CC BY
22
УДК 804/806+801.561.7
ОСОБЕННОСТИ ПРОЦЕССОВ КАТЕГОРИЗАЦИИ В РАЗНОСТРУКТУРНЫХ ЯЗЫКАХ
© Р. К. Гарипов
Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы Россия, Республика Башкортостан, 450000 Уфа, ул. Октябрьской революции, 3а.
Тел.: +7 (347) 272 58 05.
Email: [email protected]
Целью статьи является изучение категориальной семантики имени существительного. Явление категоризации имен, или актуализация, одного из парадигматических (или вновь приобретенных под влиянием синтагматики) признаков в процессе текстовой реализации представляет собой общелингвистический феномен и находит свое отражение в языках различной структуры, в частности в тюркских языках.
Во французском языке, который является аналитическим, нет четких морфологических маркеров взаимозависимости имен в текстовой цепи или на уровне словосочетания, поэтому представляется целесообразным обратиться к материалу иноструктурных языков
Как и во французском языке, в тюркских языках имена существительные выступают в предложении прежде всего в качестве подлежащего или дополнения, выполняют функцию именного сказуемого, а также могут быть в предложении определениями и обстоятельствами.
Значение предметности имен существительных грамматически выражается в категориях падежа и числа. Имена существительные, употребляясь в единственном числе, обозначают отдельный предмет, отдельное явление действительности, отдельное понятие. Существительные во множественном числе обозначают то или иное количество отдельных предметов или явлений действительности.
Татарскому имени свойственна также специфическая категория принадлежности, под которой понимается особая категория татарского языка, выражающая одновременно и предмет обладания, и лицо обладателя.
Таким образом, принадлежность может быть выражена тремя способами: морфологическим, синтаксическим и смешанным.
Ключевые слова: категоризация, словосочетание, десемантизация, изафет, референция,
номинация.
Во французском аналитическом языке нет четких морфологических маркеров взаимозависимости имен в текстовой цепи [1] или на уровне словосочетания [9], поэтому представляется целесообразным обратиться к материалу иноструктурных языков [2-3].
Так, в татарском языке к именам существительным относятся знаменательные слова, которые являются названиями живых существ (отец - эти, птица - кош) (Здесь и в дальнейшем для обозначения в кирилице дифтонга [дж] (ср. англ. Jane) используется подчеркнутая буква ж; для обозначения широкого, далеко вперед продвинутого [а] (ср. эстонское г применяется графема э; для передачи носового согласного (ср. англ. reading) - н подчеркнутое; для графического представления переднеязычного полуоткрытого огубленного гласного (ср. франц. peur) употребляется подчеркнутая буква о), обозначают предметы, события и явления реальной действительности (город - шэИэр, дерево - агач, комната - булмэ, молния - яшен, война -сугыш) или называют в качестве предметов мысли любые действия и состояния, свойства или отношения [1] (борьба - корэш, движение - хэрэкэт, игра - уен, сон - йокы, храбрость - кыюлык, чистота - сафлык, близость - якынлык и т.д.).
Все эти субкатегориальные лексические значения объединяются в одно общее категориальное значение предметности [1].
Значение предметности имен существительных грамматически выражается в категориях падежа и числа. Имена существительные, употребляясь в единственном числе, обозначают отдельный предмет, отдельное явление действительности, отдельное понятие. Существительные во множественном числе обозначают то или иное количество отдельных предметов или явлений действительности.
Как и во французском языке, в тюркских языках имена существительные выступают в предложении прежде всего в качестве подлежащего или дополнения, употребляются в функции именного сказуемого [4], а также могут быть в предложении определениями [5] и обстоятельствами.
Наряду с этим, в татарском языке имени существительному присуща категория принадлежности.
1. В татарском языке, как и в большинстве индоевропейских языков, отвлеченные имена существительные типа: аклы (белизна), тынлык (тишина), корэш (борьба) и др., а также вещественные существительные типа: тимер (железо), шикэр (сахар), май (масло), бал (мед) употребляются преимущественно в форме единственного числа. Однако есть исключения: при обозначении видов или сортов того или иного вещества имена существительные вещественные в татарском языке также могут принять форму множественного числа, напр.: кондитер эйберлэре эшлэп чыгарганда
торле майлар кулланыла (при выработке кондитерских изделий применяются различные масла).
2. Особенностью тюркских языков следует считать такие выражения, как: Такирларга [12] бардым и энилэрдэ кунакта булдым. Здесь собственное имя Такир и слово эни (мать), выражающее родственное отношение, употреблены в форме множественного числа, хотя Такир является собственным именем только одного члена данной семьи. Поэтому здесь слова Такирларга и энилэргэ нужно понимать в собирательном значении, т.е. Такирларга бардым не означает: к Такирам ходил, а: ходил к Такиру и к его близким (проживающим в этом же доме); энилэрдэ кунакта булдым не означает: был в гостях у матерей, а был в гостях у матери и других родственников (проживающих вместе).
Иными словами, при актуализации конкретное имя меняет свой категориальный, языковой статус [6], превращаясь в существительное с собирательным значением.
1. Как известно, в татарском языке после количественных числительных имя существительное, как правило, имеет форму единственного числа: ярты еллык планны биш айда утэдек - полугодовой план выполнили в течение пяти месяцев. Однако встречаются такие выражения, как: авылда биш айлар торгандыр, где существительное ай (месяц) после количественного числительного биш (пять) поставлено в форме множественного числа айлар. Такое сочетание существительного с числительным выражает не точное количество, а приблизительное [10; 13, с. 53-54]. Поэтому выражение авылда биш айлар торгандыр должно быть переведено следующим образом [9]: «в деревне он прожил около пяти месяцев», или «в деревне он прожил месяцев пять».
2 В татарском языке, особенно в песнях, можно встретить такие выражения: "тошлэремдэ атка атландым" (букв.: во снах я сел на коня), "бэхетлэрем булмады" (букв.: счастий у меня не было), "карларяуган" (букв.: снега выпал), в которых абстрактные понятия тош (сон), бэхет (счастье) и вещественное имя кар (снег) употреблены во множественном числе. В этих выражениях слова "тошлэремдэ, бэхетлэрем, карлар" следует понимать следующим образом: тошлэремдэ - не только в конкретном случае сновидения, а каждый раз, когда вижу сон; бэхетлэрем булмады - я был несчастлив не только в данном конкретном случае, а всегда; карлар яуган - снег выпал в несколько приемов и в разных местах, т.е. налицо процесс растущего абстрагирования отвлеченных имен в результате его актуализации (десигнативизации) в составе словосочетания.
Татарскому имени свойственна также специфическая категория принадлежности: она выражает одновременно и предмет обладания, и лицо об-
ладателя в каком-нибудь из трех лиц, например, атым - моя лошадь (лошадь - ат - принадлежит первому лицу - мне), атын_- твоя лошадь (лошадь принадлежит второму лицу - тебе), аты - его (ее) лошадь (лошадь принадлежит ему (ей)).
Принадлежность может быть выражена тремя способами [3]: морфологическим, синтаксическим и смешанным. При морфологическом способе выражения принадлежности название предмета обладания принимает особые аффиксы, которые называются аффиксами принадлежности: ат-ым (моя лошадь), эт-ем (моя собака, ат-ын (твоя лошадь), эт-ен (твоя собака), ат-ы (его, ее лошадь), эт-е (его, ее собака), аларнынаты (их лошадь) и т.д.
Во всех перечисленных выше случаях предмет обладания был в единственном числе, а лицо обладания в одном случае - в единственном, а в другом - во множественном числе.
Если же нужно предмет обладания употребить во множественном числе, то название этого предмета перед аффиксом принадлежности принимает аффикс множественного числа -лар, -лэр или -нар, -нэр (после основы на носовой звук), а аффиксы принадлежности остаются те же, что после основ на согласный, например: апалар-ым (сестры мои), апалары-быз (сестры наши) и т.д.
Однако следует отметить, что форма третьего лица апалары, энелэре в зависимости от контекста может иметь несколько значений, например, сочетание апалары кайткан может иметь следующие значения: 1) сестры его (ее) вернулись; 2) сестра их вернулась; 3) сестры их вернулись.
1. При синтаксическом способе выражения принадлежности названия предмета обладания и обладателя получают обособленное обозначение, и отношения между ними строятся в речи в форме определительной группы. Определяемым в такой группе является название предмета принадлежности, причем без указания на обладателя. Определением же служит притяжательный падеж личных местоимений первого и второго лица, например, в выражении безнен ат (наша лошадь) определяемое ат (лошадь) обозначает предмет принадлежности, а определитель безнен (наша) (притяжательный падеж личного местоимения без - мы) указывает на принадлежность лошади первому лицу во множественном числе. Таким образом, при этом способе применяется тот же принцип выражения грамматической принадлежности, который мы наблюдаем в русском языке, где понятия предмета принадлежности и лица обладателя имеют самостоятельное обозначение (наша лошадь).
2 Наибольший интерес представляет смешанный способ выражения принадлежности, который объединяет оба рассмотренных выше способа, в результате чего лицо и число обладателя обозначаются дважды: один раз через притяжательный падеж личного местоимения и второй раз
через аффикс принадлежности при названии предмета обладания. Например, в выражении минем атым (моя лошадь) лицо и число обладателя выражено в определителе минем (притяжательный падеж личного местоимения мин я), и второй раз -аффиксом принадлежности -ым, который мы видим в определяемом ат-ым (моя лошадь), обозначающем предмет обладания (ср. изафет III).
Аффиксы первого и второго лица обоих чисел во всех случаях сохраняют свое значение принадлежности лицу, а аффикс третьего лица нередко вовсе теряет личное значение и становится вне-личным. Это происходит в тех случаях, когда вместо определения, выраженного притяжательным падежом личного местоимения третьего лица, т.е. вместо анын и аларнын, реализуется какое-либо существительное: Казан университет-ы - Казанский университет (дословно: «Казань + университет ее») [11, с. 753], сарык йон-ы - овечья шерсть (дословно: «овца + шерсть ее») и др. Постараемся объяснить данный феномен, сопоставляя факты французского и русского языков [2] с соответствующими фактами тюркских языков. В русском языке имеются сочетания типа: Казанский университет, школьное здание, в которых определениями являются относительные прилагательные «Казанский», «школьное», или «козье молоко», «овечья шерсть», «сестрин платок», где определениями являются притяжательные прилагательные «козье», «овечья», «сестрин».
Подобные сочетания в русском языке передаются определительным сочетанием двух существительных, в котором первое существительное -определение - ставится в форме основного падежа, а второе существительное - определяемое - принимает аффикс принадлежности третьего лица.
В аналитическом французском языке часто встречаются предложные сочетания имен типа le livre de père, где определение присоединяется к определяемому имени с помощью предлога, теряя при этом значительную часть своего категориального признака предметности и приближаясь по функции и значению к своему аналогу - менее употребительному относительному прилагательному paternel.
Если во французском языке подобные относительные прилагательные имеют книжно -латинизирующий оттенок архаичности, то такой тип определительного сочетания (изафет) в тюркских языках получил очень широкое распространение. Например, тат.: опера театры (оперный театр), китап нэшрияты (книжное издательство), эш киеме (рабочая одежда), аю тиресе (медвежья шкура); баш.: кала баксаhы (городской сад), ат башы (конская голова); тур.: turkyazari (турецкий писатель), deniz yazali (морской берег); алт.: орман тавугъу (глухарь, букв. «Лесная курица») и т.д.
Изафет в тюркских языках является частным случаем определительных словосочетаний. Этот
тип отношений между двумя именами пронизывает всю структуру тюркских языков, являясь как бы ключом к пониманию многих синтаксических категорий. Изафет, как особая полноправная синтаксическая категория, легко объяснима, если принимать во внимание общие типологические черты тюркских языков.
Как и всякая определительная группа, изафет строится, подчиняясь ведущему закону агглютинативного строя тюркских языков, - закону порядка слов «определение определяемое».
Для того, чтобы четко отграничить изафет от обычных типов словосочетаний, необходимо определить его содержательную сторону. Изафет - это такая определительная группа, в которой определяемое, будучи всегда выраженным именем существительным, выявляется с точки зрения его принадлежности к другому предмету или различных форм отношения к нему.
Традиционно выделяется три типа изафета, но характер этих типов в плане их отношения к самой категории изафетных сочетаний весьма неонороден. Квалифицирование изафета может проводиться в двух направлениях: 1) изафет рассматривается только с формальной стороны как сочетание двух существительных; этот аспект выдерживается во всех тюркологических работах: 2) учитывается также и содержательная сторона, т.е. принимается во внимание как грамматический, так и логико-семантический аспекты.
Первый изафет имеет только терминологическое значение, поскольку фактически данный тип изафета представляет собой чисто адъекти-визированные словосочетания. Соположение двух имен существительных посредством простого примыкания создает условия для адъекти-визации первого члена такого сочетания (ср. туркм. йун жорап - шерстяные носки, досл. «шерсть + носки»).
В данном случае от имени существительного отвлекается признак и первый член сочетания получает значение относительного прилагательного. Ср. сходный процесс адъективизации препозитивного имени субстантивного словосочетания в английском языке и постпозитивного имени - во французском.
Отличительным признаком второго типа изафета в тюркских языках является наличие притяжательного суффикса третьего лица у второго члена изафетной конструкции: (тув) дун ортуз-у (полночь, точнее: ночи половина). В результате появления морфологического показателя принадлежности определяемого (денотатива) к именному определению возрастает степень предметности последнего, величина которой занимает промежуточное положение между уровнем референтности изафета I и изафета III.
Изафет III можно рассматривать как истинный изафет в том смысле, что он представляет со-
бой сочетание двух существительных, и оба члена сохраняют значение предметности. Конструкция образуется по определенной схеме: первый член имеет форму родительного падежа, у второго есть притяжательный аффикс третьего лица. Примеры: кирг. пилд-ин тулшуг-у (хобот слона), тат. океанн-ын олеш-е (часть океана) и др.
В изафете II первое имя, не имея никаких формально-текстовых показателей предметности, десигнативно определяется только через второй (денотатив) компонент, который, будучи прямо соотнесенным с референтом с помощью своего аффикса принадлежности -у (ы, е), не столько вычленяет какой-либо признак первого имени, сколько манифестирует межпредметные отношения, буквально вклиниваясь в семантическое содержание определения и тем самым усиливая его референтность.
В изафете III оба имени не только сохраняют свое основное категориальное значение предметности, но оно также поддерживается десигнативными аффиксами принадлежности или родительного падежа сочленов сочетания, в результате чего формируется и надежно сохраняется двуединая семиотическая единица с прочной (почти идиоматической) формальной и семантической структурой.
Наряду с тюркскими языками в арабском языке [14] также используется явление, близкое по семантико-синтаксической структуре к изафету, которое получило название идафы. В идафе наблюдается асимметрия знака: первый член, несущий основную, референтную информацию, лишен артикля, в то время как признаковое слово вводится при помощи определенного артикля, что содействует стяжению данного составного лингвистического знака в единое целое [15].
Таким образом, процесс изменения категориального (точнее субкатегориального) значения имен в процессе актуализации происходит практически во всех языках, кроме, думается, корневых языков. Этот процесс охватывает языки, относящиеся к различным языковым группам и семьям, и
является универсалией синтактико-дискурсивного характера.
ЛИТЕРАТУРА
1. Блох Б. Я., Лотова И. С. Широкозначные существительные в структуре предложения. Исследования по лексической сочетаемости / ред. В. Д. Аракин. М.: МГПИ, 1980. 190 с.
2. Гак В. Г. Языковые преобразования: Некоторые аспекты лингвистической науки в конце XX в. От ситуации к высказыванию. Изд. 2, испр. URSS. 2009. 368 с.
3. Гаджиева Н. З., Серебренников Б. А. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Синтаксис / отв. ред. Э. Р. Тенишев. М.: Наука, 1986. 284 с.
4. Гарипов Р. К. Особенности функционирования предикатных слов в предложении и тексте // Межвуз. сб. Вопросы языкознания и литерату роведения / отв. ред. Т. Л. Се-литрина. Уфа: ВЭГУ, 1998. С. 34-42.
5. Гарипов Р. К. Особенности семиотической природы указательных прилагательных как средств сверхфразовой связи // Принципы функционального описания языка (тезисы). Екатеринбург: УрГПУ, 1994. С. 19-21.
6. Гарипов Р. К. Структурные особенности сверхфразовых единств и фреймовый метод анализа текста // Системный анализ языковых единиц. Белгород: БГПИ, 1988. С. 12-19.
7. Гарипов Р. К., Севастьянова И. В. Морфологические особенности французского языка в Африке // Сб. Нефтяного университета. Уфа, 2008. С. 24-29.
8. Гарипов Р. К, Мулюкина Л. Р. Этимология романского предлога и союза // Актуальные проблемы общего и регионального языкознания / Мат-лы Всеросс.науч. конф. c межд. участием. Уфа: БГПУ, 2008. С. 123-126.
9. Гарипов Р. К., Мулюкина Л. Р. Эквивалентность и адекватность в теории перевода // Вестник ВЭГУ. Филология. №29/30. Уфа: ВЭГУ, 2007. С. 39-53.
10. Лакофф Дж., Джонсон. Метафоры, которыми мы живем. Едиториал УРСС, 2004. 256 с.
11. Мурясов Р. З. Топонимы в системе языка. Уфа: Вестник БашГУ. 2013. Т. 18. №3. С. 753-762.
12. Мурясов Р. З., Самигуллина А. С. От вещи к символу: категории, которыми мы мыслим. Уфа: Вестник БашГУ. 2011. Т. 16. №1. С. 53-62.
13. Мурясов Р. З. Антропонимы в словообразовательной системе языка // Вопросы языкознания. 1982. №3. С. 62-72.
14. Юшманова Н. В. Грамматика литературного арабского языка / ред. и предисл. И. Ю. Крачковского. М.: Наука, 1985. 173 с.
15. Benveniste E. L'appareil formel de l'énonciation // Langages. 1970. N17. P. 12-18.
Поступила в редакцию 23.09.2016 г.
ISSN 1998-4812
BecTHHK EamKHpcKoro yHHBepcHTeTa. 2016. T. 21. №3
743
SPECIFICS OF CATEGORIZATION PROCESSES IN DIFFERENT LANGUAGES
© R. K. Garipov
M. Akmullah Bashkir State Pedagogical University 3 Oktyabrskoi revolutsii St., 450000 Ufa, Republic of Bashkortostan, Russia.
Phone: +7 (347) 272 58 05.
Email: [email protected]
The purpose of this article is studying of the noun categorial semantics. The phenomenon of names categorization or updating one of paradigmatic (or re-acquired under the influence of syntagmatics) signs in the course of text realization represents an all-linguistic phenomenon and can be met in languages of various structure, in particular in Turkic languages. In the French analytical language, there are no accurate morphological markers of interdependence of names in a text chain or at the level of the phrase; therefore it is advisable to use material of other languages. As well as in French, in Turkic languages nouns can act in the sentence as the subject or object, can be used as the predicate, and in other parts of the sentence such as complements. The meaning of "object" of the nouns is grammatically expressed in categories of case and number. Nouns, being used in singular, designate a separate subject, the separate phenomenon of reality, a separate concept. Being used in plural, nouns designate this or that quantity of separate objects or phenomena of reality. It is also expressed by the category of possession, which has peculiarities in Tatar language expressing at the same time both object of possession and the grammatical person of the owner. Thus, possession can be expressed in three ways: morphological, syntactic, and mixed and it is a categorial specifics of Turkic languages.
Keywords: categorization, phrases, desemantization, ezafe, reference, nomination.
Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article.
REFERENCES
1. Blokh B. Ya., Lotova I. S. Shirokoznachnye sushchestvitel'nye v strukture predlozheniya. Issledovaniya po leksicheskoi sochetaemosti [Nouns of wide meaning in the sentence structure. Studies of lexical compatibility] / red. V. D. Arakin. Moscow: MGPI, 1980.
2. Gak V. G. Yazykovye preobrazovaniya: Nekotorye aspekty lingvisticheskoi nauki v kontse XX v. Ot situatsii k vyskazyvaniyu [Language conversions: Some aspects of linguistic science in the end of the 20th century. From situation to statement]. Izd. 2, ispr. URSS. 2009.
3. Gadzhieva N. Z., Serebrennikov B. A. Sravnitel'no-istoricheskaya grammatika tyurkskikh yazykov. Sintaksis [Comparative-historical grammar of Turkic languages. Syntax]. Ed. E. R. Tenishev. Moscow: Nauka, 1986.
4. Garipov R. K. Mezhvuz. sb. Voprosy yazykoznaniya i literatu rovedeniya. Ed. T. L. Selitrina. Ufa: VEGU, 1998. Pp. 34-42.
5. Garipov R. K. Printsipy funktsional'nogo opisaniya yazyka (tezisy). Ekaterinburg: UrGPU, 1994. Pp. 19-21.
6. Garipov R. K. Sistemnyi analiz yazykovykh edinits. Belgorod: BGPI, 1988. Pp. 12-19.
7. Garipov R. K., Sevast'yanova I. V. Sb. Neftyanogo universiteta. Ufa, 2008. Pp. 24-29.
8. Garipov R. K, Mulyukina L. R. Aktual'nye problemy obshchego i regional'nogo yazykoznaniya / Mat-ly Vseross.nauch. konf. c mezhd. uchastiem. Ufa: BGPU, 2008. Pp. 123-126.
9. Garipov R. K., Mulyukina L. R. Vestnik VEGU. Filologiya. No. 29/30. Ufa: VEGU, 2007. Pp. 39-53.
10. Lakoff Dzh., Dzhonson. Metafory, kotorymi my zhivem [Metaphors we live by]. Editorial URSS, 2004.
11. Muryasov R. Z. Toponimy v sisteme yazyka [Toponyms in the language system]. Ufa: Vestnik BashGU. 2013. Vol. 18. No. 3. Pp. 753-762.
12. Muryasov R. Z., Samigullina A. S. Ot veshchi k simvolu: kategorii, kotorymi my myslim. Ufa: Vestnik BashGU. 2011. Vol. 16. No. 1. Pp. 53-62.
13. Muryasov R. Z. Voprosy yazykoznaniya. 1982. No. 3. Pp. 62-72.
14. Yushmanova N. V. Grammatika literaturnogo arabskogo yazyka [Grammar of the literary Arabic language] / red. i predisl. I. Yu. Krach-kovskogo. Moscow: Nauka, 1985.
15. Benveniste E. Langages. 1970. N17. Pp. 12-18.
Received 23.09.2016.
