CC BY
163
ОТГРАНИЧЕНИЕ ПРИСВОЕНИЯ И РАСТРАТЫ ОТ ИНЫХ ДЕЯНИЙ: ВОПРОСЫ УГОЛОВНО-ПРАВОВОЙ КВАЛИФИКАЦИИ
И.В. Упоров, д-р ист. наук, канд. юрид. наук, профессор Г.А. Городенцев, канд. юрид. наук Краснодарский университет МВД России (Россия, г. Краснодар)
DOI:10.24412/2500-1000-2021-2-3-119-123
Аннотация. Исследуются некоторые актуальные для следственно-судебной практики вопросы квалификации деяний, содержащих признаки присвоения и растраты как разновидности хищений чужого имущества, при этом акцент делается на отграничении указанных преступлений от мошенничества и кражи. Отмечается, одним из важнейших действий при квалификации является установление наличия или отсутствия корыстной направленности деяния, полномочий у виновного распоряжаться вверенным имуществом, возможностей реализовать такие полномочия. Свои суждения авторы иллюстрируют примерами из правоприменительной практики.
Ключевые слова: присвоение, растрата, хищения, чужое имущества, обмен, мошенничество, кража, следственно-судебная практика.
Присвоение и растрата как имущественные преступления (хищения чужого имущества, вверенного виновному) нередко представляют собой непростые вопросы с точки зрения их отграничения от иных как общественно опасных деяний, так и от непреступных действий. Так, в литературе отмечается, что, например, вопрос отграничения присвоения чужого имущества от мошенничества «стал одним из проблемных» не только на начальном этапе движения уголовного дела, но также и в высоких судебных инстанциях [1, с. 239]. В свое время известный отечественный правовед И.Я. Фойницкий, сопоставляя составы этих деяний (присвоение, растрата и мошенничество), указывал на такой общий признак, как обман, что как раз создавало сложности для дознавателей, следователей и судей [2, с. 257].
Но в правоприменительной практике приходится сравнивать присвоение (растрату) не только с мошенничеством, но и с другими составами преступлений. Так, говоря об отграничении присвоения и растраты (ст. 160 УК РФ [3]) от состава кражи чужого имущества (ст. 158 УК РФ), следует заметить, что основное отличие заключается в том, что при присвоении преступник завладевает имуществом, которое вверено ему для хранения, ремонта, обработ-
ки, перевозки, временного пользования и т.д., а значит, данное имущество находится в его правомерном владении (либо виновный в силу служебного положения наделен правом отдавать распоряжения по поводу использования данного имущества, и которое посредством таких распоряжений также находится в его ведении). Переход от правомерного владения к неправомерному и характеризует момент совершения преступления. При простом удержании - это момент, когда преступник должен был возвратить (либо использовать по назначению) вверенное ему имущество, но не сделал этого (при растрате специфика в том, что совершение преступления имеет место в момент отчуждения или потребления имущества). Разумеется, при этом должны быть все другие объективные и субъективные признаки хищения.
Общий признак этих преступных деяний против собственности состоит в обращении виновным в свою пользу или пользу других лиц имущества посредством незаконного использования правомочий, которыми он наделен в отношении этого имущества. В этой связи следует заметить, что, как правило, передача имущества во владение и правомочия субъекта в отношении этого имущества оформляются со-
ответствующими документами. Вообще в судебной практике неоднократно отмечалось, что присвоение и растраты отличаются от кражи тем, что виновный использует имеющиеся у него полномочия, делегированные ему в отношении похищаемого имущества. К таким лицам относятся экспедиторы, агенты по снабжению, продавцы, кассиры, заведующие складами и пр. Если же лицо выполняет только функцию транспортировки чужого имущества без иных правомочий в отношении последнего (водители, трактористы, комбайнеры и т.п.), то безвозмездное изъятие такого имущества расценивается как кража. Однако в уголовно-правовой литературе высказывается мнение на неправильность такого подхода при квалификации указанных деяний как кражи.
Так, Б.В. Волженкин считает, что «данный критерий не основан на сути возникающих правовых отношений» [4, с. 399]. И. Клепицкий в этой связи считает, что этот критерий «становится особенно уп-речным в современных условиях, когда форма подобных отношений в большей степени определяется не предписанием власти, а взаимным волеизъявлением сторон» [5, с. 11]. В данном случае, как нам представляется, при решении вопроса о квалификации действий водителей, вывозящих зерно на комбайне на элеватор, следует иметь в виду следующее. Факт наличия или отсутствия документа, подтверждающего полномочия водителя возить зерно, не является решающим, и может играть роль лишь с точки зрения процессуальных возможностей доказывания в случае рассмотрения дела в суде, поскольку, как известно, в соответствии с нормами гражданского права, сделки могут заключаться и устно (ст. 159 ГК РФ). Если водитель берет зерно для перевозки по устной договоренности с уполномоченным на то лицом (например, бригадиром), то мы полагаем, что в этом случае зерно ему вверяется, оно становится вверяемым имуществом. И соответственно если водитель в дальнейшем доставляет зерно не на элеватор, как было условлено из устной договоренности, а распоряжается им по своему усмотрению, то имеет место присвоение и
(или) растрата. Однако если у водителя имелся заранее определенный умысел на хищение, а договоренность использовалась лишь как средство фактического изъятия имущества, то действия необходимо квалифицировать как кражу, поскольку здесь налицо тайность похищения, поскольку окружающие, хотя и видят, как водитель увозит зерно, но в их сознании укладывается, что он делает это законно.
Вот пример из практики. Б. и А. были признаны виновными в совершении присвоения и растраты дизельного топлива. Являясь соответственно резервным машинистом и помощником резервного машиниста они, заступив на смену в локомотивном депо, получили тепловоз для технического обслуживания и обнаружили излишек топлива, который и похитили. Здесь следствие и суд совершенно правильно квалифицировали деяния как присвоение, поскольку имущество оказалось у них на законном основании и получило статус вверенного [6]. Кроме того, присвоение либо растрата от кражи отличается тем, что виновный использует имеющиеся у него правомочия в отношении похищаемого им имущества. Поэтому хищение, совершенное лицом, не обладающим определенными правомочиями по распоряжению, управлению, доставке или хранению имущества, но имеющим к нему доступ в связи с порученной работой, выполнением служебных обязанностей, учебным процессом либо в связи с близкими отношениями с потерпевшим, подлежит квалификации как кража. В этой связи в правовой литературе отмечается, что почти половина квартирных краж совершается лицами, знающими потерпевших: соседями, родственниками и их знакомыми, сослуживцами, приятелями, случайно встреченными земляками, сожителями, временными квартиросъемщиками, женщинами, оставленными на ночлег, домработницами, репетиторами. Одним из условий, способствующих совершению краж имущества граждан, называют и неразборчивость последних в связях, что, в конечном счете, создает преступнику возможность доступа к этому имуществу, но не превращает его хищение в присвоение
или растрату [7, с. 308]. В этом контексте Пленум Верховного Суда России в 2017 г. указал, что «в случаях, когда лицо похитило безналичные денежные средства, воспользовавшись необходимой для получения доступа к ним конфиденциальной информацией держателя платежной карты (например, персональными данными владельца, данными платежной карты, контрольной информацией, паролями), переданной злоумышленнику самим держателем платежной карты под воздействием обмана или злоупотребления доверием, действия виновного квалифицируются как кража» [8].
О том, насколько научные положения при решении вопроса отграничения присвоения (растраты) от смежных преступлений сообразны с правоприменительной практикой, свидетельствует следующий пример. Московским областным судом П. осуждена по ч. 3 ст. 158 УК РФ за то, что она, работая заведующей складом на предприятии в г. Подольске, систематически похищала находившийся у нее на складе спирт и выдавала его без документального оформления для личных целей другим лицам, расхитив таким образом 275 литров спирта. Президиум Верховного суда РФ оставил без удовлетворения протест заместителя прокурора Российской Федерации, в котором ставился вопрос о переквалификации действий П. на ч. 1 ст. 160 УК РФ. В протесте Председателя Верховного Суда РФ вновь был поставлен вопрос о переквалификации действий П. на ч. 1 ст. 160 УК РФ. Пленум Верховного Суда РФ нашел, что П. необоснованно признана судом виновной в хищении, предусмотренном ст. 158 УК РФ. По смыслу закона для обвинения в хищении необходимо установить, что виновный обратил в свою пользу или в пользу других лиц вверенные ему ценности. Между тем, из материалов дела видно, и это признано установленным в приговоре, что действия П., приведшие к образованию недостачи в количестве 275 литров спирта, выразились в том, что она отпускала спирт со склада без оформления соответствующих документов, не списывая с ее подотчета. На предварительном следствии и в суде П. показа-
ла, что она выдавала спирт руководящим работникам предприятия, а сама при этом спирт не похищала. Отпуская спирт без оформления в установленном законом порядке, она при этом вела внутренний учет. Эти объяснения П. не находят подтверждение ни в показаниях свидетеля Р., ни в показаниях руководящих работников завода. Никто из допрошенных по делу свидетелей не подтвердил, чтобы П. выдавала спирт без соответствующих документов. Содеянное П., выразившееся в бездокументальном отпуске указанным лицам, не содержит признаков кражи с ее стороны, а образует состав растраты и было необоснованно расценено судом как преступление, предусмотренное ст. 158 УК РФ. Учитывая изложенное, Пленум Верховного Суда РФ постановил постановление Президиума Верховного суда Российской Федерации в отношении П. отменить. Действия П. с ч. 3 ст. 158 УК РФ переквалифицировать на ч. 1 ст. 160 УК РФ [9].
Мы можем добавить, с учетом предшествующих наших рассуждений, что у П. в ее ситуации в принципе не могло быть состава кражи по отношению к спирту, поскольку для нее спирт имел статус вверенного имущества, а вверенное имущество нельзя украсть - его можно похитить либо путем присвоения либо путем растраты. Если же вверение имущества происходит на основе не письменного, а устного соглашения, то в таких ситуациях, на наш взгляд, на первый план выходит субъективный признак, а именно выяснение момента появления умысла на хищение - до фактического отчуждения имущества (как, например, в приведенном ранее примере с зерном) или после такого фактического отчуждения. В первом случае имущество не является вверенным, поскольку после фактического отчуждения оно является уже похищенным (разумеется, с момента возможности виновным распорядиться им по своему усмотрению) и соответственно деяние - кража, во втором случае имущество имеет статус вверенного имущество и соответственно деяние - присвоение и (или) растрата. На такого рода обстоятельства указывается в литературе [10; 11; 12].
Далее, не всегда однозначно трактуются признаки присвоения вверенного имущества с одной стороны, и самоуправства - с другой стороны (ст. 313 УК РФ). В этом смысле характерен следующий пример. Д. был обвинен в присвоении вверенного имущества, совершенным с использованием своего положения по п. «в» ч. 2 ст. 160 УК РФ (в редакции до 16 декабря 2003 г.). Фабула состояла в следующем. Являясь собственником кафе в г. Сочи, Д. по устной договоренности разрешил потерпевшему П. вести в кафе музыкальную программу с оплатой 150 рублей в конце каждого рабочего вечера в течение двух дней взамен постоянного музыканта, который и предложил на время своего отсутствия своего знакомого П. При этом П. расположил в кафе собственное музыкальное оборудование. Спустя два дня П. потребовал оплатить его труд согласно договоренности, однако Д. отказался сделать это и дал П. лишь одну треть суммы от оговоренной ранее, и при этом сказал, чтобы П. отработал и третий день ввиду отсутствия постоянного музыканта. Однако П. отказался, поскольку его не устроили денежные отношения, и попытался забрать свое музыкальное оборудование. Однако Д. запретил ему сделать это, сославшись на то, что он как руководитель кафе имеет право временно оставить у себя инструменты. В результате последовавшего конфликта П. был причинен вред здоровью средней тяжести, а инструменты так и не были отданы. Рассмотрев дело, суд счел Д. виновным в причинении вреда здоровью. Однако его действия, квалифицированные следствием как присвоение вверенного имущества, переквалифицировал на самоуправство (ч. 1 ст. 313 УК РФ), указав при
этом, что доказательств о наличии у Д. корыстных мотивов, желания обогатиться за счет чужого музыкального оборудования не обнаружено. Причиненный же П. ущерб ввиду того, что инструменты были средством его заработка, должен рассматриваться в порядке гражданского судопроизводства [13].
Как видно, при отграничении присвоения вверенного имущества и самоуправства необходимо в первую очередь выявлять наличие или отсутствие корыстного умысла у виновного. В этой связи нужно также заметить, что при совершении присвоения и растраты имеет место злоупотребление доверием, под которым следует понимать использование доверительных отношений с лицом, правомочным совершать сделки с имуществом (правом на имущество) с целью обращения его в свою пользу или пользу третьих лицо, однако законодатель при этом не придает злоупотреблению доверием (как и обману) самостоятельного уголовно-правового значения, как, например, при мошенничестве или при причинении имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием, что, собственно, наиболее часто и создает сложности при уголовно-правовой квалификации. Поэтому важно подчеркнуть, что при присвоении и растрате умысел виновного использовать обман или злоупотребление доверием возникает до правомерной передачи имущества деятеля. При отграничении присвоения и (или) растраты от кражи важнейшим критерием является субъективный фактор - необходимо выяснять момент появления умысла на хищение - до фактического отчуждения имущества или после такого фактического отчуждения.
Библиографический список
1. Плохова В.И. Ненасильственные преступления против собственности. - СПб.: Юридический центр Пресс, 2003.
2. Фойницкий И.Я. Мошенничество по русскому праву. - СПб., 1871.
3. Уголовный кодекс Российской Федерации" от 13.06.1996 N 63-Ф3 (ред. от 30.12.2020) // СПС "КонсультантПлюс" (дата обращения: 25.02.2021 г.).
4. Практический комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации // Под общей ред. Х.Д. Аликперова, Э.Ф. Побегайло. - М.: Норма, 2001.
5. Клепицкий И. «Вверенное имущество» в уголовном праве // Законность. - 1995. -№12. - С. 10-13.
6. Архив Октябрьского районного суда г. Краснодар. Дело № 1-362/2013 г.
7. Ривман Д.В., Устинов В.С. Виктимология. - СПб., 2000. - С. 303-310.
8. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 30.11. 2017 г. № 48 "О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате" // СПС "КонсультантПлюс" (дата обращения: 25.02.2021 г.).
9. Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. - 2003. - №2. - С. 24-25.
10. Кадников Г.Г., Карпова Н.А. К вопросу отграничения краж от иных преступлений против собственности // Вестник Московского университета МВД России. 2020. - №6. -С. 123-127.
11. Рогава И.Г., Тарасенков Д.П. Отграничение кражи от смежных составов // Международный журнал гуманитарных и естественных наук. - 2018. - № 12-1. - С. 115-117.
12. Эриашвили Н.Д. Объективные признаки присвоения и растраты // Вестник Московского университета МВД России. 2015. № 9. С. 227-238.
13. Архив Хостинского районного суда г. Сочи. Дело № 1-184/2011 г.
RESTRICTION OF ASSIGNMENT AND EXPENSE FROM OTHER ACTS: ISSUES OF
CRIMINAL LEGAL QUALIFICATION
I.V. Uporov, Doctor of Historical Sciences, Candidate of Law Sciences, Professor G.A. Gorodentsev, Candidate of Law Sciences Krasnodar University of the Ministry of Internal Affairs of Russia (Russia, Krasnodar)
Abstract. The article examines some topical issues for the investigative and judicial practice of qualifying acts containing signs of appropriation and embezzlement as a variety of theft of someone else's property, with the emphasis on delimiting these crimes from fraud and theft. It is noted that one of the most important actions during qualification is to establish the presence or absence of the selfish orientation of the act, the authority of the guilty party to dispose of entrusted property, the ability to exercise such authority. The authors illustrate their judgments with examples from law enforcement practice.
Keywords: appropriation, embezzlement, embezzlement, other people's property, exchange, fraud, theft, investigative and judicial practice.
