Научная статья на тему 'Особенности воплощения мифа о Вечной Женственности в драме А. Блока «Незнакомка» и в романе Ф. М. Достоевского «Идиот»'

Особенности воплощения мифа о Вечной Женственности в драме А. Блока «Незнакомка» и в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
1638
216
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
АНАМНЕЗИС / ANAMNESIS / ВЕЧНАЯ ЖЕНСТВЕННОСТЬ / ETERNAL FEMININITY / ДВОЕМИРИИЕ / КРАСОТА / BEAUTY / ЛЕЙТМОТИВ / LEITMOTIF / МОТИВ / MOTIVE / ПЛАТОНИЗМ / PLATONISM / ЦЕЛОСТНОСТЬ / INTEGRITY / TWO-WORLDS (DUALISM)

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Хороших Олеся Евгеньевна

В статье рассматриваются роман «Идиот» и лирическая драма «Незнакомка» сквозь призму мифа о Вечной Женственности. Ориентируясь при создании «Незнакомки» на текст Достоевского, Блок заостряет свое внимание на двух архетипах: Вечной Женственности (описание Настасьи Филипповны в первом эпиграфе) и Вечного возвращения. Первый восходит к мифу о Вечной Женственности в поэзии Соловьева, второй к мифу об «анамнезисе»-припоминании как средстве восстановления душой утраченных связей между миром «идей» и миром «вещей» в философии Платона. Блок использует двойственность в изображении женских портретов Возлюбленных, дуализм земного и небесного, опираясь не только на Ф.М. Достоевского, но и на указанные мифы. В «Незнакомке», как и в «Идиоте», есть оппозиция «духовного» и «плотского», рыцарский мотив служения Даме и попытка спасения Красоты. Задачей автора является выявление текстовых перекличек или «точек устоя» (выражение А. Блока) в этих двух произведениях, что доказывает их неразрывную связь в истории литературы и философии.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Features of the Embodiment of the Myth About Eternal Feminity in A. Blok''s Drama "Neznakomka" and in F.M. Dostoyevsky''s Novel "Idiot"

The article considers the novel "Idiot" and the lyrical drama "Stranger" ("Neznakomka") through a myth prism on Eternal Femininity. Being guided by the Dostoyevsky's text, Blok, when creating his piece of art "Neznakomka", focuses on two archetypes: Eternal Femininity (Nastasia Filippovna's description in the first epigraph) and Eternal return. The first goes back to the myth on Eternal Femininity in Solovyov's poetry, the second to the myth about "anamnesis" recollection as means of restoration by the soul of the lost links between the world of "ideas" and the world of "things" in Platon's philosophy. Block uses this duality in the image of female portraits of the Beloved, this dualism of terrestrial and heavenly, relying not only on F.M. Dostoyevsky, but also on the myths mentioned above. In "Neznakomka", as well as in "Idiot", there is an opposition of "spiritual" and "carnal", knight motif of service to the Lady and attempt to rescue the Beauty. The author's task is to identify text roll calls or points of abutment (A. Block's expression) in these two works, which proves their inextricable link in the history of literature and philosophy.

Текст научной работы на тему «Особенности воплощения мифа о Вечной Женственности в драме А. Блока «Незнакомка» и в романе Ф. М. Достоевского «Идиот»»

УДК 82(10.01.00) ББК 84(2)

ОСОБЕННОСТИ ВОПЛОЩЕНИЯ МИФА О ВЕЧНОЙ ЖЕНСТВЕННОСТИ В ДРАМЕ А. БЛОКА «НЕЗНАКОМКА» И В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ИДИОТ»

I О.Е. Хороших

Аннотация. В статье рассматриваются роман «Идиот» и лирическая драма «Незнакомка» сквозь призму мифа о Вечной Женственности. Ориентируясь при создании «Незнакомки» на текст Достоевского, Блок заостряет свое внимание на двух архетипах: Вечной Женственности (описание Настасьи Филипповны в первом эпиграфе) и Вечного возвращения. Первый восходит к мифу о Вечной Женственности в поэзии Соловьева, второй - к мифу об «анамнезисе»-припоминании как средстве восстановления душой утраченных связей между миром «идей» и миром «вещей» в философии Платона. Блок использует двойственность в изображении женских портретов Возлюбленных, дуализм земного и небесного, опираясь не только на Ф.М. Достоевского, но и на указанные мифы. В «Незнакомке», как и в «Идиоте», есть оппозиция «духовного» и «плотского», рыцарский мотив служения Даме и попытка спасения Красоты. Задачей автора является выявление текстовых перекличек или «точек устоя» (выражение А. Блока) в этих 354 двух произведениях, что доказывает их неразрывную связь в истории литературы и философии.

Ключевые слова: анамнезис, Вечная Женственность, двоемириие, красота, лейтмотив, мотив, платонизм, целостность.

FEATURES OF THE EMBODIMENT OF THE MYTH ABOUT ETERNAL FEMINITY IN A. BLOK'S DRAMA "NEZNAKOMKA" AND HIS DIALOGUE IN F.M. DOSTOYEVSKY'S NOVEL «IDIOT»

| O.E. Khoroshih

Abstract. The article considers the novel "Idiot" and the lyrical drama "Stranger" ("Neznakomka") through a myth prism on Eternal Femininity. Being guided by the Dostoyevsky's text, Blok, when creating his piece of art "Neznakomka", focuses on two archetypes: Eternal Femininity (Nastasia

Filippovna's description in the first epigraph) and Eternal return. The first goes back to the myth on Eternal Femininity in Solovyov's poetry, the second - to the myth about "anamnesis" - recollection as means of restoration by the soul of the lost links between the world of "ideas" and the world of "things" in Platon's philosophy. Block uses this duality in the image of female portraits of the Beloved, this dualism of terrestrial and heavenly, relying not only on F.M. Dostoyevsky, but also on the myths mentioned above. In "Neznakomka", as well as in "Idiot", there is an opposition of "spiritual" and "carnal", knight motif of service to the Lady and attempt to rescue the Beauty. The author's task is to identify text roll calls or points of abutment (A. Block's expression) in these two works, which proves their inextricable link in the history of literature and philosophy.

Keywords: anamnesis, Eternal Femininity, two-worlds (dualism), beauty, leitmotif, motive, platonism, integrity.

Общеизвестно, что в начале своего творческого становления помимо Достоевского Блок был увлечен и идеями Вл. Соловьева, особенно его мифом о Вечной Женственности, отголоски которого прозвучат в стихотворном цикле Блока «Стихи о Прекрасной Даме». И.В. Корецкая замечает, что «множество биографических документов 1901—1903 гг. — дневник и записные книжки, письма к З.Г. Гиппиус, А. Гиппиусу, А. Белому, отцу, Л. Менделеевой — говорят о значительности для внутреннего опыта Блока проблематики Достоевского, у которого, как и у Вл. Соловьева, молодой поэт надеялся, по его признанию, отыскать «точки устоя» [1, с. 138], под которыми поэт подразумевал поиск ответов на свои духовно-нравственные запросы. Мы же воспользуемся выражением Блока и попробуем обозначить эти «точки» в творчестве указанных выше писателей.

В.Н. Орлов замечает, что Блок «приурочил решающий поворот в своей духовной жизни к тому време-

ни, когда, «в связи с острыми мистическими и романтическими переживаниями», всем существом его овладела поэзия Владимира Соловьева. Летом и осенью 1900 Блок погружается в изучение древней философии, в частности Платона. В стихах появляются платонические темы и мотивы — двоемирие, антиномия «духа» и «плоти» [2, с. 92].

1 декабря 1900 г. Блок пишет отцу: «Философские занятия, по пре- 355 имуществу Платон, продвигаются не очень быстро. Все еще я читаю и перечитываю первый том его творений в соловьевском переводе — Сократические диалоги...» Блок не случайно вспоминает о Платоне-философе, чьи идеи о понимании любви и красоты позаимствует и интерпретирует соответственно своим взглядам Вл. Соловьев. В его лирике появится образ Афродиты «мирской» (у Платона это Пандемос) и Афродиты небесной (Урания). «Все, чем красна Афродита мирская, // Радость домов, и лесов, и морей, — // Все совместит красота неземная// Чище, сильней, и живей, и

полней» [3, с. 121]. Платон также говорит о двух типах Эрота — возвышенного и прекрасного. В «Пире» философом дается два толкования: одно звучит из уст Аристофана, где, по замечанию Лосева, «впервые произнесены слова «стремление» и «целостность» [4, с. 55]. Правда, сначала эта тема звучит «в чисто комическом духе с забавными и даже непристойными подробностями» [4, с. 55]. И только Сократ в дальнейшей своей речи развернет «тему стремления и целостности, но уже не в физическом смысле, а духовном, и не комическом, а глубоко драматическом» [4, с. 55]. Для Платона совмещение двух типов любви не представляется возможным, и вот это будет одним из главных отличий в понимании данной темы у Вл. Соловьева.

Соловьев допускает сосуществование любви плотской и любви небесной, поэтому и его героиня имеет двойственный образ: с одной стороны, «Афродита небесная», с другой - «Афродита мирская», причем последняя может выступать и в образе фурии, а 356 не «гения чистой красоты». Своеобразие учения Вл. Соловьева в том, что философ вводит понятие «падшей Софии». Она, погрязшая в земных путах, ждет своего спасителя, которым может стать мужчина. Спасая ее, он спасает себя, даруя каждому бессмертие. Конечно же, речь идет о спасении мироздания, человечества. И как раз Вечная Женственность, по Соловьеву, это и есть соединение двух противоположных начал. Его лирика строится на противопоставлении лирического «я» и героини. Как правило, один из любящих крепко скован земными цепями, а задача другого при помощи любви соединиться вое-

дино с любимым в Вечный идеал Женственности. «Знайте же: вечная женственность ныне // В теле нетленном на землю идет» [2, с. 121].

Философ так и определяет ближайшую задачу любви: осуществить единство мужского и женского начала, ибо половое разделение есть первый шаг на пути к смерти. «...Истинная любовь есть нераздельно и восходящая и нисходящая (amorascendens и amordescendens, или те две Афродиты, которых Платон хорошо различал, но дурно разделял). Для Бога Его другое (то есть вселенная) имеет от века образ совершенной Женственности, но Он хочет, чтобы этот образ был не только для Него, но чтобы он реализовался и воплотился для каждого индивидуального существа, способного с ним соединяться. К такой же реализации и воплощению стремится и сама вечная Женственность, которая не есть только бездейственный образ в уме Божием, а живое духовное существо, обладающее всею полнотою сил и действий» [5, с. 534]. Все же общим для двух философов будет понимание амбивалентного образа любви, но у Соловьева он явлен только в женском обличии. А, например, у того же Блока и в мужском, и здесь будет сходство с пониманием Эроса у Платона. Вспомним замечание З.Г. Минц по поводу сравнения романа «Идиот» и лирической драмы «Незнакомка»: «.так была трансформирована сложнейшая и земная история Настасьи Филипповны, Рогожина и князя Мышкина, сведенная к мистико-лирическому "треугольнику", где "Незнакомка" — ищущая воплощения земных страстей Вечная Женственность, а Господин в котелке и Голубой ("любовь земная" и "лю-

бовь небесная") — «разные половинки одной и той же, распавшейся в современных условиях, единой человеческой личности» [6, с. 103]. Подобные параллели у Блока появляются неслучайно, это прямая отсылка к Достоевскому. И.В. Корецкая задает вопрос: «Что же более всего занимало поэта в изображении Достоевским «глубин души человеческой»? Судя по пометам, это прежде всего ее анти-номичная природа, обнажившиеся писателем столкновения высокого и низкого, раздвоенность мысли и слова, слова поступка, побуждения и действия <...> Мотивы психологической раздвоенности отмечал на страницах романов Достоевского и Блок-читатель. Так в «Идиоте» выделены слова Мышкина о «двойных мыслях», с которыми даже ему, праведнику, «ужасно трудно бороться» (Ч.11, с. 308) [1, с. 24-25]. О «бессознательном платонизме» Достоевского пишет и Вяч. Иванов [7, с. 11]. В.А. Бачинин сравнивает двух мыслителей, проводит также параллели в биографиях и замечает, что «.действительность представлялась Достоевскому, как и Платону, двоемирной. Это была, в первом приближении, очевидная, чувственно воспринимаемая, "низкая" реальность природно-социаль-ного континуума и погруженных в нее людей. Вместе с тем, он был убежден в существовании высшего, сверхприродного мира вечных, абсолютных первоначал, а также в том, что волны метафизической реальности с рождаемыми ею причинными импульсами омывают все сущее, проникают в каждый атом» [8]. Кажется, это и привлекает Блока в Достоевском, и он попытается в «Незнакомке» выразить схожее понимание люб-

ви в современном ему мире. По замечанию Корецкой, Блок влекся «особенно к тем героям Достоевского», для которых «опыт страдания» был «этапом, необходимым для постижения истины». Слова Раскольникова: «Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца» — Блок трижды отчеркнул на полях «Преступления и наказания». Примечательно в этой связи обилие блоковских помет на том поучении Зосимы, где любовь предстает как терпеливый подвиг смирения и надежды: «.спросишь себя: "взять ли силой али смиренною любовью"? Всегда решай: "возьму смиренную любовью"<...> Смирение любовное — страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего», — помечал рыцарь Прекрасной Дамы, — «любовь покупается долгою работой и через долгий срок, ибо не на мгновение лишь случайное надо любить, а на весь срок. А случайно-то и всяк полюбить может, и злодей полюбит» («Братья Карамазовы», т. 1, с. 501) [1, с. 19-25]. Подобные рассуждения „.-., встречаются у Блока не только в по- 357 метках в книгах, или собственном творчестве, но и в собственной жизни. Из письма Блока Дельмас от 6 мая 1914 г.: «.все мучение, и ревность, и тяжесть в том, что мне, может быть, суждено только находить, а потом я, как рыбак, не умею ничего сделать с тем, что нашел, и могу потерять в том самом море, где она мне засияла, и море станет опять пустым и тяжелым, и я останусь таким же нищим, как был. Главное, что в этом (чего я боюсь всегда) есть доля призвания, — доля правды, значит; доля моего назначения; потому что искусство там, где ущерб, потеря, страдание, холод. Эта

мысль стережет всегда и мучает всегда, кроме коротких минут, когда я умею в Вас погрузиться и забыть все — до последней мысли. Таков седой опыт художников всех времен, я — ничтожное звено длинной цепи этих отверженных.» Блок говорит о необходимости страдания для художника, только через этот опыт можно создать нечто великое. С другой стороны, если абстрагироваться от творчества, то можно привести в пример и близкий в данной ситуации образ князя Мышкина, который жертвует своим счастьем ради спасения Настасьи Филипповны. Возможно, поэтому Блока у Достоевского занимает и «участь благородного и преданного героя, унижаемого "инфернальни-цей"» [1, с. 19-25].

Итак, мы попытались очертить круг имен, с которыми мы будем работать. Платон и Вл. Соловьев явились как бы проводниками в мир двух писателей — Достоевского и Блока. Попытаемся же сравнить роман «Идиот» и лирическую драму «Незнакомка».

358 Абсолютно ясно, что Блок ориентируется в своей драме на текст Достоевского. Это становится прозрачным, если мы обращаемся к эпиграфам «Незнакомки». Интересно, что из всех тем заявленных Достоевским в своем романе, поэт выбирает только две: описание портрета Настасьи Филипповны и встречу с ней князя Мышкина, где подчеркивается взаимный процесс припоминания друг друга героями.

Первый эпиграф посвящен фотографическому описанию Настасьи Филипповны Барашковой: «.необыкновенной красоты женщина., в черном платье, глаза темные глубо-

кие, лоб задумчивый; выражение лица страстное и как бы высокомерное» [9, с. 72], второй эпиграф описывает встречу Льва Николаевича Мышкина и Настасьи Филипповны: «Где вы меня видели прежде?..» [9, с. 72]. Главным же здесь является мотив видения. Посмотрим, как свою героиню описывает Блок: «Через миг по мосту идет прекрасная женщина в черном, с удивленным взором расширенных глаз» [9, с. 84]. Почти дословное совпадение с портретом Настасьи Филипповны! Кстати, перед тем, как появится Незнакомка, Звездочет произнесет такие слова: «Восходит новая звезда. / Всех ослепительней она.» [9, с. 84], что является, по замечанию Рубцова, «своеобразным прологом, подготовляющим чудесное появление Незнакомки» [10, с. 58]. А мы добавим, что Настасья Филипповна в «Идиоте» тоже не сразу предстает перед читателем: сначала мы слышим отзывы о ней, потом видим ее портрет, а уж потом саму ее.

И вот с другой стороны к нам подходит человек в голубом плаще — Голубой. Князь Мышкин впервые предстает перед нами тоже в плаще: «Плащ без рукавов с огромным капюшоном. Лицо молодого человека было тонкое и сухое досиня иззябшее» [11, с. 6]. Голубой это alterego Поэта, то есть то, что поэт всегда чувствует, его томление, выраженное в материальной оболочке. И оказывается, что эти двое уже давно знали друг друга, но просто никак не могли встретиться! «Долго ждал я тебя на земле» [9, с. 85]. Последняя фраза отсылает нас к уже упомянутому второму эпиграфу. Этот мотив возвращения к далекому праобразу является наиболее важным при со-

поставлении двух текстов. В самом деле, в «Идиоте» огромное количество упоминаний о встрече когда-то и где-то двух главных героев. Приведем некоторые примеры: «"Право, где-то я видела его лицо," — проговорила она вдруг уже серьезно, внезапно вспомнив опять давешний свой вопрос» [11, с. 99]; «Я давеча ваш портрет увидал. И точно я знакомое лицо узнал. Мне тот час показалось, что вы как будто уже звали меня» [Там же, с. 142]; «Иногда даже ему хотелось сказать себе, что он все это предчувствовал и предугадывал прежде; даже казалось ему, что как будто он уже читал это все, когда-то давно-давно, и все о чем он тосковал с тех пор, все, чем он мучился и чего боялся, — все это заключалось в этих давно уже прочитанных их письмах»»> [Там же, с. 378]. Но мало того, что они уже где-то видели друг друга, они где-то успели пообщаться, да так чтобы думать одинаково! « — А вам и не стыдно! Разве вы такая, какою теперь представляетесь. Да может ли это быть! — вскрикнул вдруг князь с глубоким сердечным укором. — Я ведь и в самом деле не такая, он угадал.» [Там же, с. 99100]; «Вы на нее влияние имеете, князь» [Там же, с. 101]; «И вот точь-в-точь она это же самое говорила недавно, когда этот портрет разглядывала! Чудно, как вы во всем заодно теперь...» [Там же, с. 178]. Все идет по кругу, и Блок это очень хорошо уловил и даже отразил композиционно в своей «Незнакомке». Например, композиция в первом видении: «Поэт: Вечное возвращение. Вот она кружит меня.И я кружусь с Нею./ Семинарист: Танцует. Танцует./ Медленно, медленно начи-

нают кружиться стены кабачка/ Человек в пальто: Люблю сыр, знаете, такой круглый!» [9, с. 79-80]. И в третьем видении: «Как будто все внезапно вспомнили, что где-то произносились те же слова и в том же порядке» [Там же, с. 98].

Мотив постоянного возвращения взят из философии Платона. Отдельно стоит упомянуть платоновский «анамнезис». По Платону, душа существует прежде, чем она вступает в соединение с телом. Процесс падения души на землю сопровождается забыванием душой всего того, что она ранее видела на небесах. В тоже время душа может вспомнить об утраченных идеях. Средством этого восстановления является припоминание: «искать и познавать как раз значит припоминать». Земная жизнь души интересна ей в той мере, в какой она хотя бы приблизительно напоминает ей свою небесную прародину. Именно эти «намеки» и смутные «соответствия» и составляют содержание процесса «припоминания». Встречая эти «намеки» и «знаки», душа как бы «считывает» с земного пути смысл своего идеального прошлого, «дешифрует» его. Процесс познания, по Платону, есть припоминание — «анамнезис». «Душа, никогда не видевшая истины, не примет человеческого образа. Ибо человек должен понимать истину на основании того, что называется идеей. Исходя из многих чувственных восприятий, он переходит путем логического рассуждения к единому (Платон, Федр, 249 В). Путь к усмотрению этого единства лежит, по Платону, через воспоминание (anamnesis)» [12, с. 67].

Опираясь на идею анамнезиса, припоминания, можно гипотетически истолковать два видения в тексте

359

360

Блока. Первое — как иллюстрация к идеальной встрече двух душ на земле, но по ощущению на небе (недаром вместо Поэта появляется Голубой — его alterego): плащ Голубого напоминает нам небосвод («Ты мерцала с твоей высоты / На моем голубом плаще» [9, с. 85]), Незнакомка - это звезда, только «падучая». Второе видение — встреча двух забывших все душ.

Итак, и для Достоевского, и для Блока (в большей степени) понимание идеального, идеальной природы Красоты на земле почти невозможно. Души что-то вспоминают, чувствуют родственную связь, но не могут соединиться. Тот же Поэт, встретив Незнакомку в облике земной женщины Мэри, не узнает ее, упускает возможность соединения: «Мгновение кажется, что он вспомнил все. Он делает несколько быстрых шагов в сторону Незнакомки <.> Но он все забыл» [Там же, с. 101].

Помимо возвышенного образа Незнакомки Блок, помня наследие Вл. Соловьева, дает и сниженный образ героини. Поэт показывает два подхода к изображаемому: поэтический, где она представляет читателю «неземной девой», «падучей звездой», и обывательский «есть у меня небольшая вещица — весьма ценная миниатюра. с одной стороны, изображение эмблемы, а с другой, приятная дама в тюнике на земном шаре.» Реплика Поэта: «Это — Она — Мироправительница. Все мы очарованы ею» [Там же; 78]. Ответ: «дешево продам» — вполне мог стать репликой Тоцкого. Эти слова сразу же снижают мысль поэта, создают подтекст иронии.

Мысль о Мироправительнице была заявлена и у Достоевского. Как

происходит первая встреча князя Мышкина с Настасьей Филипповной? Она принимает князя за слугу: «Она быстро прошла в прихожую, столкнув его с дороги плечом, и гневливо сказала, сбрасывая с себя шубу: «Если лень колокольчик поправить, так по крайней мере в прихожей бы сидел, когда стучатся. Ну вот, теперь и шубу уронил, олух!.. Прогнать тебя надо. Ступай, доложи» [11, с. 86]. В отличие от Мышкина, большинство людей образ Миропровительни-цы воспринимают как забавную вещицу — «камею», которую можно легко купить и продать. Если говорить о двойственных портретах героинь, то и Достоевский не останавливается только на изображении Настасьи Филипповны как олицетворении Вечной Женственности. «Точно чином обойденный чиновник» [Там же, с. 103], — говорит Ганя Иволгин о ней. Такое определение снижает образ Настасьи Филипповны, добавляя комичности.

Продолжая следовать за мотивами поэзии Вл. Соловьева и его рыцарского поклонения Даме, а также опираясь на текст «Идиота» Достоевского, где писатель описывает Мыш-кина как олицетворение пушкинского «рыцаря бедного», Блок старается в образе Поэта изобразить своего рыцаря. Для Поэта Незнакомка является музой («Ну, ваше горе пройдет!/ Вам надо только стихи/ Как можно длинней сочинять!» [9, с. 93]), в отличие от Мышкина, он не хочет никого спасать. Если Мышкин искренне верит в успех своего плана, то для Поэта встреча с Незнакомкой возможна только во сне: «Проснувшись, вспомнил, что снег/ Замел ее нежный след!» [Там же, с. 92] Тем не ме-

нее, Блок не отрицает возможности соединения Поэта и Незнакомки. Другое дело, что Поэт упускает данный «шанс», душа его спит, она не вспоминает Незнакомку, и та снова возвращается на небо.

Стоит также отметить, что в тексте Достоевского, как и в тексте Блока, появление рыцарского лейтмотива сопровождается стихами. Ели воспринимать встречу на мосту как нечто опоэтизированное, то можно найти переклички с пушкинским «рыцарем бедным». У Пушкина: «Он себе на шею четки / Вместо шарфа навязал,/ И с лица стальной решетки/ Ни пред кем не поднимал» [11, с. 209]; у Блока: «Голубой дремлет в бледном свете. На фоне плаща его светится луч, как будто он оперся на меч <.> — Больше взора поднять не могу: / Тобою, падучей, скован мой взор» [9, с. 85]. Проблема этих героев заключается в том, что даже павшую на землю женщину из плоти и крови они продолжают воспринимать как нечто небесное, звездное. Перед ними уже не просто «звезда», перед ними — женщина, они же этого не замечают. Для Поэта Незнакомка — Мироправительница, «все мы очарованы Ею» [Там же, с. 78]. Подобно князю Мышкину, он слишком серьезен, он не способен объект своего обожания воспринимать, как человека. В «Идиоте» чтение стихотворения Аглаей вызывает у присутствующих смех. Когда Поэт в «Незнакомке» читает стихотворение в гостиной, хозяйка вечера позже не может вспомнить, про что Поэт читал! («.наш известный поэт как раз читал нам. читал нам. — Простите. Позвольте мне прочесть в другой раз <.> Никто не выражает неудовольствия»

[Там же, с. 100]). Но для Поэта же Незнакомка никак не меньше, чем Мироправительница, святая: «И от иконы в нежных розах / Медлительно сошла Она.» [Там же, с. 99] И, уверовав в идеальный образ возлюбленной, Поэт не может разглядеть его в обычной женщине — это и его трагедия, по Блоку. Незнакомке хочется «земных речей», прикосновений, а Поэт-Голубой не может поверить своему счастью («я коснуться не смею тебя» [Там же, с. 87]), воспринимая прошедшее, как сон. Поэту легче купить камею с изображением Мироправительницы, видеть ее в иконах, чем найти идеальный образ в «падучей звезде» Мэри.

В «Идиоте» Достоевский сделал точно такой же акцент. Вспомним следующий фрагмент: «Бесспорно, для него [Мышкина] составляло уже верх блаженства одно то, что он опять будет беспрепятственно приходить к Аглае, что ему позволят с нею говорить, с нею сидеть, с нею гулять, и кто знает, может быть, этим одним он остался бы доволен на всю „_. свою жизнь! (Вот этого-то довольства, 361 кажется, и боялась Лизавета Проко-фьевна про себя; она угадала его.) [11, с. 429]».

Как и в «Идиоте», мы сталкивается в «Незнакомке» с проявлением «духовных» и «плотских» воплощений Красоты в разных героях. В первом случае «духовное» — это Мышкин, «плотское» — Рогожин, Красота — Настасья Филипповна. У Блока подобная схема использована в его драме: «духовное» — Голубой, «плотское» — Господин в котелке, Красота — Незнакомка. Правда, следует сразу же подчеркнуть существенную разницу в духовных устремлениях этой Красо-

ты. Если у Достоевского образ Настасьи Филипповны еще не совсем ассоциируется с Вечной Женственностью: все же героиня — это «падший человек», которая только еще «мечтает», причем весьма непоследовательно и противоречиво, вернуться через любовь идеального «рыцаря» к своему предчувствуемому «небесному», идеальному облику, то у Блока «звезда»-Незнакомка, наоборот, спускается с небес на землю, сама жаждет телесного воплощения и грешной человеческой любви, что вносит в образ Незнакомки совсем иные краски, придает ее Миссии на земле совсем другой смысл. Красота Настасьи Филипповны и Красота Незнакомки — по-разному ориентированы в духовном пространстве антитезы «земля» — «небо», «дух» — «плоть».

Достоевский говорит о том, что порознь духовное и плотское начала никогда не спасут Красоту. Можно даже сказать, что при таких разных отношениях к Красоте, она раздваивается и может нести опасность. Дуализм, „__ отображенный в «Идиоте», чутко уло-362 вил Вл. Соловьев, когда одной из его главных философских мыслей станет преображение плотской, греховной реальности своей «земной» возлюбленной высотой идеала «небесной» любви. Такое понимание идеального слияния «чувственной» любви с «платонической» и унаследовал Блок от философа. Он создает свой любовный треугольник и показывает, почему спасение Красоты при таком раскладе невозможно.

Интересно заметить, что Блок в драму вводит двух людей, так или иначе олицетворяющих плотскую сторону вопроса. Первый — это Человек в пальто, продающий «недорого» камею

с изображением Мироправительни-цы, который тем самым снижает ее образ и даже доводит его до абсурда. Второй — Господин в котелке. Словом «Господин» Блок подчеркивает его высокое социальное положение (как не вспомнить здесь Тоцкого?), но обозначение этих героев путем акцентирования вещей в их портрете (пальто, котелок), во-первых, уравнивает их, а, во-вторых, относит к вещному миру, миру земного.

Возвратимся же к сравнению двух героев драмы «Незнакомка». Приведем в качестве примера речь двух антагонистов. Голубой: «Только торжественны речи мои» [9, с. 86], Господин в котелке: «Я мог бы спеть вам куплет» [Там же, с. 89]; Про имя Незнакомки — Голубой: «Не знаю — и лучше не знать» [Там же, с. 86], Господин в котелке: «Ведь мне лишь только знать, / Что ночью тебе шептать» [Там же, с. 90]; «Ты хочешь меня обнять?» Голубой: «Я коснуться не смею тебя» [Там же, с. 87], Господин в котелке: «Хотел бы знать, почему / Не могу я тебя обнять?» [Там же, с. 89]. Блок недаром строит свое «Второе видение» на антитезе, ему важно показать эти два крайних полюса «служения» Красоте.

Князь Мышкин по наивности верит в то, что ему удастся спасти Настасью Филипповну так же легко, как он спасает Мари. Он прожил двадцать четыре года в швейцарской деревне и не понимает, что мир изменился, что жестокая петербургская действительность весьма далека от руссоистской идиллии швейцарской деревни. Поэт же знает мир, он сидит в кабаках, напивается, и сквозь дурман ему мерещится иной мир — мир, который может ему по-

мочь выкарабкаться из своего пошлого окружения, лишающего вдохновения. Если Мышкин является спасителем плененной Красоты и может показать ей другую дорогу, то Незнакомка сама по себе в какой-то степени является «рыцарем» Поэта, его Спасением. Это как раз тот случай, когда не Красоту спасают, как у Достоевского, а когда Красота хочет спасти мир, вочеловечившись в нем. В этом понимании проблемы Блок более точно чувствует миссию Вечной Женственности в мире. Как и для Вл. Соловьева, женский образ, предстает более совершенным в отличие от образа героя.

Другое дело, что поэт не воспринимает Незнакомку всерьез, она для него сон, ему сложно поверить в собственное воскрешение. Его бы самого нужно воскресить, собственно, поэтому он не может помочь «падшей» Мэри. Если Мышкин, был в какой-то степени идеален (он мог задуматься над проблемой спасения, думать, что ему это все под силу), то поэт сам нуждается в духовном возрождении. У Блока Поэт своим «маловерием» в какой-то степени уподобляется Настасье Филипповне, для которой «мечта» стать «другой» так и осталась «мечтой», не вышла за рамки чисто эстетского идеала, не стала «жизнетворчеством». Таким образом, в «Идиоте» и «Незнакомке» мы наблюдаем строго зеркальную симметрию расстановки основных сил в теургической драме Преображения мира Красотой.

Вот так Блоку удалось создать новый миф о Вечной Женственности и применить его к современной действительности.

Таким образом, ориентируясь на текст Достоевского при создании

«Незнакомки», поэт заостряет свое внимание на двух архетипах: Вечной Женственности и Вечного возвращения. Эти архетипы восходят к философии Платона с его «анамне-зисом»-припоминанием как средству восстановления душой утраченных связей между миром «идей» и миром «вещей».

Как и Достоевский, Блок использует двойственность в изображении женских портретов Возлюбленных. Справедливо отметить, что и Вл. Соловьев в своей лирике использует дуализм земного и небесного, чего, конечно, не мог не знать Блок. Эта перекличка с Достоевским идет именно от Соловьева, с его помощью. Так же в «Незнакомке» есть оппозиция «духовного» и «плотского», как и в «Идиоте», есть рыцарский мотив служения Даме и попытка спасения Красоты.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Корецкая, И.В. Блок о Достоевском (по неизвестным материалам) [Текст] / ___ И.В. Корецкая // Литературное наслед- dUd ство. - М., 1987. - Т. 92. - Кн. 4. - С. 1333.

2. Орлов, В.Н. Гамаюн [Текст] / В.Н. Орлов. - М, 1981.

3. Соловьев, Вл. Стихотворения и шуточные поэмы [Текст] / Вл. Соловьев. - Л., 1974.

4. Лосев, А.Ф. Платон. Аристотель [Текст] /

A.Ф. Лосев, А.А. Тахо-Годи. - 3-е изд., испр. и доп. - М., 2005.

5. Соловьев, В.С. Смысл любви [Текст] /

B.С. Соловьев // Соч.: в 2 т. - М., 1990. -Т. 2. - С.822.

6. Минц, З.Г. Александр Блок и русские писатели [Текст] / З.Г. Минц. - СПб., 2000.

7. Иванов, Вяч. Дионис и прадионисийство [Текст] / Вяч. Иванов. - СПб., 1994.

8. Бачинин, В.А. Платон и Достоевский: Метафизика экзистенциального самоо-

пределения [Электронный ресурс] / В.А. Бачинин. - URL: http://www.plato. spbu.ru/AKADEMIA/akademia5/21.pdf (дата обращения: 17.06.2014).

9. Блок, А. Собр. соч. : В 8 т. [Текст] /

A. Блок. - Л., 1961. - Т. 4.

10. Рубцов, А.Б. Драматургия Александра Блока [Текст] / А.Б. Рубцов. - Минск,

1968.

11. Достоевский, Ф.М. Полное собрание сочинений : В 30-ти т. [Текст] / Ф.М. Достоевский. - Л., 1973. - Т. 8, 13.

12. Асмус, В. Платон [Текст] / В. Асмус. - М.,

1969.

REFERENCES

1. Koreckaja I.V. Blok o Dostoevskom (po neizvestnym materialam) [Block about Dos-toevsky], Literaturnoe nasledstvo, V. 92,

B. 4, M., 1987, pp. 13-33.

2. Orlov V.N. Gamajun [Gamajun], M., 1981, 720 p.

3. Solov'evVl. Stihotvorenija i shutochnye-pojemy [Poems and humorous poems], L., 1974, 352 p.

4. Losev A.F., Taho-Godi A.A. Platon. Aristo-

tel' [Plato. Aristotle], 3-e izd., ispr. i dop., M., 2005, 392 p.

5. Solov'ev V.S. Smyslljubvi [The meaning of love], Works in 2 volumes, M., 1990, V. 2, 822 p.

6. Minc Z.G. Aleksandr Blok i russkie pisateli [Alexander Blok and Russian writers], SPb., 2000, 784 p.

7. Ivanov Vjach. Dionis i pradionisijstvo [Dionysus and pradionysus], SPb., 1994, 352 p.

8. Bachinin, V.A. Platon i Dostoevski): Metafizika jekzistencial'nogo samoopredele-nijam [Plato and Dostoevsky: Metaphysics of existential self-determination], URL: http://www.plato.spbu.ru/AKADEMIA/ akademia5/21.pdf

9. Blok A. Sobranie sochinenij: V 8 t. [Collected Works in 8volumes], L., 1961, V. 4, 604 p.

10. Rubcov A.B. Dramaturgija Aleksandra Blo-ka [Alexander Blok's drama], Minsk, 1968, 135 p.

11. Dostoevski) F.M. Polnoe sobranie sochinenij: V 30-ti t. [Collected Works in 30 volumes], V. 8, 13, L., 1973, 512 p.

12. Asmus V. Platon [Plato], M., 1969, 247 p.

Хороших Олеся Евгеньевна, аспирантка кафедры Русской литературы филологического факультета Московского педагогического государственного университета, khoroshih@yahoo. com

364 Khoroshih O.E., Post-graduate Student, Russian Literature Department, Philological Faculty, Moscow State Pedagogical University, khoroshih@yahoo.com

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.