CC BY
138Палеоросия. Древняя русь: во времени, в личностях, в идеях
№2 (10)
2018
oG^
страницы 103—124
DOI: 10.24411/2618-9674-2018-10030
Грузнова Е. Б.
отечественные традиции законотворчества от Закона Русского до Уложения 1649 г.
Несмотря на постоянный интерес исследователей к истории создания отдельных правовых актов допетровской России, процедура законотворчества как таковая редко становится предметом специального рассмотрения. Вместе с тем, имеется достаточно свидетельств источников о практике инициирования, обсуждения, утверждения, распространения и популяризации правовых документов практически на всём протяжении русской истории. Их сравнительный анализ позволяет говорить о традиционно соборном характере отечественной законотворческой деятельности, основанной на тесном сотрудничестве княжеской и церковной власти, представителей знати и земства.
До недавнего времени преобладали две точки зрения на источник права в древний период русской истории: это либо вече, если речь идёт о Северо-Западной Руси, либо князья для остальной восточнославянской территории. Однако более взвешенным представляется третье мнение, согласно которому законодательство «возникает в результате коллективной творческой деятельности всего общества. На него влияет активность всех социальных групп, партий, органов власти».1
Однако творческая деятельность в сфере права возникает не на пустом месте, но прилагается к какой-то уже сложившейся практике, независимо от того, кодифицирована ли она или существует как некая общепризнанная исходная данность, не требующая письменной фиксации. В любом случае реальное изменение этой практики происходит лишь тогда, когда новые правовые нормы становятся частью традиции принимающего их сообщества или его новой традицией, замещающей отвергнутые обычаи.
Правовые традиции Русского государства также первоначально складывались на основе многовековой законодательной практики государствообразующих народов. Ещё в VI в. Прокопий Кесарийский свидетельствовал, что у обитавших к северу от Дуная славян и антов «вся жизнь и законы одинаковы».2 А автор недатированной части Повести временных лет утверждал, что, как и у других народов, у которых вместо писаного закона действовали обычаи предков, обитатели Великой Скифии «имяху бо обычаи свои, и законъ отець своих и преданья, кождо свой нрав... не в^дуще закона Божия, но творяще сами соб£ законъ».3
Первая из известных ныне письменных фиксаций отечественного закона также упоминается в Повести временных лет в связи с событиями 907-911 гг., когда при заключении международного договора потребовалось сослаться на некоторые положения Русского закона (907 г.) или Закона русского (911 г).4 Не останавливаясь здесь на давней, но бесперспективной, на наш взгляд, дискуссии о том, существовал ли этот закон в письменном виде до переговоров с греками или это была его
1 Желонкина Е.А. Законотворческая техника в России XVII-XIX веков. М., 2015. С. 3.
2 Прокопий из Кесарии. Война с готами. М., 1950. С. 298 (Кн. VII (III), гл. 14, § 22).
3 Повесть временных лет. СПб., 2007. С. 10-11.
4 Там же. С. 17-18.
первая кодификация, отметим лишь, что необходимость совмещения в тексте договора русских и византийских норм неизбежно обогащала отечественную практику законотворчества новым опытом как с точки зрения содержания правовых актов, так и в отношении процедуры их подготовки, утверждения и использования. Не случайно исследователи обычно связывают появление в так называемых варварских государствах единого писаного закона именно с распространением влияния Римской империи вообще и с процессами христианизации в частности. Но есть и другая точка зрения, согласно которой благодаря христианству «смысл юридического норматива стал дополняться нравственным содержанием», сам же норматив существовал и в дохристианский период, развиваясь от обычного права к писаному праву правителя, впоследствии облагороженному требованиями религии.5 Таким путём появилось право Римской империи, ставшее основой законодательства христианских стран, а позже право империи Чингизидов, с той лишь разницей, что там нравственное начало задавало не христианство, а ислам.6
В Восточной Европе переход на новый по сравнению с законами отцов этап, судя по всему, был связан с призванием варяжских князей, поскольку именно их летописец представляет в качестве опоры правового устройства общества. Местные жители «почаша сами в соб£ волод^ти, и не б£ в нихъ правды, и въста родъ на родъ, и быша в них усобиц^, и воевати почаша сами на ся. И р£ша сами в себ£: «Поищемъ соб£ князя, иже бы волод^лъ нами и судилъ по праву». И идоша за море къ варягомъ, к руси... Р£ша русь, чюдь, слов^ни, и кривичи и вси: «Земля наша велика и обилна, а наряда в ней н£тъ. Да поид^те княжить и волод^ти нами»».7 Откликнувшийся на их призыв Рюрик начинает устанавливать «наряд» с рассадки по городам мужей княже-го рода, ибо мужи некняжего рода сами по себе управлять не могли, как это следует из заявления Олега Аскольду и Диру под 882 годом. Тем не менее инициаторами то ли формирования, то ли восстановления разрушенной системы, в которой нарядом земли и судом занимается князь, летописец называет ряд племён, призвавших варягов, что само по себе предполагает какой-то обмен мнениями и принятие общего решения (И. Я. Фроянов не случайно полагает, что это происходило на вечевом сходе8). Таким образом, уже на начальном этапе формирования Русского государства мы обнаруживаем одинаково необходимое участие в конституирующей деятельности как князя, так и общества, на которое распространяются принятые нормы.
Проявление этого правила в отношении основных принципов государственного устройства можно обнаружить и в последующем. В период совместного управления Русской землёй потомки Ярослава в ситуациях, требовавших внесения каких-то изменений в это коллективное управление, собирались на княжеские съезды для принятия совместного решения. В 1096 г. Святополк Изяславич и Владимир Всеволодович предложили Олегу Святославичу прийти в Киев «на столъ отець наших и д£дъ наших, яко то есть старейшей град въ земли во всей», «да порядъ положимъ о Русьст^й земли пред епископы, и пред игумены, и пред мужи отець нашихъ, и пред людми градьскыми, да быхом оборонили Русьскую землю от поганых», что вызвало возмущение Олега, полагавшего, что «н£сть мене л£по судити епископу, ли игуменом, ли смердом».9 В 1100 г. те же три старших князя, но уже при посредничестве только своих мужей осуществили передел княжеских столов между Давыдом Игоревичем
5 Желонкина Е. А. Законотворческая техника в России XVП-XIX веков. С. 9.
6 Почекаев Р. Ю. Право Золотой Орды. Казань, 2009. С. 5-68.
7 Повесть временных лет. С. 13
8 Фроянов И. Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 67.
9 Повесть временных лет. С. 96-97.
и обиженными им младшими князьями, а в 1102 г. при участии и по настоянию представителей Новгорода и Владимира был изменён договор о распределении этих столов между двумя княжескими ветвями.10 Когда в 1211г. на пороге смерти великий князь Всеволод Юрьевич захотел разделить свои владения между сыновьями — великое княжение Владимирское старшему Константину, а Ростов Юрию, — но столкнулся с претензией Константина на оба стола, он созвал на совет своих бояр, иерархов и представителей других сословий (в минималистичном варианте только бояр и епископа) и при всех людях лишил непокорного наследника великого княжения в пользу
Юрия.11
Тот же принцип можно наблюдать и на рубеже ХУ1-ХУП в., когда после прекращения династии Рюриковичей приглашение на царский престол родоначальников новых династий — Бориса Годунова, Василия Шуйского, королевича Владислава, Михаила Романова — происходило с реальным или мнимым соблюдением принципа всенародного избрания. Во всяком случае, в выписке из приговора земского собора об избрании Михаила Романова на царский престол в феврале 1613 г. указано, что «Московского государства бояре и воеводы и всяких чинов всякие люди, которые в то время были на Москве, писали во все городы всего великаго Российскаго государства к митрополитам, и к архиепископам, и епископам, и к архимаритам, и игуменам, и ко всему освященному собору, и к боярам, и воеводам, и к дворянам, и к гостям, и к посадским, и ко всяким служилым и жилецким людям, чтоб изо всех городов всего великаго Российскаго царствия изо всяких чинов послали к Москве, для земска-го совета и для государскаго обиранья, лучших и разумных людей, и с их бы земска-аго совета выбрати на Владимирское и на Московское и на Новгородское государства, и на царства Казанское и Астраханское, и Сибирское, и на все великия Российския государства государем царем и великим князем, всея Русии самодержцем, кого Бог даст...», а после избрания «бояре, и окольничие, и чашники, и стольники, и дворяне большие, и дьяки, и всяких чинов люди крест ему, великому государю целовали по записи, какова по совету всей земли уложена; а дворян и детей боярских, и всяких служилых и дворовых людей, и голов стрелецких, и гостей, и атаманов, и стрельцов, и казаков и посадских людей к крестному целованью приводили бояре и диаки, роз-делясь порознь, по статьям, по тем же записям».12
Довольно много информации о законотворческой деятельности в начальный период Русского государства связано с именем князя Олега, который «нача городы ставити, и устави дани слов^ном, кривичемъ и мери, и устави варягомъ дань даяти от Новагорода гривенъ 300 на л£то, мира д£ля, еже до смерти Ярославле даяше ва-рягомъ».13 Если источники не содержат сведений о подробностях уставления Олегом даней, то само слово «устави» указывает скорее на единоличный характер этой деятельности, осуществлявшейся на основе тех полномочий, которые князья получили в момент призвания. Более сложная схема прослеживается в сообщениях Повести временных лет под 907-911 гг.14 Из них видно, что Олег руководил переговорами о заключении мирного акта — именно он «запов^да» условия договора с укладами на города, по которым сидели «велиции князи, под Олгом суще». При этом греки со своей стороны выдвинули условие, «да запретить князь словомъ своим приходя-щимъ Руси зд£, да не творять пакости в сел£х в странй нашей». Таким образом, Олег
10 Там же. С. 116-117.
11 ПСРЛ. Т. 25. М.; Л., 1949. С. 108; Т. 10. СПб., 1885. С. 63-64.
12 Памятники российского права. В 35 т. Т. 3. Памятники права Московского государства: учебно-научное пособие. Кн. 2. М., 2014. С. 233-234.
13 Повесть временных лет. С. 14.
14 Там же. С. 17-18.
был уполномочен выдвигать требования от имени великих князей Руси, а греки были уверены в том, что он может давать указания своим соотечественникам. Текст договора показывает, что гарантии его соблюдения давал не только Олег за себя и «сущих подъ рукою наших князь светлых», но и посланные на подписание мужи тех самых светлых князей: «по закону и по покону языка нашего, не преступити нам, ни иному от страны нашея от уставленых главъ мира и любви». Интересно, что по возвращении эти мужи отчитались о ходе и результатах заключения договора непосредственно перед Олегом, а не перед своими князьями. Таким образом, Олег выступал от имени князей, а мужи — от имени подвластного этим князьям населения. По сути, мы видим здесь работу такого же представительного органа как земские соборы эпохи централизованного государства. Только решения последних скреплялись крестным целованием со стороны гарантов, а в данном случае русская сторона — как Олег, так и «мужи его по Рускому закону, кляшася оружьем своим, и Перуном, богом своим, и Волосомъ, скотьемъ богомъ, и утвердиша миръ». Когда же потребовалось письменно закрепить проработанные и апробированные за пять лет детали и механизмы реализации утверждённых в 907 г. принципов, это делали уже только мужи, «иже послани от Олга, великого князя рускаго, и от вс£х, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояръ... похот^ньем наших великих князь и по повелению от вс£х иже суть под рукою его сущих Руси». Таким образом, условия мира подписали представители уже не только князей, но и бояр, причём по решению всего общества.
Такая же общность прослеживается при заключении договора с греками в результате похода 944 г., когда князь Игорь «созва дружину, и нача думати, и повода имъ р£чь цареву», а затем «послуша их» и, приняв предложение греков, вернулся домой, после чего стороны направили друг к другу послов. Царь Роман «созва боляре и сановники», перед которыми говорили «от рода рускаго сълы и гостье, Иворъ, солъ Игоревъ, великаго князя рускаго, и объчии сли..., послании от Игоря, великого князя рускаго, и от всякоя княжья и от вс£хъ людий Руския земля». Среди этих общих послов летопись перечисляет представителей 24-х конкретных лиц и 26-ти купцов, которые должны были «створити любовь съ самими цари, со вс£мь болярьствомъ и со вс£ми людьми гречьскими на вся л£та, донде же съяеть солнце и весь миръ стоить. И иже помыслить от страны руския разрушити таку любовь, и елико ихъ крещенье прияли суть, да приимуть месть от Бога Вседержителя, осуженье на погибель въ весь в£къ в будущий; и елико ихъ есть не хрещено, да не имуть помощи от Бога, ни от Перуна, да не ущитятся щиты своими, и да посйчени будуть мечи своими, от стрйлъ и от иного оружья своего, и да будуть раби въ весь в£къ в будущий».15 Таким образом, с обеих сторон субъектами договора выступали правители, знать и граждане, а гарантами — божественные силы, тогда как подписанты подтверждали лишь истинность написанного, его соответствие принятым решениям.
Относительно заключения мира в 971г. также сохранились данные о совещании князя с дружиной. «Равно другаго свйщанья, бывшаго при Святослав^, велицймь князи рустймь, и при Св£нальд£», Святослав утвердил на этом совещании свою роту о мире с царями и всеми их людьми «и иже суть подо мною Русь, боляре и прочии, до конца в£ка... Да аще инъ кто помыслить на страну вашю, да и азъ буду проти-венъ ему и борюся с нимъ. Яко же кляхъся ко царемъ гречьскимъ, и со мною боляре и Русь вся, да схранимъ, правая съвйщанья... азъ же и со мною и подо мною.».16 Таким образом, независимо от круга участвовавших в обсуждении условий мира, эти
15 Повесть временных лет. С. 23-24, 26.
16 Там же. С. 34.
условия становились обязательными для всей Руси, но их гарантом в данном случае выступал только князь — возможно, в силу того, что именно он был инициатором нарушения мира.
Из договоров Новгорода с зарубежными государствами конца XII — XV вв. видно, что и в последующий период международные акты заключались князем (или его наместником) совместно с другими гарантами — владыкой, посадником, тысяцким, старостами, купцами и даже всеми новгородцами.17 Но если князь не участвовал в процедуре, то за весь Новгород обычно целовали крест и прикладывали руку и печать посадник и тысяцкий, как в 1326 г. с Норвегией, или в 1372 г. с немецким купечеством, или в 1436 г. с ганзейскими городами.18 То есть процедура в целом сохранялась, но её полноправными участниками теперь стали и иерархи русской церкви, а основными подписантами могли выступать выборные лидеры некняжеского достоинства.
Существенно, что в период от призвания варягов до крещения все нормотвор-ческие и управленческие действия, кроме заключения договоров с греками, князья или посланные ими наместники совершают единолично, как княгиня Ольга при устав-лении уроков и погостов по Мсте и Лузе или Добрыня при установке идола Перуна в Новгороде. Единственное совместное решение, но принятое лишь старцами и боярами, без участия князя, связано с метанием жребия о жертве в 983 г.19 В законотворчестве же очередным коллективным действом стал выбор веры, когда «созва Воло-димеръ боляры своя и старци градьский», которые присоветовали отправить мужей на изучение вер — «и бысть люба рйчь князю и всймъ людемъ; избраша мужи добры и смыслены, числом 10». По возвращении посланных князь снова созвал «боляры своя и старца» и приказал: «Скажите пред дружиною». И далее летописец рисует картину, которая хорошо известна по эпохе земских соборов — собравшиеся заслушивают доклад о результатах изучения вер, а одна из групп участников — бояре — ссылается на уже имевшийся отечественный опыт жизни в христианстве, связанный с именем княгини Ольги, т. е. на прецедент, дополнительно склонивший чашу весов в пользу православия.20
Практика выстраивания различных сфер жизни совместно с дружиной, к которой, согласно сообщению летописи о пирах, принадлежали бояре, гриди, сотские, десятские и нарочитые мужи, была нормой древней Руси на всех этапах её существования, а не только при князе Владимире, который «любя дружину, и с ними думая о строи земленйм, и о ратехъ, и о уставй земленйм...».21 Интересно, что попытка единоличного введения князем нового вида наказаний за разбой по совету епископов без привлечения общественности не увенчалась успехом, а решение о возврате к отвергнутому «устроенью отьню и дйдню» — вирам, принималось уже совместно епископами и старцами, князь же утвердил их предложение («Тако буди») и обеспечил его выполнение.22 Относительного этого летописного сюжета И. П. Медведев, указав, что «исследователи видели в нем попытку греческого духовенства ввести на Руси действие византийского уголовного права», предположил, что «греческое духовенство могло воспользоваться усилением разбойничества как предлогом с целью распространить на ставшую христианской Русь действие «византийского закона»».23 Однако норма, определявшаяся Кормчей книгой, в тот момент оказалась неприемлемой для реалий
17 ГВНП. М.; Л., 1949. № 28-78. С. 55-136.
18 Там же. №39, 43, 67. С. 69, 76-79, 110-112.
19 Повесть временных лет. С. 38.
20 Там же. С. 48-49.
21 Там же. С. 56.
22 Повесть временных лет. С. 56.
23 Медведев И.П. Правовая культура Византийской империи. СПб, 2001. С. 293.
восточнославянской жизни, поэтому так легко и нашёлся повод, признанный и духовенством, и старцами достаточным для её отмены — возможность использования вир для покрытия военных расходов.
На религиозном направлении после принятия судьбоносного решения о крещении Руси князь Владимир обычно единолично или с привлечением лишь церковных иерархов и своей семьи распоряжается введением новшеств и устройством церкви. Митрополит Иларион в «Слово о Законе и Благодати» прямо указывает на практику совещаний князя с епископами-греками по поводу изменения законодательства: «Ты же съ новыими нашими отьци кпископы сънимаiася часто, съ мъногымь съм^реникмь съв^щаваашесА, како въ чьловйцихъ сихъ, новопознавъшиихъ Господа, законъ оуставити».24 Именно «в совместной законодательной деятельности светской и церковной власти», по наблюдению И. С. Чичурова, Иларион видел сходство правления Владимира и Константина Великого.25
О той же практике говорит и «Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных», сохранившийся в списках XIV-XIX вв.26 Судя по информации, содержащейся в первых статьях памятника, десятину на нужды церкви князь Владимир ввёл единолично, одновременно с созданием церкви Богородицы, а инициатором принятия самого Устава был митрополит Киевский (Михаил, либо Леон), который представил князю Номоканон, регулирующий сферу церковного суда. Ознакомившись с этим документом и обнаружив, что «не подобает сих тяж и судов судити князю, ни бояром, ни судьям его», Владимир «сгадав аз со своею княгиною Анною и со своими детьми, дал есмь святой Богородици и митрополиту и всем епископом. А ты не ступають ни дети мои, ни внуци мои, ни род мои в люди церковныя и во все суды. И по всем городом дал есмь, и по погостом, и по свободам, где крестьяне суть. А кто вступит на мое дание, суд мне с тем пред богом, а митрополиту проклинати его сбором».27
Исследователи напрасно, на наш взгляд, искали причину издания Устава от имени князя и его семьи исключительно в ориентации на византийский образец отношений между царём и церковью и в гипотетичном соглашении с Анной «как представительницей византийского императора — номинального главы восточной православной церкви — о патронате князя над церковной организацией».28 Ведь ещё до принятия христианства суд на Руси был прерогативой князя, который мог делегировать и судебные полномочия, и доходы от судебных пошлин полностью или частично своим представителям. Церковные иерархи в данном случае выступали именно такими представителями в отношении одной из сфер жизни, поэтому князю не требовалось обеспечивать своё решение поддержкой кого-либо кроме своей супруги и своих наследников, которые, вопреки мнению Ю. В. Оспенникова, являлись гарантами этого акта не только после смерти Ярослава, но и при его жизни.29 По той же причине и его сыну Ярославу понадобилось «по данию отца своего» лишь подтвердить вместе с митрополитом Иларионом соответствие этого решения требованиям Номоканона, добавив в число его потенциальных нарушителей наряду с представителями княжеского рода («или сынове мои, или внуци мои, или правнуци мои, или от рода моего
24 Митрополит Иларион. Слово о Законе и Благодати. М., 2011. С. 98-99.
25 Чичуров И. С. Политическая идеология средневековья (Византия и Русь). М., 1991. С. 134.
26 Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. М., 1976. С. 12-84.
27 Российское законодательство X-XX веков. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М., 1984. С. 140, 148.
28 Там же. С. 144, 153.
29 Памятники российского права. В 35 т. Т. 1. Памятники права древней Руси: учебно-научное пособие. М., 2013. С. 463.
кто») также бояр, с угрозой, помимо проклятия «от святых отець», «судивше, казнити по закону».30 Добавление, видимо, было связано с выявившимися проблемами, поскольку и в списках Синодальной редакции Устава Владимира дополнительно указано: «И своим тиуном приказываю церковнаго суда не обидети, ни судити без вла-дычня наместника»31. По наблюдению Ю. Г. Алексеева, впоследствии рязанские князя также выдавали свои грамоты церкви по согласованию со своими сородичами, боярами и владыкой (как Олег Иванович Ольгову монастырю в 1371 г.), а тверские — по их «печалованию».32
Спустя несколько столетий для принятия очередного документа для регулирования церковной жизни (Стоглава) и утверждения новых гражданских установлений царь привлечёт к совместному действу со «всем освященным собором» своих любимых князей и бояр, воинов и всё православное христианство, то есть существенно расширит участие в процессе принятия законов разных слоёв общества. Это отчасти напоминает ситуацию, демонстрируемую Уставом великого князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых, дошедшим в двух изводах второй половины XIV — второй половины XV вв., но датируемым обычно последней четвертью XII в. или первой четвертью XIII в.33 Согласно тексту акта, он также принимался по решению самого князя, усомнившегося в правильности своих судебных решений по ряду вопросов, относившихся к ведению церкви, и поручившего в дальнейшем заниматься ими своим епископам.34 Но процедура составления части документа, по-свящённой распределению доходов от суда и мерил между митрополитом Киевским, Новгородским епископом, старостой церкви Ивана на Опоках и всем Новгородом, потребовала созвать 10 сотских, старосту Болеслава, бирича Мирошку, Иванского старосту Васяту и принять решение лишь после обсуждения «с владыкою, и с своею княгынею, и с своими боляры, и с десятию сочьскыми, и с старостами».35 Здесь дело не в «контаминации княжеских и вечевых институтов», как полагал Ю. Г. Алексеев,36 а в том, что решение разных задач достигалось посредством разных процедур.
Совместность действий князя и церкви в области устройства церковной жизни при участии княжих мужей прослеживается в Смоленских уставных грамотах 11361150 гг., посвящённых выделению и устройству Смоленской епархии. В данном случае очевидно, что светская и церковная власть утверждают каждая свой правовой акт, которые как бы взаимодополняют друг друга. В грамоте князя Ростислава Мсти-славича 1136 г. сказано: «2. Приведох епископа Смоленску, здумав с людьми своими, по повелению отца своего святого, еже хотев при животе своем сътворити, (и)но есть (зд)е первее сего не бывало епископьи». Сопровождающая её грамота епископа Ма-ноила подтверждает: «1. Се яз, худый и грешный и недостойный епископ Маноил с благородным и христолюбивым князем моим Михаилом утвержаеве, еже написана, утвержена и сотворена о благодати и благословением святого духа поставлеником моим митрополитом русским кир Михаилом при благоверном и христолюбивем князи моем кир Михаил(е) и утвердил устав церковный именем Ростислав, по отца своего святого молитвы и по повелению его уставил есть епископью Смоленьскую».37 В памятниках эпохи земских соборов XVI-XVII вв. это раздельное участие разных
30 Российское законодательство X-XX веков. Т. 1. С. 168, 170, также 189, 192-193.
31 Там же. С. 149.
32 Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III: Традиции и реформа. СПб., 2001. С. 91-92.
33 Российское законодательство X-XX веков. Т.1. С. 254.
34 Там же. С. 159.
35 Там же. С. 250-251.
36 Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. С. 81-82.
37 Российское законодательство X-XX веков. Т. 1. С. 213, 216.
сторон в создании новой правовой ситуации будет описываться гораздо подробнее, благодаря чему можно увидеть, что и обсуждение вопроса, требующего законодательного разрешения, и принятие резолюции происходило раздельно, а затем решения всех групп собирались в одном акте, отражавшем их позиции. Это можно наблюдать на примере Судебника 1550 г., Стоглава, утверждённой 15 января 1580 г. грамоты о монастырских землях, выписки из записи о земском соборе по вопросу о закреплени Азова за Россией 1642 г. и Уложения 1649 г.
Неизвестно, каким образом и насколько широко происходило в древности доведение правовых актов до сведения населения или хотя бы тех, кто занимался исполнением административных функций. Судя по всему, на места направлялись грамоты с изложением тех положений, соблюдение которых там предстояло обеспечивать. Во всяком случае, именно такая практика прослеживается в ряде таких распорядительных грамот, как грамота великого князя Андрея Александровича, отправленная в 1294-1304гг. на Двину с сообщением местным посадникам, скотникам и старостам о договоре с Новгородом о кормах и подводах для великокняжеских ватаг; грамота 1328-1341 гг. «от великого князя от Ивана, от посадника Данила, от тысяцского Аврама и от всего Новагорода къ двинскому посаднику на Колмогоры и к боярамъ къ двинским» об ответственном за морской промысел в Печерской стороне; грамота великого князя Дмитрия Ивановича 1363-1389 гг. о пожаловании в кормление Андрею Фрязину Печоры с обращением к местным жителям: «а вы, печеряне, слушаите его и чтите, а он вас блюдеть»; грамота 1471 г. от властей Великого Новгорода «к старосто-амъ и ко всйм хрисианомъ» ряда великокняжеских земель об отмене неправомерного крестного целования «на новугородское имя».38
Большое количество списков Устава Владимира (более 200), а также продолжавшееся в XV-XIX вв. переписывание Устава Ярослава говорит об их востребованности в практической деятельности (прежде всего, в деятельности церкви, для которой они исходно издавались) и о периодически возникавшей необходимости изготовления новых списков взамен обветшавших или утраченных. О том, какую роль эти Уставы играли на рубеже XIV-XV вв., свидетельствует рассказ о создании одного из списков содержавшего их «свертка» — он был списан со старого Номоканона по решению великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Киприана: «Се язъ князь велики Василей Дмитриеевичь всея Руси, сйдъ своимъ отцемъ съ Кипрiяном митрополитомъ Юевьскимъ всея Руси, управилъ есмь по старинй о судйхъ о цер-ковныхъ, изнашедъ старый Номоканонъ, какъ управилъ прадйдъ мой святый князь великый Володимеръ и сынъ его князь велики Ярославъ всея Руси. Как управили они, сйде съ митрополиты, о судйхъ церковныхъ и исписали Номоканонъ по Гречь-скому Номоканону, что суды церковныя и вся оправдашя церковная какъ пошло издавна, потому же и мы нынйча управили, оже бы то неподвижно было николи, напередъ въпрокъ ни умножити бы, ни умалити, но тако бы то и стояло неподвижно, какъ тй велицш святш князи вписали и укрйпили. Списан же бысть сш свертокъ изъ великого и старого Номоканона, на Москвй, въ лйто 6911, индикта 11, мйсяца ноября 11».39 В 1419 г. аналогичный список с рассказом о его создании на основе Номоканона был подготовлен по совместному решению того же великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Фотия.40 Не исключено, что появление этих списков напрямую связано с изменением общеполитической ситуации после Куликовской битвы, когда потребовалось восстановить и подновить правовую основу деятельности государства
38 ГВНП. №83, 85, 87, 98. С. 141-143, 154.
39 ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 86.
40 Древнерусские княжеские уставы Х1—ХУ вв. С. 184-185.
и церкви. Не случайно исследователи отмечают процесс пробуждения интереса к правовым текстам в 80-90-е годы XIV в. сразу в Москве, Новгороде и Пскове, с чем связаны Мясниковский, Новгородско-Софийский и Чудовский изводы Русской правды, Двинская, Новгородская и ранняя редакция Псковской Судной грамоты.41
Такая же тенденция передачи от поколения к поколению прослеживается и в отношении одного из основных памятников древнерусского права — Правды Русской, которая, к тому же, неоднократно пополнялась новыми статьями. Текст этого документа хранит одно из самых ранних свидетельств о порядке работы над созданием и изменением законов на Руси, характерном и для последующих эпох. Вряд ли можно согласиться с точкой зрения, что «Правда Ярослава и Правда Ярославичей создавались князьями, законодательной властью, а переписчик затем объединил эти законы в один документ, который мы называем Краткой редакцией Русской Правды».42 Рассказ о порядке работы над законодательным актом, помещённый в его тексте, можно обнаружить во многих русских правовых документах. Он есть не только во всех Судебниках и в Уложении 1649 г., но и в уставных, судных, губных и земских грамотах. При этом некоторые из них содержат подробную ссылку и на порядок создания предыдущего документа, на положения которого полностью или частично опирался новый акт. Такая форма подачи в наилучшей мере позволяла оценить степень преемственности и новаций нового закона по отношению к прежнему. Судя по всему, в дошедших до нас редакциях Правды русской мы имеем дело с подобной же ситуацией — она изначально представляла собой документ, составленный Ярослави-чами и включавший текст Правды Ярослава. Хотя в ней отсутствуют данные о том, как именно принимал закон Ярослав, многие исследователи склоны связывать это событие с упоминанием летописи о том, как после утверждения в Киеве в 1019 г. этот князь «правду дал и устав списал» пришедшим с ним новгородцам. Но эта фраза сама по себе означает, что у князя уже был устав, который можно списать. Неслучайно на основании схожей формулировки Новгородской первой летописи Л. В. Череп-нин связал создание Пространной Правды с новгородскими событиями 1209 г., когда князь Всеволод после преодоления конфликта с новгородцами, возникшего из-за нарушения ранее действовавших норм, дал им «всю волю и уставы старых князей».43 Для нового же документа в летописях зафиксирована другая формула, как это видно из описания событий 1036 г., когда «самовластець в Рускои земли» Ярослав «посади сына своего в Нов£город£ Володимера, и епископа постави Жирятоу; и людемъ напи-савъ грамотоу, рекъ: "по сеи грамоте даите дань"».44
Гораздо лучше обстоит дело с информацией о принятии той части Правды Русской, которая соотносится с Ярославичами. В Краткой редакции она начинается словами: «Правда уставлена руськои земли, егда ся съвокупил Изяслав, Всеволод, Святослав, Коснячко, Перенег, Микыфор Кыянин, Чюдин Микула», а Пространная редакция содержит несколько более подробное пояснение: «По Ярославе же паки совкупишеся сынове его: Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их: Коснячько, Перенег, Никифор и отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати, а ино все, яко же Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша».45 Расхождения текста породили немало споров вокруг вопроса о времени и об участниках создания закона, тем более что в одном
41 Памятники российского права. В 35 т. Т. 2. Памятники права удельной Руси: учебно-научное пособие. М., 2013. С. 97.
42 Российское законодательство X-XX веков. Т.1. С. 20.
43 Там же. С. 42.
44 ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 1. Пг., 1915. С. 114; Т. 6. Вып. 1. М., 2000. Стб. 177; Т. 7. СПб., 1856. С. 330; Т. 9. СПб., 1882. С. 79-80.
45 Российское законодательство X-XX веков. Т.1. С. 48, 64.
из списков Пространной Правды (Новгородская кормчая 1493 г. из собрания Соловецкой библиотеки РНБ № 968/858) первым в ряду сыновей Ярослава добавлен Владимир, умерший ещё при жизни отца, а после Святослава — Вячеслав.46
Оставляя в стороне эти дискуссии, заметим лишь вслед за другими исследователями, что в состав участников съезда входили как князья, так и их мужи, но не упомянуто ни одного представителя духовенства. При этом в гораздо более поздних вечевых судных грамотах — Новгородской и Псковской — представители церкви присутствуют, но только как давшие благословение на создание этих документов («по благословенью нареченнаго на архиепископство Великого Новагорода и Пъско-ва священноинока Феофила» и «по благословению отец своих попов всех 5 съборов, и священноиноков, и дияконов, и священников и всего Божиа священьства всем Псковом»).47 В следующих же по времени общерусских актах о суде вновь видим порядок, характерный для Правды Русской, поскольку «князь великий Иван Васильевич всея Руси с детми своими и с бояры» уложил Судебник 1497 г., а его внук «царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии с своею братьею и з бояры» — Судебник 1550 г.48 И это при том, что Иван III принимал все важные решения совместно с сородичами, боярами и духовенством (о поставлении митрополитов, женитьбе на Зое Палеолог, походе на Новгород), но на совещании по поводу Судебника 1497 г. иерархи не упомянуты.49 Такая ситуация может быть связана с тем, что эти документы регулировали светский и совместный суд, тогда как вопросам церковной жизни были посвящены специальные церковные уставы, а в эпоху Ивана Грозного — Стоглав, так что они, по наблюдению Ф. Морошкина и Ю. В. Оспенникова, как бы взаимодополняли друг друга.50 Однако следует отметить, что Судебник 1550 г. и уставные грамоты о местном самоуправлении по указанию царя рассматривались и были утверждены на Стоглавом соборе, причём на открытии Собора царь упомянул, что «въ предыдущее лето» он получил благословение иерархов «Судебникъ исправити по старине»,51 так что в работе над этими документами участвовали и церковные деятели, хотя и отдельно от основных разработчиков. Впоследствии же правовые акты практически всегда создавались при непосредственном участии духовенства, хотя оно могло и не упоминаться в числе ответственных за их сотворение институтов. Например, в Судебнике 1589 г. указано, что он подготовлен Федором Ивановичем «со отцем своим духовным потреярхом московским Иевом, да с митрополитом, наогоротцким Александром, и со всеми князми, и бояры, и со вселенским собором, по прежнему уставу, по уложению отца своего благоверного царя Ивана Васильевича всеа Руси, и прежних князей, и бояр»52 — как видно, ссылки на утверждение предыдущего акта при участии представителей церкви здесь нет.
Что касается степени участия в разработке законов руководителей государства и знати, то, как видно на примере уже рассмотренных актов, великий князь, а затем царь руководил процедурой их создания — он всегда называется на первом месте, даже тогда, когда со-инициатором выступает глава церкви, как при составлении церковных уставов. В случаях, когда заинтересованной стороной выступает правящий род, на втором месте после его главы называются его супруга, дети, братья и другие представители династии — круг соправителей и наследников, от которых зависел
46 Там же. С. 74 (комм. 29-30), 82-83.
47 Российское законодательство Х-ХХ веков. Т.1. С. 304, 331.
48 Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 2. М., 1985. С. 54, 97.
49 Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. С. 137-144.
50 Памятники российского права. Т. 1. С. 453-454.
51 Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 2. С. 267.
52 Памятники российского права. Т. 3. Кн. 2. С. 126.
успех реализации акта, как в случаях с русско-греческими договорами или с Правдой Ярославичей. И лишь затем перечисляются представители боярства.
Следует также отметить возможность существования недошедших или невыяв-ленных княжеских актов регионального значения, при составлении которых учитывались правовые традиции отдельных земель, т. е. позиция местных элит. По утверждению В. Н. Татищева, специально изучавшего этот вопрос, «сверх сих были законы по княжениям. Как князь великий Василий Темный ростовским бояром велел судить по их законам, так Иоан Великий по прозьбе резанских бояр позволил судить по их законам. Таковых я у онаго ж князя Голицына видел собрано книга немалая, и оные где либо неизвестном ныне доме хранятся, которое собрать и любопытным открыть не безполезно».53 Соединение княжеских установлений и местного, обычного права есть и в Псковской судной грамоте, на что указывал Ю. Г. Алексеев,54 хотя сами князья к её созданию отношения не имели, использовались лишь прежние княжеские акты.
Участие в законотворчестве разных групп граждан до середины XVI в. наилучшим образом прослеживается в актах местного действия на этапе их инициирования. Так появилось большинство губных и земских грамот и их подтверждений (полностью, либо с ограничениями, проистекавшими из действующего законодательства) следующими правителями — «вследствие ходатайства о том самого населения, сознававшего себя мало огражденным от злоупотреблений и угнетений со стороны своих начальников».55 Либо по челобитью владельцев земель, на которых проживало жалуемое население — как две грамоты, данные в 1541 г. по просьбе игумена Трои-це-Сергиева монастыря Алексея с братией «приказщиком, и сотскимъ, и десятскимъ, и всем крестьяномъ» их сёл, на основе которых в 1586 г. царь Фёдор выдал новый документ, подтверждённый затем Борисом Годуновым, Василием Шуйским и Михаилом Романовым.56 Из этих подтверждений видно, что, вопреки мнению С. А. Шумакова, повсеместное введение губных и земских учреждений во второй половине XVI в. не привело к замене этих грамот книгами «соответствующих приказов, имевших уже не местное, а общерусское значение»,57 поскольку грамоты, как и наказы, сохраняли значение действующего нормативного акта для жителей конкретной территории. Не случайно в земских грамотах крестьянам Переяславского уезда 1556 г., Замосковской волости 1561г. и посадским и городским людям Устюжны Железнопольской 1614 г. предписывалось судить по этим грамотам, а в делах, которые в них не прописаны — по Судебнику.58
Наряду с законотворчеством под эгидой князя в источниках встречаются также упоминания о принятии законодательных решений на вече без участия князя, как в 1385 г., когда «посадницы Новогородстш сотвориша в£че по старому обычаю Новгородцкому, посадникъ Феодоръ Тимофйевичь и тысяцкш Богданъ Аввакумовичь, и крестнымъ цйловашемъ укрйпишася не зватися имъ на Москву къ митрополиту на судъ, но судити ихъ владыце Новогородцкому Алексею, или хто по немъ иный владыка будетъ въ Нов£город£; судити же ихъ по закону Гречьскому и въ правде и въ вине быти у нихъ по вере, по евангелш закона Гречьскаго, а посаднику и тысяцкому судити свои суды по Рускому обычаю, по целовашю крестному; а на судъ поимати двема исцомъ по два боярина и по два житья мужа съ коеяждо страны».59 В Новгородской четвёртой
53 Татищев В.Н. История Российская. Т. 7. Л., 1968. С. 278.
54 Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 83.
55 Шумаков С. А. Губные и земские грамоты Московского государства. М., 1895. С. 9.
56 ААЭ. Т. 1. СПб., 1836. № 194, 330. С. 170-174, 391-398.
57 Шумаков С. А. Губные и земские грамоты Московского государства. С. 7, 36-38.
58 Там же. С. 207-208.
59 ПСРЛ. Т. 11. СПб., 1897. С. 85-86.
летописи уточняется, что кроме посадника и тысяцкого в этом решении «цйловаше крестъ... на вйчи на княжи дворй и вси боляре и дйти болярьскии, и житьеи и черные люди, и вся пять концевъ».60
Большое разнообразие вариантов участия в законотворчестве наблюдается в период складывания и развития централизованного государства. Проанализировав процедуру принятия законов с 1497 по 1562 г., А. И. Филюшкин обнаружил 12 прямых указов государя, многие из которых, как отмечал ещё М. Ф. Владимирский-Буданов, носят характер распоряжений и посвящены узким вопросам; указы, принимавшиеся «с докладу» боярина или другого работника аппарата управления и адресованные сразу его конкретным исполнителям — дьякам, казначеям или в «боярский приказ»; 6 приговоров царя «со всеми бояры», на основе которых «исполнителям рассылались памяти за дьячими приписями»; 10 приговоров царя «з бояры», среди которых могли быть не только думные чины, но и окольничие, постельничие, дьяки; 4 акта, принятых царем совместно с освященным собором (три по делам церкви и Судебник 1550 г.). Кроме того, 7 актов не имеют указания на процедуру оформления, а 2 документа 1558 г. приняты Боярской думой после того, как государь «приказал им бояром своим словом». Из этих наблюдений учёный делает вывод, что «законодательная процедура вплоть до середины XVI в. была неустоявшейся».61
Однако если расширить хронологические рамки до середины XVП в., то вариантов окажется ещё больше. В уставных книгах разбойного, земского и поместного приказов встречаются следующие: 1) царь «приговорил з бояры» / «со всеми бояры» (1555, 1556, 1597 гг.)62; 2) царь «велел указ учинити», выслушав доклад (1555, 1634, 1637 гг.);63 3) царь с сыном-царевичем «приговорили со всеми бояры» (1603 г.);64 4) царь «указал» (1587, 1607, 1623 гг.);65 5) «бояре слушев статей приговорили. А что в которой статье бояре приговорили, а то писано под статьями» (1608, 1622 гг.);66 6) при царях Федоре Иоанновиче и Борисе Федоровиче «дан в Разбойной приказ боярской приговор» (книга 1616-1617гг.) или просто боярский приговор (1612 г.);67 7) государев указ дан после слушания доклада «по статейному списку» царем и патриархом «и с того статейного списка послана к вам роспись под сею памятью, за дьячьею приписью» (1628 г.);68 8) царь и его отец патриарх «указали», «да и в книги то написать» велели (1622, 1625, 1629 гг.);69 9) царь и его отец патриарх указали «по прежнему своему государеву указу и по боярскому приговору» (1622 г.);70 10) царь «указал», заслушав челобитье дворян и детей боярских, и «бояре приговорили» (1641г.);71 11) царь, заслушав доклад с боярами, «указал и бояре приговорили» (1646);72 12) царь и его отец патриарх указали «по сему приговору» после совета с боярами (1622 г.).73 В ст. 228 Судебника
60 ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. Л., 1925. С. 342.
61 Филюшкин А. И. Законодательная деятельность Боярской думы в конце XV — середине XVI в. (к вопросу о процедуре законотворчества) // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права Х!-ХК вв. М., 2000. С. 203-205.
62 Памятники российского права. Т. 3. Кн. 2. С. 263, 267, 271-272.
63 Там же. С. 266, 291, 298.
64 Там же. С. 274.
65 Там же. С. 275, 306, 307.
66 Там же. С. 276, 293.
67 Там же. С. 278-282, ст. 9-10, 16, 19, 30, 44, 46; 310.
68 Там же. С. 284, 286.
69 Там же. С. 292, 295, 296, 309.
70 Там же. С. 296.
71 Там же. С. 300-304.
72 Там же. С. 304
73 Там же. С. 309.
1589 г. содержится также вариант «приговорил царь и великий князь» — сам, без бояр, при наличии в ст. 200 ссылки на введение нового закона в действие: «А впред всякие дела судити по сему Судебнику, и управы чинити по указу, как государь укажет, с ко-тораго дни уложит».74
Такое разнообразие на протяжении длительного времени может быть связано не столько с тем, что законодательная процедура была неустоявшейся, сколько с её зависимостью от обстоятельств появления конкретного законопроекта, круга заинтересованных в нём лиц и групп общества и предполагаемых последствий его утверждения. Без проведения глубокого сравнительного анализа этих и других параметров принятия каждого акта любые выводы будут недостаточно обоснованными.
Интересны данные о практике редактирования действующих законов. Последнее зафиксированное источниками дополнение Правды Русской произошло при Владимире Мономахе, по мнению многих исследователей, в том числе Р. Л. Хачатурова, на съезде в Берестове, который князь созвал сразу после занятия Киевского стола в 1113 г.75 Действительно, в ст. 53 Пространной Правды сказано, что после смерти Свя-тополка Мономах «созва дружину свою на Берестовемь: Ратибора киевьского тысячь-ского, Прокопью белгородьского тысячьского, Станислава переяславьского тысячь-ского, Нажира, Мирослава, Иванка Чюдиновича Олгова мужа, и уставили до третьяго реза, оже емлеть в треть куны; аже кто возметь два реза, то то ему взяти исто, паки ли возметь три резы, то иста ему не взяти».76 Однако отнесение к деятельности Владимира Всеволодовича других статей Пространной Правды является полем для дис-куссий.77 Как бы то ни было, но именно на этапе формирования Пространной редакции в акте появился ряд новых разделов и, видимо, тогда же произошло выделение правды Ярослава и Ярославичей специальными заголовками, отделявшими эту часть от вновь введённой. Точно также впоследствии пополнялись и Судебники, и Уложение 1649 гг., когда к основному тексту документа приписывались позднейшие установления до тех пор, пока на каком-то этапе весь массив не подвергался переработке с выпуском нового акта, иногда сохранявшего в своём составе полностью или частично текст нескольких предшествующих документов. Именно такую ситуацию можно наблюдать, например, в Стоглаве.
Отдельный блок вопросов связан со сроками действия и полнотой использования тех или иных законов. Исследователи по сей день спорят о том, насколько долго оставалась действующим правовым актом в полном объёме Правда Русская, но само её использование в качестве источника права вплоть до принятия Судебника 1497 г. сомнений не вызывает, поскольку она сохранилась в большом количестве списков, преимущественно в составе Кормчих книг и других сборников юридического содержания, включая и тот, с которого по решению великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Киприана был изготовлен вышеупомянутый список 1402 г.78
Гораздо сложнее обстоит дело с Судебником Ивана III, который сохранился в единственном списке, что может объясняться наступившим после смерти Василия III боярским самовластьем, приведшим, по сути, к нарушению централизованного управления страной и к игнорированию общегосударственных законов, в результате чего дела велись «без царева и великого князя ведома», «без государева докладу», как указывалось в ст. 101 Стоглава.79 Точно также восстановление
74 Там же. С. 142, 144.
75 Памятники российского права. Т.1. С. 6, 55.
76 Российское законодательство X-XX веков. Т.1. С. 67-68.
77 Там же. С. 101-107.
78 ПСРЛ. Т. 6. С. 57-86.
79 Российское законодательство X-XX веков. Т. 2. С. 376.
и укрепление управляемости в результате возведения Ивана Грозного на царство проявилось в судьбе его Судебника, включившего многие положения предшествующего акта или сохранившего их действие на те дела, которые были завершены до введения нового закона. Не случайно этот документ, несмотря на относительно короткий период своего действия, сохранился в нескольких десятках списков (более 40) XVI-XVШ вв.,80 т. е. того времени, когда он оставался действующим правовым актом или использовался при подготовке нового законодательства. И даже Судебник 1589 г., само утверждение которого подвергается сомнению, известен в пяти списках Краткой и Пространной редакции.81
Исследователи давно обратили внимание, что в Судебнике 1550 г. впервые фиксируется неприменимость нового акта к прежде начатым или уже завершённым делам, которые следует «судити по тому, как те дела преж сего сужены» (ст. 97), и порядок внесения в законы дополнений и изменений на основе решений, принятых по конкретным делам «с государева докладу и со всех боар приговору» (ст. 98).82 Несмотря на то, что описанная в ст. 98 кодификационная процедура прослеживается и в предшествующий период, однако, как отмечает А. И. Филюшкин, со времен Правды Русской она носила казусный характер, теперь же была сделана попытка оформить её законодательно для тех случаев, когда государь инициировал обсуждение вопроса в думе, а не принимал решение единолично.83 По наблюдению С. И. Штамм, с этого времени «решения Боярской Думы обычно рассылаются по приказам и областным начальникам и заносятся в указные книги приказов, составляя дополнения к Судебнику».84
Нельзя согласиться с авторами, которые видят здесь ограничение власти царя (В. И. Сергеевич, В. О. Ключевский, М. Н. Покровский) или двойственность законодательной власти, когда царь лишь санкционировал принятые боярами нововведения (М. А. Дьяконов, А. Н. Филиппов, М. Ф. Владимирский-Буданов).85 Суть разграничения полномочий состояла в усилении персональной ответственности представителей всех ветвей власти за праведность своих действий перед Богом и государем. Не случайно в этот период становится чуть ли не обязательной та практика, которую можно наблюдать в договорах руси с греками X в. — подтверждение своего знакомства с текстом вводимого закона личной подписью или приложением руки, как в Стоглаве или в приговоре собора о монастырских землях, зафиксированном в грамоте от 15 января 1580 г., к которой «на болшое утвержение» приложил свою печать царь.86 Подписанты оказывались не просто со-творцами закона, но и его со-гарантами. Кроме того, многие правовые документы царского периода, а точнее, составлявшиеся на их основе грамоты, памяти и выписи сопровождались крестоцеловальными записями, подтверждавшими, что административное или выборное лицо, которое должно было опираться на данный акт в своей деятельности, с ним ознакомлено, т. е. тоже входит в число гарантов. Не говоря уже о том кре-стоцеловании, которым в 1613 г. «всяких чинов люди» подтверждали своё согласие со свершившимся избранием на царство Михаила Фёдоровича Романова «по записи, какова по совету всей земли уложена».87
80 Там же. С. 34.
81 Памятники российского права. Т. 3. Кн. 2. С. 120-126.
82 Российское законодательство X-XX веков. Т. 2. С. 119-120, 170, 172.
83 Филюшкин А. И. Законодательная деятельность Боярской думы в конце XV — середине XVI в. С. 208.
84 Российское законодательство X-XX веков. Т. 2. С. 170, 172.
85 Там же. С. 160-172
86 Российское законодательство X-XX веков. Т. 3. М., 1985. С. 26-28.
87 Памятники российского права. Т. 3. Кн. 2. С. 234.
Здесь следует также отметить, что для актов договорного типа между великим князем и землёй, известных из новгородской практики середины XIII - третьей четверти XV вв., характерен принцип взаимной гарантии, который реализовывался посредством скрепления одной или двух встречных грамот не подписями, а печатями и крестоцелованием как князя «къ посаднику, и къ тысяцьскому, и ко всему Новугороду»88 (которое, согласно тексту ряда договоров, происходило в присутствии представителей второй стороны — «при наших послехъ»89), так и посадника, тысяцкого и всех новгородцев — к князю.90 Если такой договор со стороны великого князя заключали сразу два гаранта, как в случае с великим князем Дмитрием Ивановичем и Владимиром Андреевичем в 1371-1372 гг., или с великими князьями Василием Васильевичем и его сыном Иваном Васильевичем в 1456 г., или с великим князем Иваном Васильевичем и его сыном Иваном Ивановичем в 1471 г., то оба должны были целовать крест Новгороду и оба были адресатами ответного крестоцелования.91 Количество утверждающих печатей на таких грамотах различно, обычно от одной до трёх, но в конфликтных ситуациях их могло быть и больше, как в 1372 г., когда к наказу об условиях заключения мира было приложено «11 печатеи всехъ посадцких людей» и было указано приложить к договору печати от всех пяти концов.92
Снять с граждан крестное целование на правовом акте и угрозу проклятия, а также отменить акт, неправомерно созданный подчинёнными, могли только иерархи. Об этом свидетельствует послание митрополита Фотия от 24 сентября 1416 г. псковичам, составленное после обращения князя Андрея Александровича, посадника и бояр по поводу «душевредной» новой уставной грамоты, с разрешением «цело-ваше уряженое княже Костянтиново Дмитрiевичя сложити... порушити ту новину, нужную грамоту хрисианомъ» и вернуться к «своей старине».93 Двумя десятилетиями ранее, в 1395 г. митрополит Киприан также отменил нововведение владыки Суздальского Дионисия, который «списалъ грамоту, коли былъ во Пьскове, а при-писалъ къ грамоте Князя Великого Александрове, по чему ходити, какъ ли судити, или кого какъ казнити, да выписалъ и проклятье, кто иметь не по тому ходити: ино то Денисш Владыка не свое дело делалъ, не по закону и не по правиломъ... И язъ тую грамоту рушаю. А вы, дети мои, Псковици, ажь будеть преже сего ходили по той грамоте Князя Великого Александрове, а будеть то у вас старина: и вы по той старине и ходите; а что владычня грамота Денисьева, а ту грамоту пошлите ко мне, да тое я сам подеру: та грамота не въ грамоту. А что вписалъ прокляие и неблагословенье патрiарше, а то язъ съ васъ снимаю и благословляю васъ».94
С вопросом о гарантах закона напрямую связана и формула ответственности нарушителя перед высшими силами, которая встречается в русских правовых актах с древности, хотя её нет в Правде Русской; в большой части новгородских актов, включая докончания с князьями и Новгородскую Судную грамоту; в Псковской Судной грамоте, созданной без согласования с князем. Отсутствует она и в Двинской уставной грамоте Василия Дмитриевича 1397 г. и Белозерской уставной грамоте 1488 г., выданных сразу после присоединения этих земель к Московскому государству исключительно от имени великого князя как суверена и единственного законодателя, пожаловавшего «бояр своих двинских, также сотского и всех своих черных людеи Двинские земли»
88 ГВНП. №1-7, 9-11, 13-20, 22-23. С. 9-43.
89 Там же №1, 7. С. 10, 18.
90 Там же. №4, 9, 10, 11, 14, 15, 18, 19. С. 14, 19, 21, 24, 28, 29, 34, 36.
91 Там же. № 16, 22-23, 26-27. С. 31, 39-43, 45-51.
92 Там же. № 17. С. 32-33.
93 АИ. Т. 1. СПб., 1841. № 23. С. 48-50.
94 Там же. №10. С. 18-19.
и «своих людеи и белозерцов — горожан, и становых людеи, и волостных, и всех бело-зерцов» и обещавшего их обидчикам «быти ту от мене, от великого князя, в казни».95 Зато мы видим эту формулу и в договорах с греками, и в церковных уставах, и в большинстве последующих великокняжеских юридических памятников. За исключением договоров X в., гарантами которых выступали как христиане, так и язычники, во всех остальных случаях формула ответственности имеет исключительно христианское наполнение. Причём, по наблюдению С. С. Пашина, в шести пользующихся доверием публичных и частных актах домонгольской Руси включена угроза «небесными карами не только от Бога, но и от святых патронов адресатов пожалования (дарения)».96 Такая угроза есть и в других памятниках указанного времени — например, согласно Уставу новгородского князя Святослава Ольговича о церковной десятине 1137 г., его нарушитель, «князь ли, или ин кто сильных новгородець, а будеть Богу противен и святеи Софии», а в жалованных грамотах 1125-1155 гг. новгородским монастырям от великих князей Мстислава Владимировича и Изяслава Мстиславича кара ожидалась от св. Георгия или св. Пантелеймона.97 Впрочем, в отдельных случаях правитель мог усилить защиту угрозой штрафных санкций, как в жалованной грамоте великого князя Ивана Даниловича Юрьеву монастырю на землю на Волоке 1337-1339 гг. («то судитъ ему Богъ и святый Георгш въ страшное свое пришесгае, а князю великому дасть сто рубля»), либо заменить её наказанием от самого князя, как в Двинской уставной грамоте («быти ту от мене, от великого князя, в казни») и в уставной грамоте киевского князя Александра Владимировича церкви св. Софии в Киеве и митрополиту киевскому и всея Руси Исидору 1441 г. («приволениемъ нашим будем его казнью казнити великою»).98
Кроме того, начиная со Смоленских уставных грамот 1136-1150 гг. в данной формуле почти постоянно можно обнаружить один интересный элемент. Если прежде памятники демонстрируют лишь представления о прямой зависимости благоволения и наказания Божия всей стране от способности правителя обеспечить в ней праведное управление, и об опасности гнева Божия для нарушителей,99 то в грамоте смоленского князя Ростислава Мстиславича 1136 г. после традиционного предупреждения «Да сего (н)е посуживай никто же по моих днех, ни князь, ни людие», сказано, что нарушивший положения грамоты будет отвечать перед Богородицей, на князе же греха нет.100 Устав великого князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых также содержит указание князя, что «аще же управить епископ сия управления нашя, блажен будеть и небесному царствии наследник будеть, а не урядить, а мы то с своей души сводим. 23. А та вся дела приказах святей Софии и всему Новугороду моим мужам и 10-ти сочьскыим. Вы блюдите, а не възблюдете, и вы сами за то ответ дадите в день страшнаго суда пред лицем царя славы».101 То есть в этих актах подчёркивается, что правитель снимает с себя ответственность за души тех, кто не выполняет его предписаний, данных по воле Божией и утверждённых по согласованию с самими исполнителями.
95 Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 2. С. 181-182, 192, 195.
96 Пашин С. С. Червонорусские параллели к статьям Русской Правды о роте // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. Альманах. Вып. 5. СПб., 2016. С. 131.
97 Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 1. С. 225; ГВНП. № 79-82. С. 139-141.
98 ГВНП. № 86. С. 143; Памятники российского права. Т. 2. С. 100; Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. С. 181.
99 Повесть временных лет. С. 62, 66, 204, 226-229; Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 1. С. 225.
100 Российское законодательство Х-ХХ веков. Т.1. С. 213.
101 Там же. С. 252.
При этом интересно, что в грамотах Ивана Грозного, в частности, данных посадским людям Соли Переяславской 11 августа 1555 г., переяславским рыболовам 15 августа 1555 г., волостным крестьянам Устюжского уезда 15 октября 1555 г., за правый суд и управу меж крестьянами «по нашему уложенью, по Судебнику и по уставной грамоте, безволокитно и безпосулно. и впередъ толко намъ и земле управа ихъ будетъ люба», предусматривалось предоставление льгот выборным старостам и целовальникам — «и мы съ ихъ дворовъ, и съ вытей, что за ними пашни, пошлинъ и податей всякихъ имати не велимъ, да и сверхъ того ихъ пожалуемъ», за неправосудие же полагалось уголовное наказание вплоть до смертной казни «безъ отпросу».102 Таким образом, власть не рассчитывала только на сознательность или страх перед возможностью небесной кары тех, на кого возлагала ответственность за реализацию закона, но вводила и вполне земные средства наказания и поощрения.
Существенно, что в целом ряде правовых документов XVI столетия указано, что делегирование полномочий, а вместе с ними и ответственности местным выборным лицам произошло в результате недовольства населения тем, как назначенные государем наместники справляются с судебными и административно-хозяйственными функциями. В. М. Клеандрова отмечает, что реагируя на челобитные дворян, посадских людей, черносошных крестьян, великий князь, а затем и царь посредством губных и земских грамот жаловали им самоуправление, указывая, какие вопросы на основании этих грамот решаются иначе, чем по действующему общерусскому законодательству.103 Указание на жалование полномочий по челобитью есть в губных и земских грамотах, выдававшихся с 1520-х годов, и в сообщении об этом Псковской Первой летописи под 1541 г. «Тоя же зиме бысть жалование государя нашего великого князя Ивана Васильевича всеа Руси и до всеи своеи Руской земли. до своеи отчины милосерда, показа милость свою и нача жаловати, грамоты давати по всем градом большим и по пригородом и по волостем, лихих людеи обыскива-ти самым крестьяном межь собя по крестному целованию, и их казнити смертною казнию, а не водя к намесником и къ их тивуном лихих людеи, разбоиников и та-теи».104 Заметим, что великому князю в тот момент было всего 11 лет, и он не мог самостоятельно управлять страной, особенно в условиях боярского самовластья, о котором сам потом неоднократно вспоминал. В этой ситуации активизация начал самоуправления позволяла сохранить хоть какой-то контроль над ситуацией на местах, что, по-видимому, и сказалось на появлении большого числа подобных правовых актов. При этом во многих из них есть важная оговорка относительно права губных властей казнить смертной казнью, как в ст. 5 Белозерской губной грамоты 1539 г. или ст. 12 Медынской губной грамоты 1555 г. — «то есми положил на ваших душах», хотя в ст. 3 Белозерской грамоты определена и обратная ситуация: «то есми положил на душах наших, а вам от меня опалы в том нет».105 Таким образом, даже при делегировании одних и тех же полномочий государь мог варьировать сферы ответственности перед Богом, либо принимая её на себя, либо передавая выборным лицам, видимо, в зависимости от степени своего доверия им, поскольку вовсе не желал или не мог по малолетству отвечать за грехи тех, кто мог использовать закон в личных целях. Точно также не хотел он отвечать на Страшном суде и за небрежение своими обязанностями представителей духовенства, возлагая на них ответственность за своевременное информирование государя и его
102 ААЭ. Т. 1. № 242. С. 263; Шумаков С. А. Губные и земские грамоты Московского государства. №5. С. 112-113, 172-173.
103 Российское законодательство X-XX веков. Т. 2. С. 208.
104 Псковские летописи. Вып. 1. М.; Л., 1941. С. 110.
105 Российское законодательство X-XX веков. Т. 2. С. 214, 222.
служителей о несоответствии тех или иных установлений божественным правилам, как это видно из сборника решений Стоглавого собора 1551 г. (гл. 5, вопрос 1), созванного как раз для устранения подобных несоответствий в государственном и церковном устройстве, чтобы никому не погибнуть «заблудившеся правого пути
Господня».106
Важно также отметить, что предоставление права самоуправления на основе жалованной грамоты, отменявшей действующий порядок, могло сопровождаться и финансовыми обязательствами по отношению к государю. Так, по наблюдению Т.Ю.Амплеевой, в 1552 г. за разрешение «наместника и тиуна отставить. управу чинить во всяких земских делах по судебнику выборным лучшим людям, кого они, все важане и шенкурцы, посадские люди и крестьяне, излюбили», жители Важского уезда обязывались ежегодно выплачивать в княжескую казну дополнительно 1500 рублей — «наместнический окуп», все наместничьи и тиунские пошлины, но такие льготы предоставлялись только тем волостям, которые сами на этом
настаивали.107
Интересен порядок распространения правовых актов периода централизации государства среди их адресатов. В Белозерской уставной грамоте 1488 г. такое распространение лишь подразумевается, поскольку акт представляет собой пожалование великого князя: «пожаловал есми своих людеи и белозерцов — горожан, и становых людеи, и волостных, и всех белозерцов: хто наших намесников у них ни будет, и они ходят по сеи по нашеи грамоте».108 А в концовке Белозерской (1539 г.), Каргопольской (1539 г.), Устюжской (1540 г.) губных грамот он специально прописан: «А сю бы есте нашу грамоту держали у тех людей, которых учините в которой волости в головах; а с сее бы есте грамоты списав списки розсылали меж собя по волостем, не издержав ни часу»,109 на что обратила внимание и В. М. Клеандрова: «заключение интересно не только тем, что требует от губных голов знания этой грамоты и применения ее, но и рассылки списков с нее по волостям.110 Видимо, сохранение большого количества этого вида документов обусловлено как раз доведением их списков до уровня местных выборных властей. Точно также и сохранение более 100 списков Стоглава связано не только с его авторитетностью у старообрядцев, но и с тем, что в соборном приговоре 11 июня 1551 г. было прямо указано давать наказ с уставной грамоты «всем попам и дияконам, и протопопам, архиморитам и игуменам».111 А о практике выдачи выборным судьям Судебника «за дьячьею приписью» — «по чему судити и управа межъ крестьянъ чинити», — свидетельствует, например, земская грамота 1554 г. двинянам Нижней половины.112 С введением же губных учреждений появилась закреплённая затем и в Уложении 1649 г. практика выдачи наказов как источника судебных решений выборным губным старостам после их присяги в Разбойном приказе.113
В Судебнике 1497 г. (ст. 67) впервые можно обнаружить также регламентацию порядка информирования населения о действующих правовых нормах (пока лишь
106 Там же. С. 268.
107 Памятники российского права. В 35 т. Т. 3. Памятники права Московского государства: учебно-научное пособие. Кн. 1. М., 2013. С. 323.
108 Памятники российского права. Т. 2. С. 107.
109 Памятники российского права. Т. 3. Кн. 1. С. 76-77; Шумаков С.А. Губные и земские грамоты Московского государства. С. 18-20.
110 Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 2. С. 218.
111 Там же. С. 379.
112 Шумаков С.А. Губные и земские грамоты Московского государства. С. 168.
113 Там же. С. 43.
относительно лжесвидетельства и посулов судьям) — путём их «прокликания» «по торгом на Москве и во всех городех Московские земли и Новгородцкие земли и по всем волостем». В Судебнике 1550 г. (ст. 99) это положение было воспроизведено с распространением также и на Тверскую землю, а в Судебнике 1589 г. (ст. 202) — в варианте 1497 г. с добавлением «и по сборным церквам и по выставочным».114 Решения законодательного порядка, принимавшиеся в период Смуты, в том числе и акт земского собора первого Ополчения от 30 июля 1611 г., доводились до населения посредством рассылки грамот.
Принятие законодательных документов Смутного времени осуществлялось «по боярскому и всей Земли. приговору», поскольку теперь управлял всем не государь, а избранные «всею Землею по сему всее Земли приговору» бояре.115 Но и в первые годы после восстановления царской власти роль «всей Земли» в принятии нормативных актов оставалась очень велика, в том числе и потому, что реализация многих решений была связана с дополнительным финансовым бременем для всего населения. Это видно и из первых установлений новой династии, таких, как грамота в Тотьму от 18 марта 1616 г. с изложением приговора собора о сборе пятой деньги «с Москвы и со всех городов всех нашых великих Российских государств с посадов и с уездов.»116 и тем более Окружная грамота царя Михаила Федоровича в Новгород от 5 июля 1619 г., где указано, что по челобитью разных людей царь с митрополитом, архиепископами, епископами «и со всем освященным собором, и с бояры, и с окольничими, и с думными людьми, и со всеми людьми Московскаго государства, учиня собор, о всех статьях говорили, как бы то исправить и земля устроить».117 Именно с необходимостью заново обустраивать государство связана отмечаемая исследователями интенсификация законодательства. О. И. Чистяков подчёркивает, что из 445 указов, выпущенных с 1550 по 1649 г., лишь 80 приходится на XVI век.118
Уложение 1649 г. объединяет в себе все те черты, которые на протяжении столетий в большей или меньшей степени проявлялись в законотворческой деятельности власти и общества. Поводом для его разработки стал ряд челобитных царю 1637 г. и 1648 г. от дворян и торговых людей о принятии «уложенной судебной книги», «чтоб вперед по той Уложенной книге всякие дела делать и вершить». Государь, посоветовавшись с иерархами и «со всем освященным Собором» и обсудив «с своими государевыми бояры, и с околничими, и з думными людьми» отечественные и зарубежные правовые традиции, указал группе своих мужей собрать информацию и подготовить письменный доклад. Также по совету с патриархом царь указал и бояре приговорили выбрать из всех сословий всего государства «добрых и смышленых людей, чтобы его государево царьственное и земское дело с теми со всеми выборными людьми утвер-дити и на мере поставить, чтобы те все великие дела, по нынешнему его государеву указу и Соборному Уложенью, впредь были ни чем нерушимы». Таким образом сначала вопросы, требующие изменений в законодательстве, определялись государем совместно с духовенством, затем по указанию государя материалы для обсуждения разрабатывались назначенными государем боярами, потом царь совместно с патриархом и боярами принимали решение о проведении выборов участников обсуждения. Первые слушания проводились отдельно для властей и для выборных, причем у выборных по указу царя присутствовал один из бояр. По результатам обсуждения царь указал сделать итоговый список и подписать его иерархам «и всему освященному
114 Там же. С. 62, 120; Памятники российского права. Т. 3. Кн. 2. С. 142.
115 Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 3. С. 24-25, 47-48.
116 Там же. С. 63.
117 Там же. С. 68-69.
118 Там же. С. 257-258.
собору, и своим государевым бояром, и околничим, и думным людем, и выборным дворяном и детем боярским, и гостем, и торговым и посадъцким людем Московского государьства и всех городов Росийского царства» — всего 315 подписей. Закреплённое таким способом Уложение «указал государь списати в книгу, и закрепить тое книгу дьяком Гаврилу Левоньтьеву, да Федору Грибоедову, а с тое книги для утверженья на Москве во все приказы и в городы, напечатать многие книги, и всякия дела делать по тому Уложению».119
Из этого описания совершенно отчётливо видно, что власть принуждала население к участию в законодательной деятельности, инициированной отдельными его группами, и контролировала весь процесс от начала до конца. И для этого были причины, как видно из воеводской отписки из Галича в Москву от 13 декабря 1636 г., в которой сообщается о нежелании дворян и детей боярских съезжаться в Галич для выбора участников очередного собора, из-за чего выбрать удалось лишь 6 человек из 20 явившихся, и поясняется — «а больши, государь, тех 20 человек галичаня дворяня и дети боярские и беляня на выборных дворян выбору не дадут, ослушаютца».120 А на соборе по вопросу о закреплении Азова за Россией, решение которого датировано 3 января 1642 г, пришлось сначала раздать материалы для обсуждения «разных всяких чинов выборным людям, для подлинного ведома.порознь при боярех», а затем заставить каждую из этих групп дать письменные приговоры. Всего было получено 4 письма от представителей 41 города, 1 от торговых и 1 от посадских людей. Только иерархи отказались давать конкретные предложения, указав, что этот вопрос находится в компетенции государя и его синклита.121 Бывали и такие случаи, когда государь указывал слушать законопроекты боярам и по рассмотрении лишь утверждал принятые ими решения, как в приговоре 17 января 1636 г.122
Видимо, одним из следствий Смуты стало усиление внимания к доведению законов до всего населения. С 1622 г. было направлено несколько «памятей» — выписок из государевых указов из Разбойного и Челобитенного приказов в Земский.123 В памяти по указу 19 августа 1634 г. указано руководителям Земского приказа «велети биричю кликати не по один день по улицам и переулкам. и о том послать з государева указу память в черные сотни и в слободы к соцким и к старостам, чтоб им государев указ был ведом».124 В Памяти в Разбойный приказ 9 августа 1635 г. государь указывал «свой государев указ во всех приказех записать и свои государевы грамоты ис приказов во все городы, где которые городы ведомы, послать. Да и биричем велеть о том в городех по многие торговые дни кликать и по торшком, чтоб однолич-но в городех, которые городы ведомы в Розбойном приказе, тот государев указ был всем ведом. И сесь государев указ всяким людем у приказу велеть сказать и прочесть при многих людех и не одинова, чтоб сесь государев указ всем людем ведом был».125 Использование же возможностей книгопечатания при издании Уложения 1649 г. перевело задачу распространения правовой грамотности на качественно новый уровень, поскольку купить печатное Уложение потенциально мог каждый, хотя стоило оно по тем временам очень дорого — от 3 до 5 рублей.126
119 Там же. С. 83-85.
120 Памятники российского права. Т. 3. Кн. 2. С. 239-241.
121 Там же. С. 242-255.
122 Там же. С. 310-314.
123 Там же. С. 293 и далее.
124 Там же. С. 298.
125 Там же. С. 290-291.
126 Желонкина Е. А. Законотворческая техника в России XVII-XIX веков. С. 65.
Источники и литература
1. Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. 1. СПб., 1841.
2. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской Империи Археографической экспедицией Императорской Академии наук. Т. 1. СПб., 1836.
3. Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III: Традиции и реформа. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001.
4. Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л.: АН СССР, 1949.
5. Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. М.: Наука, 1976.
6. ЖелонкинаЕ.А. Законотворческая техника в России XVII-XIX веков. М.: Юрлитин-форм, 2015.
7. Митрополит Иларион. Слово о Законе и Благодати. М.: Институт русской цивилизации, 2011.
8. Медведев И.П. Правовая культура Византийской империи. СПб.: Алетейя, 2001.
9. Памятники российского права. В 35 т. Т.1. Памятники права древней Руси: учебно-научное пособие. М.: Юрлитинформ, 2013.
10. Памятники российского права. В 35 т. Т. 2. Памятники права удельной Руси: учебно-научное пособие. М.: Юрлитинформ, 2013.
11. Памятники российского права. В 35 т. Т. 3. Памятники права Московского государства: учебно-научное пособие. Кн. 1. М.: Юрлитинформ, 2013.
12. Памятники российского права. В 35 т. Т. 3. Памятники права Московского государства: учебно-научное пособие. Кн. 2. М.: Юрлитинформ, 2014.
13. Пашин С. С. Червонорусские параллели к статьям Русской Правды о роте // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. Альманах. Вып. 5. СПб., 2016. С. 128-132.
14. Повесть временных лет. 3-е изд. СПб.: Наука, 2007. (Лит. памятники).
15. Почекаев Р. Ю. Право Золотой Орды. Казань: Изд-во «ФЭН» АН РТ, 2009.
16. Прокопий из Кесарии. Война с готами. М.: АН СССР. 1950.
17. Псковские летописи. Вып. 1. М.; Л.: АН СССР, 1941.
18. ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Новгородская четвертая летопись. Вып. 1. Пг., 1915.
19. ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Новгородская четвертая летопись. Вып. 2. Л., 1925. С. 321-536.
20. ПСРЛ. Т. 6. Софийские летописи. СПб., 1853.
21. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М., 2000.
22. ПСРЛ. Т. 7. Летопись по Воскресенскому списку. СПб., 1856.
23. ПСРЛ. Т. 9. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью. СПб., 1882.
24. ПСРЛ. Т. 10. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью. СПб., 1885.
25. ПСРЛ. Т. 11. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью. СПб., 1897.
26. ПСРЛ. Т. 25. Московский летописный свод конца XV в. М.; Л., 1949.
27. Российское законодательство X-XX веков. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М.: Юрид. лит., 1984.
28. Российское законодательство X-XX веков. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М.: Юрид. лит., 1985.
29. Российское законодательство X-XX веков. Т. 3. Акты земских соборов. М.: Юрид. лит., 1985.
30. Татищев В. Н. История Российская. Т. 7. Л.: Наука, 1968.
31. Филюшкин А. И. Законодательная деятельность Боярской думы в конце XV — середине XVI в. (к вопросу о процедуре законотворчества) // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права XI-XIX вв. М.: Парад, 2000. С. 200-210.
32. Фроянов И. Я. Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца К-начала XIII столетия. СПб.: Изд. С.-Петербургского ун-та, 1992.
33. Чичуров И. С. Политическая идеология средневековья (Византия и Русь). М.: Наука, 1991.
34. Шумаков С.А. Губные и земские грамоты Московского государства. М., 1895.
