От студенческой медали университета к первой в России Нобелевской премии Текст научной статьи по специальности «История и археология»

2005 ВЕСТИ И К САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. Сер. 3. Вып. 2

УДК 612(929) И. П. Павлов

А. Д. Ноздрачев, Е. Л. Поляков

ОТ СТУДЕНЧЕСКОЙ МЕДАЛИ УНИВЕРСИТЕТА К ПЕРВОЙ В РОССИИ НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ (в связи со 100-летием присуждения И. П. Павлову Нобелевской премии; материалы к докладу на Ученом совете СПбГУ 25 октября 2004 г.)

Память - явление консервативное, но также и весьма многогранное. И сегодня своей лучшей гранью она обращена к имени гениального физиолога Ивана Петровича Павлова, столетие присуждения Нобелевской премии которому отмечается в 2004 г.

Говорить о гениальности ученого сложно и трудно. В Нобелевском дипломе И. П. Павлова сказано, что он «пересоздал» физиологию пищеварения. И, действительно, как указано в решении Нобелевского комитета, премия присуждается «за работу по физиологии пищеварения, благодаря которой было сформировано более ясное понимание жизненно важных аспектов этого вопроса». Строф говоря, сутью открытия явилось понимание механизмов нервной регуляции пищеварения.

Свои исследования в этом направлении Павлов начал еще в университете, затем активно продолжил на ветеринарном отделении Медико-хирургической академии, и далее в лаборатории С. П. Боткина, а также в Институте экспериментальной медицины. Определенное влияние на его работа оказало и двухлетнее пребывание за границей.

Попытаемся вначале кратко рассмотреть предысторию вопроса и начнем с того, что в 1753 г. француз Р. де Реомюр, скармливая хищным птицам перфорированные металлические футляры, заполненные мясом, доказал факт химической обработки пищи в желудке. В 1783 г. итальянец Л. Спалланцини повторил опыты Реомюра и усложнил их: перфорированные футляры он заполнял губкой, полученный сок смешивал с мясом и наблюдал его растворение. В 1824 г. В. Пру во Франции доказал наличие в желудочном соке соляной кислоты. В 1836 г. немец Т. Шванн выделил из желудочного сока вещество, которое растворяло белки, и назвал его пепсином. В 1662 г. голландец Р. де Грааф предложил для исследования функций поджелудочной железы у животных выводить ее проток на поверхность тела - первое применение фистулы протока одного из пищеварительных органов.

Новый этап изучения пищеварения начался работой американца У. Бомона, который в 1833 г. наблюдал за пищеварением в желудке человека через свищ, образовавшийся вследствие огнестрельного ранения. Уже в 1842 г. Василий Александрович Басов в России предложил метод изучения желудочного содержимого посредством создания «искусственного входа в желудок» - т. е. применил фистульный метод изучения пищеварения в желудке. В 1851 г. немец Карл Людвиг открыл секреторные нервы слюнных желез. В 1852 г. Фридрих Биддер сообщил, что достаточно показать собаке пищу, чтобы вызвать у нее секрецию желудочного сока. Позднее Рише во Франции наблюдал пациента с неизлечимой стриктурой (непроходимостью) пищевода. Ради спасения больного от голодной смерти

© А. Д. Ноздрачев, Е. Л. Поляков. 2005

ему была наложена гастростома - искусственное отверстие в стенке желудка, выведенное на поверхность кожи живота. Как только этот человек брал в рот что-нибудь кислое или сладкое, через гастростому тотчас выделялся обильный сок.

Таким образом, к 1870-м годам физиология хотя и располагала данными о химической обработке пищи в желудочно-кишечном тракте, но механизмы регуляции этих процессов оставались совершенно неизвестными.

Сейчас, вероятно, будет уместным напомнить о некоторых биографических данных Ивана Петровича, тем более что его первые полные биографии были написаны в связи со столетием со дня рождения в 1949 г. Это было время ярко выраженной тенденции, суть которой - показать самобытность отечественной науки, не нуждающейся во влиянии извне. Согласно такой установке затушевывалась роль европейских ученых, роль международного научного сотрудничества. В случае с Павловым это особенно ярко проявлялось. Необходимо было показать, что Павлов сформировался исключительно, на русской почве. Это, пожалуй, наиболее реальное объяснение ситуации.

Пастернак как-то сказал, что советская власть «насаждала» Маяковского, как когда-то Николай I - картошку.. Нечто,похожее, особенно после так называемой «павловской» сессии (28 июня-4 июля 1950 г.) произошло и с Павловым. Даже хорошее, если его навязывают насильно, может вызывать отторжение. Хрестоматийный образ очень правильного Ивана Петровича, «друга советской власти», мысли и работы которого не подлежат никакой коррекции, стали приобретать плакатные очертания.

Теперь многое видится иначе. Так, известны дерзкие выпады Павлова против правителей, которым он не спускал ничего, как бы ни «окучивал» старика Бухарин, как бы ни заботилась о нем власть, строя напоказ отличные лаборатории, субсидируя заграничные командировки и т. п. Павлов оставался в оппозиции.. Но многослойная лакировка, которой подвергался его портрет, размывается не сразу. Время как нельзя лучше убирает фальшивые наслоения и очеловечивает застывшее изображение Ивана Петровича.

Родился Иван Петрович 14 (26) сентября 1849 г. в Рязани и был первенцем из 10 детей Петра Дмитриевича Павлова, священника русской православной церкви, и Варвары Ивановны, тоже дочери священника. «...Мой дед был деревенский пономарь, как и ряд его предков, тоже все низшие члены церковного причта, т. е. все дьячки да пономари: Дмитрий (дед), Архип, Мокей, Павел, откуда и произошла наша немудреная фамилия», - писал Павлов в своих воспоминаниях [48, с. 447]. Он с большой теплотой вспоминал своих родичей, отличавшихся железным здоровьем и буйным, несмотря на профессию, нравом.

Читать Иван учился у «соседки-горбуньи», обучавшей детишек грамоте. В возрасте восьми лет он упал с высокого помоста на каменный пол и после этого долго хворал. Для поправки здоровья Ивана отдали его крестному отцу - игумену Троицкого монастыря, умному, доброму и образованному человеку. Возможно, именно он направил последующее интеллектуальное развитие мальчика.

Через три года Павлов вернулся домой и поступил на второй курс Рязанского духовного училища (1860), по окончании которого (1864) как сын священнослужителя был принят в Рязанскую духовную семинарию. Среди своих учителей Павлов вспоминал священника Феофилакта Антоновича Орлова. Семинарии того времени были хороши тем, что предоставляли возможность «следовать индивидуальным умственным влечениям. Можно было быть плохим по одному предмету и выдвигаться по другому, - и это не только не угрожало вам какими-либо неприятностями до увольнения включительно, а даже привлекало к вам особенное внимание: не талант ли?» [47, с. 441].

Под влиянием литературы 1860-х годов и особенно сочинений Д. И. Писарева, популярной «Физиологии обыденной жизни» Д. Г. Льюиса и книг Чарльза Дарвина интересы Павлова «обратились в сторону естествознания», и, отойдя от семейной традиции, он в

1870 г. поступил на юридический факультет Петербургского университета (выпускников семинарий принимали только на этот факультет), а уже через 10 дней перевелся на естественное отделение физико-математического факультета [13, с. 546; 16, 17].

Санкт-Петербургский университет и особенно его физико-математический факультет переживал в то время период расцвета. Все кафедры естественного отделения факультета занимали выдающиеся профессора. Деканом факультета и заведующим кафедрой ботаники был А. Н. Бекетов (1825-1902)-активный сторонник и проповедник дарвиновского учения. Кафедрой зоологии ведал К. Ф. Кесслер (1815-1881), который широко известен как ихтиолог, зоограф, также сторонник Дарвина. В это время он занимал и пост ректора университета. Физиологию растений читал академик А. С. Фаминцин (1835-1918) - крупнейший специалист в этой области, одним из первых изучавший фотосинтез. Кафедрой физики заведовал ученый-энциклопедист Ф. Ф. Петрушевский (1828-1904) - один из главных редакторов энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. Чрезвычайно сильным был коллектив преподавателей химических дисциплин. В него входили А. М.Бутлеров (1828-1886), Д. И. Менделеев (1834-1907), Н. А. Меншуткин (1842-1907). Математические направления вели представители всемирно известной школы П. Л. Чебышева (1821-1894). Кафедра физиологии, как уже сказано, была достойно представлена академиком Ф. А. Овсянниковым -первооткрывателем сосудодвигательного центра в продолговатом мозге [36-38].

«Это было время блестящего состояния факультета. Мы имели ряд профессоров с огромным научным авторитетом и с выдающимся лекторским талантом» - писал И. П. Павлов в своей автобиоргафии. К этим блистательным ученым относятся химики Д. И. Менделеев, А. М. Бутлеров, Н. А. Меншуткин. «Огромное впечатление на всех нас, физиологов, производил проф. Илья Фаддеевич Цион. Мы были прямо поражены его мастерски простым изложением самых сложных физиологических вопросов и его поистине артистическою способностью ставить опыты. Такой учитель не забывается всю жизнь...» [47, с. 441-442].

О Павлове существует большое количество литературы, и тем не менее об университетском периоде жизни, непосредственных учителях Павлова, их роли в формировании Ивана Петровича как ученого и человека, сказано не очень много. В лучшем случае учителей называют, не раскрывая роли каждого в формировании личности ученого, хотя именно вклад каждого из университетских наставников на разных этапах творчества Павлова проявлялся в достижениях Ивана Петровича. Одни наделили его точными методами исследований, другим он обязан идеями нервизма, которые постоянно развивал в многочисленных исследованиях на протяжении всей своей творческой жизни, третьи подарили ему биологические идеи.

Общеизвестно, что без учителя нет ученика, а без учеников не бывает и школы. И тем не менее проблему учителя в создании научной школы необходимо считать основной, решающей. Обсуждать же роль учителя, вероятно, следует исходя из более широкого представления самого понятия школы и, прежде всего того, как конкретно было реализовано влияние того или иного учителя. Вопрос этот с разных сторон и позиций обсуждался в лиг тературе, хотя многое еще остается нерешенным, а подчас даже и спорным. Пробел этот также прослеживается на примере формирования Павлова как ученого и человека.

В данной статье речь пойдет лишь'о наставниках молодого Павлова, в прямом смысле этого слова, наставниках, которые познакомили его с основными законами и принципами физиологии, обучили его физиологическим приемам, логике и направленности научного мышления, приобщили к экспериментальному подходу в решении физиологических задач. К числу таких учителей относятся, прежде всего, Ф. В. Овсянников, Н. И. Бакст, И. Ф. Цион. Позднее, уже в Медико-хирургической академии, определенную роль в становлении павловских взглядов сыграли К. Н. Устимович и С. П. Боткин. Последний раскрыл

перед Павловым целый мир клинических феноменов и определил некоторые пути их физиологического объяснения Многое почерпнул молодой Павлов у К. Людвига и в определенной степени, у Р, Гейденгайна. Что же касается общеизвестного факта влияния идей И. М. Сеченова на исследование Павловым вопросов высшей нервной деятельности, то подобное обстоятельство все же не дает права считать Павлова прямым сеченовским учеником [61, 63].

Филипп Васильевич Овсянников (1827-1906). 17 января 1862 г. академик Карл Максимович Бэр подал в Физико-математическое отделение Академии наук представление, подписанное также академиками Ф. Ф. Брандтом, А. Ф. Миддендорфом и Ф. И. Рупрехтом, содержащее следующее: «Так как конкурс, предложенный Академиею в 1860 г., не доставил кандидата на оставшееся в оной вакантным место адъюнкта, то Биологический отдел видит в настоящее время необходимость избрать для замещения этой вакансии достойного представителя науки... В наше время не должно заботиться о количестве результатов и величин теорий. Следует желать больших ученых трудов, как бы они малы не были, но которые были бы основательно поставлены и свободны от увлечений фантазией... Этого начала следовало бы придерживаться также в отношении к трудам академическим. Но еще священнее обязанность членов Академии признавать научные заслуги других... Так как г. профессор Овсянников всегда следовал обоим этим началам и труды его были в ученом мире постоянно уважаемы, то Биологический отдел не колеблется предложить его на упраздненное место адъюнкта, будучи при том уверен, что он примет это место, если ему вместе с тем открыты будут виды на скорое дальнейшее его производство» [3, с. 4].

В 1863 г. академик Бэр подал в Физико-математическое отделение академии еще одно представление [8], подписанное также Ф^Ф. Брандтом, Ф. И. Рупрехтом и Г. П. Гельмер-сеном, в котором рекомендовал избрать Овсянникова уже в экстраординарные академики. 9 сентября 1863 г. Министерство народного просвещения избрание его утвердило.

И в том же 1863 г. по заявлению профессора К. Ф. Кесслера [25, 27] Физико-матема-тический факультет Санкт-Петербургского университета избрал Овсянникова ординарным профессором по кафедре анатомии и физиологии животных. В следующем году он был избран ординарным академиком по предмету физиологии и анатомии, а также утвержден в этом звании 14 августа 1864 г.

Что же предшествовало этим событиям? Филипп Васильевич родился в Санкт-Пе-тербурге, в купеческой семье 14 (26) июня 1827 г. [27]. Среднее образование получил в одной из классических петербургских гимназий и сразу после этого поступил на медицинский факультет Юрьевского (Дерптского, ныне Тартуского университета). Его исключительная любознательность и усидчивость были замечены уже при изучении базовых дисциплин -анатомии и особенно физиологии, которые в то время более 30 лет преподавал Фридрих Генрих Биддер (он же был ректором университета и деканом медицинского факультета).

С именем Биддера (1810-1894) связаны не только высоко ценимые позже Павловым исследования значения пищеварительных соков, но и следующие научные разработки: обнаружение в сердце лягушки на границе предсердий и желудочка парных ганглионарных скоплений, вошедших в литературу под названием узлов Биддера, описание структуры и иннервации подчелюстной слюнной железы, обоснование гипотезы о самостоятельности симпатической нервной системы, создание представления о механизме действия кураре, описание строения спинного мозга. Наконец, большое значение имели его работы о тормозных центрах и тормозных волокнах. Почти все из названных направлений получили дальнейшее развитие в углубленном изучении теперь уже на кафедре, руководимой учеником и последователем Биддера Филиппом Овсянниковым в Императорском Санкт-Петербургском университете.

Но это было позже, а пока по окончании в 1853 г. факультета он был оставлен в ла-

боратории Биддера и целиком погрузился в микроскопическое изучение спинного мозга рыб, результаты этого.скрупулезного исследования были отражены в докторской диссертации, успешно защищенной им в ,1854 г. [39]. Ставшая очень скоро классической, работа имела широкий резонанс в российских и зарубежных научных кругах, в ней молодой исследователь с нетрадиционных материалистических, позиций (что было в то время исключительно важным) оценивал огромное число нервных клеток и волокон мозга, полагая, что именно в этих структурах сосредоточены высшие функции и тела, и души.

Работа Овсянникова уже через три года подробно цитировалась в учебнике физиологии О. Функе. Вот что он писал: «Большую важность представляют иссследования Овсянникова о спинном мозге рыб... Из всех сделанных до сих пор наблюдений это, по-видимому, наиболее достоверное, и вряд ли, кроме Келликера, можно найти сейчас многих противников» [80, с. ].

После защиты диссертации Филипп Васильевич был направлен ординатором сухопутного госпиталя Санкт-Петербурга, а затем прикомандирован к главному придворному госпиталю. В связи с массовыми отравлениями рыбаков и местных крестьян Астрахани, а также Саратова Овсянников командируется в эти места для выяснения причин отравления и определения свойств «рыбьего яда». Микроскопическое изучение рассолов и опыты на собаках позволили предположить инфекционный характер отравлений и предпринять ряд конкретных мер к их предупреждению.

В сентябре 1858 г. Овсянников назначается экстраординарным профессором кафедры физиологии и общей патологии Казанского университета. До его прихода на кафедру физиология преподавалась здесь сугубо теоретически. Овсянников полностью перестроил структуру обучения. Используя незначительные средства, отпущенные администрацией, собственную энергию и инициативу, молодой профессор вскоре организовал физиологическую лабораторию. Тем самым он заложил начало экспериментальным направлениям университета и создал основу для широкого внедрения эксперимента в практику биологического исследования, а также сопровождения физиологических лекций опытами на животных [25, 27]. Филиппу Васильевичу удалось также упорядочить преподавание основных теоретических дисциплин. По новому университетскому уставу на медицинских факультетах вводились самостоятельные кафедры: анатомии здорового человека, эмбриологии, гистологии и сравнительной анатомии, физиологии систематической и экспериментальной, истории медицины и энциклопедии, а также ряд других.

По существовавшим в те времена правилам, молодые профессора для приобретения необходимого опыта экспериментирования и преподавания командировались в авторитетнейшие учебные заведения'заграницы. Цель поездки Овсянникова состояла в подробном знакомстве и экспериментальной работе в физиологических лабораториях главным образом К. Бернара, К. Людвига, И. Мюллера, Р. Ремака, Г. Станиуса. В Париже ему удалось даже прослушать полный курс лекций по физиологии нервной системы Бернара, участвовать в подготовке лекций и посчастливилось присутствовать на специальных занятиях. Наконец, по предложению Бернара, на заседании Парижской академии наук Овсянников прочел доклад «О тончайшей структуре нервной системы раков, в особенности омара» [36, 81]. Он также участвовал в работе Кенигсбергского собрания' германских врачей и натуралистов, где, в свою очередь, прочитал доклад «О тончайшем строении 1оЫ о^асЮгп у млекопитающих» [40]. В нем он особенно подробно остановился на отличиях строения этой структуры у животных и человека, преимущественно связанных с наличием развитого головного мозга у последнего,

Вскоре после возвращения из-за границы Филиппа Васильевича избирают деканом медицинского факультета, но в этой должности ему пришлось прослужить всего лишь год. На этом закончился короткий, но яркий, казанский период деятельности Филиппа Васильевича, оставивший после себя целый ряд начинаний, значительно определивших дальнейшее

развитие казанской физиологической школы. Впереди был Петербург и кафедра анатомии человека и физиологии животных, созданная согласно университетскому уставу 1863 г. на естественном отделении физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Овсянников заведовал ею 22 года (с 1864 по 1886 гг.).

Здесь уместным будет сказать, что точкой отсчета начала преподавания физиологии в России с полной определенностью следует считать 1738 г. Как известно, в соответствии с замыслом Петра I созданная по его именному указу 28 января 1724 г. Академия наук состояла из трех звеньев: Академии, т. е. собственно научного центра, академического университета и академической гимназии. Таким образом, этим указом был создан единый учебно-научный комплекс, которому и суждено было положить начало российскому образованию и развитию наук [28].

Благодаря настойчивым поискам петербургских университетских историков науки найдены документы, прямо касающиеся учебных планов академического университета и гимназии. Среди них есть и распоряжение от 31 марта 1738 г. о студенческих занятиях: «Понеже в бывшем перед недавнем временем в обретавшейся при Академии наук гимназии экзамене немалое число таких учеников нашлось, которые к слушанию профессорских лекций немалую способность имеют: того ради оные публичные лекции с 1 числа июня сего году начало свое воспринять и на всякий день в Академии наук продолжаться, а именно: ...профессору Вейбрехту физиологии, а притом профессору Леруа универсальную историю публично читать» [см. 28, 360].

Этим документом физиология вводится в круг преподавания в университете фундаментальных наук наряду с математикой, историей и словесностью. Так формируется база академического образования. - .

Физиология же как экспериментальная наука в Академическом (позже Императорском Петербургском - Петроградском - Ленинградском) университете первые шаги сделала на физико-математическом факультете в 1835 г. Спустя почти 30 лет академиком Овсянниковым там же была создана* соответствующая кафедра со специальным физиологическим кабинетом [30]. В связи со склонностями ее заведующего, кафедре было придано нейрофизиологическое направление исследований. .

Здесь, как и в Казани, Овсянников начал с организации физиологической и гистологической лабораторий, сопровождения лекций соответствующими опытами на животных, приготовления и демонстрации гистологических препаратов. Сам академик Овсянников, как правило, на первом курсе читал для студентов всего физико-математического факультета общую анатомию человека, на втором - общий курс физиологии, на третьем и четвертом такие специальные разделы, как кровь, кровообращение и эмбриология. Остальные разделы читали доцент Н. И. Бакст и профессор И. Ф. Цион. Строго говоря, в 1863 г. Овсянниковым закладывались основы не одной, а целых трех кафедр университета - физиологической, гистологической и кафедры эмбриологии [27, 30]. По-видимому, именно это обстоятельство в какой-то мере послужило основанием к тому, что практически во всех работах Овсянникова, его учеников и последователей изучавшиеся физиологические свойства и показатели непременно увязывались с морфологическими структурами.

На кафедре физиологии под руководством Филиппа Васильевича Павлов исследовал нервы в легких лягушки. Привлечение {^влова к научной работе.является крупнейшей заслугой Овсянникова перед физиологией. Помимо того, при его содействии начали свою научную работу такие известные впоследствии физиологи, воспитанники кафедры, как С. Чирьев, В. Великий, А. Кулябко.

В 1864 г. по инициативе Овсянникова во флигеле на Университетской набережной в доме № 5 на Васильевском Острове (там, где сейчас находятся помещения поликлиники № 1 РАН) была создана крошечная физиологическая лаборатория Академии наук, по-

V

служившая прообразом ныне всемирно известного Института физиологии им. И. П. Павлова РАН [25, 27]. Спустя два года (1866) он создал и физиологический кабинет в университете. Вместе с Овсянниковым в кабинете сотрудничали Бакст, изучавший газообмен в мозгу и скорость проведения возбуждения по нервам, а также Цион, прославившийся рядом открытий в области регуляции кровообращения. Овсянников, Бакст и Цион не только поставили на совершенный по тому времени уровень преподавание физиологии, но и организовали исследовательскую работу в физиологическом кабинете, что позволило студентам 1 старших курсов заняться самостоятельными научными поисками.

Здесь следует подчеркнуть особую роль экстраординарного профессора Ильи Фаддеевича Циона, который был ближайшим и вернейшим помощником Овсянникова, в этот период существования кафедры [32]. Но более подробно об этом будет сказано отдельно.

Прекрасно понимая значение такого молодого талантливого ученого для экспериментальной работы и педагогического процесса становящейся на ноги университетской кафедры, Овсянников в 1868 г. пригласил Циона лаборантом физиологического кабинета и в качестве приват-доцента, а с 1870 г., экстраординарного профессора для чтения Лекций по физиологии. Эт9 оказалось весьма кстати, потому что именно в этот период физиология стала прочно овладевать умами учащсися молодежи, что и определило приход на кафедру большого числа студентов. В 1870-1875 гг., например, лекции Овсянникова, Циона, Бакста слушали студенты кафедры И. Павлов, В. Великий, А. Кулябко, Г. Фортунатов, А. Брант, С. Чирьев, М. Афанасьев, М. Чистосердов, В. Истомин, И. Костенич, Я. Ильяшенко, М.Усов и др. [15] и на их основе разрабатывали научные темы. По мнению А. А. Ухтомского, это было то «первое десятилетие физиологического преподавания в Петербургском университете, которое протекало с большим успехом и даже блеском» [6<>, с. 84]. >

В 1873 г. Овсянников с Ционом обратились к руководству физико-математического факультета университета с предложением введения на его естественном отделении высших научных степеней по физиологии с химией и по физиологии с физикой. В этом представлении они особо подчеркивали важность подобного сочетания для «наиболее самостоятельного развития физиологии в России» [27, 30, 32]. К.сожалению, тогда предложение это реализовано не было, но семена были брошены и, используя педагогический и научный потенциал физиологов, первые кафедры биохимии и биофизики были открыты в Ленинградском университете соответственно в 1928 и 1935 гг.

В середине 70-х годов XIX в. Овсянников много усилий потратил на расширение лаборатории, добился увеличения отпуска средств, оснастил, особенно ее химическую часть, приборами и аппаратами. После ухода Циона вполне естественным стал и вопрос о приглашении на кафедру новых преподавателей физиологии. «Кого же имеет в виду пригласить Ф. В. Овсянников в расширяющуюся лабораторию? - спрашивает А. А. Ухтомский. -...Намеченный к приглашению кандидат был проф. И. М. Сеченов» [66, с. 84]. Это было абсолютно правильное решение. И, строго говоря, именно этим решением фактически завершилось создание в Петербургском университете кафедры физиологии человека и животных.

Научное творчество Сеченова столь широко и разнообразно, что некоторые становятся даже в тупик, пытаясь конкретно определить основную направленность его исследований [38, 61, 62]. В самом деле, он был первым, кому удалось извлечь и проанализировать растворенные в крови газы, сформулировать закон растворимости газов в растворах в зависимости от концентрации в них солей. Он открыл .химическое соединение гемоглобина с углекислотой - карбгемоглобин и объяснил дыхательную функцию крови. Он сконструировал респирационный аппарат и аппарат для быстрого и точного анализа состава легочного воздуха. Ему удалось обнаружить ритмические колебания электрических потенциалов в

о

продолговатом мозге и явление суммации в центральной нервной системе: Наибольшую славу отечественной науке принесло открытие Сеченовым торможения в центральной нервной системе. Опубликованное им в 1863 г. гениальное произведение «Рефлексы головного мозга» распространило принцип рефлекторной реакции на психическую деятельность и поведение человека. Кроме научных достижений, как указывал Овсянников, Сеченов «обладал счастливым даром - научные истины делать доступными большой публике» [25, 27, 38]. ' 4 '

С приходом на кафедру Сеченова к нему полностью перешло преподавание физиологии, за Овсянниковым остались курсы анатомии, гистологии, эмбриологии и соответствующие практики (с 1886 г. он читает только эмбриологию и ведет практические занятия, в 1892 г. прекратил чтение лекций вообще). Более того, тогда же по инициативе Овсянникова знаменитый физиологический кабинет был разделен на собственно физиологический, который был полностью передан под начало Сеченову, и анатомо-гистологический, оставшийся в заведываний Филиппа Васильевича. За 12 «сеченовских» лет на кафедре в ее физиологическом кабинете под руководством Ивана Михайловича прошла выучку большая группа молодых ученых, из которых впоследствии стали всемирно известными профессорами Н. Е. Введенский, Б. Ф. Вериго, И.Р.Тарханов, фармаколог Н. П.. Кравков, биохимик С. С. Салазкин, гигиенист Г. В. Хлопин, микробиолог Г. А. Надсон и многие другие [38].

В научном наследии Овсянникова просматривается, по меньшей мере, три направления - физиологическое, гистологическое и общебиологическое, однако наиболее часто для решения физиологических вопросов Филипп Васильевич привлекал гистологические методы.

Еще в Дерптском университете вместе с ассистентом Н. М. Якубовичем он провел исследование начал восьми пар черепных нервов: глазодвигательного, обонятельного, зрительного, слухового, блокового, тройничнЗго, отводящего и лицевого; представил микроскопическое строение мест их выхода; показал наличие в большинстве из них сенсорных и моторных волокон; обнаружил два вида нервных клеток: большие, обладающие двигательной активностью, и малые - чувствительные клетки. Материалы эти стали классическими, они явились исходным рубежом для всех последующих структурно-функциональных исследований мозга в России и за рубежом [43].

Следующая его работа носила частный характер и касалась разрешения многолетнего спора о том, на какой фазе - вдоха или выдоха происходит остановка дыхания при раздражении центрального конца блуждающего нерва. Основываясь на своих экспериментах, Овсянников показал, что в этом случае все зависит от того, по каким показателям судить - по положению диафрагмы или движению гортани, ноздрей, брюшных мышц. Остановка дыхания возникает на фазе выдоха.

Изучая физиологию крови [41], Филипп Васильевич невольно задался вопросом, самостоятельна ли сосудодвигательная система и где находятся ее центры? К этому его привели, конечно, прежде всего, сеченовские «Рефлексы головного мозга», вслед за выхрдом которых физиологи и клиницисты (особенно боткинская школа) начали открывать в нервной системе один центр за другим.

Цель своего поиска Овсянников сформулировал четко и понятно: более точно определить участки, из, которых тонизируются и получают рефлекторные раздражения сосудо-двигательные нервы. Проведя сложные и трудоемкие опыты на кураризированных кроликах, был, прежде всего, точно определен'участок продолговатого мозга, являющийся центром рефлекторного раздражения сосудодвигательных нервов. Расположен он в верхней части продолговатого мозга в 1-2 мм от нижнего края четверохолмия, в 3-4 мм над писчим пером. Пространство, которое занимает рефлекторный центр, составляет приблизительно 4 мм, и находится он не по средней линии, а немного в стороне от нее.

Результаты эти послужили основой для создания широких представлений о сосудо-

двигательном центре и нашли отражение в работе «Тонические и рефлекторные центры сосудистых нервов» [см. 27, 30]. И хотя эта работа была выполнена в 1871 г. в лаборатории Людвига, она насквозь пронизана мыслями и идеями Сеченова. Продолжая дальше развивать учение о сосудодвигательном центре, Овсянников совместно с С. И. Чирьевым, теперь уже в Петербурге, провел еще одну работу, назвав ее «О влиянии рефлекторной деятельности центров сосудодвигательных нервов на расширение периферических артерий и на секрецию подчелюстной железы» [см. 27, 30].

Итогом этой работы явилось обоснованное заключение, что раздражение центрального конца седалищного, язычного, ушного нервов у кроликов и кошек по рефлекторным путям сосудодвигательного центра вызывает ответную реакцию в виде сужения сосудов и повышения кровяного давления. Однако после перерезки барабанной струны стимуляция тех же самых нервов дает иные результаты. Следует заметить, что до обнаружения этого факта было уже описано достаточное количество сосудосуживающих и сосудорасширяющих нервов, достоинство же этой публикации состоит в том, что ,в ней впервые замечен антагонизм нервов, имеющих разную природу - симпатическую и парасимпатическую.

. Публикация вызвала среди физиологов исключительный интерес, а тема получила дальнейшее развитие. Сразу были повторены и подтверждены результаты Овсянникова о рефлекторном влиянии сосудодвигательного центра на величину просвета периферических сосудов и, помимо того, доказано существование в стенках сосудов специальных нервных окончаний, связанных системой сосудосуживающих и сосудорасширяющих волокон с центром продолговатого мозга [27, 30].

Большой интерес к проблеме проявил и Павлов, проведя в этой области несколько экспериментальных исследований, результатом чего явилась специальная статья «О сосудистых центрах в спинном мозгу» [см'. 49, 68?.69], в которой он излагает историю вопроса и дает высокую оценку открытию Овсянникова и исследованию А. А. Остроумова. В статье он говорит, что благодаря последним работам *теория об одном сосудодвигательном центре, и именно в продолговатом мозгу, окончательно победила и вошла во все новейшие учебники как несомненная истина. Вместе с тем он обращает внимание на несостоятельность доказательств Овсянникова, касающихся отсутствия сосудистых центров в спинном мозгу и говорит буквально следующее: «Овсянников и ДИттмар видели, что после перерезки спинного мозга нет рефлекторного изменения сосудов, отсюда заключили об отсутствии сосуди-. стых центров в спинном мозгу и ошиблись». Павлов оспаривает это утверждение и добавляет, что сосудодвигательный рефлекс может отсутствовать и потому, «...что операция была таким условием, которое прекратило их деятельность» [см. 46, 49, с. 60-61]. Подтверждение правоты павловского суждения мы находим в большом современном историческом обзоре В. М. Хаютина [см. 69].

Судя по всему, и независимо от более поздних суждений Павлова, Филипп Васильевич уже в 1874 г. в новой работе задался целью рассмотреть существующие различия рефлекторной деятельности в продолговатом и спинном мозге. В этой работе главной задачей явилось исследование рефлексов, вызываемых раздражением конечностей кроликов при. интактном продолговатом мозге с рефлексами при его удалении. Оказалось, что после отделения спинного мозга от продолговатого рефлекс сокращения лап полностью выпадает. Причину такого состояния он усматривал в наступлении особого угнетающего состояния рефлекторных механизмов продолговатого мозга, не вступая в обсуждение «гипотезы торможения», оставив, следовательно, вопрос окончательно невыясненным.

И тем не менее Овсянников не ушел от него окончательно и в следующих опытах решил определить пределы рефлекторной деятельности спинного мозга, выясняя при этом, в частности, почему после введения стрихнина раздражение любого чувствительного участка тела сопровождается сокращением всех соматических мышц животного, даже при ус-

ловии отделения спинного мозга от продолговатого. Причину этого явления он усматривал в химических изменениях, происходящих в тканях животного. Вместе с тем для появления судорог всей массы мышц он считал необходимым присутствие неповрежденного спинного мозга, именно в котором как раз и заключен аппарат, управляющий его рефлексами.

Одно небольшое и малозаметное исследование тех лет касалось экспериментального изучения некоторых функциональных свойств мозжечка. Целью работы явилось выяснение роли мозжечка в организации координации движений. Удалив мозжечок частично, а затем полностью, он пришел к ошибочному заключению, что последний будто бы не влияет на координацию движений.

Еще несколько работ, выполненных также совместно с ближайшим учеником -В. Н. Великим, было направлено на выяснение нервных механизмов секреции околоушной и подчелюстной слюнных желез, в результате чего авторы дали новое оригинальное объяснение выделению слюны у курарезированных животных без какой-либо нервной стимуляции. Как полагали авторы, в этом случае спонтанное слюноотделение происходит в результате кислородного голодания из-за скопления углекислоты. Последняя же, как считали авторы, является раздражителем нервных терминалей железы. Они также полагали, что связь слюноотделительных и сосудодвигательного центров со слизистой оболочкой желудка й тонкой кишки осуществляется исключительно блуждающими и чревными нервами, и в этом процессе никакого участия не принимает шейная часть пограничного симпатического ствола и его узлы.

Второе, т. е. гистологическое направление исследований Овсянникова, особенно ярко иллюстрируется его работой «О -тончайшем строении 1оЫ о^асШгп у млекопитающих» [42]. Здесь, впервые в литературе дается подробное микроскопическое описание обонятельной сенсорной системы, в том числе подробно прослежен ход обонятельных волокон от конечных разветвлений в слизистой оболочке носа до представительства в обонятельных долях мозга.

Гистолого-функциональной следует назвать еще одну статью - «О симпатической нервной системе речной миноги с некоторыми замечаниями о гистологическом строении других тканей этого животного» [см. 27, 30]. Здесь нашли отражение не только физиологические наблюдения, связанные с работой изолированного сердца животного, но представлено еще и подробнейшее описание симпатической нервной системы и ее связи с. блуждающим нервом. И что особенно ценно, самым тщательным образом описаны нервные клетки интрамуральных ганглиев сердца. Таким образом вслед за немецкими исследователями - невропатологом Л. Ауэрбахом (1828-1897) и анатомом Г. Мейсснером (1829-1905) Филипп Васильевич представил описание нервного аппарата стенки еще одного важнейшего полого органа - сердца. В силу каких-то неясных обстоятельств этот ключевой для гистологии момент, к сожалению, выпал из поля зрения истории медицины [59].

Следует согласиться с тем, что основное открытие в гистофизиологии Овсянников сделал в упоминавшейся уже диссертации 1854 г. [39]. На спинном мозге рыб он установил, что его белое вещество состоит из волокон, которые идут от нервных клеток вентральных рогов и спинальных ганглиев. Волокна эти достигают структур головного мозга. Не без оснований он полагал, что при передаче возбуждения белое вещество является каналом связи между спинальными ганглиями и головным мозгом. Происходящие в организме рефлекторные взаимодействия он поставил в связь не только со спинным, но и с головным мозгом. Помимо того, Филипп Васильевич установил, что нервные клетки вентральных рогов спинного мозга имеют по четыре отростка, и каждый из них выполняет, по его мнению, свою, присущую только ему определенную функцию.

Более того, он высказал весьма смелое и, как позже оказалось, абсолютно реальное предположение, что отростки одной нервной клетки входят в соприкосновение с отроет-

ками другой нервной клетки. Характерно, что в его диссертации имеется специальная глава, посвященная внутреннему строению спинного мозга человека. Овсянников исследовал также микроскопическое строение спинного мозга не только людей, но и собак, лошадей, кошек, кроликов, лягушек, орла, курицы, быка, дельфина и других животных. Все эти материалы о конструкции спинного и головного мозга, а также суждения о том, что головной мозг представляет собой материальную основу высших психических функций [81., 82], нашли блестящее подтверждение и развитие в классической работе В. М. Бехтерева «Проводящие пути спинного и головного мозга» [10].

! Несомненное значение для развития биологии имела и небольшая, но исключительно ценная работа Ф. В. Овсянникова «О центральной нервной системе ланцетника» [см. 30]. Сравнивая морфологическое строение нервной системы рыб и ланцетника, он подтвердил известное утверждение биолога А. О. Ковалевского (1840-1901), что ланцетник является своеобразной переходной ступенью между беспозвоночными и позвоночными животными.

Еще одним важнейшим гистологическим достижением Ф. В. Овсянникова по справедливости следует назвать произведенное им впервые описание строения осевых цилиндров. С исключительной убедительностью на одном из рйсунков его докторской диссертации [39] четко представлены' тоненькие нити-волокна, позже получившие название нейрофиб-рилл. Они проходят через осевой цилиндр и составляют его основу. Описываемое открытие исключительно важно еще и потому, что до работы Овсянникова в литературе существовало лишь предположение Ремака о волоконном составе осевых цилиндров. О работе Овсянникова было забыто, и приоритет, открытия нейрофибрилл незаслуженно приписывался иностранцам, которые, в сущности, спустя много лет лишь повторили открытие Овсянникова. Нейрофибриллы по очереди «открывали» Швальбе в 1868 г., Шульце - в 1878 г., Ран-вье - в 1878 г., Флемминг - в 1882 г., Ниссль - в 1892 г., Апати - в 1897 г., Маринеско - в 1898 г., Хольмгрен - в 1899 г. и т. д. [27]. В 1893 г. фибриллярное строение нервных клеток и их отростков, т. е. открытие Овсянникова, подтвердил его коллега по Петербургскому университету гистолог А. С. Догель (1852-1922). Так что есть все основания восстановить этот приоритет.

По своей фундаментальности и значимости для истории заслуживает упоминания еще и работа «О микроскопическом строении малого мозга рыб» [30], в которой дается описание тонкого строения основных областей мозжечка. Филипп Васильевич обратил внимание на то, что отдельные нервные волокна находятся в непосредственном контакте с ядрами, а эти ядра, в свою очередь, имеют свои отростки, играющие, по его мнению, важную роль в функции нервной системы. Для доказательства нервной природы ядер Овсянников использовал различные реактивы, разрушающие все ткани, кроме нервной. Важность этого открытия состоит в том, что в то время у многих существовало сомнение относительно нервного происхождения этих структур. Кроме ядер, в работе описывается строение пограничного слоя, содержащего нервные клетки, нервные пучки и одиночные волокна.

Особенностью научного творчества Ф. В. Овсянникова является то, что в проводимых им исследованиях нервной системы он целенаправленно шел от изучения низших, периферических отделов, к высшим, изучению полушарий мозга приматов и человека, меняя и приспосабливая при этом методы и создавая соответствующую научную идеологию. При анализе структуры различных областей коры больших полушарий мозга особенно продуктивным оказался сравнительный метод. У высших животных и человека Овсянников одним из первых установил в нем наличие пяти слоев [см. 30]. Именно сравнительный метод позволил ему прийти к заключению, что у всех позвоночных животных кора головного мозга имеет принципиально общее строение. В этой же работе он дал послойное описание строения мозжечка человека и животных, различив в нем четыре слоя, последовательно идущих изнутри наружу: волокнистый, зернистый, пограничный и внешний мелкозернистый.

По счастливому совпадению именно в это время строение мозга обезьян и человека изучал другой русский ученый - гистолог В. А. Бец (1834-1894) [11]. Из сравнения результатов этих двух важнейших нейрогистологических лабораторий следует, что общий принцип строения коры головного мозга человека трактуется Овсянниковым и Бецом почти одинаково. Правда, данные Овсянникова несколько ближе к современным представлениям. Стоит еще заметить, что Овсянников раньше Беца обнаружил и описал пирамидные клетки в вентральных рогах спинного мозга. Представляет интерес и то, что Овсянников заметил соединение между собой конечных разветвлений отростков различных нервных клеток коры мозга. Этой гистологической находке он придавал исключительно большое физиологическое значение.

Справедливости ради надо сказать, что гистологические работы Филиппа Васильевича, касающиеся центральной нервной системы, сыграли значительную роль в развитии этого направления биологии, они не потеряли своего значения и до сих пор. На протяжении многих лет, и особенно в последние годы, академик Ф. В. Овсянников на ученых советах университета, заседаниях физико-математического отделения Академии наук многократно обращал внимание, что ввиду высокого теоретического интереса и огромного практического значения, которое представляет всестороннее детальное изучение физиологии и патологии мозга, в высЩей степени желательно, чтобы вопрос об учреждении специального института (мозга) скорее получил надлежащее развитие. И более того, он предлагал при первой же возможности войти с ходатайством в Государственную думу по поводу учреждения специального института для исследования центральной нервной системы. В наше время в России существует целый ряд академических и клинических институтов, изучающих мозг и высшую нервную деятельность.

Филипп Васильевич явился соавторов первого отечественнбго двухтомного руководства по гистологии (1887-1888). Еще в свое время Сеченов указывал на Овсянникова и Якубовича как на создателей микроскопической анатомии (гистологии) в России. «За ними начинается целый ряд русских специалистов... Когда в Германии в 70-х годах составлялись сборные учебники по гистологии и физиологии, писание некоторых отделов предлагалось нашим ученым как признанным специалистам» [62, с. 349; 63, с. 41 ].

Ф. В. Овсянниковым выполнена также серия биологических работ по паразитологии (Trichinella spiralis, развитие Polipodium hydriforme и т. д.). Им, в частности, был описан жизненный цикл трихинелл, проведены специальные опыты с трихинеллезным мясом, наблюдения над больными трихинеллезом, завершившиеся четким описанием симптомов болезни у человека, опытами над мышечными и кишечными формами трихинеллеза, мерами к предупреждению болезни [см. 30].

В 1871 г., занимаясь в Самаре изучением развития стерляди, Овсянников обнаружил, что отдельные икринки отличались от остальных своим сероватым цветом и несколько большим объемом, а некоторые имели даже черную полоску или ленточку, которая составляла как бы пояс икринки. Так был открыт новый паразит, поражающий икру стерляди.

Филипп Васильевич не флл кабинетным ученым и всю свою жизнь принимал участие в работе разного рода собраний, конференций, и обществ, таких, как Общество естествоиспытателей, где на протяжении более чем четверти века был бессменным председателем отделения физиологии и зоологии, Вольное экономическое общество, Общество русских врачей, Общество охранения народного здравия, Энтомологическое общество и др. С исключительным вниманием, заботой и поддержкой относился Овсянников к молодым ученым, всячески поддерживал издание их работ, готовил отзывы, писал рецензии.

Он являлся также редактором журнала «Вестник естествознания», в котором печатались статьи Н. Е. Введенского, В. В. Докучаева, И. И. Мечникова, А. Н. Бекетова, И. Р. Тарханова, А. П. Карпинского, А. С. Догеля и др. И, конечно же, был он и в числе передовых

русских ученых, усилиями которых в нашей стране было создано высшее женское, а также женское медицинское образование. Когда организация высших женских (впослед-• л Бестужевских) курсов столкнулась с серьезными финансовыми затруднениями и даже л вопрос об их ликвидации, одним из источников покрытия расходов явились пожерт-,ания университетских профессоров Менделеева, Сеченова, Овсянникова, Бутлерова и . А когда с усилением реакции в стране женские врачебные курсы оказались под угрозой ¿крытия, движение в их защиту возглавили Н. В. Склифосовский, И. И. Мечников и, конечно, Ф. В. Овсянников [см. 27,

Будучи прогрессивным ученым-и патриотом, Филипп Васильевич активно выступал против административно-полицейских мер, насаждаемых правительством в университетах и в Академии наук.

В последние годы академик Ф. В. Овсянников отошел от университетских и академических дел, жил в принадлежащем ему имении Заполье, активно занимался усадьбой и садоводством. Однако такая размеренная жизнь не сказывалась на его отношении к академии и университету, он регулярно посещал заседания академии и кафедральные семинары. Скончался Филипп Васильевич от крупозного воспаления легких 26 мая (по ст. стилю) 1906 г. там же в Заполье. .

Закончить это краткое повествование о замечательном российском физиологе и морфологе Филиппе Васильевиче Овсянникове будет лучше всего его же словами, произнесенными им в выступлении на I съезде русских естествоиспытателей в 1868 г.: «...позднее потомство и беспристрастная история сумеют' оценить труды тех отечественных деятелей, которые понимая великое значение естественных наук в судьбе процветания и могущества народов, сумеют отстоять интересы этих наук^ отстаивая которые они будут отстаивать интересы своего отечества, его могущество, его славу, его цивилизацию» [цит. по: 30]. Все им здесь сказанное, как показала бесстрастная. полуторовековая история, относится, прежде всего, к нему самому. . .

Еще одним учителем Павлова в университете был Николай Игнатьевич .(Исаакович) Бакст. Физиолог, писатель и общественный деятель Бакст родился 4 мая 1842 г. в местечке Мире Минской губернии'в семье раввина. Начальное образование получил в житомирском раввинском училище, где его отец был преподавателем, а затем продолжил учебу в Петербургском университете на естественном отделении физико-математического факультета [15, 16].

Уже в студенческие годы, благодаря своим выдающимся способностям, Бакст приобрел широкие знакомства в столичных литературных кругах (он был близок с Тургеневым, Чернышевским и др.). Разумеется, это культурное общение наложило резкую печать на его мировоззрение. Николай Игнатьевич окончил курс в университете в 1862 г. и вскоре министерство народного просвещения командировало его на три года за границу для подготовки к профессуре по физиологи^Так Бакст оказался в лаборатории Г. Гельмгольца, где он занимался изучением скорости проведения возбуждения по нерву.

Правило посылать выпускников за границу возникло еще на самом раннем этапе становления российских университетов, число которых во второй половине XIX столетия не превышало и десятка. Старейший из них - Академический Санкт-Петербургский университет был учрежден указом Петра в . январе 1724 г. Затем, .благодаря стараниям М. В. Ломоносова и графа Шувалова, в 1755 ¿'появился Московский, в 1802 г. - Тартуский, в 1803 г. - Вильнюсский, в 1804 г. - Казанский, в 1805 г. - Харьковский, в 1834 г. - Киев-ский, в 1862 г. - Одесский, в 1869 г. - Варшавский, в 1888 г. - Томский университеты.

В 1867 г., после защиты диссертации «О скорости передачи раздражения по двигательным нервам человека», Бакст в качестве приват-доцента начал читать лекции в университете. Читал он физиологию органов чувств [5] и вел по этому курсу, практические заня-

0

тия, в то время как академик Овсянников читал для студентов первого года курс анатомии человека, для второго года обучения - общий курс физиологии животных, для третьего и четвертого - уже специальные курсы физиологии: кровь, кровообращение и др. В то же самое время экстраординарный профессор Цион у студентов третьего и четвертого курса вел специальные разделы физиологии с практическими занятиями.

Овсянников, Цион и Бакст не только поставили на совершенный по тому времени уровень преподавание физиологии в университете, но и организовали исследовательскую работу в физиологическом кабинете кафедры, что позволило студентам заняться самостоятельными научными поисками. Так, например, М. Афанасьев исследовал нервные окончания в коже человека, В. Великий изучал строение центральной нервной системы у миноги, будущий великий физиолог И. Павлов - нервы легких у лягушки. В этом физиологическом кабинете Павлов, кроме того, выполнил работы по нервной регуляции кровообращения и функции поджелудочной ркелезы.

Вскоре Николай Игнатьевич получил новую заграничную командировку. Работая в Лейпцигском институте физиологии у знаменитого Людвига, он завоевал его горячую симпатию. Их близкие отношения не прерывались и позже по возвращении в Петербург.

О том, как тепло отзывался Людвиг о Баксте, свидетельствует его известное письмо Сеченову в ту пору, когда последний, находясь в Одессе, предпринимал усилия к возвращению в Петербург. Людвиг писал: «...в его (Бакста. - Ред.) лице вы найдете человека с надежными и честными принципами. С ним вы легко, установите "модус вивенди". Эти заключения я делаю не только исходя из его отношения ко мне, но и на основании тех отношений, которые складывались у него с1 самыми разными людьми в процессе совместной с ними работы. При том совпадении в оценке людей как личностей, которое у нас с вами всегда проявлялось, я считаю, что вам будет легко пойти навстречу этому молодому человеку с проявлениямй доброй воли. Если так произойдет - это доставит мне большую радость...» [см. 74, с. 197].

- Бакст много и плодотворно работал под руководством Людвига, исследуя соотношения влияний блуждающего нерва и ускоряющих нервов сердца. В ряде тонких экспериментов он доказал, что ускоряющие нервы сердца вызывают учащение сердечных сокращений за счет укорочения времени систолы [77, 78]. Бакст занимался исследованием одной из труднейших областей физиологии - фцзйологии нервной системы, печатая свои труды в изданиях Берлинской академии наук и в «Пфлюгеровском Архиве». Возобновив в 1871 г. чтение лекций в университете, он в 1877 г. занял также кафедру физиологии и на женских медицинских курсах, которую сохранял за собою вплоть до закрытия курсов в 1888 г. *

В период службы в Петербургском университете Бакст много внимания уделял преподаванию. Выполненные работы, а также написанный им учебник «Курс физиологии органов чувств» (СПб., 1886) получил широкое распространение в России и еще долгое время служил подготовке физиологов и медиков [4—7].

В конце 1870-х годов Бакст стал работать в газете «Голос», а позже - в «Московских Ведомостях», где поместил ряд статей по жгучему в то время университетскому вопросу, заявляя себя сторонником классического образования. Эти статьи побудили министерство народного просвещения пригласить его в 1886 г к участию в ученом комитете министерства (позже он был назначен членЬм комитета игзанймал это место до самой смерти) и в образованной тогда же университетской комиссии.

Николай Игнатьевич Бакст скончался в Петербурге 4 декабря 1904 г. и был похоронен на Еврейском Преображенском кладбище.

Любимым учителем Ивана Петровича, оказавшим исключительное влияние на всю его многолетнюю научную деятельность, явился Илья Фаддеевич Цион (1842-1912). В университете он проработал недолго - с 1868 по 1872 г., но масштаб его личности и степень

влияния на судьбу физиологии такова, что даже этот столь короткий период вошел в ее историю как время становления экспериментального направления этой дисциплины [2, 12, 15, 18, 24, 25, 30-32, 55, 58-60, 64, 75]. Цион оставил значительный след не только в физиологии, он получил широкую известность в публицистике, политической и служебной деятельности как чиновник для особых поручений русского Министерства финансов. Вместе с тем литература о научном творчестве и жизни Циона исключительно бедна и только в последние годы завеса над его личностью начинает слегка приподниматься. Надо сказать, что многолетнее молчание имеет и свои причины.

Цион испытал не только головокружительные взлеты, но столь же тяжелые неудачи, не позволившие ему реализовать редчайшие способности, которыми так шедро наградила его природа. Результатом взлетов и падений явилась явно выраженная деформация личности, подавление положительных черт характера и, напротив, гипертрофирование отрицательных. Эволюция коснулась также его взглядов и убеждений. Они менялись от демократических до махровых монархистских. Обладая сильным неуравновешенным взрывным характером и отличаясь к тому же исключительной впечатлительностью, он был самолюбивым, грубым, неуживчивым человеком. Все это, разумеется, несмотря на неоспоримые достоинства личности, отталкивало его коллег. Эту сторону метко охарактеризовал близко знавший его Мечников: «Многие, знавшие его - и я в том числе - его очень не любили за его злобный характер и неспособность стать на сколько-нибудь нравственно возвышенную точку зрения» [см. 2, с. 32].

Один из исследователей биографии Циона профессор H. М. Артемов [2] указывал, что до революции Циона критиковали главным образом с точки зрения этики, в годы советской власти критика велась уже с политических и.идеологических позиций. Все отрицательные отзывы о нем консолидировались и превращались во всеобщее резко отрицательное мнение, которое заслоняло результаты его замечательных научных исследований. Положительные отзывы Павлова, Ухтомского, Орбели тонули в мутных волнах всеобщего осуждения.

По поводу места и времени рождения Циона существует почти столько же версий, сколько и легенд о происхождении Христофора Колумба: в 1843 г. в Самаре; в 1842 г. в местечке Тельши Россиенского уезда Ковенской губернии, в Литве или в городе Паневе-жисе. И. С. Тургенев, крепко не любивший Циона, вообще называл его уроженцем Одессы. Все авторы сходятся на том, что родился он в еврейской семье и был всего на 6-7 лет старше Павлова. Достоверных данных о степени религиозности окружения молодого Циона пока нет, но если учесть общую обстановку того времени, фамилию, которую выбрали его предки, и то, каким прилежным христианином стал Илья Фаддеевич в зрелом возрасте (после крещения), то можно предположить, что семья была вполне традиционной, т. е. истово верующей. Помимо семейной обстановки на формирование мировоззрения молодого Циона, несомненно, оказали влияние бурные политические события, происходившие вокруг него. Окончив гимназию в 1858 г. в Чернигове, он решил получить медицинское образование, но ему постоянно мешали учиться.

В Варшаве, где он в 1858 г. поступил в недавно открытую Медико-хирургическую академию, постепенно нарастало напряжение, пятью годами позже приведшее к восстанию. Уже в 1859 г\ Цион переехал в Киев, но качество обучения на медицинском факультете университета его не удовлетворило, и он,-как и многие российские ученые до и после него, отправился в Германию и там, наконец, нашел то, что искал - обстановку кропотливого труда и отсутствие общественных потрясений. Сравнение с Российской империей, вступившей в эпоху бурных перемен - знаменитые «шестидесятые годы», в глазах искавшего только знаний Циона, было не в пользу России и политической нестабильности. Он не разделял взглядов большинства русских демократов той поры, их материалистических убеждений и моральных принципов. Это все больше и больше оттесняло его на правый фланг

общественного движения. Позднее это выльется в форму подчеркнутого поклонения традиционным ценностям «Веры, Царя и Отечества». Трудно сказать, насколько эта вера поддерживала Илью Фаддеевича в его чрезвычайно богатой событиями жизни, но то, что открытое ее проявление впоследствии доставило ему множество неприятностей, вплоть до фактического изгнания из Отечества, очевидно.

В Берлинском университете, считавшимся одним из наиболее авторитетных учебных заведений, в то время преподавали поистине выдающиеся исследователи и педагоги, среди которых были создатель электрофизиологии Эмиль Дюбуа-Реймон (1818-1896) и основоположник «целлюлярной патологии» Рудольф Вирхов (1821-1902). Молодой Цион с присущей ему целеустремленностью и энергией быстро выполнил полную учебную программу факультета и решил завершить свое медицинское образование защитой докторской диссертации. Профессор невропатологии Р. Ремак (1815-1865), к которому Цион обратился с просьбой определить ему тему диссертации, выбрал нарушение нервно-мышечного аппарата при хорее, а также исследование связи хореи с ревматизмом и ревматическими поражениями суставов (полиартриты) и сердца (эндокардит, миокардит).

Взявшись за дело с большим энтузиазмом, Илья Фаддеевич в 1864 г. представил написанную на латинском языке диссертацию, которую посвятил Вирхову, и в конце года успешно ее защитил. Это была первая из трех его докторских диссертаций. Нам, осваивавшим «языки» с трудом и не до совершенства, трудно понять дух тех времен, когда защита одним человеком диссертаций на разных языках в разных странах не казалась чем-то исключительным. Материалы диссертации были высоко оценены профессионалами. Извлечения из нее были переведены на немецкий язык и изданы & массовом медицинском журнале. И хотя работа эта была сугубо клинической, но в становлении Циона как физиолога-экспериментатора она сыграла исключительно важную роль: Именно в ней просматриваются некоторые направления его будущих научных интересов и даже конкретных тем его физиологических экспериментов. Следовательно, путь его дальнейшего движения в науке определился уже тогда.

Через год (1865) Цион вернулся в Россию. Для продолжения своей деятельности выбрал столицу - Санкт-Петербург и в нем Медико-хирургическую академию. Престиж академической научной школы в то время был необычайно высок. Здесь работали химик Н. Н. Зинин, терапевт С. П. Боткин, физик П А. Хлебников. Именно отсюда совсем недавно раздался голос Ивана Михайловича Сеченова: «...я решаюсь пустить в общество несколько мыслей относительно психической деятельности головного мозга, мыслей, которые еще никогда не были высказаны в физиологической литературе по этому предмету» [63, с. 146]. Так впервые пересекаются две сюжетные линии рассказа - Цион и Академия, линии, которые потом сойдутся еще раз весьма драматичным образом - трудное избрание, блестящий научный успех и скорое изгнание... Но пока ничто не предвещает будущего конфликта.

Молодого и в высшей степени энергичного человека приняли хорошо: после повторной защиты диссертации его утвердили в степени доктора медицины, определили на кафедру нервных болезней Медико-хирургической академии и сейчас же вновь направили за границу на два года для подготовки к преподаванию дуШевных и нервных болезней с обязательством прослужить по ведомству Министерства народного просвещения из расчета двух лет за каждый год пребывания за границей.

Пытливый ум и желание добраться до основ патологии быстро превращают начинающего невропатолога и психиатра в физиолога-экспериментатора. Отпущенное ему время и плюс еще один год Цион провел в лучших физиологических лабораториях Европы: у одного из основоположников физико-химического направления в физиологии К. Людвига [74] в Лейпцигском университете, в Берлине у Э. Дюбуа-Реймона, который был не только физиологом, мыслителем, философом, но и физиком, создателем новой прецизионной методики исследований и, наконец, у К. Бернара [см. 23] в Коллеже де Франс в Париже. По-

следний изучал механизмы осуществления физиологических функций и регуляцию этих функций посредством нервной системы. Именно этих всемирно известных исследователей нужно считать истинными учителями молодого Циона в избранной им специальности -физиологии. В дальнейшем, когда Цион будет изгнан из Медико-хирургической академии, а фактически и из России, Бернар предложит своему ученику вернуться в Коллеж де Франс.

За три года пребывания за границей Илья Фаддеевич публикует 30 работ на трех языках (немецком, французском, русском). По тем временам результат фантастический. Все работы выполнены в названных выше лабораториях. Исследования эти посвящены, во-первых, влиянию дорзапьных корешков спинного мозга на возбудимость вентральных, что в последующем оказалось совершенно необходимым для понимания механизма рефлекторного мышечного тонуса и установления источников его нарушения. К этим вопросам Цион неоднократно возвращался позже, уже работая в Петербурге.

Во-вторых, изучение нервной регуляции сердца приводит его к открытию так называемого нерва-депрессора (на современном языке - чувствительной веточки блуждающего нерва, передающей в мозг информацию от барорецепторов - чувствительных нервных окончаний, расположенных в стенке аорты - основы механизма, поддерживающего постоянный уровень кровяного давления). Цион считал депрессорный нерв регулятором давления крови в сердце, его предохранительным клапаном и главным чувствительным проводником всех приятных и неприятных ощущений, идущих от сердца к сознанию. Тончайшие морфофункциональные исследования позволили с уверенностью считать, что депрессорный нерв способен рефлекторным путем оказывать тормозящее влияние на сосудистую стенку. Нерв этот авторы рассматривали как один из элементов механизма саморегуляции, посредством которого органы кровообращения взаимно влияют друг на друга, регулируя и преодолевая сопротивление сосудов.

Работы по физиологии сердца и его иннервации не были типичными для лаборатории Людвига. Ни до, ни после Циона Людвиг к ним не обращался. А это означает, что в выборе темы^ методики и техники проведения опытов экспериментатор проявил столь характерную для него полную независимость и самостоятельность. Учитывая, что первая публикация этих результатов вышла под фамилиями двух авторов - Циона и Людвига - возникает вопрос, кто же бьш инициатором работы? Абсолютное большинство тех, кто рассматривал этот вопрос, однозначно склоняются к мнению, что таковым является именно Цион. Забегая вперед, будет уместным заметить, что помимо исключительного значения для понимания механизмов регуляции деятельности внутренних органов, результаты этой работы, строго говоря, и явились^ началом большого направления - современной кибернетики. Это было в 1866 г.!

Открытие получило быстрое признание: уже в 1868 г. Парижская академия наук удостоила 25-летнего Циона и его учителя Людвига самой престижной по тем временам Мон-тионовской премии (Grand Prix de Physiologie experimentale). Это был настоящий триумф, ни сколько не уступающий, а может даже и превосходящий по масштабам современные Нобелевские премии. Заметим, что изучение нервных влияний, роли самой иннервации сердца долго еще продолжалось Ционом после отъезда из Лейпцига в разных лабораториях Западной Европы и Петербурга [32].

В-третьих, не меньшим успехом Циона было обнаружение активирующего влияния симпатических нервов на деятельность сердца. Вопрос этот был в то время одним из самых острых в экспериментальной физиологии, существовавшие мнения были не только противоречивыми, но порой и взаимоисключающими. И здесь, конечно, нужна была ясность в понимании. Переместившись в Берлин к Дюбуа-Реймону и позже продолжив работу в Париже у Бернара, Цион (вместе с братом Моисеем) открыл активирующее действие симпатических влияний на деятельность сердца: импульсы, приходящие по симпатическим волокнам, учащают сердечные сокращения, т. е. обладают ярко выраженным положительным

хронотропным эффектом. Таким образом, была внесена ясность в понимание механизмов и этого далеко не простого вопроса. В Сорбонне Цион провел также ряд исследований по. блиянию на деятельность сердца внешних факторов, таких, как кислород и углекислота, исследовав их содержание в крови подопытных животных. Кроме того, он изучал образование в печени мочевины и механизмы ее выделения в кровь.

Серия блестящих работ и открытий сразу выдвинула Циона, несмотря на его молодость, в число ведущих физиологов Европы, зрелых, энергичных, результативных исследователей. Вполне понятно, что после таких успехов в физиологии возвращение на кафедру душевных и нервных болезней Медико-хирургической академии не имело смысла, и приехав в 1868 г. в Россию, Цион по представлению академика Овсянникова был избран советом Санкт-Петербургского университета на должность лаборанта физиологического кабинета, а затем в ноябре того же года допущен к чтению лекций по физиологии в качестве приват-доцеНта кафедры.

Возможно, административные правила той эпохи были не слишком суровы, и все же достойна восхищения терпимость начальства Медико-хирургической академии, которое не только не спросило с Циона со всей строгостью за деньги, которые он в эти годы тратил «не по назначению», но и сохранило высокое мнение о нем, настолько высокое, что двумя годами позднее согласилось на выдвижение его кандидатуры на кафедру физиологии академии.

А пока молодой приват-доцент, получив от Овсянникова большую свободу действий, читает самостоятельный курс лекций и руководит работами студентов в физиологической лаборатории университета. Его лекции производили на слушателей столь сильное впечатление, что некоторые из студентов именно поэтому решают специализироваться в области ^ физиологии. Среди них - сын священника #з Рязани Иван Павлов. Вот что писал позже г!о этому поводу Иван Петрович: «...огромное впечатление на всех нас, физиологов, производил проф. Илья Фаддеевич Цион. Мы были прямо поражены его мастерски простым изложением самых сложных физиологических вопросов и его поистине артистическою способностью ставить опыты. Такой учитель не забывается всю.жизнь. Под его руководством я сделал мою первую физиологическую работу» [47, с. 442; 57, с. 296]. Здесь, как нам кажется, наиболее уместным будет сказать, что именно от Циона и его непосредственного руководства Павлов усвоил блестящую, филигранную, почти бескровную, с минимальным х травмированием животных технику вивисекции. Техникой этой он пользовался все последующие годы, создав, строго говоря, отдельную главу физиологии - физиологическую хирургию [58-60].

Так, к уже намеченным сюжетным линиям - «Цион», «Медико-хирургическая академия», «Университет» - добавляется последняя недостающая - «Павлов».

Уже в самом начале обучения Павлова в университете состоялись встречи с его бу-' дущим кумиром. Цион вместе с Овсянниковым, как уже указывалось, преподавал на первом курсе анатомию. Это были только начальные шаги, и юный Павлов с нетерпением ждал предстоящей встречи с физиологией. Именно физиологию как средство преобразования жизни особенно усердно пропагандировали тогда многочисленные сторонники естественных наук. Нетерпенье подогревалось и тем, что еще в Рязани семинарист Павлов неоднократно перечитывал только что освободившуюся из-под цензурного ареста знаменитую книгу Сеченова «Рефлексы головного мозга» [см. 63], в которой впервые и со всей силой убедительности провозглашалась возможность сведения психологических процессов к физиологическим. Развивая этот революционный по тем временам взгляд, Д. И. Писарев уже утверждал, что не только психология, но и социология «покрывается» физиологией.

Вступительную лекцию по физиологии читал Овсянников. Он говорил второкурсникам, что физиология призвана в первую очередь изучать, какие функции выполняются каждым органом, как эти органы взаимодействуют при исполнении своих функций в целом

организме, как приспосабливаются к изменениям окружающей среды, посредством каких механизмов осуществляется это приспособление. Физиология, указывал он, отыскивает законы, которым подчиняются механизмы. В целом это дает возможность перейти от" описания явления как такового к его сущности, что выдвигает физиологию на передний край биологии, ибо проникновение в сущность веШ,ей как раз и является истинной целью изучения природы.

Характерным моментом этого периода становления кафедры явилось и то, что приглашение в ее штат Циона послужило естественным и необходимым дополнением к гисто-физиологическому направлению исследований Овсянникова еще и физико-химического «ционовского» направления, подчеркивая тем самым все возрастающие связи физиологии с химией и физикой. Действие это оказалось исключительно полезным. Получив основательную экспериментальную подготовку в зарубежных лабораториях, Цион очень быстро поставил на кафедре использование новейших методик: посредством им самим сконструированного прибора он измерял скорость проведения возбуждения в спинном мозге, используя фистулы на подопытных животных, изучал функции пищеварительных соков. Он также экспериментально доказал автоматизм работы дыхательного центра, установив при этом, что основным регулятором его работы служит уровень кислорода в крови.

Число и характер демонстраций, сопровождавших лекции Овсянникова, были весьма ограниченны, однако это с лихвой компенсировалось вечерней работой физиологического кабинета кафедры, в котором студенты имели возможность овладеть техникой практически всех классических экспериментов, на которых в течение почти двух с половиной веков создавался фундамент физиологической науки. Опыты, разумеется, проводил Цион. Уже с первых дней Павлов стал самым активным участником этих вечерних работ [32].

Павлов встретился с Ционом в период его наиболее энергичной деятельности на физиологическом поприще. Оглядываясь в прошлое, сейчас можно с полной уверенностью утверждать, что именно Цион явился активным посредником'между проповедовавшим нервизм Бернаром и Павловым, который позже разовьёт учение о нервизме и дополнит его венцом нейрофизиологии-учением о высшей нервной деятельности [см. 44].

Занятия в кабинете продолжались порой за полночь, азарт Циона возбуждал молодежь, тем более что сам он был не намного старше своих учеников. Небольшого роста, черноволосый, чрезвычайно подвижный с близоруко прищуренными глазами на живом выразительном лице, порой источавшем иронию или даже ехидство, он производил потрясающее впечатление. Необязательные занятия вскоре стали пользоваться у студентов невероятным успехом. Помимо потрясающего экспериментального мастерства, студентов покоряла еще четкость научной мысли, строгость и уверенность в суждениях, критичность и даже по-. рой пренебрежительность высказываний о положении тогдашней науки и ее авторитетах. В дополнение ко всему Илья Фаддеевич был наделен редким талантом популяризатора, способного понятно излагать «сухую науку», ни в коей мере не поступаясь строгостью ее мысли [2].

В 1870 г. И. Ф. Цион был награждён золотой медалью Парижской академии наук, на' этот раз как победитель конкурса на лучшее сочинение о применении электричества в медицине и, как сказано в дипломе, «за ученые труды и важные результаты, полученные им в видах применения электричества в медицине» [цит. по: 32]. В состав конкурсной комиссии входили Клод Бернар и будущий Нобелевский лауреат по физике (1903) Антуан Анри Бек-керель. Это была уже вторая золотая медаль, полученная Ционом во Франции. В 1873 г. он издал рукопись на французском языке поЛ названием «Основы электротерапии», позже книга была переведена на русский язык и выпущена в Петербурге (1874).

Разумеется, усердие преподавателя, имеющего докторскую степень, не могло пройти незамеченным и вскоре совет университета «для расширения преподавания на практических занятиях» избрал его экстраординарным профессором [2, 32,75].

По приходе на кафедру, Илья Фаддеевич не откладывая, продолжил начатые за гра-

ницей экспериментальные исследования иннервации сердца и кровеносной системы [25, 32]. К этой работе он привлек и пришедших на кафедру студентов Павлова и его однокурсника Великого, также ставшего позднее известным физиологом, профессором Томского университета. Оба они работали тогда по иннервации сердца у теплокровных, однако результаты экспериментов в силу неполной их завершенности опубликованы не были, и известны они лишь по краткому реферату доклада в трудах Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей.

Помимо Павлова и Великого, Циона окружала еще значительная группа студентов, среди которых особенно выделялся Сергей Иванович Чирьев. Окончив университет, он, так же как Павлов, поступил в Медико-хирургическую академию и, еще оставаясь студентом, исполнял у Циона обязанности ассистента. Чирьев стал профессором Киевского университета. Подобный путь прошли и другие тогдашние выпускники университетской кафедры - А. М. Фортунатов, Я. М. Чистосердов (будущий ассистент Сеченова - позже профессор). Однако наиболее близким и продуктивным помощником Циона был рано скончавшийся студент Аладов. В учебнике Циона по физиологии о нем есть такие слова: «Успел заявить себя серьезною работою по физиологии спинного мозга, помещенною в бюллетенях Академии наук» [цит. по: 69].

Время учебы Павлова в университете совпало с периодом, когда журнальные физиологические издания превратились в арену ожесточенных столкновений взаимоисключающих мнений. В этих случаях наиболее агрессивными спорщиками выступали швейцарский физиолог М. Шифф и его ученик А. А. Герцен - сын знаменитого революционера А. И. Герцена. И надо сказать, что Цион не уступал ни тому, ни другому, особенно, когда дело касалось физиологии кровообращения. На своих вечерних занятиях он говорил, что в самом сердце возникают независимые ритмически^ сигналы, вызывающие сокращение сердечной мышцы, и даже извлеченное из грудной клетки и лишенное связи с организмом оно продолжает сокращаться. Но зачем же тогда сердцу нервы, идущие к нему от мозга, спрашивал он студентов, показывая на белые тонкие тяжи вдоль кровеносных сосудов.

Препаровка нервов, различение слияния тонких веточек в нервные стволы и прослеживание их пути к мозгу не явилась для студента Павлова чем-то новым. На этих занятиях она была лишь первым этапом работы. После препаровки блуждающий нерв перерезался на шее и его периферический конец, направляющийся как раз к сердцу, раздражался электрическим током, имитируя тем самым сигналы, следующие от мозга к органу. Казалось бы, говорил Цион, здесь можно было, как и у скелетной мышцы, ожидать более интенсивной работы сердца, однако, рядом исследователей - французами Легаллуа (1811), Мажанди '(1826), тартуским физиологом Фолькманом (1839) - было установлено, что в этом случае, напротив, сердце сокращается реже. Последнее послужило основанием считать блуждающий нерв своеобразным тормозным приводом к сердцу. Однако это открытие долго не признавалось. И только результаты знаменитых опытов братьев Веберов (1845) из Лейпцига, показавших, что путем раздражения периферического конца блуждающего нерва удается не только ослабить работу, но и вообще остановить сокращение сердца, поставили последнюю точку в существовавших сомнениях. Казалось бы, все ясно, однако нельзя забывать, что наряду с выходящими из головного мозга блуждающими нервами, к сердцу идут еще и симпатические нервы, берущие начало в спинном мозге. Их электрическое раздражение в отличие от блуждающих нервов, как это впервые было установлено Ильей Ционом вместе с братом Моисеем в 1866 г., вызывает прямо противоположный эффект - сердце сокращается не реже, а чаще. И сокращения становятся более сильными [75].

'В результате этих наблюдений, говорил студентам Илья Фаддеевич, стало ясно, что сердце, наряду с собственным, именно ему присущим ритмом по разным путям получает из центральной нервной системы сигналы, регулирующие его деятельность, приспосабливая ее к меняющимся условиям среды. Когда организм совершает какую-либо, работу, отдель- 4

ные его органы нуждаются в усиленном снабжении кровью. Последнее соответственно обеспечивается усилением сердечной деятельности. Напротив, во время отдыха потребность в снабжении кровью тех же органов снижается, сердце сокращается реже и слабее. В первом случае мозг посылает свои регулирующие сигналы по симпатическим нервным путям, во втором - по парасимпатическим (блуждающим нервам).

М. Шифф (1849) считал, что указанные симпатические волокна направляются к сердцу в составе гортанного нерва, Цион же думал иначе. Заметив нескрываемый интерес студента Павлова к экспериментальной работе и учитывая его способности, Цион решил поручить своему ученику проверить этот исключительно важный момент.

Так по воле судьбы И. П. Павлов в самом начале своей многолетней научной карьеры оказался вовлеченным в решение одного из актуальных по тем временам вопросов физиологии. Именно проверка материалов Шиффа и явилась первым самостоятельным исследованием Павлова, выполненным по всем строгим правилам ведения научного эксперимента.

Ну а результаты? И. Павлову вместе с однокурсником В. Великим удалось экспериментально показать, что гортанный нерв собаки не содержит симпатических волокон, ускоряющих сердечный ритм. Эти симпатические волокна направляются к сердцу из спинного мозга в составе открытого ранее братьями Ционами нервного пути через звездчатый симпатический узел. Это означало, что прав был Цион, а мнение Шиффа оказалось ошибочным. Таким образом, первая экспериментальная работа Павлова, выполненная под руководством Циона, закончилась разрешением принципиального научного спора и решился он в пользу учителя [2, 32, 75].

Помимо принципиального решения спорных вопросов, пытливые студенты сделали еще и подлинное, хотя и не очень масштабное открытие, относящееся к проблеме чувствительности внутренних органов. Чтобы рассказать об этом, необходимо сделать небольшой экскурс в историю вопроса.

А начинается она с того, что ко времени повествования, т. е. к 1870-м годам, более двух столетий господствовало мнение основателя экспериментальной физиологии и медицины англичанина У. Гарвея (1578-1657) об отсутствии чувствительности внутренних органов. Вместе с тем опыт клинической медицины и особенно активно развивавшейся полостной хирургии свидетельствовал о возникновении болевых ощущений при прикосновении к брюшине, плевре, т. е. оболочкам внутренних органов. Однако подобных ощущений не появлялось при аналогичных воздействиях на внутренние части тех же органов. '

На основании большой серии экспериментальных работ, выполненных вместе с Людвигом, Цион пришел к заключению, что не все сигналы от рецепторов внутренностей осознанно воспринимаются человеком, значительная их часть вызывает только подсознательную рефлекторную деятельность. Такая постановка вопроса и послужила для Циона основанием полагать, что в сердце существует специальный механизм, предохраняющий его от разрывов, только механизм этот значительно сложнее и совершеннее, нежели клапаны в паровых котлах.

Сам механизм явления представлялся ему следующим образом: любое переполнение кровью полостей сердца возбуждает чувствительный нерв, и бегущие по нерву сигналы тормозят участки мозга, управляющие сокращением сердца и сосудов; в результате сосуды расширяются, давление в них падает, подости желудочков освобождаются от переполнения, опасность разрыва сердечной мышцы и выходящих из сердца сосудов исчезает. Импульсы эти, помимо того, постоянно сообщают в мозг, как сердце выполняет его команды, как усиливаются или ослабляются сокращения. Такая обратная связь, полагал Цион, является своеобразным инструментом контроля четкости выполнения команд мозговых центров. Стало быть, между сердцем, сосудами и мозгом происходит непрерывный обмен информацией. В этой информации находят отражение не только показатели состояния сердечно-сосудистой

системы, но и условия повседневной жизни: физические нагрузки, эмоции, климатические факторы и проч.

Говоря современным языком, авторами была обнаружена автоматическая саморегуляция кровяного давления. Механизм этой реакции составляют рефлекторные процессы, возникающие в рецепторных окончаниях стенок сердца и кровеносных сосудов при растяжении переполняющей их кровью. Следовательно, авторами было открыто и еще одно ранее неизвестное явление - интероцепция, превратившаяся позже, благодаря исследованиям академика В. Н. Черниговского (1907-1981) и его школы, в большое самостоятельное направление. А пока Цион и Людвиг назвали обнаруженный ими на шее кролика нерв депрессором, т. е. понижающим кровяное давление. Под названием нерва Людвига - Циона он и вошел в мировую литературу [2, 32, 75].

Студенты Павлов и Великий также пытались установить наличие регулирующей сердечную деятельность обратной связи, но в отличие от своих предшественников раздражали центральные и периферические концы перерезанных нервов не на шее кроликов, а в грудной полости собак. Результаты этих многочисленных экспериментов привели авторов к ответственному- заключению, что многие из раздражавшихся веточек дают точно такой же эффект, что и шейный депрессор. А это означало, что депрессорный нерв берет начало в сердечной сумке и его тонкие исследуемые веточки, направляясь к шее, сливаются и формируют ствол депрессорного нерва. Но этого мало. '

Оказалось, что среди многочисленных раздражавшихся в грудной полости веточек имеется одна специальная ветвь, стимуляция центрального конца которой вместо торможения с неизменным постоянством сопровождалась отчетливым усилением сердечных сокращений. Последнее означало, что студентам^ была найдена новая анатомическая структура с функциями антагониста депрессорного нерва. А это, в свою очередь, указывало, что открытая Ционом и Людвигом организация обратной связи на самом деле оказалась несравненно сложнее, чем это представлялось.

Таким образом, основываясь теперь на строгих экспериментах, можно было утверждать, что от сердца к мозгу следуют сигналы, вызывающие не только снижение кровяного давления (когда оно повышено), но и обратную реакцию (когда оно понижено). Это было уже поистине значимое экспериментальное исследование, и 29 октября 1874 г. Павлов и Великий по материалам работы впервые в жизни выступили с научным докладом. Вероятно, учитывая значимость произошедшего, студентам была оказана высокая честь доложить о результатах исследования на заседании Общества естествоиспытателей при Санкт-Петербургском университете - одного из самых авторитетных научных собраний того времени. Это был несомненный успех.

Кровеносная система с ее довольно четкими объективно оцениваемыми показателями - превосходный объект для исследования нервной регуляции. Это очевидно. Но как обстоит дело с другими органами, например, секреторными и применимы ли к ним открытые только что механизмы саморегуляции сердца? Ведь боль, наркоз, неестественность положения тела - все это резко сказывается на работе желез, где главным регистрируемым показателем является секреция. Особенно чувствительными к экспериментальным ситуациям, как уже тогда было хорошо известно, являются железы пищеварительного тракта. На фоне общего тормозного действия сами* условий эксперимента стимуляция идущих к этим железам нервов практически не влияла на работу желез. И тем не менее независимо от условий эксперимента исследователям удалось вызвать слюноотделение у собак при раздра- , жении подходящих к.железам нервов.

А как обстоит дело с железами, непосредственно прилегающими к пищеварительной трубке, например, с поджелудочной железой? Эксперименты эти оказались чрезвычайно трудными и безрезультатными. Да и не мудрено. Ведь еще известный авторитет в этой об-

ласти Рудольф Гейденгайн из Бреславского университета предупреждал: «Наверное всякий наблюдатель, который изучал работу поджелудочной железы, на долгое время оставит эту область с недовольным чувством... Я должен откровенно признаться, что еще ни разу не предпринимал никаких опытов, столь богатых собачьими жертвами и столь бедных собственными результатами».

Со смелостью и безрассудством, свойственным молодости, окрыленные только что сделанным открытием, вопреки предупреждению Гейденгайна студенты по предложению Циона ринулись на решение этой труднейшей для экспериментальной физиологии задачи -изучению роли нервов, заведующих работой поджелудочной железы. Произошло это осенью 1873.г. В начале года Павлов работал в университетской физиологической лаборатории, позже - в Медико-хирургической академии, где в то время Цион уже заведовал кафедрой. Работа велась параллельно двумя конкурирующими группами. Одну - «ционовскую» -составляли студенты И. ¡Павлов и М. Афанасьев, другую - В. Великий и Е. Лебедев.

В начале 1875 г. завершенные работы были рассмотрены комиссией под руково; дством академика Овсянникова, который и доложил ученому совету физико-математического факультета университета об итогах конкурсных работ. А итог был однозначным: подобно слюнной, поджелудочная железа имеет специальные секреторные нервы. О том, сколь ответственным и значимым для физиологии был этот студенческий вывод, можно судить по четкому и емкому высказыванию Овсянникова на том же факультетском совете, что исследования нервных влияний на панкреатическую железу принадлежат к самым трудным и что по этому вопросу сделано очень мало. 3 февраля 1875 г. Совет Университета определил удостоить Афанасьева и Павлова за работу «О нервах, заведующих работой в поджелудочной железе» золотой медалью. Заключение комиссии было единодушным, однако при окончательном голосовании мнения членов совета разделились: 25 голосов было подано за выдачу одной общей золотой медали и 10 голосов за выдачу двух медалей. Работа второй группы, проходившая под руководством Овсянникова, также успешно завершилась. Великий и Лебедев были удостоены серебряной медали (тоже одной на двоих) [32].

Золотая медаль Императорских университетов «Преуспевшему» была учреждена в 1835 г. (диаметр 50 мм, вес 90,14 г). Выполнена художником А.П.Лялиным, штемпель оборотной стороны резан Г. И. Сабуровым по рисунку вице-президента Академии художеств графа Ф. П. Толстого. На лицевой стороне медали изображен крылатый гений, который держит в правой руке два лавровых венка, а левой рукой опирается на пьедестал в виде колонны. У его ног расположены атрибуты науки: глобус, свиток, книга, подзорная труба. На оборотной стороне - надпись «Преуспевшему» в лавровом венке, перевязанном внизу лентой. Эта медаль с 1969 г. хранится в нумизматической коллекции Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве [73].

Сейчас трудно и, пожалуй, даже невозможно сказать, почему ни Павлов, ни Афанасьев не пришли на торжественный акт вручения медали. Скорее всего, таким образом они выразили свой протест против увольнения их наставника Циона, от услуг которого именно в это время университет отказался. А что студенты, работавшие с Циойом, с большим уважением и благодарностью вспоминали о нем, даже после его вынужденной эмиграции, свидетельствует публикация в 1878 г. в немецком журнале «Pflüger's Archiv» Афанасьевым и Павловым статьи «Материалы к физиологии поджелудочной железы». Вот что они пишут в своем заключении: «...Считаем приятным долгом выразить нашу глубокую благодарность г-ну проф. д-ру Е. Циону за советы, которыми он наилюбезнейшим образом поддерживал нас при проведении наших исследований в своей лаборатории при здешней Медико-хирургической академии»[76, с. 189].

Говоря об этих эпизодах столь подробно, мы стремимся обратить на них внимание лишь с целью показа роли Циона в становлении взглядов его ближайшего ученика Павлова

на начальном этапе его научной карьеры. Эти независимые работы - «О влиянии гортанных нервов на кровообращение» и «6 центростремительных ускорителях сердцебиения», выполненные Павловым по предложению и прд руководством Циона, явились своеобразным фундаментом для последующего развития Павловым одной из наиболее значимых идей физиологии - идеи нервизма. Иван Пётрович последовательно изучал принципы нервизма, начиная с рассмотренных студенческих работ, ставших позднее классическими исследованиями в области физиологии пищеварения, в которых установлена регулирующая роль нервной системы в согласованной деятельности всех органов пищеварения, и, кончая учением о высшей нервной деятельности [32].

Таким образом, на протяжении всей своей многолетней творческой жизни И. П. Павлов ни на шаг не отступил от идей, возникших еще в студенческие годы под влиянием его любимого учителя.

Роль Циона в формировании личности молодого Павлова огромна. Именно Цион пробудил в нем интерес к нервным механизмам регуляции висцеральных (вегетативных) функций, дал ему прекрасную методическую подготовку и заразил его своим энтузиазмом исследователя. За это Павлов платил учителю восхищением, которого не скрывал даже и тогда, когда общественное мнение о Ционе стало резко отрицательным.

Как известно, в течение полутора лет после демонстративного ухода из Медико-хирургической академии великого физиолога Ивана Михайловича Сеченова кафедра физиологии оставалась без руководства. Уход Сеченова был связан с отказом конференции академии избрать выдвинутых Сеченовым на вакантные должности гистолога А. Е. Голубева и выдающегося ученого, будущего лауреата Нобелевской премии по физиологии или медицине 1908 г. И. И. Мечникова.

В 1870 г. в жизни Циона происходят два важных события. Во-первых, как уже .упоминалось, его избирают экстраординарным профессором Санкт-Петербургского университета, а во-вторых, И. М. Сеченов, покидая кафедру Медико-хирургической академии, рекомендует Илью Фаддеевича как кандидата на свое место. Наши великие предшественники ничего не знали о политическом плюрализме, но то, что интересы науки, безусловно, выше философских разногласий, было для них очевидным. Поэтому демократ и атеист Сеченов, уходя из академии, предложил в качестве своего преемника Илью Циона - верующего монархиста самого «державного» толка. Кстати сказать, взглядов Сеченова на природу психической деятельности Цион тоже не разделял. Вдумаемся в эту ситуацию: прототип Кирсанова из романа «Что делать?» Н. Г. Чернышевского, звавшего Русь к топору, и Илья Цион человек, которого потом назовут, чуть ли не «отцом Антанты»...

На склоне лет в своих воспоминаниях Мечников писал: «Сеченов позаботился о достойном замещении его кафедры. Он обратил внимание на молодого, но уже очень известного талантливого физиолога Циона. Хотя в то время антисемитское движение в России далеко не было так сильно, как в последующие времена, тем не менее, Сеченову пришлось много хлопотать, чтобы заставить профессоров академии, и начальство согласиться поручить'кафедру еврею Циону... Сеченов радовался тому, что кафедра попала в хорошие руки» [12, с. 61].

По сравнению с российскими университетами Императорская Медико-хирургическая академия имела несравненно больше средств для содержания кафедр, лабораторий, клиник. Помимо того, академия обладала еще правом присуждения ученых степеней и званий. Последнее открывало возможность к академической или университетской карьере. К моменту прихода в академию Павлова в ней было три отделения: медицинское, срок обучения на котором составлял 5 лет, ветеринарное - 4 года и фармацевтическое - 3 года обучения. К еще одному немаловажному обстоятельству надо отнести то, что стипендиаты сухопутного и морского ведомств были обязаны отслужить по своему ведомству по полтора года за год стипендии, начинавшейся обычно с третьего курса.

Наверное и сто лет назад смена профессоров происходила не так спокойно, как меняется воинский караул. Были коалиции на выборах, проходивших на Конференции Медико-хирургической академии, споры, доходившие иногда до оскорблений, но в целом должная благопристойность все же соблюдалась. Случай же с Ционом явно был особым. Его избранию заведующим кафедрой воспротивилась часть профессоров и большинство студентов. Причины у каждой группы оппонентов были свои. Профессоров несказанно раздражали в Илье Фаддеевиче безаппеляционность его суждений и презрительное отношение к оппонентам. Студентов, естественно, больше волновали расхождения в политических взглядах. Человек, с рождения ограниченный в правах и перешедший на сторону, как теперь сказали бы, «партии власти», да еще страстно приверженный «Вере, Царю и Отечеству», должен был вызывать у молодых свободолюбцев просто ярость. Кажется, Цион намеренно «дразнил гусей»: вместо того, чтобы ходить пешком или нанимать извозчика, как другие, ездил верхом и мог появиться на службе в парадном фраке. Существует рассказ о том, как Илья Фаддеевич вечером 31 декабря «приехал в лабораторию... во фраке, с белой грудью, в белых перчатках, взял скальпель и пинцет, провел операцию, пораздражал сердечные нервы, затем надел пальто и отправился встречать Новый год» [44, с. 177].

В течение всей Своей долгой жизни Цион стремился стать богатым и знатным. Это часто бывает с людьми, наделенными воображением и выросшими в среде, где богатство и знатность считаются абсолютно недоступными, а потому особенно желанными. Немногие, и среди них Павлов, видели в экстравагантном поведении профессора артистизм, вполне простительный человеку его таланта и мастерства, другие, неспособные разглядеть главное, воспринимали подобное поведение как открытый вызов. Ответ последовал незамедлительно.

Медико-хирургическая академия, была в то время не просто оплотом вольнодумства, но его форпостом. Именно здесь и именно>в это время родилась идея «хождения в народ»'. Именно Академия дала в 1870-е годы наибольшее число привлеченных за революционную пропаганду. Единственная причина, по которой Александр II не внял предложению шефа жандармов перенести Академию в другой город, подальше от столичных социалистов, была уже тогда очевидная невыполнимость подобного предприятия.

Спор о назначении профессора Циона на кафедру физиологии вышел за пределы Медико-хирургической академии, его с интересом обсуждала общественность столицы, никакого отношения к науке и образованию не имевшая. В самой Академии назначались Комиссии и выдвигались кандидатуры конкурентов, наиболее успешным из которых был доктор А. С. Шкляревский. Комиссия всячески пыталась умалить научные достижения Циона и выставить его самого в неприглядном виде. С другой же стороны, она не по заслугам восхваляла Шкляревского и его немногочисленные труды. Поскольку Сеченов уже покинул Академию, то по его просьбе Циона представлял С. П. Боткин [9, 32, 55, 75].

В этой сложной ситуации главный военно-медицинский инспектор Н. И. Козлов обратился с вопросом о научных достоинствах Циона к зарубежным и отечественным авторитетам физиологии - Бернару, Людвигу, Пфлюгеру, Гельмгольцу, Овсянникову, А. И. Бабу-хину. Все они решительно высказались в пользу Циона с самыми достойными и лестными отзывами о его ученых трудах и способностях.

После бесчисленных заседаний и изменений в составе Комиссии, отчетов в сотни (!) страниц и особых мнений было проведено голосование на Конференции академии. Победил Шкляревский. Результаты были доложены военному министру Д.А.Милютину (1816-1912).

Знаменитый реформатор военного ведомства в данном случае проявил мудрость и заботу об успехе дела. Он наложил пространную резолюцию, в которой просто и ясно указал профессорам, что научные заслуги кандидатов несопоставимы, что доктор Шклярев- -ский, строго говоря, не физиолог, что споры, длящиеся уже более года, явно вредят обуче-

нию студентов, и что Конференции впредь следует «не допускать подобной резкой и раздражительной полемики». Министр отменил решение Конференции и 20 августа 1872 г. приказом по военному ведомству назначил-таки Илью Фаддеевича ординарным профессором физиологии Медико-хирургической академии. Это мудрое решение, разумеется, было расценено как произвол. Кампания в печати продолжалась с новой силой.

Итак, Илья Фаддеевич был зачислен на должность ординарного профессора, но . должность эту ему суждено было занимать всего лишь два года, и спокойной жизни он не получил. Наибольшие трудности возникли в результате отношения к нему общественности. Идеологические антипатии критикующих заслонили все его лучшие черты - талант исследователя и преподавателя, эрудицию, неуемную энергию. Демократическая печать в лице «Отечественных записок», «Знания», журнала «Вперед» ничего не хотела видеть, кроме одного - во главе кафедры вместо Сеченова оказался ярый монархист, неистово верящий в бога и борющийся с демократией [32]. Для объяснения неприязни к Циону едва ли можно согласиться с привлечением антисемитизма. В те годы в среде русской научной интеллигенции это мерзкое явление места еще не имело. И это совершенно определенно, ибо тогдашнее научное сообщество отличалось характерным для шестидесятников исключительным демократическим интернационализмом.

За два недолгих года, в течение которых Цион возглавлял кафедру, он успел сделать невероятно много. Так, он усовершенствовал разработанные Гельмгольцем приборы для измерения скорости проведения возбуждения в нервной ткани и с их помощью показал, что центральное (сеченовское) торможение сопровождается замедлением проведения возбуждения в спинном мозге, совершив, таким образом, лучшее из того, что может сделать профессор по отношению к своему предшественнику - продолжил его работу. В это же время под руководством Циона доктор Я. Солу ¿а выполнил экспериментальное исследование «Отправления полукружных каналов». Данные эти в течение многих лет служили источником вдохновения Циона, по ним он выпустил десятки работ [45].

Наряду с экспериментальными исследованиями Илья Фаддеевич развивал и чисто теоретические положения физиологии. Так, например, на основе представления о взаимодействии волн возбуждения он разрабатывал интерференционную теорию торможения.

Внес Илья Фаддеевич немалый вклад и, как теперь сказали фы, в учебный процесс: по стенограммам своих лекций подготовил и издал двухтомный учебник физиологии (1873-1874), оснастил лабораторию при кафедре (кабинет) современной аппаратурой и ввел практические занятия по физиологии. Правда, пока они были еще необязательными для посещения всеми студентами. Врачам он читал по вечерам лекции по физиологии дыхания и кровообращения.

Ввел он и еще одно новшество. По традиции в конце курса к профессору приходил студенческий староста, живописно декорированный платком и покрытый широкополой шляпой - эдакое романтическое дитя римских развалин (Италия, Гарибальди, Свобода определяли тогда стиль одежды) - и говорил следующее: «Поставьте нам в^м тройки, а в ваших пятерках мы не нуждаемся». Для Ильи Фаддеевича, великого труженика и человека невероятной энергии, «свобода» была синонимом безделья, а право выбора - вредной выдумкой ниспровергателей всего святого. Он ответил: «Нет, извольте экзаменоваться» [45, с. 12]. Ну, как тут было не припомнить Диону его монархизм и подчеркнутую приверженность религии. V

В начале 1874 г. Цион дал-таки втянуть себя в полемику, выходящую по содержанию и форме за рамки научных проблем. Решив расквитаться с обидчиками, он издал в качестве приложения к трудам кафедры текст под названием «Моим критикам». Следующий шаг был еще более неосмотрительным: он начал раздавать брошюру студентам прямо на лекциях. Студенты, естественно, своего не упустили и забросали профессора его же книжками.

Цион утверждал, что зачинщики беспорядков не студенты, а некие подозрительные личности, которые приходили на его лекции специально с целью устроить скандал, и просил поставить полицейских у дверей его аудитории. Последовал бойкот лекций, арест активистов.

Возникнув в виде протеста против реакционных взглядов Циона, его стремления очернить вождей революционно-демократического движения, а также имя Сеченова, студенческие волнения захватили и другие учебные заведения столицы - Университет, Горный и Технологический институты. Именно эти причины волнений называл Н. Н. Страхов в письме Л. Н. Толстому [см. 2]. Однако есть и иная версия, которую излагает в своих воспоминаниях Л. А. Орбели: «...по словам Ивана Петровича, Цион в своей первой вступительной лекции заявил: "Я знаю, что вы привыкли относиться к занятиям как попало, мало значения придаете теоретическим предметам, не интересуетесь профессорскими лекциями, и я вас предупреждаю теперь же, что в конце года будет серьезный экзамен по физиологии и те, кто не будет знать предмета, не смогут рассчитывать на переводной балл» [45, с. 11].

Почти месяц продолжались вакханалии. Что было делать начальству? Конечно, отправить Циона в зарубежную командировку, пока не улягутся страсти. Отсутствовал он около полугода, но когда вернулся - снова бойкот. Можно себе представить насколько глубоким должен быть кризис власти, если человек ее открыто поддерживающий, вызывает у образованной публики чувство ненависти!

Возможно, эта реконструкция событий неточна в некоторых деталях, но ясно одно: Цион проявил полное неумение и, более того, нежелание налаживать отношения с коллегами, студентами и петербургской публикой. Оставалась только эмиграция.

А в это время Павлов выдержал выпускные экзамены и 31 мая 1875 г. был утвержден Советом Санкт-Петербургского университета в ученой степени кандидата по разряду естественных наук. Эта степень давала право занимать лаборантские должности в учебных и научных учреждениях. Осенью был вручен и кандидатский диплом за № 2557, в котором указывалось, что по химии, ботанике, зоологии, анатомии человека, физиологии животных, богословию, минералогии и геологии знания оценены высшим баллом, по географии - хорошо, по физике, французскому языку - достаточно. Таков был тогда полный курс по естественному отделению физико-математического факультета Императорского университета. Как позже указывал в своей биографии Павлов, после окончания Университета он «поступил на 3-й курс Медико-хирургической академии, не с целью сделаться врачом, а с тем, чтобы впоследствии, имея степень доктора медицины, быть вправе занять кафедру физиологии». Вспоминая университетские годы, Иван Петрович писал, что с ними у него «навсегда связаны самые глубокие научные впечатления, определившие смысл и характер всей... последующей жизни» [47, с. 442].

Лекции в Академии читались с9до 15 ч, а в 17ч начинались практические занятия в лабораториях и клиниках. В те годы студентам-медикам жилось гораздо труднее, особенно * на первых курсах, чем студентам Университета. Немногие получали стипендию, а на заработки времени не хватало. Павлов получил ее только с января 1876 г. Это была стипендия военного ведомства - 300 р. в год, а до этого он зарабатывал на жизнь уроками. Ведь обещанная должность ассистента ему не досталась в связи с увольнением Циона из Академии. А до того, несмотря на все трудности, он стал работать волонтером в физиологическом кабинете ветеринарного отделения у К. Н. Устимовича. Судя по всему, профессор очень скоро оценил способности студента к экспериментальной работе и, когда у него открылась вакансия оплачиваемого нештатного ассистента, он пригласил на нее третьекурсника Академии Павлова. Так возникла возможность продолжения затеянных еще с Ционом экспериментальных работ [32, 45, 75].

Большинство академических студентов составляли разночинцы, курс же, на который поступил Павлов, отличался особо выраженной, революционностью. Об этом свидетельст-

вуют некоторые имена наиболее известных народовольцев, народников, землевольцев, чер-нопередельцев: Кибальчич, Аптекман, Богомолов, Сарсер, Попов. Иван Петрович их всячески сторонился, считая, что именно они изгнали из Академии его кумира Циона, они же ' фактически лишили его работы на кафедре физиологии, с которой связывалось столько надежд. В антиправительственных выступлениях он не участвовал. И это не было трусостью. Напротив, нужно было иметь большое мужество, чтобы в доведенной до предела революционности суметь сохранить и отстоять свое, отличное от общего, мнение.

19 декабря 1879т. состоялся выпуск в Академии. Из 24 положенных экзаменов 10 были сданы Павловым с оценкой «весьма удовлетворительно», что давало право на получение диплома с отличием «cum eximia laude» и звание лекаря. Согласно существовавшим тогда правилам он «обязан был прослужить по военному ведомству за казенную стипендию 3 года 7,5 месяцев и за невзнос платы за слушание лекций 1 год, а всего 4 года 7,5 месяцев» с определением на службу в 20-й стрелковый батальон [34, с. 17]. Ни университетское образование, ни ассистентство на кафедре физиологии у К. Н. Устимовича, ни золотая медаль Академии «За успехи в науках» (1880), ни, наконец, поддержка Боткина - ничто не могло служить основанием для освобождения от пятилетней службы в должности батальонного врача. Но диплом с отличием давал возможность участвовать в конкурсе, чтобы получить право остаться на три года при Академии для усовершенствования. Только победа в конкурсе давала Павлову реальный шанс в осуществлении заветной цели - стать профессором физиологии. И цели этой он достиг, хотя и значительно позже.

Наиболее плодотворным оказался для Павлова период с 1886 по 1890 гг. Не имея официальных помощников, в чужой, как теперь сказали бы, непрофильной лаборатории, имея в активе только глубоко продуманные идеи и способность харизматического воздействия на всех, кто его окружал, Иван Петрович выполнил прекрасные экспериментальные работы. Вместе с Н. Я. Чистовичем он впервые показал, что сердце и легкие, извлеченные-единым комплексом из организма животного и дополненные в определенной последовательности трубками, могут не только работать в течение продолжительного времени, но и служить моделью для исследования эффектов лекарственных веществ. В это же время Павлов создал методику хронического эксперимента, суть которой состояла в том, что лабораторное животное задрлго оперируют таким образом, чтобы в дальнейшем получать интересующие исследователя данные, не причиняя животному боли и не прибегая к наркозу. Результаты приложения этого метода к изучению физиологии пищеварения позволили настолько радикально пересмотреть существовавшие ранее представления'о работе пищеварительных желез, что в 1904 г. Нобелевский комитет назвал результаты этих работ созданием физиологии пищеварения заново. Однако он, руководитель.многочисленных исследований, и уже широко известный в научном мире человек, в официальной иерархии занимал странное место, которое называлось «врач для командировок VI разряда». Несоответствие между реальной ролью Ивана Петровича и его служебным положением становилось все более разительным. Такое положение^не могло сохраняться бесконечно. Павлов постоянно^ думал о собственной лаборатории и, наверное, очень остро чувствовал, что существующие лаборатории находятся не в тех руках и занимаются совсем не тем, чем нужно. Известны слова Павлова о том, что своя лаборатория это совсем не то, что чужая.

По мере приближения к своему сорокалетию Иван Петрович переживал это несоответствие все более мучительно. В первый и последний раз в своей долгой жизни он усомнился в достижимости поставленных перед собой целей. До и после этого его сомнения будут касаться только чисто научных проблем. Этот человек воли стал склоняться к ипохондрии: находил у себя болезни, которые потом, по окончании кризиса, прошли сами собой [20].

Теперь пора вернуться опять к Илье Фаддеевичу Циону.'В 1875 г. знаменитый Бер-нар снова пригласил своего ученика в Париж, предоставил возможность работать в лабора-

тории, но не положил жалования [23]. Тем не менее, уже через год Илья Фаддеевич выпустил двухтомное руководство по методикам физиологических исследований и вивисекции, которое было опубликовано на немецком языке в 1876 г. [79]. Это прекрасно иллюстрированное издание, по единодушному мнению современников, а также историков физиологии и медицины, являлось лучшим и непревзойденным, по крайней мере, на протяжении более 40 лет. В этот период он опубликовал еще и ставшие вскоре классическими работы о применении телефона в физиологических исследованиях, о физиологической связи между слуховым нервом и двигательным аппаратом глаза, о влиянии атмосферного давления на дыхание и кровообращение и др.

Проработав в этих далеко непростых условиях три года, Цион остался не у дел: в 1878,г. умирает его великий покровитель Бернар, и он оказывается перед выбором - самому возглавить лабораторию Бернара или.уйти. Неуемный темперамент подсказывает решение. Цион, не имевший признанного во Франции диплома, быстро пишет еще одну докторскую , диссертацию на тему «Экспериментальные исследования функций полукружных каналов и их роль в образовании понятия пространства». Блестящая защита и... провал на выборах заведующим кафедрой. Цион на 20 лет отходит от экспериментальной работы. Напомним, что в это время ему было всего лишь 35 лет [32].

Чем же мог заработать на жизнь этот оставшийся без куска хлеба природный рассказчик и полемист? На помощь, как и много раз потом, пришел верный друг, публицист и издатель M. Н. Катков (1818-1887). Он не только настоятельно рекомендовал Илье Фаддеевичу заняться журналистикой, но и активно содействовал публикации им написанного. Это были в основном научно-популярные статьи. Их было много - более 200 только за два года ' (1887-1888), но не все были удачными. Отрицательное впечатление производили такие публикации, как «Происхождение человека яо.Геккелю», «Дарвин и его учение», в которых Цион выступал как ярый антидарвинист, вызывая к себе недоброжелательное отношение '•многих русских ученых. Постепенно он входит во вкус и в 1880-е годы становится профессиональным Публицистом. Место физиологии и науки теперь занимают политика и финансы, хотя еще несколько лет Цион. публикует в научных журналах материалы уже за-' вершенных им экспериментальных работ. "

В начале 1880-х годов Илья Фаддеевич становится во главе редакции французской газеты «Галл». Новое положение позволило ему взаимодействовать не только с французскими литераторами, но и жившими в то время во Франции деятелями русской культуры, в том числе с Тургеневым. Однако очень скоро его тяжелый и взбалмошный характер перечеркнул наметившиеся контакты и связи. Яркой Иллюстрацией сказанному могут служить произошедшие в 1881 г. события, когда в помещении той же газеты «Галл» по инициативе Тургенева была открыта выставка картин В..В. Верещагина, посвященная русско-турецкой "войне. Выставка имела колоссальный успех, но, несмотря на это, была преждевременно закрыта из-за грубых материальных претензий Циона. Вот как излагает эту ситуацию Тургенев в письме Д. В. Григоровичу от 16 (28) декабря 1881 г.: «Здесь на днях Верещагин поколотил редактора «Gaulois» - в залах которого были выставлены новые (весьма замечательные) картины нашего бурного живописца. Этот редактор M-r de Суоп (по-нашему Цион, одесский еврей, бывший профессор), великий мерзавец; но Вам лучше всего другого известно, как трудно "варить пиво" с Верещагиным. Выставку картин закрыли; а жаль -публики ходило много, и они произво дилиг великое впечатление» [65, с. 165].

Досталось от Циона не только любителям живописи, но так же демократической общественности. Это особенно проявилось в его публицистических статьях [70, 71]. В них он выступал как воинствующий защитник монархии, противник революционно-демократического движения, клеветнически изображавший русских революционеров. По этому поводу М. Горький в письме к В. С. Миролюбову говорит, что прочитавший их «...увидит в этих

книгах, что всякая грязь, какую можно собрать и бросить в лицо и сердце замученной российской интеллигенции - уже собрана и брошена...» [14, с. 179-180]. Жившие в то время в Париже русские нигилисты на сходке приговорили Циона за эти корреспонденции к смерти. Чтобы предотвратить исполнение приговора, полицейская префектура вынуждена была предпринять ряд охранных мер, и все обошлось благополучно.

Здесь стоит напомнить, что 80-е годы XIX в. характеризовались заметным измене- 1 нием франко-русских отношений в сторону заключения соответствующего союза. Последний был крайне необходим как противопоставление тройственному союзу (Германия, Австро-Венгрия, Италия), сложившемуся к 1882 г. и ставившему целью гегемонию в Европе и передел мира. Биографы Циона отводят ему существенную роль не только в подготовке, но и самом процессе заключения франко-русского союза.

За займами последовал военный союз Франции и России. Трудно сказать, насколько правы те, кто называет профессора физиологии Илью Циона «отцом Антанты», но то, что он внес большой, пусть не решающий, вклад в событие, изменившее впоследствии судьбы мира, - в этом можно не сомневаться. В своих газетных выступлениях он также всячески поддерживал и пропагандировал идею франко-русского союза. После оформления союза Цион опубликовал большую книгу (свыше 500 с.) воспоминаний и документов по истории франко-русского соглашения.

Мечта о собственной, теперь уже частной, лаборатории приводит Циона на биржу. Заметим, что финансовую деятельность он начал уже сразу после эмиграции в качестве биржевого игрока. И здесь ему способствовал значительный успех. За короткое время Цио-ну удалось сколотить некоторый капитал, свести знакомства с французскими банкирами, а самое главное - войти к ним в доверие. По совету его друга небезызвестного редактора «Русского вестника» Каткова этими обстоятельствами воспользовался знаменитый ученый., основоположник теории автоматического регулирования, управляющий министерства финансов И. А. Вышнеградский (1831/32-1895). В то время финансовые связи между Россией и Францией были чрезвычайно слабыми, и русские ценные бумаги там практически не имели обращения. Насущной же задачей министерства было освоение французского финансового рынка [2, 32,45]. /

Вначале Цион выполнял функции простого информатора, что, конечно, было никак не свойственно его характеру и кипучей энергии, поэтому он скоро стал активным деятелем и проводником заключения договора о французском займе для России. Около 1890 г. он убеждает ставшего к тому времени министром финансов Российской империи Вышнеград-ского доверить ему размещение во Франции облигаций русского займа. Вслед за этим Циона назначают на должность в министерство и производят в действительные статские советники (гражданский чин 4-го класса, равный генерал-майору и дававший его обладателю потомственное дворянство). Цион начинает теперь писать свою фамилию как ёе Суоп, чем, конечно, вызывал насмешки природных русских дворян.

Работал Илья Фаддеевич не только по идейным соображениям или чести ради. Видимо, мысль о том, что большие деньги дадут ему свободу, не оставляла его. Когда покрй^ вительствовавший ему министр Вышнеградский узнал, какого размера «комиссию» взял профессор с французских банков, он попытался тихо отправить Циона в отставку, и последний, естественно, не ушел, более того, обвинил министра в том же грехе. Весьма поучительно то, к чему привели дела финансовые инженера-механика профессора Вышне-градского и естествоиспытателя физиолога профессора Циона. Возникшая ситуация получила характерное описание в воспоминаниях С. Ю. Витте: «Первый более или менее большой заем во Франции был сделан при посредстве Циона... впоследствии Вышнеградский узнал, что когда этот заем был сделан, то Цион от банкиров получил довольно большую комиссию - несколько сот тысяч франков, чуть ли не 200 000 франков» и добавляет: «Когда

об этом узнал Вышнеградский, то он потребовал, чтобы Цион подал в отставку. Таким образом, можно сказать, что он Циона выгнал со службы» [цит. по: 32, с. 823]. Последнее, на наш взгляд, не'совсем точно, ибо в должности чиновника для особых поручений Цион находился, по крайней мере, до 1892 г. На протяжении всего этого периода Илья Фаддеевич неприглядно публично пикировался, обменивался пасквилями с Вышнеградским. Наконец, в 1895 г., он был вызван в министерство финансов для отчета о своей деятельности и объяснения поступков. Ехать он отказался, и был в соответствии с законом уволен с лишением чина, орденов и пенсии.

Судя по всему, отношения Циона с французской администрацией были далеко не идеальными, что служило достаточным основанием к опасению, что французы выдадут его российскому правительству, Цион счел за благо даже покинуть территорию Французской республики и пожить недолго в Берне. Понятие «невозвращенец» было, конечно, сформулировано намного позднее, но идея о том, что государство имеет право решать, где его гражданину жить, существовала уже тогда и даже была отражена в «Уложении о наказаниях».

На этом можно было бы закончить повествование о жизни физиолога Циона. Законы беллетристики подсказывают конец истории, где за уходом из науки и погоней за деньгами должны последовать деградация, разорение и смерть в нищете. Но не таков был Илья Фаддеевич. Окончание его жизненного пути было столь же необычным, как и ее расцвет: Он достиг-таки того, к чему стремился - разбогател и открыл собственную лабораторию. Здесь он вернулся к изучению структуры внутреннего уха, связи этого органа с рецепцией человеком трехмерного пространства, функции гипофиза и др. Этот возврат к науке 55-летнего биржевого игрока и литератора, может быть, самое удивительное в его необычной жизни.

Через 10 лет здоровье Циона ухудшилось, и он вынужден был оставить экспериментальную деятельность, но в течение еще 6-/лет, до самой смерти публиковал результаты своих наблюдений. Он умер от ишемической болезни сердца в 1912 г. в Париже, прожив полных 70 лет, что для того времени было совсем немало. Цион покинул мир буквально накануне великих потрясений, к подготовке которых он приложил руку, и оставил после себя более десятка книг и сотни статей - научных и научно-популярных, экономических, философских и политических. И все-таки было бы лучше для науки и для России, если бы этот человек с трудным характером оставался подольше профессором одной из двух великих школ - Петербургского университета или' Военно-медицинской академии, в которых даже его относительно недолгое пребывание оставило столь яркий след! Кто,знает, как сложилась бы судьба Павлова, не повстречай он в университетских аудиториях Илью Фаддеевича.

Воздадим же должное мудрости этих очень разных людей - профессоров Овсянникова, Сеченова, Боткина и студента Павлова, которые сумели разглядеть за тяжелым характером и несколько скандальной репутацией большой талант исследователя и необычайную энергию Ильи Фаддеевича.

Говоря в-1934 г. о своем учителе Иване Петровиче Павлове, Орбели подчеркивал: «Есть люди, которых должны знать все. Это герои, совершившие на том или ином поприще крупные подвиги... это политические деятели, опередившие своей деятельностью развитие событий, это представители искусства, создающие крупные, интересующие все человечество произведения. На научном поприще-это люди, создавшие новде направление в науке, определившие ход развития науки на большие промежутки времени вперед» [34, с. 75]. Эти слова с полным основанием можно отнести не только к Ивану Петровичу, но и к его талантливому учителю Илье Фаддеевичу.

Долгие годы Павлов и Цион поддерживали переписку друг с другом. В сентябре 1903 г. Иван Петрович писал Илье Фаддеевичу: «...Большое, большое Вам спасибо за это. Это еще раз переносит к тому дорогому времени, когда Вы страстно отдавались учитель-

ству, а мы страстно учились. Вот и осталась св^зь на всю жизнь...» [54, с. 60]. В свою очередь Цион высоко ценил своего ученика. В феврале 1904 г. он писал: «Дорогой Иван Петрович! Бог весть, доживу ли я до празднования Вашего юбилея. Больше 30 лет прошло с тех пор, как я имел удовольствие направлять Ваши первые шаги при изучении физиологии. Неустанно следил я за Вашей блестящей и плодотворной деятельностью, и никто больше Вашего старого учителя не радовался всякому вкладу, который Вы вносили в нашу науку. Вы успели завоевать в России для физиологии первенствующее место среди естественных наук и образовать школу русских физиологов, которая делает Вам честь во всем мире. Особенно я ценю в Вашей научной деятельности то, что, стоя во главе прекрасно устроенной лаборатории в Институте экспериментальной медицины, Вы не дали себя увлечь на скользкий путь и шаткую почву столь модной теперь бактериологии. Вы остались верным убеждению, что только экспериментальная физиология может дать почву для научной медицины. От всей души желаю Вам и Вашим ученикам двигать вперед физиологию еще много лет столь же успешно на славу Вам и на радость сердечно преданного Вам Циона» [54, с. 61].

: К сожалению, сведения о жизни и научном пути Константина Николаевича Усти-мовича (1838-после 1917), еще одного учителя Ивана Петровича Павлова весьма ограничены, хотя известно, что родился он в Обоянском уезде Курской губернии в дворянской семье. Среднее образование получил в частном пансионе уже в Москве. После этого был медицинский факультет Московского универсйтета, который он закончил в 1855 г. со званием пекаря и уездного врача. Какое-то время живя у себя в имении, по-видимому, занимался лечебной практикой. Однако, судя по дальнейшему развитию событий, она мало его. интересовала. Будучи в 1860-1861 гг. в Гейдельбергском университете, он активно изучал анатомию, физиологию, химию. Следующей была Вена, где в течение полугода он штудировал физику и в лаборатории под руководством Людвига начинал физиологические эксперименты.

Устимовича и Людвига связывали дружеские отношения. Он многократно приезжал и в Вену, и особенно в новый Лейпцигский институт, где и выполнил свои основные исследования. Докторские экзамены он сдал в Харьковском университете и в 1873 г. представил в Медико-хирургическую академию докторскую диссертацию под названием «Экспериментальные исследования теории мочеотделения». Для того времени эта работа явилась ценнейшим вкладом в понимание механизмов мочеобразования и мочеотделения. И, в частности, Устимович первым установил, что'высокое осмотическое давление мочи в канальцак почки препятствует реабсорбции воды и увеличивает диурез. Такое бывает, как правило, при введении в кровь мочевины. Следовательно, при разработке механизмов мочеотделения Устимович четко показал, что существовавшая механическая теория недостаточно определяет происхождение мочи.

В 1874 г. Константин Николаевич получил звание приват-доцента по кафедре физиологии ветеринарного отделения академии. Согласно существовавшим тогда правилам для получения ученого" звания необходимо было представить несколько научных работ. Ими оказалась докторская диссертация и еще одна работа «О действии гортанных нервов». В последней Устимович показал, что двигательные волокна этих нервов образуются и выходят из придаточного, а не из блуждающего нерва и определил точнее, чем бы^о сделано до него, какими именно мышцами управляет каждый из гортанных нервов. Устимович принадлежал к убежденным «нервистам», интересовала его, главным образом, проблема нервной регуляции функций. Работы эти рецензировал профессор Цион, назвавший их замечательными произведениями.

Вскоре руководство академии предложило Устимовичу должность экстраординарного профессора физиологии по ветеринарному отделению. Воспользовавшись тысячерублевой дотацией, он тотчас же организовал при кафедре экспериментальную лабораторию.

Лекционный курс он начал в январе 1875 г., т. е. года окончания Павловым университета и прихода в академию. В связи с известными обстоятельствами выдворения из академии Циона на какое-то время Павлов оказался не у физиологических дел, ради которых он и пришел-то в академию, договорившись с Ционом, и оставался лишь студентом III курса [13].

Затем Павлов устроился помощником у профессора Устимовича. Не нужно большой фантазии, чтобы представить себе какого блестящего профессионала-физиолога в лице Павлова приобрел заведующий кафедрой физиологии животных. К этому уместным будет добавить, что Устймович тотчас по приходе на кафедру создал первую превосходно организованную и оснащенную лабораторию на ветеринарном факультете академии. Его работы, выполненные с особой тщательностью (сказывалась школа Людвига!) в значительной мере касались биохимических механизмов и действительно являлись выдающимися для той поры.

Спустя непродолжительное время практически вся экспериментальная работа кафедры и лаборатории оказалась в руках у Ивана Петровича. Именно здесь и в это время им были выполнены ставшие вскоре классическими работы по физиологии пищеварения и кровообращения, которые явились началом нового оригинального направления: «О рефлекторном торможении слюноотделения» (1877), «Об иннервации подчелюстной железы» (1877), «Экспериментальные данные по вопросу об аккомодационном механизме кровеносных сосудов» (1877), «О сосудистых центрах в спинном мозгу» (1877), «Дальнейшие материалы к физиологии поджелудочной железы» (1878). Во всех этих научных трудах нашли отражение не только некоторые идеи, но и специфическая терминология, используемая Ус-тимовичем в работах, сделанных у Людвига еще в Вене и Лейпциге. Вместе с тем это были самостоятельные и по идейной направленности, и по экспериментальному выполнению исследования.

К сожалению, Устимович проработал на кафедре всего 4 года и по семейным обстоятельствам, уйдя в отставку в декабре 1878 г., покинул академию. Преподавание физиологии вновь стало общим для медиков и ветеринаров.

После отставки К. Н. Устимович жил в Обояни, став губернским гласным земской управы от Курской губернии, участвовал в работе губернского земского врачебного совета, в 1914 г. он вернулся в Петроград. Следы его теряются после 1917 г.

Научная биография этого талантливого ученого, его деятельность по организации преподавания физиологии, к сожалению, еще не написана (не считая небольших общих замечаний Д. Г: Квасова и А. К. Федоровой-Грот [24], С. А. Чесноковой [74]).

Вместе с тем сейчас уже можно с полной определенностью утверждать, что период работы с Устимовичем позволил Павлову многому научиться у него, освоить и перенять известные приемы, а также правила классической и по тем временам лучшей в Европе «людвиговской» физиологической школы. И не только освоить, но и закрепить заложенное еще в университете Ционом, Овсянниковым, Бакстом понимание механизмов управления функциями, проверить их экспериментально с согласия и полной поддержки своего благородного наставника - профессора Устимовича. Именно в это время Павлову по рекомендации Устимовича удалось еще съездить в Бреславль к Гейденгайну и недолго там поработать в первоклассной лаборатории пищеварения (1877).

И еще одна сторона. Именно в этот период работы на кафедре и, разумеется, благодаря Константину Николаевичу, отчетливо проявилась научная самостоятельность великого физиолога, который, как и Сеченов, обладал самобытным талантом и разрабатывал свой собственные творческие идеи. Именно здесь, в лаборатории Устимовича, Павлов впервые провел ряд самостоятельных работ [13].

В 1879 г. в связи с закрытием ветеринарного отделения Медико-хирургической академии и, соответственно, уходом Устимовича ассистента Павлова приютил в своей лаборатории при терапевтической клинике профессор С. П. Боткин, ставший еще одним из учителей Ивана Петровича [44, 60].

Здесь мы осветим лишь некоторые из основных ^событий жизни и творческой деятельности Сергея Петровича Боткина (1832-1889) - выдающегося терапевта, основоположника функционального направления в клинической медицине - событий, связанных по-преимуществу с его интересами в области понимания физиологических механизмов, лежащих в основе осуществления висцеральных и соматических функций организма. ,

С Боткиным Павлова познакомил в 1878 г. его сокурсник Я. Я. Стольников - будущий клиницист, терапевт. Именно этот момент можно в известной степени считать поворотным, начинающим новый этап в судьбе Павлова [9,26,48, 60].

Родился Сергей Петрович в 1832 г. в центре Москвы в многодетной купеческой семье (25 детей, из которых выжило 9 сыновей и 5 дочерей). Его первым домашним учителем был увлеченный математикой студент Московского университета А. Ф. Мерчинский, сумевший привить маленькому Сереже любовь к этой Строгой науке. После домашнего воспитания он с целью.подготовки к поступлению на математический факультет университета прошел необходимый курс обучения в одном из лучших частных пансионов. Однако попасть на этот факультет ему не удалось, так как согласно особому императорскому, распоряжению туда принимались исключительно выпускники казенных гимназий. Пришлось идти На медицинский факультет, что оказалось счастливой случайностью для русской медицины и, в конечном счете, принесло самому Боткину полное нравственное удовлетворение.

По окончании университета с отличием в 1855 г. Боткин добровольно отправился в Крым в действующую армию, где под руководством Н. И. Пирогова на протяжении нескольких месяцев работал ординатором в Симферопольском военном госпитале. К моменту окончания войны у него созрело желание поехать заграницу для усовершенствования и расширения своих знаний. Вначале это, бу>1л Вюрцбург, затем Берлин, где он. слушал Р. Вирхова, ставшего одним из его учителей. Работая в лаборатории, Боткин не забывал клиники [9, 26]. .

Далее он переехал в Вену, где работал у физиолога Людвига и клинициста Hs Оппольцера. После непродолжительного пребывания в Швейцарии и Великобритании переехал в Париж, где работал в лаборатории Клода Бернара и в терапевтической клинике А. Труссо. За рубежом он часто встречался с Сеченовым, прочная дружба с которым завязалась еще в Москве и продолжалась ¡всю жизнь. Посредством этих поездок и посещений Боткин выбирал для своей будущей научно-педагогической деятельности самое положительное из опыта экспериментальной работы и клинической практики зарубежных коллег.

После четырехлетнего пребывания за границей Боткин в 1860 г. приехал в Петербург, сразу же защитил докторскую диссертацию «О всасывании жира в кишках» и уже через месяц был утвержден в должности адъюнкт-профессора, ас 1861 г. стал ординарным профессором и заведующим кафедрой академической (факультетской) терапии Медико-хирургической академии, оставаясь им до конца своих дней.

Одной из главных заслуг Боткина является то, что он ввел клиническую медицину в разряд естественных наук, освободив от присущего ей чистого эмпиризма. Единство клиники, науки и постоянное стремление к совершенствованию - одна важнейших черт боткинской школы. В формировании взглядов Сергея Петровича определенную роль, несомненно, сыграла его многолетняя дружба и научный контакт с Сеченовым [26, 72].

Строго говоря, Боткин создал в России первую научную клиническую школу..-А начал он с того, что, придя к руководству клиникой, организовал в ее составе ряд научных лабораторий - общеклиническую, химическую, бактериологическую и экспериментально-физиологическую. Начиная с 1878 г., в течение десяти лет, физиологической лабораторией заведовал Павлов. Это было стоявшее в уединенном уголке садика простое деревянное здание. Надо сказать, что помещения лаборатории в это время находились не только в плачевном состоянии, но в дополнение еще и сама она была чрезвычайно скудно оборудована. В

обязанности Павлова входила вся организация экспериментальной части, так как Боткин обычно ограничивался лишь тем, что .определял т;ему, а все разработки, экспериментальное выполнение и прочие заботы всецело ложились на Ивана Петровича. В последние же годы Боткин, будучи непревзойденным клиницистом, и вообще перестал заниматься экспериментальными исследованиями. Эта отчасти навязанная Павлову самостоятельность отнимала у него чрезвычайно много времени, вместе с тем она-то и воспитала в нем превосходного организатора и руководителя работ.

Здесь на животных ставились опыты по воспроизведению патологических процессов, выяснению их этиологии и патогенеза, изучались взаимодействия висцеральных органов и систем - по преимуществу пищеварительной и сердечно-сосудистой, механизмы действия лекарственных средств широкого спектра. Работы в области фармакологии кровообращения оказались исключительно важными, так как они сблизили Павлова с клиницистами школы Боткина, который именно в это время особенно интересовался механизмом действия различных веществ на состояние сосудистого русла. Изучалось, например, действие наперстянки (адониса) на сосудодвигательные центры или на изолированные конечности, перфу-зируемые исследуемыми растворами. Во всех этих работах Павлов принимал непосредственное участие.

Обычно ординатор, получавший задание, обращался к фактическому руководителю лаборатории, т. е. Ивану Петровичу, который, как правило, мало кому отказывал. Если же он заинтересовывался темой, то отдавался ей со всей присущей ему страстью и порой даже для конкретного случая специально разрабатывал новую методику. В итоге появлялась солидная докторская диссертация. Заметим, что за 28 лет руководства Боткиным кафедрой из ее стен вышло около 90 докторских диссертаций. В основном это были работы, посвященные поискам новых, в том числе и фармакологических методов лечения. Совершенно очевидно, что немалую роль в этом процессе сыграл в годы своей работы у Боткина Иван Петрович.

. Благодаря такому стечению обстоятельств, помимо авторитета непревзойденного физиолога-исследователя,' Павлов заслужил еще и репутацию незаурядного фармаколога-экспериментатора. Последнее сыграло в его судьбе значительную роль, ибо когда в академии освободилась кафедра фармакологии, она была предложена именно ему, и занимал он эту кафедру в течение 5 лет до перехода на кафедру физиологии.

По предложению Боткина [26, 72], Павлов начал читать лекции по физиологии на трехгодичных курсах школы фельдшериц при Обществе сестер милосердия св. Георгия. Деятельность же Общины патронировалась супружеской четой принца Ольденбургского. Надо полагать, что именно тогда и произошло первое знакомство с ними Ивана Петровича, оказавшее в дальнейшем существенное влияние на его научную жизнь. Чтение этих лекций было и первым педагогическим опытом Павлова (не считая репетиторства, которым он периодически занимался ради заработка). Общение с такой интеллигентной аудиторией оказалось чрезвычайно полезным для Павлова, выросшего в провинции и постепенно приобщавшегося к культурной жизни Петербурга [9].

Но вернемся вновь в лабораторию клиники Боткина. Несмотря на обилие рутинных исследований, какую-то часть работ Павлов проводил самостоятельно и независимо. Это прежде всего относится к его докторской диссертации, которую он посвятил центробежным нервам сердца. Именно здесь, в этой крошечной боткинской лаборатории, на сердце теплокровных животных при тончайшей препаровке подходящих к сердцу нервных веточек им было впервые установлено, что помимо уже известных ускоряющих и замедляющих волокон, существуют еще усиливающие и ослабляющие. Как хорошо известно, тем самым Павлов не только открыл новую пару управляющих сердцем нервов, но и высказал предположение, что усиливающий нерв является еще и трофическим, регулирующим уровень пита-

ния иннервйруёмой сердечной ткани. Непродолжительное время спустя из этой догадкй возникло целое новое направление медицины у учение о нервной трофике. 1

Защита докторской диссертации Ивана Петровича прошла успешно, оппонентами по • ней выступили С. П. Боткин, Д. И. Кошлаков и.И. Р. Тарханов," все они высоко оценили работу Павлова. После защиты диссертации Павлов получил звание приват-доцента академии.

В начале 1884 г. Боткин предложил руководству академии предоставить Павлову двухгодичную командировку за границу для усовершенствования. Довольно быстро разрешение было получено, и уже в июне он был у Гейденгана в Бреславле. Здесь он проработал целый год, а затем переехал к Людвигу в Лейпциг. Пребывание его у Людвига произвело на него очень сильное впечатление [9].

После заграницы Павлов вернулся в академию и вновь продолжил исследования в лаборатории клиники Боткина по физиологии пищеварения. В это время он активно изучал деятельность поджелудочной железы и собственно желудка, накладывал вошедшие в лабораторный обиход басовские фистулы, совершенствовал методику выкраивания изолированного желудочка. В 1888 г. вышла его статья «Иннервация поджелудочной железы», где он описал секреторные нервы железы, общее признание которых произошло только лет через 20. Еще через год появились знаменитые опыты с мнимым кормлением, а в 1890 г. совместная с Е. О. Шумовой-Симановской работа «Иннервация желудочных желез у собаки». Этот успех надолго приковал все внимание Ивана Петровича к физиологии пищеварения. В апреле 1890 г. Конференция академии избрала его экстраординарным профессором кафедры фармакологии [21].

Говоря о важности и необходимости своевременного перехода ученого на самостоятельную научную работу, Иван Петрович подчеркивал, что сам он такую возможность получил, работая в лаборатории Боткина. Несмотря на большие трудности и лишения того времени, Павлов все же склонен считать этот период не только наиболее интересным и содержательным в своей жизни, ни и решающим в формировании его как ученого1 исследователя. Именно в это время сложился тот стиль работы, который сделал Павлова главой самой крупной физиологической школы, превосходящей по числу учеников всемирно известную школу Карла Людвига.

В 70-е годы XIX столетия Овсянников и Чирьев вплотную подошли к выяснению связей нервной системы с функцией слюнных желез. Им удалось показать эффект раздражения центрального конца язычного нерва на характер слюноотделения из подъязычной железы. Несколькими годами позже, в 1877 г. вышла работа Павлова «О рефлекторном торможении слюноотделения». Здесь Павлов впервые упомянул о «слюнном центре». Он пользовался той же методикой, что и Овсянников: слюна собиралась с помощью канюль, вставленных в выводные протоки слюнных желез. Это одна из его первых работ после окончания университета.

Работая в лаборатории при клинике Боткина, Павлов с целью изучения секреторной деятельности слюнных желез для получения их чистого секрета разработал метод хронических фистул протоков этих желез. ....

Как уже упоминалось, по рекомендации Устимовича летние академические каникулы 1877 г. (два месяца) Павлов провел в старинном университете Бреславля (ныне Вроцлав? Польша) в лаборатории Рудольфа Гейденгайна (1834-1897) [47, 60]. Своей превосходной методической, а также теоретической подготовкой, логикой мысли, исключительной целеустремленностью он вскоре сумел покбрйть своего будущего учителя. Это послужило не только залогом успешной работы, ее многолетнего продолжения, но и открыло дорогу первым статьям Ивана Петровича по кровообращению и иннервации поджелудочной железы. По-видимому, не без помощи Гейденгайна они были опубликованы в одном из самых авторитетных физиологических журналов того времени - «Пфлюгеровском архиве».

При втором приезде в 1884 г. в лабораторию Гейденгайна Павлов уже не столько

знакомился, а главным образом выполнял большую работу в исключительно трудной и «темной» области общей нервно-мышечной физиологии. Работа эта была посвящена тому, как беззубка раскрывает свои створки. Материалы были опубликованы в 1885 г. в «Пфлю-геровском архиве». Казалось бы, какое значение могло иметь это исследование для будущего Павлова, его научных устремлений? Во-первых, это была в то время единственная работа по нервно-мышечной физиологии, но касалась она опять-таки иннервации запирающей мышцы. Во-вторых, это было и первым в физиологии исследованием гладкой мышцы, итогом которо-, го явилось установление неизвестного до того нового явления: при сокращении мышцы возникает хорошо заметное теплообразование. Этот факт фундаментальной значимости имел многочисленные продолжения в специальных исследованиях будущего.

Рудольф Гейденгайн, работая в области физиологии и гистологии, сделал поистине головокружительную карьеру. Будучи, как его называл Людвиг, «физиологом с пеленок», он получил блестящее биологическое образование в университетах Кенигсберга, Галле, Берлина. В 20 лет защитив диссертацию, стал доктором наук, пройдя все тогдашние ступени преподавательской лестницы: ассистент кафедры физиологии в Берлинском университете (1854), приват-доцент в Галле (1858-1859), в 25 лет профессор по двум фундаментальным областям медицинской науки - физиологии и гистологии в Бреславском университете. Место это он получил после того, как его предшественник, великий естествоиспытатель Ян Пуркине (1787-1869), перебрался в Чехию, став профессором физиологии Пражского университета.

43 года из 63 лет жизни этот великий физиолог отдал науке. В своем выступлении «Памяти Р. Гейденгайна» на заседании Общества русских врачей в Санкт-Петербурге Иван Петрович говорил: «...Его по справедливости можно сравнить с теми подвижниками, которые с юношеских лет отрекались от мира дяя служения богу. Гейденгайн тоже как бы отрекался от жизни, посвятив себя науке, которой и служил до смерти» [51, с. 97].

Основные направления работ Гейденгайна столь характерны, что их довольно легко отделить друг от друга: мышечная физиология, нейрофизиология, физиология выделительных процессов и процессов всасывания, термофизиология.

В середине 1850-х годов им была установлена зависимость эффекта стимуляции моторных нервов от силы приложенного к ним электрического тока. Позже это открытие легло в основу сформулированного Пфлюгером закона возбуждения. Более того, Гейденгайн обнаружил в коре мозга специальные центры, оказывающие тормозное влияние на скелет-но-мышечные сокращения. • •• /. ' .

Изучая механизм иннервации отдельных желез пищеварительного тракта, он экспериментально установил, что так называемые «секреторные» нервы определяют выделение железами жидкой фракции отделяемого, в то время как «трофические» волокна заведуют химическими превращениями в железе и соответственно изменением концентрации веществ в той же жидкой фракции. Он показал также, что процесс секреции влечет за собой резкие изменения в самой структуре секреторной клетки. Более того, для изучения динамики желудочной секреции одним из первых он перевел эксперимент по изучению механизмов пищеварения в хронические условия, предложив конструкцию и технологию выкраивания «малого желудочка». Все это в целом позволило ему установить некоторые ранее неизвестные общие закономерности в работе желудка.

Что касается выделительных процессов, он изучал главным образом вопросы почечного мочеобразования. Рядом остроумных тонких экспериментов он показал, что в этом процессе существеннейшую роль играет физиологическая активность почечного эпителия, а не одни лишь физико-химические явления, как полагали до него. Помимо того, он создал секреторную теорию лимфообразования, описал палочковидные клетки почечных канальцев, аденоморфные и деломорфные клетки желудка.

Большая группа работ Гейденгайна была нацелена на изучение вопросов теплообразования в организме. Во многих из них показано, что объем выделяемого тепла находится в прямой зависимости от целого ряда выполняемых организмом функций. К их числу относится физическая нагрузка, интенсивность кровообращения, калорийность потребляемой пищи и т. д.

Оценивая научные заслуги Гейденгайна, Иван Петрович относил его к числу классиков, которые закладывают новые горизонты физиологии, новые ее направления. И если физиологию XIX в. можно целиком отнести к «органной» физиологии, то главным интересом Гейденгайна были физиологические процессы в клетке, т. е. глубинные горизонты - «дно жизни». По словам Павлова, «...Гейденгайн является клеточным физиологом, представителем той физиологии, которая должна сменить нашу современную органную физиологию и которую можно считать предвестницей последней ступени в науке о жизни - физиологии живой молекулы». Там же он спрашивает: «Благодаря чему же Гейденгайн добился столь многого в своей деятельности? Конечно, талант Гейденгайна сослужил ему большую службу, но нельзя не видеть еще одного обстоятельства, способствовавшего его успехам: Гейденгайн был не только физиологом, но и гистологом, являясь, таким образом, живым синтезом двух важнейших отделов науки о жизни» [51, с. 107].

Весьма своеобразным, был и сам стиль работы в лаборатории Гейденгайна - это выработанный и узаконенный метод эксперимента, который оказывался особенно ценным и полезным для молодого начинающего исследователя. Суть этого метода сводилась к тому, что экспериментатор непременно обязан был, не отрываясь ни на минуту, участвовать в эксперименте, присутствуя и замечая самые мельчайшие детали опыта, возникающие неожиданности, которые порой как раз и составляют главный смысл эксперимента. Ставя опыт за опытом, Первое время не ведя дажечтротоколов, он стремился подметить и уловить ожидаемые закономерные реакции и только потом уже пытаться дать им определенное толкование.

В эти и многие другие премудрости и капризы физиологического эксперимента Гейденгайн непременно посвящал всех стажировавшихся и работавших в разное время в его , лаборатории. К ним относится и большое число русских исследователей, приехавший в Бреславль за знаниями и опытом. Это преимущественно молодые доктора из Петербургского университета - А. С. Догель, Н. Е. Введенский, М. Д. Лавдовский, М. И. Афанасьев, из Московского - А.А.Остроумов, из Казанского - Г. И. Гумилевский, С.В.Левашов, И. Г. Навалихин, из Томского - Н. А. Рогович, из Варшавского - Ф. Ф. Навроцкий и др.

В речи «Памяти Гейденгайна», прочитанной в Обществе русских врачей, Павлов так охарактеризовал своего наставника: «Как учитель Гейденгайн был чарующей личностью, совершенно простой, внимательный, всем и постоянно крайне интересующийся и радующийся удачам учеников. А его экспансивность, подвижность объединяли всю лабораторию. Глубоко переживая всякую работу, делающуюся в его лаборатории, он заинтересовывал ею всех, так что все мы жили не только собственными интересами, но и успехами и неудачами всей лаборатории. Сверх всего этого он имел еще одно бесценное свойство: он сохранил до старости свою наивную детскую душу, свою сердечную доброту настолько, что не мог отказать сколько-нибудь настойчивой просьбе. Эту редкую особенность я видел в другом учителе - Людвиге. Как же они смогли сохранить ее? Очень просто, господа! Всю свою жизнь они прожили в стенах лабораторий, среди книг, приборов и опытов, где одно достоинство, одна радость, одна привязанность и страсть-достижение истины» [51, с. 108].

По мнению Дюбуа-Реймона - великого физиолога XIX столетия, Карл Людвиг, являлся не только мйогосторонним исследователем, он был истинным «знаменосцем нового направления в физиологии». И, действительно, едва ли можно отыскать такую область этой науки, которой бы он не занимался успешно и плодотворно. В основе чуть ли не ка-

ждого раздела физиологии можно обязательно найти установленные им факты, понятия, представления [74].

Карл Фридрих Вильгельм Людвиг (1816-1895) родился в маленьком городке Вит-ценхаузене в семье отставного кавалериста. По окончании гимназии Карл поступил на медицинский факультет Марбургского университета. Обучение в университете он завершил работой, содержавшей подробные сведения о действии рыбьего жира на организм.

Самостоятельную деятельность Людвиг начал прозектором в Анатомическом институте, где наряду с основным направлением много внимания уделялось физиологии. Вероятно, именно это обстоятельство позволило Людвигу написать и в 1842 г. защитить докторскую диссертацию, посвятив ее физическим силам, обусловливающим отделение мочи. Заметим, кстати, что интерес к функции почек, глубокому пониманию механизмов образования мочи он сохранил на все жизнь и нередко обращался к этим вопросам [74].

Отдавая себе отчет в том, что для понимания сложных процессов, которые происходят в клубочках и канальцах, крайне необходим запас знаний по физике, химии и математике, Карл с присущей ему добросовестностью занялся изучением этих дисциплин, что вскоре позволило ему начать серьезное исследование в то время практически нетронутых вопросов диффузии и осмоса. Изучение фильтрационных процессов в почке, связанных с особенностями ее кровоснабжения, также повлекло за собой последующую разработку вопросов гемодинамики с учетом особенностей кровоснабжения отдельных органов и целых регионов. Проблема настолько захватила его, что стала одним из центральных направлений его научного творческого наследия. - •

Решив познакомиться с известными физиологами того времени и их деятельностью, он отправился к самому авторитетному из них - Иоганнесу Мюллеру. Здесь в Берлине он встретился и сблизился с учениками Мюллера - Германом Гельмгольцем, Эмилем ,Дю-буа-Реймоном, Эрнстом Брюкке. Проведя вместе несколько вечеров и убедившись в сходстве взглядов, эта четверка молодых людей решила поддерживать отношения и не терять друг друга из виду. Так возникла многолетняя крепкая творческая дружба четырех физиологов, оказавшаяся столь значимой для последующего развития физиологии и смежных дисциплин во всем мире [74, 83].

- Это краткое отступление, касающееся замечательных друзей Людвига, - всего лишь небольшой ключ к пониманию последующего изложения не только того, что относится непосредственно к самому Людвигу, его достижениям, идеологии, взглядам, но и отношениям с теми, кто приехал к нему учиться, перенимать опыт, искать совета, иными словами - к его научной школе.

Местом дальнейшего посещения Людвига явился Лейпциг. Здесь он свел знакомство с тремя братьями Веберами, вошедшими в историю физиологии благодаря нескольким выдающимся открытиям. Эрнст Генрих Вебер (1795-1878) был анатомом и физиологом, Вильгельм Эдуард (1804-1891) - физиком, Эдуард (1806-1871) - физиологом. Эрнст вместе с Эдуардом обнаружил тормозящее действие блуждающего нерва на сердце. Тем самым ими впервые было экспериментально доказано существование наряду с возбуждением еще одного, т. е. второго, процесса в регуляции функций - торможения. Особенно заинтересовали Людвига широко проводившиеся братьями работы по кровообращению.

Приобретенная им к тому времени известность специалиста в области физиологии почек и кровообращения сыграла свою роль. В 1849 г. он был приглашен на заведование кафедрой физиологии Цюрихского университета. Уже на этом начальном этапе творческого роо^а отчетливо проявились и особые качества Людвига. В Цюрих стали съезжаться спе-циалиЬтеГиз других университетов: кто познакомиться с методиками, а кто обсудить интересующие вопросы или полученные результаты. Словом эксперименты шли полным ходом, равно как рос и научный авторитет Людвига. Однако жизнь в холодном и чужом городе его

самого и семью мало устраивала, и он перебрался в Вену преподавать физиологию в небольшой военно-медицинской академии, готовящей хирургов.

Наряду с преподаванием, Людвиг сумел в короткий срок наладить здесь интенсивную экспериментальную работу, превратив то и другое в единый творческий процесс. Не замедлил дать о себе знать также поток немецких и зарубежных ученых, ищущих практической помощи или желающих проанализировать и оценить уже имеющиеся результаты своих исследований. В лаборатории началось активное изучение дыхания и кровообращения, газов крови, ее физико-химических свойств, вопросов лимфообразования и лимфообращения. Многочисленные статьи заполнили практически все научные журналы Европы.

В Вене Людвиг проработал недолго и в 1865 г. получил предложение возглавить кафедру физиологии в Лейпциге, который в отличие от Вены был в то время сугубо деловым городом. Понимая значение экспериментальной работы и придавая ей исключительную роль, Людвиг сумел убедить «отцов города», и в течение всего лишь 10 месяцев был построен превосходный, самый большой в Европе Физиологический институт с полным набором необходимых лабораторий - физико-химической, гистологической, операционной, виварием, помещением для стерилизации материала. Для проведения во время лекций разнообразных демонстраций был оборудован большой лекционный зал. Вскоре этот лучший институт того времени стал настоящей «Меккой» физиологов всего мира.

Для Людвига был характерен свой стиль работы. Каждому эксперименту он предпосылал длительную подготовку, тщательное знакомство с топографической анатомией области оперативного вмешательства и строения оперируемого объекта или определенного органа. При этом он неукоснительно требовал абсолютного знания необходимых анатомических сведений. В его опытах над «случаем», «удачей», «везением» всегда доминировал упорный кропотливый труд.

Еще в самом начале своей научной карьеры Людвиг главным считал точность и чистоту эксперимента. Он совершенствовал существовавшие ,и создавал новые, более совершенные методы. Как вспоминали его современники,' данные визуальных наблюдений его не удовлетворяли, и он стремился к объективной системе регистрации исследуемых показателей. На этом пути самым важным инструментом явилось изобретение Людвигом кимографа.

Кимограф, во-первых, преобразовывал механические процессы, позволяя записывать их уже в виде волновых колебаний, во-вторых, запись на вращающейся поверхности барабана позволяла оценивать изучаемую реакцию во времени, в-третьих, любые изменения регистрируемого процесса или отклонение изучаемой функции поддавались в этом случае числовому выражению. Кимограф мгновенно распространился в лабораториях и составил целую эпоху в физиологии. Исключительно важно и то, что одновременно с кимографом Людвиг изобрел еще один не менее необходимый в эксперименте прибор - ртутный манометр для регистрации кровяного давления. Не трудно представить, какие перспективы открывал этот комплекс для изучения физиологии кровообращения или тех же висцеральных функций. Посредством кимографа Людвиг впервые в истории записал, например, кривую кровяного давления.

Для оценки кровенаполнения отдельных органов под руководством Людвига его помощником Р. Моссо был сконструирован'плетизмограф, использовавшийся вплоть до недавнего времени в изучении механизмов гемодинамических реакций. Позже еще один помощник - Догель разработал прибор, получивший название «кровяные часы». Этот прибор позволял измерять количество крови, протекающей через определенный сосуд за единицу времени. Некоторые изменения в его конструкцию внес Павлов, работавший тогда в лаборатории Людвига в Лейпциге.

Создав целый ряд принципиально новых приборов, позволивших объективно в цифровом выражении оценивать регистрируемые реакции, К. Людвиг тем самым следовал заповеди Галилея: «Измеряй то, что измеримо и делай измеримым то, что еще не измерено».

Следует заметить, что еще в венской лаборатории Людвига работавший там И. М. Сеченов для оценки интенсивности газообмена отдельных областей тела, органов и тканей сконструировал специальный прибор - газовый насос, или абсорбциометр [1]. Прибор этот позволял выделять из крови рас,творенный, в ней кислород и углекислый газ. Исключительно удобными оказались и камеры оригинального устройства. Они использовались для изучения газообмена в мышцах, перфузируемых сывороткой крови или специальными растворами. 1

Такой подход позволял изучать особенности деятельности изолированных органов, устранив маскирующие влияния окружающих тканей. Особенно удавались подобные эксперименты на лягушачьем сердце. В разработке методик этого направления решающую роль сыграл находившийся на стажировке у Людвига И. Ф. Цион. Не менее интересным и перспективным оказался и препарат изолированной печени, разработанный и предложенный Людвигом вместе с Я. М. Шмулевичем. Препарат полностью сохранял на протяжении нескольких часов свои жизненные свойства вплоть до отделения и выведения желчи.

Одним из первых Людвигом были подвергнуты анализу сложные и практически нетронутые к тому моменту механизмы, лежащие в основе венозного кровотока. Действительно условие движения крови по венам существенно отличается от артериального кровотока. Во-первых, если разность давлений в начале и конце артериального русла составляет 70-90 мм рт. ст., то в венах' она едва достигает лишь 10-15 мм. Во-вторых, в большинстве вен кровь течет снизу вверх, что также затрудняет понимание механизмов, лежащих в основе этой функции. Людвиг и его ученики впервые показали, что для обеспечения возврата к сердцу венозной крови существуют определенные' вспомогательные механизмы, к числу которых, прежде всего, относятся сокращения скелетных мышц, сокращение диафрагмы, присасывающее действие дыхательных движений.

Особое место в работах школы ЛюДвига занимали поиски вазомоторных центров в головном и спинном мозге. В этом направлении велись довольно широкие поиски. Однако наибольших успехов добился в 1871 г. в Лейпциге Ф. В. Овсянников, заведовавший тогда уже кафедрой Петербургского университета - еще один из учителей и наставников Павлова. Раздражая различные структуры продолговатого мозга кроликов через специальные трепанационные отверстия, он впервые отчетливо определил локализацию сосудодвига-тсльного центра в области дна четвертого мозгового желудочка. Это открытие было по достоинству оценено не только экспериментаторами-физиологами того времени, но и'практикующими врачами, работниками клинических учреждений. Открытие проложило дорогу белому направлению новых исследований и привело к еще. одной находке подобного рода -описанию Э! Герингом каротидного синуса - сосудисто-рефлекторной зоны в области бифуркации общей сонной артерии [74].

Равно как и законы кровообращения, на протяжении всей научной жизни Людвига интересовали также механизмы образования лимфы и лимфообращения. Наиболее эффективно этим занимались В. Б. Томса, описавший лимфатическую сеть мужских половых органов и установивший прямую зависимость лимфотока от кровенаполнения этой области, а также Ф. Н. Заварыкин, открывший специфику лимфатических сосудов почек, В. В. Пашу-тин, .исследовавший лимфоток в конечносТях собаки, и др. На основании этих многочисленных данных, и, учитывая собственные наблюдения, Людвиг сформулировал свою теорию лимфообразования и лимфообращения. Лимфообразование он рассматривал не более как результат фильтрации жидкой части крови через стенки сосудов в ткани.

Следуя элементарной логике научного поиска, трудно себе представить, чтобы глубоко изучая механизмы деятельности висцеральных систем, по существу, являясь пионером

практически в понимании каждого из них, Людвиг обошел бы вниманием систему дыхания, метаболизма, пищеварения. Разумеется, прежде всего, в поле его зрения оказался механизм дыхательных движений, соотношение между дыханием и кровообращением, транспорт газов кровью. Последнее, конечно, теснейшим образом связано с метаболизмом. Анализируя большой комплекс экспериментальных материалов именно этого плана, Людвиг с учениками, среди которых особенно выделялся И. П. Щелков, пришел к заключению об отсутствии какой-либо зависимости между потреблением кислорода отдельными органами и выделением в них углекислоты. Занимался он также исследованием обмена белков, жиров, углеводов, всасыванием и ферментативным расщеплением Сахаров, выведением белков и т. д.

Что касается исследований в области пищеварения в «долюдвиговский» период, то они сводились в основном к отдельным открытиям, как правило, частных сторон процесса. Такое состояние дел объясняется практически полным отсутствием методов хронического эксперимента. Именно он позволяет вести постоянные наблюдения и регистрацию динамики пищеварения в желудке, кишке, других органах, работы пищеварительных желез и пр. Методы эти вошли в физиологический обиход благодаря главным образом исследованиям Павлова, Басова, отчабти Гейденгайна. И произошло это несколько позже. А пока что регу-ляторные механизмы пищеварительной функции оставались почти неизвестными.

В лаборатории же Людвига изучение в тот период продвигалось по трем направлениям: сугубо экспериментально-физиологическому, морфологическому, химическому. Здесь уместным будет заметить, что хотя в этих работах не было особых открытий, и, тем не менее, они все же понемногу проливали свет на разные стороны этой сложной функции [74].

Много в|ремени сам Людвиг и его ученики уделяли механизмам слюноотделения, рассматривая его с точки зрения фильтрационной теории. Именно в этот период был проведен ставший позже классическим опыт с раздражением секреторного нерва железы, показавший, что производившаяся стимуляция нерва непременно сопровождалась обильным слюноотделением, даже когда кровяное давление оказывалось ниже давления слюны в протоке. Это наблюдение явилось по-настоящему новым словом в физиологии, ибо до того считалось, что нервные влияния касались лишь моторной деятельности соматической (скелетной) и висцеральной (гладкой) мускулатуры и никоим образом не влияли на секреторный процесс. Более того, Людвиг одним из первых обратил внимание на рефлекторный механизм слюноотделения.

На гистологических препаратах поджелудочной железы удалось проследить изменения структуры клеток в динамике активной секреторной деятельности железы и в состоянии покоя. Нечто подобное было проведено и с клетками печени. Гистологические исследования проводил сам Людвиг, оставивший превосходно выполненные рисунки микроструктуры этого органа.

Изучение продукции желчи у собак в разных экспериментальных условиях, изменение содержания в крови жирных кислот после перевязки общего желчного протока, брюшного лимфатического протока привлекли особое внимание лечащих врачей, так как эти материалы помогали пониманию механизмов возникновения желтухи при закупорке желчных путей.

В 1842 г. Людвиг четко сформулировал и свою теорию мочеобразования, в основу которой положил фильтрацию в полость капсулы плазмы крови и обратное всасывание некоторых ее компонентов. Последнее, по его мнению, происходит уже в канальцах. Он также первым усмотрел причину реабсорбции воды в канальцах, опираясь на разности осмотического давления канальцевой мочи и крови в капиллярах, оплетающих канальцы. Многие из его учеников, особенно Устимович, установили зависимость мочеобразования от различных условий гемодинамики. Этот факт нашел подробное рассмотрение в диссертации Устимо-вича. Более того, последний представил еще и превосходное обоснование канальцевых процессов, подтверждающих теоретические взгляды руководителя.

Много высококлассных работ было выполнено в гистологической лаборатории. Они касались, в частности, строения почек, печени, селезенки, лимфатических узлов, слизистой оболочки носа, среднего уха и т. д. И опять же среди тех, кто продуктивно занимался этим направлением, можно встретить много наших соотечественников, проходивших здесь стажировку (Ф. Н. Заварыкин, В. Б. Томса, А. Ф. Пруссак, В. В. Пашутин и др.) [74].

30 лет Людвиг руководил институтом. Рассматривая в целом итог работы этого периода, можно обратить внимание на то, что в отличие от творчества большинства других физиологов Людвиг интересовался почти всеми направлениями физиологии одновременно (у Павлова например, выделяются три периода преимущественных интересов: изучение вопросов кровообращения, пищеварения и высшей нервной деятельности). С помощью своих многочисленных помощников он широким фронтом сразу продвигался по всем обозначенным направлениям и темам. Стало быть, оценивать работы Людвига и его учеников можно, лишь анализируя достижения в каждом разделе физиологии, поскольку над каждым из них они работали десятки лет.

В многочисленных исследованиях цюрихского, венского и особенно лейпцигского периодов Людвиг практически не касался изучения высших отделов центральной нервной системы. И объясняется это вовсе не отсутствием интереса к этому важнейшему органу, а, судя по его неоднократным высказываниям, отсутствие надежных методик, позволяющих изучать структуры центральной нервной системы, ограничивало возможность исследования этих областей. Начинать же изучение, пользуясь несовершенными методическими приемами, было не в его правилах. Характеризуя же применявшиеся в то время методы перерезок в исследовании центральной нервной системы, он оригинально сравнивал их с изучением механизма работы часов посредством стрельбы в них из ружья [67].

С. А. Чеснокова в книге «Карл Людвиг» пишет: «Как показывает анализ работ школы Людвига, посвященных различным разделам физиологии, особый интерес ученого был сосредоточен на механизмах регуляции различных функций. Занимаясь физиологией пищеварения, кровообращения, выделения или дыхания, Людвиг неизменно возвращался к вопросу о том, как влияют нервы на функцию данной системы. Говоря о заслугах Людвига в исследовании физиологии нервной системы, нельзя не обратить внимание на то, что он фактически проложил тропу к новому взгляду на регуляцию деятельности органов и систем - принципу саморегуляции» [74, с. 137].

Как это не покажется на первый взгляд удивительным и странным, за всю свою продолжительную, исключительно плодотворную, богатую идеями, фактами и событиями жизнь, Людвиг не издал ни одной монографии и не выпустил ни одного сборника работ. Не появились они и после его кончины. Это необычайное для ученого состояние находит простое объ-« яснение: невозможно отделить собственно творчество Людвига от творчества его многочисленных учеников - достижения коллектива являлись достижениями его руководителя.

Школа Людвига составляла по разным подсчетам около 300 учеников. Наряду с немцами в нее входили русские, скандинавы, итальянцы, поляки, голландцы, австро-венгры, испанцы, англичане, американцы и даже японцы. Это была по-настоящему интернациональная школа, ибо каждый принадлежавший ей член оценивался не по цвету кожи, национальности, происхождению, а по способностям, усердию, инициативности. Влияние школы Людвига простиралось на многие страны й даже континенты, оказывая тем самым определенное влияние на методический уровень физиологических исследований, а также вооружая их новейшими научными взглядами, теорией, идеологией.

Сейчас уже об этом достаточно известно, поэтому мы позволим себе здесь лишь кратко остановиться на тех российских посланцах, которые работали в венской и "лейпциг-ской лабораториях (таблица).

Российские ученые, выполнявшие в разное время свои исследования в лабораториях К. Людвига

Даты 1 Тема экспериментального исследования

Фамилия жизни

1 2 3

М. И. Афанасьев 7-1872 Газы крови

А. И. Бабухин 1827-1891 Функции сердца

Н. И. Бакст 1841-1904 Регуляция сердечной деятельности

В. И. Бакст 1835-1879 Нервная возбудимость

Н. О. Берншт^йн 1836-1891 Газы крови

В. А. Бец 1834-1894 Особенности кровообращения печени

Л. Е. Бразоль 1854-? Регуляция содержания сахара в крови

К. В. Ворошилов 1842-1899 Проводящие пути спинного мозга

В. К. Высокович 1854-1912 Содержание молочной кислоты в крови

В. Я. Данилевский 1852-1939 Влияние блуждающих нервов на сердце

А. С. Догель 1830-1916 Физиология сердца, гемодинамика

В. И. Дыбковский 1836-1870 Свойства плевры

Ф. Н. Заварыкин 1835-1905 Строение почек

Н. О. Ковалевский 1840-1891 Газообмен в легких

Ф. Ф. Навроцкий 1837-1902 Проводящие пути спинного мозга

Ф. В. Овсянников 1827-1906 Локализация сосудодвигательного центра

Д. О. Ott 1855-1929 Трансфузия кровезаменителей

И. П. Павлов 1849-1936 Влияние усиливающего нерва сердца

В. В. Пашутин 1845-1901 . Лимфообращение, строение зрительных долей

А. Ф. Пруссак 1839-1897 • Кровообращение в барабанной перепонке

И. М. Сеченов 1829-1905 Газы крови

• К. Ф. Славянский 1847-1898 Нервная регуляция сосудов, свойства серозных оболочек

В. Собьеранский 7-1902 Физиология мышц

П. А. Спиро 1844-1894 Желчеобразование

Я. Я. Стольников 1830-1899 Вопросы гемодинамики

В. Б. Томса 1831-1895 Ствол мозга и спинальные рефлексы

К. Н. Устимович 1838-после 1917 Механизмы мочеобразования

И. Ф. Цион I ОЛП 1 Г\ 1 1 04jL— lyiz. Иннервация сердца, рс! уляция кривиобращения

С. И. Чирьев 1850-1915 Вопросы лимфообращения

Ф. П Шереметевский 1840-1891 Координация дыхания и кровообращения

А. А. Шеффер 1831-1922 Газы крови

А. А. Шмидт 1832-1894 Газы крови, свойства эритроцитов

Я. М. Шмулевич 1839-1906 Желчеобразование

И. П. Щелков 1833-1909 Газообмен в органах

П. П. Эйнбродт 1835-1894 Координация дыхания и кровообращения

Даже беглый анализ сведений о российских стажерах-исследователях свидетельствует о том, что широкий диапазон научнь!хинтересов Людвига позволял каждому из исследователей выбирать и разрабатывать именно ту, интересующую его самого, а не навязанную ему руководителем тему работы.

Следует также заметить, что помимо стажеров, проводивших свои эксперименты в лабораториях Людвига, была еще и большая группа российских ученых, которые приезжали к нему слушать лекции, обсуждать результаты исследований и знакомиться с методиками.

Первым, кто переступил Порог людвиговской лаборатории в 1858 г. еще в Вене, был

Сеченов, прибывший сюда из Берлина, где он слушал лекции Мюллера, Дюбуа-Реймона и осваивал некоторые биохимические методики в лаборатории Гоппе-Зейлера. Методики эти были крайне необходимы для задуманного Сеченовым изучения влияния алкоголя на организм- Короткое знакомство с Людвигом вскоре переросло в тесную дружбу, связывавшую этих двух великих ученых на протяжении всей их жизни. Очень нравился Людвигу и часто бывавший здесь Боткин, о чем свидетельствуют постоянные приветы в многочисленных письмах Людвига Сеченову.

К числу тех, кто. бывал позже, относятся: В. К. Анреп, Л. А. Беккеря, А. Е. Голубев, А. С. Догель, С. Клинович, К. 3. Кучин, А. Лебедев, С. В. Левашов, С. М. Лукьянов, Л. Мо-роховец, И. Г. Навалихин, Ф. Ф. Навроцкий, А. А. Остроумов, В. Н. Сиротанин, И. Н. Станкевич, И. А. Чуевский, Э. А. Юнге.

Небезынтересной оказалась судьба многих россиян, прошедших людвиговскую школу. Мы попытаемся здесь коснуться лишь ее начального - венского периода.

Приехавший в Вену почти одновременно с Сеченовым [1] его сокурсник П. П. Эйн-брот по возвращении из Германии получил должность ординарного профессора и продолжил исследование взаимоотношений дыхания и кровообращения. В венской лаборатории начинал свою научную деятельность также И. П. Щелков, оказавшийся выдающимся физиологом. Вернувшись в Харьков, он возглавил кафедру, прекрасно оснастил лабораторию и продолжил начатые за рубежом исследования. Именно в этой его лаборатории сделал свою первую научную работу по физиологии инфузорий будущий Нобелевский лауреат И. И. Мечников.

Многие годы ассистентом- и непосредственным помощником Людвига был выходец из России, (чех по национальности, Владишф Богумилович Томса. Под стать своему учителю, это был исследователь широкого плана. Он в равной мере владел морфологическими, а также физиологическими приемами и способами, что позволило ему при изучении влияния раздражения на спинальные рефлексы лягушки очень близко подойти к результатам Сеченова. В 1866 г. В. Б. Томса был приглашен заведовать кафедрой физиологии в Киевский университет.

Многократно бывал в лабораториях Людвига замечательный физиолог и морфолог, эмбриолог, основатель кафедры физиологии Петербургского университета академик Ф. В. Овсянников. Их научные интересы во многом совпадали, особенно, когда речь шла о функции отдельных структур мозга. Выполненная в лейпцигской лаборатории работа, показавшая существование в продолговатом мозге главного сосудодвигательного центра, получила всеобщее признание. 4

Представитель казанской физиологической школы Н. О. Ковалевский посредством специально реконструированного им прибора по предложению Людвига исследовал выделение газа в процессе дыхания. От этих работ берет начало целое направление исследований теперь уже кафедры физиологии Казанского университета. В итоге ученик Ковалевского Н. А. Миславский впервые описал точную локализацию дыхательного центра в продолговатом мозгу.

Многократно бывая у Людвига, свои основные исследования по физиологии крови проводит А. А. Шмидт. Вернувшись в родной Дерпт после защиты диссертации (1862), он до самой смерти руководил кафедрой физиологии.

О тесном контакте К.Людвига с петербургским физиологом-К. Н. Устимовичем уже было достаточно сказано. Почти одновременно с Устимовичем там же в лаборатории исследованием почек занимался Ф. Н. Заварыкин. Вернувшись в Медико-хирургическую академию, он возглавил кафедру гистологии и всю свою жизнь полностью посвятил этой дисциплине. ,

Еще в венской лаборатории Людвига начал научную деятельность выпускник Мое-' ковского университета А. И. Бабухин. Темой его работы была гистология и физиология сердца. Спустя некоторое время, он перебрался в Берлин к Дюбуа-Реймону, где занялся изучением распространения возбуждения по нервам. Выполняя основную часть работы на электрическом органе морских рыб в Неаполе и Триесте, он впервые показал способность нервных стволов проводить возбуждение в обе стороны. Последнее сыграло исключительную роль в формировании представлений о механизмах нервного и синаптического проведения. Вернувшись в Россию, он вначале заведовал кафедрой физиологии, позже занялся гистологией.

Большинство из свыше 300 связанных с Людвигом учеников резко продвинули физиологические исследования в разных странах, увозя к себе на родину новую научную идеологию, накопленный опыт, огромное число методических приемов и доступов, результатов экспериментальных работ.

С переездом в 1865 г. Людвига в Лейпциг поток российских специалистов теперь уже в Институт физиологии значительно возрос. Здесь работал и4 братья Баксты, Цион, Шереме-тевский, Чирьев, Ворошилов, Афанасьев, Навалихин, Данилевский, Мороховец, Спиро и многие другие (см. табл.). х

Павлов проработал у Людвига почти два года (1884-1886), приехав к нему вместе с женой из лаборатории Гейденгайна в Бреславле. ^

Поездку Павлова в Германию активно поддерживал Боткин. Он, в частности, писал по этому поводу следующее: «Близко стоя к его работам, произведенным в моей лаборатории,^ с особенным удовольствием могу засвидетельствовать, что все они отличаются оригинальностью, как по мысли, так и по методам; результаты же их по всей справедливости могут стоять наряду с лучшими открытиями последнего времени в области физиологии, почему, по-моему мнению, в лице доктора Павлова мы имеем серьезного и остроумного ученого, которому Академия должна помочь на избранной им дороге» (март 1884 г.) [цит. по: 34, с. 105].

В ряду русских ученых, работавших в то время в лабораториях Гейденгайна и Людвига, Павлов занимал особое положение. Оно определялось тем, что все его прямые учителя по университету и академии: Овсянников, Бакст, Цион, Устимович, Боткин, а также Сеченов успели еще до Павлова пройти именно эту школу, овладеть многими тонкостями «люд-виговских» методических достижений и идейных воззрений. И не только овладеть, но также передать их в благодарные руки своих российских учеников, в том числе в руки Павлова. Так что поездка в Лейпциг к Людвигу позволила Ивану Петровичу не только расширить диапазон уже освоенных и во многом усовершенствованных им самим методических приемов, но и пополнить новыми экспериментальными материалами уже имеющийся научный багаж.

Здесь, наверное, стоит напомнить о той системе заграничных командировок молодых специалистов для подготовки их к профессорской деятельности, которая существовала в царской России. Командированные за границу получали два оклада ординарного профессора, причем золотом, -в течение полных двух лет. «Заграничная командировка, как пишет Орбели, вообще была делом замечательным. Вам выдавали на руки заграничный паспорт, открытый лист, в котором было указано,, что все посольства и консульства Российской империи обязаны оказывать командируемому'всемерное содействие в выполнении возложенных на него задач. А задача: такой-то командируется высочайшим повелением за границу с научной целью. И все. Единственное обязательство: к концу определенного срока (три или четыре месяца, не помню точно) сообщать казначею Академии свой адрес, чтобы он мог выслать деньги за следующий период времени. Никаких планов, никаких предварительных заявок, никаких отчетбв - ничего. Два года езди, живи, где хочешь, работай» [45, с. 61].

А теперь вновь обратимся к истории и отдельно скажем о самой личности Людвига. Характеризуя его необыкновенные человеческие качества, коллеги и биографы указывали, что это был не только крупный исследователь, с которым они работали, но и уникальный человек, необычайно яркая, одаренная личность. Когда Людвиг освобождался от работы, они собирались вокруг него более или менее тесным кружком. Он начинал излагать свои взгляды по тому или иному вопросу. Они всегда были глубоки, одухотворены, содержательны и будили зачатки лучших чувств и идей. Людвиг был высокохудожественной натурой с огромным противостоянием ко всему низкому и с пылкой увлеченностью всем хорошим и благородным; в то же время он был многосторонним человеком с обширным образованием и большими знаниями в разных областях. Если кто-либо не являлся свидетелем того, с какой легкостью и уверенностью он выделял в каждой работе самое существенное, то тому было непонятно, как хватало у него времени, чтобы успеть все охватить [83].

, И если сейчас, спустя почти полтора столетия с момента описываемых событий, попытаться дать оценку их исторической и научной значимости, то первым величайшим достоинством Людвига, несомненно, является редчайший по яркости непревзойденный талант ученого, его научная деятельность, понимание и толкование механизмов физиологических реакций, я вторым, сугубо и только ему присущим, отличающим его от других физиологов того времени и их школ, непревзойденным достоинством, будет создание и руководство беспримерной в истории физиологии научной школы.

На протяжении всей своей научной жизни Павлов считал своим учителем Клода Бернара (1813-1878), хотя непосредственно у него не учился и не работал. Зато из петербуржцев работал у него Сеченов и любимые учителя: Цион, Боткин, Овсянников, коллеги по академии - И. Р. Тарханов, Н. М. Якубович. Особенно отчетливо прозвучало отношение Павлова к Бернару в выступлении Ивана Петровича в ноябре 1925 г. на церемонии избрания его почетным членом Парижского университета.

Вот что он сказал: «...Это отличие делает меня еще более счастливым, от того, что я получил его там, где жил и работал Клод Бернар, подлинный вдохновитель моей физиоло-1 гической деятельности. Его знаменитые лекции с такими живыми описаниями биологических экспериментов, сила и покоряющая ясность его мысли, очарование его исследовательского ума привлекли меня в моей юности и натолкнули на работы, которые наполнили и до сих пор наполняют всю мою жизнь» [29, с. 77].

Родился Бернар в семье мелкого виноградаря в живописной деревушке Сен-Жульен около Вильфранша. Молодому Клоду прочили карьеру фармацевта, и он начал работать в аптеке пригорода Лиона. Однако должного интереса и рвения к работе не проявил. Вскоре Бернар стал студентом-медиком, выполняющим вспомогательные функции в больнице. Выдержав соответственные экзамены, он приобрел категорию интерна, т. е. студента, зачисленного уже в штат больницы, и оказался в клинике, руководимой знаменитым Ф. Ма-жанди (1783-1855). Мажанди имел также физиологическую лабораторию в Коллеже де ' Франс, где читал лекции, сопровождая их демонстрацией опытов. Лекции и особенно демонстрации привлекли Клода, он стал активно помогать в опытах и постепенно втягивался в экспериментальную работу. Последнее не могло оказаться незамеченным [23].

Напомним, что когда Мажанди начинал свою научную деятельность, физиология, по его мнению, была «все еще наукой в колыбели». Вивисекционный метод, посредством которого Гарвей открыл кровообращение и положил тем самым начало научной физиологии, был не только использован, но и превосходно развит Мажанди.

Окончив медицинский факультет, Клод начал работать в лаборатории, став в 1847 г. заместителем Мажанди. В 1854 г. он уже возглавил кафедру общей физиологии в Сорбонне, а в 1855 г. занял еще кафедру в Коллеже де Франс. В 1854 г. Бернар был избран членом Французской академии наук.

Отношение Мажанди к Бернару может служить примером исключительного внима-

ния и доброты. Он неизменно проявлял активность и заботливость, чтобы обеспечить наиболее благоприятные условия для экспериментальной работы своего ученика. Надо сказать, что у Мажанди были отчетливо выражены важнейшие черты ученого - неутомимое трудолюбие и целеустремленность в поисках нового, упорное и настойчивое отстаивание истины, готовность признавать свои ошибки. Все это в большей или меньшей степени передалось и его ученику.

Уже в первые годы своей научной деятельности Бернар без денег, хороших инструментов, почти без официальной , поддержки, к тому же в убогой лаборатории, одно за другим стал делать все свои гениальные открытия.

Сеченов, приехавший в Париж к Бернару в 1862 г. поучиться и поработать, писал позже в своих «Автобиографических записках»: «Лаборатория Бернара (в College de France) состояла из небольшой комнаты, в которой он работал сам, и смежной с ней аудитории. В рабочей комнате на первом месте стоял вивисекционный стол и несколько шкафов с посудой и инструментами, а в аудитории перед скамьями для слушателей - стол профессора на низенькой платформе. ...Бернар был первостепенный работник по физиологии, считался самым искусным вивисектором в Европе (как считается, я думаю, ныне наш знаменитый физиолог Ив. Петр. Павлов) и был родоначальником учения о влиянии нервов на кровеносные сосуды и создателем учения о гликогене в теле; при всем том очень тонкий наблюдатель (как это сказалось, например, в его опытах с иннервацией слюнной железы) и трезвый философ. Но он не был таким учителем, как немцы, и разрабатывал зарождавшиеся в голове темы всегда собственными руками, не выходя так ска- 1 зать, из своего кабинета» [1, с. 109, 111].

Кстати, именно в этой лаборатории в 1862 г. Сеченов установил «...присутствие в зрительных чертогах лягушки нервных механизмов, угнетающих рефлексы при возбуждении, и отсутствие таковых в спинном мозгу» и сделал свое великое открытие - центрального торможения, благодаря которому его имя стало бессмертным в мировой науке [25, с. 193].

Научная деятельность Бернара состоит из двух периодов, охватывая практически всю физиологию того времени. Первый, продолжавшийся ровно четверть века (1843-1868), посвящен исключительно проблемам физиологии животных,, а второй, более короткий - это последние десять лет жизни (1868-1878), с которыми связано изучение общих физиологических свойств, присущих любой живой клетке. ,

Проблемы физиологии, впервые экспериментально изученные Бернаром, принято рассматривать в виде четырех направлений. Первое охватывает работы, посвященные изучению физиологии секреторного нерва слюнной железы, механизмы сокоотделения, а также значение переваривающих свойств слюны, желудочного сока и секрета поджелудочной железы. Что касается последней, то до Бернара о ее пищеварительной функции имелись весьма общие и скудные представления. Установление пищеварительного влияния этой железы на нейтральные жирь1 было первым выдающимся открытием Бернара.

Второе направление охватывает результаты экспериментальных исследований Бернара, доказавшие исключительную роль печени в переработке одной из важнейших составных частей пищи - углеводов. Именно то, что весь резорбированный^сахар прежде чем использоваться организмом, превращается в резервное вещество гликоген. Эти исследования Бернара по гликогенообразовательной функции печени и ее роли в поддержании уровня сахара в крови были удостоены высшей награды Французской академии наук [23].

Бернар больше чем кто-либо до него сделал в изучении функции печени. Например, своим знаменитым опытом, получившим название «сахарного укола», он доказал, что в продолговатом мозге в дне четвертого желудочка находятся центры, регулирующие углеводный обмен организма. Простой укол в эту область влечет за собой значительное увели-

чение концентрации сахара в крови и его переход в мочу. Им создана теория сахарного мочеизнурения (сахарный диабет).

Третье направление касается нервной регуляции кровообращения. Изучая функциональные особенности периферической нервной системы, он открыл роль симпатической нервной системы в регуляции просвета кровеносных сосудор. Открытие немедленно привлекло к себе внимание всего научного медицинского мира. Это и понятно, так как изучение любой проблемы физиологии, идет ли речь о деятельности органов, мышц, желез, сохранения температурного постоянства и т. д. непременно определяется функцией вазомоторной системы, представление о которой было положено исследованиями Бернара.

Четвертое направление охватывает его работы по проблемам электрических явлений в живых тканях, функций крови, действия анестезирующих и наркотических веществ, по вопросам теплообразования, проблеме возвратной чувствительности и пр. Бернар ввел понятие «внутренняя секреция», указывая, например, на щитовидную железу и надпочечники как органы, обладающие внутренней секрецией. У печени же Ьн различал две секреторные функции. Одну из них, касающуюся выделения желчи через желчный проток в кишку, он рассматривал как внешнюю секрецию. Другую же, относящуюся к превращению в печени гликогена в глюкозу и ее выброс в кровь - как внутреннюю [23].

Исключительную роль сыграла концепция Бернара о значении постоянства внутренней среды организма. В значительной мере она явилась замечательным обобщением великого физиолога, нежели результатом его собственных экспериментальных работ. Идея скоро получила признание, дальнейшее развитие и доказательство. Действительно многоклеточный организм, представляет собой целостную организацию, клеточные составляющие которой специализированы для выполнения различных функций. Взаимодействие внутри, организма осуществляется сложными регулирующими, координирующими и коррелирующими механизмами с участием нервных, гуморальных, метаболитных и других факторов. В современной медицине концепция эта послужила основой учения о гомеостазисе. Термин, же «гомеостазис» был предложен в 1929 г. американским физиологом У. Кенноном. Он считал, что физиологические процессы, поддерживающие стабильность в организме, настолько сложны и многообразны, что их целесообразно объединить под общим названием «гомеостазис».

Павлов часто вспоминал о Бернаре, особенно когда речь шла о роли физиологии в развитии экспериментальной и клинической медицины. Наиболее четко это было сформулировано и ярко прозвучало в заключительной части его доклада на XIII Международном медицинском конгрессе в Париже: «...Чувство долга обязывает меня произнести здесь с глубоким уважением имя гениального физиолога, который уже с очень давних пор соединил в своем обширном и глубоком-мозгу в одно гармоничное целое физиологию, экспериментальную патологию и экспериментальную терапию, тесно связывая работу физиолога в своей лаборатории с практической деятельностью врача под знаменем экспериментальной медицину. Я подразумеваю Клода Бернара» [53, с. 576].

Как показывает анализ научного наследия Павлова, в его творчестве нашли не только отражение, но и дальнейшее развитие мысли, идеи, результаты, открытия, взгляды его учителей. Это и биологические направления Гейденгайна, и точные методы исследований Людвига, и нервизм Бернара, Циона, Ойсянникова, Бакста, Устимовича, Боткина.

Получение чистого желудочного сока стало возможным лишь тогда, когда Павлов и Е. О. Шумова-Симановская в 1889 г. присоединили к наложению желудочной фистулы операцию так называемой эзофаготомии, или перерезки пищевода. Именно' эта операция дала возможность осуществить Ъпыт «мнимого кормления» и изучить механизмы работы желудочных желез. Хитрость этой операции состоит в том, что пищевод не перерезался полностью, а рассекался на 2/3 толщины, й развернувшиеся его края пришивались непрерывным

швом к коже. В этом случае сам пищевод располагается на дорсальной поверхности шей-шх мышц. Именно такой способ эзофаготомии предотвращает отрыв пищевода от шейной раны во время введения зонда в желудок для кормления животных.

Метод «мнимого кормления» не создавал возможности исчерпывающего изучения желудочного сокоотделения в нормальных условиях, когда пища находится в полости желудка. Необходимо было искать другие подходы. К этому моменту в практику физиологического эксперимента в 1878 г. Гейденгайном был введен метод «маленького желудочка». Однако метод этот страдал одним весьма существенным недостатком, суть которого состояла в полной денервации созданного в процессе операции желудочка. В 1890 г. Павлов принципиально усовершенствовал этот метод, выкраивая лоскут в фундальной час^и желудка так, что между разрезом и остальной частью органа оставался мостик серозно-мышечного слоя, в толще которого проходят ветви блуждающего нерва и сосуды. Таким образом выполненная операция сохраняла и питание и иннервацию создаваемого желудочка, делая его полностью идентичным большому основному желудку, сохраняя и повторяя все без исключения его функциональные отправления (сокоотделение, моторную периодику и другие проявления деятельности), вместе с тем не допуская в свою полость попадания пищи. Работая в Институте экспериментальной медицины Павлов, практически заново создал полноценный метод хронического эксперимента и осуществил серию остроумных и тонких операций на собаках - перерезку пищевода в сочетании с фистулой желудка, наложение оригинальных фистул протоков слюнных желез, поджелудочной железы, желчного пузыря, создание полноценной модели маленького желудочка. ,<•

Ивану Петровичу пришла в голову мысль использовать эзофаготомированных собак с желудочной фистулой для того, чтобы путем «мнимого кормления» получать от них желудочный сок. Сок очищали, фильтровал^ от случайных примесей, • пропускали через фильтры, задерживающие бактерии, а потом в стерилизованных пузырьках отпускали в аптеках для лечения больных, страдающих отсутствием желудочного сока. Эта так называемая «фабрика» желудочного сока доставйла достаточно средств для того, чтобы лаборатория Ивана Петровича безбедно существовала и могла содержать такое количество собак, которое нужно было для работы. Отпуск казенных средств в то время был чрезвычайно ограничен.

Начало XX столетия международное научное сообщество встретило основанием Нобелевской премии, которая вскоре стала (и остается теперь) высшим знаком общественного признания ученого. Период этот стал и знаменательным событием в научной жизни России. В 1898 г. страна и мир широко отметили 100-летие Императорской Военно-медицинской академии. К этому времени академия по праву стала ведущим естественным высшим учебным заведением страны. Как никогда был высок авторитет академии и ее отдельных представителей на родине и за рубежом. Поэтому нет ничего неожиданного в том, что уже в начале работы, в 1901 г., Нобелевским комитетом было предложено именно академии, а также Институту экспериментадьной медицины от их имени выдвинуть своего кандидата на соискание Нобелевской премии в области физиологии или медицины. Кандидат, для выдвижения на Нобелевскую премию, причем бесспорный, у них имелся. Это был профессор Иван Петрович Павлов [20, 33, 34].

; Как стало известно позже, экспертизу поступивших номинаций Павлова Нобелевский комитет поручил шведскому профессору Юхану Юханссону (1862-1938). Для того чтобы, экспертное заключение было максимально объективным, убедительным и результативным, Юханссон вместе с финским профессором Робертом Тигерштедтом (1853-1923) отправились на целых три недели в Петербург. Поездка была конфиденциальной, без какого-либо оглашения конечной цели. Единственной задачей визита явилось детальное знакомство с постановкой, ходом выполнения и итогом работ Павлова, касающихся сугубо

пищеварительной функции. Командировка завершилась положительным заключением. Доклад о результатах инспекции был весьма доброжелательно воспринят Нобелевским комитетом, и без каких-либо сомнений Коллегия профессоров королевского Каролинского медико-хирургического института единодушно провозгласила И. П. Павлова 7 (20) октября 1904 г. четвертым лауреатом Нобелевской премии по физиологии или медицине. Формулировка присуждения звучит так: «За работы по физиологии пищеварения, которые изменили и расширили наши представления в этой области».

Все предложенные Павловым методы направлены на единую цель - познание и восприятие организма как целого. Павлов также отчетливо предвидел пути развития физиологии. Ее будущее он представлял как изучение физиологии живой молекулы, т. е. молекулярных механизмов осуществления. И, тем не менее, со свойственной ему твердостью отстаивания своих взглядов и убеждений считал изучение целостного организма стратегическим направлением физиологии. [,

10 декабря король Швеции и Норвегии Оскар П вручил Павлову диплом, Нобелевскую премию (140 858 шведских крон, или 70 000 рублей) и золотую медаль. Медаль Нобелевской премии создана шведским скульптором и гравером Эриком Линдбергом (1873— 1966). На лицевой стороне изображен портрет Альфреда Нобеля и обозначены по-латински даты его жизни, и смерти. На оборотной стороне медали премии по физиологии или медицине Каролинского института изображена богиня медицины, держащая на. коленях открытую книгу и собирающая стекающую со скалы воду, чтобы утолить жажду больной девочки. Надпись на медали - это фраза на латинском языке из «Энеиды» Виргилия (6-я песня, стих 663): «Inventas vitam juvat excoluisse per artes», что дословно означает: «Изобретения • повьшгают уровень жизни, которая становится прекрасной благодаря искусству» [19, с. 48-50]. Нобелевская медаль Павлова с 1969 г. хранится в нумизматической коллекции Государственного музея изобразительного искусства им. А. С. Пушкина под № 218 566 [73].

Таким образом, почти через 30 лет после присуждения Павлову студенческой университетской медали «Преуспевшему» (1875), он был удостоен высшей награды международного научного сообщества - Нобелевской премии; первой в России и первой по физиологии.

Несколько слов о Каролинском медико-хирургическом институте. Он был основан в Стокгольме в 1810 г., ассимилировав несколько более старых медицинских образовательных учреждений. Во время войн Швеции с Россией и Данией в 1808-1810 гг. остро ощуща-. лась потребность, в большом количестве врачей и особенно хирургов для армии, флота, мирного населения. И для того чтобы справиться с возникшей ситуацией,- необходимо было предпринять определенные шаги. Существовавшие тогда медицинские школы Уппсальского и Лундского университетов не были готовы к выполнению требований времени, практические навыки, которые давали эти учебные заведения, не соответствовали текущему моменту. Все это и послужило основой для создания нового учреждения - Каролинского института. Создание института предназначалось, главным образом, для обеспечения дополнительной медицинской практической подготовки, однако наряду с этим предусматривалось обучение и теоретическим дисциплинам медицинской науки. Фактически некоторые из самых первых преподавателей по этим дисциплинам, такие как Й. Я. Берцелиус и А. Ретциус, были в числе самых выдающихся ученых-медиков страны. После длительных споров Институт в 1874 г. получил, наконец, право принимать экзамены по всем медицинским специальностям и дисциплинам, а также проводить публичные обсуждения докторских диссертаций. Однако задолго до этого он уже стал крупнейшей медицинской школой Швеции [33,-34].

Свидетельством неослабеваемого интереса Альфреда Нобеля к медицине является

его отношение к ранним работам Павлова. В своей Нобелевской лекции Павлов рассказывал, что десятью годами ранее он и его коллега профессор М. В. Ненцкий получили от Нобеля значительную сумму для поддержки их лабораторий. В сопроводительном письме даритель писал о своем глубоком интересе к физиологическим экспериментам, а также обсуждал проблему старения и смерти.

Следует заметить, что в эти годы физиологическая и медицинская наука находилась на пороге широкой и плодотворной экспансии и уже представила многообещающие результаты своего развития. Вероятно, все это укрепило веру Нобеля в будущее этих наук и вызвало желание помочь им в дальнейшем развитии столь неординарным способом.

Таким образом, становится вполне понятным, что пожертвование пятой части состояния на премии за работы в области физиологии или медицины явилось, отнюдь, не результатом внезапной прихоти или каприза, а, скорее, кульминационным пунктом постоянного личного интереса Нобеля к этим проблемам. Видимо немалую роль сыграло и то, что успешное использование им самим экспериментальных методов в различных практических инициативах делало для него вполне естественным не только испытание тех же технических приемов в области физиологии и медицины, которые проводил он сам, но и поощрение других на пути следования его примеру и в собственных усилиях, направленных на увеличение объема знаний в области физиологии и медицины.

В своем завещании Нобель не случайно указал, что премию по физиологии или медицине нужно присуждать за открытие. Будучи сам изобретателем, получившим 355 различных патентов, он понимал особую ценность открытия и широту оказываемого им влияния. Заметим, чтоттод научным открытием, как правило, понимается вклад, который ведет к новому образу действия. В результате открываются новые области для исследований, создаются новые методические подходы и дс?Ступы. Примерами таких выдающихся открытий могут служить отмеченные Нобелевской премией по физике - открытие рентгеновского излучения и радиоактивности; по химии - открытие редких атмосферных газов, превращения материи и расщепление ядер тяжелых атомов; в физиологии или медицине - выяснение роли хромосом в наследственности, открытие групп крови у человека и антибактериальных эффектов антибиотиков [19, 33].

Как следует из этих примеров, новая область знаний может возникать именно таким драматическим образом и скачкообразным путем. Однако, как правило, процесс научного развития происходит медленно и постепенно. Он основывается на многочисленных вкладах из одних и тех же или разных источников. Разумеется, в подобных случаях трудно выделить конкретное открытие или его автора. И в то же время многочисленные вклады, каждый из которых в отдельности является весьма незначительным, в совокупности могут обеспечить существенный прогресс и оказать поистине революционное влияние на развитие науки. В таких случаях присуждение Нобелевской премии может быть тоже оправданным шагом, хотя здесь трудно, а порой и просто невозможно определить вклад каждого из авторов.

С другой стороны, согласно завещанию не принимаются в расчет ситуации, когда несколько вкладов внесены одним и тем же ученым, но в разных областях знаний, и каждый из них не имеет достаточно важного самостоятельного значения, чтобы рассматриваться, как достойные присуждения Нобелевской премии. В связи с этим часто возникали разногласия, поскольку действительно не может вызывать сомнение то, что порой дело всей жизни имеет большую ценность для человечества, нежели отдельные открытия, которым присуждается премия. Все это - естественные и неизбежные последствия ограничений, налагаемых на механизм присуждения премий самим дарителем. И, тем не менее, несмотря на эти ограничения, Нобелевская премия рассматривается как знак высочайшего научного открытия во всем мире. А это означает, что определенные четко выраженные открытия представляют первостепенную важность для общего прогресса науки. Следовательно, премии

присуждаются скорее за специфические научные достижения, нежели за общие заслуги в области той же физиологической или медицинской науки.

Обращает внимание и еще одно обстоятельство, касающееся воли завещателя. Премия по физиологии или медицине должна вручаться тем, «кто принесет большую пользу человечеству». Толкование этой фразы может быть разным, однако наши теперешние представления о личности завещателя, его научных и культурных интересах позволяют вполне резонно допустить, что прежде всего он имел в виду достижения, которые способствовали и интеллектуальному, и физическому совершенствованию человека. Иными словами, Нобель скорее всего говорил об открытиях, имеющих сугубо научный характер, а также и тех, которые обладают немедленно реализуемой практической ценностью. Мысль эту исключительно точно поддерживает пример с двумя пожертвованиями, сделанными им. после смерти матери. Пожертвования весьма убедительно демонстрируют его высокую оценку обоих , аспектов медицинской науки. Стало быть, фраза завещания «в области физиологии или медицины» может интерпретироваться именно в этом смысле, как и его собственные эксперименты, включавшие теоретическую часть (т. е. исследование механизмов физиологических процессов в организме) и практическую (т. е. методы лечения различных заболеваний).

Понятие «область физиологии или медицины» многократно дискутировалось на обсуждениях завещания Нобеля. Удачная интерпретация, данная этому выражению Каролинским институтом, всегда была свободной, не ставя никаких условий. Как показали позже . многие присужденные премии, решающее значение принадлежит вопросу, находится ли рассматриваемая работа в рамках естественной компетенции Каролинского института. Реальным является то, что за прошедшее столетие премия была присуждена не менее одиннадцати раз ученым, которые не являлись ни медиками, ни сотрудниками медицинских факультетов, но чьи работы, как было признано, имеют выдающееся значение для .медицинской науки. Например, А. Крог (1920), Г. иЗпеман (1935), П. Медовар (1960) были зоологами; Т. Морган (1933) и Г. Меллер (1946) были генетиками; А.Хилл (1922) - биофизиком, а Г. фон Бекеши (1961) и вовсе физиком; X. Дам (1943), Э. Чейн (1945), П. Мюллер (1948) и Т. Рейхштейн (1950) представляли органическую химию. А с другой стороны, в большом числе случаев премии в области химии присуждались Шведской королевской академией наук лицам, которые.выполнили свои исследования в сфере медицины. Однако исследования эти имели исключительную ценность не только для медицины, но и химии. В качестве примера можно привести премии, присужденные Ф. Преглю (1923) за микроанализ органических веществ; Дж. Самнеру (1946) за кристаллизацию ферментов; Дж. Нортропу и У. Стенли (1946) за работу по методам очистки ферментов и вирусных белков; В. Дю Виньо (1955) за первый в истории синтез 'полипептидного гормона; А. Тодду (1957) за работу по нуклеотидам и нуклеотидным ферментам; Ф. Сенгеру (1958) за установление структур белков (особенно инсулина) и вторая Нобелевская премия (1980) П. Бергу, У. Гилберту, Ф. Сенгеру за фундаментальные исследования биохимических свойств нуклеиновых кислот, в особенности рекомбйнантных ДНК [19, 33]. Характерно, что в некоторых случаях работа, получавшая премию в области химии, обладала исключительной ценностью для медицины, подчеркивая тем самым сколь относительны границы между науками.

Как известно, истинным желанием Нобеля в связи с созданием системы премий было обеспечение полной, экономической независимости тем, чья предшествующая работа уже содержала в себе элементы новых достижений, чтобы эти ученые впоследствии могли полностью посвятить себя научным исследованиям. Следовательно, он хотел не просто наградить завершенную работу, но, главным образом, помочь дальнейшему развитию многообещающим ученым. Ярким примером правоты этой нобелевской мысли может служить присуждение премии Павлову в 1904 г., что позволило в конечном счете не без помощи премии развернуть исследования по нейрофизиологии, которые привели к созданию ее блистательной короны - физиологии высшей нервной деятельности.

Рассматривая итоги столетия присуждения Нобелевской премии, можно прийти к существованию семи определенных направлений, по которым присуждались премии [33].

Предложенный нами подход рассматривает итоги столетия, не разделяя работы на сугубо физиологические или типичные медицинские. В его в основу положено главным образом существо, новизна и значимость исследования для будущего. Здесь, наряду с датами, фигурируют фамилии лауреатов и общая направленность их работ, позволяя тем самым выявить не только возможные тенденции в развитии физиологии или медицины, но в известной мере приблизиться к пониманию направленности их дальнейшего роста.

1.

Пищеварение, кровообращение и дыхание

Павлов (1904) Физиология пищеварения

Крог (1920) Механизм регуляции просвета капилляров

Эйнтховен (1924) Электрокардиография

Хейманс (1938) Роль синусного и аортального механизмов в рефляции дыхания

Курнан, Форсман, Ричарде (1956) Катетеризация сердца и патологические изменения системы кровообращения

Метаболизм

Хилл (1922) Продукция тепла мышцами

Мейергоф (1922) Поглощение кислорода и метаболизм молочной кислоты в мышце

Варбург(1931) Работа дыхательных ферментов

Сент-Дьердьи (1937) Витамин-С и катализ фумаровой кислоты

К. Кори и Г. Кори (1947) Каталитическое превращение гликогена

Кребс(1953) Цикл лимонной кислоты

Липман (1953) Кофермент-А в промежуточном обмене

Теорелль(1955) Природа и механизм действия окислительных ферментов

Блох, Линен (1964) Метаболизм холестерола и жирных кислот

Бергстрем, Самуэльсон, Вейн, (1982) Простагландины

Браун, Голдстайн (1985) Метаболизм холестерола

Фишер,-Кребс (1992) Обратимое фосфорилирование белков как механизм биологической регуляции

Гилман, Родбелл (1994) в-белки в передаче внутриклеточных сигналов 2.

Нейробиология

Гольджи, Рамон-и-Кахаль (1906) Структура нервной системы

Шеррингтон, Эдриан (1932) Функции нейронов

Дейл, Леви (1936) Химическая передача нервного импульса

Эрлангер, Гассер (1944) Высокодифференцированные функции отдельных нервных волокон

Хесс(1949) Функциональная организация промежуточного мозга как координатора активности внутренних органов

Эклс, Ходжкин, Хаксли (1963) Ионные механизмы потенциала действия

Катц, фон Эйлер, Аксельрод (1970) Трансмиттеры в нервных терминалях и механизмы их сохранения, выделения и инактивации

Гиймен, Шалли (1977) Пептидные гормоны мозга

Ялоу (1977) Радиоиммунный анализ пептидных гормонов

Сперри, Визел, Хьюбел (1981) Функциональная специализация полушарий коры головного мозга

Нейер, Сакман (1991) Функции отдельных ионных каналов

Карлсон, Грингард, Кэндел (2000) Передача сигналов в нервной системе

Поведение

Фон Фриш, Лоренц, Тинберген (1973)

Открытие и использование на практике моделей индивидуального и группового поведения

3.

Гормоны

Кохер (1909) Физиология, патология и хирургия щитовидной железы

БантйНг, Маклеод (1923) Инсулин

Усай (1947) Открытие роли гормонов передней доли гипофиза в метаболизме глюкозы

Кендалл, Рейхштейн, Хенч (1950) Гормоны коры надпочечников, их структура и биологические эффекты

Сазерленд (1971) Механизмы действия гормонов

Фурчготг, Игнаро, Мурад (1998) Оксид азота как сигнальная молекула в сердечно-сосудистой системе 4.

Иммунология

Беринг(1901) Серотерапия

Эрлих (1908) Работы по иммунитету

Мечников (1908) Фагоцитоз

Рише (1913) Анафилаксия • ,

Борде(1919) Антигены и антитела в иммунных реакциях

Ландштейнер (1930) Группы крови

Бернет, Медовар (1960) Приобретенный иммунитет

Эдельман, Портер (1972) Структура антител

Бенасерраф, Доссе, Снелл (1980) Регуляция иммунных реакций

Ерне, Келер, Мильштейн (1984) Специфичность в развитии иммунной системы, моноклональные антитела

Тонегава(198?) Генетика образования антител

Догерти, Цинкернагель (1996) Клеточно опосредованный иммунитет

Сенсорная физиология

Гульстранд(1911) .Диоптрика глаза

Барани (1914) Физиология и патология вестибулярного аппарата

Фон Бекеши (1961) Физические механизмы восприятия раздражения улиткой

Гранит, Хартлайн, Уолд (1967) Первичные физиологические и биохимические процессы в глазе

Хьюбел, Визел (1981) Обработка информации в зрительной системе 6.

Классическая генетика

Морган (1933) Функции хромосом как носителей наследственности

Мюллер (1946) Мутации под действием рентгеновских лучей

Мак-Клинток (1983) ' Подвижные генетические элементы

Клеточная биология

Клод, Де Дюв, Паладе '(1974) Структурно-функциональная организация клетки

Коэн, Леви-Монтальчини (1986) Факторы роста

Блобел (1999) Собственные сигналы белков, управляющие их транспортом и локализацией в клетке

Хопкинс (1929) Ростостимулирующий витамин

Уиппл, Майнот, Мерфи, (1934) Применение печени в лечении анемии

Дам (1943) . Витамин К

Дойзи(1943) Химическая природа витамина К

Хирургия

Дам (1943)

Витамин К

Дойзи(1943)

Химическая природа витамина К

Хирургия

Мониш (1949)

Терапевтическое воздействие лейкотомии при определенных пcиxич¿cкиx заболеваниях

Марри, Томас (1990)

Трансплантация органов и тканей

Диагностические методы

Кормак, Хаунсфилд (1979)

[Компьютерная томография

Павлов получил премию четвертым, но получил ее именно тогда, когда и должен был получить. И в этом была своя логика. А суть ее в том, что три предшественника объединены одним общим качеством, которое скорее напоминает гениальную помошь страждущему, а присуждение этой великой награды - реальная благодарность спасенных. Более того, это был немедленный, сиюминутный ответ человечеству. И действительно:

Эмиль Беринг - премия 1901 г. Создав противодифтерийную сыворотку, он спас тем самым многие тысячи уже обреченных на смерть.

Рональд Росс - премия 1902 г. Разработав эффективный метод борьбы с одним из чудовищ всех континентов - малярией, он тем самым предложил эффективный способ избавления от недуга, которым страдали многие миллионы жителей планеты.

Нэдопеи, .Нжпъс Финсен - премия 1903 г. Он разработал и доказал на практике исключительную. эффективность оригинальных целенаправленных методов светолечения. Такой подход клинической медицины на грани веков оказался в тот момент исключительно актуальным в лечении заболеваний и открыл новое направление в медицинской науке.

, .Теперь.о Павлове. Исследования Ивана Петровича иного рода. В нобелевской речи свою главную задачу он сформулировал точно и четко: «проникать все глубже и глубже в нашем знании .организма, как чрезвычайно сложного механизма» [34, с. 250]. Таким образом, в отличие от трех его коллег, Павлов свою деятельность направил на решение проблем физиологии и медицины будущего. Иными словами, исследования Павлова носили сугубо фундаментальный характер. Именно к такому выводу приводит и анализ рассмотренных работ, отмеченных Нобелевской премией за прошедшее столетие.

Помимо своих гениальных достижений, Иван Петрович создал еще и огромную научную школу [35]. Последняя, как известно, определяется прежде всего личностью основателя этой школы, кругом его научных интересов, возможностей и склонностей людей, которые эту научную школу представляют. Именно эта характеристика, т. е. качество пришедших в науку учеников, в значительной мере также определяет личность ученого.

Павлов предстает как исключительно целеустремленный человек, все помысль! которого в поисках «господина факта» - научной истины. Его никогда не удовлетворяло простое открытие фактов^ он анализировал их, сопоставлял с известными ранее, создавал теоретические построения и тут же безжалостно уничтожал их, если новые и бесспорные факты оказывались в противоречии с ними.

Павлов преклонялся только перед фактами, мало считаясь с теориями, которых, как он выражался, можно выдумать очень легко,-сколько угодно и также легко отбросить; факт же остается всегда фактом. «Изучайте, сопоставляйте, накапливайте факты. Как ни совершенны крылья птицы, они никогда не могли бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты - это воздух ученого. Без них вы никогда не можете взлететь. Без них ваши "теории" пустые потуги», - писал Иван Петрович незадолго до кончины, в последнем напутствии молодежи [52, с. 22-23]. «Когда не имеешь мысли, то не видишь и фактов, а чтобы подме-

функций целостного организма. Без клеточной физиологии науку сегодня представить невозможно, но без представления о функционировании организма в целом такие работы теряют смысл. В отечественной физиологии всегда жил интерес к целостному организму в его взаимодействии с окружающей средой. Это, если угодно, наш фирменный знак, наша традиция, идущая от Сеченова, Павлова, Мечникова. Не случайно девизом XIX съезда физиологов (Екатеринбург, 2004) стало выражение «От геномики до интегративной физиологии».

Минувшее столетие было временем разбрасывать камни. И действительно, от общей биологии отпочковались биохимия, биофизика, генетика, иммунология и другие направления. Нынешний век, напротив, предназначен для сбора камней. И в этом процессе особенно ' значимой оказывается именно интегративная роль физиологии, ибо ей принадлежит особое место среди наук о жизни. Основное отличие человека от представителей животного мира, его уникальность, определяется, например, не количеством генов, а характером регуляции процессов в организме. Изучение главным образом регуляторных процессов, понимание живого организма в его целости - это как раз одна из характерных черт современной физиологии.

Отмеченные сто лет назад Нобелевской премией новаторские идеи и достижения Ивана Петровича стимулировали возникновение целых направлений в исследовании механизмов регуляции висцеральных функций; нейрофизиологии и ее короны - учения о высшей нервной деятельности; кибернетики; клинической медицины; комплекса прикладных наук. Сегодня вклад Павлова в мировую науку - не просто памятник, в котором запечатлен взлет гениальной мысли. Жизнь и развитие идей нашего соотечественника активно продолжается и развивается в многочисленных лабораториях физиологов, биохимиков, психологов во всем мире.

В благодарственном письме в связи £ избранием Почетным членом Петербургского университета Павлов писал: «...оказанное мне отличие тем более меня трогает, что исходит от родного университета, с которым у меня навсегда связаны самые глубокие научные впечатления, определившие смысл и характер моей последующей жизни» [56, с. 113].

Здесь уместным будет сказать о Павлове, что такие ученые, как он, являются огромной интеллектуальной и нравственной силой, которая в это трудное время укрепляет наш дух для служения высшим идеалам. Они вселяют в нас уверенность и надежду, столь необходимую не только тем, кто находится в конце или в середине пути, но и в особенности тем, кто только начинает этот тернистый, но прекрасный путь.

Summary

Nozdrachev A. D., Poliakov Е. L. From University student's medal to first Nobel Prize in Russia.

This article offers a detailed description of I. P. Pavlov's scientific way to the first Russian Nobel Prize. Being a student of St. Petersburg University Pavlov started this work and was awarded the gold medal for it. He continued the study of neural control of digestion at the Veterinary Department of the Medical-Surgical Academy, then in S. P. Botkin's laboratory and also at the Institute of Experimental Medicine. Two years of working in Heidenhein's and Ludwig's laboratories also influenced him a lot. The text in Pavlov's Nobel diploma says that he had "recreated" the physiology of digestion. Pioneer works of Pavlov caused an appearance of completely new fields in visceral physiology, neurophysiology and its crown - higher nervous activity, clinical medicine and other applied areas.

Литература

1. Автобиографические записки Ивана Михайловича Сеченова. М., 1945. 2.Артемов Н. М. Илья Фаддеевич Цион. Краткая биография: Библиографический указатель. Н.Новгород, 1996. 3. Архив РАН, ф. 2, оп. 17, № 35, л. 4-8. (Написано на немецком языке рукою К. М. Бэра.). 4. Бакст Н. Г. Курс физиологии органов чувств. СПб., 1886. 5. Бакст И. Г. О значении физиологии при изучении медицины. [СПб.], 1881. 6. Бакст Н. Г. Физиология питания. [СПб.], [188?]. П. Бакст Н. Г. Частная нерв- ;

ная физиология. СПб., 1886. 8. Бапмасов А. А., Лемус В. Б. Основные даты в истории академии / Под ред. проф. Н. Г. Иванова. Л., 1973. 9. Белоголовый А. Н. С. П. Боткин, его жизнь и врачебная деятельность. Биографический очерк. СПб., 1892.10. Бехтерев В. М. Проводящие пути спинного и головного .мозга. Руководство к изучению внутренних связей мозга. 2-е изд. Ч. 1, 2. СПб., 1896-1898. 11. БецВ. А. Анатомические и гистологические исследования // Избранные труды. М., 1950. С. 223-228. 12. Борьба за науку в царской России. Неизданные письма И.М.Сеченова, И.И.Мечникова, JLС. Ценковского и др. / Предисл. Н. А. Семашко. М.; Л., 1931. 13. Голиков Ю. П., Ланге К. А. Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова // И. П. Павлов: Pro et contra. Антология. СПб., 1999. С. 545-648. 14.Горький М. Собр. соч. Т. 29. М., 1955. 15. Гос. истории. Архив Ленингр. обл. (ГИАЛО). Петербургский университет, ф. 14, св. 469, д. 752, 1863. л. 3. 16 .Григорьев А. И., Григорьян Н. А. Великий сын России. К 155-летию со дня рождения и 100-летию присуждения Нобелевской премии И. П. Павлову. М., 2004. 17. Григорьян Н. А. Иван Петрович Павлов. 1849-1936. Ученый. Гражданин. Гуманист. М., 1999. 18.ДионесовС. М. Материалы к биографии академика И. П. Павлова. И. П. Павлов в Петербургском университете // Физиол. журн. СССР. 1949. Т. 35, №5. С. 614-621. 19. Зеленин К. Н., Ноздрачев А. Д., Поляков Е. Л. Нобелевские премии по химии за 100 лет. СПб., 2003. 20. Павлов без ретуши (воспоминания С. В. Павловой, А.Ф. Павлова, М. К. Петровой) // И. П. Павлов-первый Нобелевский лауреат России / Сост. и коммент. А. Д. Ноздрачева, Е.Л.Полякова, Э. А. Ко-смачевской, Л. И. Громовой, К. Н. Зеленина. Т. 2. СПб., 2004. 21. Каменский Д. А. Иван Петрович Павлов как профессор фармакологии // И. П.Павлов: Pro et contra. Антология. СПб., 1999. С. 271. 22. Капица П. Л. Большой человек И Правда. 1936. 28 февр., № 58 (6664). 23. Карлик Л. Н. Клод Бер-нар. М., 1964. 24. Квасов Д. Г., Федорова-Грот А. К. Физиологическая школа И. П. Павлова. Портреты и характеристики сотрудников и учеников. Л., 1967. 25. Коштоянц X. С. Очерки по истории физиологии в России. М.; Л., 1948. 26. Кудревицкгш В. В. Работа с И. П. Павловым в клинике С. П. Боткина // И. П. Павлов в воспоминаниях современников / Гл. ред. Е. М. Крепе. Л., 1967. С. 137-140. 11. Кузьмин М. К Филипп Васильевич Овсянников (1827-1906) // Овсянников Ф. В. Избранные произведения. М., 1955. С. 5-26. 28. Ломоносов М. В. Учебные планы Академического университета // Сб. статей и материалов. Т. 3. М.; Л., 1951. С. 359-363. ^.Неопубликованные и малоизвестные материалы И. П. Павлова / Сост. Н. М. Гуреева, Е. С. Кулябко; Отв. ред. Е. М. Крепе. Л., 1975.30. Ноздрачев А. Д 140 лет основания Филиппом Васильевичем Овсянниковым кафедры общей физиологии Санкт-Петербургского университета // Рос. физиол. журн. 2003. Т. 89, №11. С. 1451-1463. Ъ\. Ноздрачев А. Д., Галанцев В. П. Физиологический институт им. А. А. Ухтомского Санкт-Петербургского университета в истории своего развития // Физиол. журн. 1994. Т. 80, №9. С. 175-195. 11. Ноздрачев А. Д., Марьянович А. Т. Илья Цион и Иван Павлов: учитель и. ученик (К 150-летию со дня рождения академика И. П. Павлова) // Весгн. РАН. 1999. Т. 69,х№ 9. С. 813-823. 33. Ноздрачев А. Д., Марьянович А. Т., Поляков Е. Л.. СибаровД. А., Хавинсон В X. Нобелевские премии по физиологии или медицине за 100 лет. Изд. 2-е. СПб., 2003. 34. Ноздрачев А. Д., Поляков Е. Л., Зеленин К. Н., Космачев-ская Э. А., Громова Л. И., Болондинский В. К. Нобелевская эпопея Павлова // И. П. Павлов - первый Нобелевский лауреат России / Сост. и коммент. А. Д. Ноздрачева, Е.,Л. Полякова, Э. А. Космачевской, Л.И.Громовой, К. Н, Зеленина. Т. 1. СПб.. 2004. 35. Ноздрачев А. Д., Поляков Е. Л., Зеленин К. Н., Космачевская Э. А., Громова Л. И. Ученики и последователи Павлова // И. П. Павлов - первый Нобелевский лауреат России / Сост. и коммент. А. Д. Ноздрачева, Е. Л. Полякова, Э. А. Космачевской, Л. И. Громовой, К. Н. Зеленина. Т. 3. СПб., 2004. 36. Ноздрачев А. Д, Самойлова Л. А. 250 лет преподавания физиологии в Петербургском-Ленинградском университете // Физиол. журн. СССР. 1988. Т. 74, № 6.. С. 886-900. 37. Ноздрачев А. Д., Самойлова Л. А. Студенческие годы И.П.Павлова в Санкт-Петербургском императорском университете // Рос. физиол,. журн. 1999. Т. 85, № 9-10. С. 1326-1-337. 38. Ноздрачев А. Д., Самойлова Л. А., Качалов Ю. П. Двенадцать сеченовских лет (1876-1888) Петербургского университета // Физиол. журн. СССР. 1991. Т. 77, № 11. С. 126-131. 39. Овсянников Филипп. Микроскопическое исследование ткани спинного мозга, в частности у рыб. Диссертация, (которую единогласным решением благосклонной группы врачей я намерен официально защищать в Дерптском императорском университете, что принято считать высокой честью в медицине. Написал Филипп Овсянников, русский. Прилагаются 3'таблицы, гравированные на меди. Дерпт, Ливония, 1854. 40. Овсянников Ф. В. Несколько слов о собрании германских врачей и натуралистов, бывшем в Кенигсберге в сентябре месяце настоящего года // Протоколы заседаний Общества русских врачей в С.-Петербурге В 1860-1861 гг. СПб., 1860-1861. С. 50. 41. Овсянников Ф. В. О крови и кровяных шариках // Натуралист. СПб., 1865. № 10. С. 183-186. 42. Овсянников Ф. В. О тончайшем строении lobi olfaeíórii у млекопитающих // Протоколы заседаний Общества русских врачей в С.-Петербурге в 1860-

1861 гг. СПб., 1860-1861. С. 62-70. 43. Овсянников Ф. В, Якубович H. М. Микроскопическое исследование начал нервов в большом мозге // Воен.-мед. журн. 1856. Ч. 48. Разд. 9. С. 11-13. 44. Орбели Л. А. Академик Иван Петрович.Павлов // Избранные труды: В 5 т. Т. 5. Статьи и-выступления. Л., 1968. С. 43-56. 45. Орбели JJ. А. Воспоминания. [О'И. П. Павлове]. М.; Л., 1966. 46. Остроумов А. А. Об иннервации кровеносных сосудов (1876) II Остроумов А. "А. Избранные труды. М., 1950. С. 281-298. 47. Павлов И. П. Иван Петрович Павлов [Автобиография] // Полн. собр. соч. 2-е изд: М.; Л., 1952. Т. 6. С. 441-444. 48. Павлов И. П. Мои воспоминания // Там же. С. 445-449. 49. Павлов И. П. О сосудистых центрах в спинном мозгу // Полн. собр. соч. 2-е изд. М.; Л., 1951. T. 1. С. 35-63. 50. Павлов И. П. Об уме вообще. Лекция 15 (28) апреля 1918г. // И.П.Павлов: Pro et contra. Антология. СПб., 1999. С. 119-129. 51 .Павлов И. П. Памяти Р. Гейденгайна // Полн. собр. соч. 2-е изд. М.; Л., 1'952. Т. 6. С. 96-108. 52. Павлов И. П. Письмо молодежи II Полн. собр. соч. 2-е изд. М.; Л., 1951. T. 1. С. 22-23. 53. Павлов И. П. Экспериментальная терапия как новый и чрезвычайно плодотворный метод физиологических исследований // Полн. собр. соч. 2-е изд. М.; Л., 1951. Т. 1. С. 564-576. 54. Переписка И.П.Павлова / Сост. H. М. Гуреева, Е. С. Кулябко, В.Л.Меркулов. Л., 1970. 55. Попельский Л. Б. Исторический очерк кафедры физиологии в Императорской Военно-медицинской академии за 100 лет (1798-1898). СПб., 1899. 56. Савич В. В. Иван Петрович Павлов. Биографический очерк // Сб. посвящ. 75-летию акад. И. П. Павлова. Л., 1924. С. 13-25. 57.'Рукописные материалы И. П. Павлова в Архиве Академии наук СССР. Научн. описание / Сост. Г. П. Блок, Е. С. Кулябко. М.; Л., 1949. 58. Самойлов А. Ф. Общая характеристика исследовательского облика И! П. Павлова // И. П. Павлов в воспоминаниях современников / Гл. ред. Е. М. Крепе. Л., 1967. С. 203-218. 59. Самойлов В. О. История российской медицины. М., 1997. 60. Самойлов В. О., Мозжухин А. С. Павлов в Петербурге-Петрограде-Ленинграде. 2-е изд. Л., 1989. 61. Самойлова Л. А., Чернышева М. П., Чернышева О. Н., Ноздра-чев А. Д. Сеченов-Введенский - общность и расхождение взглядов // Одесская обл. научн. конф., посвящ. 160-летию со дня рождения И. М. Сеченова (22-24 мая 1989 г.): Тез. докл. Одесса, 1989. С. 56-58. 62. Сеченов И. М. Беглый очерк научной деятельности русских университетов по естествознанию за последнее двадцатилетие // Вестн. Европы. 1883. № 11. С. 341-349. 63. Сеченов И. М., Павлов И. П., Введенский H. Е. Физиология нервной системы /(Избранные труды. Вып. 1. М., 1952. 64. Тёрехов П. Г. И. П. Павлов в С.-Петербургском-Ленинградском университете: К 20-летию со дня смерти (по архив- • ным материалам). И. П. Павлов - студент С.-Петербургского университета // Вестн. Ленингр. ун-та. 1958. №9. С. 159-170. 65. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. Л., 1968. Письма:. В 13 т. Т. 13. Кн. 1. 1880-1882. 66. Ухтомский А. А. Физиологический институт Ленинградского университета в'истории своего возникновения. И. М. Сеченов, И. П. Павлов, H. Е. Введенский. Физиология нервной системы // Избранные труды. Вып. 1. М., 1952. 67. Финкельштейн Е. А. Василий Яковлевич Данилевский- выдающийся русский биолог, физиолог и протогистолог. (1852-1939). М., 1955. 68. Физиологические научные школы в СССР / Предисл. Н. П. Бехтеревой. Л., .1988. С. 45-52. 69. Хаютин В. М. Загадки первой статьи Ивана Петровича Павлова // Усп. физиол. наук. 1999. Ti 30, №4. С. 81+-102. 70. Цион И. Ф. Нигилисты и нигилизм // Рус. вестн. 1886. № 6. С. 426-4437. С. 262-289; № 8. С. 772-826. 71. Цион И. Ф. Пятнадцать лет республики // Рус. вестн. 1885. №8. С. 461-516; №9. С. 120-184; № 10. С. 523-600. 72. Цитоаич И. С. Как я учился и работал у Павлова // И. П. Павлов в воспоминаниях современников / Гл. ред. Е. М. Крепе. Л., 1967. С. 251-264. 73. ЧебановаЛ. М. Наградные медали И. П. Павлова // Монеты и медали (Сб. ст. по материалам отдела нумизматики ГМИИ им. А. С.,Пушкина). М., 1996. С. 243-252. 74. Чеснокова С. А. Карл Людвиг. 1816-1895. М„ 1973.. 75. Шилинис Ю. А. Учитель И. П. Павлова по физиологии И. Ф. Цион (1842-1912) // Журн. высш. нервн. деят. 1999. Т. 49. Вып. 4. С. 576-587. 76. Afanassiev V., PawlowJ. Beitrage zur Physiologie des Pancreas II Pflüger's Arch. 1878. Bd 16. S. 173-189. 77. Bakst N. Neue Versuche über die Forpflanzungsgeschwindig^ keit in dem motorischen Nerven des Menschen. 1870. 78. Bakst N. Versuche über die Forpflanzungsgesch-windigkeit der Reizung in dem motorischen Nerven des Menschen. 1867. 79. Cyon E. Atlas zur Methodik der Physiologishen Experimente und Vivisectionen. Giessen; St. Petersburg, 1876. 80. Funke О: Lehrbuch der Physiologie. Bd II. Leipzig, 1857. 81. Chvsjannikow Ph. Recherches sur la structure intime du systeme nerveux des Crustases et principalement du Hemard // Annales des sciences naturelles. Zoologie. 1861. T. XV, N 3. P. 129-141. 82. Chvsjannikow Ph. W.'Uber die feinere Structur des Kleinhirus der Fische // Bull, de l'Academie imp. des sciences de St. Petersburg. 1864. Bd VII. S. 157-166. 83.SchroerH. Karl Ludwig. Stuttgart, 1967. ~~

Статья поступила в редакцию 10 февраля 2004 г.