CC BY
46
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2011, № 6 (2), с. 409-413
УДК 808.2(076)
ОСОБЕННОСТИ ВЕРБАЛИЗАЦИИ КОНЦЕПТА СВЕТ В СЛАВЯНО-РУССКОМ ПРОЛОГЕ XV ВЕКА
© 2011 г. Т.Д. Маркова
Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова
tdmarkova@mail. т
Поступила в редакцию 01.03.2011
Описываются средства вербализации в древнерусском Прологе важнейшего христианского концепта свет. Приводятся примеры текстовой синтагматики, контекстуальной синонимии, антитезы, однокорневого повтора, используемых для обозначения различных признаков концепта свет в исследуемом памятнике письменности.
Ключевые слова: Пролог, концепт, вербализация, синтагматические связи, контекстуальные синонимы, антонимы, антитеза, словообразовательная парадигма.
Идеология исихазма, в том числе и учение о Свете, восходит ко времени возникновения монашества в древней Восточной Церкви и берет свое начало в древнехристианских мистических учениях. Древняя монашеская духовная практика предполагала возможность созерцания Божественного Света. Для этого подвижник должен стяжать чистоту сердца, освободиться от страстей и пребывать в мирном молитвенном сосредоточении. Подобный духовный опыт стал распространяться среди русского монашества, особенно в XIV-XV веках - в период второго южнославянского влияния. Русь XIV-XV веков предстает под знаком Византии, ее влияния, возрождения и расцвета монашества, созерцательного подвига. В это время на Руси становятся известными труды Григория Паламы, в которых было обобщено исихастское учение о безмолвии, молитве и созерцании Нетварного Света, отождествляемого Паламой с Фаворским светом, озарившим Христа во время Преображения.
Святитель Григорий Палама и другие исихасты учили и доказывали собственной жизнью, что восприятие Божественного Света становится доступным человеку не путем философских рассуждений, но постоянным очищением души, совершенным безмолвием чувств и помыслов, непрестанным упражнением в Богомыслии и молитве. Святоотеческие творения донесли до Руси весь опыт первого тысячелетия Византийского христианства, что, в свою очередь, отразилось в неповторимом русском культе Святой Троицы. «Святая Троица есть Первоначальный, Вечный, Несозданный Свет, и хотя сущность
Божества непостижима, но Бог по любви к миру и человечеству изливает свой божественный свет непрерывным потоком на тварный мир, и только в этом излиянии света, этой Божественной энергии, умном Фаворском свете, несо-зданном и вечном, Бог доступен ангельскому и человеческому восприятию» [1, с. 58].
Итак, чтобы догматически подкрепить живой опыт веры, святитель Григорий Палама, обобщая все, о чем говорили и писали предшественники-исихасты, формулирует учение о таинственных Божественных энергиях, к восприятию которых приближает чистота жизни, души и всех помыслов и непрестанная молитва пламенеющего любовью сердца. В этом состоянии человек способен увидеть то, свидетелями чего стали апостолы на Фаворе - Нетварный Свет Преображения Христова. Идея о таком духовном, светоносном творчестве, открывающем Вечность уже здесь, на земле, буквально окрылила Русь эпохи второго южнославянского влияния; стремление этноса к Преображению вызвало к жизни небывалые, до поры скрытые силы творчества и созидания. Оказалось, что «Бог выше не только знания, но и непознаваемости» [2, с. 67], а следовательно, нужно лишь неустанно совершать духовную работу - и Вечность вольется в душу потоками Божественных энергий. Все пространство литературы той эпохи многократно резонировало весть о «близости неба». Прологи не были исключением.
Свет будущего века - «тот самый свет, который осиял учеников при Преображении Христовом» [2, с. 115] озарит ум, «очищенный добродетелью и молитвой» [2, с. 115]. Стремление
к чистоте души и помыслов превращается в единый для всех общественный идеал Руси XIV-XV веков, так как в этом стремлении видится путь к надмирному единению с Богом. Безусловно, наличие социально-культурной нормы еще не означает всеобщее соответствие этой норме. Однако признание и принятие этносом ценностной иерархии, вершиной которой было объявлено стремление к обожению через чистоту земного бытия, определенным образом настроило всю систему мировосприятия и мировоззрения, а значит, как следствие - и смысловое поле языка.
Самые талантливые люди Руси той эпохи, независимо от сословной принадлежности, пола и возраста, откликнулись на пример византийских и русских исихастов, желая получить «благодатный и святой дар незапятнанных душ и умов» - Божью Славу и Божий Свет, не только созерцаемый, но и наполняющий сердце невыразимым блаженством [2, с. 120]. «Признак Божественного Света - возникающее в душе усмирение недобрых наслаждений и страстей, успокоение и упорядочение помышлений, покой и веселие духа, презрение к человеческой славе, смирение в союзе с несказанной радостью, ненависть к мирскому, любовь к небесному...», а также благодать истинного знания и богодостойной жизни [2, с. 336]. Божественный Свет этот - «изгнатель бесов, истребитель всякого зла, умертвитель греха, сила воскресения и энергия бессмертия, просвещение чистых душ и устроение разумных сил» - «этот умный, пре-мирный и немеркнущий свет есть Сам Бог» [2, с. 340-341].
Древнерусские Прологи пронизаны идеями исихазма. Пролог повествует о жизни подвижников, узревших Славу Божию, и призывает последовать их примеру; Пролог учит тому, что есть Свет Невечерний, и наставляет на путь, ведущий в царство Вечного Света. Каждый фрагмент Пролога содержит в той или иной форме учение о том, как очистить ум, душу и сердце, как наполнить чистотой жизнь, чтобы принять благодать и истину.
Праведники, о которых повествует Пролог, обладают даром прозрения и исцеления, все их помыслы и устремления связаны с желанием прославлять своими делами Бога и служить ближним, жизнь этих людей протекает в духовном подвиге, молитве и телесном воздержании. В итоге Божественный Свет, который стал для подвижников доступен, является зримо, освещая их лица и проникая в наш мир. Древнерусский читатель, даже если он не был знаком с серьезными богословскими творениями святых
отцов, читая Пролог, узнает о том, что «как глаза чувственного зрения видят чувственное солнце, так праведники глазами души видят умный свет» [2, с. 65], а «энергия Духа в очистившейся душе» подобна «силе зрения в здравствующем оке» [2, с. 334]. Сюжеты Пролога свидетельствуют о том, что «как огонь, прикрытый непрозрачным веществом, нагреть его может, а просветить нет, так и ум, когда на нем лежит глухое покрывало злых страстей, может произвести знание, но никак не свет» [2, с. 73]. На примере раскаявшихся грешников Пролог рассказывает читателю о том, что «начало духовного созерцания - добро, купленное чистотой жизни» [2, с. 115], и что человек, победивший свои страсти, сам наполняется духовным светом и «созерцается как духовный свет» [2, с. 335].
Представления о Божественном Свете вводятся в Пролог независимо от жанра конкретного фрагмента - житийного или поучительного. Способы включения соответствующих концептуальных признаков в смысловое пространство Пролога и способы вербализации особого христианского концепта свет разнообразны. К наиболее типичным относятся следующие.
1. Актуализация синтагматических связей лексем с корнем ‘свет’ и различных единиц, входящих в лексико-тематическую группу наименований христианских добродетелей (таких, как пост, молитва, чистота, милостыня, милосердие, смирение, покаяние и т.п.). При этом в семантике лексем с корнем ‘свет’ усиливаются нравственно-эстетические коннотации, а в семантике наименований христианских добродетелей появляются оттенки принадлежности к сфере небесного, вечного, божественного. Так, в «Слове о варваре разбойнике» рассказывается, как тот пребысть 12 лет в пустыне по нужи вкушая нагъ пребываше никако же вре-тища не имый на теле своемь. Пустынножительство, пост, воздержание явились следствием покаяния, просветившего душу варвара-грешника: Осия его свет покаяния и умилися душею прииде в страх Божий («Слово о варваре разбойнике») [3]. По кончине подвижника люди стали свидетелями уже явно видимого света, исходившего от тела усопшего: Виде тело его яко солнце светящеся («Слово о варваре разбойнике») [3].
2. Введение лексем с корнем ‘свет’ в текст вместе с наименованиями, имеющими в своем составе корни ‘благ’, ‘добр’, ‘рад’, и формирование контекстуально-синонимических отношений между этими лексическими единицами. Благодаря использованию контекстуальной си-
нонимии обозначаются различные признаки, свойственные сложному философскому концепту свет. С одной стороны, свет - это лучи, озарившие, просветившие, а с другой - все, что добро, доброродное, благородное, благодарованное, все добродетели, благие хода-тайствы. Более того, свет - это радость, веселие, великолепие, красота: Венчеподателю Вседержителю Богу и Спасу Нашему Иисусу Христу. Добротою и светлостию им же и ве-ликый град таковый хвалится («Память прис-новспоминаемей и всеблаженней царице и кти-торици пречистыя церкви Вседержителя Спаса Христа Ирины») [3]. Устойчивые представления о свете как о Благе и Добре, переходящие из текста в текст и поддерживаемые контекстуальной синонимией, позволяют, в частности, создать образ царицы Ирины, как будто пронизанной чудесным светом, хотя прямая номинация ‘свет’ в описании не используется: Милостыню радостне подаваше нежели взимающи кому; И колика в руку еи входимая и прилучившаяся нищим подааше; Сирым и вдовицам заступница; Прочая же како имамъ поведати кротость молчание смерение къ всемь милостыни безгневие («Память присновспоминае-мей и всеблаженней царице и ктиторици пречи-стыя церкви Вседержителя Спаса Христа Ирины») [3].
3. В тексте Пролога подчеркивается отсутствие синонимии между такими наименованиями, как ‘свет’ и ‘огонь’. Данные лексемы, напротив, становятся антонимами и входят в состав глобальных антитез, на которых строятся фрагменты как повествовательные, так и учительные, например: Помысли кака будущаа отпадения царствия болезнь якоже от геены. Присныя узы. Тма внешняя. Червь ядовитый. Скрежет зуб. Скорбь и туга огненныя рекы. И пещи неугасимыя («Слово святого Иоанна Зла-тоустаго о страсе будущих мук») [3]. Святитель Иоанн рисует картину ада, где нет света, но царствуют огонь и тьма. С точки зрения носителя современного русского языка, это представляется не вполне понятным и требует комментария. Действительно, «если свет в системе нравственно-эстетических взглядов христианина воспринимается как чувственное воплощение Бога, то тьма становится неотъемлемым атрибутом и качеством сил зла. Не случайно поэтому одним из основных значений лексемы темный в языке рассматриваемого периода является значение адский, бесовский, дьявольский’ [4]. Это абсолютно понятно. Однако если во тьме горит огонь, то почему там нет света? Ответ святитель Иоанн дает далее. Дело в том,
что свет как концепт христианский не предполагает такого признака, как горение. Свет представляет собой явление совершенно другого порядка, о чем и повествует Пролог своему читателю: В тму веденымь быти несветлую ону. В неослабныя болезни. В несъглядаемыя мукы. <...> Огнь бо рече ту есть. И тма и узы. И червь неумираяй. Горение не есть свет. Поэтому далее неслучайно святитель комментирует странное сочетание несочетаемого - огня и тьмы: Аще бо огнь есть како тма есть. Види-ши ли яко лютейший есть огнь тои сего. Не имать бо света <...> помыслимь колико есть зло присно горети и въ тме быти («Слово святого Иоанна Златоустаго о страсе будущих мук») [3].
Свет есть благо, тогда как огонь есть зло. Атрибутом этой огненной и вместе с тем без-благодатной тьмы будет одиночество: Помысли что есть егда с мужеубийцы всея вселенныя горимъ. Ни видящеи и невидими. Но в толице народе едини мняще быти. Тма бо не дает ни ближниихъ насъ познати. Но яко единъ кож-до стражда тако мнитъ («Слово святого Иоанна Златоустаго о страсе будущих мук») [3]. В огненной тьме живет духовная смерть, являющаяся следствием нераскаянных грехов. И это неудивительно; говоря о том, что «в концептуальной структуре, кодируемой именем грех, скрывается определенная интерпретация духовной деятельности» [5, с. 96], вспомним этимологию данного наименования: «Непосредственно грех связан с греть: т.е. грех - это то, что мучает, жжет, вызывает сомнения. Грех был осознан славянами как опаляющий душу огонь. Невосприимчивость ко греху - свидетельство <.> омертвения души» [5, с. 96].
4. Концепт свет вербализуется в Прологе не только при помощи прямых наименований, тематических и синонимических связей в контексте, но и при помощи актуализированной антонимии лексических единиц. На основе антонимии выстраивается важнейшая антитеза вечная жизнь - временная жизнь, где вечная жизнь осмысливается как собственно цель земной жизни, как небо, небесное царство, всяческие блага - и царство Света, тогда как временная жизнь сопровождается такими смысловыми акцентами, как суетное житие, зло, грех, страсти и борьба с ними. Потщитеся братие молю вы къ вечней жизни и светлей юже нам Господь по Своей милости ту дасть. А сея временныя яко змии ядовитых бегаимь. И не прикасаитеся имь. Господу Богу уготовавшу нам на небесехь житие и Самому позвавшуму ны то мы угажающе («Слово святого Лариона о пользе
души») [3]. Символом вечной жизни является свет. Именно с этого начинает свое поучение автор. Весь фрагмент имеет антитетическое построение имеет весь фрагмент. Святитель призывает: Въспрянемь яко от сна. Поидемь по ускому пути ведущему ны в царство небесное. Вдадимь телеса своя на трудъ на постъ на молитву на въздержание. И сразу же автор предостерегает читателя: Да почто не жалимь си яко своею леностию лишаемся вечныя жизни. <...> Да почто годим тленному сему телу. Далее вновь святитель Ларион обращается к читателю с призывом непрестанно трудиться духовно и телесно (но трудимся и сушимь телеса наша), противопоставляя добродетели греху: Христос ны Самъ зоветь а не человек. Царь царемь и Господь всех. Да к Нему умъ прекло-нивъше зде поживемь богомудрено. Постом и молитвою и трудом. И пениемь плачющися грехъ своихь. Присно имеюще Бога пред очима. И день судный («Слово святого Лариона о пользе души») [3]. Лексемы, обозначающие добродетели и атрибуты подвижничества, формируют представление о пути, ведущем в жизнь вечную - в царство вечного и абсолютного Света. Наименования греха оттеняют семантику анто-нимичных единиц и формируют представление о том мире, где нет света.
Иногда в составе антитезы предполагается, но отсутствует второй компонент. Однако именно благодаря логической и нравственной традиции противопоставления света тьме отсутствие ожидаемой оппозиции становится значимым, превращаясь в нулевой знак. Так, в «Слове святого Симеона Нового Богослова», которое также содержится в исследуемом памятнике письменности, читаем: Но от помрачения от потемнения от безумия и суетнаго мнения <...> въ истину осуетишася в помыш-лениих своих. И омрачися неразумное ихь сердце. И пребыша вь египте сиречь въ тме страстей своих и сластей [3]. Текстовая и нравственно-этическая традиция сама дополняет недосказанное автором: и пребыша вне Света, вне вечной жизни, вне Бога. В сознании читателей, принадлежавших к древнерусской православной культуре, легко выстраивались необходимые смысловые импликации.
5. Наконец, концепт свет вербализуется при помощи введения в текст целого фрагмента словообразовательной парадигмы с корнем ‘свет’ и фрагментов грамматических парадигм соответствующих однокоренных слов: Явленный в царех свещникь превеликый господин Иоаннъ съ царицею любезнымь супругом <...>
принести светлое <...> аще нечто приложить от нихь что велие. Яко супротиводарие свет-лейшаго венца. Светъ свещеваше и конець зело чюденъ иже к свету притицати царицину [3]. Кстати, по приведенному примеру видно также, каким образом обожествлялась в сознании православной Руси царская власть: ее атрибуты обозначались именно лексемами, вербализующими концепт свет, который, как говорилось выше, включал в себя признаки божественности.
Приведем еще один пример: Да Ты ми про-светиши умъ и смыслъ светом разума Твоего. Не тъкмо чести написанных но и створити. Да не въ грехъ себе святых жития и словеса про-читаемь. Но въ обновление и въ просвещение и въ святыню и въ спасение души моеи. И въ про-вожение жизни вечныя. Яко Ты еси просвещение лежащим въ тме и от Тебе есть всяко да-ние благо («Слово святаго Иоанна Златоустаго о томь како подобает чтения послушати») [3]. Свет разума - просвещение - тем и отличался в сознании православной Руси от просто учения книжного, что помимо прочтения предполагал в результате добротворение. Именно такое научение, созидательное по своей цели, было сродни Благому и Божественному Свету.
Безусловно, есть все основания полагать, «что Русь родилась не в духовной пустыне, а выросла на почве своеобразной и по-своему светлой языческой культуры славян», выбрав в качестве самоназвания лексему человек, означающую ‘сын рода’ [5, с. 123]. Христианский духовный опыт Руси зарождался и культивировался на той самой почве «светлой языческой культуры». И это был новый опыт, опыт приобщения к Вечности, опыт обретения Вечности во временной жизни, опыт видения царства Вечности через созерцание «сверхразумного и неприступного света, света небесного, необъятного, надвременного, вечного, света, сияющего нетлением, света, обоживающего обоживае-мых» [2, с. 380].
Список литературы
1. Концевич И.М. Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси. М.: Издательский отдел Московского Патриархата, 1993. 230 с.
2. Григорий Палама. Триады в защиту священ-но-безмолвствующих. СПб.: Наука, 2007. 429 с.
3. Пролог с мес. июня по ноябрь 1429 года [Электронный ресурс]. - Режим доступа: Ьйр://^^^. stsl.ru/manuscripts/index.php (дата обращения 10.01. 2011).
4. Хабарова О.В. Лексические средства выражения концепта «безобразный» в древнерусской картине мира XI-XIV веков [Электронный ресурс]. -
Режим доступа: www.klgtu.ru/ru/magazine/2009_15/ 5. Павлов С.Г. Основы русского языкового мен-
42.doc (дата обращения 10.02.2011). талитета. Н. Новгород: НГПУ, 2011. 179 с.
SOME PECULIARITIES OF VERBALIZATION OF THE CONCEPT LIGHT IN THE SLAVIC-RUSSIAN PROLOGUE OF THE 15th CENTURY
T.D. Markova
The article describes the means for verbalization of the key Christian concept light in the Old Russian Prologue. The author gives some examples of text syntagmatics, contextual synonymy, antithesis, repetition of the same root that are used to indicate various features of the concept light in the Prologue.
Keywords: Prologue, concept, verbalization, syntagmatic relations, contextual synonyms, antonyms, antithesis, word-formation paradigm.
