CC BY
99
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 9 (224).
История. Вып. 44. С. 44-51.
ОТДЕЛЕНИЕ ШКОЛЫ ОТ ЦЕРКВИ В ЧУВАШСКОМ КРАЕ (1918-1919 ГОДЫ): ИТОГИ И ПОСЛЕДСТВИЯ
В статье рассматривается реализация декрета СНК РСФСР от 23 января 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» в одном из национальных регионов Среднего Поволжья. Предметом изучения выбрано проведение в Чувашии политики отделения школы от церкви. Автором проанализирован ход процесса и показаны его результаты.
Ключевые слова: Чувашия, Русская православная церковь, отделение церкви от государства, Закон Божий, иконы в школах.
В настоящее время проблема школьного образования является одной из самых обсуждаемых в обществе тем. Подчеркивая особую ее значимость, Д. Медведев заявил о необходимости коренного реформирования школы в очередном Послании Президента Российской Федерации к Федеральному Собранию Российской Федерации. Для контроля над ходом реформирования системы образования в Общественной палате Российской Федерации создана специальная комиссия. На страницах периодических изданий дискутируются отдельные аспекты реформы, в частности, вопрос введения дисциплины «Теология» в перечень научных специальностей и преподавания в школах Закона Божия под видом предмета «Основы православной культуры». Поэтому изучение положительного и негативного опыта взаимодействия государства, церкви и общества в вопросах образования представляет практический интерес для гармонизации отношений, оптимизации соотношения интересов различных сторон в сфере образования.
Декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР от 23 января 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (в проекте назывался «О свободе совести, церковных и религиозных обществах») стал одним из основополагающих нормативных актов советской власти в области государственноцерковных отношений. Декрет был разработан комиссией в составе наркома юстиции П. И. Стучки, наркома просвещения А. В. Луначарского, члена коллегии Народного комиссариата юстиции П. А. Красикова, профессора права Петербургского университета М. А. Рейснера, петроградского священника М. В. Галкина1. Основополагающий тезис декрета и отдельные его положения ранее были
включены в программные документы РСДРП2, рассмотрены в ряде статей В. И. Ленина3 и других видных большевиков4, зафиксированы в законодательных актах Советского правительства5.
Следует отметить, что некоторые шаги по либерализации религиозной жизни были предприняты в 1917 г. еще Временным правительством: постановлениями «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» (20 марта), «О свободе совести» (14 июля) и рядом других введена свобода вероисповедания, отменено обязательное преподавание Закона Божия в школах, церковноприходские школы переданы в ведение Министерства народного просвещения6. Однако в советской историографии стереотипным было утверждение, что «хотя кадетская программа выдвигала либерально-демагогическое требование
о свободе совести, а в программу эсеров и меньшевиков включалось отделение церкви от государства, Временное правительство до самой Октябрьской революции не только не осуществляло этого отделения, но и вообще не провело никакой значительной церковной реформы»7.
Декрет СНК РСФСР определил отделение церкви от государства, объявил ведение актов гражданского состояния исключительной прерогативой гражданской власти. Было запрещено издание местных законов, ограничивающих свободу совести или устанавливающих преимущества или привилегии на основании вероисповедной принадлежности граждан. За каждым гражданином признавалась возможность исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Школа была отделена от церкви; вводился запрет на преподавание религиозных вероучений во всех государственных, общественных и част-
ных учебных заведениях и устанавливался частный порядок «обучать и обучаться религии»; предусматривались лишение церковных и религиозных обществ прав юридического лица и национализация имуществ церковных и религиозных обществ8.
В обществе декрет вызвал далеко не однозначные оценки. По мнению партийных идеологов, церковь как «духовный союз верующих» была отделена от государства как от «политического союза всех граждан» и превращалась из «казенного учреждения» в «свободный союз верующих», а священнослужители - «из чиновников в независимых проповедников христианского вероучения», и потому декрет «имел громадное значение для освобождения широких масс трудящихся от религиозных пут и для ослабления реакци-
^ 9
онной поповщины»9.
Полярной, естественно, оказалась позиция духовенства: Поместный Собор еще в ноябре
1917 г. констатировал, что «акты гражданского состояния регистрируют такие моменты человеческой жизни, как рождение, вступление в брак и смерть, и до сих пор в России эти события связывали с Церковью», Соборное постановление Святейшего Синода определило, что «изданный Советом Народных Комиссаров декрет представляет собой под видом закона о свободе совести злостное покушение на весь строй жизни Православной церкви и акт открытого против нее гонения»10. Церковные публицисты подчеркивали, что декрет представлял собой «начало законодательного похода против Церкви»11.
Вызвал декрет нарекания и со стороны оппозиционной большевикам печати. Так, сразу после опубликования декрета в «Церковных ведомостях» появилась подборка соответствующих публикаций из кадетской газеты «Наш век» и органа меньшевиков-интернационалистов «Новая жизнь». В первой из них указывалось, что «как бы ни относиться к идее отделения церкви от государства, во всяком случае, эта реформа чрезвычайно глубокая, затрагивающая именно ту область, к которой законодательство должно подойти с особенной осторожностью и бережностью», а «акт об отделении церкви от государства составлен по упрощенной схеме в виде нескольких тезисов, спешно выхваченный из программ»; «Новая жизнь» ставила перед народными комиссарами риторический вопрос: «Что они сделали для идейной под-
готовки в народных массах своих церковных реформ?»12
Отделение школы от церкви было принципиальным вопросом конфессиональной политики большевиков. «Государство не может тратить общенародных средств на содержание законоучителей в школах», «государственная власть не может давать средств на воспитание молодого поколения в какой-либо религии», - утверждалось партийными идеологами13. Постановлением Наркомпроса РСФСР от 17 (4) февраля 1918 г. была упразднена должность законоучителей всех верований14. Новая власть сознавала потенциал влияния школьного воспитания на умы подрастающего поколения и потому ставила этот процесс под свой контроль: «школьники -наше будущее Советской России, - писала газета «Трудовая жизнь», - школа раньше была в тенетах футлярных педагогов и попов, почему и выходили из школы офицеры-белогвардейцы и чиновники-саботажники»15.
Реализация основополагающего декрета советской власти в области новых идеологических и социокультурных устоев страны в каждом регионе, тем более национальном, имела свою специфику. Не является в данном случае исключением и Чувашский край. 26 (13) февраля 1918 г. распоряжением комиссара народного просвещения Казанской губернии было запрещено преподавание Закона Божьего во всех школах губернии16. Перестройке чувашской школы на новой основе значительное внимание уделяли Комиссариат по чувашским делам при Казанском губернском Совете и Чувашский подотдел отдела национальностей при Симбирском губернском Совете, образованные в марте 1918 г. В это же время при уездных Советах были организованы отделы по народному образованию17. Выполняя декреты Советского государства, местные органы власти приступили к передаче дела образования и воспитания из духовного ведомства в ведение Комиссариата по народному просвещению. Всего из ведения духовного ведомства были изъяты 116 церковноприходских школ и школ Братства св. Гурия в Цивильском уезде, 72 - в Чебоксарском, 88 - в Ядринском18. По сообщениям прессы, «яд религиозного обучения» стал немедленно изгоняться, Закон Божий «был выброшен из школы»19.
Однако декларирование новых принципов организации учебного процесса и разработка
соответствующих нормативно-правовых актов еще не означали их реального применения. Самым простым элементом реформы образования оказалось введение родного языка в обучающий процесс. Первый Всероссийский съезд работников просвещения и социалистической культуры среди чувашей, прошедший в Казани в июле 1919 г., отметил, что. несмотря на тяжелые условия войны и экономической разрухи, заметно увеличилось число школ с преподаванием на родном языке20. Вместе с тем радикальная перестройка учебных программ и организации учебного процесса столкнулась со значительными трудностями. В воспоминаниях первого комиссара народного просвещения Казанской губернии А. А. Максимова отмечается, что куда более трудной, чем ликвидация Казанского учебного округа и его аппарата, задачей являлось проведение в жизнь декретов и постановлений советской власти об отделении школы от церкви, о пересмотре состава учителей и организации новых форм руководства народным образованием, создание отделов народного образования при исполкомах Советов депутатов и Советов народного образования как органов общественного руководства и контроля над народным образованием21.
Крайне негативно к подобным действиям отнеслось духовенство. О фактах неприятия и сопротивления священнослужителей прекращению преподавания Закона Божьего говорили крестьянские делегаты Общечувашского рабоче-крестьянского съезда, состоявшегося в июне 1918 г. в Казани; «провокационную» деятельность духовенства сел Шибылги и Тобурданово Цивильского уезда отмечал агитатор политотдела Восточного фронта М. Р. Рублев22. Не приняли реформу образования и горожане. Так, в феврале 1918 г. Цивильская городская Дума рассмотрела ходатайство родителей учеников двух мужских и женского приходских училищ о продолжении преподавания Закона Божьего и постановила «допустить преподавание в помещениях училищ после окончания общеобразовательных предметов»; в марте того же года общее собрание родителей 1-й Алатырской женской гимназии единогласно высказалось, что «считает обучение детей Закону Божьему в стенах учебного заведения и в учебные часы необходимым»; выступило против декрета СНК РСФСР и постановило продолжать «преподавание столь важного предмета» общее со-
брание родителей Чебоксарского мужского
23
приходского училища23.
В идеологизированной советской историографии проводилась мысль о массовой поддержке декрета об отделении церкви от государства крестьянством24. Действительно, съезды крестьянских депутатов выносили резолюции в поддержку начинаний власти. Так, «признали вполне правильными» и выразили «солидарность с политикой нашей советской власти в вопросе религии», потребовали «немедленно провести Декрет об отделении школы от церкви» Цивильский и Чебоксарский уездные съезды крестьянских депутатов в марте 1918 г., представители комбедов Тархановской волости Буинского уезда в декабре 1918 г.25 Однако мнение крестьянства по этому вопросу не было однозначным. Так, в наказе делегатам от Никольского волостного схода Чебоксарского уезда на IV Казанский губернский съезд крестьянских депутатов (начало марта 1918 г.) зафиксировано, что «свои религиозные убеждения изменить мы не можем и не желаем, и потому требуем, чтобы Закон Божий в школах преподавался и считался обязательным предметом воспитания»; за обязательное преподавание Закона Божьего в начальных школах выступили депутаты Старо-Тябердинского волостного земского собрания Цивильского уезда26. В наказе делегатам, избранным от Чувашско-Сорминской волости Ядринского уезда, наряду с требованием «отделения церкви от государства и удаления влияния церкви на школы» содержалось требование, что «священники и учителя в начальных школах в районах волости должны быть чуваши»27, то есть одновременно выдвигались два требования: и отделение церкви от школы, и сохранение в начальной школе института преподавателей-священников. I Козьмодемьянский уездный съезд крестьянских депутатов в марте 1918 г., рассмотрев отдельно каждый из 13 пунктов декрета, высказался «принципиально за отделение церкви от государства и школы от церкви», но решил «преподавание Закона Божьего продолжать»28.
Комиссариату просвещения Казанской губернии пришлось 6 марта (21 февраля) 1918 г. издать новое постановление и категорично подтвердить, что «преподавание закона Божьего как в урочное, так и во внеурочное время в стенах учебного заведения ни в коем случае допущено быть не может и долж-
но быть прекращено»29. Однако и это постановление не возымело ожидаемого эффекта: резолюция проходившего в апреле 1918 г. VI Казанского съезда крестьянских депутатов «допустила» преподавание религиозных вероучений во всех государственных, общественных, частных учебных заведениях30. В ряде волостей дошло даже до активного сопротивления проведению в жизнь декрета. Показательно, что активное сопротивление оказывали и в русских, и в чувашских волостях. Так, в русском селе Архангельском одноименной волости и чувашском селе Никольское Чепкассы Городищенской волости над членами волисполкома «применяли самочинное избиение, обливание холодной водой и сажание в сырые подполья и подвалы»31.
Раскол по вопросу о преподавании Закона Божьего наблюдался и среди учителей; можно даже говорить о своеобразном противостоянии поколений: это показало, например, совещание педагогов Асакасинской волости Ядринского уезда в январе 1918 г., когда старые учительские кадры выступили за сохранение преподавания Закона Божьего в школе, а молодые учителя ставили вопрос об исключении этого предмета из школьного курса32. При этом следует отметить, что раскол чувашского учительства наметился еще до принятия официальных советских законодательных актов. Так, чувашские учителя Стерлитамакского уезда Уфимской губернии поставили вопрос об «уничтожении преподавания в училищах Закона Божия» на съездах учителей в декабре 1905 г.; в очерке Н. Захарова «Нужды современной школы», опубликованном в газете «Хыпар» от
8 апреля 1907 г., констатировалось, что учитель «никогда не может свободно заниматься своим любимым делом. Над ним наблюдают со всех сторон, он целиком находится в руках надсмотрщиков... Впереди учителя -жандарм, сзади - урядник, с одной стороны
- поп, а с другой - псаломщик»33. Напротив, в резолюции состоявшегося в июне 1917 г. в Симбирске Общечувашского национального съезда было зафиксировано, что «преподавание Закона Божия должно быть обязательным для чувашской начальной школы»34.
Одним из актов осуществления отделения церкви от государства было изъятие икон и прочих религиозных атрибутов из советских учреждений. Но только 7 декабря 1918 г.
Ядринский уисполком распространил волостным совдепам распоряжение о немедленной приемке в свое распоряжение всех религиозных изображений от государственных, общественных, а также железнодорожных учреждений; аналогичное распоряжение хозяйственному отделу издал 9 февраля 1919 г. исполком Алатырского городского Совета35. Уже сами названные хронологические даты свидетельствуют о кризисе предпринятой «кавалерийской атаки» на религию и Церковь. Конечно, надо принимать во внимание, что роль первой скрипки в некоторых местных Советах до конца 1918 г. играли эсеровские организации36. Поэтому первые нормативноправовые акты местных органов управления
об изъятии культовой атрибутики из учреждений и организаций появились только в декабре 1918 г. - феврале 1919 г. Вместе с тем стоит отметить, что органы местного управления, видимо, не имели четких директив о распоряжении полученным из государственных и общественных учреждений культовым имуществом. Так, исполком Алатырского городского Совета постановил передать изъятые религиозные предметы в приходские советы церквей, а распоряжением Ядринского уисполкома все имеющее ценность культовое имущество было передано местному казначейству, остальное - оставлено в ведении местного Совета37.
Ситуация на местах и в 1919 г. не отражала кардинального перелома в «борьбе за умы». Так, в апреле отдел народного образования Богородского волостного совдепа просил Чебоксарский уездный отдел народного образования прислать агитатора для разъяснения гражданам волости «об отделении школы от церкви», так как среди крестьян шло «брожение за повешение икон в школах (в особенности среди русского населения)»; в протоколе общего собрания Буинской организации коммунистов отмечалось, что следует «иконы в школах оставить, так как крестьянство еще темное и в высшей степени религиозно, почему могут быть на советскую власть нехорошие мнения со стороны крестьян»38. Разошлись во мнениях «граждане» с. Сутяжное Кувакинской волости Алатырского уезда и «родители учащихся» Сутяжнинского начального училища: первые постановили «об удалении всех изображений религиозного культа из общественных заведений и школьных помещений», вторые зая-
вили, что «не будут пускать детей в школу» и
39
«приказали оставить икону на месте»39.
Здесь четко проявляется одна из особенностей крещения поволжских «инородцев», когда важной чертой религиозности, в частности чувашей, следует назвать православное обрядоверие. В представлении чувашей XIX
- первых десятилетий ХХ в. икона отождествлялась с Богом, на что обращали внимание многие церковные и светские авторы. К примеру, на «уважение» и «почитание» икон указал укрывшийся за инициалами «С. М.» автор «Сотрудника» (издания «Братства святителя Гурия»); епископ Никанор (Н. Т. Каменский) констатировал, что чуваши, как и другие инородцы Казанской губернии, «не имея надлежащего христианского понятия о значении икон, склонны к их обоготворению»; в очерках А. Лепешинской и Б. Добрынина зафиксировано, что икону чуваши называли «Богом угла», и поворачивали ее лицом к стене, когда хотели совершить что-нибудь грешное, например, поесть в пост скоромного40.
Поэтому, несмотря на многократные указания органов народного просвещения, в начале 1920-х гг. иконы оставались в школах - так, в докладе заведующего партийносоветской школой по результатам инспекции школ Цивильского уезда в декабре 1920 г. отмечено наличие икон в школах с. Тувси и д. Тюнзер; инструктор женотдела Чувашского обкома партии А. Ф. Ванеркке после посещения школы-коммуны им. III Интернационала в Чебоксарах в октябре 1922 г. писала, что во всех кабинетах, в столовой и в классных комнатах висят иконы, «мне уже начало казаться, что я не в школе-коммуне им. III Интернационала, а в каком-то духовном училище»41. Краевед А. И. Терентьев, вспоминая детские годы, отмечал, что в школу пошел в 1921 г. и первые два года в переднем углу класса находилась икона и местная учительница читала нам жития святых; только присланный на третий год из волости учитель «первым делом убрал икону»42. Ничего удивительного, на наш взгляд, в этом не было, поскольку «святые лики» и другие религиозные изображения находились даже у членов партии. Причем это были не единичные факты, а явления массового порядка43.
Таким образом, меры по реализации отделения школы от церкви привели к противоречивым результатам. С одной стороны, процесс отделения школы от церкви был
завершен в течение 1918-1919 гг. С другой стороны, у значительной части населения оставалась насущная потребность в получении религиозного образования, и с годами эта потребность не уменьшалась. В качестве подтверждения данного тезиса можно привести следующие данные: постановление общего собрания беспартийных женщин станции Шихраны в июне 1920 г. «детей учить закону Божьему»44, констатация в решении пленума облисполкома Чувашской автономной области от 27 сентября 1922 г., что в ряде школ продолжается преподавание Закона Божьего, а изучение Конституции РСФСР даже не орга-низовано45. На наш взгляд, вызвано это было не столько действием какой-либо консолидированной силы, сколько позицией конкретных преподавателей. Однако впечатляет сам факт сохранения сильного влияния религии на школьных работников. Несмотря на усилия властей, значительная часть учительского состава оставалась верующей и, более того, шла на открытое нарушение действующего законодательства. Нельзя не отметить, что на протяжении первой половины 1920-х гг. отмечены обращения групп граждан в местные органы исполнительной власти за разрешением на организацию преподавания вероучения (например, в 1921 г. - граждан Засурского сельсовета Ядринского уезда, в 1925 г. - граждан религиозной группы д. Убей-Начарово Шемалаковской волости и с. Шихирданы одноименной волости Батыревского уезда)46. В середине 1920-х гг. тенденция «к недопущению своих детей на обучение в советских школах на той почве, что там не преподают Закона Божия», появилась среди татарского населения Батыревского уезда47.
Стоит отметить и тот негативный факт, что преобразование церковноприходских школ в советские школы и отстранение представителей духовенства от преподавания привело к существенному кадровому дефициту на протяжении нескольких последующих лет: в 1919 г. в школах Чувашии не хватало 489 учителей; в 1920 г. при штатной численности школьных преподавателей в целом по автономии в 1837 человек в Ядринском уезде было вакантно 208 мест, в Цивильском уезде - 188 мест, в 47 из 300 школ I ступени этого уезда не проводилось занятий по причине «отсутствия кандидатов для назначения школьными работниками»; Чебоксарский уездный отдел народного образования сооб-
щал, что «испытывает острую нужду в школьных работниках. Многие школы пустуют, занятия в них не происходят». Низким был и качественный уровень подготовки кадров. Так, в отчете отдела народного образования Цивильского уезда отмечалось, что «если бы отдел вздумал предъявлять к кандидатам строгие требования, то не только нельзя было бы открыть новые школы, но даже многие старые школы могли бы закрыться из-за отсутствия учителей»48.
При этом следует отметить, что согласно декрету СНК от 30 декабря 1919 г. «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР» все население Республики в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать и писать, обязано было обучаться грамоте на родном или русском языке49. 20 ноября 1920 г. было принято обязательное постановление облисполкома Чувашской автономной области о ликвидации неграмотности, предусматривавшее проведение мероприятий «в боевом порядке». Для реализации указанного акта была создана Чрезвычайная комиссия при областном отделе народного образования и была законодательно закреплена обязанность всех граждан в возрасте до 39 лет посещать школы. Более того, «за уклонение от посещения школ» устанавливались сроки принудительных работ от одной недели до одного меся-ца50.
Вероятно, именно из-за нехватки квалифицированных учителей Симбирский губернский отдел народного образования разрешил исполнение обязанности учителей священнослужителям, правда, оговорив условие - чтобы священники при исполнении обязанностей преподавателей в школе были в гражданской одежде51. На правительственном уровне обязанность служителей культа исполнять служебные обязанности в советских учреждениях «в обычном для всех гражданском одеянии» была закреплена Декретом СНК от 13 января 1921 г. «О предоставлении работы служителям религиозных культов»52. Эти меры позволили в определенной степени сократить дефицит кадров. Например, обследование школ в Чебоксарском, Козьмодемьянском, Ядринском и Цивильском уездах, проведенное в декабре 1919 г., показало, что из 595 школьных работников 87 происходили из духовенства; в 1920 г. из 973 учителей Чувашской автономной области 139 были лицами духовного звания53.
Даже в 1930 г. в Алатырской школе II ступени им. Л. Б. Красина из 29 преподавателей 7 человек были из духовного звания54. Можно допустить, что именно этот фактор играл немаловажную роль в отмеченных выше многочисленных нарушениях действующего законодательства и, в частности, в продолжении преподавания в школах Закона Божьего.
Нередко неприятными для власти эксцессами сопровождалась подготовка учителей: так, в июне 1923 г. на курсах работников народного просвещения Батыревского уезда после плановой антирелигиозной лекции некоторые учителя заявили «о своей приверженности к религии и о нежелании посещать в дальнейшем курсы, если будет читаться антирелигия»55. Между тем именно революционно реформированная система школьного образования должна была стать, по мнению партийных идеологов, одним из краеугольных камней антирелигиозной пропаганды. В резолюции проходившего 17-25 апреля 1923 г. XII съезда РКП (б) было отмечено, что «партия не должна забывать, что вся наша антирелигиозная агитация и пропаганда не сумеют затронуть народной толщи до тех пор, пока не сдвинется с мертвой точки работа по школьному просвещению трудящихся масс города и деревни в духе научного материалистического естествознания и пока значительное большинство деревенского населения будет оставаться неграмотным»56. Принятый три месяца спустя Декрет ВЦИК и СНК «О ликвидации неграмотности»57 явился закономерным следствием решений партийного съезда, установив довольно сжатые сроки для реализации амбициозной задачи о полной ликвидации неграмотности к 10-й годовщине Октябрьской революции.
Таким образом, декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви в корне изменил статус, роль и функции церкви и религии в обществе и государстве. Процесс отделения школы от церкви в целом был завершен в Чувашии в течение 1918-1919 гг., и данное положение декрета можно считать реализованным на территории края. Вместе с тем в первой половине 1920-х гг. были зафиксированы отдельные случаи нарушения новых принципов организации школы. Вызвано это было стремлением одномоментно изменить складывавшийся десятилетиями и столетиями образ жизни чувашского крестьянства и проведением декрета в жизнь без
учета отдельных особенностей христианизации народа.
Примечания
1 Чернов, М. И. Всероссийский поместный Собор Русской православной церкви (15.08.1917 г. - 20.09.1918 г.) // Библиофонд : электронная библиотека. иЯЪ : Ы1р://ЫЫю-fond. ru/view .aspx?id=107172.
2 Программа Российской социал-демократической рабочей партии : принята на II съезде партии в 1903 г. // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК : в 15 т. Т. 1. 9-е изд., испр. и доп. М., 1983. С. 62.
3 Ленин, В. И. : 1) К деревенской бедноте // Ленин, В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. (далее
- ПСС). Т. 7. С. 129-203; 2) Социализм и религия // Там же. Т. 12. С. 142-147; 3) Об отношении рабочей партии к религии // Там же. Т. 17. С.415-326.
4 Бонч-Бруевич, В. Д. Отделение церкви от государства // Деятели Октября о религии и церкви. М., 1968. С. 12-13; Коллонтай, А. М. Попы еще работают // Там же. С. 62-65.
5 О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению : постановление Народного комиссариата по просвещению от
11 (24) декабря 1917 г. // Декреты Советской власти : в 17 т. Т. 1. М., 1957. С. 210-211; О расторжении брака : декрет ВЦИК и СНК от 16(29) декабря 1917 г. // Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства, издаваемое Народным комиссариатом юстиции (далее - СУ РСФСР).
1917. № 10. Ст. 152; О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния : декрет ВЦИК и СНК от 18 (31) декабря 1917 г. // Декреты Советской власти. Т. 1. С. 247-249; Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве // Систематический сборник важнейших декретов 1917-1920 гг. М., 1920. С. 219-233.
6 Цыпин, В., протоиерей. История Русской православной церкви. Синодальный период. Новейший период. М., 2004. С. 365.
7 См.: Плаксин, Р. Ю. Тихоновщина и ее крах. Л., 1987. С. 8.
8 Об отделении церкви от государства и школы от церкви : декрет СНК от 23 января
1918 г. // СУ РСФСР. 1918. № 18. Ст. 263.
9 Буров, Я. Что означает закон о свободе со-
вести и отделении церкви от государства? М., 1918. С. 5; Воровский, В. В. Послание патриарха Тихона к архипастырям и пастырям церкви Российской // Деятели Октября о религии... С. 30; Шейнман, М. Отделение церкви от государства (к 20-летию Декрета) // ХХ-летие отделения церкви от государства. М., 1938. С. 16.
10 Соборное постановление Святейшего Синода по поводу Декрета Совета Народных Комиссаров об отделении Церкви от государства // Церков. ведомости. 1918. № 3-4. С. 21; Деяния Священного Собора Российской православной церкви // Там же. С. 130.
11 Сагарда, А. Декрет о свободе совести // Церков. ведомости. 1918. № 6. С. 252.
12 Церков. ведомости. 1918. № 2. С. 95.
13 Лукин, Н. М. Церковь и государство. М.,
1918.С. 27.
14 Об упразднении должностей законоучителей всех верований : постановление Народного комиссариата по просвещению от 17 (4) февраля 1918 г. // СУ РСФСР. 1918. № 24. Ст. 339.
15 Трудовая жизнь. 1918. 6 окт.
16 Татария в период Великого Октября. Казань, 1970.С. 14.
17 Государственный исторический архив Чувашской Республики (ГИА ЧР). Ф. Р-7. Оп. 1. Д. 5. Л. 221.
18 Денисов, П. В. Религия и атеизм чувашского народа. Чебоксары, 1972. С. 175.
19 Просвещение и революция // Знамя революции. 1919. 14 марта. С. 3.
20 Бюллетень Первого Всероссийского съезда работников просвещения и социалистической культуры среди чуваш. Казань, 1919. С. 3.
21 Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. Р-667. Оп. 1. Д. 23. Л. 13.
22 Денисов, П. В. Указ. соч. С. 180; Рублев, М. Р. В годы великих свершений. Чебоксары, 1959. С. 35, 51.
23 ГИА ЧР. Ф. Р-194. Оп. 1. Д. 9. Л. 120об; НА РТ. Ф. Р-271. Оп. 1. Д. 28. Л. 147, 162.
24 Степанов, Н. С. Очерки истории советской чувашской школы. Чебоксары, 1959. С. 31.
25 ГИА ЧР. Ф-507. Оп. 1. Д. 50. Л. 69; Ф. Р-154. Оп. 1. Д. 32. Л. 59; Ф. Р-164. Оп. 2. Д. 22. Л. 35.
26 Жизнь деревни. Чебоксарский уезд // Казан. слово. 1918. 4 апр. С. 2; ГИА ЧР. Ф. Р-194. Оп. 1. Д. 9. Л. 255.
27 НА РТ. Ф. Р-983. Оп. 1. Д. 54. Л. 153-153об.
28 Революция 1917-1918 гг. в Марийском крае. По материалам уездных съездов крестьянских депутатов. Вып. 2. Йошкар-Ола,
2007. С. 36-37.
29 Максимов, А. А. Отчет комиссара просвещения Казанской рабоче-крестьянской республики о его деятельности с 20 февраля по
15 апреля 1918 г. Казань, 1918. С. 19.
30 Ефимов, Е. Л. Процесс формирования педагогической интеллигенции Чувашии в 19171941 гг. : проблемы и поиски. Чебоксары,
2008. С. 40.
31 Научный архив Чувашского государственного института гуманитарных наук (НА ЧГИГН). Отд. II. Ед. хр. 6-7. Инв. № 10-11. Л. 11.
32 Рождение комсомола Чувашии. Чебоксары, 1961. С. 7.
33 Александров, Г. А. Чувашская интеллигенция в 1905-1907 годах // ЛИК. 2009. № 3. С.137-138.
34 ГИА ЧР. Ф. Р-202. Оп. 1. Д. 113. Л. 85.
35 ГИА ЧР. Ф. Р-106. Оп. 1. Д. 52. Л. 35;
Ф. Р-244. Оп. 1. Д. 66а. Л. 239.
36 Ефимов, Е. Л. Указ. соч. С. 33.
37 ГИА ЧР. Ф. Р-106. Оп. 1. Д. 52. Л. 35;
Ф. Р-244. Оп. 1. Д. 66а. Л. 239.
38 Октябрьская революция и установление Советской власти в Чувашии : сб. док. Чебоксары, 1957. С. 351; ГИА ЧР. Ф. Р-6. Оп. 3. Д. 12. Л. 370.
39 ГИА ЧР. Ф. Р-243. Оп. 1. Д. 83. Л. 18, 22.
40 С. М. [псевдоним]. Чувашское почитание икон // Сотрудник Братства Свят. Гурия. 1910. 9 окт. С. 783-784; Каменский, Н. Т. (Никанор). Религиозно-нравственное состояние инородцев Казанской епархии и миссионерская деятельность среди них за 1909 г. Казань, 1910. С. 7; Лепешинская, А. Волга / А. Лепешинская, Б. Добрынин. М., 1911. С. 93.
41 ГИА ЧР. Ф. Р-123. Оп. 1. Д. 20. Л. 6об-7; ГАСИ ЧР. Ф. П-1. Оп. 2. Д. 164. Л. 72об.
42 Терентьев, А. И. Чебоксары и чебоксарцы. Чебоксары, 2001. С. 4.
43 ГАСИ ЧР. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 7. Л. 226; Оп. 3. Д. 30. Л. 48.
44 Там же. Оп. 1. Д. 65. Л. 6об.
45 Государственный архив современной истории Чувашской Республики (ГАСИ ЧР). Ф. П-1. Оп. 3. Д. 51. Л. 21.
46 ГИА ЧР. Ф. Р-238. Оп. 2. Д. 44. Л. 23-23об; Ф. Р-611. Оп. 1. Д. 92. Л. 1-2, 13-14.
47 Там же. Ф. Р-125. Оп. 4. Д. 89. Л. 91.
48 Эфиров, А. Ф. Нерусские школы Поволжья, Приуралья и Сибири. Исторические очерки. М., 1948. С. 110; ГИА ЧР. Ф. Р-3. Оп. 1. Д. 28. Л. 32; Ф. Р-123. Оп. 1. Д. 16. Л. 64; Ф. Р-151. Оп. 1. Д. 12. Л. 45-49; Ф. Р-202. Оп. 1. Д. 113. Л. 91.
49 О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР : декрет СНК РСФСР от 30 декабря 1919 г. // СУ РСФСР. 1919. № 67. Ст. 592.
50 Культурное строительство в Чувашской АССР : сб. док. : в 2 кн. Кн. 1. Чебоксары, 1965.С. 75.
51 ГИА ЧР. Ф. Р-339. Оп. 1. Д. 2. Л. 4.
52 О порядке предоставления работы служителям религиозных культов : декрет СНК РСФСР от 13 января 1921 г. // СУ РСФСР. 1921. № 8. Ст. 56.
53 Эфиров, А. Ф. Указ. соч. С. 109; НА ЧГИГН. Отд. II. Инв. № 435. Ед. хр. 1116. Л. 92.
54 Государственный общественно-политический архив Нижегородской области. Ф-2. Оп. 1. Д. 103. Л. 45.
55 ГАСИ ЧР. Ф. П-1. Оп. 3. Д. 30. Л. 99.
56 О постановке антирелигиозной агитации и пропаганды: Резолюция XII съезда РКП (б) // КПСС в резолюциях. Т. 3. С. 114-116.
57 О ликвидации неграмотности : декрет ВЦИК и СНК от 14 августа 1923 г. // СУ РСФСР. 1923. № 72. Ст. 706.
