CC BY
102
ледельческого капиталистического слоя» [1. С. 23]. Симпатии автора однозначно на стороне последнего. Именно земледельческий капиталистический слой в «политической солидаризации с русским крестьянством» должен, по мысли автора, стать основой будущей социальной структуры российского общества [1. С. 23]. Крайне нежелательным, с точки зрения Т.В. Локотя, был бы перенос имевших место противоречий в монархическую среду: «Русское монархическое движение - не
классовое, а национальное, не реакционное, а глубоко прогрессивное... зовет к исправлению глубочайшей исторической ошибки русской истории» [1. С. 24].
1. Локоть Т В. Завоевания революции и идеология русского монархизма. Берлин, 1921.
2. Устрялов Н.В. В борьбе за Россию. Харбин, 1920.
3. Устрялов Н.В. Под знаком революции: сб. статей. Харбин, 1925.
УДК 94(47)
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ (20-е годы XX века)
В.А. Митрохин,
кандидат исторических наук, доцент кафедры отечественной истории в новейшее время, СГУ
ВЕСТНИК. 2008. № 4(23)
Первые работы по истории русской эмиграции появились уже в 1920-е гг. Это были не столько исторически исследования, сколько отклики на животрепещущие вопросы современности. Видные деятели большевистской партии, публицисты, советские историки связывали задачи построения бесклассового общества с необходимостью борьбы против врагов социалистического государства.
Неизбежным следствием такого похода являлись политизированность, субъективизм, обостренная полемичность в оценках и восприятии русского Зарубежья. В центре внимания работ А.В. Бубнова, Н.Л. Мещерякова, Л.В. Луначарского, И.М. Калинина, Г. Лелевича и др. [6; 24; 19; 12; 18; 25] были политические настроения различных групп эмиграции (в первую очередь революционно сориентированных). Характеризуя намерения и действия оппозиционно настроенной части интеллигенции, авторы констатировали психологический надлом белых, потерю ими надежды на возвращение на родину и сопряженные с этим пессимизм, моральное разложение. Немало места уделялось пропаганде различных форм и методов борьбы Советской власти с противоборствующими силами, выявлению социально-психологических течений, тяготевших к сотрудничеству с режимом («сменовеховства» в первую очередь). Начальный период изучения эмиграции (1920 - 1925 гг.) был обусловлен утилитарными потребностями выживания новой власти в условиях противостояния многочисленным политическим соперникам. Важной его характеристикой было преобладание агитационнопропагандистских задач над научно-познавательными. История в данном случае представала влиятельным инструментом идеологической борьбы («служить оружием советской пропаганды»). В 1922 г. об этом откровенно писал известный историк М.Н. Покровский: «История революции, объективная и научная, должна ответить на вопрос: почему было неизбежно, чтобы большевизм стал у власти в октябре 1917 года? Почему никакой другой подход к революции был невозможен?» [33;
31. С. 44] В соответствии с этим большевистские историки разрабатывали свою концепцию русской революции[29 - 30; 32; 28; 38]. Приход к власти Ленина и его партии объяснялся как закономерный результат всего предшествующего развития страны. На долгие годы в советской историографии утвердился тезис о предопределенности октябрьской победы большевиков.
Несмотря на очевидный идеологизм в рассмотрении проблем эмиграции, советская легальность первой половины 1920-х гг. открывала определенные возможности для дискуссий. Россия в эти годы была еще далека до тотального огосударствления всех сфер общественной жизни. Так, неподконтрольная властям частная издательская деятельность способствовала популяризации мнений, далеко не всегда совпадавших с официальной советской доктриной (в том числе в вопросах отношения к
оппозиции)1. На страницах альтернативных изданий с властями спорили философы С. Франк, Н. Бердяев,
Н. Лосский, историки А.А. Кизеветтер, Р.Ю. Виннер, экономисты Б.Ю. Бруцкус, С.И. Зверев, А .Н. Буковецкий, И.М. Кулишер и многие другие2. В этих условиях относительной либерализации мнений широкое распространение получила практика опубликования воспоминаний и мемуаров политических деятелей, оппозиционно настроенных по отношению к коммунистическо -му режиму.
Одним из интересных изданий такого рода стали мемуары А .Бобрищева-Пушкина - видного участника «сменовеховского» движения [5]. В них автор определяет основные черты общественного течения, реакцию его лидеров на преобразования в России, исследует социально-психологическую природу и историю «сменовеховства». Неменьший интерес представляет схожая по тематике работа В.М. Белова «Белое похмелье», изданная в 1923 г. [4]. Пройдя через «все круги ада» беженца, автор затронул проблемы адаптации эмигрантов, описал их жизнь в непривычных, зачастую экстремальных условиях Зарубежья. Тема выживания русских беженцев за границей нашла свое отражение в публицистических работах Л. Владимирова, А. Слободского, И. Лученкова и других авторов [7; 36; 20].
Дополнительным источником, характеризующим русскую эмиграцию в первые послевоенные годы, являлась регулярная публикация материалов о выходе в свет белогвардейской литературы за рубежом. Обзоры
В. Десницкого, Я. Кантаровича и других авторов позволяли ориентироваться в эволюции общественно-политических настроений выходцев из России, давали представление (пусть в общих чертах) о мировоззренческих поисках интеллектуальной элиты зарубежной России [10; 13; 37].
Многие отечественные издания этого времени не были лишены аналитичности и довольно точно отражали сущность белоэмигрансткого реваншизма, характерного для военной эмиграции, показывали его скрытые механизмы и движущие силы (особо следует отметить работы Р. Нарраевского) [26 - 27].
При всем разнообразии литературы начала 1920-х гг. по проблемам эмиграции (книги, газетные и журнальные статьи, пропагандистские брошюры и т.д.) родовыми ее чертами стали идеологическая заданность, схе-
1 Начало 1920-х гг. в России отмечено стремительным ростом частных издательств (в 1922 г. только в Москве и Петрограде их было зарегистрировано более 300), а также журналов и альманахов несоветского направления. Даже в 1924 г их выпускалось 28 (см.: Федюнин С.А. Борьба коммунистической партии с буржуазной идеологией в первые годы НЭПа. М., 1977. С. 9).
2 Общественная и научная деятельность «альтернатив-щиков», как правило, вызывала критику (далеко не всегда конструктивную) со стороны коммунистического лагеря. Например, в начале 1920-х гг. в коммунистической прессе вышел ряд статей, обвинявших Л. П. Карсавина в религиозном мракобесии (см.: Васанян В. Ученый мракобес // Под знаменем марксизма. 1922. № 3. С. 43 - 45; Преображенский П.Ф. Философия как служанка богословия // Печать и революция. 1922. С. 64 - 73).
матизм, некоторая поверхностность в анализе событий, трактуемых, как правило, с классовых позиций. В этом трудно упрекать отечественных авторов. Суровые реалии послевоенного времени не давали возможности приступить к профессиональной разработке темы. Поэтому период 1920 - 1925 гг. - по существу предыстория научного изучения русского Зарубежья. Тем не менее в это время достоянием общественности стали многие источники, в научный оборот введен значительный фактологический материал. Исследователи более позднего времени получили возможность использовать работы 1920-х гг. как базу для дальнейшего углубленного научного анализа, именно тогда начинает складываться фундамент историографического освоения проблемы.
Вторая половина 1920-х гг. в отечественной истории совпала с обострением внутрипартийной борьбы в ВКП (б). Развертывавшиеся теоретические споры по вопросам общественного развития, как правило, были сопряжены с жесткой критикой оппонентов. Выступление против линии большинства ЦК расценивалось как «подрыв единства», «акт фракционности», «раскольническая» работа. Идейные противники объявлялись носителями мелкобуржуазных взглядов, меньшевиками в новом обличии.
В этой обстановке тема эмиграции обрела совершенно иное звучание. На страницах изданий ВКП(б) «выявлялась» и демонстрировалась неразрывная связь платформ оппозиционных лидеров с идеологией небольшевистских партий и движений, с удовольствием цитировались авторы, выражавшие поддержку «инакомыслящим» большевикам [14; 35; 2]. Обвинения оппонентов в стремлении к термидорианскому перерождению революции, заимствованные из «Смены вех» [3; 16; 8 - 9], перемежались с жесткой критикой эмигрантской литературы, объявленной идеологически враждебной большевистскому мировоззрению.
Задачи уничтожения «вражеской идеологии» требовали большей определенности в отношении эмигрантских течений и их политических действий. Восприятие русского Зарубежья в советских СМИ и пропагандистской литературе второй половины 1920-х гг. становится более упрощенным в сравнении с начальным перио -дом, происходит сужение и ограничение субъектов исследовательского процесса. Тональность и направление критики, как правило, задавались высшим партийным руководством страны. Так, выступление И.В. Сталина на XIX съезде ВКП(б) окончательно утвердило представление о «сменовеховцах» как выразителях «новой» нэпмановской буржуазии. К началу 1930-х гг. «сменовеховцы» уже расцениваются как «предшественники вредительства». Полный набор стереотипов, определявших позицию в отношении «сменовеховства» был сформирован в вышедшей в 1936 г. книге И. Лежнева «Записки современника». Исследуя духовную и политическую эволюцию течения, автор подчеркивал, что «Устрялов и «Смена вех» пребывают в настроении “революция кончилась”» [17. С. 229]. В этой связи, с точки зрения Лежнева, требуется корректировка тактической линии в отношении «буржуазной интеллигенции и бе-логвардейства». Предыдущая оценка интеллигентского «принятия революции» (в том числе ленинская)
«была верна только на ограниченый период и то "условно"» [17. С. 233]. Логическим итогом нехитрых авторских рассуждений стала мысль о том, что «сменовеховство» исчерпало себя.
Уничтожающей критике в партийной и советской печати подвергались представители зарубежной социал-демократии. Набор эпитетов в отношении меньшевиков варьировался от агрессивно-изобличительных («предатели интересов рабочего класса», «агенты буржуазии») до иронически-снисходительных («путаники и демагоги», «оппортунисты») [21-23].
Тем не менее и в этом потоке огульной критики иногда раздавались здравые голоса, пусть и не лишенные критического запала. Примером такого подхода может служить доклад члена Коммунистической академии ВКП(б) С. Диманштейна Комиссии по изучению национального вопроса, сделанный в 1929 г. Предметом внимания докладчика стала меньшевистская платформа по национальному вопросу [11. С. 224]. Были выделены критерии оценки национального вопроса, этапы формирования меньшевистских взглядов, проанализирована общность позиций с австрийскими марксистами Реннером и Бауэром, а также с бундовцами. С. Ди-манштейн выявил и убедительно представил противоречия в отношениях меньшевиков к централизованному устройству многонационального государства и практическим формам национального самоопределения.
В сугубо критических тонах во второй половине 1920-х гг. представляли идеологию и практику правого лагеря эмиграции. Как правило, акцент делался на террористической деятельности. В работах этого времени, носивших, главным образом, агитационно-пропагандистский характер, авторы стремились увязать положение в Советской стране с подрывной деятельностью политических партий за рубежом и показать тщетность их усилий повлиять на жизнь общества 1920 -30-х гг. [27; 15; 1]. Литература того времени исключала даже намек на то, что в консервативной идеологии русского Зарубежья есть рациональное зерно.
Тем не менее при всей противоречивости и неизбежной конъюнктурности научно-исследовательского процесса в отечественно й историографии 1920-х гг. была проделана важная созидательная работа по осмыслению истории Зарубежья, а следовательно, по расширению рамок понимания политической истории Российского государства в ХХ в. Включение проблем эмиграции в общероссийскую историю в 1920-е гг. проходило в условиях трансформации общественного уклада страны. Это наложило свой отпечаток на характер исследовательского процесса и содержание работ.
1. Арсеньев Е. Поджигатели войны: 4 покушения на полпредство в Варшаве. М.; Л., 1931.
2. Астров В. Белогвардейский «Руль» об оппозиции // Ленинградская правда. 1926. 17 янв.
3. Астров В. Что скрывается за «левой» фразой оппозиции? Л., 1926.
4. Белов В.М. Белое похмелье. Русская эмиграция на распутье. Опыт исследования психологии, настроений и бытовых условий русской эмиграции в наше время. М.; Пг. 1923.
5. Бобришев-Пушкин А.В. Патриоты без отечества. Л., 1925.
6. Бубнов А .В. Буржуазное реставраторство на втором году НЭПа: сб. ст. М., 1923.
7. Владимиров Л. Возвратите их на Родину! Жизнь врангелевцев в Галлиполи, Болгарии. М., 1924
8. Голосовский С. О фракционной работе правых. М., 1930.
9. Дальников И. На борьбу с правым уклоном. М.; Л., 1929.
10. Десницкий В. Печать белой эмиграции // Книга и революция. 1922. № 1(15). С. 46 - 50.
11. Диманштейн С. О меньшевистской платформе по национальному вопросу // Вестник Коммунистической академии. 1929. Кн. 34.
12. Калинин И. На болгарском плацдарме (из истории взаимоотношений Врангеля и болгарского правительства) // Военная мысль и революция. М., 1923. Кн. 5.
13. Кантарович Я. Зарубежная книжная литература о Советской России в 1921 г. // Книга и революция. 1922. № 5(17).
С. 25 - 31.
14. Киршон В. Эмиграция и оппозиция. М.; Л., 1927.
15. Кичкасов Н. Белогвардейский террор против СССР М.,
1928.
16. Ксенофонтов Ф. Лицо правого уклона. Новосибирск,
1929.
17. Лежнев И. Записки современника. М., 1936. Т. 1. С. 229.
18. Лелевич Г. Как они делали революцию (Февраль в белогвардейском описании). М., 1923.
19. Луначарский А.В. Смена вех интеллигентской общественностью // Культура и жизнь. 1921. № 1.
20. Лученков И. За чужие грехи. Казаки в эмиграции. М.; Л., 1925.
21. Меньшевики-интервенты: сб. ст. М., 1931.
22. Меньшевики на службе русской и международной контрреволюции: сб. ст. слушателей ИКП. М.; Л., 1931.
23. Меньшевистская контрреволюция: сб. ст. М., 1931.
24. Мещеряков Н.Л. На переломе (из настроений белогвардейской эмиграции). М., 1922.
25. На идеологическом фронте борьбы с контрреволюцией: сб. ст. М., 1923
26. Нарраевский Р. Контрреволюционные русские вооруженные силы за рубежом к пятилетию РККА. М., 1923.
27. Нарраевский Р. Обзор российских контрреволюционных сил за рубежом // Пролетарская революция. 1925. № 4.
28. Очерки по истории Октябрьской революции: в 2 т М., 1927
29. Пионтковский С.А. Октябрь 1917 года. М.; Л., 1927.
30. Пионтковский С.А. Октябрьская революция в России, ее предпосылки и ход: популярно-исторический очерк. М.; Пг., 1923.
31. ПокровскийМ.Н. Контрреволюция за 4 года. М., 1922. С. 44.
32. Покровский М.Н. Октябрьская революция: сб. ст. М.,
1929.
33. Покровский М.Н. Противоречия г-на Милюкова. М., 1992.
34. Процесс по делу пяти террористов-монархистов. М.,
1930.
35. Радыгин Г. Белая печать о правом уклоне // Спутник коммуниста. 1929. № 1 - 2. С. 22 - 31.
36. Слободский А. Среди эмигрантов. Харьков, 1925.
37. Томсинский С.Г. Октябрь в белогвардейском освещении // Историк-марксист 1927. Т. 5. С. 184 - 190.
38. Ярославский Е.М. Партия большевиков в 1917 году. М.; Л., 1927.
