CC BY
297
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 27 2012
IZVESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES
№ 27 2012
УДК 94(470)
ОСОБЕННОСТИ СОЦИАЛЬНОГО ПОЛОЖЕНИЯ ЧИНОВНИЧЕСТВА российской ИМПЕРИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА (НА ПРИМЕРЕ ПЕНЗЕНСКОЙ И САРАТОВСКОЙ ГУБЕРНИЙ)
© В. А. ДЯТЛОВ
Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского, кафедра всеобщей истории, историографии и археологии e-mail: devit1987@rambler.ru
Дятлов В. А. - Особенности социального положения чиновничества Российской империи в первой половине XIX века (на примере Пензенской и Саратовской губерний) // Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. 2012. № 27. С. 601-604. - Статья посвящена провинциальному чиновничеству Российской империи в первой половине XIX века. На основе анализа архивных документов раскрываются особенности социального положения различных категорий гражданских служащих государственных учреждений России.
Ключевые слова: чиновничество, сословия, гражданская служба, табель о рангах, социальное положение, социальная мобильность.
Dyatlov V. A. - Provincial officialdom of the Russian Empire in the first half of the XIXth century // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im. V.G. Belinskogo. 2012. № 27. P. 601-604. - The article is devoted to the Provincial officialdom of the Russian Empire in the first half of the XIXth century. The archive documents help to analyze the peculiarities of social position of different categories of Russian state civil servants.
Keywords: officialdom, estates, civil service, The Table of Ranks, social position, social mobility.
Провинциальная бюрократия всегда исполняла роль посредника между высшими эшелонами власти и народом. Это особенно справедливо для истории России XIX в., когда местный государственный аппарат был едва ли не единственным связующим звеном между населением и властью.
Создание большого количества новых чиновничьих и канцелярских мест в системе местного бюрократического аппарата породило определенный дефицит кадров. Например, пензенский гражданский губернатор Ф. П. Лубяновский в своих мемуарах отмечал: «Нынче сто рук нужны там, где тогда одиннадцатая была лишнею»[16. С. 188.].
Это заставляло пополнять состав чиновничества выходцами из непривилегированных сословий. В этот период служащие в местные учреждения набирались
- кроме, естественно, дворян - из среды церковно- и священнослужителей; приказных, подьяческих и секретарских детей; обер-офицерских, солдатских детей, из купечества и даже из отпущенных на волю крепостных крестьян.
В первой половине XIX в. провинциальное чиновничество в зависимости от «высоты» занимаемого положения можно разделить на следующие группы: Во-первых, «высшая» бюрократия - генерал-губернаторы, губернаторы, вице-губернаторы, предсе-
датели казенных палат, председатели палат уголовного и гражданского суда.
Во-вторых, чиновники 6-8-го класса, занимавшие должности советников губернских учреждений, полицмейстеров, градоначальников, губернских прокуроров, судей. Именно они составляли ядро губернской администрации.
В-третьих, чиновники 9-14-го класса - самая многочисленная группа. Они занимали низшие исполнительные места, но в масштабе уездной власти, пирамиду которой венчала должность городничего (9-й класс). Эти чиновники играли решающую роль, будучи уездными судьями, казначеями, землемерами, заседателями и всесильными секретарями.
В-четвертых, канцелярские служители, которые не имели классных чинов и использовались для технической работы, прежде всего для переписки бумаг. именно к двум последним группам и принадлежало подавляющее большинство гражданских служащих [20. С. 45.].
Анализ формулярных списков гражданских служащих Пензенской и Саратовской губерний, позволяют сделать вывод, что на протяжении первой половины XIX в. происходили изменения в социальном составе провинциального чиновничества.
В начале XIX в. к потомственным дворянам по происхождению принадлежало 39,4 % чиновников, остальные 60,6 % происходили из следующим категорий: 9,7 % - из канцеляристов; 19 % - из духовенства; 12,5 % - из обер-офицерских детей; 4,7 % - из городских обывателей; 4,5 % - из иностранцев; 10,2 % - из крестьян [5. Л. 2-436; 11. Л. 4-342.].
К 1855 г. соотношение изменилось. Увеличилось количество чиновников дворянского происхождения, к ним принадлежало - 43,6 % чиновников; к канцеляристам - 6,6 %; к духовенству - 20,2 %; к обер-офицерским детям - 19,9 %; к крестьянам - 4,8 %; городским обывателям - 2,9 %; к иностранцам - 2 % [9. Л. 2-436; 14. Л. 7-256.].
Для многих дворян в XIX в., карьера чиновника начиналась после выхода в отставку с военной службы. Анализ формулярных списков чиновников Пензенской губернии позволяет сделать вывод, что в губернских учреждениях отставные военные чаще всего служили советниками, асессорами и дворянскими заседателями (чины 6-10-го класса) [18. С. 139.].
Преимущество офицера заключалось в том, что он мог по желанию перейти на гражданскую службу, не теряя своего ранга (и даже быстрее продвинувшись по службе, так как даже 3 года выслуги в предыдущем чине в армии, необходимые для вступления в гражданскую службу следующим чином, были меньше, чем средняя выслуга в очередном чине на гражданской службе).
Гражданские же чиновники при переходе в армию (если прежде уже не были офицерами) не только не сохраняли свой ранг, но не могли претендовать даже на первый офицерский чин, а должны были поступать унтер-офицерами или юнкерами [4. С. 214-215.].
В начале XIX в. из лиц, числящихся по гражданской службе в Пензенской и Саратовской губерниях, офицеры составляли в общей сложности среди чинов 8 класса - до 40 %, 7 класса - 5-10 %, 6 класса - около 15 %, 5 класса - около 40 %, 4 класса - около 40 %,
3 класса - до 70 %, 1 - 2 класса - примерно 50 % [6. Л. 1
- 321; 12 Л. 2-178.].
Верхней ступенью уездной чиновной лестницы считались должности городничего и судьи с жалованьем 300 рублей в год. Желающих получить их было больше, чем вакансий, поэтому не последнюю роль в этом случае играла протекция [4. С. 216.].
В первой половине XIX столетия провинциальная бюрократия пополнялась преимущественно из дворянской, чиновничье-канцелярской и священноцерковнослужительской среды. Роль иных социальных групп (купечества, мещанства, крестьянства и других) в её формировании была минимальной. К середине века доля выходцев из духовной среды среди провинциальных чиновников и канцелярских служителей составляла около 20 %. Среди местного населения велика была доля белого духовенства из-за отсутствия альтернативных священству и государственной службе возможных сфер деятельности. дети священнослужителей и церковнослужителей поступали на службу по окончании (а иногда и не окончив) духовного училища или духовной семинарии.
Совершенно по-иному строилась карьера выходцев из дворянской и чиновничьей среды. «Старое» родовитое дворянство в первой половине XIX в. по-прежнему отдавало предпочтение военной службе. На гражданские должности (коронные и выборные) эти дворяне, как правило, поступали после завершения военной карьеры. Нередко отставка была связана с женитьбой. Военная служба, сопряжённая с частыми переездами, бытовой и материальной неустроенностью, необходимостью получения разрешения со стороны начальства, заставляла молодых людей откладывать брак [3. С.91.].
Таким образом, расширенное воспроизводство правящего сословия в основном происходило за счет пополнения его выходцами из других сословий. Это было возможно благодаря тому, что дослужившись до 8 класса, согласно Табели о рангах, чиновники получали потомственное дворянство. В целом по России за счет социальных перемещений в середине XIX в. «новое дворянство» получившее статус за службу составляло 59 % сословия [18. С. 140.].
Благодаря почти всегда находившейся поддержке, дворянство занимало хотя бы незначительные, но все-таки «командующие высоты», не смешиваясь в бытовом отношении с остальной массой. Но не дворянство являлось основным двигателем бюрократической машины, не оно составляло особое чиновничье «сословие» со своими навыками и бытом. Главным и наиболее работоспособным элементом этого своеобразного «сословия» были дети канцеляристов и лиц духовного звания. В воспроизводстве гражданских служащих эти группы населения играли особую роль. Стремясь обеспечить учреждения грамотными и квалифицированными работниками, правительство запрещало детям приказных поступать в другую службу, кроме гражданской.
детям священно- и церковнослужителей для поступления на гражданскую службу необходимо было получить увольнение из духовного звания. Сделать это было довольно просто. Исключали «за излишеством числа», «по болезни», «по прошению» и очень часто в связи с исключением из семинарии или духовного училища. Ряды гражданских служащих пополняли уволенные из учебного заведения «за малозначительность успехов», «за долговременную неявку» или «безнадежность к продолжению учения, происходящую от упорной лености», что не способствовало повышению образовательного и нравственного уровня чиновничьего «сословия» [20. С. 54.].
Число лиц, поступавших на службу из приказных и духовенства, не удовлетворяло потребности быстро растущего аппарата, поэтому правительство было вынуждено допускать в канцелярские служители представителей податных сословий, хотя и с различными ограничениями. Выходцы из купечества, мещанства, крестьянства и отпущенные на волю крепостные служили во всех учреждениях, включая центральные. Многие из них получали классные чины и довольно быстро продвигались по служебной лестнице.
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ►►►►>
Большинство будущих чиновников службу начинали с должности копииста. Исключение существовало для дворян, которые могли миновать начальные канцелярские чины. В чиновной лестнице канцелярских служителей звания и должности образовывали довольно сложное переплетение. Помимо основных ступеней - копииста, подканцеляриста и канцеляриста эта лестница включала еще две: губернского регистратора и губернского протоколиста. Классный чин получали чаще всего в должности канцеляриста. достичь чина коллежского регистратора можно было за 10-15 лет, но в зависимости от сословной принадлежности, образования, способностей, отношения начальства, возраста, этот срок мог сокращаться или увеличиваться на 4-5 лет.
Возраст начала службы имел тенденцию к увеличению. Если в начале века нередким явлением были 11-, 12-летние копиисты, то во второй четверти столетия законодательство ограничило возраст начала службы четырнадцатью годами, а начало действительной службы - шестнадцатью. Во-вторых, гораздо большую роль в карьере стало играть образование, получение которого требовало времени.
образование постепенно превращалось в один из ведущих факторов продвижения по службе. В начале XIX в. уровень образования губернских чиновников был крайне низким, что являлось следствием отсутствия сети учебных заведений. основным видом образования было домашнее. По воспоминаниям служившего в Пензе статского советника Г. И. Мешкова, в начале 1820-х гг. для его обучения наняли семинариста за 5 рублей ассигнациями в месяц, так как его отец, титулярный советник, не имел возможности дать сыну другое образование [17. С 287.].
Серьезным стимулом для получения образования должен был стать указ 6 августа 1809 года, разработанный М. М. Сперанским. По указу для получения чина коллежского асессора (8-й класс), дававшего права потомственного дворянства, и статского советника (5-й класс) необходимо было предъявить свидетельство об окончании университета или сдать соответствующие экзамены. Эти меры имели определенные результаты [1. С. 103.].
В 1834 г. высшее образование в Пензенской и Саратовской губерниях имели 3,2 % чиновников, среднее
- 11,3 %; лиц, окончивших низшие учебные заведения либо получивших образование на дому насчитывалось
- 85,5 % [7. Л. 5-654; 13. Л. 3-497.].
К 1855 г. высшее образование было у 12,7 % служащих; среднее у 31,8 %; 55,5 % - окончили низшие учебные заведения, либо имели домашнее образование [9. Л. 32-103; 14. Л. 7-256.].
особенностью провинциального чиновника XIX в. было сочетание с одной стороны чиновничьего превосходства, а с другой стороны определенной социальной ущербности.
Чувство чиновничьего превосходства во многом основывалось на осознании феномена могущества канцелярии. Глубокие размышления или отдельные наблюдения на эту тему можно найти в мемуарах
многих чиновников. Например, один из гражданских служащих писал в своих мемуарах: «При первом моем входе в судилище я почувствовал некое священное движение в душе моей, происходящее от воображения, что от должности судящих зависит благосостояние и жизнь человека»[2. С. 68.].
основания для особого самоощущения чиновников в сравнении с другими представителями покинутой ими социальной группы (мещане, купцы, дети священников) давала перспектива повышения социального статуса с получением очередного чина
- вплоть до потомственного дворянства с чином коллежского асессора (8 класс), открываемая перед чиновником петровской Табелью о рангах.
однако здесь выходцев из непривилегированных сословий ждало разочарование. Главной причиной этого было то, что доходы этих людей не позволяли им вести соответствующий образ жизни, а значит и чувствовать себя равными родовитым дворянам они не могли.
Это заставляло приподнявшегося над своим сословием купца или сына священника постоянно ощущать свою ущербность. Если такие чиновники и получали личное или потомственное дворянство, они не отказывались от ранее усвоенных привычек. Эти люди «тяготились приобретенным службою своим потомственным дворянством и поэтому всегда избегали исконного дворянского общества, а когда и улучалось бывать в кругу их, то держали себя стесненно и уни-женно»[15. С. 664]. В результате в первой половине XIX в. в России сформировался тип провинциального чиновника-маргинала, выходца из различных сословий.
Что касается материального положения провинциального чиновничества, то нельзя не отметить, для основной его массы в XIX в. это положение было крайне тяжелым.
Главным источником средств существования подавляющего большинства губернских служащих было денежное жалованье. В 20-е годы XIX в. высший оклад опытного канцеляриста в губернии составлял в среднем 20 рублей в месяц, а столоначальника губернского правления - 33 руб. [20. С. 45-46]
Если сравнить эти оклады с жалованьем представителей высшей губернской администрации, в частности губернаторов, то налицо разительный контраст. Так, по смете МВд за 1845 г. губернаторы всех губерний, кроме столичных, получали 1716 руб. жалованья серебром и столько же столовых, т.е. 3432 руб. в год, или 286 руб. в месяц. Помимо этого губернаторам полагались «квартирные» деньги и ежегодная прибавка к жалованью в размере 4000 руб. общая сумма годового содержания, например, Пензенского губернатора А. А. Панчулидзева составляла 8632 руб., и при этом ему была предоставлена казенная квартира. Если даже не принимать во внимание «добавочных» денег, месячное жалованье начальника губернии в 30 раз превышало жалованье чиновника губернского правления, в частности письмоводителя, которое равнялось
4 руб. 75 коп. серебром плюс 5 руб. на наем квартиры
[19. С. 186.]. Прокормить семью на такие деньги было невозможно. Тем более что в семье в то время насчитывалось 10 и более человек.
Низкие оклады, не обеспечивали нормальные условия жизни, что толкало чиновника на путь должностных преступлений, злоупотреблений и взяточничества. Это отражено в жандармских донесениях тех лет, которые рисовали картину всеобщей коррумпированности губернских органов управления. Например, в одном из уездных судов столоначальники гражданского и уголовного столов даже прибегали к своеобразному способу выравнивания доходов: они еженедельно менялись местами, т. к. только в гражданском столе просители уплачивали при совершении нотариальных актов по несколько рублей [19. С. 191.].
По каждому делу, из которых многие тянулись годами и даже десятилетиями, накапливались горы бумаг, что создавало порой непреодолимые сложности в понимании сути дела. Так, дело о злоупотреблениях коллежского советника Марцинкевича - комиссионера по винным откупам в Пензенской губернии решалось в течение 10 лет и насчитывало около 20000 листов. Когда сенатор Горголи во время ревизии губернии пожелал ознакомиться с ним, «...ему привезли две телеги бумаг и книг, которые заняли целую комнату. Через две недели возвратили, как будто была возможность в этот, столь короткий срок составить себе из такой массы бумаг какое-нибудь понятие о сущности дела и правильности или неправильности решения»[8. Л. 143-202.].
Небрежность, медленность, лихоимство, вымогательство, «забытые» арестанты, годами ждавшие приговора, недобор рекрутов, миллионы рублей в недоимках, причем гораздо чаще за богатыми, чем за бедными, - вот картина деятельности местных учреждений, предстающая по материалам сенаторских ревизий. однако и сенаторские ревизии часто вставляли все эти недостатки без внимания, потому что носили формальный характер. Многие сенаторы не хотели вступать в конфликт ни с местной администрацией, ни с высшей властью.
К концу XIX в. все эти недостатки достигли критических масштабов. однако они не шли вразрез с общегосударственными принципами управления. Как на уровне государства в целом, так и на уровне губерний методы управления были едины - авторитаризм и бюрократизм, но в губернии негативные черты системы укоренились наиболее прочно.
Тип чиновника первой половины XIX в. сформировался под влиянием системы административ-
ного управления, к середине века получившей окончательное завершение. основанная на принципах строгой дисциплины, служебной иерархии и признании высшего авторитета - неограниченной власти императора, эта система отводила довольно скромное место рядовому чиновнику рассматривая его лишь в качестве беспрекословного исполнителя высочайшей воли.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Архипова Т. Г., Сенин А. С., Румянцева М. Ф. История государственной службы в России XVIII-XX века. М.: РГГУ, 2001. 230 с.
2. Батурин П. С. Жизнь и похождения Г.С.С.Б. Повесть справедливая, писанная им самим // Голос минувшего. 1918. № 1-3. С. 45-78
3. Бодрова Ю. «Как во новой во конторе сидел писарь молодой...». Брачное поведение провинциального чиновничества первой половины XIX столетия // Родина. 2006. № 8. С. 90-95.
4. Волков С. В. Русский офицерский корпус. М.: Воениз-дат, 1993. 367 с.
5. Государственный архив Пензенской области (ГАПО) Ф. 6. О. 1. Д. 264 Л. 2-436.
6. ГАПО Ф. 6. Оп. 1. Д. 275. Л. 1-321.
7. ГАПО Ф. 6. Оп. 1. Д. 279. Л. 5-654.
8. ГАПО Ф. 6. Оп. 1. Д. 319. Л. 72-212.
9. ГАПО Ф. 6. Оп. 1. Д. 529. Л. 3-453.
10. ГАПО Ф. 6. Оп. 1. Д. 1485. Л. 462-1097.
11. Государственный архив Саратовской области (ГАСО) Ф. 2. Оп. 1. Д. 167. Л. 4-342.
12. ГАСО Ф. 2. Оп. 1. Д. 182. Л. 2-178.
13. ГАСО Ф. 2. Оп. 1. Д. 185. Л. 3-497.
14. ГАСО Ф. 2. Оп. 1. Д. 214. Л. 7-256.
15. Глориантов В. И. Потомственные дворяне канцелярского происхождения // Русский архив. 1905. Кн. 1. № 4. С. 662-674.
16. Лубяновский Ф. П. Воспоминания Федора Петровича Лубяновского // Русский архив. 1872. Кн. 3. С. 378-472.
17. Мешков Г. И. Записки Ивана Ивановича Мешкова // Русский архив. 1905. № 6. С. 188-242.
18. Миронов Б. Н. Русский город в 1740-1860 гг.: демографическое, социальное и экономическое исследование. Л.: Наука, 1990. 266 с.
19. Морякова О. В. Система местного управления в России при Николае I. М.: Издательство Московского университета, 1998. 272 с.
20. Писарькова Л. Ф. Российский чиновник на службе в конце XVIII-первой половине XIX века // Человек. 1995. № 3. С. 45-78.
