CC BY
136
Вестник Челябинского государственного университета. 2015. № 19 (374). Философия. Социология. Культурология. Вып. 37. С. 60-69.
человек, /с / л
общество,
культура тж; л \
УДК 34.01
ББК 67
Н. А. Хренов
ОТ ФИЛОСОФИИ ИСКУССТВА К НАУКЕ О КУЛЬТУРЕ
В какой мере философия в современной ее форме способна позитивно влиять на развитие современного искусства, всей художественной культуры? Каким потенциалом обладает философия для совершенствования всего комплекса гуманитарных наук, всей гуманитарной сферы, в том числе искусства? Будем обозначать сферу искусства и всей художественной культуры с помощью философского концепта.
Ключевые слова: культура, философия, преобразование, переход, искусство.
Имея намерение представить науку о культуре в центре всей системы гуманитарных наук, что, как представляется, выражает суть современной ситуации в длительной истории дифференциации и интеграции наук, начнем с философии, не сдающей своей определяющей для этой сферы позиции вплоть до сегодняшнего дня. Тем более, как справедливо доказывает В. Межуев, идея культуры впервые возникла именно в философии, точнее, в классической философии, в границах которой стало определяться и все мировосприятие модерна.
Почему приходится ставить вопрос о совершенствовании методологии гуманитарных наук? Потому, что имеются сигнаны, свидетельствующие о кризисе этой методологии. Вот, например, автор книги «Бегство от реальности в гуманитарных науках» И. Шапиро констатирует, что в эпоху исчерпанности научных парадигм и углубления специализации произошел «полный отрыв академических дисциплин, составляющих гуманитарные науки, от объектов их изучения» [13]. В истории науки это время от времени случается и это естественно. Наша сегодняшняя ситуация - не исключение.
С другой стороны, неплохо бы уяснить смысл сказанного К. Леви-Стросом: XXI в.
будет веком гуманитарных наук или его вообще не будет. Следует укреплять, углублять и расширять гуманитарную сферу, это касается, прежде всего, философ™, именно она предшествует всем остальным наукам и из нее эти науки выходят. Можно на философию смотреть с прагматической точки зрения, то есть с научной, а под наукой понимать естественные науки, призванные способствовать цивилизаци-онному прогрессу и акцентировать внимание на прикладных функциях науки. Можно на нее смотреть и с иной точки зрения, чуждой всякому интересу, всякой выгоде и пользе, а, следовательно, с точки зрения кантовского и шилле-ровского понимания. Каждый из этих ракурсов актуален. Служителям гуманитарного цеха, наверное, ближе вторая позиция. Ни в коем случае не следует жертвовать вторым подходом. Наоборот, хочется видеть в нем средство выживания людей и улучшения их жизни, что вообще-то является функцией всей культуры.
В сегодняшней России многие чрезмерно увлеклись культом пользы. Если в России реабилитирован капитализм и рынок, то отсюда повсеместное требование пользы. Предпринимательское сознание, способствуя утверждению общества потребления, «надевает» человеку своеобразные очки, сквозь которые он на-
чинает воспринимать мир. Так смотрят на мир сегодня и некоторые чиновники. Очень бы не хотелось их ориентации отождествлять с государством в целом.
Все же приходится констатировать, что первая, то есть утилитарная тенденция начала многое определять. Отсюда новые установки по отношению к философии, к гуманитарным наукам, да и ко всей гуманитарной сфере. Существует угроза ее недооценки. Развернувшийся в последние десятилетия в России предпринимательский бум стал диктовать жесткие условия функционированию науки, особенно гуманитарной. Государственные ведомства оказываются в зависимости от ори-ентаций предпринимателя и его отношения к жизни. Это отношение весьма утилитарно. Но это рискованная ситуация, и следовало бы понять, что общество в этом случае теряет, а что приобретает. И уже не только государство, но и общество должно включаться в обсуждение этих вопросов. И если мы в каких-то сферах проигрываем, то не является ли причиной этого ситуация в гуманитарной сфере? Кому как не гуманитариям об этом размышлять.
Новые установки явно не соответствуют уже утвердившейся в России традиции, многое определявшей в годы советской власти. Ситуация в гуманитарных науках явно похожа на кризис. Но это не кризис науки, а кризис ее социального функционирования, который с помощью так называемой оптимизации может лишь усугубляться. Намечается тенденция применения к гуманитарным наукам того же критерия, что и к наукам естественным. И растворить смысл гуманитарной науки в цивилизации с ее утилитарными установками.
Не свидетельствует ли это о том, что мы возрождаем западный комплекс, давно изжитый самим Западом. Запад - самая динамичная в мире культура. Ментальность западных народов в какой-то степени соответствовала и культивированию динамизма, и ритмам модернизации. Неслучайно эти народы считают себя продолжателями античности. Ведь западный человек относится к миру как к хаосу, а к себе как к культурному герою, способному этот хаос преодолеть. Этот подход возник в античности, что в свое время развело античность с восточным миром, в котором отношение к миру не было связано с хаосом. На Западе не вникли в предостережение Лао-цзы о том, что, начав действовать, чтобы преодолеть хаос, человек способен внести в этот мир еще больший
хаос. Хорошо бы нашим оптимизаторам это усвоить [1].
Однако нельзя утверждать, что кризис философии можно свести к социальному функционированию философии. Эта острая проблема возникла не вчера. Кризис философии - перманентная для XX в. тема. Философию, а вместе с ней и философию искусства, то есть эстетику хоронят уже давно. Хочется коснуться этого вопроса в связи с опытом современного искусства. Из более поздних идей, касающихся отношений между философией и искусством, можно было бы выделить суждения лидера концептуализма Джозефа Кошута, изложенные им в работе «Искусство после философии». В ней по поводу философии Д. Кошут утверждает: «Складывается впечатление, что ей сказать больше нечего» [9], то есть философии сказать нечего.
По мнению Д. Кошута, философия в ее гегелевском варианте имела смысл лишь в XIX в. Результатом влияния Г. Гегеля стало то, что большинство современных философов на самом деле весьма немногим отличаются от историков философии. Это своего рода библиотекари истины. По мнению Д. Кошута, до XX в. философия сливалась с наукой, и это придавало ей смысл. «Подчас близость философии и науки, — пишет он, - была столь велика, что ученый и философ оказывались одной и той же персоной» [9. С. 544]. Под углом зрения истории философии как истории преимущественно науки написана «История западной философии» Б. Рассела. Но наука в XX в. оказалась слишком самостоятельной. Она опередила философию, оторвалась от нее. Философия осталась в прошлом. В Новое время статус философии остается еще высоким. Потому, что он явился следствием разрыва философии с религией и некоторое время сохраняющегося единства философии и науки.
Но эта эпоха закончилась. А что же началось? Вот заключение Д. Кошута: «XX столетие открыло такое время, которое может быть названо «концом философии и началом искусства» [9. С. 545]. И вот окончательный вывод: «В данный период существования человека искусство, быть может, единственное (после философии и религии) дерзание, удовлетворяющее то, что в иные времена называли «человеческими духовными потребностями» [9. С. 555].
Как мы убеждаемся, суждения одного из лидеров концептуального искусства Д. Кошу-
та касаются известной проблемы - соотношения философии, с одной стороны, с наукой, с другой, с искусством. Он затрагивает именно этот аспект философского знания, абсолютизируя одну сторону и делая неверные выводы.
Как свидетельствует история, по этому поводу единства в философском сообществе не было. Одни сближали философию с наукой, другие - с искусством. И у тех, и у других была доля истины. Так, И. Кант представляет первую тенденцию, и с этим связана его реформа в философии, соответствующая имеющему место в XVIII в. культу естественных наук. Например, позднее Н. Бердяев представляет уже вторую тенденцию, которая близка Шеллингу и Шопенгауэру.
Вот как, например, Н. Бердяев в начале XX в. констатирует обозначившуюся тенденцию в философии, связанную с ее превращением в науку. «Мечта новой философии - стать научной или наукообразной. Никто из официальных философов не сомневается серьезно в верности и законности этого стремления во что бы то ни стало превратить философию в научную дисциплину, - пишет он. - Философия вечно завидует науке. Наука - предмет вечного вожделения философов. Философы не смеют быть самими собою, они хотят во всем походить на ученых, во всем подражать ученым. Философы верят в науку больше, чем в философию, сомневаются в себе и в своем деле и сомнения эти возводят в принцип» [2].
Ну, а какова позиция самого Н. Бердяева? Она весьма категорична. Вот его формула: «Философия ни в каком смысле не есть наука и ни в каком смысле не должна быть научной» [2. С. 271]. Но если философия - не наука, то что же она такое? Здесь у философа тоже полная ясность: «Философия есть искусство, а не наука».
В качестве одного из аргументов Н. Бердяева в защиту такой позиции выдвигается значимость личности философа, что соответствует статусу личности в искусстве. Философия для Н. Бердяева предстает искусством потому, что на ней запечатлевается личность творца не менее, чем на поэзии и живописи («На истории философии столь же отпечатывалась индивидуальность ее творцов, как и на истории искусства» [2. С. 264].
Просто удивительно, как постмодернисты Ж. Делез и Ф. Гваттари позднее будут солидарны с Н. Бердяевым. Так, представляя философию как творчество концептов, они конста-
тируют то, что эти концепты «всегда несли и несут на себе личную подпись» [5].
Вообще, тенденция сближения философии с искусством близка романтизму. Вот как, например, Ф. Шеллинг осмысляет близость философии и искусства. «Если бы кто-нибудь пожелал предложить вопрос, как возможно, что философия, витая над истиной, добром и красотой, все же носит характер науки и превыше всего для нее истина, - пишет он, — то нужно было бы отметить, что определение философии как науки есть только формальное ее определение. Она есть наука, но такого рода, что в ней есть истина, добро и красота, а потому наука, добродетель и искусство проникают друг в друга; итак, в этом отношении философия в то же время есть не наука, но нечто общее науке, добродетели и искусству; в этом ее важное отличие от всех прочих наук. Математика, например, не выдвигает никаких особых нравственных требований. Философия требует характера, и притом характера определенной нравственной высоты и энергии. Равным образом философия немыслима в отдалении от всякого искусства и познания красоты» [14]. Романтизм - это тоже Новое время, но он является альтернативой модерну в понимании Ю. Хабермаса.
В данном случае есть необходимость в уточнении позиции И. Канта, что философию в понимании ею своей миссии, особенно во втором ее смысле, сильно продвинуло. Это открытие Канта трансформировалось в специальную дисциплину, а именно, в эстетику.
Приведенные суждения Д. Кошута позволяют напомнить о внутрифилософской оппозиции, возникшей в истории давно. Культурологам понятно, что за этим несходством в понимании философских подходов все же скрывается несходство в типах культуры, которые в истории постоянно друг друга сменяют. Один тип культуры развивается на основе логоса или рациональности, что происходит в эпоху и античного, и позднее европейского Просвещения, а другой - на основе мифа, мистики, вообще сверхчувственного, трансцендентного, что получило оформление в эпоху эллинизма в неоплатонизме, в культуре Средневековья, в западном романтизме, в символизме, в авангарде. И что присуще скорее Востоку.
Эта внутрифилософская оппозиция может быть истолкована на культурологическом уровне. Она истолкована, например, в системе социокультурной динамики П. Сорокина [12]. В ней выделяются постоянно возрождающиеся
и в истории чередующиеся культуры чувственного и идеадионального типа.
Можно считать, что в наше время развертывается кризис не философии, а только культуры чувственного типа. А, следовательно, и кризис той системы западного рационализма, в границах которого происходило становление и науки, и связанной с ней философии. Расцвет философии в это время обязан определяющему концепту раннего модерна - разуму.
То, что обычно называют эстетикой или философией искусства, а она появляется в середине XVIII в., возникает в границах культуры чувственного типа и несет на себе печать лишь этой культуры. Но почему-то принято считать, что это и есть универсальная эстетическая система и никакой другой не существует и существовать не может. Это и есть осужденный европоцентризм. Но такая система есть и, может быть, рождается в наше время.
Не случайно уже давно развертывается реабилитация таких форм знания, которые с эпохи Просвещения или модерна (концепция Ю. Ха-бермаса) активно вытеснялись на периферию, объявляли несуществующими или эксплуатировались массовой культурой. Этот процесс не исчерпывается чисто научным процессом. Он включен в трансформационные процессы культуры, в ситуацию смены культурных циклов. Судя по всему, эта смена находится еще в самом начале, и мы оказываемся неспособными ее осмыслить. Как справедливо утверждает Ф. Шеллинг, «То, что имеет место в самом начале процесса, приходит к ясности лишь в самом его конце» [14. С. 125]. Может быть, неспособность уловить этот процесс в наше переходное время и позволяет говорить о бегстве науки и, в частности, философии от реальности, о чем говорит И. Шапиро.
Так, Ю. Хабермас, например, утверждает, что для Г. Гегеля мифа не существует. Это, действительно, так. Г. Гегель в этом смысле повторил отношение Аристотеля к мифу, о котором Ф. Шеллинг писал: «Философ [Аристотель — Н. X.] также любит мифы ради того чудесного, которое в них содержится, и он не может время от времени не обращать свой взгляд на мифологию; однако то, что мифология представляется ему каким-то несовершенным фактом, из которого ничего нельзя вынести для науки, видно хотя бы уже из того, что он, чей ум великолепным образом охватывает все данное в опыте, никогда не помышлял о том, чтобы распространить свои
исследования на религиозные факты и явления» [14. С. 202].
Угасание мифа началось еще в античности, хотя этот процесс был осознан значительно позже. История с мифом вообще интересна. Но она позволяет глубже осознать связь философии с искусством. Миф все время противопоставляют логосу, забывая о том, что логос рождался в недрах мифа. Не случайно Ф. Кес-сиди не склонен резко противопоставлять мифологическое мышление рационально-логиче-скому. «Хотя в целом рационально-логическое мышление составляет противоположность мифосознанию, тем не менее, оно не лишено элементов образного (в том числе мифологического) мышления. И наоборот, образное (в том числе мифологическое) мышление содержит в себе элементы рационального, но последние не составляют «ядра» мифа, его сущности» [8].
Когда начинается кризис логоса, то развертывается реабилитация мифа. Она и развертывается в XX в. Я рад констатировать, что в Петербурге недавно были, наконец-то, изданы два тома философии мифологии Ф. Шеллинга. С Ф. Шеллинга начинается реабилитация мифа, что переходит затем к Ф. Ницше и символистам. Из мифологии сегодня активно черпает массовая культура. В большей степени реабилитация мифа развертывается в формах массовой культуры.
Когда в истории какой-либо науки возникает что-либо вроде кризиса, то ничто так не может помочь прояснить вопрос, как возвращение к генезису этой системы знания. Поставим вопрос так: почему эстетика или философия искусства появляется именно в ХУШ в.? Дело тут явно не только в начавшемся в эту эпоху культе разума и, следовательно, подъеме науки, претендующей даже на осмысление таких «темных» сфер, как искусство, но и в необходимости противостояния распространяющемуся в связи с капитализмом культом пользы. Уже в ХУШ в. Запад столкнулся с противоречием, которое сегодня в России снова актуально.
Осознание разрушительности модерна и модернизации нельзя связывать лишь с романтиками. А что же сами мыслители Просвещения как исходной точки модерна - разве они не задумывались над последствиями выпущенного им джинна модернизации? Еще как задумывались. Разве можно считать случайностью, что в самом конце ХУШ в. И. Кант одну из своих поздних работ посвящает философии искусства, то есть эстетике как одной из гума-
нитарных дисциплин? Судьба этой науки показательна для остальных гуманитарных наук. Великий И. Кант, совершивший реформу в философии, сблизивший философию и естественные науки, сделал также огромный вклад в гуманитарные науки. С его именем связано возникновение эстетики. Эстетика - новая наука. С ее появлением пространство гуманитарных наук расширилось. Аналогичная история сегодня происходит с культурологией. Однако мало кто задумывался над тем, почему на Западе вдруг занялись эстетикой. Появилась целая новая наука. Ведь если в какой-то период появляется новая наука, то это о чем-то говорит. Она возникает как реакция на потребность общества разрешить какое-то противоречие. Сегодня это повторяется с культурологией, предмет которой исчезает. В XVIII в. - с эстетикой.
Попробуем прояснить вопрос о времени возникновения этих двух наук. Наверное, обращение к эстетической проблематике было неожиданным даже для самого И. Канта. Ведь не случайно, что эту гуманитарную сферу он открывает ближе к завершению своей биографии. Но там, где эстетика, там и проблематика гуманитарных наук, в том числе культуры. Появление эстетики можно считать первым шагом в сторону пока еще не появившейся в то время культурологии.
Ответ на вопрос, почему эстетика возникла в XVIII в., поможет прояснить то, что сегодня происходит в России. Возникновение в свое время эстетики свидетельствует о необходимости отыскать сферу сопротивления расширяющемуся предпринимательскому буму с его культом пользы. У нас в России в последнее время многие негативные процессы списывают на счет чиновников. Но если смотреть на это взглядом социолога, то все-таки многое связано с реабилитацией в России и новым восхождением среднего класса. Процесс этот, естественно, позитивный, но неоднозначный. В него втягиваются и чиновники с их оптими-заторской рьяностью, становясь в некоторых случаях одновременно и предпринимателями. Сам же предпринимательский бум — выражение цивилизационного прогресса.
Было бы несправедливым выступать против активизации предпринимательского бума. Выступать следует лишь против перехлестов, против гипертрофии этого духа, что приводит к противоречию между культурой и цивилизацией. Когда-то культура и цивилизация были синонимами. Но уже Ж.-Ж. Руссо ощущал, что
это не так, занимая по отношению к цивилизации критическую позицию. Видимо, об этом успели забыть. Как бы призывы к модернизации не привели к забвению этой конструктивной линии в философской и культурологической мысли. Тогда и в самом деле начинает казаться, что гуманитарные науки с их пафосом человека как субъекта просто мешают окончательному утверждению общества потребления.
Возникновение эстетики - прямое следствие распространения предпринимательского духа и, соответственно, утверждения утилитарного взгляда на вещи. Эстетика культивировала антиутилитарный дух. Это атмосфера предпринимательского бума XVIII в. Говорят, что гуманитарные науки плохо вписываются и вообще не вписываются в рыночные отношения. Поэтому они и оказываются в такой ситуации. Но кто сказал, что они должны вписываться? Ведь они возникают в силу необходимости сопротивления утилитаризму и функционализму. В этом их миссия. Но дело не только в этом. Очень важно фиксировать то, что возникновение эстетики уже было первым шагом к открытию проблематики культуры. Вместе с проблематикой эстетики в истории возникает идея культуры. В последовательности появления разных наук существует логика. Пока специальной науки о культуре нет, проблематика эстетики уже эту науку предвосхищает. Культурологическая мысль впервые появилась в эстетической рефлексии.
Что же об этом свидетельствует? Какое основание мы имеем, чтобы утверждать, что эстетика явилась следствием предпринимательского бума, а, точнее, его негативных сторон? Это основание мы имеем потому, что предметом эстетики И. Кант, а затем и развивающий его идеи Ф. Шиллер сделал игровую стихию, а игровая стихия, как он доказывал, является синонимом свободы. Уже в момент появления философии искусства внимание сосредотачивается на игре. Эта проблематика возродится и в момент возникновения науки о культуре. Почему же игровая стихия выдвигается в эстетике на первый план? Что это означает? Для этих мыслителей игра представлялась бастионом против распространения утилитаризма. Это оазис человечности, средство преодоления отчуждения. Это свобода выражения самости человека, средство реализации того человеческого потенциала, которым наделила его природа, но который почему-то в государстве постоянно наталкивается на барьеры реализации. Это
противоядие превращения человека в функциональное существо, в вещь, в потребителя, наконец, в средство для бизнеса. Это, в конце концов, (вспомним в связи с этим К. Маркса с его ключевым словом «отчуждение», хотя оно им заимствовано у Г. Гегеля) средство преодоления отчуждения. Эстетика появляется, чтобы защитить человека от функционализма и утилитаризма. Позднее эту эстафету продолжит наука о культуре. Раз уж современная цивилизация без утилитарного духа существовать не может, то нужно хотя бы минимизировать его негативные последствия. И в форме эстетики человечество продемонстрировало сопротивление нарастающему утилитаризму. Такова реальность. Ощущение от опасности, которое вызывает цивилизационный прогресс и модернизация как выражение духа этого прогресса, вызывает опасения. Эстетика - это и есть познание и самопознание искусства как выражение духа игры, а не утилитарного интереса.
Запад разрешил противоречие, вызвав к жизни эстетику. Более того, на Западе эстетика вышла за границы просто науки в сферу жизни. Не утрачивая утилитарных, а значит, циви-лизационных ценностей, Запад вызвал к жизни и сохранил эстетические ценности. Он отыскал приемлемое отношение к личности. Поэтому западный стиль жизни сегодня оказывается столь притягательным (особенно для молодого поколения и для целых народов, устремившихся сегодня на Запад). Западом были смягчены и последствия бурного развития предпринимательского духа. Не без культивирования эстетической стихии. Возродив в эпоху оттепели идею эстетики, мы все же так и не смогли преобразить на эстетической основе нашу действительность. Что касается сегодняшнего дня, то мы «разрешаем» это противоречие постепенным свертыванием эстетики в высших учебных заведениях (разрешаем, конечно, в кавычках).
У М. Фуко есть интересные суждения по поводу причин появления в XIX в. таких наук, как социология и психология. Так, по его мнению, социология возникает как потребность понять, в соответствии с какими закономерностями развивается становящееся в Новое время общество, которое принято называть индустриальным обществом. С какими проблемами оно сталкивается и как их следует решать. Иначе говоря, как в изменяющихся условиях преодолевать хаос и то, что Э. Дюркгейм называл «социальной аномией».
Что вызывает философию к жизни? Ответ на этот вопрос позволит ответить и на другой сегодня нас волнующий вопрос: нужна ли сегодня философия? Если нужна, то почему нужна? Что она может помочь решить? Философия - это такая система знания, в которой можно фиксировать эмбрионы многих наук и научных направлений. В зависимости от потребностей общества в ней активизируется то грань, что ближе, например, естественным наукам, то грань, что ближе эстетике, искусству и так далее, о чем и свидетельствуют суждения Д. Кошута и что составляет суть гуманитарной сферы.
Случаются эпохи, которые делают актуальным обсуждение того, что долгое время не было предметом познания. Такое время переживаем мы. Речь идет о культуре как предмете познания. Сегодня это научное направление, предметом которого является культура, интенсивно развивается и утверждается как самостоятельное по отношению к философии. Но все равно до того, как появится наука о культуре, идея культуры впервые появляется в философии. Это убедительно проследил в своей книге В. Межуев [10].
Как известно, генезис философии все же связан с античным миром. Не будем повторять известные вещи, касающиеся того, что были эпохи, когда философия была разновидностью религии и разновидностью науки, не успев обрести полной завершенности и самостоятельности. Но что все-таки превратило философию в необходимость, подняло ее статус?
Представляется, что неизбежностью ее сделало: разрушение традиционных форм жизни и необходимость существовать в ситуации переходности к рационально планируемым и более совершенным (демократическим) формам жизни в греческих городах-полисах. Как известно, эти ситуации — это ситуации смуты и хаоса. И, наконец, необходимость преодоления тех человеческих свойств, которые мешали существованию в новых обществах, а значит, необходимость в обсуждении этических проблем, воспитания и совершенствования природы человека. Разве не эти проблемы обсуждаются в таких сочинениях, как «Государство» Платона и «Политика» Аристотеля? Все они стали актуальными в начавшееся динамичное осевое время, когда истина стала рассматриваться в соотношении с нравственностью. Это и стало предметом философии. Но это продолжает быть актуальным до сих пор.
В центре внимания утверждающей себя в античном мире философии оказались те проблемы, которые сегодня обсуждают политики, социологи, педагоги, юристы. Проблематика, ранее обсуждаемая исключительно в философии, раздробилась, дифференцировалась, предстала предметом разных самостоятельных наук. Наконец, появилась и выделилась в самостоятельную науку — культурологию. Дело в том, что дифференциация наук способствует превращению философского мышления в более прикладное и специальное мышление. Но это процесс не упраздняет интегративных процессов, которые и связаны с философией. Так что же на сегодняшний день остается в ведении философа?
Когда Ж.-П. Вернан в своей книге «Происхождение древнегреческой мысли» пытается разобраться в генезисе философии, он пишет: «София имеет своим предметом не всеобщий мир природы - рЬуз1з, а мир людей. Какие элементы его составляют, каковы его противоборствующие силы, как установить между ними гармонию, как объединить их с тем, чтобы состояние конфликта сменилось состоянием порядка в городе, - вот круг вопросов ее интересующих» [3. С. 60].
Высоко оценивая вклад милетской школы в древнегреческой философии, Ж.-П. Вернан пишет о возникшей в Милете первоначальной форме рациональности как реакции на социальный и политический опыт. «И действительно, в Греции разум с самого начала получил выражение, конституировался и сформировался именно в политическом плане. Социальный опыт стал у греков предметом позитивного размышления, ибо в полисе он подлежал публичным дебатам, аргументированному обсуждению. Закат мифа можно датировать с того момента, когда греческие мудрецы стали обсуждать социальный строй, попытались определить его суть, объяснить его в формулах, доступных пониманию человека, использовать для этой цели количественные представления числа и меры» [3. С. 157].
Нельзя забывать, что античная философия породила принцип диалога, который сегодня весьма востребован. Но ведь он рождался по мере утверждения более демократических форм жизни, параллельно переходу от дворца к площади, на которой могли высказываться самые разные идеи и точки зрения. Свое исследование Ж.-П. Вернан заканчивает таким выводом: греческий разум был устремлен на
воспитание, совершенствование и образование людей. Запомним это: не на зомбирование пропагандой и не на оглупление, что идет от утверждающего сегодня себя в России общества потребления.
После того, как мы уточнили функции философии, какими они были в момент возникновения и расцвета философии в греческом мире, разве можно утверждать, что все это нас уже перестало интересовать? Разве все это уже перестало быть актуальным? Реабилитация капитализма в России возвращает к тем же проблемам, которые человечество переживало и преодолевало и раньше. Более того, возникли новые и еще более острые проблемы. В восхождении среднего класса, которому не везло в нашей истории, мы усматриваем позитивный момент. С этим не поспоришь. Но в этом процессе есть и другая сторона, которая в силу каких-то причин пока не осознается. Давление предпринимательского бума возвращает к тому неприятию мещанского духа, который всегда казался не соответствующим русской культуре с ее православными корнями, что протестантской этике не соответствует.
Речь сегодня не идет только о разрушении не отвечающих духу времени типов социума и о переходных эпохах так эпохах радикальной смены социума. Речь также идет даже не только о сохранении тех надбиологических образований, которые и есть культура, уже давно находящаяся в опасности, о чем, например, пишет И. Хейзинга в своем сочинении «Затемненный мир». И что, кстати, прогнозировал еще в конце XIX в. Ф. Ницше. Сегодня речь должна идти даже о необходимости сохранения биологических, природных основ жизни, о чем писал Г. Гачев.
Обратимся к одной актуальной теме философствования: теме смуты и хаоса. Это тема войны, при обсуждении которой возникают вопросы и разрушения социумов, и разрушения культуры, и подрыва биологических основ жизни. В этом году, кстати, невозможно об этом не сказать, ибо прошло сто лет с начала первой мировой войны. Поскольку современная философия эту тему нередко обходит, то здесь-то и можно согласиться с мыслью И. Шапиро по поводу бегства от реальности в гуманитарных науках. Не думаю, что это тема только для обсуждения профессиональных военных и военных историков.
В самом деле, с некоторых пор мы постоянно находимся в ситуации накануне войны. Ло-
кальные конфликты могут послужить отправной точкой для планетарных столкновений. Распад большевистской империи сопровождается перманентными военными конфликтами. Мы и сегодня находимся накануне такого столкновения, которое грозит втянуть в себя все человечество. В XX в. человечество пережило две разрушительные мировые войны, унесшие жизни миллионов людей. То, что люди пережили в этих катастрофических ситуациях, получило выражение во множестве художественных произведений, в романах, в спектаклях, фильмах, даже в симфониях. Нельзя в связи с этим не упомянуть о двух романах «Жизнь и судьба» В. Гроссмана и «Прокляты и убиты»
B. Астафьева.
Заслуживает ли эта тема внимания философа? Несомненно. Хочется напомнить о почти забытой странице в истории философии -большом массиве работ русских философов, появившихся в начале первой мировой войны. Они печатались отчасти в журнале «Русская мысль», отчасти в специальной серии, издаваемой И. Д. Сытиным. Эта серия называлась «Война и культура» Эту тему обсуждали многие философы: Е. Трубецкой, В. Эрн, И. Ильин,
C. Булгаков, Н. Бердяев, С. Франк, П. Струве. В этих откликах философов речь шла не о дальнобойности пушек или о степени вооружения немецких и русских войск, а о столкновении культур и ментальностей, по сути, о столкновении цивилизаций. Все связанные с войной темы вводились в круг философских и культурологических проблем.
Когда-то Г. Гегель в своей «Философии права» находил аргументы, позволяющие войну оправдывать. Он писал: «Высокое значение войны состоит в том, что благодаря ей <.. .> сохраняется нравственное здоровье народов, его безразличие к застыванию конечных определенностей; подобно тому, как движение ветров не дает озеру загнивать, что с ним непременно случилось бы при продолжительном безветрии, так и война предохраняет народы от гниения, которое непременно явилось бы следствием продолжительного, а тем паче вечного мира» [4. С. 60].
Г. Гегелю «легче», он жил во времена, когда не было ни атомных, ни водородных бомб. Позволив себе в цитируемом сочинении дифирамб жесткой государственности, он не дожил до воинственного германизма, вспышки национальной немецкой идеи в эпоху Вильгельма II, не дожил до Гитлера.
Тему войны в ее современных формах можно представить разделом в той проблематике, которая с некоторых пор волнует, в том числе, и современных российских философов, в частности, Н. Мотрошилову, выпустившую книгу под названием «Цивилизация и варварство в эпоху глобальных кризисов» [11]. Иначе говоря, сегодня весьма актуально обсуждение темы войны как проявления варварства внутри высокоразвитых цивилизаций, что ставит под угрозу жизнь всего человечества.
Обращает на себя внимание тот факт, что XX в. начинался с разрушения самых блестящих явлений культурного наследия прошлых эпох. Но с этого же начинался и XXI в. Так, в годы первой мировой войны был разрушен знаменитый Реймский собор, в котором, как известно, более двух тысяч скульптур. Так вот, они были разбиты.
Когда в печати военных начали обвинять, немецкий генерал фон-Дисфурт реагировал так: «Марс — хозяин положения, не Аполлон. Нас называют варварами! Пускай! Мы будем этому смеяться! Мы даже, пожалуй, можем подумать, не есть ли это для нас сейчас почетное наименование. Пусть раз и навсегда избавят нас от этой праздной болтовни о каких-то Реймских соборах и всех вообще церквах и дворцах, которые разделят ту же участь. Мы больше не станем слушать. Лишь бы пришло из Реймса известие о вторичном победоносном вступлении в него наших армий! Все остальное — пустяки» [7].
Что же касается начала XXI в., то он тоже начался с аналогичного проявления варварства. В 2001 году талибы взорвали сооруженные в 3-м веке монументальные статуи Будды в Бамиани. Они имели исключительную ценность.
Мы привели два факта. Но ведь это стало уже почти привычным делом. Возьмите события в Ираке. Археологи называют Ирак колыбелью цивилизации. Те сокровища, которые есть на этой территории, насчитывают свыше семи тысячелетий. Именно на этой территории, которую греки называли Месопотамией, начали впервые рассуждать о философии и религии, воплощать идеи прекрасного в осязаемые формы. Большинство событий книги Бытия происходило именно здесь.
Когда Д. Буш выступал в 2003 г. по телевидению, он констатировал, что иракский народ является наследником великой цивилизации, внесшей огромный вклад в развитие человече-
ской культуры. И что же? Может быть, американские военные пощадили эти места и сокровища, которые там имели место?
Приведем в данном случае те факты, которые излагает в книге «Немезида. Последние дни американской республики» Ч. Джонсон [6]. Национальный музей в Багдаде - самый богатый археологический комплекс на Ближнем Востоке был просто разграблен. Например, была полностью похищена коллекция со свитками и глиняными табличками, многие из которых покрыты письменностью в ее самых ранних формах. Были сожжены также книги и рукописи, хранящиеся в Библиотеке Коранов и Национальной библиотеке. Так, по некоторым данным в 2003 г. сгорел 1 миллион книг и 10 миллионов документов. Ведь пожар можно было потушить, но этого не делалось.
Тема варварства в его внутрицивилизацион-ном проявлении всегда интересовала русских философов. Н. Мотрошилова одну из своих работ посвятила предыстории вопроса. Однако я все же думаю, что этот процесс варваризации прогнозировался еще Ф. Ницше.
Определяя культуру лишь как «тонкую яблочную кожицу поверх пылающего хаоса», он писал: «Интерес к истине <...> будет падать: иллюзия, заблуждение, фантастика шаг за шагом завоюют свою прежнюю почву <...> ближайшим последствием этого явится крушение наук, обратное погружение в варварство; опять человечество должно будет сызнова начать ткать свою ткань... Но кто поручится, что оно всегда будет находить силы для этого» [15]. Современные художники материализуют эти посещающие нас видения, связанные с погружением в варварство. Пример тому - появление фильма А. Германа «Трудно быть богом». Режиссер вдохновлялся здесь не столько Стругацкими, сколько Босхом.
Этот грядущий для Ф. Ницше, но уже и настоящий для нас провал в варварство, что, кажется, и военных столкновений уже не нужно. Все может произойти постепенно и незаметно. Достаточно непродуманных программ по реорганизации науки. И пусть нам не говорят о неэффективности и нерентабельности гуманитарной науки, о ее государственной неэффективности и нецелесообразности. А также о несвоевременности философии. Это все от идеологии неоварварства.
Как свидетельствуют события на Украине, сегодня даже осуществление гуманной и либеральной мечты о справедливом общественном устройстве не может произойти без взрыва варварства, перечеркивающего позитивный смысл майдана и приведшего к развалу целого государства.
Так что у гуманитариев впереди много работы.
Список литературы
1. Адорно, Т. Негативная диалектика / Т. Адорно. - М., 2003. - С. 23.
2. Бердяев, Н. Философия свободы. Смысл творчества / Н. Бердяев. - М., 1989. - С. 262.
3. Вернан, Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли / Ж.-П. Вернан. - М., 1988. -С. 60.
4. Гегель, Г. Философия права / Г. Гегель. -М.; Л., 1934.-С. 344.
5. Делез, Ж. Что такое философия? / Ж. Де-лез, Ф. Гватгари. - М., 2009. - С. 12.
6. Джонсон, Ч. Немезида. Последние дни американской республики / Ч. Джонсон. - М., 2008.-С. 80.
7. Жеффрой, Г. Реймский собор / Г. Жеф-фрой // Аполлон. - 1915. - № 4-5. - С. 50.
8. Кессиди, Ф. От мифа к логосу (Становление греческой философии) / Ф. Кессиди. - М., 1972.-С. 42.
9. Кошут, Д. Искусство после философии / Д. Кошут // Искусствознание. - 2001. - № 1. — С.544.
Ю.Межуев, В. Идея культуры: очерки по философии культуры / В. Межуев. - М., 2006.
11 .Мотрошилова, Н. Цивилизация и варварство в эпоху глобальных кризисов / Н. Мотрошилова. - М., 2010.
12.Сорокин, П. Социальная и культурная динамика. Исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений / П. Сорокин. - СПб., 2000.-С. 261.
13.Шапиро, И. Бегство от реальности в гуманитарных науках / И. Шапиро. - М., 2011. — С. 21.
14.Шеллинг, Ф. Философия искусства / Ф. Шеллинг. - М, 1966. - С. 82.
15.Ясперс, К. Ницше. Введение в понимание его философствования / К. Ясперс. - СПб., 2004.-С. 378.
Сведения об авторе
Хренов Николай Андреевич - доктор философских наук, профессор, заместитель директора Государственного института искусствознания (Москва). [email protected]
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2015. No. 19 (374). Philosophy. Sociology. Culturology. Issue 37. Pp. 60-69.
FROM PHILOSOPHY OF ART TO SCIENCE OF CULTURE
N. A. Khrenov
State Institute of art (Moscow), [email protected]
This article is intention to present the science of culture in the center of the whole system of the humanities. In what measure philosophy (in its modern form) is able to positively influence the development of modern art, all art culture? What is potential of the philosophy to improve the whole complex of the humanities? Moreover, to transform all the humanitarian sphere, including art? We will denote the sphere of art, and the entire art culture by means of a philosophical concept.
Keywords: culture, philosophy, transformation, transition, art.
References
1. Adorno T. Negativnaja dialektika [Negative dialectics]. Moscow, 2003. P. 23 (In Russ.).
2. Berdjaev N. Filosofija svobody. Smysl tvorchestva [The philosophy of freedom. The meaning of creativity]. Moscow, 1989. P. 262 (In Russ.).
3. Vernan Zh.-P. Proishozhdenie drevnegrecheskoj mysli [The origin of ancient Greek thought]. Moscow, 1988. P. 60 (In Russ.).
4. Gegel' G. Filosofijaprava [Philosophy of law]. Moscow; Leningrad, 1934. P. 344 (In Russ.).
5. Delez Zh. Chto takoefilosofija? [What is philosophy?]. Moscow, 2009. P. 12 (In Russ.).
6. Dzhonson Ch. Nemezida. Poslednie dni amerikanskoj respubliki [Nemesis. The last days of the American Republic]. Moscow, 2008. P. 80 (In Russ.).
7. Zhefiroj G. Rejmskij sobor [Reims Cathedral]. Apollon [Apollon], 1915, no 4-5, p. 50 (In Russ.).
8. Kessidi F. Otmifak logosu (Stanovlenie grecheskojfilosofii) [From myth to logos (the Development of Greek philosophy)]. Moscow, 1972. P. 42 (In Russ.).
9. Koshut D. Iskusstvo posle filosofii [Art after philosophy]. Iskusstvoznanie [Art studies], 2001, no 1, p. 544 (In Russ.).
10.Mezhuev V. Ideja kul'tury. Ocherki po filosofii kul'tury [The idea of culture. Essays on the philosophy of culture]. Moscow, 2006 (In Russ.).
11. Motroshilova N. Civilizacija i varvarstvo v jepohu global 'nyh krizisov [Civilization and barbarism in an epoch of global crises], Moscow, 2010 (In Russ.).
12. Sorokin P. Social 'naja i kul 'turnaja dinamika. Issledovanie izmenenij v bol 'shih sistemah iskusstva, istiny, jetiki, prava i obshhestvennyh otnoshenij [Social and cultural dynamics. A study of change in major systems of art, truth, ethics, law and public relations]. Sankt-Petersburg, 2000. P. 261 (In Russ.).
13. Shapiro I. Begstvo ot real 'nosti v gumanitarnyh naukah [An escape from reality in the Humanities]. Moscow, 2011. P. 21 (In Russ.).
14.Shelling F. Filosofija iskusstva [Philosophy of art]. Moscow, 1966. P. 82 (In Russ.).
15. Jaspers K. Nicshe. Vvedenie vponimanie egofilosofstvovanija [Nietzsche. An introduction to the understanding of his philosophizing]. Sankt-Petersburg, 2004. P. 378 (In Russ.).
