свои вещи. Больше всего меня угнетало, что завтра я пойду одна. Помолилась, выпила валерьянки. Перед сном почитала книжку "Предсмертный мир". Ее еще в Чечне дали.
"— Ты явилась поводом того, что Аллах ниспослал этой общине такое облегчение. Затем Всевышний Аллах с высоты семи небес оправдал тебя, отведя клевету нечестивцев. И нет ни одной мечети, в которой поминают имя Аллаха, чтобы в ней днем и ночью не читались аяты о твоей невиновности.
— Оставь меня, Ибн Аббас. Клянусь Аллахом, мне хотелось бы быть преданной забвению и навсегда забытой".
(Из книги "Предсмертный миг" Халида ибн Абдуррахмана аш-Шайи Султана ибн Фахд ар-Рашида, перевод с арабского Эльмира Кулиева, издательский дом "Бадр", Москва, 2001 г.)
... 9 июля я проснулась рано. Я всегда просыпаюсь перед восходом солнца, без будильника, по привычке к утреннему намазу. Помолилась, погладила все свои вещи, которые вчера постирала. Потом, когда экспертизу моих вещей делали, сказали, что на них нет признаков жизни. Правильно, я вообще стираю часто. Днем Игорь и Андрей вышли во двор, их не было около часа. Вернулись с черной матерчатой сумкой через плечо и поясом шахида — полукруглым куском взрывчатки, обмотанным черным скотчем и закрепленным на офи-
церском ремне. Андрей отцепил взрывчатку от ремня, снял какую-то железку. По ходу мне все объяснял. Там был такой тумблер с надписью "Оп—Ой". "0£Т — значит "выключено". А чтоб взорвать, надо включить "Оп". Андрей сказал, что такие тумблеры применяются на взрывах в карьерах. "Я на тебя взрывчатку надевать не буду, а положу ее в сумку, — говорил Андрей. — У Зулихан в Тушино пояс не сработал, так я тебе, Заремочка, вместо двух детонаторов четыре поставил. А вот эту железную пластинку я снимаю. Она предназначена для направленного взрыва, чтобы все осколки пошли в одну сторону, как у противопехотной мины МОН-50. А твои осколки пойдут во все стороны, чтобы пробить улицу насквозь, поняла? Здесь я делаю отверстие, через него пущу проводки к тумблеру. Он будет не в сумке, а в наружном ее кармашке. Молнию откроешь и переключишь. На тумблере ставлю кожух — катушку от скотча. Чтобы не включился раньше времени. Перед взрывом катушку аккуратно сними. Все поняла?" Я кивала, говорила: "Да, да, да!" Потом, когда все было готово, он надел на меня эту сумку. Она была очень тяжелая. Килограммов восемь, наверное. А еще Андрей объяснял, как надо встать, перед тем как включить тумблер. Лицом к кафе, как можно ближе к витрине, сумку повесить на грудь прямо перед собой, чтобы удар пошел точно на посетителей. Я это слушала и повторяла: "Поняла, поняла".
Я не знала, как кончится этот день. Взрываться я расхотела еще месяц назад в Моздоке. Просто поняла, что не смогу нажать на кнопку. Если бы я могла убежать из Толстопальцево, я бы так и сделала, но Игорь постоянно напоминал, что за домом наблюдают свои люди. Я боялась, что меня поймают и убьют. Меня следователь спрашивал: "Как же ты, смертница, боялась смерти? Где логика?" Но смерть — она разная. Если я взорвусь, то все произойдет мгновенно, не больно, а я попаду в рай и стану гурией. А если поймают при побеге, то я опозорюсь, и еще неизвестно, как со мной расправятся. Короче, я решила сдаться уже с бомбой, спрятаться от всех в тюрьме. Хотя меня могли и в тюрьме достать. И по рации взорвать. Так что я не знала, чем все кончится. Единственное, что знала точно — что не смогу щелкнуть тумблером "ОН—Оп". Как не смогла в Моздоке. Я боялась, что Игорь или Андрей прочтут мои мысли. Но мне очень помогло, что, по нашим обычаям, смотреть в глаза мужчине запрещено.
Перед выездом я на левом предплечье написала ручкой под диктовку: "Пл. Маяковского, ул. 1-я Тверская-Ямская, д. 4, "Мон-кафе". Выехали вдвоем с Игорем на его черной "Волге". Час не пом-
ню, не рано. После третьего намаза, т.е. во второй половине дня. Я сидела впереди. Сумку со взрывчаткой держала на коленях. Как надели, больше не снимала. Ехал Игорь аккуратно, все правила соблюдал. Нас ни разу не остановили. По дороге читала книжку "Предсмертный мир". Ехали долго, часа два. Солнце светило уже сбоку. Там, где меня высадил Игорь, был забор из красного кирпича, зеленая полянка, речка, мост и ваш храм — большой и очень красивый. Я его раньше в кино видела.
(Следователь на одном из первых допросов, пытаясь определить, где высадили Зарему, попросил ее нарисовать этот красный забор. Зарема нарисовала. "Забор" оказался Кремлевской стеной. "Речка" — Москвой-рекой. "Очень красивый храм" — собором Василия Блаженного. Это был Васильевский спуск.)
... Перед тем, как высадить, Игорь забрал у меня паспорт, фотографию дочки, книжку, мобильный телефон. Сказал, что мне все это больше не пригодится. Жалко было фотографии и мобильника. Он напомнил, что я должна делать все, что сказали, что кругом свои люди, и они за мной следят. Если попадусь, то должна врать, никого не выдавать. Тогда меня вытащат, наймут хорошего адвоката. А если кого-то сдам, то везде достанут и убьют. Одели меня как москвичку — модненько. Синие джинсы. кроссовки, футболка, рубашка-кардиган песочно-оранжевого цвета. Еще дали красивые темные очки и бейсболку, она подходила под цвет кардигана. Я бейсболки никогда не носила. Когда перед отъездом посмотрелась в зеркало, мне очень понравилось, как я выгляжу. Никогда так не одевалась. Несколько секунд была просто счастлива. Хорошие вещи, мобильный телефон, больше тысячи рублей в кармане. Мне по телефону только Игорь звонил, а я никому, но все равно я мобильник любила. "Нокиа", красивый такой. У меня сроду телефона не было. В Моздоке дали. У Игоря мобильник вообще дорогой. И цветная заставка — Осама бен-Ладен.
Игорь сказал, чтобы я прогулялась до широкого здания (это оказалась гостиница "Россия") и поймала такси. Я так и сделала. Подняла руку, остановилась иномарка стального цвета. Без шашечек. Назвала водителю адрес, просто пересказала на память все, что было написано у меня на руке. Я хотела дать понять водителю, кто я такая. Села на заднее сиденье и в упор смотрела на него в зеркало. Я хотела, чтобы он сообщил обо мне в милицию. Тем более взрыв в Тушине был совсем недавно. Сумку я держала на коленях. Глядела на него и
вполголоса бормотала суры из Корана. Я Аллахом клянусь, он все понял. Я смотрела на него, он на меня. Даже вспотел от страха, пока довез. Сказать ему все, как есть, я не могла, потому что не была уверена, что он не подослан Игорем. Ехали мы долго, в пробках стояли. Я заплатила 200 рублей. Наверное, много, но меня Игорь так проинструктировал: за 200 рублей каждый поедет. Таксист высадил меня возле кафе и сразу уехал. Я была уверена, что он позвонит в милицию, и даже какое-то время не сходила с места, ждала, что за мной приедут. Никто не приехал. Вот бы следователи нашли этого таксиста и спросили, почему он не сообщил. Что ему стоило? Что он за гражданин после этого?
Вопрос: Какие препараты либо наркотики вы употребляли в эти дни? Добровольно или насильно? Может быть, вам давали какие-то напитки, после которых вы почувствовали изменение сознания?
Ответ: Ничего такого, только валерьянку, чтобы успокоиться. И днем, и ночью ее пила. Употребляла ее добровольно. Меньше чем за неделю целый пузырек таблеток ушел, второй начала. А больше ничего, и экспертиза тоже у меня ничего такого в крови не нашла. Это в деле есть.
Вопрос: Опишите ваши действия с того времени, как вы оказались у "Мон-кафе", и до того, как вас задержали? Почему не сработало ваше взрывное устройство? Когда вы узнали, что при разминировании вашей сумки погиб человек?
Ответ: В кафе я не заходила, села за свободный столик на улице, прямо у витрины. Ничего не заказывала. Народу в кафе было немного. Когда ко мне кто-нибудь приближался, я вставала и отходила метров на десять. Потом возвращалась и садилась за столик. Я пыталась вести себя подозрительно, бормотала суры, в упор разглядывала людей. Какой-то парень от другого столика пошел кол мне. Я встала и перешла на другую сторону улицы, прямо между машин. Они сигналили, но я не обращала внимания. Там я открыла кармашек сумки, сняла с тумблера катушку и положила ее на край тротуара. Это чтобы выиграть время, чтоб люди Игоря, которые следили за мной, не сомневались, что я намерена взорваться. Перешла улицу обратно, и опять села за столик.
Единственное место в Москве, где в тот день не было тех, кто за мной следит, — это внутреннее помещение "Мон-кафе". Я ждала, когда кто-нибудь выйдет оттуда. Зайти внутрь и сдаться я не могла, потому что по инструкции я должна была оставаться снаружи. Если
бы я зашла в кафе, это бы вызвало подозрение у тех, кто за мной следил, и меня бы взорвали. Теперь-то я знаю, что дистанционного управления у бомбы не было, но тогда я этого не знала. Глядя в упор на компанию мужчин, сидящих внутри, я показал им язык. Высунула его как могла далеко. И еще улыбнулась, точнее, оскалилась. Они встали и направились ко мне втроем. Один был очень солидный, в костюме, я встала и отошла, но недалеко. Они остановились метрах в двух от меня и начали задавать разные вопросы: "У тебя паспорт есть?" — "Нет". Они делают шаг вперед, я на шаг отступаю. "Ты русская?" — "Нет". Они — шаг вперед, я — шаг назад "Что у тебя в сумке?" — "Взрывчатое устройство". — "Чего-чего?" — "Пояс шахида". — "Врешь!" Я открыла сумку, сделала шаг к ним, чтобы они все разглядели. Они сделали шаг назад. Я еще шаг вперед, они шаг назад. "Уходи от кафе", — сказал тот, который в костюме. Я развернулась и медленно пошла по улице. Они на расстоянии метров пяти пошли за мной. Уже вдвоем. Третий, видимо, пошел вызывать милицию. Ни я, ни они не знали, что делать. Я шла и ждала смерти, я была уверена, что меня сейчас взорвут. Мы шли долго, очень долго. Левой рукой я придерживала сумку, а правой в кармашке закрывала тумблер, чтобы он случайно не включился, кожух-то я сняла. Вот вы спрашиваете: почему бомба не взорвалась? Потому что у нее не было дистанционного управления. Потому что я не переключила тумблер. Когда подошли к дому с большой витриной, подъехала милицейская машина. Вышел милиционер в бронежилете и с автоматом. Он наконец-то четко сказал, что делать: "Остановись! Аккуратно поставь сумку на пандус!" Я все выполнила и отошла в сторону от этой страшной сумки. Человек из кафе взял меня за правую руку, левую заломил за спину. Милиционер защелкнул наручники. И тут меня начало трясти, я заплакала.
Я сделала все, больше ситуация от меня не зависела. Все время повторяла: "Не бейте меня! Не бейте меня!" Потому что Игорь говорил, что если меня поймают живой, то будут сильно бить и пытать. Меня и в детстве все время били. Меня посадили в машину на заднее сиденье, по бокам сели два милиционера. Сидеть в наручниках за спиной очень больно, я стала ерзать. Водитель повернулся и спросил: "Что там еще у тебя в карманах?" — "Ничего, все осталось в сумке". Он перегнулся через сиденье, облапал меня всю. Я подумала: зря я сдалась. И сейчас случится все, о чем предупреждал Игорь.: будут пытать, унижать, насиловать. Я напоследок плюнула водителю в лицо.
Он утерся рукавом и достал у меня из джинсов тысячу рублей. Так ловко, что даже, по-моему, его товарищи ничего не заметили. Меня обозвали большевичкой, сказали, что я, наверное, хотела взорвать какой-то памятник. Сейчас, сказали, мы тебя отвезем в отделение, и ты нам все расскажешь. Ты такая упругенькая... Похоже, они не поверили, что у меня в сумке взрывчатка. Мы отъехали совсем недалеко, когда им что-то передали по рации, и старший приказал водителю возвращаться. "Тебе повезло, — сказал он мне, — фээсбэшники тебя забирают".
Возле кафе меня ждали люди в штатском. Очень спокойные и вежливые. Неагрессивные. Сразу же переодели мне наручники наперед, ослабили их. Посадили в машину с какими-то синими фарами. Предложили воды, но я отказалась — вдруг отрава? Пообещали, что ничего страшного со мной уже не случится. Привезли в какое-то здание. Стали спрашивать, где база, где люди. Я ответила, что адреса не знаю, возможно, сумею показать, но, скорее всего, там уже никого нет. Потом попросили описать взрывное устройство. Я все рассказывала. То, что при разминировании моей сумки погиб человек, я узнала только утром. Не поверила, думала, меня хотят запугать, задавить. Я ведь все им рассказывала, какая взрывчатка, где тумблер, даже рисовала. Они у меня об этом всю ночь спрашивали. Видимо, этот парень, который сумку разминировал, просил их у меня об этом расспросить. А потом, когда он уже погиб, я услышала, как кто-то в штатском (их там много в кабинет заходило разных) сказал: "Если бы эти идиоты оставили ее нам хотя бы на полчаса, возможно, он бы и не погиб". Кого ее? Сумку или меня? Получается, я убила человека. То есть теракт произошел, не так, так эдак. И все мои усилия — зря.
Вопрос: Расскажите о женщине по имени Лида, которая, как стало известно из первых публикаций, встречала вас в Москве.
Ответ: Все, что в первые дни написали в газетах, — якобы я заходила на Пушкинскую площадь, испугалась охранников, потом заходила в "Имбирь", кричала, что всех взорву, что какой-то чеченец меня пристыдил, опять же Лида, которая меня встречала, — все неправда. Причем, большая часть неправды — в частности, про Лиду и про то, что я переключала тумблер, а бомба не сработала, — это мое вранье. Через час после того, как меня задержали, в кабинет следователя вошла женщина, и мне сказали: это твой адвокат. Я испугалась. Игорь же мне говорил, что в случае чего найдет хорошего адвоката. Я подумала, что эту женщину наняли боевики, тем более что одета она
была дорого и красиво. И я стала врать. Повторять к месту и не к месту: "Я взрывала, я взрывала, а бомба не сработала!" Еще я выдумала Лиду, которая якобы встречала меня в Москве. Подробно ее описала, даже фоторобот составили. Я придумала ее из разных людей. Просто говорила все наоборот, чтобы не запутаться. Меня встречал Игорь, но я сказала, что встречала Лида. Я перечислила, какие у нее были колечки, даже нарисовала их. Это те колечки, которые я продала на базаре в Ингушетии. Имя взяла у женщины, которая вместо меня взорвалась в Моздоке. Шрам на губе взяла от Андрея. Возраст — около 33 лет — и умение водить машину — от Игоря. То, что она без мужа, — от себя. А то, как у нее брови были выщипаны, какая она современная, со стрижкой и вся накрашенная и духами пахнет. Это я на Тверской таких женщин видела. Еще я соврала, что жили мы в городе, в многоэтажном доме. То есть меняла все на противоположное. Мужчину на женщину, деревню на город, маленький дом на большой. Чтоб не запутаться. Правду я начала говорить только через неделю, когда сама услышала по радио в камере, что говорили про Лиду. И когда поняла, что адвокат не из джамаата.
Вопрос: Вскоре после вашего ареста обнаружили базу боевиков в Толстопальцево. Что вам об этом известно?
Ответ: Меня с первого дня спрашивали, где ваша база. И даже когда я начала говорить правду, я не могла об этом рассказать. Не знала названия села. Следователи спрашивали, мимо каких построек вы проезжали, какие памятники я запомнила, откуда светило солнце. Из памятников я знала только вашего большого Петра. Видела раньше по телевизору, его еще ругали почему-то. А те памятники, название которых я не знала, я описывала или изображала. Меня понимали. Например, я встала, подняла подбородок и завела прямые руки за спину. Они говорят: Ленинский проспект, Гагарин. Сказала, что проезжала мимо МИД, мне Игорь это сказал, а потом мимо такого же здания, но не МИД. Они говорят — университет. Я нарисовала широкую улицу и по бокам высокие дома. Они говорят — Новый Арбат. Нарисовала арку посреди дороги — Кутузовский, говорят. А еще памятник — стела такая длинная, фонтанов много и мечеть рядом. Оказалось, Поклонная гора. Толстопальцево нашли по моим показаниям. Я сказала, что, когда возвращались туда под вечер, солнце светило прямо в глаза, даже козырек пришлось опустить. Они говорят — значит, запад — Минское или Можайское шоссе. Ну, вспоминай, что там еще было. И вдруг я вспомнила! Там, говорю, дочка моя была Раша-
на. По дороге на базу мы проезжали под аркой, на которой висело много всяких портретов, щитов, и в самом низу портрет девочки лет трех в белом платье с темными волнистыми волосами — вылитая Ра-шана. Я еще, когда ее впервые увидела, расплакалась. Нарисовала эту арку, кто-то вспомнил, что похожая стоит перед поворотом на Один-цово. Поехали — точно! Над этой аркой надпись — "Старая Смоленская дорога". Портреты всяких начальников, а внизу моя девочка и под ней надпись: "Социальное здоровье — это уверенность в будущем". Следователь спрашивает, куда дальше? Мимо арки, говорю, и прямо. Так и нашли Толстопальцево. В доме никого не было. Я хотела забрать свои вещи — фотографию дочки, белье, косметичку. Ничего не нашла. Все утащили. Оставили только начатый пузырек валерьянки. Ну и шесть шахидских поясов.
Вопрос: Имели ли вы отношение к другим терактам в Москве или на Северном Кавказе?
Ответ: В конце мая прошлого года меня привезли в Моздок. Я должна была взорвать себя на остановке, когда подъедет автобус с военными летчиками. Сняли мне жилье в многоквартирном доме. Дали кучу денег, мобильный телефон, одежду купили. Все было здорово, я никогда так не жила. Покупай, что хочешь, любые продукты, квартира большая. Я в первый же день со всеми соседями перезнакомилась. Дома все помыла, постирала — и на улицу к соседкам. Со мной еще одна женщина жила, лет 30, но она никуда не выходила. За нами следили. На следующий же день приехал боевик Рустам Ганиев и сказал: "Зарема, ты неправильно себя ведешь. Собирай манатки!". И увез в Нальчик на несколько дней. Потом опять привез. Примерно 3 июня 2003 г. во второй половине дня на меня надели сразу два пояса шахида и отвезли к автобусной остановке. Меня почему-то постоянно выделяют. Всем один пояс, мне — два. Всем два детонатора, мне — четыре. Короче, я под беременную косила. Там не тумблер был, а два проводка надо соединить. Я дождалась автобуса, вышли люди в синих куртках на молниях. Надо было соединить проводки. Я не решилась. В тот момент я поняла, что никогда не смогу себя взорвать. И пожалела, что заключила этот договор. Я долго сидела у забора, чувствовала себя все хуже и хуже, заболела голова. Ко мне подошел военный: "Девушка, вам плохо?" — "Нет-нет, мне хорошо". Он-то решил, что я беременная. Сейчас, думаю, как поднимет мою кофту, как увидит мой "живот". Встала, пошла на переговорный пункт звонить Рустаму. Мобильник у меня перед операцией отняли. Соврала ему, что автобус
не пришел. Жди, говорит, где стоишь, сейчас подъеду. Приехал на белой "семерке". Забрал меня. А у меня температура поднялась, трясет всю. Отвезли меня в Нальчик, положили в больницу по паспорту Луизы Шогеновой, сестры другого боевика. Оказалось, что у меня гайморит, сделали прокол. Гайморит меня и спас от наказания за то, что я не взорвалась. Получилось, вроде как по болезни, уважительная причина. Да и Рустам ко мне очень хорошо относился. Вечно со мной шутил, анекдоты рассказывал. И никогда не заговаривал со мной о смерти. Придет — как живешь, как дела? С одной стороны, он меня в смертницы готовил, а с другой — мы так хохотали, когда встречались. Из-за такого отношения я долго была уверена, что взрываться мне, может, и не придется. Что все как-нибудь разрешится — и я останусь жива. Жена Рустама меня ненавидела. В больнице я пролежала примерно неделю. Рустам навещал, фрукты приносил, даже цветы. Потом опять отвез в Моздок на ту же квартиру, но женщины там уже не было. Через два дня после того, как меня увезли в больницу, она сделала то, что не смогла сделать я. Взорвала автобус. Хотя, когда меня увозили, я видела по ее глазкам, что она не хочет умирать.
(В конце осени прошлого года Рустам Ганиев, 24 лет, родной брат Айшат и Хадижат Ганиевых, убитых в "Норд-Осте", арестован по показаниям Заремы.)
Вопрос: Что вам известно о так называемом отряде "черных вдов", которым якобы руководит Басаев?
Ответ: Получается, я и есть такая вдова. Черная. Весной прошлого года я пару недель провела в лагере боевиков. Живут в блиндажах, как в норах. Стены обложены какими-то фанерками. Конспирация — вечером ни огонька. Если днем над лагерем пролетает самолет, то все переползают в другое место, роют новые блиндажи. Оружия там до фига. Там со мной говорил один мужчина, глаз я на него не поднимала, но видела костыль и протез, и вроде борода длинная. Может, это и Басаев был, не знаю. Спросил: "Чего ты хочешь?" Хочу, говорю, жизнь отдать — задолжала родственникам. Он сказал, что за деньги жизнь отдавать нехорошо, жизнь можно отдавать только за веру. А если, говорит, тебе деньги нужны, то оставайся в лагере, выходи замуж за моджахеда. С родственниками твоими как-нибудь договоримся. Я ему ничего не ответила, но оставаться не собиралась. Я хотела умереть, а не сидеть в лесу, как крыса. В лагере почти ни с кем не общалась, тетки местные на меня косились, вроде как чужая. Ходила за водой к ручью, помогала готовить. Это было в горах, район не
знаю. Меня везли туда на нескольких машинах и даже на лошадях. Первый раз на лошади ехала — ужас. Чего меня вообще в лагерь потащили, наверное, не знали, куда девать. Рустам сказал, что умирать еще не время, иди домой. А мне домой нельзя. Когда я к боевикам ушла, дедушка с бабушкой скандал устроили, ходили к Ганиевым, ругались, скандалили. Нельзя мне домой. Так и таскали по разным местам, пока в Москву не увезли.
Вопрос: Как вы попали к боевикам? Вы решили стать смертни-цей по своей воле или по принуждению?
Ответ: По своей. Просто так сложилось. Не к кому прибиться. Родителей не было. Я не жалуюсь, просто чтоб понятно было. Мать бросила, когда мне десять месяцев было. Отца убили на шабашке в Сибири, когда мне исполнилось семь лет, еще при СССР. Жила у дедушки с бабушкой по отцовской линии, с матерью почти не виделась. Так, иногда, по праздникам. В 19 лет вышла замуж. Он ингуш из Слепцовска, звали Хасан, старше меня на 20 лет. Женихов-то особо не было, а этот сам меня разглядел, да и богатый. Выкрал меня по нашему древнему обычаю — приехал вечером на "БМВ", помигал фарами, я вышла — и увез. Забеременела почти сразу. На втором месяце беременности моего мужа застрелили. Он бизнесом занимался, металлом. Что-то не поделил с местными конкурентами. Жила в Слеп-цовске у его родственников. Родила девочку, родственники мужа назвали ее Рашаной, кормила грудью до семи месяцев. А потом надо было что-то решать. Девочка без отца. Родственники мужа приехали к моим старикам, спрашивают: возьмете внучку с ребенком? Нет, говорят, не прокормим. Родители Хасана забрали у меня дочку и отдали другому своему сыну, у которого в браке детей не было. А меня отправили к дедушке с бабушкой устраивать свою жизнь. По нашим обычаям, кстати, вполне заурядная ситуация, такое сплошь и рядом.
Все бы ничего, но я слишком Рашану любила. Страдаю очень. А у бабушки в сундуке драгоценности хранились одной из моих теток. Я забрала эти кольца, серьги, браслеты, свои три колечка доложила, отвезла на базар в Ингушетию, продала по-быстрому за 600 долл. Потом пошла к свекрови, выпросила Рашану, якобы погулять в последний раз, а сама в аэропорт. У меня в Москве тетка живет, сестра мамина. Мы с ней почти не общались, но у меня есть ее телефон. План у меня был короткий, убежать с Рашаной в Москву к тетке, а там видно будет. Но я совершила ошибку. Оставила бабушке записку, что драгоценности семейные забрала, меня не ищите, уезжаю с Рашаной в
Москву. Хотела, чтобы не волновались, чтоб по-человечески. Дура! Шесть моих теток настигли нас в аэропорту. Четверо меня в Ассинов-скую повезли, двое Рашану — в Слепцовск. Родители мужа до сих пор не знают, что я Рашану похитить хотела. Дома прикинули, подсчитали, сказали, что я украла у родных 800 долл. Драгоценности-то я по дешевке продала. Они даже на базар ездили, пытались их вернуть, но бесполезно. Побили меня. Короче — позор семьи. Сор из избы не выносили, но ближайшие родственники, а это человек 35, были в курсе. Житья не стало, тетки как приедут — так начинают воспитывать. Били. Все время повторяли: "Лучше бы ты сдохла!". Я подумала: а что, хорошая идея. Пошла к Раисе Ганиевой. Все знали, что она связана с боевиками, она особо и не скрывала. И еще я слышала, что семьям девушек, которые взрываются, платят 1 тыс. долл. Мой долг 800, еще и сдача останется. Конечно, даже если бы я ценой жизни и вернула эти деньги, позор бы все рано остался, но мне нужно было совершить поступок. Я же всегда хотела быть хорошей. Итак, я пришла к Раисе, сказала, что хочу пожертвовать собой. Она дала мне книгу "Предсмертный миг" и еще много разной ваххабитской литературы, познакомила со своим братом Рустамом.
(Осенью прошлого года Раиса Ганиева, студентка Грозненского университета, по информации Регионального оперативного штаба по проведению контртеррористической операции, добровольно сдалась органам УФСБ Чечни, попросила защитить ее от брата — ваххабита Рустама Ганиева. С тех пор ее местонахождение неизвестно.)
... Рустам мне велел идти домой. Мол, подожди, твое время еще не пришло. А я уже настроилась умереть хоть завтра. А он: нет, подожди, может, надо будет куда-то поехать. Куда ехать, разве здесь нельзя? Я, конечно, все знала. Например, про девчонок из "Норд-Оста". Но как-то не примеряла все это к себе. Не задумывалась, что мне придется кого-то убивать. Думала: заплатят тысячу только за мою драгоценную жизнь. Из дому ушла, не могла больше выносить такое отношение. Меня даже уже не били, не воспитывали, просто отстранили от себя, перестали разговаривать, вычеркнули из семьи. И если раньше мать хоть иногда появлялась, то теперь вовсе перестала. Вот Рустам со мной и возился — то в Ингушетию отвезет, то в горы. Я знала, что ничего хорошего в этой жизни уже не увижу. Рашану не увижу, ее уже брат мужа официально удочерил. Я когда последний раз к ним пришла, накупила игрушек разных Рашане, нарядов. Она бойкая
такая, говорить начала. Правда, по-ингушски. Сидит на руках у тетки своей Лады и говорит ей про меня: "Мама, смотри, какие красивые вещи мне тетя принесла, пойдем папе покажем". Хотя для нее это и лучше: новые родители о ней позаботятся и мой позор на нее не перекинется. Я, конечно, хочу ее видеть. И, наверное, увижу когда-нибудь. А вот она меня вряд ли. А что мне оставалось? Молодой девушке в Чечне и так ничего нельзя, а вдове и подавно. Замуж я могла выйти только за старого или второй—третьей женой. Кругом опозорилась. Тетку обворовала — позор, пыталась ребенка похитить — позор, хотела бежать — позор, из дома ушла — позор, да не просто ушла, а к ваххабитам — позор, собиралась взорвать русских — позор, не смогла этого сделать — обратно позор.
Вопрос: Кто из родственников навещает вас в тюрьме, что передают?
Ответ: Никто. Или простить не могут, или боятся. Я уже и не жду. А передачи Наталья Владимировна носит, адвокат мой. Однажды побрызгала меня своими духами "Шанель Шанс". Иду по коридору, а конвоир кричит: "Шахидочка-то наша как пахнет, прям как из Парижа!". Я даже постриглась коротко, по-московски. В Чечне такие стрижки не приняты. Все равно из наших никто ко мне не придет. Вот хвост и отрезала.
* * *
В обвинительном заключении по уголовному делу Заремы Му-жахоевой, которое сейчас дописывается в Генеральной прокуратуре, фигурируют три статьи Уголовного кодекса: ст. 205, ч. 3 — "Терроризм... т.е. совершение взрыва, поджога или иных действий... в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения либо оказания воздействия на принятие решений органами власти, а также угроза совершения указанных действий. если они совершены организованной группой либо повлекли по неосторожности смерть человека. наказываются лишением свободы на срок от 10 до 20 лет"; ст. 105, ч. 2, подпункты "а", "е", "ж" через ст. 30 — "Приготовление и покушение на убийство двух или более лиц общеопасным способом организованной группой" наказываются лишением свободы на срок до 15 лет; ст. 222, ч. 3 — "Незаконное приобретение, перевозка, ношение, хранение, передача взрывчатых веществ и взрывных устройств, совершенные организованной группой. нака-
зываются лишением свободы на срок от 5 до 8 лет". Таким образом, Зареме Мужахоевой грозит максимальный срок заключения, предусмотренный Уголовным кодексом, — 25 лет.
"Известия", М., 3 февраля 2004 г.
ИЗ ИНТЕРВЬЮ С ПРЕЗИДЕНТОМ АЗЕРБАЙДЖАНА ИЛЬХАМОМ АЛИЕВЫМ
Ильхам Алиев был избран президентом Азербайджана в октябре 2003 г. К его первым шагам внимательно присматриваются как непосредственные соседи, так и страны Евросоюза. В силу происходящих в регионе масштабных геополитических изменений роль Азербайджана не только в рамках СНГ, но и в масштабах Европы — прежде всего с точки зрения его более активного включения в качестве важного участника рынка энергоносителей (стратегический нефтепровод Баку—Джейхан скоро вступит в действие) — может значительно возрасти. О ключевых направлениях азербайджанской политики Ильхам Алиев рассказал в эксклюзивном интервью специальному корреспонденту "Известий" Олегу Цыганову.
Вопрос: В последнее время акценты внешней политики России сместились в сторону региональных проблем. Что преобладает в азербайджано-российских отношениях — политика или бизнес? Как вы относитесь к продвижению российских фирм на энергетический рынок Азербайджана?
Ответ: Для успешного развития экономических связей существует отличная база — политическое взаимопонимание между руководством России и Азербайджана. Уровень отношений очень высокий. Основы заложили президенты Владимир Путин и Гейдар Алиев. Я, со своей стороны, буду делать все, чтобы это развить. У меня уже были неоднократно встречи с Владимиром Владимировичем Путиным, у нас полное взаимопонимание по двусторонним отношениям и региональным проблемам. Вот вы затронули тему российских компаний. Они участвуют во многих энергетических проектах в Азербайджане. Сегодня азербайджанская нефть транспортируется через Россию. Газ из России поступает в Азербайджан. Товарооборот с каждым годом увеличивается очень большими темпами, я уверен, в будущем еще больше будет увеличиваться. Экономики России и Азербайджана с каждым годом становятся все более крепкими, это создает хороший
