CC BY
16
DOI 10.54770/20729316-2023-3-199
Я.И. Аров (Москва)
ОСОБЕННОСТИ ОТОБРАЖЕНИЯ БЫТА И БЫТИЯ ДЕРЕВНИ В РАННИХ РАССКАЗАХ И.А. БУНИНА И ТВОРЧЕСТВЕ Н.Е. ПЕТРОПАВЛОВСКОГО
(к вопросам литературного влияния и тематического сходства)*
Аннотация
В статье впервые реконструируются тематические связи между ранней прозой (до 1902 г.) нобелевского лауреата И.А. Бунина и произведениями Н.Е. Петропавловского (псевдоним - С. Каронин). Автор статьи исходит из гипотезы влияния народнической литературы на формирование прозаического творчества писателя. Эта гипотеза верифицируется, во-первых, через анализ биографического материала, во-вторых, через сопоставление различных тематических блоков - выявлена корреляция между общностью социальной тематики и социального окружения. Молодой Бунин был лично знаком с Н.К. Михайловским и С.Н. Кривенко, в 1890-е годы активно публиковался в народнических журналах. Почти все его рассказы этого периода, особенно первой половины 1890-х гг., так или иначе связаны с тематикой деревни и деревенской жизни. Петропавловский также описывал крестьянский быт пореформенной России (после отмены крепостного права в 1861 г.), но, в отличие от Бунина, акцентировал внимание не на личностном отношении к персонажам и событиям с ними происходящими, а на социально-политических аспектах неравенства между привилегированными и подчиненными сословиями российского общества. «Деревенская» тематика не была единственной в творчестве Бунина и Петропавловского, но именно в ней наиболее отчетливо явлены черты тематической преемственности между Буниным и писателями-народниками. На основе анализа мотивов, типологии персонажей, сюжетики рассказов в конце статьи делается вывод о наличии сходства в отображении быта и бытия деревни в произведениях Бунина и Петропавловского. В заключении автор отмечает, что, несмотря на отдельные художественные связи, базирующиеся на близком социальном контексте, своеобразие ранней бунинской прозы выходит далеко за пределы специфики народнической литературы.
Ключевыеслова
Бунин; Петропавловский; народничество; деревня; влияние; темы.
* Исследование выполнено в рамках гранта Российского научного фонда № 22-1800347 «Раннее творчество И.А. Бунина: поэзия, проза, критика, публицистика, переводы (1883-1902 гг.)». Автор выражает особую благодарность С.Н. Морозову за консультацию и советы во время работы над статьей.
Ya.I. Arov (Moscow)
FEATURES OF THE REPRESENTATION OF EVERYDAY LIFE AND EXISTENCE OF THE VILLAGE IN THE EARLY STORIES OF I.A. BUNIN AND THE WORK OF N.E. PETROPAVLOVSKY (On the Issues of Literary Influence and Thematic Similarity)*
The article for the first time reconstructs the thematic connections between the early prose (before 1902) of the Nobel laureate I.A. Bunin and the works of N.E. Petropavlovsky (alias - S. Karonin). The author of the article proceeds from the hypothesis of the influence of narodnik literature on the formation of the writer's prose fiction. This hypothesis is verified, firstly, through the analysis of biographical material, and secondly, through the comparison of various thematic blocks - a correlation between the commonality of social topics and the social environment is revealed. The young Bunin was personally acquainted with N.K. Mikhailovsky and S.N. Krivenko, in the 1890s actively published in populist magazines. Almost all of his stories of this period, especially the first half of the 1890s, are somehow connected with the theme of the village and village life. Petropavlovsky also described the peasant life of post-reform Russia (after the abolition of serfdom in 1861), but, unlike Bunin, he focused not on the personal attitude to the characters and events happening to them, but on the socio-political aspects of inequality between the privileged and subordinate estates of Russian society. The "village" theme was not the only one in the works of Bunin and Petropavlov-sky, but it is in it that the features of thematic continuity between Bunin and the narodnik writers are most clearly revealed. Based on the analysis of motifs, typology of characters, the plots of the stories, it is concluded that there are similarities in the representation of everyday life and the existence of the village in the works of Bunin and Petropavlovsky. In conclusion, the author notes that despite some artistic connections based on a close social context, the originality of Bunin's early prose goes far beyond the specifics of narodnik literature.
Keywords
Bunin; Petropavlovsky; populism; village; influence; themes.
Влияние народнической литературы на художественное становление И.А. Бунина до сих пор исследовано лишь косвенно и нуждается в дальнейшем изучении. Проблема в характере этого влияния: было ли оно фундаментальным или в действительности можно говорить только о некоторой общности тем. В пользу первого предположения свидетельствует путь ранних публикаций Бунина, детально реконструированный литературо-
* The research was carried out under the Russian Science Foundation grant No. 22-18-00347 "I.A. Bunin's early work: poetry, prose, criticism, journalism, translations (1883-1902)". The author expresses special gratitude to S.N. Morozov for advice and counselling during the work on the article.
ведом С.Н. Морозовым [Морозов 2023]. Кроме того, обращаясь к биографии писателя можно отыскать основания для углубленного сопоставления бунинских текстов с произведениями А.И. Эртеля, Н.Н. Златовратского, Г.И. Успенского, Н.В. Успенского и др. В первых интервью Бунин сам отмечает важность народнической литературы, что свидетельствует о во всяком случае формальном влиянии или даже о «подражательстве» раннего Бунина [Морозов 2022, 71]. Однако это «подражательство» народникам очевидно не было литературным эпигонством, поскольку уже к концу первого прозаического периода, то есть примерно к 1891 г. [Пономарев 2022, 181], несмотря на сохранение общего с народниками тематического ядра, формируется собственная бунинская специфика отображения быта и бытия деревни [Морозов 2022, 71], не только на содержательном уровне, но и в контексте идиостиля, «густого» (по выражению А.М. Горького), бунинского слога, схватывающего малейшие детали [Литературное наследство 1973, 13].
Поэтому релевантно рассматривать влияние не в контексте самого художественного метода, но в значении определенной культурной общности. По мнению исследователей В.Д. Жукоцкого и Ф.П. Фурмана, народничество может рассматриваться как фундамент русской культуры конца XIX в. [Жукоцкий, Фурман 2004, 160]. С этой точки зрения близость Бунина к писателям-народникам - момент хронологический. Детство и юность писателя выпали на тот исторический период, когда идеи опрощения, воспевания деревенской жизни все еще будоражили умы современников. Сам Иван Алексеевич прожил немало лет рядом с деревней, на хуторе Бутырки и в Озерках, что непосредственно сказалось на его творчестве - вплоть до 1894 г. в нем «преобладает деревенская тематика» [Морозов 2018, 8]. В молодости Бунин сотрудничал с народническими журналами (публиковался в «Новом слове», «Русском богатстве» и др.), был лично знаком с Н.К. Михайловским и С.Н. Кривенко. В поздний период своей жизни он составил список авторов, оказавших непосредственное влияние на его творчество (по мнению буниноведа Е.Р. Пономарева [Пономарев 2020, 90]). В список вошли писатели «Салов, Наумов, Нефедов, Златовратский, Каронин, Гл. Успенский, Н. Успенский, Каразин, Гаршин, Альбов...» [Пономарев 2020, 81].
В прозаической части списка преобладают авторы народнического движения. С ними Ивана Алексеевича мог познакомить старший брат Юлий, в молодости бывший участником общества «Черный передел» [Пономарев 2020, 82; Сарычев 2015, 340]. В списке присутствует и довольно малоизученный прозаик Н.Е. Петропавловский (псевдоним - С. Каронин). Прозу Петропавловского высоко оценивали А.М. Горький и Г.В. Плеханов. Его критическое отношение к деревне, к крестьянской и околокрестьянской среде, было довольно схоже с бунинской рефлексией над запустением деревенской жизни. Личное знакомство Петропавловского с творчеством Бунина и тем более с самим Буниным маловероятно по естественным причинам: в 1892 г., когда Бунин только формировался как писатель, Петропавловский умер в Саратове от туберкулеза [Каронин 1958, X]. Бунин довольно скептически относился к таланту Петропавловского, например, в дневниковой записи от 17 апреля 1940 г. он писал: «Ужасная была бел-
летристика в "Отеч<ественных> зап<исках>" и т<ому> п<одобных> журналах - "Устои" Зл<атовратского>, рассказы Каронина, Салова, Забытого» [Литературное наследство 2022, 234].
Несмотря на такую нелестную оценку, можно утверждать, что она скорее касалась формальной части (стилевых особенностей каронинских текстов), чем тем, которые Петропавловский затрагивал в своих произведениях. Фактически его художественный мир, представленный в циклах рассказов «Рассказы о парашкинцах» (1879-1880), «Рассказы о пустяках» (1881-1883), «Снизу вверх: история одного рабочего» (1883-1886) - это та же рефлексия деревенской среды посткрепостнической России, что и в ранних произведениях Бунина. Однако подходы к этой среде у писателей были весьма различны. Так, за исключением двух-трех рассказов («О милых людях» (1895), «Мелкие рассказы» (1895; 1901)), в текстах Бунина отсутствовали сатирические элементы, являвшиеся одной из ключевых составляющих каронинской прозы [Каронин 1958, XXXIX].
Второй существенный момент различия - это функция авторской оценки. В прозе Бунина автор часто «заретуширован», он редко обладает собственным «голосом». Аксиология его рассказов, как отмечает Е.Г. Пономарев, обыкновенно артикулируется через восприятие конкретного персонажа и сознание конкретного действующего героя [Пономарев 2022, 182]. Напротив, Петропавловский в большинстве случаев использовал фигуру автора-рассказчика, который выносил ценностные суждения, критикуя те или иные негативные с его точки зрения явления деревенской жизни. Так, в рассказе «Вольный человек» (1880) из цикла о парашкин-цах, автор-рассказчик рассуждает об особенностях первого поколения посткрепостных крестьян, которое является переходным, поскольку не обладает ни детерминизмом «жизни вьючного животного», свойственного предшествующему поколению, ни определенностью «в области мужицких отношений», которая еще только формируется [Каронин 1958, 109]. Поэтому главный герой Егор Панкратов служит лишь «материалом для будущего, но на него, прежде всего, падает месть уходящего прошлого» [Каронин 1958, 109]. Разумеется, данное суждение принадлежит не рефлексии персонажа, который живет в «атмосфере загадок», а «голосу» автора. Схема авторской оценки задействовалась писателем не единожды, она фигурирует рассказах «Безгласный» (1879), «Праздничные размышления» (1882), «Пустяки» (1882), в цикле «Снизу вверх: история одного рабочего». У Бунина «голос» автора появляется, например, в рассказе «Кукушка» (1898), но не является системообразующим.
Тем не менее, несмотря на существенные различия в авторских подходах к тексту, можно выделить общий тематический пласт, в основном социального характера: этот пласт, в первую очередь, охватывает мотивы обнищания, запустения и «смерти» деревни. Мортальные элементы свойственны как творчеству Бунина, так и прозе Петропавловского. У Бунина смерть может фигурировать в различных формах: как личная экзистенциальная утрата («Вести с родины», 1893), как вымершее культовое пространство («Эпитафия», 1900), как образ «мертвой усадьбы» («В поле»,
1895). В рассказе «Сосны» (1901) автор подробно описывал похороны сотского Митрофана: «<...> когда с трудом опустили желтый разлатый гроб на пол, торопливым, простуженным голосом заговорил и запел священник. Жидкие синеватые струйки дыма вились над гробом, из которого страшно выглядывал острый коричневый нос и лоб в венчике. <. > Напутствуемый протяжным пением, гроб с мерзлым покойником вынесли из церкви, пронесли его по улице и за селом, на пригорке, опустили в неглубокую яму, которую и закидали мерзлой глинистой землей и снегом. В снег воткнули елочку.» [Бунин 1994, 212]. В данном отрывке видна тщательность и проработка деталей похоронного обряда, акцент делается на проведении ритуала, а не на фигуре умершего Митрофана.
Несколько иначе нарратив смерти выстраивал Петропавловский. Прежде всего смерть отдельных персонажей сопровождалась общезначимыми социальными переменами. Смерть старика Тита в рассказе «Куда и как они переселились» (1880) стала завершающим элементом разрушения параш-кинского «опчества», с которым Тит был прочно ассоциирован как самый старый его член. После смерти Тита оставшиеся герои бегут из деревни. Мотив «социальной смерти» превалирует в прозе писателя над личност-но-экзистенциальной проблематикой, хотя последняя также встречается, например, в рассказе «Последний приход Демы» (1880). В данном произведении кульминационным моментом становится болезнь и смерть жены главного героя Насти, после чего центральный персонаж психологически ломается. Деревенская жизнь описывалась Петропавловским как неумолимое увядание всякой деятельности, пространство смерти [Дячук 2020Ь, 267]. Мортальный мотив присутствует и в образах опустевших, разваливающихся изб, и в разрушении привычных социальных связей между поколениями (молодое посткрепостное поколение стремится оставить деревню и перебраться в город), и в дегуманизации персонажей, обреченных на малооплачиваемый труд, вынужденных существовать в долг, деградировать и умственно, и физически. Последнее выражается в максимальном «самоумалении» большинства героев, в их совершенной апатии по отношению к социальным обстоятельствам, ведущим к необратимой экзистенциальной драме: «Ершов был в том же положении и так же приспособлялся, как и все вообще парашкинцы. Те приспособлялись к смерти, сокращая свою жизнь до нуля, и он приспособлялся к загробной жизни» [Каронин 1958, 139].
Вымирание деревни также показано через явление переселенчества. Многие крестьянские семьи вынужденно оставляют свои дома и земли, перемещаются на новые незаселенные территории и/или расходятся по городам. Это явление во многом было вызвано экономической необходимостью Российской империи в освоении новых непахотных земель. После 1861 г. этот вопрос стал особенно важен в связи с отменой крепостного права, но вплоть до 1880-х гг. самовольное переселение крестьян или подготовка к нему подпадала под запрет согласно ст. 946 «Уложения о наказаниях» [Смирнов, Смирнова 2004, 128]. Только в 1880-е гг. переселенческая политика начинает регулироваться нормативными документами, в частности в 1881 г. вводятся «Временные правила о переселении крестьян
на свободные казенные земли», регламентирующие «переселение на незанятые казенные земли тех крестьян, "чье экономическое положение того требовало", то есть в основном малоземельных» [Смирнов, Смирнова 2004, 129]. Вплоть до 1890-х гг. эти правила совершенствуются, однако разрешение на переселение малоземельных крестьян приводит к запустению уже занятых территорий. Эта тенденция усугубляется на фоне голода в Поволжье в 1891 г.
Бунина и Петропавловского интересовали в первую очередь не объективные причины переселенчества, а изменения в крестьянском бытии и в крестьянском сознании, возникающие в связи с этим явлением. Так, тяготы процесса переселения, включая полное разрушение прежних мировоззренческих устоев, - основная тема рассказа Каронина «Куда и как они переселились» (1880). Она же получает свое развитие в других произведениях писателя («Братья», 1881; «Легкая нажива», 1883; «В лесу», 1887). У Бунина в максимально «сгущенных» красках изображено опустение села Великий Перевоз («На край света», 1894), правда акцент ставится на личной драме, на «святости» человеческого горя [Бунин 1994, 58], а не на общем разрушении крестьянского бытия. Но эстетизация самого феномена не затмевает окончательно социальной подоплеки. Бунин отмечал и общую нищету казацкой деревни, и проблему разлучения целых семей. В начале рассказа автор отмечает, что переселенцы «прощались, как перед кончиной, и с детьми, и с женами» [Бунин 1994, 54].
Кроме мотива смерти, сюжетообразующим представляется выстраивание взаимоотношений различных персонажей внутри единого пространства деревни. Для раннего Бунина характерно наличие одного, чаще двух героев, объединенных общей сюжетной линией [Пономарев 2022, 186], Петропавловский, как писатель, ориентированный на характеристику общественных отношений, обычно вводил героев в контекст многочисленных связей деревенского «опчества». Поэтому в его рассказах описана жизнь множества персонажей - деревенских мужиков и баб, помещиков, старост, сотников и т. п. Из-за этого многообразия повествование крайне растягивается, в отличие от Бунина у Петропавловского почти не найти коротких рассказов. Соответственно размеру рассказа удлиняется и время действия, которое обыкновенно охватывает не какой-то конкретный эпизод из жизни, а целую сеть эпизодов, растянутых на множество дней, иногда месяцев. Несмотря на эти формальные различия, оба автора изображали сословное расслоение деревни. Для Петропавловского это расслоение касается не только сословных отношений, но и самих основ бытия - быт помещика/ростовщика и мужика в его произведениях обыкновенно противопоставляется (особенно это заметно в рассказе «Союз» (1880)). Бунин, напротив, отмечал родство «мужицкой» среды с бытом мелкопоместных дворян: «Склад мелкопоместной дворянской жизни, который теперь стал сбиваться уже на мещанский, в прежние года, да еще и на моей памяти, - очень недавно, - имел много общего со складом богатой мужицкой жизни по своей домовитости и сельскому старосветскому благополучию» [Бунин 1994, 176] («Антоновские яблоки», 1900).
Типология персонажей произведений Бунина и Петропавловского довольно разнообразна: встречаются и представители сельской интеллигенции, и обнищавшие помещики, и опростившиеся толстовцы, и, в большом количестве, крестьянские семьи (мужики, бабы, дети). Объединение их бытия с бытом деревни показано через соответствующие образы: образы изб, дворянских усадеб (досконально описанных Буниным [Коннова 2015, 51]). Характерным элементом, разграничивающим типы персонажей по сословиям, является их лексика. В ходу у крестьян характерные просторечные слова и выражения. У Петропавловского в рассказах встречаются следующие лексемы и выражения: евойный, ейный, объедало, нужа (нужда), быдто, чево, тово, одначе (однажды), жисть (жизнь), тятька (отец), шельмец, хлебово (похлебка), буркалы (глаза), прощелыга, канцер (карцер), «точить лясы», «Кузькина мать». Бунин использует такие словоформы, как «ден» (дней), «таперь», «ярманка», поговорки вроде «жид ты съешь» и др. Дворяне обыкновенно не используют просторечную лексику, или, если используют, то, чаще всего, в ироническом ключе.
Использование лексических рядов (отдельных лексем, поговорок, фразеологизмов, различных примет) помогают Бунину и Петропавловскому передать атмосферу, царящую в деревне на исходе XIX в. Показателен диалог между деревенской бабой Федосьей и главным героем рассказа Бунина «Сосны»: «- Постойте - в каком ухе звенит? - В правом, - отвечаю я. - Нынче они не поедут... - Вот и не угадали! А я было про мужика своего загадала. Боюсь, обморозится...» [Бунин 1994, 206]. Народные приметы соседствуют с поговорками, которые в изобилии наполняют речь персонажа того же рассказа сотского Митрофана («на Бога жаловаться некуда», «есть лес - в лесу зарабатывай», «волка ноги кормят», «была бы шея - хомут найдется», «за траву не удержишься» [Бунин 1994, 207-208]). У Петропавловского, за неимением образования, деревенские мужики использует в качестве мыслей различные устойчивые «словечки» и выражения: «Ноне он на хвост нам сел, а завтра наплюет нам в бороды! Чего наплюет! он прямо в рот затешется, Епишка-то!» [Каронин 1958, 55]; «- Стало быть, я волк? И окромя, стало быть, берлоги, мне уж некуда будет сунуть носа?» [Каронин 1958, 62] («Фантастические замыслы Митяя», 1880); «Потому, ты не балуйся, а живи по совести. Назначена тебе точка, и ты сиди на ней» [Каронин 1958, 186] («Праздничные размышления», 1882).
Различие крестьянской и дворянской лексики в произведениях Бунина мало влияет на сословные взаимоотношения. В рассказе «В поле» (1895) Бунин описывает дружбу между старым помещиком Яковым Петровичем Баскаковым и его бывшим денщиком Ковалевым. Объединенные общими воспоминаниями персонажи вместе поют, разговаривают на один лад («- Гоп-гоп! - кричит Яков Петрович. - Гоп-гоп! - вторит Ковалев» [Бунин 1994, 110]), проводят досуг за игрой в шашки. Присутствует в тексте и мотив умирания деревни и дворянского хутора («скоро, скоро, должно быть и следа не останется от Лучезаровки» [Бунин 1994, 112]). Схожий диалогический характер отношений между представителями различных сословий встречается в рассказах «Мелитон» (1900) и «Вести
с родины» (1893). Хотя в данных текстах момент взаимопонимания несколько нивелирован, сам характер со-общения показывает взаимную заинтересованность персонажей.
У Петропавловского, напротив, за различиями в языковых конструкциях стоит принципиальная невозможность диалога. Показателен в этом плане рассказ «Безгласный» (1879), в котором отношение «верхов» и «низов» предстает как проблема дискурса: главный герой Фрол, несмотря на звание гласного в беседе с местным помещиком, проявляет «совершенно ясную», не «допускающую ни малейшего сомнения» безгласность [Каро-нин 1958, 18], поскольку между ним и барином «было, очевидно, полное непонимание, и говорили они на разных языках, изумляясь легкомыслию друг друга» [Каронин 1958, 18]. Это непонимание базируется не только на уровне дискурса, но и на глубинной противопоставленности помещичьей жизни крестьянской. Диалог в такой ситуации принципиально невозможен по той причине, что это диалог разных (по своему быту и бытию) людей.
Тот же мотив использовался автором и в рассказе «Праздничные размышления» (1882). Сюжет произведения сводит больного «антоновым огнем» деревенского рабочего Василия Чилигина с заболевшим барином в одной больничной палате. Здесь присутствует редкий случай, когда дворянин представлен не в карикатурном виде, а в качестве носителя народнических, просветительских идеалов. Барин принимается учить Чилигина, пытается растолковать ему социальные причины его состояния (бедности, необразованности и т.п.). Постепенно проникаясь участью друг друга, герои пытаются наладить контакт. Впрочем, несмотря на явное стремление к артикуляции сословных позиций, понимания между персонажами не происходит: «К его удивлению, он пришел к заключению, что не Василий Чилигин не понимает его, а, напротив, он не понимает Василия Чилигина. Из слов последнего он понял только то, что читать книжку почему-то бессовестно, худо» [Каронин 1958, 187].
Схожую роль с лексическими единицами, отъединяющими быт и бытие помещиков от крестьянского быта и бытия, играют элементы одежды, архитектуры, разные окружающие предметы. Крестьяне в произведениях Бунина и Каронина ходят в традиционных для деревни лаптях и онучах. Одежда их отличается от «барской» цветом, покроем и состоянием. Это принципиально «другая» одежда. Крестьянские дома также отличны от дворянского хутора и более того отделены от него определенным пространством. В домах небогатых крестьян часто вместо кроватей используются печи. Они же служат средством обогрева и готовки. Питание крестьян по сравнению с дворянским достаточно скудное - преобладают зерновые культуры и его продукты (хлеб, квас, мучные изделия). Мясо в рационе почти отсутствует. У Петропавловского, поскольку он изображает жизнь бедных крестьян, вопросы пропитания являются самыми насущными. Они опережают все другие вопросы и напрямую связаны с нищетой крестьянских дворов. Отсутствие средств к существованию побуждает крестьян в конце «цикла о парашкинцах» к массовому бегству [Каронин 1958, 147]. Богатые, среди которых в данном цикле особенно выделяются владелец
кабака Епишка и местный барин Петр Петрович Абдулов, напротив, никаких тягот, связанных с базовыми потребностями, не испытывают. Мотив голода присутствует и в рассказах Бунина, например, в «Таньке» (1892). В рассказе описываются последствия неурожая в Поволжье в 1891-1892 гг. По сюжету один из героев Павел Антоныч кормит голодную крестьянскую девочку Таню Корнееву, находя ее положение безвыходным: «Что ждет ее? Что выйдет из ребенка, повстречавшегося лицом к лицу с голодной смертью?» [Бунин 1994, 24].
Голод и нищета деревень в рассказах Петропавловского коррелирует с невежеством, инфантилизмом русского крестьянства [Дячук 2020а, 232]. Во вступлении рассказа «Светлый праздник» автор замечает: «Предлагаемый рассказ из детских воспоминаний относится к давно минувшему, но тогдашние события и теперь воскресают ежегодно перед нашими глазами, воскресают в тех же самых формах, при той же самой обстановке, на той же почве темноты и невежества...» [Каронин 1958, 4]. Эту проблему отчасти осознают сами персонажи («Люди мы, можно сказать, темные» [Каронин 1958, 10]). В рассказе «В лесу» (1887), в котором главный герой, едва не убитый деревенским мужиком, объясняет его преступные мотивы желанием «неразумного существа... Темно здесь кругом» [Каронин 1958, 585]. Редкие стремления вырваться из привычной «темноты» встречают сопротивление и насмешки как внутри деревни, так и за ее пределами. Кроме того, социальное положение крестьян крайне неблагоприятно сказывается на перспективе получения качественного образования. Так, главный герой рассказа «Ученый» (1880) Иван Иванов уже взрослым обучается в местной школе, однако ни учитель, зарабатывающий семь рублей в месяц («<...> зачем ему было убивать себя ради такой суммы?» [Каронин 1958, 34]), ни местные жители не поддерживают начинания персонажа. Вынужденный покупать книги на последние деньги, он постепенно тонет в долгах, многочисленные недоимки, ставящие героя на грань нищеты, приводят к тому, что Иванов ни о чем другом не может думать, кроме своего бедственного положения. Он бросает учебу и начинает пить [Каронин 1958, 44].
Алкоголизму деревенских персонажей в прозе Петропавловского противопоставляется «трезвость ума» городского пролетария. Характерен в этой связи цикл рассказов «Снизу вверх: история одного рабочего», где присутствует один из немногих светлых примеров просвещенного крестьянского сознания, и он напрямую связан с бегством героя из деревни в город. Центральный персонаж Михайло Лунин, сломленный деревенской жизнью, постепенно становится исполнительным городским рабочим и через знакомого пролетария Фомича и его жену-дворянку приобщается к светской культуре, обучается грамоте, начинает посещать местную библиотеку. Однако из-за влияния его необразованной деревенской подруги Паши, которая вслед за героем переселяется в город, но в отличие от него хранит в себе прежние деревенские привычки, Михайло вновь приобщается к старому «невежественному» миру. Периодически он уходит в запой: «Недуг возобновлялся через месяц, через два» [Каронин 1958, 393]. В диалоге с Фомичем герой объясняет, что само присутствие Паши напомнило
ему о родных, оставленных в деревенской «темноте»: «<...> А я вот здесь! И совсем забыл их! - Михайло говорил тихо, как бы боялся, что изнутри его вырвется крик. - Посылай им побольше... - возразил Фомич нерешительно. - Да что деньги! - крикнул Михайло, - разве деньгами поможешь? У них темно, а деньги не дадут света» [Каронин 1958, 392].
Проблема алкоголизма в деревнях дополняется проблемой насилия, которая также является производной от общего крестьянского невежества. Регулярно бьет своего отца и жену герой рассказа «Праздничные размышления» (1882) Васька, «целебными свойствами» внезапно начинают обладать побои в рассказе «Пустяки» (1882): «Портянка вел себя нехорошо, валясь то на ту, то на другую сторону, то устремляясь вперед, то пятясь назад. Для предотвращения этих колебаний, Мирон хлопал Портянку то по переду, то по заду, смотря по надобности» [Каронин 1958, 264]; пользуется сословными привилегиями барин Петр Петрович, подвергая сексуальному насилию свою экономку Клушу, исполнявшую «еще другую обязанность, о которой говорить здесь было бы странно» [Каронин 1958, 82]. Но так же, как и в случае с апатией крестьян, непониманием ими собственных мыслей, и алкоголь, и связанное с ним насилие являются элементами общей социальной проблемы - отсутствия должного образования и просвещения.
Другая проблема коренится в социальных движениях эпохи. Это проблема сословного разделения общества, допускающего нищету, голод и вымирание деревень. Она характерна для прозы Петропавловского и довольно редко рассматривается в рассказах Бунина. Впрочем, в текстах Ивана Алексеевича имеются фрагменты, которые можно трактовать с позиции, схожей с народнической. В уже упомянутом рассказе «Вести с родины» встречается, например, следующий эпизод: «Он читал в газетах, что там-то и там-то люди пухнут от голода, уходят целыми деревнями побираться, покупал сборники и всякие книжки в пользу голодающих» [Бунин 1994, 48]. Однако главный герой не чувствовал личное соучастие по отношению к голодающим, проблема была просто «газетными заголовками» и приобрела определенную значимость только из-за личной потери - смерти от голода друга детства. На фоне этой трагедии внешнее благополучие героя обессмысливается. В «Таньке» этот момент сосуществование жизни одних и смерти других в одно и то же время артикулируется более явно: «Вот теперь его племянницы во Флоренции. Танька и Флоренция!.. » [Бунин 1994, 24]. Барин Павел Антоныч понимает, что крестьянскую девочку ожидают лишения, а может быть и участь других крестьян, умерших от голода 1991-1992 гг., в то время как ее ровесницы дворянского сословия живут в совершенно иной реальности и вряд ли столкнуться с чем-то похожим на голод. Впрочем, элемент социального расслоения только констатируется, но не имеет выхода на общественную практику, тем более революционного толка.
У Петропавловского, напротив, тема общественной несправедливости является сквозной, охватывает его творчество в целом и «подпитывает-ся» идеологически. Несправедливым представляется отношение власти
к парашкинцам, подвергающихся за незначительные недоимки битью плетьми или посадке в карцер («Вольный человек»); образ ростовщика Епишки, выдающего ссуды под огромные проценты («Фантастические замыслы Миная»), или образ барина, за копейки скупающего труд мужиков («Союз»): все эти моменты осуждаются или высмеиваются, что явственно следует из оценки происходящего автором-рассказчиком. И кроме того, присутствует примеры практической направленности - моральный и материальный рост просвещенного крестьянина-рабочего Михайло Лунина.
Социальная неустроенность, «помноженная» на голод и необразованность, приводит к экзистенциальному кризису персонажей, они ощущают себя лишенными какой-либо «почвы», основы, на которой зиждилась их жизнь прежде. Таковы, например, почти все парашкинцы - солдат Ершов, постоянно уходящий на заработки, не имеющий ни семьи, ни дома, мечтатель Минай, подавшийся в бега после конфискации всего имущества за долги, Егор Панкратов из рассказа «Вольный человек» и многие другие персонажи каронинских циклов. В ранних бунинских текстах эта «лишенность», выдворение за границы прежнего бытия, в какой-то степени свойственна Кастрюку («Все говорило ему, что он теперь отживший человек. Так только, для дому нужен, пока еще ноги ходят.» [Бунин 1994, 29]), но здесь влияет не социальная неустроенность как таковая, а старость, отделяющая персонажа от деревенской среды. Тот же мотив старости и одиночества задействуется автором при описании Якова Петровича Баскакова («В поле»): «Завтра праздник, он один... Спасибо Ковалеву, хоть он не забыл!» [Бунин 1994, 108]. Определенно подобные настроения испытывает и главный герой рассказа «На хуторе» (1892): «Капитон Иваныч был один - как всегда. Ему словно на роду было написано всю жизнь прожить одиноко» [Бунин 1994, 40]. В последних двух текстах одиночество, в продолжение мортальной тематики, формирует сходный с рассказами Петропавловского образ нищеты и постепенного увядания остаточной деревенской и (в текстах Бунина) дворянской усадебной жизни.
Таким образом, обращаясь к сопоставлению раннего творчества Бунина с прозой Петропавловского, необходимо констатировать наличие отдельных тематических пересечений, затрагивающих как образ деревни в целом, так и некоторые сюжетообразующие элементы, связанные с народнической литературой. Изображение деревенской жизни базируется на схожем социальном контексте, на той «исторической мизансцене» 1870-х -1890-х гг., на которой формировался быт первых поколений «освобожденных» крестьян. Последние находились как бы на пересечении двух миров - старого крепостного, поскольку память о «прошлом» была еще жива в лице его представителей, и нового, связанного с социальными реформами эпохи. Петропавловский и Бунин уловили двойственность, сложность этого положения и отразили ее в своих произведениях. Однако вместе с социальной тематикой, свойственной народникам, Бунин поднимает важные экзистенциальные вопросы о смерти, жизни, грехе и святости. Фиксируя в своем раннем творчестве действительные проблемы российского общества, писатель постепенно, уже во второй половине
1890-х гг., отходит от народнической, социальной тематики в сторону отображения уникальности «личного» переживания героев, подчеркивая их индивидуальность вне зависимости от сословного положения. Таким образом, специфика ранней Бунинской прозы выходит далеко за пределы народнической литературы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бунин И.А. Собрание сочинений: в 8 т. Т. 2. М.: Московский рабочий, 1994. 556 с.
2. (а) Дячук Т.В. Инфантилизм народа как тема очерковой прозы писателей-народников // Научный диалог. 2020. № 2. С. 222-237.
3. (Ь) Дячук Т.В. Мортальное пространство русской деревни в прозе писателей-народников (П.В. Засодимский, Г.И. Успенский, Н.Е. Каронин-Петропавлов-ский) // Успехи гуманитарных наук. 2020. № 2. С. 265-271.
4. Жукоцкий В.Д., Фурман Ф.П. Народничество русской интеллигенции и культуры // Философия и общество. 2004. № 3(36). С. 156-175.
5. Каронин С. (Петропавловский Н.Е.). Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: ГИХЛ, 1958. 612 с.
6. Коннова О.В. Пространство как форма бытия в ранней прозе И.А. Бунина: лексический аспект // Культура. Духовность. Общество. 2015. № 19. С. 47-51.
7. Литературное наследство. Т. 110: И.А. Бунин. Новые материалы и исследования: в 4 кн. Кн. 2. М.: ИМЛИ РАН, 2022. 696 с.
8. Литературное наследство. Т. 84: Иван Бунин: в 2 кн. Кн. 1. М.: Наука, 1973. 696 с.
9. Морозов С.Н. Дебют И.А. Бунина-прозаика // Фило^о8. 2022. № 2(53). С. 68-74.
10. Морозов С.Н. Периодизация творчества И.А. Бунина // Метафизика И.А. Бунина: межвузовский сборник научных трудов, к 100-летию Воронежского государственного университета. Вып. 4. Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2018. С. 7-13.
11. Морозов С.Н. Ранняя художественная проза И.А. Бунина в периодических изданиях 1887-1902 годов // Филологические науки. Научные доклады высшей школы. 2023. № 1. С. 34-41.
12. Пономарев Е.Р. Жанровый генезис и сюжетология ранней прозы И.А. Бунина // Бш^а Циегагаш. 2022. Т. 7. № 4. С. 178-193.
13. Пономарев Е.Р. История русской литературы XIX - начала XX веков глазами И.А. Бунина (один лист неопубликованной записной книжки) // Литературный факт. 2020. № 2(16). С. 80-92.
14. Сарычев К.В. «Долгое народничество» И. Бунина. Проблематика и художественное своеобразие ранней прозы писателя о деревне // Творческое наследие И.А. Бунина в контексте современных гуманитарных исследований: сборник научных трудов. Елец: Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина, 2015. С. 340-350.
15. Смирнов С.С., Смирнова В.Е. Переселенческая политика в пореформенной России во второй половине XIX века // Вестник Челябинского государственного университета. 2004. № 1(4). С. 128-136.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. (а) Dyachuk T.V. Infantilizm naroda kak tema ocherkovoy prozy pisate-ley-narodnikov [Infantilism of the People as a Topic of Essay Prose by Narodnik Writers]. Nauchnyy dialog, 2020, no. 2, pp. 222-237. (In Russian).
2. (b) Dyachuk T.V. Mortal'noye prostranstvo russkoy derevni v proze pisate-ley-narodnikov (P.V. Zasodimskiy, G.I. Uspenskiy, N.E. Karonin-Petropavlovskiy) [The Moral Space of the Russian Village in the Prose of Narodnik Writers (P.V. Zasodimsky, G.I. Uspensky, N.E. Karonin-Petropavlovsky)]. Uspekhi gumanitarnykh nauk, 2020, no. 2, pp. 265-271. (In Russian).
3. Konnova O.V. Prostranstvo kak forma bytiya v ranney proze I.A. Bunina: leksi-cheskiy aspekt [Space as a Form of Being in I.A. Bunin's Early Prose: Lexical Aspect]. Kul'tura. Dukhovnost'. Obshchestvo, 2015, no. 19, pp. 47-51. (In Russian).
4. Morozov S.N. Debyut I.A. Bunina-prozaika [I.A. Bunin's Debut as a Prose Writer]. Filologos, 2022, no. 2(53), pp. 68-74. (In Russian).
5. Morozov S.N. Rannyaya khudozhestvennaya proza I.A. Bunina v periodicheski-kh izdaniyakh 1887-1902 godov [I.A. Bunin's Early Fiction in Periodicals of 18871902]. Filologicheskiye nauki. Nauchnyye doklady vysshey shkoly, 2023, no. 1, pp. 34-41. (In Russian).
6. Ponomarev E.R. Istoriya russkoy literatury XIX - nachala XX vekov glazami I.A. Bunina (odin list neopublikovannoy zapisnoy knizhki) [The History of Russian Literature of the 19th - early 20th Centuries through the eyes of I.A. Bunin (one sheet of an unpublished notebook)]. Literaturnyy fakt, 2020, no. 2(16), pp. 80-92. (In Russian).
7. Ponomarev E.R. Zhanrovyy genezis i syuzhetologiya ranney prozy I.A. Bunina [Genre Genesis and Plot Theory of I.A. Bunin's Early Prose]. Studia Litterarum, 2022, vol. 7, no. 4, pp. 178-193. (In Russian).
8. Smirnov S.S., Smirnova V.E. Pereselencheskaya politika v poreformennoy Rossii vo vtoroy polovine XIX veka [Resettlement Policy in Post-reform Russia in the Second Half of the 19th Century]. Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta, 2004, no. 1(4), pp. 128-136. (In Russian).
9. Zhukotskiy V.D., Furman F.P. Narodnichestvo russkoy intelligentsii i kul'tury [The Narodnik Thinking of the Russian intelligentsia and culture]. Filosofiya i obshchestvo, 2004, no. 3(36), pp. 156-175. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
10. Morozov S.N. Periodizatsiya tvorchestva I.A. Bunina [Periodization of I.A. Bunin's Creativity]. Metafizika I.A. Bunina: mezhvuzovskiy sbornik nauchnykh tru-dov, k 100-letiyu Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta [I.A. Bunin's Metaphysics: Interuniversity Collection of Scientific Papers, Dedicated to the 100th Anniversary
of Voronezh State University]. Issue 4. Voronezh, NAUKA-YUNIPRESS Publ., 2018, pp. 7-13. (In Russian).
11. Sarychev K.V. "Dolgoye narodnichestvo" I. Bunina. Problematika i khudozhest-vennoye svoyeobraziye ranney prozy pisatelya o derevne ["Long Narodnichestvo" by I. Bunin. Problematics and Artistic Originality of the Writer's Early Prose about the Village]. Tvorcheskoye naslediye I.A. Bunina v kontekste sovremennykh gumanitarnykh issledovaniy:sbornik nauchnykh trudov [I.A. Bunin's Creative Heritage in the Context of Modern Humanitarian Studies: Collection of Scientific Works]. Yelets, Yelets State Ivan Bunin University Publ., 2015, pp. 340-350. (In Russian).
(Monographs)
12. Literaturnoye nasledstvo [Literary Heritage]. Vol. 110: I.A. Bunin. Novyye ma-terialy i issledovaniya [I.A. Bunin. New Materials and Research]: in 4 books. Book 2. Moscow, IMLI RAN Publ., 2022. 696 p. (In Russian).
13. Literaturnoye nasledstvo [Literary Heritage]. Vol. 84: Ivan Bunin [Ivan Bunin]: in 4 books. Book 1. Moscow, Nauka Publ., 1973. 696 p. (In Russian).
Аров Ярослав Игоревич,
Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН, Московский педагогический государственный университет. Младший научный сотрудник Отдела русской литературы конца XIX - начала XX века ИМЛИ РАН; специалист по учебно-методической работе кафедры философии Института социально-гуманитарного образования МПГУ. Научные интересы: история русской литературы, история философии, эпистемология, история и философия науки. E-mail: [email protected] ORCID ID: 0009-0008-8693-3421
Yaroslav I. Arov,
A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Moscow Pedagogical State University. Junior Researcher at the Department of Russian Literature of the late 19th - early 20th century; specialist in educational and methodological work at the Department of Philosophy of the Institute of Social and Humanitarian Education. Research interests: history of Russian literature, history of philosophy, epistemology, history and philosophy of science. E-mail: [email protected] ORCID ID: 0009-0008-8693-3421
