CC BY
42
СОБЕННОСТИ
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФСКОЙ КУЛЬТУРЫ: ОПЫТ ТИПОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
УДК 130.2 В. В. Варава
Московский православный институт святого Иоанна Богослова
В статье раскрываются особенности отечественной философской культуры в контексте взаимодействия философии и литературы. Отмечается, что свободные исследования в этой области во многом стали возможны благодаря «культурологическому повороту», произошедшему в отечественной гуманитарной науке во второй половине двадцатого столетия. «Культурологический поворот» в гуманитарных науках сопоставим по значимости с «лингвистическим поворотом» в западноевропейской философии XX века. В статье показывается, как русская философия стала главным эвристическим ресурсом культурологических исследований. В результате определились важнейшие типологические особенности отечественной философии, дающие возможность её адекватных трактовок в терминах самобытного проявления духа.
Ключевые слова-, русская философия, литература, этика, философская культура, «культурологический поворот», гуманитарная наука, «проклятые вопросы».
V. V. Varava
Moscow Orthodox Institute of St. John the Theologian, Chernyshevsky pereulok, 11 "A", bldg 1, 127473, Moscow, Russian Federation
The article reveals the peculiarities of Russian philosophical culture in the context of the interaction of philosophy and literature. It is noted that free research in this field has largely become possible due to the "culturological turn" that occurred in the Russian humanitarian science in the second half of the twentieth century. "Culturological turn" in the humanities is comparable in importance to the "linguistic turn" in the Western European philosophy of the twentieth century. The article shows how Russian philosophy has become the main heuristic resource of cultural studies. As a result, the most important typological features of Russian philosophy were deter-
ВАРАВА ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ - доктор философских наук, профессор, проректор по научной работе Московского православного института святого Иоанна Богослова
VARAVA VLADIMIR VLADIMIROVICH - Full Doctor of Philosophy, Professor, Vice rector for Research of the Moscow Orthodox Institute of St. John the Theologian
PECULIARITIES OF RUSSIAN PHILOSOPHICAL CULTURE: EXPERIENCE OF TYPOLOGICAL ANALYSIS
e-mail: [email protected] © Варава В. В., 2017
mined which give an opportunity for its adequate interpretations in terms of an original manifestation of the spirit.
Keywords: Russian philosophy, Russian literature, ethics, philosophical culture, "culturological turn", humanitarian science, "damned questions".
Для цитирования: Варава В. В. Особенности отечественной философской культуры: опыт типологического анализа // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2017. № 4 (78). С. 17-25.
История отечественной гуманитарной науки во многом повторяет историю русской культуры, которая, по словам Г. В. Флоровского: «... вся она в перебоях, в приступах, в отречениях или в увлечениях, в разочарованиях, изменах, разрывах. Всего меньше в ней непосредственной цельности. Русская историческая ткань так странно спутана, и вся точно перемята и оборвана [16, с. 500]». Это трезвые и справедливые слова, показывающие, насколько отечественная духовная история, включающая в себя и гуманитарные науки, и, конечно, философию, полна скитальческого драматизма. И всё же в ней всегда присутствовала «непосредственная цельность», которая проявлялась в неуклонном стремлении к истине, добру и красоте.
Организация академического пространства в России имеет свою специфику, далеко не в последнюю очередь определяемую непростыми отношениями таких институций, как власть и наука, власть и культура в целом. Несмотря на значительный идеологический прессинг, который всегда испытывала свободная мысль в России, именно в России свобода мысли достигала внушительных масштабов. В этом плане «культурологический поворот» в социогуманитарном знании, связанный с созданием первой в нашей стране кафедры культурологического профиля в 1967 году, явился мощнейшим
прорывом в сфере академической свободы, поскольку становление гуманитарной науки о культуре требовало огромных научных, творческих, нравственных усилий в преодолении идеологических барьеров.
Но не только идеологические, но и методологические препятствия возникали на пути становления культурологического знания. Как отмечает И. А. Едоши-на: «Знанию о культуре как специальной гуманитарной области в нашей стране не повезло. В западной науке подобного рода знание именуется антропологией, что в принципе оправданно, ведь культуру творит человек, кроме человека же культура никому больше не нужна. Но в нашей стране антропология уже была, занимала свою нишу, мало соприкасаясь с общекультурной проблематикой [9, с. 29]». Несмотря на такие сложности, усилиями многих отечественных учёных-гуманитариев, среди которых имена Ю. М. Лотмана, А. И. Арнольдова, Э. С. Маркаряна, Л. Н. Столовича, А. А. Пели-пенко и других, наука о культуре в нашей стране получила серьёзное развитие, вобрав в своё эвристическое пространство значительное количество тем, имён, концепций, теорий. По сути дела, речь сегодня идёт о парадигмальном культурологическом знании, которое становится всё более внушительным и, несмотря на определённое падение интереса к гума-
нитарному пласту культуры в обществе, востребованным.
Можно сказать, что по силе значимости «культурологический поворот» в отечественной гуманитаристике сопоставим с «лингвистическим поворотом» в западноевропейской философии XX века. Этот поворот произошёл не на пустом месте, поскольку в его основе - возрождение гуманитарного вектора, восстановление исконных духовных сокровищ отечественной культуры, прежде всего её религиозно-философского пласта.
В. П. Океанский, говоря о рождении культурологии в России, начинает с А. С. Хомякова, называя его «первым русским культурологом» [11, с. 54]. Затем следуют имена Н. Я. Данилевского, К. Н. Леонтьева, В. С. Соловьева, В. В. Розанова, о. П. Флоренского, Л. Шестова и т.д.
Особенностью этого религиозно-философского пласта русской мысли было пристальное (культурологическое) внимание к вопросу о своеобразии отечественной культуры и философии. По сути дела, отечественная культурология и религиозно-философская мысль совпадают в едином исследовательском (метафизическом) интересе. Этот интерес - самобытность русской культуры, в основе которой - особенность отечественной философской культуры. Это способствовало в дальнейшем усилению исследовательского внимания к вопросу о своеобразии отечественной культуры не в идеологических терминах, а в подлинно гуманитарных, что и привело закономерно к выше обозначенному «культурологическому повороту».
В итоге инициированного «культурологическим поворотом» движения в сторону подлинно гуманитарных ценностей
культуры были раскрыты два важнейших, однако, в силу идеологического доминирования, ранее не исследованных, незамеченных феномена: русская религиозная философия и русская литературоцен-тричная философия. Попадание философии в ядро культурологических штудий вполне оправданно: судьба философии есть судьба культуры, так как именно философия несёт в себе вечный образ временного, в том числе ценностей религиозных, художественных, этических, эстетических, социальных, политических, научных, повседневных и т.д.
Русская философия, таким образом, стала главным эвристическим ресурсом культурологических исследований. Одним из результатов этих исследований явилось переосмысление особого взаимодействия философии и литературы как глубинного маркера отечественной философской культуры и культуры вообще. Большое количество гуманитариев различного профиля внесли свою значимую лепту в этот вопрос: философы, филологи, культурологи, литературоведы, искусствоведы, историки философии, литературы, культуры в целом, среди которых Г. Померанц, С. Семенова, С. Бочаров, В. Кожинов, Ю. Давыдов, Г. Гачев, Л. Сто-лович, Р. Гальцева и другие. В результате выявилась такая типологическая черта отечественной философской культуры, как неслиянно-неразрывный союз литературы и философии.
Иными словами, литературоцен-тризм стал восприниматься как русский философский message. Эта идея нашла глубочайшую проработку у выдающихся отечественных гуманитариев. Например, Г. Померанц говорит, что «... когда в середине XIX века наступило время от-
крытых вопросов, органом философского самосознания стала художественная литература [12, с. 308]». В. Кожинов выходит за границы литературоведческой интерпретации: «Русская литература в её высших выражениях никогда не ограничивала свою цель художественным воссозданием мира - пусть даже самым полным и проникновенным. По внутренней своей сути это - "философская литература" [10, с. 138]». С. Семенова выводит лаконичную формулировку: «... философия в России развивается и вызревает в лоне литературы [15, с. 5]».
Эти характеристики дают достаточно исчерпывающий ответ на вопрос о соотношении литературы и философии в русской культуре. При этом необходимо учитывать наличие одной серьёзной методологической трудности, заключающейся в неправомерности сведения литературы к философии и обратно -философии к литературе. Современный французский философ А. Бадью говорит о передаче философии своих функций чему-то ещё, в данном случае литературе, в результате чего происходит утрата собственно философского этоса. Описывая эту ситуацию, он отмечает: «Вместе с Хайдеггером достигает кульминации антипозитивистское и антимарксистское усилие препоручить философию поэме [2, с. 42]».
То, о чём говорит А. Бадью, очень важно, поскольку в этом заключается причина постоянной потери философией своего статуса. Будучи долгое время «служанкой теологии», а затем «служанкой науки», философия сейчас рискует стать «служанкой политики» и «служанкой литературы». Однако здесь всё же речь идет о реалиях западноевропейской
философии, которая детерминирована особенностями данного типа культуры. Как раз типологическая особенность отечественной культуры, что стало ясно в результате гуманитарного сдвига, произведенного «культурологическим поворотом», заключается в тесном родстве литературы и философии без взаимного поглощения друг другом.
Опасения насчёт взаимоуподобления философии и литературы вполне оправданны - и не только из-за создающейся ситуации размытости жанровых границ, а из-за исчезновения этих самых жанров. Ведь если считать русскую литературу философией, то исчезает литература; а если не считать литературу философией, то исчезает философия. Поэтому необходима очень тонкая работа узнавания философии в литературе и литературы в философии. Здесь нужна особая герменевтическая оптика, предполагающая определённое культурологическое чутьё. Дело ведь не в жанрах, а в смысле того содержания, которое вкладывает автор, часто используя жанр случайно, как готовую форму. Специфика русских философских вопросов требует расширения жанровых границ и философии, и литературы, что является особенностью отечественной философской культуры.
Большая работа по выявлению статуса философии и литературы в русской культуре была осуществлена в дореволюционный период. Н. А. Бердяев, В. С. Соловьев, Л. Шестов, Д. С. Мережковский, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, В. Иванов, Б. П. Вышеславцев, В. В. Зеньковский, А. Ф. Лосев, А. З. Штейнберг и другие писали о литературоцентризме философии и философичности литературы. В первую очередь - это творчество Достоевского и
Толстого, которое было осмыслено как философское творчество. Затем Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Блок, Белый, Платонов и творчество многих других писателей и поэтов становится предметом не только литературной критики, но и философского анализа.
Одно из первых серьезных исследований данного своеобразия провёл Н. П. Сакулин, который в своей известной работе «Из истории русского идеализма» назвал В. Ф. Одоевского «создателем философской повести». В частности, он писал: «Одоевский — писатель, не перестаёт быть мыслителем. В литературе он хотел бы видеть синтез художественности, идейности и общественности ... В одинаковой мере входит кн. Одоевский как в историю русской литературы, так и в историю нашей философской мысли, столь ещё бедной крупными именами [14, с. 457]».
Союз мысли и образа, конечно, не является исключительно особенностью отечественной культуры. Но здесь важна иерархия смыслов, система метафизических и нравственных предпочтений. Можно сказать, что, несмотря на полноценное развитие изящной словесности в России, здесь эстетизм не имеет самодовлеющего характера. Скорее наоборот, философская идея становится художественным образом и главным «героем» произведения. Так, по крайней мере, у Достоевского, которого авторитетнейшие авторы считают родоначальником и главным выразителем отечественных философских исканий. Здесь, мы полагаем, очень важным является такое различие: философия как институциональная форма организации интеллектуальной работы и философские искания как проявле-
ния свободной (вольной) неинституциональной философии. Первая свойственна западной рациональной культуре, в которой присутствуют системность, научность, социальная прагматика; вторая в большей степени присуща русской традиции, в которой больше вопрошаний и исканий, нежели системной организации интеллектуального труда.
Именно в таком контексте, мы полагаем, и нужно воспринимать творчество Достоевского - в контексте философских исканий и вопрошаний, более того, скитаний и страданий, поскольку вопросы, которыми он задавался, принято называть «проклятыми», то есть предельными, неразрешимыми, дающими не психологическое успокоение, а наоборот, тревожащие душу и будоражащие ум и совесть.
В этом контексте становятся понятными слова Н. А. Бердяева о том, что «Достоевский был не только великий художник, он был также великий мыслитель и великий духовидец. Он - гениальный диалектик, величайший русский метафизик [3, с. 7]». В схожей тональности говорит В. Вейдле, раскрывая духовные и метафизические особенности культуры, в которой творил писатель-философ: «. самый оригинальный и глубокий из русских мыслителей, Достоевский, был художником, как Платон или Ницше, а не учёным, как Декарт или Кант, и мыслил не отвлеченными понятиями, а прибегая к образам и мифам [6, с. 159]». А. З. Штейн-берг фундировал идею Достоевского-философа: «Достоевский как Достоевский есть прежде всего и после всего философ, систематик мысли, пролагатель новых путей, зачинатель новых методов философской мысли [18, с. 459]».
Этих высказываний вполне достаточно, чтобы увидеть целостную картину отечественной философской культуры, в которой, при любом отношении к ней, в качестве инвариантных элементов будут соприсутствовать литература и философия в их, как мы уже сказали, неслиянно-нераздельном единстве. У этого явления были, естественно, свои предтечи в плане теоретического обоснования этого единства.
Сам Ф. М. Достоевский в 1838 году писал брату: «Заметь, что поэт в порыве вдохновенья разгадывает бога, следовательно, исполняет назначенье философии. Следовательно, поэтический восторг есть восторг философии. Следовательно, философия есть та же поэзия, только высший градус её! [8, с. 316]». Здесь он буквально предвосхитил слова Дмитрия Веневитинова, сказанные им в философском диалоге «Анаксагор» в 1925 году. Устами Платона он говорит: «Поверь мне, Анаксагор: философия есть высшая поэзия [7, с. 134]». А в программной статье «О состоянии просвещения в России» в 1926 году Д. Веневитинов пишет следующее: «истинные поэты всех народов, всех веков были глубокими мыслителями, были философами [7, с. 218]».
Эти идеи будут в дальнейшем воспроизводиться на различный лад многими русскими мыслителями. Как всегда точно, метко и глубоко говорит В. В. Розанов об особенности отечественной философской культуры, сам являясь её наиболее ярким представителем. В статье-рецензии на книги Ф. Шперка «Две философии» Розанов делит русскую философию на два типа: учебно-официальную, связанную с университетом и духовными академиями, и «философское сектантство»,
которое определяет как «. тёмные, бродящие философские искания, которые, оригинально возникнув около середины прошлого века, продолжаются до настоящих минут [13, с. 149]». Это «философское сектантство», то есть «афористическую и неустроенную философию», Розанов и связал с литературой, указав тем самым контекст её происхождения. Очевидно, что здесь литература и философия не совсем то, что о них говорит А. Бадью, критикуя М. Хайдеггера за «подшивку» философии к поэзии.
Субстанциональным ядром, смысловой основой взаимоперехода литературы в философию является наличие «проклятых вопросов», наиболее ярко, с нашей точки зрения, характеризующих стиль русской философской культуры. Г. По-меранц говорит, что «общая черта Тютчева, Толстого, Достоевского - открытый вопрос, на который человеческий ум не может дать ответа, вопрос Иова. [12, с. 305]». «Открытый вопрос» есть ближайший синоним «проклятого вопроса». Если философию мыслить не по типу науки, стремящейся к однозначно непротиворечивым выводам, к логической точности и строгости, а как вопрошающую практику духовных исканий, то наличие «проклятых вопросов» как нельзя лучше характеризует именно такой тип философствования.
Прояснить это помогает обращение к русским философам, в частности к статье С. Н. Булгакова «Иван Карамазов как философский тип». В этой статье он пишет: «Иван принадлежит к тем высшим натурам, для которых последние проблемы бытия, так называемые метафизические вопросы о Боге, о душе, о добре и зле, о мировом порядке, о смысле жизни, пред-
ставляются не праздными вопросами серой теории, но имеют самую живую, непосредственную реальность [5, с. 20]».
В подобной тональности говорит и Н. А. Бердяев: «Русская тоска по смыслу жизни — вот основной мотив нашей литературы и вот что составляет самую сокровенную сущность русской интеллигентной души, мятущейся и скитающейся, тревожно работающей над проклятыми вопросами, которые сделались для неё вопросами собственной индивидуальной судьбы [4, с. 180]».
Показательна здесь фигура Льва Ше-стова, о котором Г. Адамович сказал: «. особенно тянуло его к мыслителям, мучительно искавшим ответа на те вопросы, которые в былой русской литературе принято было называть "проклятыми". Мир, по убеждению Шестова, бесконечно загадочнее, чем в простодушии своём люди обычно думают, загадочнее, чем даже самый смелый и развитой ум в силах себе представить; и доказать он хотел не какую-нибудь истину, а только то, что истина, так сказать, истинная истина -неуловима и недоказуема [1, с. 155]».
Сам же Шестов так определил своё понимание истинной философии: «... философия должна быть не оглядкой, не
Besinnung ... а дерзновенной готовностью идти вперёд, ни с чем не считаясь и ни на что не оглядываясь ... Философия есть не Besinnung, а борьба. И борьбе этой нет и не будет конца [17, с. 662]».
Итак, основные типологические черты отечественной философской культуры заключаются в следующем:
• близость литературы и философии;
• литературоцентризм русского Логоса;
• тождественность «святости слова» и философской истины;
• нравственная центрированность философского и художественного текста;
• наличие «проклятых вопросов».
Эти черты показывают, что в контексте русской философской традиции речь идёт не о жанровом смешении литературы и философии, но об особом «мета-жанре», переплавившем в себе различные элементы художественной литературы, нравственных вопрошаний и рационального дискурса.
Это открывает возможность для дальнейших культурологических исследований отечественной «философской ментальности», которая способствует более глубокому постижению своеобразия русской культуры в целом.
Примечания
1. Адамович Г. Одиночество и свобода : сборник / [сост., авт. предисл. и примеч. В. Крейд]. Москва : Республика, 1996. 446 с.
2. Бадью А. Манифест философии / сост. и пер. с франц. В. Е. Лапицкого. Санкт-Петербург : Machina, 2012. 184 с.
3. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского // Философия творчества, культуры и искусства : в 2 томах / [вступ. ст., сост., примеч. Р. А. Гальцевой]. Москва : Искусство, 1994. Т. 2.
4. Бердяев Н. А. Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные (1900-1906 гг.). Москва : Канон+ : Реабилитация, 2002. 655 с.
5. Булгаков С. Н. Иван Карамазов как философский тип // Сочинения в двух томах. Москва : Наука, 1993. Т. 2. Избранные статьи.
6. Вейдле В. В. Мысли о «русской душе» // Русские философы : христианство и культура в
истории духовной критики XX в. : биогр. очерки, тексты соч., библиогр. / Федеральное государственной учреждение «Российская государственная библиотека» ; [сост., авт. предисл. Л. Г. Филонова]. Москва : Пашков дом, 2006. 288 с.
7. Веневитинов Д. В. Полное собрание сочинений / под ред. и с примеч. Б. В. Смиренского : С приложением свода биографических данных и библиографии ; вступительная статья Д. Д. Благого. Москва ; Ленинград : Academia, 1934. 534 с.
8. Достоевский Ф. М. О русской литературе : [сборник] / [сост., вступ. ст., с. 3-47, и коммент. Ю. И. Селезнева]. Москва : Современник, 1987. 398 с.
9. Едошина И. А. Культурология как специфическая область гуманитарного знания // Рождение культурологии в России : сборник научных трудов / ФГБОУ ВПО «Шуйский гос. пед. ун-т», Центр кризисологических исслед. при участии Акад. философии хоз-ва Московского гос. ун-та им. М. В. Ломоносова и Центра социальных исслед. и просвещения им. С. Н. Булгакова ; [науч. ред. В. П. Океанский]. Шуя : ФГБОУ ВПО «ШГПУ», 2011. 588 с.
10. Кожинов В. В. Немецкая классическая эстетика и русская литература // О русском национальном сознании. Москва : Эксмо : Алгоритм, 2004.
11. Океанский В. П., Океанская Ж. Л. Наука о культуре: теория и история (метафизика и пер-сонология). Иваново ; Шуя : Центр кризисологических исследований, 2011.
12. Померанц Г. Открытость бездне. Встречи с Достоевским. Москва ; Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, 2013.
13. Розанов В. В. Две философии (критическая заметка) // Собрание сочинений. Том 25. Природа и история : Статьи и очерки 1904-1905 гг. Москва : Республика ; Санкт-Петербург : Росток, 2008.
14. Сакулин П. Н. Из истории русского идеализма. Князь В. Ф. Одоевский : Мыслитель. Писатель. Москва : Издание М. и С. Сабашниковых, 1913. Т. 1, ч. 1-2.
15. Семенова С. Г. Метафизика русской литературы. Москва : ПоРог, 2004. Том 1.
16. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. 574 с.
17. Шестов Л. Афины и Иерусалим // Сочинения : в 2 томах / [сост., науч. подгот. текста, вступ. ст. и примеч. А. В. Ахутина]. Москва : Наука, 1993. Том 1.
18. Штейнберг А. 3. Философские сочинения. Санкт-Петербург : Мiръ, 2011. 814 с.
References
1. Adamovich G. Odinochestvo i svoboda [Loneliness and freedom]. Moscow, Publishing House "Republik", 1996. 446 p.
2. Bad'iu A. [Badiou Alain] Manifest filosofii [Manifesto of Philosophy]. St. Petersburg, Machina Publishing House, 2012. 184 p.
3. Berdyaev N. A. Mirosozertsanie Dostoevskogo [Dostoevsky's world outlook], Filosofiya tvorchestva, kul'tury, iskusstva. V 2 tomakh, tom 2 [Philosophy of creativity, culture, art. In 2 vol., vol. 2]. Moscow, Art Publishing House, 1994.
4. Berdyaev N. A. Sub specie aeternitatis. Opyty filosofskie, sotsial'nye i literaturnye [Sub specie aeternitatis. Experiences philosophical, social and literary]. Moscow, Publishing House "Kanon+", 2002. 655 p.
5. Bulgakov S. N. Ivan Karamazov kak filosofskii tip [Ivan Karamazov as a philosophical type]. Sochineniya v dvuh tomah. Tom 2 [Works in two volumes. Vol. 2]. Moscow, Akademizdatcenter "Nauka" RAS, 1993.
6. Veidle V. V. Mysli o "russkoi dushe" [Thoughts about the "Russian soul"]. In: Russkie filosofy: khristianstvo i kul'tura v istorii duhovnoi kritiki 20 veka [Russian philosophers: Christianity and culture in the history of spiritual criticism of the 20th century]. Moscow, Russian State Library 'Pashkov Dom' Publishing, 2006.
^ Философия культуры if
7. Venevitinov D. V. Polnoe sobranie sochinenii [Full composition of writings]. Moscow, Leningrad, ACADEMIA Publishing House, 1934. 534 p.
8. Dostoevsky F. M. O russkoi literature [About Russian literature]. Moscow, Publishing house «Sovremennik», 1987. 398 p.
9. Edoshina I. A. Kul'turologiya kak spetsificheskaya oblast' gumanitarnogo znaniya [Culturology as a Specific Area of Humanitarian Knowledge]. In: Okeansky V. P., ed. Rozhdeniye kul'turologii v Rossii. Sbornik nauchnykh trudov [The birth of cultural studies in Russia. A collection ofscien-tific papers]. Shuya, Publishing house of Shuya University, 2011. 588 p.
10. Kozhinov V. V. Nemetskaya klassicheskaya estetika i russkaya literature [German classical aesthetics and Russian literature]. O russkom natsional'nom soznanii [On Russian national consciousness]. Moscow, Publishing House "Eksmo", Algoritm Publishing House, 2004.
11. Okeansky V. P., Okeanskaya Zh. L. Nauka o kul'ture: teoriya i istoriya (metafizika i perso-nologiya) [The science of culture: theory and history (metaphysics and personology)]. Ivanovo, Shuya, Published by Center for Crisis Research, 2011.
12. Pomerants G. Otkrytost' bezdne. Vstrechi s Dostoevskim [Openness to the abyss. Meetings with Dostoevsky]. Moscow, St. Petersburg, Published by Center for Humanitarian Initiatives, 2013.
13. Rozanov V. V. Dve filosofii (kriticheskaya zametka) [Two philosophies (critical note)]. Sobranie sochinenii. Tom 25. Priroda i istoriya (Stat'i i ocherki 1904-1905 gg.) [Collected works. Vol. 25. Nature and history (Articles and essays 1904-1905)]. Moscow, Publishing House "Republik", St. Petersburg, Publishing house "Rostok", 2008.
14. Sakulin P. N. Iz istorii russkogo idealizma. Knyaz' V. F. Odoevsky. Myslitel'. Pisatel' [From the history of Russian idealism. Prince V. F. Odoevsky: The Thinker. Writer]. Moscow, Published by M. and S. Sabashnikov, 1913. Vol. 1, part 1-2.
15. Semenova S. G. Metafizika russkoi literatury. Tom 1 [Metaphysics of Russian Literature. Vol. 1]. Moscow, Publishing house "PoRog", 2004.
16. Florovsky G., prot. Puti russkogo bogosloviya [Ways of Russian theology]. Vilnius, 1991.
17. Shestov L. Afiny i Ierusalim [Athens and Jerusalem]. Sochineniya. V 2 tomah, tom 1 [Works. In 2 volumes, vol. 1]. Moscow, Akademizdatcenter "Nauka" RAS, 1993.
18. Shteinberg A. Z. Filosofskie sochineniya [Philosophical Works]. St. Petersburg, Publishing house "Mir", 2011. 814 p.
