CC BY
56удК 27-788-9
-D
отечественная историография
ФЕНОМЕНА РУССКОГО СТАРЧЕСТВА
№ 1, 2018 (4)
Денисов Андрей Анатольевич, студент Омской Духовной Семинарии Омской епархии Русской Православной Церкви
Аннотация. В статье рассматриваются историографические подходы к изучению старчества в дореволюционный период и в эмиграции. Приводятся оценки, предлагается классификация исторических периодов изучения проблемы.
Ключевые слова: история Русской Православной Церкви, старчество, церковно-государственные отношения.
RUSSIAN HISToRIoGRAPHY of THE PHENoMENoN
of the Russian eldership
Denisov Andrey Anatol'evich, student of Omsk Theological Seminary
Annotation. The article deals with historiographic approaches to the study of eldership in the pre-revolutionary and emigration period. Estimates are given, a classification of historical periods of studying of a problem is offered.
Keyword. History of the Russian orthodox Church, eldership, Church-state relations.
Начало процессу изучения феномена православного старчества положили дореволюционные богословы, которые дали первые формулировки понятию старчества, выявили истоки этого феномена и исследовали историю русского старчества (митрополит Трифон (Туркестанов), проф. С.И. Смирнов, проф. В.И. Экземплярский, протоиерей А. Соловьев) [1; 6; 8; 9].
В своей работе «Старчество», написанной в самом конце XIX в., протоиерей Александр Соловьев определяет старчество «как особый вид монашеского устроения», который он выделяет наряду с отшельническим, скитским и общежительным [1]. Особенность первого устроения он видит не столько во внешнем характере монастырского уклада жизни, сколько в наличии строгого послушания ученика старцу.
Профессор богословия С.И. Смирнов в своей книге «Духовный отец в Древней восточной Церкви: история духовничества на Востоке» также рассматривает старчество как монастырский институт, связанный с практикой тайной исповеди, который в период Вселенских Соборов распространился в миру и превратился в общецерковный институт духовничества [6]. При этом, несмотря на то, что старческая тайная исповедь стала универсальной, само старчество все же осталось в монастырских стенах. Таким образом, автор определяет старчество как «первобытную форму института духовного отца». В своей докторской диссертации «Древнерусский духовник. Исследование по истории церковного быта» профессор изучил институт русского духовничества и пришел к закономерному выводу о его связи с древней монастырской традицией старческой исповеди.
история русской православной церкви, церковно-государственные отношения
денисов Андрей Анатольевич «Отечественная историография феномена русского старчества»
Митрополит Трифон (Туркестанов) еще в 1895 году защитил в Московской духовной академии кандидатскую диссертацию «Древнехристианские и оптинские старцы» [8]. В этой работе автор первым старцем полагает самого Бога, который выступает как наставник и духовный отец по отношению к людям. Прообразом старцев митрополит также называет пророка Иоанна Предтечу. Но, несмотря на столь широкое понимание истоков старчества, Трифон (Туркестанов) все равно склонен рассматривать этот институт как исключительно монастырский. Он выделяет два вида старчества. Одни являются старцами в монастырях по должности, а другие являются непосредственно избранными Богом и находятся вне какой-либо церковной иерархии. В диссертации также уделяется внимание исследованию истоков русского старчества и наиболее подробно описываются биографии и характерные черты оптинских старцев, которых лично знал автор, поскольку несколько лет сам являлся насельником этой обители.
Профессор В.И. Экземплярский в революционный 1917 год сделал доклад, в котором повторил мысль, уже ставшую тогда аксиомой, что старчество является видом монашеского устроения. Более того, он безапелляционно заявил, что старчество вне монастыря является разновидностью «коммерческого предприятия» [9]. Автор, также, как проф. С.И. Смирнов и митрополит Трифон (Туркестанов), не связывал старчество с церковной иерархией, более того, он был убежден, что получивший большое распространение в России общежительный монастырь губительно сказывается на старчестве, которое не может себя проявить из-за всевластия игумена и ограниченности монастырского устава.
В отличие от многих других исследователей своей эпохи профессор Экземплярский отказался рассматривать в качестве отличительных качеств старца, якобы обязательно присущие ему харизматические дары прозорливости, чудотворения, эк-зорцизма и прочие сверхъестественные способности. Старец также далеко не всегда является святым, прежде всего он должен быть опытным руководителем, способным к духовному рассуждению.
Автор выдвинул идею народности русского старчества. В этой характеристике он видел принципиальное отличие русского старчества от древневосточного. Народность старчества он понимал исключительно как эмоциональную тягу, любовь монастырских подвижников к своему народу и стремление ему деятельно служить. Происхождение такого рода чувства профессор связывал с особой атмосферой русских монастырей. Таким образом, В.И. Экземплярский был одним из первых, кто предложил рассматривать старчество в более широком социокультурном контексте, но сам так и не смог показать взаимосвязь старчества с общественными процессами в России.
Подводя итоги дореволюционным исследованиям старчества, следует признать, что все богословы, которые занимались этой темой, рассматривали его как исключительно монашеский и монастырский институт, связанный с особой исповедальной практикой и системой послушания учеников своему старцу. Старчество также признавалась особым внеиерархическим феноменом, имеющим важное значение в жизни Церкви. Таким образом, исследование старчества в этот период было ориентировано по преимуществу на выявление сущности и механизма старческого взаимодействия с учениками и определение роли института старчества в Церкви. Такой подход к анализу и пониманию старчества мы бы предложили назвать институциональным.
В последующие несколько десятилетий появилось несколько фундаментальных работ по старчеству, написанных русскими эмигрантами (И.К. Смолич, И.М. Конце-вич, В. Н. Лосский) [7; 2; 3].
№ПЕ
омской православной духовной семинарии
С
И.К. Смолич в эмиграции написал книги «Жизнь и учение старцев» и «Русское монашество. Возникновение. Развитие. Сущность. 988-1917 г.», в которых целую главу посвятил анализу русского старчества [7]. Старчество он в соответствии с дореволюционной богословской традицией определяет как одну из монашеских практик окормле-ния новоначальных иноков. При этом старчество, по его мнению, на Руси приживалось очень трудно и долго. Первые следы старчества можно обнаружить лишь в сочинении «Сказание о черноризьчьестем чину» Кирилла Туровского (конец XII в.), в котором присутствует описание взаимоотношений между старцем и его учеником, какими они складывались у древних подвижников. Однако вплоть до XVIII века никаких других данных о существовании старчества на Руси не обнаружено. И.К. Смолич утверждает, что и в знаменитой Троице-Сергиевой лавре вряд ли существовало старчество, так как о нем нет никаких упоминаний в житиях преподобного Сергия и его учеников. Лишь спустя целый век в обители преподобного Павла Обнорского было написано «Предание некоего старца учеником своим о иноческом жительстве», и это, возможно, свидетельствует, что оно в то время применялось на практике.
Старчество как устойчивая монашеская традиция какое-то время существовала в духовной школе преподобного Нила Сорского, «которая включала в себя целых три «поколения» старцев и их учеников, подвизавшихся в малых скитах Заволжья». Но в результате победы иосифлян над нестяжателями старчество на Руси начинает постепенно приходить в упадок. Уже в XVII веке старчество существовало лишь формально. Как писал И.К. Смолич: «Тогда было принято вверять новоначального инока духовному руководству опытного монаха, не потому что старчество считалось необходимым орудием духовного воспитания инков, а просто из верности монашеской традиции. Лишь в конце XVIII и в XIX столетии старчество смогло по-настоящему укорениться в русских монастырях» [7]. Старчество стало проявлением стремления к возрождению древнего аскетического духа и оживлению монашеской традиции.
В синодальный период старчество, по его мнению, оставалось одним из немногих проявлений настоящей духовной жизни, существовавшей вопреки «государственной церковности». По мнению И.К. Смолича, православный народ, переставший находить удовлетворение в приходской жизни, сам обратился за духовным окормлением к старцам. Таким образом, специфика русского старчества XIX-XX веков была вызвана не столько внутренней потребностью монашествуюших распространить свое влияние на народ, сколько общим кризисом синодальной системы и обмирщением российского общества. Но в 1917 году монастырская жизнь Русской Церкви практически оборвалась, и поскольку автор рассматривал старчество как исключительно монашеский и монастырский институт, то его дальнейшее существование, следуя логике автора, стало невозможным.
Иван Концевич в своих работах «Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси» и «Оптина Пустынь и ее время» выдвинул несколько иную по сравнению с дореволюционными богословами трактовку старчества [2]. По его мнению, «старчество не есть иерархическая ступень в Церкви, это особый род святости, а потому может быть присущ всякому». Новое понимание старчества заключалось в том, что писатель, во-первых, сущность старчества начинает видеть не в самом институте наставничества, а в особых качествах, присущих подвижнику, а, во-вторых, впервые в истории русской мысли признает, что старцем может быть не только не священник, но даже не монах. Такое толкование изучаемого феномена стало возможным, поскольку
№ 1, 2018 (4)
Доистория русской православной церкви, церковно-государственные отношения
денисов Андрей Анатольевич «Отечественная историография феномена русского старчества»
мыслитель напрямую связал возникновение старчества с действием Святого Духа на человека. Святой Дух веет, где хочет, и его действие не ограничено институциональными или иерархическими статусами. Старцем получается может стать каждый, кто сумеет стяжать Духа Святого. В такой мистической трактовке старчество получает метафизические основания.
Схожего подхода к рассмотрению старчества придерживался русский православный писатель Сергей Нилус. В своих книгах «Великое в малом» и на «Берегу Бо-жией реки» он описал свой опыт общения со знаменитыми оптинскими старцами, дивеевскими блаженными и отцом Иоанном Кронштадским [5]. Не давая научного определения старчества, писатель выделял прежде всего его мистическую сторону. В общении со старцами и блаженными он искал подтверждения пророчеств о последних временах: «На все мировые, современные нашему веку события мой ум и сердце отказываются смотреть иначе как с точки зрения совершения пророчеств Священного Писания и, в частности, апокалиптических. Пятнадцать месяцев, проведенных мною в непрестанном общении с оптинскими преданиями как письменными, так и устными, совершенно убедили меня, что я не ошибаюсь в своей уверенности: только с этой точки зрения все бестолковое, безумное, взваливающее на Бога, что творится во всем мире и что заразило уже Россию, может найти себе объяснение и не довести верующего сердца до пределов крайнего отчаяния, за которыми - смерть души вечная». Старцы в книгах писателя предстают как пророки, которым ведома воля Божия и которые призваны подготовить людей к последним временам. Таким образом, Сергей Нилус так же, как и Иван Концевич, не склонен был сводить старчество исключительно к монастырской практике, а понимал его более широко, как мистический феномен, имеющий определяющее значение для всех людей, живущих, по его мнению, в преддверии Апокалипсиса.
Известный русский философ Владимир Лосский в эмиграции написал работу «Оптинские старцы», в которой подробно описал подвижническую жизнь знаменитых старцев Моисея, Леонида, Макария и Амвросия [3]. Главным даром старчества мыслитель считает прозорливость. Недостаточно обладать знанием человеческой природы, приобретенным путем длительного опыта, поскольку конкретная «личность может быть познана только откровением». На такое видение способен только старец, обладающий харизматическими качествами. «В силу особого дара, -пишет Владимир Лосский, - он видит каждого человека, каким видит его Бог, и старается помочь ему, причем не насилуя его воли, его внутренний смысл, чтобы освобожденная от своих сокрытых пут человеческая личность могла раскрыться в благодати». Старчество в понимании философа по существу превращается в антропологическую практику, возвращающую человека к самому себе. Владимир Лосский, чтобы подчеркнуть этот персоналистический характер старческого руководства, проводит разграничение между исповедальной практикой старцев и священников: «Священник обращается к грешнику нереальному, обобщенному, потому что ему - священнику - чаще ведомы только грехи абстрактные и безличностные. Старец же всегда обращен к человеческой личности с ее единственно неповторимой судьбой, с ее призванием и собственными трудностями» [3]. Таким образом, Владимир Лосский по существу предложил рассматривать старчество как харизматический процесс, в результате которого происходит обретение учеником собственной личности.
№ 1, 2018 (4)
В 1927 году в Варшаве ограниченным тиражом была издана книга «Пастырство монастырское, или Старчество», которая представляла собой часть курса по пастырскому богословию, написанного предположительно епископом Николаем (Чуфаровским). Автор определяет старчество «как свободный религиозно-нравственный союз ученика со своим старцем» [4]. Авторитет старца обусловлен его религиозно-нравственным совершенством, приближением к идеалу Христа. Николай Чуфаровский, придерживаясь традиционного взгляда, рассматривает старчество как монашескую практику, но при этом отмечает, что старчество, как и другие формы христианского аскетизма, существовало задолго до появления монашества. Автор работы приводит фрагмент из толкования Оригена, где в деталях (выбор старца, исповедание помыслов, послушание) описан механизм старческого окормления. Это свидетельство того, насколько тот тип духовного руководства, который позже стали называть старческим, был глубоко укоренен в благочестии первых христиан. Исходя из подхода автора можно сделать вывод, что старчество было имманентно присуще христианству на всем протяжении его истории, монашество в определенный период лишь стало той благодатной почвой, где оно окончательно сформировалось и получило быстрое развитие.
Николай Чуфаровский также показывает органическую связь старчества со стремлением ко спасению, понимаемому как обожение [4]. Обожению мешают страсти, основание которых коренится в помыслах. В этом контексте старчество, понимаемое как практика исповедания помыслов ученика старцу, приобретает глубоко антропологическое значение. В явлении старчества автор видит мистическое обоснование нравственному подвигу человека.
Таким образом, антропологический подход к пониманию старчества стал одним из самых распространенных в среде мыслителей русской эмиграции.
Библиографический список:
1. Александр Соловьев, протоиерей. Старчество по учению Святых Отцов и аскетов. Свято-Троицкая лавра, 2009. 168 с.
2. Концевич И.М. Стяжание Духа Святого. Отв. ред. О. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2009. 864 с.
3. Лосский В.Н. Оптинские старцы // Лосский В.Н. Спор о Софии. Статьи разных лет. М., 1996. С. 161-195.
4. Николай (Чуфаровский), епископ. Пастырство монастырское, или Старчество // Альфа и Омега. 1999. № 2 (20).
5. Нилус С.А. На берегу Божией реки. Записки православного. М.: ДАРЪ. 1088 с.
6. Смирнов С.И. Духовный отец в древней Восточной Церкви: история духовни-чества на Востоке. М., 2003.
7. Смолич И.К. Жизнь и учение старцев: (Путь к совершенной жизни) // Русское монашество, 988-1917. Жизнь и учение старцев. Приложение к «Истории Русской Церкви». М., 1999.
8. Трифон (Туркестанов), митр. Древнехристианские и оптинские старцы. М.: Мартис, 1996. 254 с.
9. Экземплярский В.В. Старчество // Дар ученичества. Сб. под ред. П.Г. Процен-ко. М., 1993.
