CC BY
44
ОСОБЕННОСТИ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ СИТУАЦИИ НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ В СЕРЕДИНЕ 1940-х-КОНЦЕ 1950-х гг.
В.Г. ШНАЙДЕР
Исторический факультет Армавирский государственный педагогический университет
352901 г. Армавир, ул. Р.Люксембург, 159
В статье рассмотрены отдельные направления советской национальной политики в области социокультурного развития народов Северного Кавказа в послевоенные годы. Автор затрагивает сложную проблему соотношения «советского» и «русского» в процессе формирования государством новой социальной общности «советских людей». В научный оборот вводится ряд неопубликованных источников.
Период, начинающийся после освобождения Северного Кавказа от немецко-фашистских оккупантов и заканчивающийся восстановлением национально-территориальных автономий, депортированных в ходе войны народов, представляет собой особый этап социокультурного развития горских народов.
Собственно период восстановления народного хозяйства и переход на «мирные рельсы» на Северном Кавказе, в принципе, имел сходные характеристики с аналогичными процессами по всей стране. Наиболее важной особенностью социокультурного и этнодемографического характера этого периода было насильственное переселение отдельных этнических групп и последующее освоение занимаемых ими прежде территорий. Надо сказать, что данный акт имел показательное значение, отразившееся на качестве восприятия себя, окружающего социума (и на межэтническом уровне в том числе) и своего места в нем, как коренных народов Северного Кавказа, так и русского (славянского) населения региона.
Мы исходим из тезиса о том, что способы социокультурного действия в России (СССР) определяются решающим образом характером русских историко- и этнокультурных ценностей. Они касаются других народов, входящих в состав российского государства в различные периоды истории, главным образом в политикоправовой, научной и образовательной сферах, т.е. в тех областях государственного устройства, которые имеют решающее значение. Другие сферы, например, искусство, литература, народные промыслы, семейный и бытовой уклад, а также некоторые другие имеют более автономный характер. Однако и они в изучаемый период подвергаются серьёзному воздействию со стороны доминирующего историко-культурного типа, основные ценности которого на данном этапе облекаются в формы коммунистической морали, исходящей из принципов пролетарского интернационализма и классовой борьбы, как движущей силы исторического процесса.
Надо сказать, что послевоенный период отличался наиболее жёстким давлением коммунистического государства, проявившимся, практически, во всех сферах жизнедеятельности горских народов. Надо полагать, что это тенденция, свойственная лю-
бой крупной этносоциальной целостности, имеющей возможности утверждения своих социокультурных доминант в границах досягаемой геополитической реальности.
Горские народы были запуганы и разделены депортацией на пострадавших и «чудом спасшихся». Доказательство своей лояльности и преданности «старшему брату» - лейтмотив деятельности партийного руководства Северо-Кавказских республик рассматриваемого периода.
В честь празднования юбилея Кабардинской АССР сессия Верховного Совета автономной республики 1.09.1948 г. приняла приветствие «Кабардинского народа русскому брату» : «В братский круг народов входила Кабарда, покрытая только зеленой тканью полей и лесов, отороченных серебром снегов, а теперь блещет жемчужными огнями электричества, несокрушимым металлом гигантских заводов. Выпрямился стан ее, налились железом мускулы и зеленый убор стал изумруднее прежнего. Спасибо вам, наши русские братья! Спасибо за дружбу, за помощь, за все!»2. Надо сказать, что этот текст, обладающий богатейшей семантикой, не являет собой уникальный случай, а есть продолжение тенденции, заложенной в 1930-е гг., с одной стороны, и аналог многих других обращений и приветствий со стороны Северо-Кавказских автономий, с другой.
Деятельность советского государства, направленная на «преодоление национальных перегородок», опиралась на принудительные меры и сложную систему социокультурных, этнополитических, бытовых, семейных, экономических и других актов, далеко выходящих за пределы собственно национальной политики.
Развитие национальной культуры, создание государственных образований и т. п. мероприятия в годы советской власти представляли собой только одну сторону внутренней политики в отношении национальных меньшинств (и северокавказских в том числе). Другой стороной было вовлечение их представителей в систему ценностей надэтнического и надрелигиозного характера, декларируемых коммунистической доктриной. Мировоззренческая модель марксистско-ленинской идеологии, и, собственно, диалектический материализм представляли собой завершенную картину мира и по своим функциям и назначению не уступали ни одной из мировых религиозно-философских систем. Именно это обстоятельство определяло конфессиональные репрессии большевиков.
«Коммунизм» стал не просто новой идеологией, он был, своего рода, религией, призванной объединить и сплотить полиэтничную, поликультурную и полирасовую массу низвергнутой Российской империи.
Вовлечение как можно большей массы народа в различные формы коммунистического бытия было залогом стирания национальных различий, ибо система ценностей, мотивационная сфера деятельности, способы целеполагания и средства достижения этих целей становились общими.
Ниже мы затронем только отдельные меры и составляющие национальной политики советского государства, направленные на решение задач, упомянутых выше.
Отчеты Обкомов ВКП(б) Северокавказских республик обязательным пунктом имели характеристику национального состава парторганизации. Наряду с увеличением доли рабочих и крестьян (которых, кстати говоря, в партии всегда было меньше, чем служащих), большим успехом считалось повышение удельного веса представителей местной национальности. Для широких масс разрабатывался комплекс мер пропагандистского большевистского, марксистско-ленинского характера. Этому также посвящены отдельные главы отчета перед ЦК ВКП(б)3. Подобные
документы и другие отчеты тех лет непременно включают перечень мероприятий такого рода, как показатель важнейшей составляющей в работе трудовых коллективов. Один пример. Из протокола заседания зам. директоров МТС по политчасти Грозненской области от 20 ноября 1947 г.: «Нами было проведено 120 лекций и докладов по решению февральского пленума ЦК, пленума Обкома партии о текущем моменте и т. д. Были проведены читки4, беседы. Было выпущено более ста стенгазет, боевых листков. В течение полутора месяцев закончили изучение биографии товарища Сталина среди трактористов и других работников МТС. Это подняло роль МТС» . Как это воспринималось и как было на самом деле - это уже другой вопрос, характеризующий реакцию подсистемы. Мы не ставим перед собой здесь задачи ответа на него. Такого рода действия и мероприятия, имевшие повсеместный и массовый характер, характеризуют действие надсистемы по отношению к своему системному окружению.
Вовлечение местного населения в работу промышленности, особенно городской, еще один фактор размывания национальных отличий. Как до революции, так и в уже рассматриваемый период крупные промышленные предприятия и отрасли были укомплектованы в подавляющем большинстве русскоязычным населением. Например, в Кабардинской АССР в 1946 г. в промышленности было занято только 2 016 кабардинцев или 11 % к общему числу работающих. При этом удельный вес их в отраслях, не требующих высокоспециализированной квалификации, был более высок: в промкооперации - 27 %, в легкой промышленности - 47 %. Наиболее низким был процент кабардинцев на крупнейшем комбинате республики в Тырны-Аузе - 9 %6. На машиностроительном заводе кабардинцев в 1946 г. было 3 %, на мясокомбинате - 1 %, а на Прохладненском железнодорожном узле из 4 867 работников только 43 были кабардинцами7 или около 0,7 %. Только к январю 1949 г. в Дагестане число горцев в различных отраслях промышленности достигло 38,7 %, причем 24 % женщин представляли коренные национальности; в промысловых артелях 50 % рабочих были горянки8.
Причиной этого является то, что модернизационные процессы, выражающиеся в индустриализации, в наибольшей степени отражали мировоззренческие доминанты метрополии. Реализация личностных устремлений в промышленности, образовании, медицине, партийно-хозяйственном руководстве в первую очередь предполагала знание русского языка, а для успешного продвижения карьеры - умелого владения ценностными и мотивационными принципами, опирающимися на марксистскую модель мира. Остановимся на конкретных примерах.
В апреле 1947 г. - учителей из кабардинцев было 7 %, а среди врачей - всего 6 человек (это менее 2 % - В.Ш.), в аппарате Верховного Совета КАССР кабардинцы составляли 30 %, в Обкоме ВКП(б) - 27 %, в Совете Министров - 24 %, в Обкоме ВЛКСМ - 20 %9. Эти сведения можно было бы воспринимать отстранённо или трактовать как угодно, если бы не реакция ЦК ВКП(б), не оставляющая двойственного впечатления: увеличение доли местного населения в указанных структурах и ведомствах. В 1946 г. только 40 человек кабардинской молодежи закончили десять классов. В 1948/49 учебном году ЦК ВКП(б) обязал Обком набрать в высшие и средние учебные заведения не менее 350 человек из кабардинцев10. Сфера высшего и среднего образования в послевоенные годы претерпевает позитивные изменения.
В Грозненской области с 1946 по 1958 г. построена 51 школа на 16 218 мест, по инициативе и на средства колхозов - 49 школ, а к 1954/55 учебному году насчитывалось 72 школы в городах и 332 - в сельской местности11. В 1955/56 учебном году в области работало 4 767 учителей, что больше в два раза в сравнении с 1945/46 учебным годом12.
В 1957/58 учебном году в Северо-Осетинской АССР было 230 общеобразовательных школ, в которых были заняты 5 074 учителя13, тогда как в 1945/46 учебном году работало 2 988 учителей14, что меньше в 1,7 раза.
Аналогичные процессы проходят и в других автономиях, и это не могло не радовать, если бы не следующая тенденция, которая никак не укладывается в доктрину национальной политики советского государства, опирающуюся на уважение национальных особенностей, традиций, языка и культуры всех народов СССР. «Обучение на родном языке было официально прекращено в 1959 г., хотя в школах с национальным контингентом фактически продолжалось до 1966 г. После язык местной национальности стал преподаваться как один из предметов»15. Здесь речь идет о сведениях по Карачаево-Черкессии. Очевидно, что в подобных вопросах советское руководство придерживалось твердых стандартов.
И как могло быть иначе, исходя из сведений (там, где это оказалось возможным проследить) о национальном составе студентов и выпускников вузов послевоенного периода?
Выпуск 1946 г. и выполнение набора студентов в вузы Дагестана на 1946/47 учебный год выглядели следующим образом. В педагогический, учительский, учительский женский, медицинский и сельскохозяйственный институты принято 733 человека, из них - 248 человек коренных национальностей; обучалось на 1 января 1947 г. 2 284 человека, при этом 625 - местной национальности (27,4 %)16. «Из 733 человек - отчисленных в 1946 г. 248 или 33,8 % из местных национальностей»17.
По Северной Осетии в тот же период установить национальный состав студентов не представилось возможным. Однако известно, что «...вузы республики дали стране 286 человек высококвалифицированных специалистов, техникумы - 754 человека»18. А также «значительная часть выпускников вузов направляется в различные регионы страны... В то же время на работу в Северную Осетию приезжали сотни специалистов из Москвы, Ленинграда, Ростова, Харькова, Баку, Тбилиси и других городов Советского Союза»19.
Система госзаказа и последующего распределения молодых специалистов -один из рычагов культурного взаимообмена, который способствовал распространению и утверждению социальных связей и мировоззренческой модели в целом, характерной российской ментальности.
Воспитание кадров «местной национальной интеллигенции» считалось главной задачей в первые послевоенные годы руководителями национальных автономий Северного Кавказа.
Так, в 1946/1947 учебном году в Кабардинской АССР создается школа-интернат 8-10 классов, где кабардинцы составляли 64 %. Главной целью этой школы была подготовка для поступления в высшие и средние специальные заведения. Большое значение уделялось школам всеобуча, куда в 1947 г. удалось привлечь 25 951 чел. кабардинской молодежи, что составляло 46 %20. Причиной таких энергичных мер стало то, что «...в большинстве случаев разрешение вопроса о подготовке специалистов из кабардинцев упиралось в отсутствие достаточного количества кабардинской молодежи с полным средним образованием, отвечающим требованиям для посылки в высшие учебные заведения»21. Число кабардинцев в сфере педагогического образования в период после оккупации и первый послевоенный год действительно было невелико. Всего окончивших педагогический и учительский институ-
ты: в 1944 году - 57 чел. (из них кабардинцев - 5), в 1945 году - 177 чел. (14 - кабардинцы) и в 1946 году - 94 чел. (17 - кабардинцы)22.
Что стоит за словами «отсутствие достаточного количества... отвечающих требованиям для посылки в высшие учебные заведения». Частично - это невнимание или нежелание привлекать кабардинскую молодежь в старшие классы23. Но главной причиной, надо полагать, было не знание русского языка, ибо вузов, где преподавание осуществлялось бы на национальных местных языках, не было. Незнание русского языка замыкало горца в рамках своего, сравнительно узкого круга общественных связей. Жить в городе, получить образование, а собственно и престижную высокооплачиваемую работу, сделать карьеру партийного руководителя и т.п. без знания (владения в совершенстве) русского языка было невозможно.
Что говорить о высшем образовании, когда даже на МТС причину плохой работы объясняли технической неграмотностью работников из числа местных национальностей (речь идет о Грозненской области, 1944 год), связанной с тем, что «...многие трактористы не знают русского языка, плохо осваивают преподаваемый предмет»24.
Развитие печати на местных языках не является убедительным аргументом в пользу сохранения этнокультурной самости. Во-первых, на русском языке печаталось литературы и периодической печати гораздо больше, во-вторых, тематика газет и литературы на языках местных национальностей была строго регламентирована и подконтрольна центральной власти, а значит, несла необходимые ей идеологические установки. Например, в 1946 г. «Дагестанская правда» на русском языке имела тираж в неделю 29 600 экземпляров. В то время, когда общий месячный тираж четырех газет на лезгинском, кумыкском, аварском и даргинском языках составлял 26 ООО экземпляров25. После постановления ЦК ВКП(б) о газетах «Молот», «Волжская коммуна» и «Курская правда» местные газеты подверглись жесткой критике за то, что слабо освещаются «особенно в национальных газетах» работа нефтяной промышленности, внедрение хозрасчета, партийная жизнь, мало консультаций самостоятельно изучающим историю ВКГ1(б), проблемы укрепления колхозов и т. п.26 Обращает внимание то, что постановление, касающееся газет, издаваемых за тридевять земель, воспринимается как должное, кроме того, нет ни слова о национальной культуре, традициях, как о вещах, вероятно второстепенных.
Уже в 1957 г. в Северной Осетии издавалось 17 газет, в их числе только две республиканские: одна на осетинском языке, другая существовала в двух вариантах -на местном и русском языках27.
Тематика местного радио заслуживает особого внимания. В Кабарде радиовещание возобновилось в 1946 г. на кабардинском и русском языках. «В период посевной, прополочной и уборочной компаний, во время хлебозаготовок радио своевременно информировало... население о ходе и проведении этих мероприятий. Так, во время выборов в Верховный Совет СССР Кабардинский радиокомитет разъяснял избирателям принципы Сталинской конституции, положение о выборах... Кроме того, освещались вопросы о дружбе народов СССР, о советском патриотизме, о государственном устройстве СССР, о советской демократии и т. д.»28.
Тематика и направленность различных видов прессы очевидна. Деиндивидуализация этнических групп выходит на уровень идеологии. «Интернациональное», «пролетарское», «советское» приравниваются к понятию «патриотическое» и являются таким образом мерилом социальной ценности исторического субъекта. Остается искусство, которое по определению является сферой свободы человека. Теория и практика социа-
диетического реализма, в целом оформившаяся уже в начале 1930-х гг., оказывается оставляла пространство для мотивов и тем, не укладывающихся, по мнению руководителей партии и государства, в задачи пролетарского искусства.
Доклад Жданова и постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» вызвали оживленную реакцию партийной номенклатуры на Северном Кавказе. «Детальное изучение работы Союза писателей и состояния современной литературы показало, что ошибки и недостатки, которые были отмечены в постановлении ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград”, имели место и в осетинской художественной литературе. В своем постановлении бюро Обкома ВКП(б) в ноябре 1946 г. отметило совершенно неудовлетворительное отображение в художественной литературе хода социалистического соревнования в Осетии, героического участия Осетии в Великой отечественной войне, работы по восстановлению и развитию народного хозяйства и культуры после войны»29. Аналогичные процессы проходили и в других республиках региона, где сразу же нашлись свои «звезды» и «Ленинграда», которые (например, осетинский «Мах-Дуг») «...не ставили на своих страницах важнейшие вопросы развития современной литературы, среди писателей, вместо деловой и здоровой критики, имело место панибратство и семейственность»30.
Критике подвергались «...вредные теории “единого потока”, “бесконфликтности”, тенденции к национальной ограниченности и идеализации старины»31. Вскоре последовало постановление ЦК ВКП(б) «О репертуаре драматических театров и о мерах по его улучшению», которое еще более определенно указывало на приоритетную тематику, сужая круг возможностей творческой самореализации драматургов, актеров и т. п. В республиках изменялся репертуар театров, подвергались критике и обструкции все, кто хоть немного в своем творчестве выходил за рамки, определяемые центральной властью. Например, управлением по делам искусства при Совете Министров ДАССР был пересмотрен репертуар театров и эстрадно-концертных организаций. «Репертуар драматических театров очищен сейчас от безыдейных и малохудожественных пьес. Включены в репертуар современные советские пьесы»32.
В целом послевоенный период характеризуется ужесточением контроля за содержанием и формой произведений художественной культуры, все большей универсализацией тем и художественных образов. Поэтому и искусство служило по воле «демиургов» советского общества нивелированию не только вкусов, но и региональных и даже этнокультурных различий.
В ходе «работы» в этом направлении местные партийные работники идут дальше. Например, в Северной Осетии специальной проблемой, которой серьезно занялся ЦК партии, была выработка «... мероприятий по борьбе с пережитками прошлого (отдельные случаи похищения девушек, калым в скрытой форме, почитание религиозных праздников, подбор и расстановка кадров по принципу землячества и родства)»33.
Еще одно немаловажное обстоятельство - это быт народов Северного Кавказа, рассматриваемого периода. Прекраснодушные мечтания авторов отдельных проектов «замирения» Кавказа «благами цивилизации», родившейся еще в ХЕХ в., нашли свое применение в советский период. Особенно отчетливо улучшение бытовых условий, заслуживающих, впрочем, более детального анализа, намечается именно в период, последовавший после восстановления хозяйства и перевода его на «мирные рельсы». В «Истории Северо-Осетинской АССР» с гордостью отмечается, что «теперь осетины, как и другие народы СССР, носят прочную дешевую и удобную фабричную обувь и одежду... Коренным образом изменилась и пища осетина. Из
национальных блюд сохранилось все лучшее, наиболее питательное, но наряду с этим готовятся блюда, которыми пользуются и другие народы СССР»34. Эта цитата приведена нами не как иллюстрация или любопытный факт, а как тезис - тенденция, не в полной мере отражающая реальную суть вещей, но показывающая «пунктирную линию» вектора эволюции бытовой сферы.
Известный факт, что межнациональные браки приветствовались советским правительством. При этом не менее хорошо известно, что со стороны славянских, православных народов существовало и существует некоторое предубеждение против браков с выходцами из других этнических групп, в частности с Кавказа, и особенно с мусульманами. Среди последних в отношении аналогичной ситуации бытует не просто предубеждение, а открытая неприязнь. Причем, если браки между мужчиной горцем и женщиной, скажем, славянкой, хотя и редки, но в общем допустимы и возможны, то аналогичные намерения со стороны девушки горянки (как уходящей в другую семью, а значит и культуру) встречали особенно резкое сопротивление родственников.
Юридическая сторона советского брака - элю особый вопрос. Горский инстшут брака довольно долго был сферой труднодоступной советскому законодательству. Роспись в ЗАГСе не воспринималась горцами как сакральный акт, кладущий начало новой семье. Подчеркнем, что эта новация и попытки предания этому акту обрядового характера - продукт сугубо советского законо- и культуротворчества. «Еще в 1940-х гг. большинство браков если и регистрировались, то обычно много времени спустя после свадьбы. Когда в середине 1944 г. фактический брак перестал приравниваться к зарегистрированному и порождать права и обязанности, предусмотренные республиканскими кодексами о браке, семье и опеке, многие не оформленные ранее гражданские браки были зарегистрированы... В Северной Осетии в 1960 г. было зарегистрировано вчетверо, а в Чечено-Ингушетии в восемь раз больше браков, чем в 1939 г.»35. Тенденция примечательная. Традиции семьи, брака, материнства и детства в культуре северокавказских народов вплоть до 1960-х гг. опирались на местные моральные кодексы. Другими словами, «жить не расписанными» вовсе не составляло какого-либо греха, а дети, рожденные в таком браке, не испытывали на себе косых взглядов соседей, как это было, например, в России. Акты государственного уровня, имеющие принудительных характер, исподволь начинают менять такое отношение горцев к семье и ее статусу, нивелируя существовавшие различия.
Итак, основные составляющие этнокультурной самости северокавказских народов 1940-1950-х гг. подверглись небывалому прежде в истории этих этносов социокультурному влиянию со стороны доминирующего историко-культурного типа. Специфика воздействия советского руководства, насаждавшего коммунистический идеал социотипа, заключалась в применении репрессивных и прогрессивноэволюционных форм освоения северокавказского социокультурного пространства как органической части российского историко-культурного целого.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 История Кабардино-Балкарской АССР с Великой Октябрьской социалистической революции до наших дней / Под ред Х.Г. Беркетова. - М., б/г. - Т. 2. - С. 29.
2 Там же.
3 РГАСПИ. - Ф. 17. - Оп. 88. - Д. 737; Там же. - Д. 774; Там же. - Д. 734.
4 Там же. - Д. 840. - Л. 9об.
5 Там же. - Д. 737. - Л. 66.
6 История Кабардино-Балкарской АССР... - С. 229.
7 Там же.
8 Даниилов Г.Д. История Дагестана. - М., 1969. - Т. IV. - С. 22.
9 История Кабардино-Балкарской АССР... - С. 314.
10 Очерки истории Чечено-Ингушской АССР с древнейших времен до наших дней / Гл. ред. М.С. Тотоев. - Грозный, 1972. - Т. II. - С. 281.
11 История Северо-Осетинской АССР. Советский период. / Отв. ред. М.С. Тотоев. -Орджоникидзе, 1966. - С. 367.
12 Там же.
13 Там же. - С. 282.
14 РГАСПИ. - Ф. 17. - Оп. 88. - Д. 774. - Л. 53.
15 Северный Кавказ: этнополитические и этнокультурные процессы в 20 в. - М., 1996. - С. 53-54.
16 РГАСПИ. - Ф. 17. - Оп. 88. - Д. 734. - Л. 73.
17 Там же.
18 Там же. - Д. 774. - Л. 36.
19 История Северо-Осетинской АССР... - С. 368.
20 РГАСПИ. - Ф. 17. - Оп. 88. - Д. 737. - Л. 68.
21 Там же.
22 Там же. - Л. 67, 68.
23 Там же.
24 Там же. - Д. 840. - Л. 4об.
25 Там же. - Д. 734. - Л. 52.
26 Там же. -Л. 53.
27 История Северо-Осетинской АССР... - С. 369.
28 РГАСПИ.-Ф. 17.-Оп. 88.-Д. 737. - Л. 131.
29 Там же. - Д. 774. - Л. 20.
30 Там же. - С. 21.
31 История Северо-Осетинской АССР... - С. 341.
32 РГАСПИ. - Ф. 17. - Оп. 88. - Д. 734. - Л. 60.
33 Там же.
34 Там же. - Л. 36, 60, 336.
35 СмирноваЯ.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. - М., 1983. - С. 196.
THE FEATURES OF THE SOCIAL AND CULTURAL SITUATION IN THE NORTHERN CAUCASUS IN THE MIDDLE 1940S - AT THE END OF 1950S
V.G. SHNYDER
Department of History Armavir State Pedagogical University 159 Rosa Luksemburg Str., Armavir, 352901 Russia
The given article examines the separate orientations of the Soviet national policy in the sphere of the socio-cultural development of the peoples of the Northern Caucasus in the post-war period. The author touches upon the complicated problem of correlation between «Soviet» and «Russian» in the process of the formation of the new social community of «Soviet people» by the state. A number of earlier unpublished original sources are brought into scientific circulation.
