CC BY
22
мостоятельные, и сложные, и вспомогательные глаголы, которые могут быть в форме имени действия или же могут употребляться в форме какого-либо одного залога, наклонения, времени (так называемые фиксированные формы), например, «существительное + глагол». Именной компонент таких фразеологизмов в зависимости от лексико-грамматического значения глагольного компонента может выступать в разных падежных формах, которые являются не парадигмой той или иной конструкции, а элементом ее структуры. Есть простые и осложненные формы фразеологических словосочетаний данного типа: юреги яна «сердце горит» = англ. to get smb.'s goat «раздражать, сердить»; to make the grade «добиваться успеха» (букв. брать крутой подъем»); to disturb the judgement «сбить с толка».
Библиографический список
Таким образом, именные и глагольные фразеологизмы кумыкского и английского языков имеют типологически общие параметры как в структурном, так и в семантическом аспектах, ср. кум. юрегине ювукъ алмакъ «переживать, принимать близко к сердцу» = англ. to take to heart «принимать близко к сердцу»; a man heart «отзывчивый человек» = кум. яхшы юрекли адам; to lay to heart «серьезно отнестись / к совету упреку» (букв. «положить в сердце») = кум. юрегине сал-макъ; big heart «благородство, великодушие» (букв. «большое сердце») = кум. уллу юрек и т. д.
Дальнейшее изучение семантических и грамматических особенностей кумыкской фразеологии в сопоставлении с материалом английского языка позволит раскрыть и другие интересные аспекты этих двух разноструктурных языков.
1. Архангельский В.Л. Устойчивые фразы в современном русском языке. Ростов-на-Дону, 1964.
2. Гаврин С.Г. Проблема фразеологического моделирования. Проблемы образования фразеологических единиц. Тула, 1976.
3. Гвоздарев Ю.Ф. Основы русского фразообразования. Ростов-на-Дону, 1977.
4. Даибова К.Х. Кумыкско-русский и русско-кумыкский фразеологический словарь. Махачкала, 1981.
5. Копыленко М.М., Попова З.Д. Очерки по общей фразеологии. Воронеж, 1989.
6. Кунин А.В. Большой англо-русский фразеологический словарь. Москва, 1984.
References
1. Arhangel'skij V.L. Ustojchivye frazy v sovremennomrusskom yazyke. Rostov-na-Donu, 1964.
2. Gavrin S.G. Problema frazeologicheskogo modelirovaniya. Problemy obrazovaniya frazeologicheskih edinic. Tula, 1976.
3. Gvozdarev Yu.F. Osnovy russkogo frazoobrazovaniya. Rostov-na-Donu, 1977.
4. Daibova K.H. Kumyksko-russkijirussko-kumykskij frazeologicheskijslovar'. Mahachkala, 1981.
5. Kopylenko M.M., Popova Z.D. Ocherkipo obschej frazeologii. Voronezh, 1989.
6. Kunin A.V. Bol'shoj anglo-russkij frazeologicheskij slovar'. Moskva, 1984.
Статья отправлена в редакцию 19.12.18
УДК 81.112 + 81'3 + 81.22 + 801.8
Tomberg O.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Ural Federal University n.a. B.N. Yeltsin (Ekaterinburg, Russia), E-mail: [email protected]
THESPECIFICS OF REFLECTING ANTI-VALUE SEMANTICS IN ARTISTIC IMAGES OF OLD ENGLISH POETIC LINGUOCULTURE. The article deals with a problem of linguocultural features of an artistic image which are interpreted within axiological framework. An important aspect of axiological analysis is researching anti-values of the epoch. Anti-values of Old English literature are explained within a model "one's own" - "alien". The brightest representative of the "alien" world is an image of an enemy. It comprises three types: mythological monster, enemy of Christianity, real-life enemy. Old English enemy is associated with anti-value concepts of mythological, heroic and Christian pictures of the world. Negative semantics is revealed at all the levels of analysis: lexical, stylistic, speech portrait, conceptual. All levels illustrate high concentration of anti-value semantics. The research concludes that an image of the enemy may be defined as an attempt of Old English mentality to comprehend a hostile world which surrounded ancient people.
Key words: image, value, anti-value, concept, stylistic analysis, conceptual analysis.
О.В. Томберг, канд. филол. наук, доц., Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина, г. Екатеринбург,
E-mail: [email protected]
ОСОБЕННОСТИ ОТРАЖЕНИЯ АНТИЦЕННОСТНЫХ СМЫСЛОВ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ОБРАЗАХ ДРЕВНЕАНГЛИЙСКОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРЫ
В статье рассматриваются вопросы лингвокультурной специфики художественного образа, которая трактуется как воплощение ценностей. Важным аспектом является анализ антиценностей. Отрицательные смыслы репрезентированы во всех образах древнеанглийской литературы в рамках диады «свой» - «чужой». Наиболее ярким репрезентантом антиценностей эпохи является образ врага. Враг актуализирован тремя имагологическими типами: мифологическим чудовищем, врагом христианства, враги - исторические личности. Каждый из этих типов имеет конкретную жанровую принадлежность. Отрицательные смыслы актуализированы на всех уровнях его анализа: лексическом, лингвостилистическом, лингвоперсонологическом, концептуальном. На всех уровнях можно отметить высокую концентрацию антиценностных смыслов. В заключении подчеркнуто, что образ врага - это попытка древнего человека всесторонне познать враждебный окружающий мир и сферу «чужого».
Ключевые слова: образ, ценность, антиценность, концепт, стилистический анализ, концептуальный анализ.
Изучение художественного мира национальной культуры возможно с нескольких исследовательских позиций. Прежде всего, это литературоведческий ракурс, в рамках которого художественные феномены изучаются с позиций как воплощение индивидуально - авторского мировосприятия и преобразование действительности в пространстве художественного текста [1; 2; 3]. Это может также быть когнитивный аспект изучения как взаимодействия индивидуальных, общекультурных и фикциональных миров [4; 5; 6]. Анализ художественных феноменов является актуальным также с позиций лингвокультурологии как репрезентация национально значимых смыслов в языке художественной литературы. Одним из основных художественных феноменов, актуальных для исследования в таком аспекте, является художественный образ, поскольку он представляет собой целый комплекс культурных смыслов, имеющих языковое воплощение. Образ связывает с культурой понятие ценности. Аксиогенный характер образа заключается в его близости к идеалу, который можно охарактеризовать как его референциальную основу: при создании образа художник охватывает правду жизни и идеал, отражает их и выражает к ним свое отношение [7, с. 160]. Художе-
ственные образы способны транспонировать ценностные смыслы, а отдельные, особенно значимые образы могут способствовать их созданию. При этом важным аспектом изучения ценностной природы образа является также означивание им отрицательных ценностей или антиценностей - наименований явлений / феноменов, которые являются неприемлемыми, отвергаемыми, осуждаются обществом и культурой [8; 9]. Антиценность включена в ценностную систему культуры, располагаясь на её противоположном - отрицательном - полюсе. Отрицательные ценности воплощены в образе на номинативном (лексико-семантические группы, концепты) и коннотативном (стилистическая коннотация репрезентирующих образ языковых единиц) уровнях. Лексико-семантические группы конституируют лексический каркас образа и задают вектор его смыслового развертывания [10]. Концепты конституируют концептуальное пространство образа и образуют концептуальную сеть текстуальных связей и отношений - концептуальные кластеры и концептуальные парадигмы. Стилистическая коннотация образа реализуется на лингвостилистическом уровне его анализа и представляет собой анализ его аксиологической тональности в тексте.
В древнеанглийской литературе репрезентация антиценностных смыслов разворачивается в рамках бинарной концептуальной диады «свой» - «чужой», которая является основой архаичного мировосприятия [11]. «Свои» образы -круг образов с доминантно положительной ценностной тональностью: образы воина, Героя, короля / королевы, святого / святой, Бога, жены / возлюбленной. Они актуализированы в древнеанглийском художественном пространстве в положительном аксиологическом модусе. Антиценностные смыслы репрезентированы на периферии концептуального пространства этих образов. Для всех образов, кроме образа возлюбленной, характерна следующая особенность: концептуальной основой интродукции в них отрицательных смыслов является концепт вражды / врага. Но для каждого образа это разные типы врагов. Для воина, Героя, короля / королевы - это враги мифологической (чудовища) и исторической (враги - иноплеменники, викинги) природы. Для образов святого / святой, Бога это враги религиозной природы (враги христианства: Сатана и падшие ангелы). Такая дифференциация обусловлена жанровой картиной мира. В рамках которой разворачиваются образы. Для образа возлюбленной антиценностные смыслы ассоциируются с темами разлуки и изгнания, а ключевым, ассоциативно связанным с этими сферами концептом является концепт горя. Это также обусловлено картиной мира лирических элегий ('Wulf and Eadwacer', 'Wife's Lament') и их семантическим фокусом на эмоционально-чувственной сфере.
Максимальное число антиценностных смыслов древнеанглийской эпохи репрезентировано в образе, который иллюстрирует мир «чужих» - образе врага. Враг представлен в трех типологических манифестациях: враг - чудовище, враг христианства и враг - викинг. Аксиологическую значимость врага можно определить следующим образом: все они являются антагонистами сюжетного действия и способствуют раскрытию нравственных качеств героев. При этом максимальная степень раскрытия идеала героя достигается при эпическом конфликте с мифологическим врагом, который «коррелирует со всеми возможными отношениями, выражаемыми образом-символом: «человек - окружающий мир», «человек - ценность», «человек - человек» [12, с. 218].
Отрицательная коннотация образа врага актуализируется на всех стилистических уровнях. На мотивно-сюжетном уровне враг является единственным носителем отрицательных сюжетных действий, при этом каждый из типов врага выполняет определенные сюжетные функции. Враг - чудовище нападает и уничтожает воинов. Враг - дьявол / Сатана искушает и совращает души. Враг - захватчик нападает на земли англосаксов. На лингвостилистическом уровне антиценностные смыслы репрезентированы обилием тропов негативной коннотации: эпитетов, кеннингов, перифраз. Наиболее частотными свойствами и качествами, составляющими денотативную основу стилистических средств, являются следующие:
Жестокость / злость / ярость: wraô, grim, stercedferhôe, heora hearran, gebelgen, ferpgrim, frecne, stiômod, gebolgen:
1. Wende hine wraômod |œr he |œt wif geseah
on eorÔrice Euan stondan, sceone gesceapene ... (Genesis 547 - 549).
2. Hafa nu ond geheald husa selest, gemyne mœr|o, mœgenellen cyÔ, waca wiÔ wrapum. (Beo 658 - 660).
3. Wiht unhœlo, grim ond grœdig, gearo sona wœs, reoc ond re|e ... (Beo 120 - 122).
4. eodon Ôa stercedferhôe,
hœleÔ heora hearran cyÔan |œt wœs seo halige meowle gebroht on his burgetelde. (Judith 55 - 57).
5. ... yrre ond re|e, frecne ond ferôgrim, fœder wiÔ dehter. (Juliana 140 - 141).
6. hu se stiômoda styrmde ond gylede,
modig ond medugal, manode geneahhe bencsittende |œt hi gebœrdon wel. (Judith 25 - 27).
7. Ôa se œ|eling wearÔ yrre gebolgen,
irendœdum fah, gehyrde |œre fœmnan word ... (Juliana 58 - 59). Грех: syn, firen
8. Eala, |œr we nu magon wra|e firene
geseon on ussum sawlum, synna wunde ... (Christ 1312 - 1313).
9. ... frecne stowe, Ôœr |u findan miht felasinnignesecg (Beo 1377 - 1379). Спесь, высокомерие: swipmod
10. Swa se inwidda ofer ealne dœg dryhtguman sine drencte mid wine, swiômod sinces brytta . (Judith 28 - 30).
Опасность / угроза: frecen, beot
11. ... Ôa for |am folce frecne mode beotwordum sprœc, bealg hine swi|e folcagende, ond |a fœmnan het |urh niÔwrœce nacode |ennan, (Juliana
184 - 187).
12. ... yrre ond re|e, frecne ond ferÔgrim, fœder wiÔ dehter.(Juliana 140 - 141). Преступление: fah, wroht
13. ... fahwyrm |urh fœgir word, oÔ|œt ic fracoÔlice feondrœs gefremede, fœhÔe geworhte, (Genesis 897 - 900).
14. |a gen seo halge ongon hœle|a gewinnan,
wrohtes wyrhtan, wordum frignan, fyrnsynna fruman (Juliana 345 - 347). Темнота: peostre, swarte, deorc
15. Saga, earmsceapen, unclœne gœst, hu |u |ec ge|yde, pystra stihtend, on clœnra gemong? (Juliana 418 - 420)
16. öa him andsweradan atole gastas, swarte and synfulle ... (Christ and Satan 51 - 52).
17. Feond seondon reöe, dimme and deorce. (Christ and Satan 103 - 104). Заговор: searucfeft, hycgan
18. Oft ^ar broga cwom egeslic ond uncuö, ealdfeonda niö, searocfeftum swi^ (Guthlac 140 - 142).
Страх, ужас: gryre, brogan, atol, dreorig, sceohmod
19. [5as ic wen habbe, wiö Grendles gryre. (Beo 383 - 384)
20. bat nafre Grendel swa fela gryra gefremede, atol aglaca ... (Beo 591 - 592)
21. Gewitan him ba Norbmen n^gledcnearrum,
dreorig daraöa laf, on Dinges mere ofer deop water Difelin secan, eft Iraland, awiscmode. (The Battle of Brunanburh 53 - 56).
22. ba was nergendes beowen ^rymful, bearle gemyndig
hu heo bone atolan eaöost mihte ealdre benaman ar se unsyfra (Judith 73 - 76).
23. ba se synscaba to scipe sceohmod sceabena breate
Heliseus ehstream sohte, leolc ofer laguflod longe hwile on swonrade. (Juliana 671 - 675).
Проклятие: fege, awyrgda, wergan
24. Gewitaö nu, awyrgde, werigmode, from bissum earde ...(Guthlac 255 - 256).
25. Swapeö sigemece mid bare swiöran hond bat on bat deope dal deofol gefeallaö
in sweartne leg, synfulra here under foldan sceat, fege gastas on wrabra wic (Christ 1530 - 1534).
26. syöban hie bas laöan last sceawedon, wergan gastes ... (Beo 132 - 133) . Ничтожество: earm, earmsceapen
27. Was seo areste earmra gasta costung ofercumen. (Guthlac 437 - 438).
28. Saga, earmsceapen, unclane gast, hu bu bec gebyde ... (Juliana 418 - 419).
Чужесть, неизвестность: uncup, unm&ge
29. We ^at ellenweorc estum miclum, feohtan fremedon, frecne geneödon eafoö uncupes. (Beo 958 - 960).
30. Da mec ongon hreowan bat min hondgeweorc
on feonda geweald feran sceolde, moncynnes tuddor mancwealm seon, sceolde uncudne eard cunnian, sare sibas. (Christ 1414 - 1418).
31. Ne biö fah wiö me, bonne......unm&gas eft ongynnaö,
mecum gemetaö, swa ge me dydon. (Waldere 23 - 24). Безнравственность / распутство: forhatena, uncfene
32. Saga, earmsceapen, uncfene gast, hu bu bec gebyde, bystra stihtend (Juliana 418 - 419).
33. ba se forhatena sprac burh feondscipe (nalles he hie freme larde) (Genesis 609 - 610).
Обреченность: fege, forscrifen
34. Hettend crungun, Sceotta leoda and scipflotan fege feollan (The Battle of Brunanburh 10 - 12).
35. ... fifelcynnes eard wonsali wer weardode hwile,
siböan him scyppend forscrifen hafde in Caines cynne ... (Beo 104 - 107) Ненависть: lad, nip
36. bat wiste se lada georne, dyrne deofles boda be wiö drihten wann. Genesis 489 - 490
37. Het öa nida geblonden ba eadigan magö ofstum fetigan to his bedreste beagum gehlaste ... (Judith 34 - 36).
38. Wesseaxe forö ondlongne dag eorodcistum
on last legdun lapum beodum ... (The Battle of Brunanburh 20 - 22). Причинение вреда: leodsceapa
39. Nu bu wast and canst, laö leodsceada, hu bu lifian scealt." Genesis 916 - 917.
Смерть: deap и композиты
40. womfulra scolu werge to forwyrde on witehus, deadsele deofles. (Christ 1534 - 1536).
41. ... ac se aglaca ehtende was, deorc deabscua ... (Beo 159 - 160). Ад: helle и композиты
42. Swa öa drihtguman dreamum lifdon eadiglice, oööat an ongan fyrene fremman feond on helle. (Beowulf 99 - 101)
43. Ic eom frymdi to be bat hi helsceadan hynan ne moton. (The Battle of Maldon 179 - 180).
Язычество: hfepen
44. Feallan sceolon hfepene at hilde. (The Battle of Maldon 54 - 55)
45. Heo ^at deofol teah, breostum inbryrded, bendum fastne, halig hfepenne. (Juliana 534 - 536).
Чудовище, монстр: fifel, fifelcyn
46. Was se grimma gast Grendel haten, mare mearcstapa, se be moras heold, fen ond fasten; fifelcynnes eard ... (Beo 102 - 104)
47. ... Widia ut forlet; öurh fifela ge{w}e<a>ld forö onette (Waldere В 9 - 10). Неверие: wferleas
48. Hyre se feond oncwaö, wracca wferleas, wordum malde (Juliana 350 - 351).
Изгнание, отверженность: wrœc, wrecca, ondsaca, wineleas:
49. Him |a Cain gewat gongan geomormod gode of gesyhÔe, wineleas wrecca (Genesis 1049 - 1051).
50. Sceoldon wrœcmœcgas ofgiefan gnornende grene beorgas. Hwœ|re hy |a gena, godes ondsacan (Guthlac 2Э1 - 2ЭЭ).
При этом стоит отметить высокую концентрацию негативных характеристик в пределах одного контекста. Данный стилистический прием, восходящий к архаичной традиции орнаментальности поэтической речи, усугубляет негативную трактовку образа, делая врага носителем многих антиценностных качеств одновременно, которые нередко относятся к различным культурным пространствам. Так, характеристики «адский» (helle, on helle) «грешный» (syn, firene), «языческий» (hœpen), восходящие к религиозной картине мира, являются частотными при изображении врага - чудовища и врага - захватчика. Частотной характеристикой врагов - чудовищ являются атрибутивные и номинативные сочетания на основе лексемы Cain - антиценности ветхозаветного происхождения, вплоть до свернутого сюжета об убийстве Авеля Каином:
si|Ôan him scyppend forscrifen hœfde in Caines cynne. |one cwealm gewrœc ece drihten, |œs |e he Abel slog (Beo 10б - 107). Общий коннотативный фон образа отражён в его лингвоперсонологической трактовке. Доминантными жанрами речевой партии врага являются жанры негативной прагматической направленности: менасив, упрек и приказ. Менасив реализуется в рамках условного наклонения (gif) и представляет собой развернутое описание испытаний, которые придется преодолеть святым, если они не повинуются: голод и жажда (hungorond purst), ад (helle), смерть от диких животных (purh deora gripe deape.., wilde deor), смертельные мучения (witebroga):
1. Ne |ec mon hider mose fedeÔ; beoÔ |e hungor ond purst hearde gewinnan, gif ^u gewitest swa wilde deor ana from e|ele. (Guthlac 274 - 277).
2. Ic |œt gefremme, gif min feorh leofaÔ gif |u unrœdes œr ne geswicest, ond |u fremdu godu forÔ bigongest ond |a forlœtest |e us leofran sind, |e |issum folce to freme stondaÔ, |œt |u ungeara ealdre scyldig
purh deora gripe deape sweltest, gif |u ge|afian nelt |ingrœdenne, modges gemanan. (Juliana 119 - 127).
Упрек представляет собой развернутые сценарии, их хронотопом является настоящее (обвинения христиан в неискренности веры; обвинение Юлианы в непокорности) и прошлое (обвинение Сатаны в восстании против Бога):
1. Ne eart Ôu gedefe, ne dryhtnes |eow clœne gecostad, ne cempa god, wordum ond weorcum wel gecy|ed, halig in heortan. (Guthlac 579 - 582)
2. Ne bim us frea milde, egesful ealdor, gif we yfles noht
gedon habbam; ne durran we siioioan for his onsyne ower geferan. (Juliana Э28 - ЭЭ1)
3. In |am mœgwlite monge lifgaâ, gyltum forgiefene; nales gode pigaâ, ac hy lichoman fore lufan cwemaâ wista wynnum. (Guthlac 4б0 - 4б2) Приказ отличается высокой степенью категоричности. Он актуализирован
в рамках ветхозаветного сюжета о побуждении Адама и Евы к совершению первородного греха (примеры 1, 2); к выполнению приказов Сатаны и язычников (примеры Э, 4). Категоричность этих приказов реализуется посредством глаголов долженствования (sculon, willan) и повелительного наклонения. Высокая степень побудительности может актуализироваться восклицательными предложениями: 1. /€t |isses ofetes! |onne wurÔaÔ |in eagan swa leoht |œt |u meaht swa wide ofer woruld ealle geseon siÔÔan ... (Genesis 5б4 - 5бб).
Библиографический список
2. Gif |u him to soÔe sœgst hwylce |u selfa hœfst
bisne on breostum, |œs |u gebod godes lare lœstes ... (Genesis 570 - 572).
3. For|on is |œs wyr|e, |œt |u |œs weres frige, ece eadlufan, an ne forlœte! (Juliana 10Э - 104).
4. Geswic |isses setles! (Guthlac 278).
Концептуальное содержание образа структурировано антиценностными концептами злости (fah, gealgmod, stípmóda, scinsceapa, hygewœlm, grama, gyrn), дракона (wyrm, nœdre, hringboga, draca, ligdraca, wíd-floga), убийства (bona, wœlgœst, ondwis, ferhpbana, cwealmes wyrhta), вреда (sceapa, hearm-sceapa, wamm-sceapa, mansceaâa); ненависти (nip gœst, làâ-gewinna, teonhete), страха / ужаса (atol, gryre-gœst, gryrefah, egsan geaclad), преступления (man, firen, firendœd, firenfull), греха (unclœne, syn, synsceapa, synnig cynn, synwrœcu), ада (helldeófol, hellegast, helle-sceapa), изгнания (angenga, wrecca, wrœclast), чудовища (œglœca, eoten). Как и на стилистическом уровне, наблюдается высокая плотность концептуальных характеристик врага в рамках одного микроконтекста, при котором происходит сопряжение нескольких концептуальных областей. Например, связь концептов «грех» (synsceapa), «рок» (dom), «месть» (wrœccan), «гнев» (torn), «безжалостность» (stíp):
ba he gebolgen wearÔ, besloh synsceapan sigore and gewealde, dome and dugeÔe, and dreame benam his feond, friÔo and gefean ealle, torhte tire, and his torn gewrœc on gesacum swiÔe selfes mihtum strengum stiepe. (Genesis 54 - б0).
Основными качествами врага являются злость, жестокость, ненависть, гордыня, распутство - они репрезентированы на всех уровнях анализа образа и структуры имагологического контекста. Детальная разработка образа врага представляет собой попытку древнего человека познать сферу неизвестного (uncupe), «чужого» (gœst) - сферу хаоса.
Все характеристики и концептуальные доминанты образа представляют собой антиценности данного периода. Некоторые аксиологемы героической эпохи (например, гордость) репрезентированы в образе врага как антиценности (гордыня как основа конкуренции с Богом) и разворачиваются в ином ассоциативном контексте.
В заключение можно отметить следующие особенности репрезентации антиценностных смыслов в образах древнеанглийской поэзии. Прежде всего, их актуализацию в рамках концептуальной диады «свой» - «чужой». Во-вторых, детальную разработку отрицательного образа врага как единственного образа из мира «чужих». Это может объясняться стремлением архаичного сознания познать сферу незнакомого. В-третьих, наиболее частотными антиценностными концептами, ассоциируемыми с образом врага, являются антиаксиологемы «язычник» / «язычество», «дьявол», «ад», что обусловлено влиянием христианской картины мира. В-четвертых, в осмыслении врага очень сильна чувственная составляющая и иррациональный первобытный страх перед враждебностью окружающего мира: наиболее рекуррентными и номинативно плотными являются концепты злости, ненависти, страха / ужаса. Враг - это порождение эмоции страха, его деструктивный характер подчеркнут ассоциативными контекстуальными связями. Врагом является тот, кто вызывает и испытывает негативные эмоции, ассоциируется с жестокостью, убийствами, преступлениями против Бога и людей, причинением им вреда, он подлежит изгнанию. Враг лежит за пределами понимания древнего человека, его образ представлен в единственной перспективе - антиценностной.
1. Тамарченко Н.Д. (ред.) Теория литературы. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. В 2 томах. Москва: Академия, 2004; Т. 1.
2. Хализев В.Е. Теория литературы. Москва: Высшая школа, 2004.
3. Храпченко М.В. Природа эстетического знака. Семиотика и художественное творчество. Москва: Наука, 1977: 7 - 41
4. Володина Н.В. Концепты, универсалии, стереотипы в сфере литературоведения. Москва: Флинта: Наука, 2010.
5. Евтушенко О.В. Художественная речь как инструмент познания. Москва: Языки славянской культуры, 2010.
6. Щирова И.А., Гончарова Е.А. Многомерность текста: понимание и интерпретация: учебное пособие. Санкт-Петербург: «Книжный Дом», 2007.
7. Гулыга А.В. Эстетика в свете аксиологии. Пятьдесят лет на Волхонке. Санкт-Петербург: Алетейя, 2000.
8. Байрамова Л.К. Аксиологический фразеологический словарь русского языка. Словарь ценностей и антиценностей. Казань: Центр инновационных технологий, 2011.
9. Радбиль Т.Б. Язык и мир: Парадоксы взаимоотражения. Москва: Языки славянской культуры, 2017.
10. Болотнова Н.С. Филологический анализ текста: учебное пособие. Москва: Флинта: Наука, 2007.
11. Топоров В.Н. Мировое дерево. Универсальные знаковые комплексы. Т. 1. Москва: Рукописные памятники Древней Руси, 2010.
12. Шарикова Л.А. Гетерогенность образа-символа дракона в германском мифомире. Сибирский филологический журнал. 2013; 1: 212 - 219.
References
1. Tamarchenko N.D. (red.) Teoriya literatury. Teoriya hudozhestvennogo diskursa. Teoreticheskaya po'etika. V 2 tomah. Moskva: Akademiya, 2004; T. 1.
2. Halizev V.E. Teoriya literatury. Moskva: Vysshaya shkola, 2004.
3. Hrapchenko M.V. Priroda 'esteticheskogo znaka. Semiotika i hudozhestvennoe tvorchestvo. Moskva: Nauka, 1977: 7 - 41
4. Volodina N.V. Koncepty, universalii, stereotipy v sfere literaturovedeniya. Moskva: Flinta: Nauka, 2010.
5. Evtushenko O.V. Hudozhestvennaya rech' kak instrument poznaniya. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2010.
6. Schirova I.A., Goncharova E.A. Mnogomernost'teksta: ponimanie iinterpretaciya: uchebnoe posobie. Sankt-Peterburg: «Knizhnyj Dom», 2007.
7. Gulyga A.V. 'Estetika v sveteaksiologii. Pyat'desyatletna Volhonke. Sankt-Peterburg: Aletejya, 2000.
8. Bajramova L.K. Aksiologicheskij frazeologicheskij slovar'russkogo yazyka. Slovar' cennostej i anticennostej. Kazan': Centr innovacionnyh tehnologij, 2011.
9. Radbil' T.B. Yazyk imir: Paradoksy vzaimootrazheniya. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2017.
10. Bolotnova N.S. Filologicheskij analiz teksta: uchebnoe posobie. Moskva: Flinta: Nauka, 2007.
11. Toporov V.N. Mirovoe derevo. Universal'nye znakovye kompleksy. T. 1. Moskva: Rukopisnye pamyatniki Drevnej Rusi, 2010.
12. Sharikova L.A. Geterogennost' obraza-simvola drakona v germanskom mifomire. Sibirskij filologicheskij zhurnal. 2013; 1: 212 - 219.
Статья поступила в редакцию 31.01.19
УДК 81'23
Tunduma E.E., teacher, Tuvan State University (Kyzyl, Russia), postgraduate, Katanov Khakass State University (Abakan, Russia), E-mail: [email protected]
ASSOCIATIVE REPRESENTATION OF CIVIL AND ETHNOREGIONAL IDENTITY OF THE RESIDENTS OF THE REPUBLIC OF TYVA. The article describes the structure and contents of the civil and ethno-regional identity of the Russian and Tuvan residents of the Republic of Tyva, identified through a free associative experiment. Associative strategies of both groups of respondents show the presence of two-level identification, in which there is room for (ethno) regional and civic Russian identity with a different level of the positive emotional manifestation, depending on the ethnic origin of respondents. Despite the dominance of positive ethnoregional identity in the associations of Tuvan respondents, there is no rejection or non-acceptance of the civil Russian identity. In the associations of Russian respondents there is certain restraint in the characteristics of Tuva in comparison with a more positive and emotional attitude towards Russia.
Key words: identity, civil identity, ethnoregional identity, linguistic consciousness, associative experiment, Tuvan language.
Э.Э. Тундума, преп. Тувинского государственного университета, г. Кызыл; аспирант Хакасского государственного университета
им. Н.Ф. Катанова, г. Абакан, E-mail: [email protected]
АССОЦИАТИВНАЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ГРАЖДАНСКОЙ И ЭТНОРЕГИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ ЖИТЕЛЕЙ РЕСПУБЛИКИ ТЫВА
В статье рассматриваются структура и содержание гражданской и этнорегиональной идентичности русских и тувинских жителей Республики Тыва, выявленных с помощью свободного ассоциативного эксперимента. Ассоциативные стратегии обеих групп респондентов показывают наличие двухуровневой идентификации, в которой есть место для (этно) региональной и гражданской идентичности при разном соотношении ее позитивно эмоционального проявления в зависимости от их этнической принадлежности. Несмотря на доминирование позитивной этнорегиональной идентичности в ассоциациях тувинских респондентов, в них нет отторжения или непринятия единой российской идентичности. В ассоциациях русских респондентов присутствует сдержанность в характеристике Тувы в сравнении с более позитивным и эмоциональным отношением к России.
Ключевые слова: идентичность, гражданская идентичность, этнорегиональная идентичность, языковое сознание, ассоциативный эксперимент, тувинский язык.
Исследование соотношения и корреляции разных видов гражданской идентичности в Российской Федерации относится к актуальному направлению научного поиска в разных отраслях гуманитарных наук, включая этнологию, политологию и психолингвистику В работах, посвященных особенностям формирования российской идентичности, отмечается корреляция с психологическим эффектом утраты советской государственной идентичности, постепенность ее когнитивного наполнения, а также совместимость с этнорегиональной идентичностью и необходимость формирования общероссийской идентичности через соответствие ценностей, символов, представлений, ассоциирующихся с российскостью, интересам и ценностям всех народов России [1; 2; 3; 4]. Выводы о семантическом развитии в структуре полисеманта РОССИЯНЕ номинации общероссийской идентичности россияне за счет вытеснения его первоначального лексикографического значения этнической принадлежности русские в категорию устаревшей лексики за относительно небольшой постсоветский период также способствуют пониманию процессов формирования гражданской идентичности россиян [5].
Цель данной статьи рассмотреть особенности репрезентации образов России и Тывы в языковом сознании носителей тувинского и русского языков, проживающих на территории Республики Тыва. Материалом исследования послужили ассоциативные ряды, сформированные по итогам свободного ассоциативного эксперимента (далее САЭ) с участием более 200 тувинских и русских респондентов в возрастной группе от 18 до 30 лет, в 2017-2018 годах. Общность и специфика ассоциативных стратегий тувинских и русских респондентов (далее ТР и РР), отражающих структуру и содержание гражданской общероссийской и конкретной этнорегиональной идентичностей, рассмотрены на основе ассоциаций на слова стимулы Тува и Россия, представленных ниже в таблицах 1 и 2.
чурттум), национальная вольная борьба (хуреш), тувинцы (тыва кижилер), свободный (хостуг), горловое пение (хоомей). На третьем месте находится группа реакций, связанных с республиканским статусом и географическим расположением: республика Тыва, центр Азии. Следует отметить и наличие таких единичных негативных реакций, не включенных в таблицу: чалгааранчыг (скучная), соок (холодная), ырак (далекая).
Ассоциативный ряд РР на слово-стимул Тува оказался менее разнообразным. Его анализ показывает, что наиболее частотной реакцией является слово республика, указывающая на официальный статус Тувы в составе РФ, которая вместе с указанием на географическое расположение в центре Азии составляют 35% в структуре данного ряда в целом. На втором месте (30%) - ассоциации, связанные с природой: тайга, Енисей, природа, голубые реки и горы и др. Позитивное восприятие Тувы РР, признание ими Республики Тыва своим домом, родиной представлено в следующей группе ассоциат (26%): родина, красивая, наша, голубые реки и озера, родился и вырос, борцы, семья.
Сравнение двух ассоциативных профилей Тувы показывает более эмоциональное и теплое отношение к ней со стороны ТР. Это проявляется в частотности реакции тувинский и таких определений как красивая, свободная, чистый, родная, любимая. В ассоциативном ряду РР преобладают парадигматические связи, выраженные частотными существительными. Семантическая зона таких существительных, отражающих официальный статус республики, занимает здесь первое место, в то время как в тувинском профиле - третье.
Ассоциативные стратегии репрезентации гражданской идентичности тувинских и русских респондентов рассмотрены также на основе соответствующих ассоциативных рядов, сформированных из их реакций на слово-стимул «Россия».
Таблица 1
Русские и тувинские ассоциации на слово-стимул «Тува:
Реакции РР Реакции ТР
республика 26, родина 18, тайга 12, Енисей 11, природа 10, центр Азии 9, красивая 5, наша, голубые реки и горы, борцы, родился и вырос, кони, степи, семья, смерть, дыра, яма, сажа, холодная. чараш (красивый) 16, торээн чурт (родной край) 10. даглар (горы) 9, тайга 8, Ази-янын тову «центр Азии» 8, бичии куруне «маленькое государство» 5, Тыва чурт «Тува» 5, тыва дыл «тувинский язык» 5, арыг агаар «чистый воздух» 5, Республика Тыва 4, хуреш «национальная вольная борьба» 4, хову «степь» 4, тыва кижилер «тувинцы» 4, хостуг «свободная» 3, хоомей «горловое пение» 3, Енисей 3, Кызыл 3, эргим «родная» 2, Аржаан «минеральные источники» 2, хол «озеро» 2, ынак чурттум «любимая страна» 2, бажын «дом» 2, аал «табор» 2.
Как видно из приведенной выше таблицы, в первых трех наиболее частотных реакциях тувинских респондентов отражается восприятие Тувы как красивого (чараш) родного края (торээн чурт) с горами и тайгой (даглар). В целом в структуре представленного ассоциативного ряда преобладает внешняя или визуальная характеристика Тувы (48%), акцентирующая красоту и чистоту природного ландшафта: горы, тайга, чистый воздух, степь, минеральные источники и озера. Вторая группа ассоциат отражает эмоциональное восприятие Тувы (40%): родной край (торээн чурт), маленькое государство (бичии куруне), Тува (Тыва чурт), тувинский язык (тыва дыл), любимая страна (ынак
В тувинской части таблицы ассоциаций на стимул Россия наиболее частотными оказались реакции, отражающие ее размерно-пространственные характеристики: улуг (большая), делгем (просторная), чону ковей (много народа), эн улуг делегейде чурт (самая большая в мире страна). Следующая семантическая группа реакций связана с атрибутами государственной власти: Путин, чурт «страна», Россиянын тугу «флаг России», Москва, куруне «государство», Красная площадь, РФ и др. Третья группа реакций предлагает позитивные характеристики страны: чараш «красивая», тайбын «мирная, дружная», куштуг «сильная».
