CC BY
289
УДК 811.161.1.37
ОСОБЕННОСТИ РЕЧЕВОГО ПОРТРЕТА УЧЕБНИКА «РУССКИЙ СИНТАКСИС В НАУЧНОМ ОСВЕЩЕНИИ»
А.М. ПЕШКОВСКОГО
Розанцева Анастасия Александровна
аспирант кафедры русского языка и стилистики Московский государственный университет печати имени Ивана Федорова 127550, Москва, ул. Прянишникова, 2А rozantseva@inbox. ru
Аннотация. Изложены результаты исследования особенностей речевого портрета учебника «Русский синтаксис в научном освещении» и языковой личности ученого А.М. Пешковского. Речевой портрет книги представляется здесь как воплощенная в пространстве учебника языковая личность А.М. Пешковского с учетом конкретной исторической эпохи.
Ключевые слова: Пешковский, Русский синтаксис в научном освещении, речевой портрет, языковая личность.
Александр Матвеевич Пешковский, крупный ученый-языковед, ставил перед собой широкие лингвистические проблемы. Пересмотрев достижения целого ряда своих предшественников, он создал собственную, хотя и не лишенную противоречий, но глубокую синтаксическую систему.
«Русский синтаксис в научном освещении» — книга уникальная, интересная, написанная в доступной форме. На каждой странице мы видим, что текст «открыт» для читателя, и это делает книгу еще более ценной, «ведь лучше всего удается общаться тому, кто о сложных вещах может говорить просто и ясно» [6, с. 8]. Это «труд... полный глубоких и верных наблюдений над языком эпохи, образец живой, пытливой, непрерывно идущей, самоотверженно устремленной вперед научной мысли» [2, с. 12]. Все это является причинами долгой жизни «Русского синтаксиса» в науке, обусловливает интерес к изучению речевого портрета учебника как «функциональной модели языковой личности» [5, с. 4] Александра Матвеевича Пешковского.
Объектом анализа в статье является выявление особенностей речевого портрета учебника «Русский синтаксис в научном освещении». Речевой портрет учебника рассматривается здесь как часть понятия «языковая личность» и как само воплощение языковой личности ученого и педагога, неординарного мыслителя своей эпохи А.М. Пешковского. В центре нашего внимания оказывается индивидуальный стиль, отражающий особенности языка А.М. Пешковского как личности, которой свойственно творческое отношение к языку.
В рамках данной статьи предметом исследования не случайно становится «Русский синтаксис в научном освещении» как отражение языковой личности А.М. Пешковского. Это главный плод всей научной жизни ученого, посвященный русскому синтаксису, описывающий взаимоотношения школьной и научной грамматики, отвечающий «исторически назревшей
потребности внести новизну в область науки и школы» [2, с. 8]. Александр Матвеевич стремился сделать книгу интересной и понятной широкому кругу читателей, а текст преподнести одновременно обучающим и увлекательным. Будучи учителем, «имея в этой области научные знания» [6, с. 4], автор трактует основные вопросы синтаксиса в том виде, в котором они трактуются в современном языкознании. Образовавшиеся в результате преподавательской деятельности школьные записки (расширенные и дополненные) и предстают в «Русском синтаксисе в научном освещении». Таким происхождением объясняются особенности книги: с одной стороны, крайняя доступность изложения (особенно трудных глав), обусловленная первоначально возрастом слушателей, с другой стороны, строгая систематичность, последовательная терминология, точная формулировка мыслей и выводов, «необходимые в школе, но опять-таки не лишние и для большой публики, слишком привыкшей просматривать серьезные книги и забывать просмотренное» [8, с. 4]. Доступная подача учебного материала, безусловно, вызывала и одобрение за богатство материала, и критику за эклектику и протеворечивость. «Русский синтаксис в научном освещении» стал объектом полемики признанных языковедов своей эпохи (А.А. Шахматова, В.В. Виноградова, Л.В. Щербы и др.). А.М. Пешковский взял на себя нелегкую задачу дать «Русский синтаксис в научном освещении» в то время, когда в науке еще не было определенных и общепризнанных решений самых основных вопросов, и было бы удивительно, если бы автору удалось преодолеть стоявшие перед ним трудности до конца.
Понятия «речевой портрет» и «языковая личность» тесно взаимосвязаны. Ю.Н. Караулов выделяет три уровня модели языковой личности: • вербально-семантический, который предполагает для носителя нормальное владение естественным языком, а для исследователя — традиционное
описание формальных средств выражения определенных значений;
• когнитивный, где единицами являются понятия, идеи, концепты, складывающиеся у каждой языковой индивидуальности в упорядоченную, систематизированную «картину мира», в которой отражена ценностная иерархия. Этот уровень устройства языковой личности (и ее анализа) предполагает расширение значения и переход к знаниям, т.е. охватывает интеллектуальную сферу, давая исследователю выход через язык, через процессы говорения и понимания к знанию, сознанию, процессам познания человека;
• прагматический, в котором отражены цели, мотивы, интересы, установки и интенциональности. Этот уровень обеспечивает в анализе языковой личности закономерный и обусловленный переход от оценок ее речевой деятельности к осмыслению реальной деятельности в мире [4, с. 30]. Именно этому уровню в данной работе уделяется особое внимание.
М.В. Китайгородская и Н.Н. Розанова называют речевой портрет «функциональной моделью языковой личности» [5, с. 4] и выделяют три уровня параметров, по которым производится анализ этой модели:
• лексикон языковой личности — уровень, который отражает владение лексико-грамматическим фондом языка; анализируется запас слов и словосочетаний, которым пользуется конкретная языковая личность;
• тезаурус, репрезентирующий языковую картину мира; при описании речевого портрета делается акцент на использовании разговорных формул, речевых оборотов, особой лексики, которые делают личность узнаваемой;
• прагматикон, включающий в себя систему мотивов, целей, коммуникативных ролей, которых придерживается личность в процессе коммуникации [5, с.10].
В речи каждого человека, а тем более лингвиста, можно выделить, по крайней мере, три основных аспекта: любой говорящий представляет определенное поколение носителей языка, принадлежит к определенной социальной группе и в то же время несет в себе какие-то индивидуальные особенности. Из сопоставительного анализа трехуровневой модели языковой личности и трехуровневой модели речевого портрета следует, что данные понятия тесно связаны с философским понятием «мировоззрение» как «системы взглядов на мир и место человека, общества и человечества в нем, на отношение человека к миру и самому себе, а также соответствующие этим взглядам основные жизненные позиции людей, их идеалы, принципы деятельности, ценностные ориентации» [9, с. 533]. Исходя из данного общефилософского понятия, в структуре языковой личности мировоззрение можно трактовать как результат соединения когнитивного и прагматического уровней, т.е. взаимодействие системы ценностей, или «картины мира» (как совокупности мировоззренческих знаний о мире), с ее
жизненными целями, поведенческими мотивами и установками, проявляющимися в порождаемых личностью текстах [3, с. 5]. «Русский синтаксис в научном освещении» был решением назревшей в языке проблемы изложения и преподавания учебного материала с использованием живых примеров языка, что является очень важной чертой речевого портрета учебника как отражения действительности (как совокупности когнитивного и прагматического уровней).
Конечно, исторический этап развития науки о языке не мог не повлиять на языковую личность А.М. Пешковского, ведь психологический аспект в изучении языковой личности очень важен, он раскрывает аспекты личности не как собирательное представление о человеке, а как конкретную индивидуальность.
Грамматическая система А.М. Пешковского представляет этап исторического развития лингвистики и методики преподавания языка. В начале XX в. школьная грамматика находилась под большим влиянием научных и методических взглядов академика Федора Ивановича Буслаева, который стремился соединить логический подход к языку со сравнительно историческим методом его изучения. Логическое направление в языкознании характеризуется рассмотрением философии языка как проблемы логической. Ф.И. Буслаев был убежден, что отечественная грамматика (уже в младших классах) должна заменять логику, а сравнительное изучение и историческое исследование объясняют, почему именно так мы употребляем ту или иную форму. «Отсюда большее подчинение законам логики, отсюда же на смену значительности отдельного слова приходит значительность предложения» [11, с. 91]. Ф.И. Буслаев, как и все сторонники логического направления, полагал, что предложение является центром грамматической системы, изучением которого занимается синтаксис. На передний план выдвигались универсальные свойства языка, отождествляя логические и грамматические категории. Перед грамматикой ставилась задача найти соответствие языковых форм логическим категориям, которые исчисляемы. Сторонники логического подхода игнорировали своеобразие языкового мышления и его национальную специфику. Это привело к возникновению серьезных противоречий между богатым материалом из истории русского языка и общей логической теории грамматики.
Несмотря на серьезную проблему логического подхода к языку, воззрения Ф.И. Буслаева долгое время оказывали влияние на преподавание и процессы построения русской грамматики. Конечно, его взгляды критиковали в своих трудах передовые лингвисты своего времени (А.А. Потебня, Ф.Ф. Фортунатов), но их замечания почти не проникали в среду учительства [10, с. 7].
Рожденная в сложной борьбе идей книга А.М. Пешковского определяла языковую жизнь первой трети ХХ столетия по ряду причин: • во-первых, это соединение и взаимодействие
научной и школьной грамматики, попытка поднять
теоретический уровень школьной грамматики с
помощью более строгих определений основных грамматических понятий;
• во-вторых, это конфликт между историческим описанием языка и потребностями практического преподавания современного языка;
• в-третьих, это конфликт между психологизмом предшествующей эпохи (А.А. Потебня) и формализмом фортунатовской школы языкознания (А.М. Пешковский предпринял попытку обогатить строгий формальный подход к языку синтаксическими идеями А.А. Потебни, что в итоге привело к формированию собственного видения синтаксического строя языка;
• в-четвертых, это конфликт между требованием марксистской идеологизации всех областей научного знания, во всяком случае на уровне обязательных к исполнению фразеологических штампов, и эмпирическими данными конкретной науки. [1, с. 4].
Языковая личность с помощью речевых средств выражает объективные (мир действительности) и субъективные (культурно-исторические) ценности [7, с. 11]. Чтобы выделить особенности речевого портрета учебника «Русский синтаксис в научном освещении», мы рассматриваем когнитивный уровень языковой личности, отражением которого являются эмоции, усиливающие воздействия (прагматический уровень) на адресата (т.е. читателя) с помощью единиц языка, выявляющих особенности языковой личности. Все вышесказанное обусловливается желанием говорящего усилить воздействие и, что особенно важно для учебного текста, увеличением информативности.
Наиболее частотными объектами ценностного отношения А.М. Пешковского являются язык, уровни языка, где особенно преобладают грамматический и синтаксический.
Лингвистический анализ учебника свидетельствует о следующих синтаксических особенностях изложения материала:
активные вкрапления разговорных элементов:
• вводные слова и сочетания слов (стало быть, выходит, таким образом, положим, собственно, очевидно, так сказать);
• разговорные частицы -то, -таки (рассуждая о форме слов с нулевым окончанием, А.М. Пешковский говорит, что по этим нулям-то мы и узнаем форму; приступая к объяснению вещественных значений в слове, автор пишет, что вот этими значениями-то мы и займемся; говоря о разновидностях основного значения слова, ученый предупреждает, что оно опять-таки будет разобрано ниже);
• вводные конструкции, придающие изложению ощущение диалога (как увидит ниже читатель, как в этом убедится читатель из дальнейшего, покажется всякому читателю довольно неожиданным, когда к словосочетаниям приравниваются отдельные слова, то случаи эти читатель сможет понять только по прочтении всей этой главы);
• использования фразеологизмов: говоря о словах, сходных по значению, А.М. Пешковский утверждает, что никому не придет в голову сравнивать слово «стекло» с прошедшим временем глагола «стекать»; вытеснение именительного предикативного падежа творительным
предикативным красной нитью проходит через всю историю русского литературного языка; рассказывая о переходных случаях в областях частей речи ученый рассуждает о суффиксе -тель и его предметном значении: любитель есть действие, преломленное сквозь призму предметности. Для выражения ценностного отношения к языковым категориям, А.М. Пешковский создает в учебном тексте глубокое и богатое метафорическое пространство, используя оценочные знаки-коннотации. Для языковой личности А.М. Пешковского характеристики языка становятся одушевленными, «человечными», что реализуется оценочными прилагательными и глаголами с семами живого и активного организма (слова «без формы» могут «вступать в постоянную связь», слова могут быть «безжизненными», сочетания слов не живут отдельной жизнью, сказуемое может быть самостоятельным; словосочетание — это не всякие два слова в непосредственном соседстве; вопросительная интонация может «подделываться» под подчинительную; глаголы — это какие-то живые слова, оживляющие все, к чему они приложены).
Одной из ярких особенностей речевого портрета «Русского синтаксиса в научном освещении», как упоминалось выше, является его богатейшее метафорическое пространство. Лингвистические наблюдения доказывают, что образность связана с морфологией и синтаксисом, со всеми языковыми категориями. Вот некоторые примеры, доказывающие это.
Рассуждая о форме слова, А.М. Пешковский выделяет слова без «видимой» формальной части и говорит, что вот это-то одинаковое отсутствие чего-то у целого ряда слов и придает этим словам форму. Чтобы читателю было понятно, что отсутствие формальной части не означает, что у слова вовсе нет формы, он сравнивает слова без формальной части с бесхвостыми обезьянами. Автор объясняет, что бес-хвостость у обезьян — важный признак семейства человекоподобных обезьян (лишь потому, что у них нет хвоста). «Выходит, таким образом, что мы узнаем в этих словах форму не по окончанию, а по тому, что в них нет окончания» [8, с. 47].
Переходя, к объяснению категории глагола, А.М. Пешковский рассуждает о вопросе что делать?, который вполне верно передает сущность глагольной формы, так как в каждом глаголе заключен оттенок какого-либо действия. Чтобы убедиться в этом, автор утверждает, что необходимо рассматривать те глаголы, у которых в корне выражено не действие, а оттенок действия. Если вещественная часть сама по себе уже обозначает действие (например, основы ход-, бег-, работ-), то можно ли будет различить в таком глаголе тот, иногда очень тонкий оттенок действия, который вносится самой формой
глагола, т.е. формальными частями его (ходит, работает, пишет и т.д.)? Ведь это то же самое, что увидеть звезды при ярком солнце!
Рассуждая о целесообразности относить форму инфинитива к глагольной категории, автор рассуждает о связи инфинитива с глаголом. Он говорит, что отсутствие связей с другими частями речи и делает его глаголом, а стремление разносить все наши языковые представления по этим (частеречным) категориям необычайно сильно в нас. Части речи — своего рода планеты нашей языковой солнечной системы, и нужны особые условия, чтобы какая-нибудь группа слов оказалась в положении астероидов. Таким образом, инфинитив есть грамматический астероид, который, подобно мировым, попадают в сферу притяжения одной какой-нибудь планеты (части речи) и падают на нее. Так «упал» инфинитив на глагол...
Еще одна яркая особенность речевого портрета «Русского синтаксиса в научном освещении» замечается в сравнении понятий и категорий языка с ситуациями в других науках или областях деятельности, что, безусловно, характеризует нам ученого как разностороннего и талантливого человека, имеющего представление о различных сферах жизни:
• рассуждая о переносном значении категории формы в грамматике, А.М. Пешковский приводит в пример теорию музыки, где изучаются не формы нотных знаков и не формы вырезок на граммофонных пластинках, а формы самой музыки, формы мелодии и гармонии подобно тому, как в языковедении изучаются формы самих явлений;
• общее языковедение, изучающее законы развития человеческого языка вообще на основании фактов, доставляемых историей отдельных языков, ученый сравнивает с наукой социологией (как общей теорией развития человеческих обществ);
• морфологию (как учение о формах отдельных слов) А.М. Пешковский сравнивает с гистологией (как наукой о формах тканей — собрания однородных клеток), а синтаксис (как учение о формах словосочетаний) — с анатомией (где изучают формы органов, сделанных из тканей).
Так, ограниченный рамками статьи анализ особенностей речевого портрета «Русского синтаксиса в научном освещении» демонстрирует необъятность, яркость, динамику языка Александра Матвеевича Пешковского. Во всех приведенных нами примерах обращает на себя внимание удивительный метод изложения, при котором автор заставляет читателя переживать каждое новое свойство исследуемой языко-
вой единицы и каждое вновь формулируемое правило как свое собственное открытие.
Все вышесказанное подтверждает, что «Русский синтаксис в научном освещении» А.М. Пешковского универсально интересен, «потому что это хорошо организованный и представленный простыми и ясными словами перечень синтаксических конструкций русского языка, обозреваемых во всех аспектах» [1, с. 7]. Язык и личность Александра Матвеевича можно изучать бесконечно!
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Апресян Ю.Д. «Русский синтаксис в научном освещении» в контексте современной лингвистики 8-е изд., доп. — М.: Языки славянской культуры, 2001. — С. 3-33.
2. Белов А.И. A.M. Пешковский как лингвист и методист. — М.: Учпедгиз, 1958. — 233 с.
3. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. — М.: Наука, 1987.
4. Караулов Ю.Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения // Язык и личность. — М., 1989. — С. 3-8.
5. Китайгородская М.В. Розанова Н.Н. Русский речевой портрет: фонохрестоматия. — М., 1995. — 128 с.
6. Клобуков Е.В. Руссский синтаксис в освещении А.М. Пешковского. (О непереходящей актуальности грамматической классики) // Русский синтаксис в научном освещении: учеб. пособие. 10-е. изд.- М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013. — С. 7-19.
7. Маркелова Т.В. Языковая личность профессора Ирины Борисовны Голуб // Вопросы стилистики, риторики и культуры речи в современном русском языке. Юбилейный сборник статей, посвященный 80-летию И.Б. Голуб. — М.: МГУП имени Ивана Федорова, 2012. — С. 10-15.
8. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении: учеб. пособие. 10-е. изд.- М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013.- 434 с.
9. Философия: энциклопедический словарь / под ред. А.А. Ивина. — М.: Гардарики, 2004. — 1072 с.
10.Харченко В.К. Переносные значения слов. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. — 200 с.
11. Хухуни Г.Т. Принципы описательного анализа в трудах А.М. Пешковского — Тбилиси: Мецниере-ба, 1979. — 134 с.
12. Шулежкова С.Г. История лингвистических учений: учеб. пособие для студентов филологических факультетов. — М.: Флинта, 2004. — 400 с.
FEATURES VERBAL PORTRAIT OF THE TEXTBOOK "RUSSIAN SYNTAX IN A SCIENTIFIC LIGHT" A.M. PESHKOVSKY
Anastasia Alecsandrovna Rozantseva
Moscow State University of Printing Arts 127550, Russia, Moscow, Pryanishnikova st., 2A
Annotation. The article is devoted to peculiarities of speech portrait of textbook "Russian syntax in a scientific light" and linguistic identity of a scientist A.M. Peshkovsky. Speech portrait of the book represents as language personality of A.M. Peshkovsky embodied in space of the textbook with cosideration ofparticular historical epoch.
Keywords: Peshkovski, Russian syntax in a scientific light, speech portrait, linguistic identity.
