CC BY
123
ОТ СИНЕРГЕТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИКИ К ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИНЕРГЕТИКЕ1
Б.А. Ерзнкян
На основе обзора книги Л.П. Евстигнеевой и Р.Н. Евстигнеева «Экономика как синергетическая система»2 делается вывод о стремлении авторов построить теорию экономической синергетики на основе обобщения, развития и критического переосмысления идей синергетики и синергетической экономики; обсуждаются проблемы построения такой теории и возможности ее приложения на практике.
Экономика во все большей степени превращается из науки о выборе (такой она стала относительно недавно) в науку о действиях, трактуемых весьма специфично. Одна из логических цепочек оперирования с действиями (действие - взаимодействие - трансдействие - трансакция) приводит к экономической теории трансакционных издержек. Базируясь на трансакции как объекте анализа, один из родоначальников этой теории Оливер Уильямсон сумел построить и довести до практического применения целостную систему взглядов на экономическую организацию, которая принесла ему заслуженно Нобелевскую премию (см., например, (Уильямсон, 1996; Williamson, 1975, 1993)). Но трансакция
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 08-02-00126а, проект № 09-02-54609а/Ц).
2 Евстигнеева Л.П., Евстигнеев Р.Н. Экономика как синергетическая система. М.: ЛЕНАНД, 2010. 272 с. (Синергетика в гуманитарных науках). ISBN 978-5-9710-0290-1.
в его понимании - статичное понятие. Правда, Уильямсон разграничивает действия до и после заключения контракта, увязывая с ним понятия ex ante и ex post трансакционных издержек соответственно. Но сути дела это не меняет: время в теории экономической организации, по существу, отсутствует. Другая логическая цепочка (действие - содействие/ взаимодействие - синергия), акцентируя внимание на переменах и времени, приводит к иному пониманию совместного действия -здесь важна не только или не столько динамика, которая получается путем простого учета обратимого времени, а синергетика явления, заключающаяся в становлении - как в феномене, проявляющемся благодаря введению в рассмотрение необратимого времени. Отличие синергетики от динамики проявляется в том, что (квазистационарный в экономике, т.е. опирающийся на ключевую концепцию «невидимой руки») подход к анализу динамических процессов «является эффективным лишь до поры до времени, пока, в силу некоторых причин, характер стационарного состояния не изменится кардинальным образом» (Лебедев, Разжевайкин, 1999, с. 6).
В целом анализ феномена синергии применительно к экономике проводится в рамках синергетической экономики - экономической теории, которая формулируется в терминах (и(или) рассматривается через призму) синергетики - науки о коллективных статических и динамических явлениях в закрытых и открытых многокомпонентных системах с кооперативным взаимодействием между их элементами (Хакен, 1980, 1985; Занг, 1999). При таком подходе экономика выступает объектом приложения синергетических понятий и идей: ход рассуждения, если свести его к формуле, идет от синергетики к экономике.
При всем на первый взгляд сходстве (те же термины и понятия: бифуркация, странный аттрактор, диссипативная структура, катастрофа, энтропия и др.) экономическая синергетика, развиваемая в трудах Евстигнеевых, принципиально отличается от традиционных работ по синергетической экономике.
Она базируется на логике, противоположной приведенной выше, а именно от экономики -к синергетике.
Чтобы убедиться в этом, обратимся к недавно опубликованной книге Л.П. Евстигнеевой и Р.Н. Евстигнеева (2010). Подытоживая во многом результаты их предыдущих трудов по данной тематике, она включает два раздела - «Синергетические основы экономической системы» и «Трансформация и мировой финансовый кризис».
Начинается первый раздел с представления синергетики, но не как нового междисциплинарного научного направления, изучающего сложные системы с возможностью реализации в них коллективных явлений, а как новой научной парадигмы - в противовес распространенному убеждению об инструментальном характере этой науки (гл. 1). Синергетика, отмечают авторы, не занимается поиском элементарных рыночных структур, или экономических клеточек «как зародышей сложного рынка с развитым макроуровнем» - синергетику следует искать «на границе между макроэкономическими системными понятиями рыночного и социального». Такой подход подводит к представлению структуры в виде системы социально-экономических субъектов рынка, обладающих «фрактальным подобием функций - эмитента, инвестора, производителя, потребителя» (Евстигнеева, Евстигнеев, 2010, с. 7-8).
Позиция наделения субъектов социальным содержанием, превращением их в самостоятельную субъектную сущность в противовес объективации (превращения человека в портфельного инвестора, бизнеса - в репрезентативную фирму) является для авторов отправной или одной из отправных точек построения теории. Такая позиция нам особенно близка(Ерзнкян, 2006).
Сложные социально-экономические системы можно уподобить вслед за Шекспиром сцене, на которой играют мужчины и женщины (All the worldS a stage, / and all the men and women - merely players), принадлежащие как к социальному, так и экономическому миру.
Что же это за сцена-театр? Первое объяснение заключается в отсылке к театру с двумя сценами - одна для социального и другая для экономического представления, на которых выступают актеры, которых называют «социальными» и «экономическими людьми» соответственно. Это означает, что экономика и социальные науки рассматриваются в качестве взаимодополняющих сфер деятельности (complements). Второе - с одной сценой, на которой выступают либо «социальные», либо «экономические» люди. Соответственно можно говорить о социальном или экономическом «империализме». Здесь экономика и социальные науки выступают как конкуренты (competitors). Третье - с одной сценой -сложной, комплексной по природе, на которой выступают люди, принадлежащие как к социальному, так и экономическому миру. Они суть со-миры и могут рассматриваться как сообщники (accomplices). Теория, призванная описать социально-экономическую систему, ассоциируемую со сложной сценой, где играют актеры из обоих миров, должна быть комплексной, чтобы решить поставленные задачи. Институциональная экономика является хорошим примером социально-экономической (или просто реалистической) теории наряду с дюжиной родственных теорий, которые стараются гармонизировать экономический и социальный подходы для решения проблем реального мира (Ерзнкян, 2006).
Вопрос, на который мы пытаемся ответить: является ли синергетика как парадигма versus инструмент одной из «дюжины родственных теорий» или Евстигнеевым удалось, если и не построить, то нащупать путь, который ведет к универсальной (в рамках сказанного выше) теории, названной нами «комплексной» - ассоциируемой, в известном смысле, с «экономической синергетикой»?
Наш ответ (и, надеемся, читатель с этим согласится): универсальный характер экономической синергетики, которая «делает самые первые шаги», - вот что вдохновляет Евстигнеевых, вот что ими движет и вот, собственно говоря, почему их книга и начинается с прида-
ния синергетике нового - не инструментального, а парадигмального - статуса.
В гл. 2 рассматриваются методологические и теоретические аспекты экономической синергетики. В ней авторы формулируют восемь тезисов, выявляющих «требования Бытия к своей превращенной форме» и обозначающих «ответную траекторию развития экономической синергетики как методологии, равной... раскрытию синергетической научной парадигмы» (Евстигнеева, Евстигнеев, 2010, с. 22).
Суть этих тезисов такова:
1) внутри синергетической макроэкономики необходимо провести границу между сферой действия обратимого классического времени, или сферы каузальных линейных связей, и сферой необратимого эволюционного времени и нелинейных взаимодействий;
2) должны быть определены уровни различных способов включения человека в экономику (либо как исторически конкретного индивида, являющегося субъектом стохастической микроскопической сферы, либо как функционального рыночного субъекта -участника макроскопической сферы);
3) в макроэкономике как целостной си-нергетической системе имеется структурная граница, проходящая между текущим состоянием рынка и его стратегическими задачами;
4) разграничения между центром и региональной сферой интерпретируются как формирование территориальных инвестиционных кластеров;
5) становление синергетической рыночной макроэкономики открывает новые возможности глобализации;
6) способность классической науки видеть противоположность объекта и субъекта, равно как и их тождество, реализуется вне алгоритма становления, или самоорганизации, посредством концентрации внимания на начальных и замыкающих точках календарно заданного периода;
7) синергетика позволяет отойти от линейной совокупности материальных и институциональных факторов экономического
роста, взятых в отдельности, а также в сумме разных ракурсов - структурного и геополитического;
8) экономическая синергетика нагляднее, чем синергетика per se, проявляет свойства новой научной парадигмы, демонстрируя собой следующий шаг в развитии сложных систем в экономике и социальной сфере (Там же, с. 22-25).
Далее, опираясь на методологию синергетики, авторы обращаются к концептуальному содержанию экономической синергетики, которая трактуется ими в качестве теории рыночной макроэкономики (гл. 3). Такая трактовка позволяет, по мысли авторов, обрести конструктивную основу для проявления экономической синергетикой всех своих свойств. Здесь же авторы делают примечательное признание, что ее становление (ключевое слово для экономической синергетики!), наблюдаемое в России в виде рыночной трансформации, буксует. Поэтому о ней можно говорить только как о скрытой, потенциальной тенденции.
В четвертой главе рассматриваются вопросы синергетического динамического потенциала и свободы выбора типов экономического роста вкупе с исследованием становления российской экономики как синерге-тической системы. Исследуя, в числе прочих, роль производительного (регионального) капитала, авторы останавливаются на кластерах, которые они рассматривают в качестве элементов «иерархической системы рынков во главе с рынком стратегических инвестиций». Позиция их такова: «при всей актуальности института пространственной кластеризации как все еще феномена плоскостного (сетевого) рынка, более обещающей перспективой является формирование инвестиционных кластеров, способных объединить корпоративные и региональные (и межрегиональные) интересы с интересами центра». Авторы подчеркивают два момента. Первый: нельзя рассматривать кластерную структуру «вне проблемы оборота национального дохода, сопряженного и подчиненного кругообороту финансового капитала в рамках БКЦ». Кластер здесь выступает в роли
носителя «импульса к рыночной экспансии внутри синергетической структуры рыночной макроэкономики». Второй: «роль кластера в таком развитии отраслевых комплексов абв, когда даже в рамках выбора приоритетного топливного энергетического комплекса а экономика поддерживает выбор рыночной экспансией, а не инвестиционным истощением экономики ради избранной структуры» (Там же, с. 89-90).
Последняя, пятая глава первого раздела, посвящена вопросам инфляции в контексте эволюции денег. Авторы обосновывают позицию, согласно которой инфляция, принадлежащая сложному рынку, имеет разные ступени сложности: 1) оптимизирует совокупности отраслевых комплексов (проблема стратегического выбора); 2) оптимизирует системы трансакций (когерентность); 3) диверсифицирует инвестиционный и потребительский рынки (массовость); 4) формирует ядра рыночной самоорганизации для оптимального решения стратегических и текущих проблем во взаимосвязи (банковская коалиция) (Там же, с. 106).
Второй раздел, несмотря на казалось бы прикладное название, продолжает в целом тему первого. В полном соответствии с центральной для синергетики идеей становления авторы исследуют трансформационное содержание мирового кризиса (гл. 1), обращая внимание не на анализ принимаемых мер по выходу из него, а на его объективное содержание. В их представлении выход из экономического кризиса являет собой трансформацию, направленную «на становление новой экономики, институциональные структуры которой сводимы к большому Кондратьевскому циклу (БКЦ)». Авторы аргументируют невозможность ограничения финансового кризиса процессами на фондовых и денежных рынках, равно как и неприменимость тотального подхода, который считает «экономику чем-то вроде домашнего хозяйства государства». Задача, которую они себе поставили, - попытаться «осмыслить финансовый кризис как кризис общесистемный, трансформационный, как естественное завершение предыдущего БКЦ
и вхождение в новый цикл (1990-2050 гг.)» (Там же, с. 110). При этом если мировой кризис времен Великой депрессии (1930-е гг.) «означал трансформацию экономики производительного капитала в экономику денежного капитала», то подступы настоящего кризиса (1970-е гг.) «были отмечены трансформацией денежного капитала в валютно-денежный капитал, ставший базисом глобальной экономики». В итоге, на рубеже прошлого и нынешнего веков «началось формирование предпосылок качественного перехода от валютно-денежной формы стоимости к финансовой форме». В настоящее время происходит становление «поведенческой системы с приоритетом стратегического рынка... на базе инвестиционной кластерной системы» (Там же, с. 111).
Подчеркнем, что смысл авторского объяснения кризиса базируется не на линейной (технологичной), а на нелинейной (социальной) ее трактовке. «Переход от линейности к синергетике кардинально изменяет не только рынок, но и общество в целом (в сумме всех сфер и форм жизнедеятельности)» (Там же, с. 130).
Далее они останавливаются на проблемах «рационализации - трансформации - становления» (гл. 2), увязывая рационализацию с механизмом конкуренции, трансформацию -с разными аспектами внутренней эволюции, становление - с бифуркациями. При этом отмечается, что «рационализация в рамках финансовой формы стоимости равнозначна трансформации», которая в свою очередь «в рамках нелинейного рынка равнозначна становлению», поскольку «сводится к взаимодействиям фаз БКЦ как бифуркаций от одного типа экономического роста к другому (интенсивный тип - интенсивно-экстенсивный -экстенсивно-интенсивный - диверсифицированный экстенсивный)» (Там же, с. 140).
Особо стоит сказать о специфичности сложившейся в российской экономике структуры открытого рынка, в котором «приоритетным контуром является валютно-денежный», «в отличие от традиционного рынка, где финансово-денежный контур консолидирует механизмы и факторы экономического роста капитала и,
соответственно, национального рынка». При таком понимании российская экономика выглядит так, будто она «вывернута наизнанку» (Там же, с. 144).
Авторы определяют российский тип экономики как бюджетный (он подробно анализируется в гл. 3). Российская «бюджетная» экономика является органической частью мировой глобальной системы.
При осмыслении мировой глобальной системы авторы прибегают к концепции контуров американского экономиста Х. Мински (Мт8ку, 1993). В соответствии с ней «глобальная денежная экономика (и соответствующая валютно-денежная форма стоимости) формирует в странах два контура, представленных» двумя оборотами: 1) финансово-денежных рынков во главе с Большим банком (системой банков и других кредитных учреждений); 2) валютно-денежных рынков во главе с Большим правительством (предполагается формирование госбюджета и внебюджетных финансовых фондов)» (Евстигнеева, Евстигнеев, 2010, с. 158-159).
Как показывают авторы, контуры служат конструктивным базисом формирования в глобальной экономике двух взаимосвязанных потоков развития, которые называются в работе двумя глобальными типами экономического роста - инфляционным и дефляционным. Инфляционный основан на бюджетном потенциале с центробанком в качестве главного регулирующего рыночного института (Россия), а дефляционный - на кредитном потенциале с фондовым рынком в качестве главного регулятора (США).
После анализа глобальных типов экономического роста авторы останавливаются на двух ошибках мирового сообщества. Первая: «совершенно неверно, что правильное - это всегда очевидное». Применительно к мировому финансовому кризису означающая, что считать его финансовым кризисом ошибочно, поскольку на самом деле «мировой финансовый кризис - это кризис денежного капитала». Вторая ошибка «носит идеологический характер», восходящий к парадигме неолибе-
рального государства. Общество должно осознать, что «выход из мирового финансового кризиса не есть коррекция функционирования неолиберальной экономической и политической системы», и что, как свидетельствует кризис, «экономика достигла своего потолка и требует отказа от линейной модели точечной и стихийной самоорганизации рынка и перехода к системной нелинейной, синергетиче-ской модели» (Там же, с. 172-173).
Далее авторы книги описывают пути выхода из мирового финансового кризиса, характеризуя выход как проблему единства инфляционного и дефляционного типов экономического роста (гл. 4).
Завершается раздел (а вместе с ним и книга) исследованием ментальности как экономико-синергетического феномена (гл. 5). Сам феномен раскрывается в трех аспектах: 1) ментальность в контексте социально-политических и общекультурных предпосылок становления и функционирования синергетической экономики; 2) роль и место экономической синергетики в формировании нового либерального общества и новой мен-тальности; 3) участие ментальности в самоорганизации рынка.
В соответствии с этими аспектами мен-тальность трактуется как единство мировоззрения, социально-политических и моральных традиций. Авторы вслед за Ясиным (Ясин, 2003, с. 21) приходят к выводу, что «рано или поздно новая рыночная практика породит новую ментальность» (Евстигнеева, Евстигнеев, 2010, с. 245). Соглашаясь с Е.Г. Ясиным, что «процесс рыночной трансформации должен включать и сознательную политику формирования ментальности», авторы делают две оговорки. Первая относится к тому, что затяжной по сути процесс изменения ментальности через рыночную практику относится к линейному миру. Применительно же к экономической синергетике с ее принципиальной нелинейностью «сознание должно формироваться, начиная не с азбуки, а прямо с обращения к сложным текстам». Общественное сознание активно воздействует на отдельного человека,
поскольку навязывает ему видение «через очки системной рыночной практики», не сводимой к простой рыночной практике. В результате «соединение таких свойств рынка, как системность и массовость, само по себе резко меняет общественное сознание, делая для него интересной и вдохновляющей коммуникативную практику». Необходимость в другой оговорке вызвана слишком прямолинейным соединением у Е.Г. Ясина ментальности и православия, что вызывает у авторов сомнение, но не в смысле содержательной постановки вопроса, а в степени и форме «соединения неопределенного состояния ментальности в настоящее время с традициями православного мировоззрения» (Там же, с. 246).
Авторы, справедливо полагая, что «вряд ли нужно специально доказывать, что в рыночной макроэкономике не может действовать примитивный конкурентный рынок», приходят к примечательному выводу (и это составляет вторую оговорку) о роли и месте экономической синергетики в формировании нового либерального общества и новой ментальности. Оказывается, ее уникальность «проявляется в том, что ментальность общества в целом и отдельного человека становится не дополнительным по отношению к экономике социальным феноменом, а обязательным экономическим компонентом социально-экономической системы» (Там же, с. 248).
Изучая проблему ментальности в аспекте ее участия в рыночной самоорганизации общества, авторы определяют ее в качестве экономического феномена, отражающего «антропологический подход к исследованию экономики синергетического типа». Иными словами, они видят «в синергетике культурную цивилизаторскую функцию защиты человека, общества и природы», что объясняется снятием в развиваемой ими теории противостояния «человек - субъект». И хотя авторы трактуют экономическую синергетику как теорию «социально-экономических отношений людей живых, мыслящих, наделенных разным мировоззрением, характером и волей» (Там же, с. 245), с чем нельзя не согласиться, этот тезис
остается, как нам представляется, до конца не раскрытым.
Возвратимся вновь к ранее отмеченной логике двух (возможно, несколько утрированных) подходов, которые можно с определенной долей условности назвать подходами Зан-га и Евстигнеевых. Суть которых может быть выражена (что и было сделано выше) в формулах: «от синергетики - к экономике» и «от экономики - к синергетике» соответственно.
Если в рамках логики первого подхода (синергетической экономики) можно использовать арсенал разработок из различных областей науки применительно к экономике, то в рамках логики второго подхода (экономической синергетики) требуется применить или распространить наработки одной из областей знания (экономики) на многие сферы научного знания (синергетику как междисциплинарную науку). В таком понимании задача второго подхода становится намного сложнее первого, особенно в связи с «болезнью» (Modern economics is sick (Blaug, 1997)) и продолжающимся кризисом экономической теории (Полтерович, 1998) и, как следствие, невозможностью предложить четкие и недвусмысленные понятия - доступные для восприятия коллегами из смежных (и не только) областей науки и знания.
Понимая или чувствуя, что путь от экономики к синергетике долог и тернист (вспомним их же слова о «первых шагах экономической синергетики»), авторы суживают понятийное пространство своих построений: экономика -рыночная, социум - христианский, мир глобализации - американо-европейский, институты -романо-германские и англосаксонские. В таком контексте понятны безапелляционные утверждения авторов относительно «универсальности рыночной экономики», «универсализма глобализации», «либерализации как знакового явления культуры постмодернизма» - во всех этих и подобных случаях экономика сведена к формуле «здесь и сейчас», причем так, словно остального мира - вне христианства и рынка, да и Европы с Северной Америкой - и вовсе не существует. Тактика подобного подхода понятна, но она скорее искажает, чем проясняет
авторский замысел, внося непредвиденные корректировки в стратегию построения теории экономической синергетики, мыслимой изначально - иначе не стоило бы браться за такое сложное предприятие - как универсальная. В итоге противоречие между универсальностью задуманной стратегии и сингулярностью реализуемой тактики приводит если и не к снижению ценности работы, то к необходимости особой избирательности и изобретательности со стороны читателей. «Не выплеснуть с водой младенца» - вот что требуется от читателя. На этом стоит особо остановиться, поскольку, как показало обсуждение доклада Евстигнеевых в ИЭ РАН, даже такой подготовленный читатель и авторитетный ученый, как В.Н. Лившиц, сделал вывод, что «если слово "синергетика" выкинуть из текста доклада (цитирую: "лучшее из того, что я слышал за последнее время" -Б.Е.), ничего не изменится»3.
А как быть читателю, пусть и добросовестному, но не столь продвинутому и терпеливому? Думается, авторы продолжат работу в направлении, способствующему большему продвижению своего замысла и, как следствие, лучшему пониманию читателем элементов экономической синергетики. Стоило бы обратить внимание на решение следующих вопросов.
Во-первых, не следует искусственно суживать авторскую позицию по отношению к объекту и предмету исследования. Сила си-нергетической экономики состоит как раз в том, что она позволяет подойти к экономике с самых широких позиций благодаря привнесению в нее идей и понятий, выработанных в различных областях науки. Соответственно и сила экономической синергетики должна быть не меньше, и заключаться она должна, как нам видится, в приложении к синергетике общих понятий, выработанных экономистами - теоретиками и практиками - на протяжении веков
3 Из выступления В.Н. Лившица на обсуждении доклада Л.П. и Р.Н. Евстигнеевых «Ментальность как категория экономической синергетики» (Москва, Институт экономики РАН, 22 апреля 2010 г.).
и в различных странах, регионах, социумах и научных школах. Только в таком случае может быть обеспечена общность категориально-понятийного аппарата и мышления, позволяющего претендовать на универсальный характер формируемой - пусть во многом и интуитивно, методом проб, ошибок и озарений - теории.
Во-вторых, атрибут «экономический» применительно к синергетике должен быть по определению не только «экономическим», или не просто узко экономическим, он должен нести в себе черты социума, в котором разворачивается экономическое действие, и институциональной среды, воздействующей на экономику как таковую и - в свою очередь -испытывающую на себе его обратное влияние. В расчет должны приниматься различные формы экономического взаимодействия - рыночного, планового, племенного (построенного на дарении), конкурентного, кооперативного, смешанного. Религия, один из основных общественных институтов, доставшихся нам в наследство, не должна быть редуцирована только до христианства (которое само имеет множество оттенков), более того, и отрицание религии также должно иметь право на существование. Такова сложная реальность, в которой мы живем. И теория, претендующая на роль универсальной, должна быть адекватной этой (отличающейся к тому же большим разнообразием явлений) реальности. Этот вывод особо актуален применительно к «становлению российской экономики как синерге-тической системы», редукция которой (если проект экономической синергетики будет реализован) до одной составляющей - религиозной конфессии, или регионального образования, или социальной страты, или этнической общности, или партийной группы, etc. - чревата серьезными искажениями и перекосами со всеми вытекающими последствиями.
В-третьих, говоря о ментальности, об общественном сознании, авторы неявно исходят из того, что оно - если вопрос о существовании общественного сознания, который, собственно, и не рассматривается, оставить в стороне - едино и стабильно. Такое допуще-
ние возвращает нас к дискуссиям, более чем тридцатилетней давности и к непреодолимым проблемам, с которыми столкнулись сторонники общего равновесия, когда выяснилось, что единственность и стабильность гарантированы лишь при наличии весьма строгого ограничения - предположения о «поведении общества как целого, словно оно является единым индивидом» (Hodgson, 2007, р. 8). Попытки решения проблем неединственности и нестабильности привели к раздроблению проекта построения экономики общего равновесия и к исследованиям формирования микроскопических оснований экономики (Kirman, 1989; Rizvi, 1994).
Если к этому добавить также достижения не только современной, по преимуществу неортодоксальной, экономики, но и, например, связанной с нею социологической (Гидденс, 2005) и философской (Searle, 1995) мысли, то вполне естественно будет пожелать Евстигнеевым в дальнейших исследованиях учесть сложное устроение общества (и его сознания, каковым бы оно ни было) и включить в анализ стратифицированное общественное сознание, тем более что только такая постановка и может быть адекватна реалиям современной России, лишь она способна отражать сложившиеся в стране условия.
В-четвертых, необходимо прояснить все вопросы, связанные с типом «экономико-синергетического» человека. Каким он должен быть? Каким должно быть его поведение? Поскольку теория Евстигнеевых находится в стадии формирования, необходимо заложить в ее фундамент постулаты человеческого поведения, которые описывает эта теория. Чтобы лучше понять (и на основании этого высказать свои рекомендации и пожелания) позиции авторов экономической синергетики, обратимся к другому автору - Зангу, к его си-нергетической экономике (в плане осмысления динамики человека) в качестве исходного пункта размышлений.
Человеческая жизнь, как справедливо признает Занг, «чрезвычайно сложна для осмысления», тем не менее ее отдельные аспекты, например «поведение человека в из-
менчивой окружающей среде», можно описать, притом с помощью всего нескольких ключевых слов (переменных): «сложность поведения берет начало во взаимодействии этих ключевых элементов плюс вариации окружающей среды» (Занг, 1999, с. 284). Занг вводит две группы переменных - отношений и поведения. Обозначим через x вектор переменных, характеризующих отношения, например, к деньгам, любви, дружбе, труду. Это медленные переменные. Экономистам, в отличие от философов (и, быть может, добавляет Занг, художников), они не интересны, и их можно считать постоянными. Объектом экономического анализа обычно становятся такие переменные, как выбор предметов потребления, распределение времени, заработная плата, выбор места жительства и качества жилья и др. Это быстрые переменные, обозначим их вектор через y. Динамическое поведение человека предположительно можно описать следующими уравнениями:
dx/dy = sfx, y, t) и dy/dt = g(x, y, t),
где s - малый параметр, t - время, аf и g - подходящие непрерывные функции. Параметр, названный для простоты малым, служит мерой скорости установления экономических переменных. Экономисты не только по-разному трактуют эти скорости - они разнятся по странам и напрямую определяются господствующим в них экономическим строем, институциональной системой, в рамках которой протекает экономическая деятельность.
Хотя первое уравнение привлекает большее внимание философов, а второе - экономистов, их позиции могут совпадать. Так, в устойчивой системе «краткосрочный анализ экономиста и долговременное исследование философа имеют основания считаться справедливыми», поскольку «в краткосрочном масштабе вполне приемлемо рассматривать переменные «отношений» как постоянные величины, а в долговременном можно пренебречь переменными «поведения». «В неустойчивой - проблема становится весьма тонкой» (Занг, 1999, с. 285-286).
Авторы синергетической экономики -как экономисты и одновременно философы (и художники, во всяком случае, слова) - держат в поле зрения различные горизонты времени и типажи человека. Их теория, по авторскому замыслу, будет зиждиться на триедином типе человека как: 1) физического лица, 2) социального субъекта и 3) духовной личности. Построение такого «синергетического» человека и инкорпорирование его в теорию представляется задачей сколь похвальной, столь и трудно осуществимой. Нельзя сказать, что они не замечают проблем. Более того, они предлагают меры, направленные на формирование такого триединого типа человека, включающие создание условий: 1) для оживления статуса физического лица (проблема этни); 2) жизни человека как социального субъекта, как действующего или потенциального члена гражданского общества; 3) формирования инфраструктуры существования человека как духовной личности (Евстигнеева, Евстигнеев, с. 250-252).
И все же червь сомнения нас гложет. Если даже и удастся на практике вывести приятного во всех отношениях «синергетиче-ского» человека (во что верится с трудом), то вопрос, как быть с его теоретическим (не просто статическим, но и динамическим, а тем более - синергетическим) представлением, остается для нас открытым.
В-пятых, следует более четко определить понятие «энтропия» применительно к экономической синергетике. Последняя, по замыслу авторов, намного сложнее организована и соответственно нуждается в более адекватном представлении. Открытые сложные системы, к которым, несомненно, относится экономика Евстигнеевых, осуществляют обмен с окружающей средой, причем как энергией, так и энтропией. Но проблема в том, что оперировать понятием «энтропия» в духе классиков -Больцмана, Гиббса, Шеннона - может оказаться недостаточно для передачи сути явлений, происходящих в такой экономике. Еще Хакен отмечал, что наиболее характерным свойством самоорганизующихся систем является интенсивный обмен информационной энтропией с
окружающей средой (Хакен, 1991). По сути дела, он близко подошел к формулированию понятия, которое позже изучил и сделал достоянием научной (и не только физической) общественности наш соотечественник А.Г. Башкиров.
Речь идет об энтростате (энтропийном или информационном термостате), взаимодействие с которым является одним «из условий самоорганизации сложной системы». «Можно предположить, что взаимодействие с энтростатом порождает флуктуации информационной энтропии системы, подобно тому как взаимодействие с обычным термостатом порождает флуктуации энергии». Существенный результат этого взаимодействия состоит в том, что «система не может достигнуть состояния термодинамического равновесия, которое характеризуется максимумом энтропии Гиббса-Шеннона», которая в свою очередь получена «простым усреднением энтропии Больцма-на» (Башкиров, 2007, с. 31-33). В концептуальном отношении значение предложенного Башкировым обобщения термодинамики для синергетических систем трудно переоценить. Свободная от крайностей редукционизма и холизма (если угодно, методологического индивидуализма и методологического коллективизма), в одинаковой степени непригодных для методологического представления сложных систем, включая экономику как синергетиче-скую систему, его концепция позволяет дать их адекватное описание на основе «полного признания универсальности второго начала термодинамики» (Башкиров, 2007, с. 18).
В-шестых, формируемая теория, как следует из анализа книги, имеет скорее нормативный, чем позитивный характер. Иначе говоря, она базируется не столько на существующих реалиях, сколько на постановочных идеях: им еще предстоит осуществиться, стать, проявиться. Понятно, что опора на несуществующую реальность делает позиции авторов уязвимыми перед критикой. Но таков был их выбор, таким было существо их замысла. В определенном смысле такую реализацию идеи можно сравнить с претворением в жизнь
проекта «бытия как отсутствия», но в отличие от Жака Деррида, выявляющего «отсутствие» в следах прошлого, авторы пытаются его нащупать в будущем.
В результате авторская телеология приводит авторов к поиску зачатков будущего в настоящем, к попытке обозначения и в силу этого конструирования контуров будущего. Такая попытка, помимо прочего, может реально поспособствовать выходу «из сложившегося критического состояния экономической теории и практики» на основе переноса «акцента с бытия-присутствия на бытие-отсутствие». Философское обоснование такого подхода нам видится в понятии sous rature, разработанном первоначально Мартином Хайдеггером, подхваченном и развитым затем Жаком Дер-ридой (Derrida, 1967), при условии его приспособления к потребностям экономической теории, претендующей на описание явлений нелинейного мира. Служащие для его обозначения слова, являющегося «неадекватным, но необходимым» (inadequate yet necessary). Их описывали как «типографическое выражение деконструкции» (typographical expression of deconstruction) (Taylor, Winquist, 2001. P. 113).
Смысл таких «самостирающихся» понятий, с помощью которых прочерчиваются избегающие окоченения и абсолютизации следы и траектории, заключается в следующем. Поскольку мысль об отсутствующем объекте вступает в противоречие с мыслью как испытанием, переживанием чего-то в настоящем, то требуется выйти на иной уровень теоретического экономического мышления, для чего нужен некий обобщенный опыт иного рода. Поскольку отсутствие как объект является трудным не то что для изучения, но и для понимания, исследователь должен искать следы отсутствия - наброски нереализованного (или не вполне реализованного) присутствия. Такой подход неточен, но он необходим, и, коль скоро это так, он реализуется в исследовательской практике, но в силу неточности его реализация стирается (Ерзнкян, 2000).
В-седьмых, естественную увязку синергетики с кластеризацией, что имеет, несомнен-
но, важное прикладное значение, следует в теоретико-методологическом плане уточнить и углубить. Кластеры (не пространственные, а именно инвестиционные территориальные -в авторской терминологии) являются, по мысли Евстигнеевых, «институтом реализации двух статусов индивида - физического лица и социального субъекта (члена гражданского общества)». Мысль интересная, хотя ставить знак равенства между индивидом как членом социума и индивидом как членом гражданского общества не вполне корректно.
Далее, утверждение о способности кластеров «удерживать рынок от развала» (в силу того, что они выступают «базисной институциональной структурой формирования двух трансакций - ценовой и правовой»), «даже если рецессия достигает уровня экономического или социального дна», нуждается в обосновании. Ссылка на то, что «кластеры служат центрами притяжения не только местных и региональных рынков, но и индивидуальной хозяйственной деятельности», а также некоторые дополнительные соображения авторов (Евстигнеева, Евстигнеев, 2010, с. 260-261), хотя и выглядят вполне созвучными здравому (в рамках образа мыслей, присущих экономической синергетике) смыслу, но на роль обоснования не подходят. Точнее, не вполне подходят, поскольку вне поля внимания остается большое число факторов, которые влияют на эффективность формирования и функционирования кластеров в России.
В-восьмых, хотелось бы пожелать авторам смоделировать свою концепцию и выявить ее стороны - как сильные, так и слабые, чтобы выяснить объем понятийно-категориального аппарата - избыточный ли он или недостаточный, чтобы, наконец, сделать ее понятия и категории более четкими - как для себя, так и для научной общественности. Такая модель -желательно формализованная, хотя способы и степень формализации не столь и важны, главное, чтобы в ней были бы отражены наиболее существенные черты авторской концепции - может продвинуть авторов к построению желаемой теории.
Вместо заключения и в продолжение темы отметим, что не исключено также, что на этом пути авторы получат неожиданные результаты, возможно, даже нежелательные. Однако, как говорится, отрицательный результат - тоже результат. Но возможный негатив в будущем по сравнению с масштабностью поставленной ими задачей уже сейчас - в настоящем - впечатляет своим позитивом: она раздвигает пределы нашего знания и сознания, будоража нас новыми, пусть во многом и спорными, но открывающими иные горизонты, мыслями и гипотезами. И в этом, как нам кажется, - главная ценность книги, в которой ее авторы, Людмила Петровна и Рубен Николаевич Евстигнеевы, обозначили пусть неблизкий и тернистый, но вполне различимый путь, ведущий к теории (взамен или в развитие синергетической экономики) и практике (работники государственного аппарата - в числе первых, которым адресована книга) экономической синергетики.
Литература
Башкиров А.Г. Самоорганизация и второе начало термодинамики. Челябинск: MPI, 2007. Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории струк-
турации. М.: Академический Проект, 2005. Евстигнеева Л.П., Евстигнеев Р.Н. Экономика как синергетическая система. М.: ЛЕНАНД, 2010. Ерзнкян Б.А. Экономика «sous rature», или экономика «реализма в квадрате» // Тезисы докладов Всероссийской конференции «Экономическая наука современной России». Ч. II. Москва, 2830 ноября 2000 г. М.: ЦЭМИ РАН, 2000. Ерзнкян Б.А. Институциональная реальность социально-экономических систем и концепция институционального человека // Эволюционная теория, инновации и экономические изменения. VI Международный симпозиум по эволюционной экономике, г. Пущино, Московская область, 23-24 сентября 2005 г. М.: И» РАН, 2006. Занг В.-Г. Синергетическая экономика: Время и перемены в нелинейной экономической теории. М.: Мир, 1999.
Лебедев В.В., Разжевайкин В.Н. Предисловие редакторов перевода // Занг В.-Г. Синергетическая экономика. М.: Мир, 1999. С. 5-9.
Полтерович В.М. Кризис экономической теории // Экономическая наука современной России. 1998. № 1. С. 46-66.
Уильямсон О.И. Экономические институты капитализма: фирмы, рынки, «отношенческая» контрактация. СПб.: Лениздат; CEV Press, 1996.
Хакен Г. Синергетика. М.: Мир, 1980.
Хакен Г. Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах. М.: Мир, 1985.
Хакен Г. Информация и самоорганизация. М.: Мир, 1991.
Ясин Е.Г. Модернизация экономики и система ценностей // Вопросы экономики. 2003. № 4.
Blaug M. Ugly Currents in Modern Economics // Options Politiques, 1997. Vol. 18. № 17. Pp. 3-8. Reprinted in: Uskali Maki (ed). Fact and Fictions in Economics: Models, Realism and Social Construction. Cambridge University Press, 2002.
Derrida J. De la grammatologie. P.: Minuit, 1967.
Hodgson G.M. Evolutionary and Institutional Economics as the New Mainstream? // Evolutionary and Institutional Economics Review. 2007. Vol. 4. № 1. P. 7-25.
Kirman A.P. The Intrinsic Limits of Modern Economic Theory: The Emperor Has No Clothes // Economic Journal (Conference Papers). 1989. №. 99. P. 126-139.
Minsky H. The. Financial Instability Hypothesis. Working Paper № 74. The Jerom Levy. Aldershot: Economics Institute, 1993.
Rizvi S.A.T. The Microfoundations Project in General Equilibrium Theory // Cambridge Journal of Economics. 1994. Vol. 18. № 4. P. 357-377.
Searle J.R. The Construction of Social Reality. L.: Allen Lane, 1995.
Taylor VE., Winquist C.E. Encyclopaedia of Postmodernism. L.: Taylor & Francis, 2001.
Williamson O.E. Markets and Hierarchies. Analysis and Antitrust Implications. N.Y.: Free Press, 1975.
Williamson O. Transaction Cost Economics and Organization Theory // Industrial and Corporate Change. 1993. Vol. 2. № 2. P. 107-156.
