CC BY
22
Вестник ПСТГУ
Серия II: История. История Русской Православной Церкви.
доцент кафедры истории и организации архивного дела Российского государственного гуманитарного университета
Никонов Вадим Вадимович,
канд. пед. наук,
2022. Вып. 108. С. 74-87
Б01: 10.15382Миг112022108.74-87
Россия, г. Москва
nikonova-box2009@yandex.ru
https://orcid.org/0000-0001-9585-564X
Особенности вынесения приговоров Московским революционным трибуналом по делам духовенства и верующих в 1918-1920-е гг.
В. В. Никонов
Аннотация: В статье анализируются дела Московского революционного трибунала, направленные против духовенства и верующих, которые хранятся в фондах Центрального государственного архива Московской области. Наряду с громкими процессами, такими как «Дело Совета объединенных приходов» («Дело А. Д. Самарина, Н. Д. Кузнецова») 1919-1920 гг., Московские процессы («1-й и 2-й процессы церковников») 1922 г., ставшие следствием кампании по изъятию церковных ценностей, автор рассматривает менее известные дела по обвинению сельского духовенства в сопротивлении проведению в жизнь Декрета об отделении Церкви от государства и контрреволюционной деятельности. Анализируя приговоры Московского революционного трибунала, вынесенные в 1918— 1920-х гг. в отношении священно- и церковнослужителей, а также мирян, автор приходит к выводу, что основной целью трибунала была политика устрашения духовенства и верующих, демонстрация всемогущества новой власти и вседозволенности ее карательных органов. Общей тенденцией работы Московского революционного трибунала стала практика, когда выносился суровый приговор, а затем на том же заседании трибунала заменялся более легким, а иногда и вовсе условным. В ряде случаев смягчение приговоров проходило в несколько этапов, в результате даже изначально приговоренные к смерти выходили на свободу в течение 2—3 лет после ареста. В статье отмечается, что большинство священнослужителей, судимых Московским революционным трибуналом, уже не выходили из поля зрения органов ВЧК-ОГПУ-НКВД и впоследствии подвергались арестам, многие — не по одному разу. Для них факт осуждения и даже оправдания революционным трибуналом становился своего рода маркером, которым отмечались будущие жертвы репрессивной системы.
Ключевые слова: гонения на Церковь в СССР, изъятие церковных ценностей, Московский революционный трибунал, политические репрессии, процессы церковников, Русская Православная Церковь.
© Никонов В. В., 2022.
Менее чем через месяц после захвата власти — 24 ноября 1917 г. — большевиками был опубликован «Декрет о суде № 1», которым утверждался новый тип органов защиты завоеваний революции — революционные трибуналы: «Для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и пр. лиц учреждаются рабочие и крестьянские Революционные Трибуналы»1. Как и большинство документов, спешно составлявшихся в революционной суматохе, «Декрет о суде № 1» предоставлял широкое поле для трактовок своих норм, в числе которых, несомненно, была и приведенная выше, что повлекло за собой необходимость принятия поясняющих документов. Таким документом стала инструкция Народного комиссариата юстиции «О порядке деятельности революционных трибуналов», утвержденная уже 17 декабря 1917 г. (в скобках отметим, что подобные ситуации складывались довольно часто, и ближайшим примером, имеющим отношение к нашей теме, является неоднозначность трактовок норм Декрета об отделении Церкви от государства, который также вскоре потребовал составления поясняющей инструкции, регламентирующей проведение его в жизнь).
Инструкция 1917 г. определяла, какие именно дела подлежат рассмотрению в Революционном трибунале, однако составлен документ был таким образом, что в сферу его действия попадали практически все деяния, прямо или косвенно направленные против новой власти, начиная от организации восстаний и заканчивая саботажем и скупкой «предметов массового потребления с целью вызвать их недостаток на рынке». Примечательно, что Инструкция, как можно было бы предположить, имела своей целью максимально точно регламентировать деятельность нового судебного органа. В качестве принципа, которым должны были руководствоваться члены революционных трибуналов, провозглашалось следующее: «Меру наказания Революционный трибунал устанавливает, руководствуясь обстоятельствами дела и велениями революционной совести»2.
В числе возможных форм наказания, имевшихся в распоряжении революционных трибуналов в начале 1918 г. (штраф, лишение свободы, удаление из столиц, объявление врагом народа, лишение политических прав и принуждение к обязательным общественным работам), смертной казни не было, так как на момент составления Инструкции действовало решение Второго Всероссийского съезда Советов о ее отмене. Но уже в июне 1918 г. смертная казнь была восстановлена, после чего, согласно постановлению Наркомюста от 16 июля 1918 г., полномочия революционных трибуналов значительно расширились3. Возможность выносить смертные приговоры автоматически превращала их в одну из самых страшных карательных организаций по двум причинам. С одной сторо-
1 Шпаковский Ю. Г., Потапчук И. В. Декреты о суде № 1, 2, 3 // Вестник Университета им. О. Е. Кутафина. 2018. № 4 (44). С. 210-223.
2 Инструкция Народного комиссариата юстиции о порядке деятельности революционных трибуналов. 17.12.1917 г. // ЦГАМО. Ф. 4613. Оп. 2. Д. 1. Л. 1-2 об.
3 Титков В. И. Революционные трибуналы как органы политической борьбы // Судебная власть и уголовный процесс. 2017. № 3. С. 71-83.
ны, по установленным нормам, обвиняемому предоставлялось право на защиту, но реализация этого права зависела от членов трибуналов: «Вызов или невызов свидетелей, равно как допущение или недопущение защиты и обвинения при рассмотрении дела зависит от самого трибунала»4. С другой стороны, согласно упомянутой выше Инструкции, решения Ревтрибунала считались окончательными5, следовательно, обжалованию не подлежали.
Вместе с тем нельзя не согласиться с мнением ряда исследователей, что «вопреки сложившимся негативным мнениям, идея создания трибуналов в тот исторический период разгула преступности была объяснима. Она обосновывалась целями учреждения нового судебного органа для борьбы с контрреволюцией, не связанного в своих действиях никакими юридическими ограничениями»6.
Настоящая статья посвящена анализу приговоров по делам антицерковной направленности, которые слушались в Московском революционном трибунале. Материалы слушаний хранятся в Центральном государственном архиве Московской области (ЦГАМО), фонды 4612 и 4613. В этих фондах, насколько можно заключить по результатам их анализа, нет дел, закончившихся смертными приговорами, что подтверждается также исследованием А. И. Мраморнова: «Нужно отметить, что среди дел нет расстрельных, далеко не все доведены до судебного заседания... В ЦГАМО — только дела по уездам Московской губернии». Далее он отмечает: «Отсутствие в общедоступных государственных архивах части фонда Московского трибунала по г. Москве (а не по губернии) наводит на мысль о том, что эти документы (вне зависимости от степени важности и масштабности дел) были переданы в один из ведомственных архивов, закрытых для исследователей (например, они, возможно, находятся в Центральном архиве ФСБ или в архиве УФСБ по Москве и Московской области). Там же, по видимости, хранятся и расстрельные дела, которые на уровне следствия могли разбираться в трибунале, а потом передавались в ЧК для "решения вопроса" во внесудебном порядке»7.
Заметим, однако, что некоторые дела, рассматривавшиеся Московским революционным трибуналом, отложились в фонде Московского губернского суда (ЦГАМО. Ф. 5062). В качестве примера можно привести знаковое дело по обвинению А. Д. Самарина и Н. Д. Кузнецова 1919—1920 гг.8, которое первоначально заканчивалось смертным приговором для обоих обвиняемых, но затем было заменено на заключение в концентрационном лагере вплоть «до окончательной победы Рабоче-Крестьянской власти над мировым капитализмом»9.
4 Декрет ВЦИК о Революционных трибуналах. 18 марта 1920 г. // Известия ВЦИК. 1920. № 67.
5 Инструкция Народного комиссариата юстиции о порядке деятельности революционных трибуналов.
6 Титков В. И. Указ. соч. С. 71—83.
7 Мраморнов А. И. К истории антицерковной деятельности Московского революционного трибунала (1918—1920 гг.) // Церковь и время: Научно-богословский и церковно-общественный журнал. 2011. № 2 (55). С. 100—132.
8 Дело по обвинению А. Д. Самарина, Н. Д. Кузнецова и др. по ст. 58 п. 3 УК в организации контрреволюционного общества «Совет объединенных приходов» // ЦГАМО. Ф. 5063. Оп. 3. Д. 6, 7.
9 Там же. Д. 7. Л. 11 об.
Практика значительного смягчения выносимых приговоров сразу же или через непродолжительное время после их оглашения стала повсеместной для дел, сохранившихся в указанных выше фондах ЦГАМО.
Одним из первых дел, весьма показательных в этом смысле, стало дело о контрреволюционном выступлении 15 мая 1918 г. в г. Звенигороде10. События, в эпицентре которых оказался Саввино-Сторожевский монастырь, управлявшийся в первые послереволюционные годы игуменом Макарием (Поповым), подробно описаны сотрудником ЦГАМО С. В. Чирковым в работе «Документы о роли духовенства в антисоветском народном восстании в Звенигороде 15 мая 1918 г.»11, поэтому, опуская опубликованные прежде сведения об обстоятельствах дела, перейдем сразу к приговору. Отметим, однако, что дело было возбуждено не по надуманному предлогу, как это нередко случалось в рассматриваемый период, а по вполне конкретным основаниям, ибо в мае 1918 г. в Звенигороде возмущенными крестьянами было совершено тройное убийство — комиссара Константина Макарова, милиционера Якова Ротнова и секретаря Соколова — трех представителей новой власти. После совершенного преступления возбужденная толпа разгромила склады оружия, разобрала винтовки и патроны, разграбила некоторые уездные учреждения и ряд жилых домов. Но вскоре беспорядки были пресечены, а зачинщики арестованы.
Разумеется, власти предприняли попытку представить дело так, чтобы извлечь из него максимальные политические выгоды, поэтому в числе подследственных оказались представители духовенства старейшего Саввино-Сторожевского монастыря. Не имевшие отношения к погромам игумен и монашествующие обвинялись тем не менее в подстрекательстве к мятежу и попустительстве и, следовательно, по мнению властей, руководствовавшихся, надо полагать, «обстоятельствами дела и велениями революционной совести», должны были понести самое суровое наказание. Сохранившиеся в деле протоколы допросов, демонстрирующие невиновность арестованных игумена Макария, монастырского казначея иеромонаха Феофана, иеродиакона Амвросия и местного священника Василия Державина12, в расчет не принимались.
Дело рассматривалось Московским революционным трибуналом с 13 августа по 6 сентября 1918 г., то есть уже после того, как смертная казнь, ненадолго отмененная, была вновь восстановлена как мера наказания. Нельзя исключать и того, что на жестокость приговора оказало влияние Постановление СНК РСФСР «О красном терроре», принятое 5 сентября 1918 г.13, то есть как раз в дни работы трибунала. Суд постановил главных «виновников контрреволюционного
10 Дело о контрреволюционном выступлении 15 мая 1918 г. Звенигород, Звенигородское восстание в монастыре // ЦГАМО. Ф. 4612. Оп. 1. Д. 12, 13, 14.
11 Чирков С. В. Документы о роли духовенства в антисоветском народном восстании в Звенигороде 15 мая 1918 г. // Православная Москва в 1917-1921 годах: сб. документов и материалов / авт.-сост.: А. Н. Казакевич, В. В. Марковчин, Т. С. Тугова, А. М. Шарипов. М.: Изд-во Главного архивного управления г. Москвы, 2004. С. 565-573.
12 Никонов В. В. За Христа претерпевшие. Церковь и политические репрессии 1920— 1950-х гг. на территории Раменского района Московской области. Т. 6: Рождественская волость. Гжель: ГГУ, 2022. С. 357-373.
13 Постановление СНК РСФСР «О красном терроре» // РГАСПИ. Ф. 19. Оп. 1. Д. 192. Л. 10.
мятежа» — игумена Макария и священника Василия Державина — «подвергнуть бессрочному тюремному заключению с тягчайшими принудительными работами с лишением права на свидание с родными». Непосредственные же участники убийств получили от 3 до 10 лет тюремного заключения. Таким образом, они рассматривались трибуналом не как виновники событий, а, скорее, как жертвы контрреволюционной пропаганды и собственной темноты. Наравне с убийцами три года тюрьмы получил и иеромонах Феофан14.
Вскоре почти всем приговоренным сроки заключения были сокращены. В деле сохранились документы об обжаловании приговора трибунала и утверждении его ВЦИКом. Через год ВЦИК проявил гуманность и заменил главным осужденным бессрочную каторгу 20 годами. В дальнейшем последовало еще одно смягчение приговора, а к концу 1919 г. все осужденные по делу о контрреволюционном выступлении в Звенигороде были освобождены. В дальнейшем игумен Макарий продолжил служение как священник, но занял значительно менее заметное место настоятеля сельского храма в с. Плетениха Бронницкого уезда Московской губернии15.
Не менее заметным стало так называемое «Дело Самарина—Кузнецова», или, иначе, «Дело Совета объединенных приходов», начавшееся в 1919 г. Суть его описана в работе протодиакона Сергия Голубцова, посвященной гонениям на Церковь в первые годы советской власти. «Сам Совет объединенных приходов был создан 30 января 1918 г. на собрании Союза духовенства и мирян. Одной из мер защиты храмов от поруганий. стал набатный звон для созыва народа к храму, но без оружия»16. Примечательно, что около года большевики не предпринимали активных попыток противодействия деятельности Совета, хотя набатный звон как мера, прямо или косвенно имеющая контрреволюционную направленность, был ими запрещен летом 1918 г.17 Однако после того, как стало понятно, что ряд антицерковных установлений 1918 г. желаемого результата не дает, а, напротив, наблюдается тенденция к консолидации духовенства и мирян, Совет объединенных приходов подвергся атаке властей.
29 ноября 1918 г. был арестован настоятель Богородице-Рождественского храма в селе Верхнее Мячково отец Василий Смирнов. Накануне к нему приходили с обыском члены Бронницкой ЧК, в ходе которого были отобраны переписка и, как указывалось в деле, «различные печатные материалы религиозного и кооперативного характера». У отца Василия нашли дома брошюру «Доклад священника А. А. Полозова», изданную Советом объединенных приходов города Москвы. Беглое знакомство с содержанием брошюры дало чекистам основания полагать, что она направлена против Декрета Совнаркома от 21 января 1918 г.
14 Приговор Московского губернского революционного трибунала по делу о контрреволюционном восстании против установленных Советским правительством властей. 1918 г. // ЦГАМО. Ф. 4612. Оп. 1. Д. 14. Л. 487—490.
15 Чирков С. В. Указ. соч. С. 565—573.
16 Голубцов С. А. Московское духовенство в преддверии и начале гонений. 1917—1922 гг. М.: Изд-во Православного братства Споручницы грешных, 1999. С. 57.
17 Декрет СНК РСФСР о набатном звоне. 30 июля 1918 г. // РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 6771.
Л. 1.
об отделении Церкви от государства18. Согласно обвинительному заключению, составленному по делу, «автор брошюры, цитируя пункт 9 декрета о недопустимости преподавания закона Божьего в учебных заведениях, приходит к выводу, что "не может подлежать никакому сомнению, что 9 пунктом декрета объявляется в сущности настоящее гонение на веру Христову в русской школе". Далее автор утверждал, что Совет приходских общин г. Москвы представляет собою голос, настроение и волю всей православной миллионной Москвы, громко и решительно заявляет свой самый горячий протест против столь дерзкого, ничем необъяснимого и для всего 110-миллионного православного населения прямо оскорбительного похода против религиозно-нравственного обучения и воспитания русской молодежи в школах всех типов и наименований»19.
Брошюра священника Авенира Полозова к отцу Василию Смирнову попала от местного благочинного отца Иоанна Тузова, также вскоре ставшего фигурантом дела. Вскоре был арестован широкий круг лиц, имевших отношение к Совету, включая его руководство — А. Д. Самарина и Н. Д. Кузнецова. Самого же священника Василия Смирнова в августе 1919 г. из-под стражи освободили20.
16 января 1920 г. Московский губернский революционный трибунал вынес приговор всем обвиняемым. В нем говорилось: «ТРИБУНАЛ21 постановил за все свершенные деяния против Революционного Пролетариата и всех его завоеваний, гр. САМАРИНА и гр. КУЗНЕЦОВА, как вдохновителей церковной контрреволюции и явных врагов Рабоче-Крестьянской власти, — РАССТРЕЛЯТЬ, но приняв во внимание, мощь и силу внешнего и внутреннего пролетарского фронта, героические победы рабочих и крестьян над мировой буржуазией и амнистию В.Ц.И.К. 5-го ноября 1919 г., ПОСТАНОВИЛ:
САМАРИНУ и КУЗНЕЦОВУ, РАССТРЕЛ ЗАМЕНИТЬ заключением в концентрационный лагерь до окончательной победы Рабоче-Крестьянской власти над мировым империализмом и лишить их, как одного, так и другого общественного доверия.
Обвиняемых ЦВЕТКОВА, УСПЕНСКОГО и ИОНУ, он же ФИРГУФ, за совершенные ими деяния ПОСТАНОВИЛ заключить под стражу с тягчайшими принудительными работами сроком на ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ КАЖДОГО, но рассмотрев вопрос об амнистии ТРИБУНАЛ НАШЕЛ возможным применить таковую и сократить срок тюремного заключения обвиняемым ЦВЕТКОВУ и ИОНЫ ФИРГУФ до 5 ЛЕТ каждому; что же касается обвиняемого УСПЕНСКОГО, приняв во внимание его преклонный возраст и по мнению Трибунала полную безопасность для революции, ПОСТАНОВИЛ: ПЯТНАДЦАТИЛЕТНЕЕ заключение ему заменить УСЛОВНЫМ заключением; обвиняемых МАКСИМОВА, САВВУ и ТУЗОВА заключить под стражу сроком на 10 ЛЕТ КАЖДОГО,
18 Никонов В. В. За Христа претерпевшие... Т. 5: Мячковская и Чулковская волости. Гжель: ГГУ, 2021. С. 57, 58.
19 Обвинительное заключение по делу № 386 по обвинению граждан: С. Самарина, Н. Кузнецова, С. Рачинского, свящ. Полозова, диакона Смирнова, свящ. Тузова, Яницкого, Максимова и друг. в контрреволюционной деятельности // ЦГАМО. Ф. 5062. Оп. 3. Д. 6. Л. 511 об.
20 Выписка из протокола распорядительного заседания Московского революционного трибунала от 4 августа 1919 г. // ЦГАМО. Ф. 5062. Оп. 3. Д. 6. Л. 72.
21 Здесь и далее выделения в документе.
но применив к ним амнистию 5 ноября 1919 г. 10-ЛЕТНЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ СОКРАТИТЬ ДО 3-х ЛЕТ КАЖДОМУ; что же касается обвиняемых ЯНИЦКОГО, ХАЛАНСКОГО, ризничего ЕФРЕМА, СМИРНОВА, приняв во внимание, что их деяния, совершенные против Рабоче-Крестьянской власти бессознательны и только под давлением высших иерархов церкви, ТРИБУНАЛ приняв во внимание амнистию В.Ц.И.К. от 5 ноября 1919 г. НАШЕЛ возможным ОСВОБОДИТЬ их из-под стражи и вынести им УСЛОВНОЕ осуждение»22.
Таким образом, само построение приговора свидетельствует, с одной стороны, о попытке устрашения самыми суровыми мерами, с другой — об очевидной снисходительности властей, проявленной по самым разным поводам: с учетом мощи и силы пролетарского фронта, по причине амнистии, преклонного возраста и пр. Причем сокращение первоначальных сроков заключения оказывается весьма существенным — в разы, не говоря уже об отмене смертной казни для А. Д. Самарина и Н. Д. Кузнецова. Ничего подобного мы не увидим уже в процессах конца 1920-х гг., не говоря о более поздних событиях. Не менее характерным моментом для этого времени является дальнейшая судьба осужденных, некоторые из них, несмотря на значительные, даже после смягчения приговора, сроки заключения, оказались на свободе в том же 1920 г. Неоднократно сокращался и срок заключения для «главных» обвиняемых — А. Д. Самарина и Н. Д. Кузнецова, которые были освобождены в апреле и декабре 1921 г. соответственно23.
Одним из самых громких дел Московского революционного трибунала стало, несомненно, дело, вошедшее в историографию как «1-й московский процесс 1922 года по делу церковников». Процесс в Московском революционном трибунале начался 28 апреля, а приговор был вынесен 8 мая 1922 г., когда, напомним, изъятия церковных ценностей в некоторых уездах Московской губернии (например, Богородском24 и Бронницком25) еще продолжались. Последнее замечание представляется нам существенным, так как одной из целей всего процесса (если не главной) было устрашение, и оглашение приговора во время изъятий в этом смысле властям могло быть на руку.
Итак, первоначальный приговор предполагал расстрел одиннадцати человек, лишение свободы на пять лет шестерых осужденных, лишение свободы на три года тринадцати человек и десятерым срок наказания был определен в один год. Участь осужденных решалась на самом верху — в Политбюро ЦК РКП(б), «куда Л. Б. Каменевым было внесено предложение ограничиться расстрелом двух священников»26. О том, насколько важным для большевиков был общественный резонанс от процесса и насколько одновременно все происходившее было далеко от любого представления о праве, свидетельствует тот факт, что конкретных фамилий не называлось: просто вместо одиннадцати — двоих. Несколько дней
22 Приговор по делу Самарина—Кузнецова. 16 января 1920 г. // ЦГАМО. Ф. 5062. Оп. 3. Д. 7. Л. 11—11 об.
23 Голубцов С. А. Указ. соч. С. 84.
24 Протоколы, акты, списки по изъятию церковных ценностей из церквей Богородского уезда // ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 18. Д. 302.
25 Протоколы, акты, списки по изъятию церковных ценностей из церквей Бронницкого уезда // ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 18. Д. 305.
26 Голубцов С. А. Указ. соч. С. 117.
наверху совещались о том, сколько человек казнить, и лишь 14 мая было принято решение: «Идя навстречу ходатайству прогрессивного духовенства», расстрелять пятерых: священников Х. А. Надеждина, В. А. Соколова, А. Н. Заозерского, иеромонаха М. Телегина и мирянина С. Ф. Тихомирова27. Под «прогрессивным духовенством», по ходатайству которого якобы и было принято решение о помиловании более половины приговоренных, по мысли Л. Д. Троцкого, общественность должна была разуметь иерархов так называемой «Живой церкви», то есть обновленцев. Налицо очередная попытка властей, довольно, впрочем, неуклюжая, добавить популярности организованному ей раскольническому движению.
Наконец, в ноябре того же 1922 г. начались открытые слушания Московского революционного трибунала по «2-му процессу церковников». Обвиняемым, как и в «1-м процессе», инкриминировалось сопротивление изъятию церковных ценностей, а кроме того, произнесение проповедей, участие в приходских собраниях, на которых обсуждалась политика властей в отношении Церкви, тиражирование патриаршего воззвания и пр. На допросах обвиняемые утверждали, что не видели в своих действиях нарушения закона, однако большинство из них были приговорены к различным срокам заключения (смертных приговоров вынесено не было) — от 10 лет до одного года. 35 человек были оправданы. Однако сразу же по причине амнистии, объявленной по случаю 5-летия революции, трибунал постановил всем, осужденным на срок более одного года, сократить наказание на треть, а осужденных на год — освободить28. Судя по всему, в дальнейшем сроки заключения продолжали сокращаться, и протодиакон Сергий Голубцов в своем исследовании высказывает предположение, что все осужденные были освобождены не позднее октября 1923 г.29
Тенденцию к скорому смягчению приговоров демонстрируют и менее резонансные дела, что лишний раз ее подтверждает. Так, например, в декабре 1918 г. в Московском губернском ревтрибунале рассматривалось дело священника Георгиевского храма села Ванилова Ашитковской волости Бронницкого уезда Михаила Дмитриевича Сахарова. В приговоре по делу указывается, что «священник Сахаров 11 февраля 1918 г. прочитав Декрет об отделении церкви от Государства и школы от церкви (так в тексте. — В. Н.), объяснил смысл Декрета в извращенном виде. чем вызвал волнение несознательных масс»30. В извращенной трактовке Декрета, согласно документу, священника поддержали местные учительницы, «чем в окончательной форме настроили враждебно крестьянские массы против Советской Власти». В дело вмешался некий комиссар Попов, который попытался разъяснить крестьянам «истинный смысл Декрета», но высказаться ему не дали и жестоко избили. Преступление было несомненным, совершенным при множестве свидетелей, избивавшие комиссара скрываться от следствия и отрицать свою вину не стали.
27 Голубцов С. А. Указ. соч. С. 119.
28 Православная энциклопедия. Т. 47. М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2017. С. 352-358.
29 Голубцов С. А. Указ. соч. С. 144.
30 Приговор Московского губернского революционного трибунала по обвинению священника Сахарова в провокационных действиях и подстрекательстве к избиению т. Попова. 1918 г. // ЦГАМО. Ф. 4612. Оп. 1. Д. 300 в. Л. 3.
Таким образом, дело для следствия проблем не представляло. Не стал неожиданностью и приговор, при вынесении которого члены трибунала, очевидно, руководствовались «велениями революционной совести», так как ничем иным нельзя объяснить, что те, кто непосредственно избивал комиссара Попова, получили по три года общественных принудительных работ, а священник Михаил Сахаров — пять. Ни жалоба, которую сразу же в кассационный отдел ВЦИК направили осужденные, ни прошение об освобождении священника, составленное прихожанами, результата не дали. Ответы, поступавшие из соответствующих инстанций (в те годы ответы на жалобы и прошения еще практиковались), были категоричны и не оставляли надежды на смягчение приговора.
Тем более удивительным стало неожиданное освобождение всех заключенных в мае 1919 г. Это произошло «на основании декрета Всероссийского Центрального Комитета от 25-го апреля 1919 г. об освобождении из заключения некоторых категорий арестованных и осужденных... как лиц, пребывание которых на свободе, не опасно для Республики»31. В соответствии с Декретом ВЦИК «Об освобождении из заключения некоторых категорий арестованных и осужденных» от 25 апреля 1919 г. освобождались из заключения все задержанные органами борьбы с контрреволюцией, которым не предъявлено обвинение в непосредственном участии в заговоре против Советской власти, в подготовке или организации белогвардейских сил, и досрочно освобождались те осужденные, которые не представляют опасности для государства32.
Не вдаваясь в причины появления такого декрета, отметим, что его формулировка, как и формулировки многих законодательных установлений рассматриваемого периода, допускала возможность различного толкования его норм. На первый взгляд, обвинение, по которому был осужден священник Сахаров — выступление против советской власти, — вполне могло стать препятствием для распространения на него действия Декрета от 25 апреля 1919 г. Но при благоприятных для него обстоятельствах могло и не стать. Что и произошло. Так же неоднозначно действие упомянутого Декрета в отношении лиц, избивших комиссара Попова. Неужели они, поднявшие руку на представителя власти, комиссара, то есть лицо, особо охраняемое от посягательств, не представляли опасности для властей? На этот вопрос также можно ответить по-разному, но и здесь трибунал занял сторону осужденных.
Вполне обыкновенным в обширном списке подобных дел можно считать дело священника Владимирского храма подмосковного села Краскова отца Сергия Никитского, которое слушалось в Московском губернском революционном трибунале в апреле 1920 г. Он обвинялся в контрреволюционной агитации и неисполнении распоряжений центральной власти33. В редакции приговора «вина» священника формулировалась так: «Никитский. пользуясь доверием как пастор
31 Постановление Московского губернского революционного трибунала об освобождении осужденных Трибуналом 11 декабря 1918 г. за участие в выступлениях против Советской власти. 20 мая 1919 г. // Там же. Л. 2.
32 Файзуллина Д. Р. История развития института освобождения от уголовной ответственности и наказания в России // Russian Journal of Economics and Law. 2008. № 2. С. 151—157.
33 Приговор Московского губернского революционного трибунала по делу священника Сергея Михайловича Никитского. 20 апреля 1920 г. // ЦГАМО. Ф. 4612. Оп. 1. Д. 311. Л. 9, 9 об.
(так в тексте. — В. Н.) использовал это доверие далеко не в пользу бедных и отсталых, а в пользу сидящих выше в троицких подворьях и прочих уютненьких уголках до сих пор к стыду нашему облачившись в саны великих патриархов церкви и старается использовать при первой возможности через своих подчиненных как например таких Никитских всех и все вселяя своего благополучия как им удавалось это великолепно устраивать благодаря общей сделки с жандармами и царскими опричниками и лозунгом их затемнение трудящихся». Если абстрагироваться от языка документа, как кажется, выделяющегося даже среди безграмотных в массе своей документов первых послереволюционных лет, то в тексте можно разглядеть явные выпады не столько против конкретного священника Сергия Никитского, сколько против Патриарха и Церкви в целом. То есть автор приговора как бы подготавливает читателя (слушателя, если речь идет о судебном процессе) к тому, что трибунал, руководствуясь при вынесении приговора все теми же «велениями революционной совести», будет иметь на это моральное право.
Далее текст приговора не становится более конкретным: «Когда появился в Ухтомской волости декрет, исходящей от Рабоче-Крестьянского правительства об отделении церкви от государства и когда. было необходимо провести его в жизнь как например взятие церковного имущества на учет и пр. необходимые мероприятие здесь и появился на сцену преданный служака не народу а изменником его которые прекрываясь именем христа которого они же распяли входили в сделку с царями и помощниками общей совместной борьбы с темным отсталым рабоче-крестьянским классом священник Никитский который принял самое активное усердие чтобы не допустить подпись акта о приеме церковного имущества прибегал ко всем приемам как у святых отцев принято обливание грязью и помоями Рабоче-Крестьянскую власть, что и доказано на судебном заседании Трибунала»34.
Итак, священника Сергия Никитского обвиняли в том, что он якобы сопротивлялся проведению в жизнь Декрета об отделении Церкви от государства. Однако из материалов дела следует, что в действительности он лишь отказался сразу подписать договор о принятии прихожанами в безвозмездное пользование церковного здания и богослужебной утвари, мотивируя свой отказ недостаточной конкретностью формулировки пункта 4 договора, в котором говорилось об обязанности общины выплачивать различные налоги. Его сомнения представляются вполне обоснованными, ибо этот договор он, как и большинство настоятелей, в 1919 г. видел впервые и не мог знать, что отныне он будет заключаться регулярно в течение ближайшего десятилетия. Впоследствии, кстати, отец Сергий Никитский будет подписывать его неоднократно и ни разу не допустит задержек, ибо содержание договора станет типовым.
В приговоре утверждается, что вина священника, заключающаяся в отказе подписать договор, материалами дела доказана, но в действительности это не так35. Напротив, материалы дела свидетельствуют об обратном, ибо содержат
34 Приговор Московского губернского революционного трибунала по делу священника Сергея Михайловича Никитского. 20 апреля 1920 г. // Там же. Л. 9, 9 об.
35 Протокол допроса Никитского Сергея Михайловича в Московской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. 29 декабря 1919 г. // ЦГАМО. Ф. 4612. Оп. 1. Д. 311. Л. 36-38 об.
вполне убедительные соображения обвиняемого, почему он не рискнул подписать непонятный ему договор, подтвержденные показаниями свидетелей.
Вообще, в довольно объемном приговоре, напечатанном на большом листе, собственно обвинения занимают одну строчку. Все остальное — общие слова о реакционной сущности духовенства и о том, как оно обманывает темные массы. Текст приговора как бы подготавливает читателя к самому суровому наказанию. И ожидания оправдываются — священник Никитский приговаривается к пяти годам заключения. Срок — минимальный для середины 1930-х гг., но в 1919 г. — огромный. Однако даже без апелляции осужденного это наказание, «применив к нему амнистию В.Ц.И.К. от 5 ноября», заменяют условным с принудительными работами в течение одного года36. В документе речь шла об амнистии, посвященной 2-й годовщине революции37. Заметим, что и принудительные работы отцу Сергию в полном объеме выполнить будет не суждено, правда, на сей раз не по причине амнистии, а по куда более печальной — его снова арестуют38.
В ряде случаев дела духовенства, рассматривавшиеся в Московском революционном трибунале, и вовсе заканчивались оправдательными приговорами. В качестве примеров можно привести дела священника Троицкого храма села Раменское отца Александра Сергеевича Парусникова39 и настоятеля Никольского храма в Малышеве Бронницкого уезда отца Сергия Сергеевича Лебедева40.
В первом случае речь шла об отказе священника венчать некоего гражданина Герасимова, однажды венчанного, но расторгшего брак в советском народном суде. Отец Александр отказал Герасимову в просьбе обвенчать его с новой избранницей с мотивировкой: «Мы, священники, советской власти не признаем, и церковь откололась от государства»41. Такая формулировка была занесена в протокол, что формально могло стать основанием для отдельного обвинения священника, теперь уже в непризнании советской власти, что, несомненно, и произошло бы, если бы дело рассматривалось десятью годами позже. Но в 1919 г. оно было прекращено «за отсутствием состава преступления»42.
Дело отца Сергия Лебедева во многом напоминает дело красковского священника Никитского, рассмотренное выше, с той разницей, что в малышевском приходе неподчинение Декрету об отделении церкви от государства, с точки зрения властей, проявилось из-за якобы неправильного толкования возможности
36 Приговор Московского губернского революционного трибунала по делу священника Сергея Михайловича Никитского. 20 апреля 1920 г. // Там же. Л. 9, 9 об.
37 Постановление ВЦИК об амнистии ко 2-й годовщине Октябрьской революции. 5 ноября 1919 г. // Известия ВЦИК. 1919. № 248.
38 Дело Московской чрезвычайной комиссии при Московском Совете по обвинению Никитского С. М., Поповского С. П. и Данилина Н. Н. 1920 г. // ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-34851.
39 Дело Александра Сергеева Парусникова (контр-революция). 1919 г. // ЦГАМО. Ф. 4612. Оп. 1. Д. 684.
40 Дело по обвинению свящ. Лебедева в агитации против отделения церкви от Государства. 1918 г. // Там же. Д. 237.
41 Протокол заседания Бронницкого комиссариата юстиции от 20 июля 1918 г. // Там же. Д. 684. Л. 7, 7 об.
42 Постановление следственной комиссии при Московском Губернском революционном трибунале. 10 февраля 1919 г. // Там же. Л. 1.
преподавания Закона Божия. Но и здесь 18 ноября 1918 г. дело священника Сергия Лебедева было «прекращено ввиду отсутствия состава преступления»43.
На примере ряда дел Московского революционного трибунала против священнослужителей в 1918— 1920-х гг. можно проследить определенную тенденцию при вынесении приговоров, выразившуюся в стремлении властей максимально смягчить первоначальные приговоры, а в ряде случаев — вообще прекратить дела. Сказанное вовсе не означает намерение автора представить деятельность Московского революционного трибунала в отношении Церкви в каком-то новом ракурсе. Безусловно, это репрессивно-карательный орган. Однако приведенные примеры, как и ряд других, не рассмотренных в настоящей статье, свидетельствуют о необъяснимом, на первый взгляд, и характерном для разных составов трибунала стремлении либо оправдать, либо, если это представлялось невозможным, амнистировать осужденных по одному из многочисленных поводов. И это при том, что формулировки обвинений, зафиксированные в делах Московского революционного трибунала, вполне могли соответствовать самым суровым приговорам.
Таким образом, можно сделать вывод, что основной целью работы Московского революционного трибунала было устрашение и демонстрация своей вседозволенности. Окончательное понимание того, что Церковь быстро сокрушить не получится, пришло к большевикам не ранее конца 1921 г., и отчаянной попыткой нанести решающий удар должно было стать изъятие церковных ценностей, о чем В. И. Ленин высказался совершенно недвусмысленно в знаменитой записке членам Политбюро 19 марта 1922 г. Неслучайно сразу же после реквизиций начинается процесс, в результате которого выносятся пять смертных приговоров.
Следует отметить еще одну общую черту дел Московского революционного трибунала. За редким исключением все осужденные, амнистированные и даже оправданные в 1918-1922 гг. священники и миряне оказались арестованными впоследствии, а некоторые, как, например, священники Сергий Никитский, Сергий Лебедев и др., не по одному разу. Для них факт осуждения и даже оправдания революционным трибуналом стал своего рода маркером, о котором говорилось выше, и в материалах всех последующих следственных дел стояла отметка «осужден Московским революционным трибуналом».
Список литературы
Голубцов С. А. Московское духовенство в преддверии и начале гонений. 1917-1922 гг. М.:
Изд-во Православного братства Споручницы грешных, 1999. 192 с. Мраморнов А. И. К истории антицерковной деятельности Московского революционного трибунала (1918-1920 гг.) // Церковь и время: Научно-богословский и церковно-общественный журнал. 2011. № 2 (55). Никонов В. В. За Христа претерпевшие: Церковь и политические репрессии 1920— 1950-х гг. на территории Раменского района Московской области. Т. 5: Мячковская и Чулковская волости. Гжель: ГГУ, 2021. 608 с.
43 Постановление следственной комиссии при Московском Губернском революционном трибунале. 18 ноября 1918 г. // ЦГАМО. Ф. 4612. Оп. 1. Д. 237. Л. 30.
Никонов В. В. За Христа претерпевшие: Церковь и политические репрессии 1920— 1950-х гг. на территории Раменского района Московской области. Т. 6: Рождественская волость. Гжель: ГГУ, 2022. 688 с.
Титков В. И. Революционные трибуналы как органы политической борьбы // Судебная власть и уголовный процесс. 2017. № 3.
Файзуллина Д. Р. История развития института освобождения от уголовной ответственности и наказания в России // Russian Journal of Economics and Law. 2008. № 2.
Чирков С. В. Документы о роли духовенства в антисоветском народном восстании в Звенигороде 15 мая 1918 г. // Православная Москва в 1917—1921 годах: сб. документов и материалов / авт.-сост. А. Н. Казакевич, В. В. Марковчин, Т. С. Тугова, А. М. Шари-пов. М.: Изд-во Главного архивного управления г. Москвы, 2004. 696 с.
Шпаковский Ю. Г., Потапчук И. В. Декреты о суде № 1, 2, 3 // Вестник Университета им. О. Е. Кутафина. 2018. № 4 (44).
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia II: Istoriia. Istoriia Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi. 2022. Vol. 108. P. 74-87 DOI: 10.15382/sturII2022108.74-87
Vadim Nikonov, Candidate of Sciences in Education, Associate Professor of the Department of History and Organisation of Archival Affairs, Russian State University for the Humanities Moscow, Russia nikonova-box2009@yandex.ru https://orcid.org/0000-0001-9585-564X
Features of Sentencing by Moscow Revolutionary Tribunal for the Clergy and Believers in 1918—1920
V. Nikonov
Abstract: This article analyses the cases of Moscow Revolutionary Tribunal that were directed against the clergy and believers, deposited in the funds of the Central State Archive of Moscow Region. Along with high-profile processes, such as the Case of the Council of United Parishes (The Case ofA. D. Samarin, N. D. Kuznetsov, 1919-1920), the Moscow trials (The 1st and 2nd Trials of Churchmen) of 1922, which resulted from a campaign to seize church values, the article examines lesser-known cases that accused the rural clergy of resisting the Decree on the Separation of Church and State and of counter-revolutionary activities. Analysing the sentences of Moscow Revolutionary Tribunal made in the period of 1918-1920s regarding the clergy, as well as the laypeople, the article comes to the conclusion that the main purpose of the tribunal was a policy of intimidation of the clergy and believers, the demonstration of the omnipotence of the new government and the lawlessness of its punitive bodies. The general trend in the work of Moscow Revolutionary Tribunal was the practice of initial issuing overtly harsh sentences, which were immediately replaced by lighter, and sometimes even conditional sentences at the same meeting of the tribunal. In some cases, the mitigation of sentences took place in several stages; as a result, even those initially sentenced to death were released within 2-3 years after arrest. The article notes that most of the
clergy tried by Moscow Revolutionary Tribunal no longer left the field of view of the organs of the Cheka-OGPU-NKVD and were subsequently arrested, many more than once. For them, the fact of conviction and even acquittal by the revolutionary tribunal became a kind of a tag that marked the future victims of the repressive system.
Keywords: persecution of dutch in USSR, seizure of church values, Moscow Revolutionary Tribunal, political repression, trials of churchmen, Russian Orthodox Church.
References
Chirkov S. (2004) Dokumenty o roli dukhovenstva v antisovetskom narodnom vosstanii v Zvenigorode 15 maia 1918 g. [Documents on the role of the clergy in the people's antiSoviet uprising in Zvenigorod on May 15, 1918], in A. Kazakevich, V. Markovchin, T. Tugova, A. Sharipov (eds) Pravoslavnaia Moskva v 1917—1921 godakh [Orthodox Moscow in 1917— 1921]. Moscow (in Russian).
Faizullina D. (2008) "Istoriia razvitiia instituta osvobozhdeniia ot ugolovnoi otvetstvennosti i nakazaniia v Rossii" [The history of the development of the institute of exemption from criminal liability and punishment in Russia]. Russian Journal of Economics and Law, 2008, no. 2, pр. 151-157 (in Russian).
Golubtsov S. (1999) Moskovskoe dukhovenstvo vpreddverii inachalegonenii. 1917—1922gg. [Moscow clergy on the verge and the beginning of the persecution. 1917-1922]. Moscow (in Russian).
Mramornov A. (2011) "K istorii antitserkovnoi deiatel'nosti Moskovskogo revoliutsionnogo tri-bunala (1918-1920 gg.)" [On the history of the anti-church activity of Moscow Revolutionary Tribunal (1918-1920)]. Tserkov'i vremia: Nauchno-bogoslovskii i tserkovno-obshchestvennyi zhurnal, 2011, no. 2 (55), pр. 100-132 (in Russian).
Nikonov V. (2021) Za Khrista preterpevshie. Tserkov' i politicheskie repressii 1920—1950-kh gg. na territorii Ramenskogo raiona Moskovskoi oblasti [Those who have suffered for Christ. The church and political repression of the 1920s — 1950s in the territory of Ramenskoye district of Moscow region]. Vol. 5: Miachkovskaia i Chulkovskaia volosti. Gzhel (in Russian).
Nikonov V. (2022) Za Khrista preterpevshie. Tserkov' i politicheskie repressii 1920—1950-kh gg. na territorii Ramenskogo raiona Moskovskoi oblasti [Those who have suffered for Christ. The church and political repression of the 1920s — 1950s in the territory of Ramenskoye district of Moscow region]. Vol. 6: Rozhdestvenskaia volost'. Gzhel (in Russian).
Shpakovskii Iu., Potapchuk I. (2018) "Dekrety o sude № 1, 2, 3" [Decrees on court no. 1, 2, 3]. Vestnik Universiteta im. O. E. Kutafina, 2018, no. 4 (44), pр. 210-223 (in Russian).
Titkov V. (2017) "Revoliutsionnye tribunaly kak organy politicheskoi bor'by" [Revolutionary tribunals as organs of political struggle], in Sudebnaia vlast'iugolovnyiprotsess, 2017, no. 3. Moscow, рр. 71-83 (in Russian).
Статья поступила в редакцию 16.02.2022
The article was submitted 16.02.2022
