CC BY
38
О.Д. Журавель
Институт истории СО РАН, Новосибирск
«Остроумие есть изящность естества ума»: к вопросу о барокко выговских старообрядцев
Аннотация: Статья посвящена проблемам восприятия барокко в литературной культуре старообрядцев XVIII столетия. Анализируется специфическая интерпретация основного понятия поэтики барокко, «остроумия» (acumen), в рукописной риторике Софрония Лихуда и в старообрядческих риториках. Изучается роль концепции остроумия в жанре проповеди, который занимает центральное место в литературной культуре выговских старообрядцев.
The paper deals with the problems of the Baroque Reception in the Old-Believers Literary Culture of the 18th century. The author analyzes the specific interpretation of a basic concept of Baroque poetics, «ostroumije» (acumen), in hand-written Rhetoric of Sofrony Lichud and in оИ-believers rhetorics. The role of these concept in a sermon genre which took the central place in Vyg Old-Believers Literary Culture is studied.
Ключевые слова: риторика, барокко, остроумие, проповедь, старообрядцы.
Rhetoric, baroque, ostroumije, sermon, Old-Believers.
УДК: 821.161.1+930.85.
Контактная информация: Новосибирск, ул. Николаева, 8. ИИ СО РАН, сектор археографии и источниковедения. Тел. (383) 3303671. E-mail:istochnik@histiry.nsc.ru.
Литературная школа выговских старообрядцев, созданная в начале XVIII в., занимает особое место в истории русской литературы. До недавнего времени богатейшее рукописное наследие выговских старообрядцев, широко распространенное в народно-религиозной среде на протяжении XVIII-XX вв., было практически не опубликовано и весьма мало изучено. Значительный прорыв сделан в работах исследователей последних десятилетий [Понырко, 1979, 1981, 1994; Юхименко, 2002, 2008; Гурьянова, 2007], однако многие вопросы, касающиеся литературной культуры старообрядцев второго поколения, остаются нерешенными. Среди них -проблема соотношения традиционных элементов и новаций в творчестве выгов-ских авторов.
Сохраняя верность древнерусским духовным традициям и идейно -догматическим установкам ранних расколоучителей, выговцы оказались достаточно восприимчивы по отношению к современным им общерусским и европейским культурным веяниям. В первую очередь это проявилось в освоении эстетических установок широко распространенного в России раннего Нового времени художественного стиля - барокко. Выговские старообрядцы осваивают силлабическое стихотворство [Понырко, 1974], развивают жанр панегирика [Юхименко, 2002, с. 358-407], стилистически модифицируют агиографию [Маркасова, 1999], под влиянием новых теорий текста экспериментируют в области жанровой струк-
* Статья написана при финансовой поддержке гранта РГНФ № 11-01-00350а.
туры проповеди, занявшей центральное место в литературе старообрядцев [Журавель, 2008а]. Барочному осмыслению подвергаются темы времени, человека, экзотические явления действительности [Журавель, 2008б, 2010]. Однако границы и сущность рецепции барокко в локальной традиции старообрядцев изучены пока еще недостаточно.
Немало дискуссионных проблем остается до сих пор и в изучении русского барокко, разновидностью которого является выговское барокко. Исследователи признают ограниченное восприятие на русской почве ключевых барочных концептов, таких как идеи бренности земного бытия («vanitas») и всесилия смерти («memento morí») [Панченко, 1973, с. 202-203; Черная, 2007, с. 73], отмечают отсутствие установки на многозначность художественного текста и даже пишут о редуцированном, усеченном характере русского барокко, воспринявшего только внешние элементы стиля [Живов, 2007, с. 11-31]. Сложный процесс объединения двух видов художественного опыта - многовековой отечественной традиции и опыта западноевропейской книжности [Ромодановская, 2009] - имел место и в выговской письменности.
Роль основных трансляторов барочных идей в литературной культуре Выга сыграли риторики конца XVII - начала XVIII вв., кодифицированные в виде трактатов или учебников: ученых греков Софрония Лихуда и Козьмы Афоноиверско-го, барочного поэта и философа Андрея (Яна) Белобоцкого, труд по гомилетике известного украинского проповедника Иоанникия Галятовского «Ключ разумения». Знали старообрядцы и Риторику Феофана Прокоповича, и ряд других современных им теоретических сочинений [Понырко, 1981]. Под влиянием риторик происходили существенные изменения в жанровой системе, в самом художественном методе старообрядческой литературы. На основе заимствованных риторик выговские книжники создают в 1720-х - начале 30-х гг. собственный труд - фундаментальную Риторику-свод, а в последней четверти XVIII в. - учебную Поморскую риторику [Понырко, 1981; Журавель, 2008а].
Цель настоящей статьи - обратить внимание на своеобразную рецепцию в литературной культуре Выга одного из основополагающих принципов поэтики европейского барокко - «остроумия» (acumen). Теория остроумия, впервые сформулированная в трактате М. Сарбевского «De acuto et aeguto» в начале XVII века, постулировала сопряжение далеких на первый взгляд вещей и представлений, ложившееся в основу метафорических конструкций, эмблем, других популярных в барокко символико-аллегорических построений [Морозов, Софронова, 1979; Лахман, 2001, с. 86-115; Сазонова, 2006, с. 174-180]. Учение об остроумии нашло отражение в украинских и русских риториках XVII-XVIII вв., широко проникло в русскую поэтическую практику, от Симеона Полоцкого до Ломоносова.
Однако исследователи отмечали, что в творчестве таких барочных поэтов, как Сильвестр Медведев, Евфимий Чудовский остроумие имеет ограниченные пределы и затрагивает, главным образом, уровень словесных фигур [Сазонова, 2006, с. 178]. Концепция остроумия Ломоносова вызвала критику со стороны Сумарокова, воспринимавшего ее с рационалистических позиций. «Острый разум состоит в проницании...», - писал он в своих возражениях на «остроумную» метафорику Ломоносова [Лахман, 2001, с. 142-143]. Тем самым Сумароков, по сути дела, возвращал поэтологическому термину исконный лексический смысл, отказываясь от условности, привнесенной в него теоретическими трактатами барокко.
Разные семантические аспекты понятия «остроумие» в русской лексикографической традиции XVII-XVIII вв. затронул С.И. Николаев, анализируя известное высказывание Симеона Полоцкого в адрес протопопа Аввакума («Острота, острота телеснаго ума да лихо упрямство! А се не умеет науки!» [Николаев, 2000, с. 71-76]. Так, в Латино-славянском словаре 1650 г. Епифания Славинецкого словами «остроумие» и «разум» переводился латинский термин «ingenium», под ост-
роумием чаще всего понимались врожденные способности, природные свойства ума.
И.И. Срезневский трактует слово «остроумие» как «остроту ума». Автор словаря церковно-славянского языка зафиксировал это слово в списке «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона и в Повести временных лет, где княгиня Ольга названа «остроумной» [Срезневский, 1902, стб. 746].
Возможно, инерция восприятия слова, издавна бытовавшего в древнерусском и старославянском языке, стала причиной того, что барочный термин получал подчас необычную с точки зрения барочных поэтик трактовку.
Выговским старообрядцам хорошо была известна упомянутая уже Риторика Софрония Лихуда. Эта Риторика была написана на греческом языке в 1698 г. с дидактическими целями - для преподавания в Славяно-греко-латинской академии1. В ее основу было положено сочинение Франческо Скуффи, грекоуниата, преподававшего философию и богословие в венецианской эллинской школе [Ло-парев, 1907, с. 147-149]. В Италии учился и сам Софроний Лихуд, а также переведший его сочинение на церковнославянский язык Козьма Грек (Афоноивер-ский), монах Чудова монастыря [Соболевский, 1903, с. 373; Лопарев, 1907, с. 146198]. Оба, и Софроний, и Козьма, были представителями «грекофильского» лагеря, противостоящего «латинствующим», среди которых наиболее значительной фигурой был Симеон Полоцкий. Италия, таким образом, стала одним из источников трансплантации барочной словесной культуры в среду московских традиционалистов, а затем и выговских староверов.
На Выге Риторику Софрония переписывали [Понырко, 1981, с. 155], многие ее части вошли в старообрядческую Риторику-свод. Слово «остроумие» появляется уже в предисловии книги Софрония. Утверждая мысль о необходимости обучения риторике, автор пишет:
«Возрасте неких во уме мудрование, негли тЬло неправедно и защищено бя-ше великим непокорением от человек не простых, но мудрых, яко вся риторика лутче от сил естества и остроумия (здесь и далее курсив мой - О.Ж.) воскипает, неже содержится некими правилы художественными, обаче поистинне подобает нам рещи, яко благополучие изящного ума и остроумия много может в прочих художествах, в риторшгЬ же более и изрядне, егда частым обучением утвержено есть...»2.
В предисловии к Риторике-своду этот текст воспроизводится буквально, но составители редактируют его:
«Мысль (негли не праведна з'Ьло) родися и возрасте н^ких во ум'Ь и защити-ся от человек не невежей, но мудрых, яко риторика вся от сил паче востекает естественных и от благоключимства разума, нежели содержится от некоего сказания художественнаго, обаче подобает рещи, яко изобилие преимущественного разума и остроумие много может во иных художествах, в риторшгЬ же излишше изряднее, егда частым поучением укреплено есть»3.
Как видим, слову «остроумие» в Риторике Софрония в начале цитаты соответствует «благоключимство разума» Риторики-свода. Под остроумием понимается в этих сочинениях естественное свойство ума. Оно необходимо для овладения риторическим умением, но все же недостаточно без специального обучения «правилам художественным». Предупреждается и о последствиях упования только лишь на природный ум: «сие остроумие ... кро\гЬ украшения художественнаго
1 Сохранилась парадная рукопись русского перевода: ГИМ, собрание Уварова, № 98.
2 РНБ, собрание Погодина, № 1659, 1-я четверть XVIII в., выговский писец Димитрий Ерофеев. JL 1.
3 БАН, собрание Дружинина, № 122. JL 4.
и учения падает во многая прегрешения»1. Искуснейшими и остроумнейшими людьми названы далее Аристотель, Демосфен, Теофраст.
Специальный раздел об остроумии находится в первых частях Риторики Софрония и Риторики-свода, в «Изобретении» (русский аналог ппспио). Остроумие объявляется важнейшим условием первого уровня риторики: «Изобретение первыя сущи часть, неудобнейшая есть прочих частей и требует остроумия, быс-тропарному орлу подобнаго, яко скоро-скоро облетев, всюду обрящет доводы разумения и показания на украшение слова и препрение слышателя к своей воли»2. Главка «Остроумие или изящность естества» представляет остроумие в качестве одного из десяти «внешних мест» инвенции при сочинении проповеди, называя его «избранной питателницой» риторики. Учение, не использующее этот источник, сравнивается с мечом, который «во влагалище сокрыт, его острота заржавеет и притупится»3.
Когда же мы знакомимся с содержанием данной главки, то оказывается, что под остроумием понимается умение пользоваться логическими понятиями: «существо, количество, качество, еже к чесому, еже творити, еже страдати, еже где, еже когда, еже лежати, и еже имети»4. Данный список является ничем иным, как аналогом аристотелевских категорий: «сущность, количество, качество, отношение, действие, страдание, место, время, состояние, обладание» [Лебедев, 1983, с. 36]. Предписания рассматриваемых нами риторик касались в основном проповедей. Любое явление, служащее предметом проповеди («Бог, ангели, небо и стихия, человек, животное или бездушная, или добродетели и злобы, или художны, яко корабли, домы, часы и прочее»5), должно быть рассмотрено с использованием этих категорий. Представляется, что логический анализ явления весьма далек от причудливого барочного метафоризма, выражающего в европейских риториках принцип остроумия, однако, по мысли авторов данных сочинений, только так можно создать искусную проповедь: «О сих явно есть, яко же един род жижи от некоего искуснаго повара бывает различен, сице разделеная вещь или подлежащее, от ритора же различная истязания предивно благоплодетвуется и сияет...»6. Отметим, что в приведенном здесь пояснении барочный принцип остроумия в классическом его понимании как раз выражен: мастерство проповеди сравнивается с кулинарным искусством.
Приводятся в рассматриваемых нами риториках и структурные модели проповедей. В их построении участвуют и вопросы, производные от аристотелевских категорий (предикатов и акциденций): «Аще есть или аще бе, или аще может бы-ти», «Что есть», «От чего есть», «Чесо ради есть», «Колико есть», «Яково есть», «Когда есть», «Где есть», «Како есть», «С ким есть». Сочинениям, составленным в соответствии с данным алгоритмом, в Риторике Яна (Андрея) Белобоцкого (называемой в литературе иногда Риторикой Раймунда Люллия) [Горфункель, 1992], весьма популярной на Выге, уделялось особое место в жанровой типологии проповеди. Проповедь, структура которой определялась этими десятью вопросами, считалась сочиненной по «2-й философской форме»7.
1 Там же.
2 БАН, собрание Дружинина, № 122, л. 19.
3 РНБ, собрание Погодина, № 1659, л. 35- 35 об.; БАН, собрание Дружинина, № 122, л. 117.
4 РНБ, собрание Погодина, № 1659, л. 38; БАН, собрание Дружинина, № 122, л. 117 об.
5 БАН, собрание Дружинина, № 122, л. 117 об.
6 РНБ, собрание Погодина, № 1659, л. 39.
7 РГБ, собрание Егорова, № 958, первая четверть XVIII в., л. 306-313.
Риторики того времени предлагали множество разных форм проповеди. По словам Белобоцкого, «единою всем поучением положити форму неудобь есть, понеже убо формы
В Риторике Софрония приведен образец такой проповеди - Слово о соловье1. Это сочинение включено и в Риторику-свод, демонстрируя аналитический способ распространения проповеди: «Покажу сие, наприклад, сице: аще бы кто взыскал Слово о славии птице, а помыслил бы, негли сие слово уское поле имать, о еже глаголати, раздели же е и обрящеши изобилно, многоплодно и пространно»2.
Риторика-свод дополняет этот пример еще одним: им является Слово о покаянии талантливого выговского писателя Андрея Денисова [Дружинин, 1912, с. 113, № 102]3. В Риторике-своде это сочинение приведено полностью, с обозначением всех риторических частей, коими, помимо предисловия, предложения и окончания, являются части, обозначенные вопросами. Сочинение начинается с яркой, хотя достаточно традиционной распространенной метафоры: «Якоже по мрачней и темней нощи сладкий дневный св'Ьт возсия, и бури сн'Ьжн'Ьй зимней благоуханная тишина бывающи, многое утешение животным, многую сладость в мори плавающим подавают, тако по мрачном беззаконии и по обуревании страстном, егда св'Ьт страха Божия в душах возсияет, егда тишина покаяния воз-благоухает, тогда благодатная весна возблистает и цв'Ьтцы доброд'Ьтелныя в таковых возсияют»4. Метафоры, основанные на противопоставлении тьмы свету, ночи дню, зимы лету и весне, применялись издавна в древнерусской литературе к теме веры и неверия, греха и праведности [Адрианова-Перетц, 1947, с. 35-45]. Однако даже этот троп содержится за пределами основной части Слова, построенной по принципу «остроумия», то есть в соответствии с логическими вопросами.
Другие метафоры из этого Слова не более оригинальны, хотя и не лишены эстетической значимости: «предивно есть покаяние, яко св'Ьт омраченнаго нощию гр'Ьха, просвещает, яко солнце, о с н^Ь ж и в ша го с я беззаконием согревает, яко миро благоуханное осмрад^вшаго калом гр^Ьха облагоухает, яко мыло перущих от черноты гр^ховныя убеляет, по писанному: «Омыеши мя, и паче сн^Ьга уб^люся»5 (Пс 50: 9). Автор, как видим, обыгрывает хорошо известные библейские образы, предлагая новые варианты прочтения символа (очищение от греха как отмывание мылом), однако «остроумие», в соответствии с предписанием риторики, лежит за пределами этих метафор и распространяется на умение логично рассмотреть предмет проповеди.
В 1760-е годы на основе Риторики-свода был составлен новый, более упрощенный и приспособленный для дидактических нужд учебник, Поморская риторика. Слово о соловье там заменено Словом об ангелах [Дружинин, 1912, с. 139— 140, № II]6 («Приклад десяти истязаний о аггелех»7). Сочинение достаточно бед-
емлются от правил разных мудростей, а проповедници слова Божия неравно во всех муд-ростех искусни суть... того ради по разности разумов человеческих и формы разныя умно-жишася» (РГБ, собрание Егорова, № 958, л. 127). Автор мог выбирать ту или иную форму в зависимости от конкретной ситуации: «по пременению времене, частию по нужде и требованию самех вещей, частию по разности наук свободных, в которых проповеднику слова Божия искусну быти подобает» (РГБ, собрание Егорова, № 958, л. 127 об.)
1 РНБ, собрание Погодина, № 1659, л. 39-40 об.
2 БАН, собрание Дружинина, № 122, л. 118 об.
3 Опубликовано: [Юхименко, 2008, с. 362-365]. Далее цитируем Слово о покаянии по более исправному списку в Риторике-своде.
4 БАН, собрание Дружинина, № 122, л. 120.
5 Там же, л. 121.
6 В.Г. Дружининым на основе списка БАН, собрание Дружинина, № 9 приписано Семену Денисову, хотя Слово вошло в Антологию сочинений Андрея Денисова и вопрос об авторстве не может считаться окончательно решенным.
7 РНБ. Q.XV.101, л. 151-156.
но в плане использования тропов и ближе всего по стилю к статьям катехизисов. Барочный след в этой поздней Риторике несколько уменьшен. Раздел, кратко толкующий, что есть остроумие, куда собственно и вошло Слово об ангелах, не исключен: «Остроумие есть изящность естества ума в вещех, сия убо ко различному наказанию и учению прилежат, понеже кро\гЬ остроты разума никое бы учение было, и яко мечь во влагалищи сокрыт, его же острота заржавит и притупится, вещи же, яже случаются во истязание, от них же могут быти десять, яже суть: Атце есть, или аще бе, или аще может быть...»1. Однако сокращению подверглось предисловие с метафорой остроумия: «Изобретение первыя сущи часть, которая неудобнейшая есть прочих частей и требует остроумия, быстропарному орлу по добнаго, яко скоро скоро облетев, всюду обрящет доводы разумения и показания на украшение слова и препрение слышателя к своей воли. ИЗОБРЕТЕНИЕ бывает сугубо»2. Из перечня «мест внешних» исчезают те источники, которые входили в барочную систему жанров: «приуподобления или притчи», «иероглифическая», а также «остроумие или изящность естества».
Таким образом, выговская риторическая традиция в использовании барочного термина «остроумие» следует языковой традиции, которая не расходится с этимологией слова. Острота ума однако определяется здесь умением логично излагать мысли, строить проповедническое слово в соответствии с вопросами, производными от философских категорий, описанных еще Аристотелем и вошедших во многие риторические кодексы. Приведенный материал не противоречит наблюдениям исследователей о рационализме как черте, присущей, наряду с мистицизмом и иррациональностью, барочному мироощущению [Еремин, 1979, с. 189] и свидетельствует о принадлежности барочной культуры старообрядцев к тому направлению русского барокко, «грекофильствующие» представители которого занимали традиционалистские позиции.
Литература
Адрианова-ПеретцВ.П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. Л., 1947.
Горфункель А.Х. Белобоцкий Ян // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3: XVII в. Ч. 1: А-3. СПб., 1992. С. 128-131.
Гурьянова Н. С. Старообрядцы и творческое наследие Киевской митрополии. Новосибирск, 2007.
Дружинин В.Г. Писания русских старообрядцев: Перечень списков, составленный по печатным описаниям рукописей. СПб., 1912.
Еремин И.П. К истории восточнославянского барокко (Из лекций по украинской литературе ХУП-ХУШ вв.) // Сибирская археография и источниковедение. Новосибирск, 1979. С. 187-199.
Живов В. К типологии барокко в русской литературе ХУП-начала XVIII в. // Человек в культуре русского барокко: Сборник статей по материалам международной конференции. ИФ РАН. Москва, Историко-архитектурный музей «Новый Иерусалим». 28-30 сентября 2006 г. М., 2007. С. 11-36.
Журавель О.Д. Выговские риторики и проблема жанровой типологии старообрядческой проповеди // Общественное сознание и литература России: источники и исследования. Новосибирск, 2008а. С. 54-87.
Журавель О.Д. О барочных тенденциях в старообрядческой книжности первой трети XVIII века // Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск, 20086.
Журавель О. Д. К изучению поэтического стиля Андрея Денисова: «Послание с Москвы во общебратство» о встрече в Москве персидского слона // Традиции
1 РНБ. Q.XV.101. Л. 150 об.-151.
2 Нами зачеркнут текст, соответствующий данному фрагменту в Риторике-своде.
отечественной духовной культуры в нарративных и документальных источниках ХУ-ХХ1 вв. Новосибирск, 2010. С. 95-118.
Лахманн Р. Демонтаж красноречия. Риторическая традиция и понятия поэтического. СПб., 2001.
Лебедев А.В. Аристотель // Философский энциклопедический словарь. М., 1983.
Лопарев Хр. «Риторика» Космы Грека 1710 года и «примеры» из нея по русской истории // Известия Отделения русского языка и словесности Российской академии наук. СПб., 1907. Т. 12, кн. 4. С. 146-198.
Маркасова Е.В. Предисловие к Житию Корнилия Выговского и традиция создания предисловий в агиографии XVII - начала XVIII в. // ТОДРЛ. СПб., 1999. Т. 51. С. 243-252.
Морозов А.А., Софронова Л.А. Эмблематика и ее место в искусстве барокко // Славянское барокко. М., 1979. С. 13-38.
Николаев С.И. Что такое «острота телесного ума» протопопа Аввакума? // Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. Новосибирск, 2000. С. 71-76.
Панченко А.М. Русская стихотворная культура XVII века. Л., 1973.
Понырко Н.В. Выговское силлабическое стихотворство // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 29. С. 274-290.
Понырко Н.В. Выговская литературная школа в первой половине XVIII столетия: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Л., 1979.
Понырко Н.В. Учебники риторики на Выгу // ТОДРЛ. Л., 1981. Т. 36. С. 154162.
Понырко Н.В. Эстетические позиции писателей выговской литературной школы // Книжные центры Древней Руси: XVII в. СПб., 1994.
Ромодановская Е.К. Римские Деяния на Руси. Вопросы текстологии и русификации: Исследование и издание текстов. М., 2009.
Сазонова Л.И. Литературная культура России. Раннее Новое время. М., 2006.
Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV-XVII веков. СПб., 1903.
Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Л-П. СПб., 1902. Т. 2.
Черная Л.А. Особенности барокко как мироощущения в России XVII - начала XVIII столетия // Человек в культуре русского барокко. Сборник статей по материалам международной конференции. ИФ РАН. Москва, Историко-архитектурный музей «Новый Иерусалим». 28-30 сентября 2006 г. М., 2007.
Юхименко Е.М. Выговская старообрядческая пустынь. Духовная жизнь и литература: В 2 т. М., 2002.
Юхименко Е.М. Литературное наследие Выговского старообрядческого об-щежительства: В 2 т. М., 2008.
