ОТ ТРЕТЬЕГО РИМА К ТРЕТЬЕМУ ИНТЕРНАЦИОНАЛУ И ДАЛЕЕ Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 008.01

А. И. Давыдов

От Третьего Рима к Третьему интернационалу и далее

В последние несколько лет в российской общественной мысли вновь, как и на рубеже Х1Х-ХХ вв., обостряются дискуссии, связанные с поиском национальной идеи, т. е. системы взглядов на цивилизационную специфику России, ее культурные особенности и геополитические задачи, понимание ее прошлого и настоящего бытия, которые бы позволили выработать стратегию будущего развития, как социально-экономического, так и политического. Как и полтора столетия назад, вновь возникла дихотомия западников и славянофилов, либералов и консерваторов. Ожили взгляды евразийцев, берущие начало в работах Н. Я. Данилевского, Л. П. Карсавина, Н. С. Трубецкого, Л. Н. Гумилева и др. Возникают вопросы: является ли это отражением очередного кризиса общества, застывшего на распутье, поиском выхода из него или симптомом хронической общественной болезни, выражающейся в поисках корней, почвы и источников роста, периодически терзающей умы русских гуманитариев, и насколько эта умственная лихорадка воспринимается государством и влияет на его политику и текущее состояние? Автор статьи пытается заглянуть в предысторию этих вопросов и, используя психоисторический метод, частично ответить на них, предлагая свою версию.

Безусловно, данная проблематика не может оставаться в стороне от учебных курсов истории, политологии, культурологии, философии высшей школы. Во всех этих курсах изучается хотя бы обзорно история отечественной общественной мысли. Актуальность темы, таким образом, диктуется не только злободневностью данных вопросов, но и требованием выработки студенческого мировоззрения, воспитания патриотизма, что и является одной из важнейших задач обучения по гуманитарным предметам.

Ключевые слова: русская идея, евразийство, кризис идентичности, психоистория, культурные установки, амбивалентность, коллективное бессознательное.

Брожение умов и кипение страстей на высочайшем эмоциональном накале в научной и публицистической литературе свидетельствуют для исследователя психоисторического направления [1, с. 105-106] о возникновении в социокультурной атмосфере эпохи [2] запроса на выход из кризиса идентичности, поразившего общество и активировавшего защитные механизмы цивилизации [3].

Сам термин кризис идентичности сформулирован известным американским психоисториком Э. Эриксоном [4], считавшим, что человек, как и общество, в котором он живет, проходит ряд возрастных кризисов самоидентификации, и от их успешного разрешения зависит его дальнейшее развитие, гармоничное или патологическое. Интересно, что в советской науке, в целом критически относящейся к психоанализу, взгляды Эриксона были благожелательно восприняты из-за их внешнего сходства с марксистской формационной теорией общественного развития. Кризис идентичности связан с переоценкой всех усвоенных до определенного времени взглядов и ценностей и представляет собой дезинтеграцию предшествующих приспособительных моделей с необходимостью формирования новых. В обществе он подспудно вызревает на

*

Психоистория - комплексная историческая дисциплина, изучающая влияние социокультурной

уровне коллективного бессознательного (термин К. Г. Юнга [5, с. 115]) и создает чувство нарастающего дискомфорта в коллективной ментальности. Как следствие, обостряются такие вечные русские вопросы, как «Что делать?» и «Куда идти дальше?».

В современном российском обществе с его эклектичным смешением советской и российско-имперской ментальности и символики этот кризис ощущается особенно сильно [6]. Автор полагает, что в таких обстоятельствах и возникают своеобразные массовые психологические установки на поиск выхода из тупика. «Это комплекс фиксированного на уровне коллективного (архетипы) и индивидуального (сформированные в семье модели и сценарии объектных отношений, зависящие от супер-эго родителей) бессознательных стереотипов, которые определяют форму и скорость усвоения тех или иных культурных смыслов и реагирование в пространстве культуры. Они, в свою очередь, коррелируют с базисными антиномиями» [1, с. 135-136]. Одной из таких установок, характерных для отечественной культуры, и является установка на реализацию масштабной мес-сианистской геополитической программы создания Царства Божьего на земле - некоего идеального интернационального объединения

ментальности на ход исторического процесса в определенную эпоху.

народов и стран, несущего как высший исторический смысл идею избавления от гнета мировых сил зла, достижения общего блага и справедливости.

Нельзя утверждать, что данная установка -исключительно русское явление. История знает примеры разрешения кризиса идентичности подобными средствами. Эпоха кризиса и распада Римской империи в ГУ—У вв. н. э. привела к утверждению христианства и рождению нового государства — Византии. Кризис самого могущественного государства Европы — французского королевства Бурбонов в ХУГГГ в. привел к распространению идей философов-просветителей: Вольтера, Дидро, Монтескье, Руссо, становящихся все более радикальными вплоть до взглядов Мабли, Морелли, Бабефа. Однако именно в нашей стране эта установка повторяется с хроническим постоянством, приобретая черты глобальной утопии.

В ХУ—ХУГ вв. она воплотилась в идею «Москва — Третий Рим» — приписываемую некоему старцу Филофею (или патриарху Зо-симе) концепцию исторической миссии Московского государства как наследника Римской империи, особенно в поздней ее ипостаси. Данная мифологема формировала образ Москвы как Богом избранной державы, призванной воплотить торжество истинной веры в соборном слиянии церкви, государства и народа. Москва должна была стать освободительницей всех православных народов (в особенности южных славян) от гнета Османской империи, отвоевать у турок Константинополь (Царьград), воплотить торжество православия над исламом. Речь шла чуть ли не об освобождении Гроба Господня, как во времена крестовых походов. Тем самым Москва противопоставлялась католическому Западу и мусульманскому Востоку, превращаясь в новую мировую супердержаву. Особую популярность эта концепция приобрела в период правления Ивана Грозного. Ее символами стали утвердившийся к тому времени герб Московии (заимствованный у последней византийской династии Палеологов — двуглавый орел) и царский титул Ивана Васильевича. Идея играла несомненную позитивную роль в завершении централизации русских земель. Зародившись в чрезвычайно сложный период освобождения от последствий ордынского ига в окружении врагов: Речи Посполитой (польско-литов-

ского государства, созданного в результате заключения католической унии), лютеранской Швеции, захватившей Прибалтику (бывшие владения Ливонского ордена — форпоста западной агрессии на восток) и Оттоманской Порты вместе с ее сателлитом, Крымским ханством, перекрывшим нам выход в Черное море. Этот концепт в соответствии с теорией разрешения кризиса идентичности Эриксона сформировал новое национальное самосознание. Однако это было самосознание населения осажденной крепости, окруженной врагами, что неминуемо вызывало необходимость поиска и наказания врагов внутренних, для чего и была создана опричнина с ее массовыми зверствами. Нет сомнения, что РПЦ сыграла решающую роль в становлении данной системы идей и заплатила за это в значительной мере собственным расколом XVII в. В ней тоже нашлись внутренние враги — приверженцы старой веры. Обострилась и конфронтация церкви и государства, окончившаяся победой последнего.

На некоторое время мессианская идеология отошла в тень, оттесненная вестерниза-цией и модернизацией страны, осуществленной Петром Первым.

Россия все же стала империей, отвоевавшей выход к Балтике и приобретшей многие атрибуты Рима (вплоть до порядка престолонаследия). Она начала играть активную роль в европейской политике и экономике, а следовательно приобрела новых врагов. Но архети-пическая мощь идеи сохранялась и в последующее время. Целая серия русско-турецких войн способствовала освобождению Греции, балканских славян, Грузии, превратила страну в центр православного мира, но столкнула ее с Западом. Отношения с Европой становятся амбивалентными: подражательство сочетается с враждебностью и взаимным недоверием. Мы становимся европейцами, которых подлинные европейцы считают азиатами. Создается питательная почва для евразийской идеологии, провозвестником которой стал П. Я. Чаадаев. В XIX в. в царствование Николая Г вновь всплывает вопрос о черноморских проливах и завоевании Константинополя (Стамбула). Глашатаями новой идентичности стали декабристы. Незамедлительно последовала реакция — реанимация предыдущей геополитической доктрины, православно-клери-

кальной и панславистской. Полное присоединение Польши после серии разделов и восстаний и Крымская война венчали этот процесс. Особое место все же занимает укрепление внутренней монолитности, которая воплощается в консервативной триаде графа Уварова «Самодержавие. Православие. Народность». Начиная с процесса над западниками-декабристами, складывается полицейское государство. В более мягком варианте прежняя доктрина выражается в философии всеединства В. Соловьева: «Достоинством России является наличие у нее наиболее полного развития, наиболее чистого и могущественного выражения абсолютно национального государства, которое, подчинившись авторитету Вселенской Церкви, сможет внести в семейство народов мир и благословение» [7, с. 61].

Близки к этому пониманию взгляды Ф. М. Достоевского [8, с. 33—35] и К. Н. Леонтьева: «Россия как империя — теократия, как и Византия, с идеологизмом официальным (царь — первосвященник)» [8, с. 51]. Даже вступление России в разрушительную для нее Первую мировую войну во многом обусловлено этой сверхидеей. О ней же пишут В. Розанов, принципиальный консерватор [8, с. 62— 66], и Н. А. Бердяев [9]. В России либералы хотели соединить принципы свободы экономической, предпринимательской деятельности, развития капиталистической промышленности с самодержавным государством, с проведением буржуазных реформ руками этого государства и в условиях сохранения сословных перегородок. В результате появляются такие гибриды, как либеральный консерватизм или консервативный либерализм, сущность которых сводилась к примирению начал свободы с началами власти и закона, а в политической жизни выдвигался лозунг: либеральные меры и сильная власть. Но самодержавие не принимало либеральных мер и шло на них только под давлением революционной ситуации. Даже русские апологеты анархистской теории не избежали панславистской доктрины и идеи избранности русского народа. Это читается в работах М. Бакунина и П. Кропоткина [10].

Даже большевистская революция не оборвала преемственность мессианистской традиции. Мы продолжали вливать вино молодое в меха старые, с новым задором пытались воплотить утопию, сказку сделать былью. Хотя

идею Вселенской церкви большевистские вожди, атеисты и материалисты отвергли и заменили идеей мировой революции и всемирного братства народов, ведомых Наукой и Прогрессом, суть установки осталась той же самой адаптивно-компенсаторной. Новая Советская Россия вновь осознает свою историческую миссию - возглавить процесс Всемирного освобождения.

В 1919 г. в Москве создается III Коммунистический интернационал - объединение наиболее радикальных партий и групп левого движения. Социнтерн казался слишком умеренным для решения задач организации мировой революции [11]. Авангардом мирового революционного процесса объявляется Россия, слабое звено в системе империализма. Но марксистская теория требует иного - победы революции в наиболее промышленно развитых странах. Приходиться теорию подтягивать до суровой действительности. Сомневающиеся троцкисты, зиновьевцы и прочие оппортунисты и капитулянты вычищаются из партии и Коминтерна.

В Москве проводятся конгрессы Коминтерна, базируются коммунистические ячейки европейских, азиатских и латиноамериканских компартий. На организацию коммунистического движения выделяются значительные средства даже в самые трудные и голодные годы. И вновь оживляется психология осажденной крепости. Объективно международная обстановка с нарастающей угрозой новой мировой войны, нарождающимися фашистскими и национал-социалистическими партиями и государствами этому способствовала. В стране активно ведется поиск врагов народа, агентов мирового империализма, в том числе в самом Коминтерне, поиск, приобретший характер массовых репрессий. Мировая революция не получается, хотя мощь Страны Советов неудержимо растет. Массовый энтузиазм в годы первых пятилеток вполне отвечает энергии разрядившегося кризиса. В гештальттерапии такой взрыв называют имплозией. Это результат высвобождения скрытых ресурсов бессознательного, часто сопровождающегося продуктивной агрессией. Ее итогом стала великая победа в войне. Во время Великой Отечественной войны в 1943 г. Коминтерн был распущен. Свою задачу по преодолению кризиса идентичности он выполнил. Отголоски во время холодной

войны еще ощущались. Произошла советизация Восточной Европы и Юго-Восточной Азии. Нарастание противоборства с США и НАТО оживило риторику борьбы с мировым злом. Возникают страны социалистической ориентации, ширится антивоенное движение, рушится колониализм. Кажется, что наработанный веками метод преодоления кризисов успешно работает. Но инерция мешает обновлению терапевтических средств. Сегодняшние дискуссии о национальной идее вновь де-

монстрируют ригидность прежних стереотипов. В стране растет влияние РПЦ, опять обостряется конфронтация с заклятым партнером - США. Все это симптомы выбора прежней культурной установки. Сработает ли она и на этот раз? Очевидно, что необходим поиск новых адаптивных моделей. Вместе с тем возраст этноса и возможности социума меняются, как и ситуация в стране и в мире. Появляется надежда на поиск новых решений.

Библиографический список

1. Давыдов А. И. Психоанализ как методология исследования российской культуры. Новосибирск : Изд-во СГУПСа, 2013. 195 с.

2. Хейзинга Й. Осень средневековья. М. : Изд-во И. Лимбаха, 2017. 768 с.

3. Давыдов А. И. Защитные механизмы цивилизации // Вестник Сибирского государственного университета путей сообщения : Гуманитарные исследования. 2017. № 1. С. 36-42.

4. Эриксон Э. Детство и общество. СПб. : АСТ : Университетская книга, 1996. 589 с.

5. Сэмьюэлз Э. Словарь аналитической психологии К. Юнга. СПб. : Азбука-классика, 2009. 285 с.

6. Братусь Б. С. Русская, советская, российская психология: конспективное рассмотрение. М. : ИПСИ : Флинта, 2000. 87 с.

7. Болоцких В. Н., Давыдов А. И. Опыты психоанализа Клио. Новосибирск : Издательские решения, 2017. 158 с.

8. Гачев Г. Русская Дума. Портреты русских мыслителей. М. : Новости, 1991. 267 с.

9. БердяевН. А. Судьба России. М. : Наука, 1992. 238 с.

10. Болоцких В. Н., Давыдов А. И. Анархизм: история и ментальность русского бунта. Новосибирск : Издательские решения, 2016. 544 с.

11. Пайпс Р. Русская революция. М. : Академия, 1994. 612 с.

A. I. Davydov

From the Third Rome to the Third International and Further

Abstract. Discussions on the search for a national idea in the Russian social thinking similar to those at the turn of the nineteenth and twentieth centuries has intensified during the recent years. The term "national idea" defines the system of views on the civilizational specifics of Russia, its cultural features and geopolitical tasks, the understanding of its past and present life, which would allow to elaborate a strategy for future socio-economic and political development. Like a century and a half ago, the dichotomy of Westerners and Slavophiles, liberals and conservatives has arisen again. The views of the Eurasians, deriving from the works of N. Danilevsky, L. Karsavin, N. Trubetskoi, L. Gumilev and others, has revived. Does this phenomenon reflect the crisis of the society facing a difficult choice, looking for the right solution, or is it a symptom of a chronic social illness that is expressed in the search for "roots", "ground", and the growth engine, which periodically occupies the minds of Russian humanitarians? To what extend is this "mental fever" perceived by the state authorities, and does it affect the state policy and its current condition? The author of the article attempts to look into the background of these issues and offers his own explanation to some of them, using a psycho-historical method.

Obviously, this problem cannot be separated from the university courses in history, political science, cultural studies, and philosophy, in which the history of national social thinking is briefly studied. The problem is topical not only because of the urgency of the issues, but due to the necessity to develop a student's world outlook and a sense of patriotism, which is one of the key tasks of humanitarian education.

Key words: Russian idea; Eurasianism; crisis of national identity; psychohistory; cultural attitudes; ambivalence; collective unconscious.

Давыдов Алексей Иннокентьевич - кандидат философских наук, доцент кафедры «История и политология» СГУПСа. E-mail: Dove3@yandex.ru