CC BY
181
УДК 343.236.3
Благодатин Анатолий Борисович Blagodatin Anatoli Borisovich
старший преподаватель кафедры огневой подготовки
Нижегородская академия МВД России (603950, Нижний Новгород, Анкудиновское шоссе, 3) senior lecturer of the chair of the training
Nizhny Novgorod academy of the Ministry of internal affairs of Russia (3 Ankudinovskoye shosse, Nizhny Novgorod, 603950)
E-mail: [email protected]
Особенности определения момента окончания преступления в уголовном законодательстве зарубежных стран
Peculiarities of the determination of the end of a crime in the criminal legislation of foreign countries
В статье проведено исследование зарубежного опыта в области развития института оконченного преступления с учетом особенностей принадлежности рассматриваемых государств к романо-германской правовой семье, установлена специфика законодательного описания оконченного преступления, определено влияние объективной и субъективной сторон на юридико-техническое конструирование уголовно-правовых запретов и моментов их окончания.
Ключевые слова: оконченное преступление, уголовное право, опыт, зарубежные страны.
The article deals with the study of foreign experience of development of the institute of a finished crimewith the peculiarities of the Romano-Germanic legal family. Specific features of the legislative description of a finished crime are defined. The influence of objective and subjective parties on legal and technical construction of criminal prohibitions and the moments of their end is found.
Keywords: criminal law, completed crime, experience, foreign countries.
Современная правовая действительность показывает, что любому государству в мире присуща национальная правовая система, характеризующая правовую сферу жизни общества в целом, а также отражающая постоянно происходящие в ней интеграционные и дезинтегра-ционные процессы. Иными словами, «правовая система включает в себя весь юридический инструментарий, находящийся в распоряжении государства, отражает сферу, охватывающую все правовое в обществе» [1, с. 173]. Естественно, что уникальность исторического развития общества у разных народов предопределила истори-ко-правовые и этнокультурные отличия правовых систем разных государств. Тем не менее, национальные правовые системы существуют не изолированно друг от друга. Правовая карта мира, раскрывая многообразие правовых систем, в то же время свидетельствует об их группировании, своеобразном сближении на основе сходства (общности) по ряду признаков. Среди таких признаков можно назвать общность ис-
точников права, основных правовых понятий и правовых доктрин, структуру права и исторического пути его формирования. Национальные правовые системы, объединенные в группы по сходству, единству упомянутых элементов, получили название правовых систем (семей).
В то же время, если национальные правовые системы имеют тенденцию к сближению, то это свойственно и некоторым отраслям права, как основным структурным элементам таких систем, в том числе и уголовному праву. Так, к примеру, заметные тенденции к появлению единой системы европейского уголовного права наметились после окончания Великой Отечественной войны 1941—1945 годов. В частности, «новации в системе наказаний и пересмотр степени тяжести отдельных преступлений, четкое толкование понятия законности, гуманизация наказания, включение новых составов преступлений, освобождение законодательства от устаревших норм наказаний за деяния религиозного и нравственного характера — это то,
ТРИБУНЯ МОЛОДОГО УЧЕНОГО
что было предпринято в национальных уголовно-правовых системах под влиянием наднациональных норм универсального и регионального характера, которые знаменовали собой стремление к интеграции» [2, с. 11].
Опыт правового интеграционного развития европейского сообщества (движение государств к единой Европе) в области уголовного правосудия, формирование общеевропейской уголовно-правовой доктрины ознаменовали тенденции к оформлению концепции «европейского уголовного права» [2, с. 7]. Однако эти тенденции распространяются пока только на страны Европы. Поэтому в настоящее время с известной долей условности в литературе выделяются следующие системы уголовного права: 1) романо-германская (континентальная);
2) англо-американская (неконтинентальная);
3) религиозная [3, с. 541].
Помимо названных выделяют также систему социалистического и мусульманского права [4, с. 412]. Хотя отдельные авторы отмечают, что, несмотря на достаточно четкое разделение уголовного права на соответствующие системы, уголовное право определенных стран, начиная с 70-х годов ХХ века по ряду признаков вполне видимо сближается друг с другом, имеет общие черты в содержании основных уголовно-правовых институтов [5, с. 53]. Поэтому можно считать, полагают они, что «сближение правовых систем есть в определенной мере уже совершившееся событие, есть итог развития уголовного права в ХХ в. и его неизбежная перспектива в ХХ! в.» [6, с. 20].
Мы остановимся на сравнительном анализе понятия оконченного преступления по уголовному законодательству стран романо-герман-ской системы уголовного права. С точки зрения системности права характеристика оконченного преступления будет дана по уголовному законодательству стран ближнего и дальнего зарубежья. Такой анализ, как нам думается, поможет открыть новые горизонты в этом вопросе, лучше узнать право своей страны, «ибо, — как писал известный французский юрист М. Ансель, — специфические черты этого права особенно отчетливо выявляются в сравнении с другими системами. Сравнение способно вооружить юриста идеями и аргументами, которые нельзя получить даже при очень хорошем знании только собственного права» [6, с. 3—4]. Следовательно, такой анализ будет не только способом изучения опыта зарубежного законодателя относительно оконченного преступления, но и позволит взять из него все то полезное, что
было накоплено по этому вопросу, с тем, чтобы привнести в отечественное уголовное законодательство большую эффективность.
Нашей задачей будет рассмотрение как общих для всех стран черт, касающихся оконченного преступления, так и его отличительных особенностей. Прежде всего, будут рассматриваться следующие вопросы: 1) известен ли уголовному законодательству стран романо-германской системы уголовного права институт оконченного преступления; 2) если да, то как терминологически закон его оформляет и закрепляется ли в нем норма-дефиниция оконченного преступления; 3) имеется ли специфика в законодательном описании объективной стороны оконченного преступления; 4) как законодательно построено соотношение оконченного преступления и вины.
Большинство уголовных кодексов стран континентальной системы уголовного права (по крайней мере, из переведенных на русский язык) упоминают об институте оконченного преступления и то же самое понятие используют при его терминологическом оформлении. Однако есть такие, которые вовсе не используют анализируемого термина. К ним относятся уголовные кодексы КНР, Польши, Франции, Швейцарии, Эстонской Республики, Японии. И этому есть вполне объяснимые причины. Так, швейцарский профессор Ганс Пфеннингер причины отсутствия в законе дефиниции оконченного преступления усматривает в следующем: «Сам закон везде исходит из формы оконченного деяния, не давая, однако этому понятию законной обрисовки, и это представляется вполне понятным, если учесть, что в зависимости от характера деликта выполнение его заключается то в причинении вреда правовому благу, подвергнувшемуся посягательству, то только в создании такой опасности, а в некоторых случаях просто в окончании деликтного действия без какого-либо определенного результата. Поэтому можно сказать только в самом общем виде: выполнение деяния налицо, когда лицо сделало все то, что в данном случае требуется законом для состава преступления» [8, с. 345]. Следовательно, по мнению законодателя этих стран, при определении момента окончания преступления следует исходить из особенностей описания объективной стороны конкретного состава преступления, а потому всякое обобщение в законе по этому вопросу представляется излишним.
Между тем и в тех кодексах, где говорится об оконченном преступлении, законодательная регламентация этого вопроса является весьма
неоднозначной, что позволяет разделить их на несколько групп.
Первая группа мало чем отличается от кодексов вышеуказанных стран. Ее образуют уголовные законы, ограничившиеся только употреблением термина «оконченное преступление» и не раскрывающие его уголовно-правовой природы. К ним можно отнести УК Испании, указывающий лишь, что «наказуемыми являются оконченное преступление и покушение» (ст. 15) [9, с. 15], хотя дефиниция покушения в законе закреплена (ст. 16) [9, с. 15]. В УК ФРГ также только говорится, что «осуществление деяния означает покушение на него, или совершение оконченного деяния» (ч. 6 § 11) [10, с. 14] при этом «покушение может наказываться мягче, чем оконченное деяние» (ч. 2 § 23) [10, с. 17]. Аналогичный подход обнаруживается в УК Республики Болгария: «При покушении лицо подвергается наказанию, предусмотренному за оконченное преступление, с учетом степени осуществления намерения, а также причин, вследствие которых преступление не было завершено» [11, с. 20], в УК Голландии: «За покушение назначаются такие же дополнительные наказания, как за оконченное преступление» (ч. 4 ст. 45) [7, с. 175], в УК Швеции (гл. 23 ст. 1 и 2) [12, с. 191—192], в УК Дании (ч. 1 § 21) [13, с. 26].
Следует отметить, что в кодексах обозначенной группы термин «оконченное преступление» упоминается лишь в нормах, определяющих размер и виды наказания за неоконченное преступление в сравнении с преступлением оконченным. Поэтому использование данного термина является здесь скорее вынужденным шагом, раскрывающим более высокую степень общественной опасности оконченного преступления (например, в сравнении с покушением), нежели целенаправленным закреплением в законе такого института. В пользу данного утверждения говорит ряд убедительных доводов.
Законодатель не случайно ограничился лишь упоминанием исходного термина, не раскрыв его существенных признаков. Представляется, что во многом решающую роль здесь сыграли причины, аналогичные тем, что были указаны ранее. Однако если для вышеперечисленных стран эти причины носили выборочный (узкий) характер, то есть целенаправленно не регламентировалось только оконченное преступление, то в данном случае отсутствие определения оконченного преступления объясняется более глобальным подходом законодателя к регламентации общих положений уголовного закона, затронувшим и анализируемый инсти-
тут уголовного права. В частности, подобный подход был использован в УК Голландии.
Так, профессор Католического университета (г. Тилбург, Нидерланды) Марк Хрунхаюзен пишет: «Для зарубежных ученых будет неожиданностью тот факт, что нидерландский кодекс имеет относительно краткую Общую часть. Это является следствием того обстоятельства, что законодатель сознательно предоставил более детальное регулирование или наполнение содержанием разного рода пунктов сфере практической правовой деятельности (юриспруденции) и доктрине (науке). Важно, таким образом, констатировать, что кодекс не содержит регулирования по отдельным пунктам, которые тем не менее имеют силу» [14, с. 30—31]. И в самом деле, уголовно-правовой доктриной разработаны отдельные аспекты оконченного преступления, которые имеют большее значение, нежели носят рекомендательный характер.
В теории уголовного права Франции принято считать, что «преступление считается оконченным преступным деянием (l'infraction consomee), если преступник выполнил деяние, предусмотренное диспозицией статьи Особенной части УК (для формальных составов), или в результате совершения преступления наступили вредные последствия (для материальных составов) [15, с. 75].
Обращает на себя внимание решение, предлагаемое немецкими учеными. В уголовном праве Германии выделяются «две стадии оконченного преступного деяния: завершение (Vollendung) и фактическое окончание (Beendigung). Если выполнены все признаки состава закона, то деяние считается завершенным, и при этом не является необходимым, чтобы оно было фактически оконченным. Завершение и фактическое окончание могут совпадать» [16, с. 395]. Также немецкая доктрина различает деликты совершения (Begehungsdelikten) и деликты с последствиями (Erfolgsdelikten). Данное деление основано на том, что не во всех преступлениях нужно доказывать наличие вредного последствия [17, с. 17].
Ко второй группе относятся уголовные законы, закрепляющие понятие оконченного преступления. Так, УК Латвийской Республики понимает под оконченным преступлением «преступное деяние, имеющее все признаки состава преступного деяния, предусмотренного настоящим законом» (ч. 1 ст. 15) [18, С. 29], Уголовный кодекс Республики Казахстан также полагает, что преступление следует считать оконченным, «если в совершенном лицом деянии содержат-
ся все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом» (ст. 25) [19, с. 12].
Аналогичных взглядов придерживается законодатель Украины, определяющий оконченное преступление как «деяние, содержащее все признаки состава преступления, предусмотренного соответствующей статьей особенной части настоящего Кодекса» (ч. 1 ст. 13) [20, с. 8]. Уголовный кодекс Республики Узбекистан в разделе восьмом «Правовое значение терминов» закрепляет следующую дефиницию оконченного преступления: «Оконченное преступление — общественно опасное деяние, содержащее все обязательные признаки конкретного состава преступления» [21, с. 310]. В качестве же основания уголовной ответственности законодатель Узбекистана рассматривает «совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления...» (ст. 16) [21, с. 171]. Отсюда полагаем, что указание на наличие именно «обязательных» признаков конкретного состава преступления как критерия оконченного преступления является совершенно излишним. Понятия «все обязательные признаки состава преступления» и «все признаки состава преступления» в уголовно-правовом значении идентичны, поскольку все признаки, указанные в конкретной статье Кодекса, изначально становятся обязательными для решения вопроса о моменте окончания преступления.
Кстати говоря, УК Республики Узбекистан — один из немногих обнаруженных нами уголовных кодексов, в котором оконченное преступление официально признается в качестве стадии совершения преступления. Так, в разделе VIII «Правовое значение терминов» в разъяснении понятия неоконченного преступления указывается: «Неоконченное преступление — это преступление, не доведенное до стадии оконченного преступления» [21, с. 310]. Подобным образом поступает и законодатель Украины, поместивший норму об оконченном преступлении в раздел III «Преступление, его виды и стадии» [20, с. 7]. И хотя правильность такого решения можно поставить под сомнение, все же попытка определить место оконченного преступления в уголовном праве представляется нам позитивной.
Заметим, что понятие «состав преступления» законодателем перечисленных стран не раскрывается, а потому имеет чисто теоретическую природу (сущность), исходя из признаков которой правоприменитель должен каждый раз решать, к какой из разновидностей законодательной конструкции преступления относится
то или иное преступное деяние и когда наступает момент его юридического окончания. Поэтому, не лучше ли будет сразу на законодательном уровне урегулировать момент окончания преступления в зависимости от специфики обрисовки (построения) его объективной стороны. Отсутствие в законе такой регламентации только усложняет обозначенную проблему.
Во-первых, материальное понятие преступления, которое дается в некоторых из указанных кодексов (например, ст. 9 УК Республики Казахстан) [19, с. 6] предполагает обязательное причинение вреда (а значит и наступление последствий) во всех случаях совершения преступления. Естественно, что, презумируя наступление вреда в результате совершения преступления, законодатель требует установить характер и степень нанесенного ущерба. Данный вывод производен от такого условия окончания преступления, как «наличие всех признаков состава преступления», что в сумме с общей дефиницией преступления предопределяет тот факт, что окончание преступления связывается с причинением общественно опасного вреда, степень или глубину которого правоприменителю необходимо доказать. Однако такая обязанность существует только применительно к так называемым материальным составам преступления.
Во-вторых, «наличие всех признаков состава преступления» как необходимое условие оконченного преступления несколько неудачно, поскольку такая формулировка отставляет на «заднем плане» субъективный момент окончания преступления. Так, при неудаче в преступном посягательстве в действиях субъекта не исключается наличия всех признаков состава преступления, но оконченного преступления в этом случае может и не быть (при умысле на убийство преступник причинил, например, лишь тяжкий вред здоровью). Таким образом, несмотря на то, что в действиях лица формально имелись все признаки оконченного преступления , уголовной ответственности оно подлежит только за покушение на убийство, то есть за неоконченное преступление.
Первые этапы анализа поставленной проблемы со всей очевидностью свидетельствуют о том, что закрепление в законе понятия оконченного преступления является скорее исключением из правила, нежели стандартом, к которому стремятся уголовные кодексы континентальной системы уголовного права. Да и там, где этот вопрос урегулирован, его решение не отличается высоким уровнем законодатель-
ной техники, не обеспечивает беспроблемное толкование и практическое применение нормы об оконченном преступлении. В частности, правоприменителю приходится самому определять критерии момента окончания преступления, поскольку в понятии оконченного преступления они просто не указываются. В уголовном законодательстве отдельных стран это становится возможным при обращении к толкованию норм, содержащихся в других разделах или главах Общей части Уголовного кодекса.
Иными словами, речь здесь идет об опосредованном закреплении особенностей конструкции объективной стороны оконченного преступления. Способы такого закрепления также отличаются разнообразием.
Так, УК Республики Беларусь в качестве одного из оснований уголовной ответственности прямо закрепляет оконченное преступление (ст. 10) [22, с. 51], хотя его определения в законе не содержится. В то же время указывается, что «преступление признается оконченным с момента совершения деяния» (ч. 2 ст. 11) и далее: «преступление, связанное с наступлением последствий, указанных в статьях Особенной части настоящего Кодекса, признается оконченным при фактическом наступлении этих последствий» (ч. 3 ст. 11) [22, с. 51—52]. Следовательно, формулировка статьи закона позволяет выделить еще один критерий момента окончания преступления, прямо законодателем не закрепленный и не связанный с наступлением последствий — момент выполнения преступного действия или бездействия.
Уголовный кодекс Грузии выделяет типы конструкций оконченного преступления путем закрепления правил доказывания при определении момента окончания преступления. Так, в части 1 статьи 8 «Причинная связь» указывается: «Если согласно соответствующей статье настоящего Кодекса преступление только тогда считается оконченным, когда деяние повлекло противоправные последствия или создало конкретную опасность осуществления таких последствий, необходимо установление причинной связи между этим деянием и последствиями или опасностью» [23, с. 87—88].
Как мы видим, в названной статье выделены три момента окончания преступления: фактическое наступление преступных последствий, создание реальной опасности наступления таких последствий и сам факт совершения преступного действия (бездействия). Равным образом обращает на себя внимание закрепление законодателем Грузии в качестве основания уголов-
ной ответственности совершения преступления (ст. 7), а не его законодательного образа, то есть состава преступления. «Этим самым законодательно закреплено, что уголовно-правовые отношения порождает преступление как факт реальной действительности. При этом роль состава преступления сводится к решению сугубо вспомогательных задач, во-первых, служить алгоритмом описания преступления, а во-вторых, выступать в качестве модели (эталона) при квалификации причинившего вред деяния» [23, с. 19].
Однако более широкое распространение получило закрепление разновидностей конструкций состава оконченного преступления в нормах, регламентирующих умышленную форму вины. Не всеми кодексами поддержана такая идея (например, УК Испании). Те же, которые восприняли подобный подход, можно разделить на две группы.
Первую группу составляют уголовные законы, в которых описание указанной формы вины ориентируется только на преступления с так называемым материальным составом, в структуру которых включены общественно опасные последствия содеянного. Среди них можно назвать УК Грузии, часть 2 статьи 9 которого закрепляет: «Деяние совершено с прямым умыслом, если лицо осознавало противоправность своего деяния, предвидело возможность наступления противоправных последствий либо предусматривало неизбежность осуществления таких последствий» [23, с. 88—89]. Аналогичный подход использует УК Украины (ст. 24) [20, с. 13], УК Республики Казахстан (ст. 20) [19, с. 10]. В этой связи не ясно, в чем заключается виновность лиц, совершивших деяния, вред от которых не зафиксирован в уголовном законе (так называемые формальные составы преступления).
Соответственно вторую группу образуют кодексы, в которых умышленная форма вины регламентирована по отношению к материальным и формальным составам преступления. Так, УК Эстонской Республики постановляет: «Умысел является прямым, если лицо сознает характер и значение своего действия или бездействия, и в случае, если деяние по настоящему Кодексу признается доведенным до конца с наступлением определенных последствий... предвидит эти последствия и желает их» (ч. 2 ст. 8) [24, с. 42].
В УК Республики Узбекистан также указано, что «преступление, окончание которого статья настоящего Кодекса определяет моментом выполнения общественно опасного деяния признается умышленным, если лицо, его со-
ТРИБУНЯ МОЛОДОГО УЧЕНОГО
вершившее, сознавало общественно опасный характер деяния и желало его совершения. Преступление, окончание которого статья настоящего Кодекса определяет моментом наступления общественно опасных последствий, может быть совершено с прямым или косвенным умыслом» (ст. 21) [21, с. 173].
Анализ уголовного законодательства стран континентальной системы права позволяет выделить еще одну особенность законодательного регламентирования оконченного преступления. Так, например, УК Грузии определяет момент окончания длящихся и продолжаемых преступлений. В соответствии со статьей 13 Кодекса «Длящимся является преступление, предусмотренное одной из статей или частей статей настоящего Кодекса, совершение которого начинается действием или бездействием и которое затем осуществляется непрерывно. Длящееся преступление является оконченным с момента прекращения деяния» [23, с. 92]. Вряд ли можно признать правильным тот факт, что весь временной промежуток, в течение которого лицо, например, уклоняется от исполнения возложенных на него обязанностей, следует признавать в качестве реализации преступного умысла и отрицать наличие оконченного преступления.
Под продолжаемым преступлением уголовный закон Грузии понимает преступление, «включающее два или более деяний, совершенных с единой целью и общим умыслом. Продолжаемое преступление является оконченным с момента совершения последнего деяния» [23, с. 92].
В УК Голландии указывается, что считается продолжаемой преступной деятельностью: «Если несколько действий связаны таким образом, что их можно считать одной продолжаемой деятельностью, независимо от того, является ли каждое само по себе преступлением или проступком, должна применяться только одна норма. Если они различаются по строгости, должна применяться норма, содержащая самое строгое основное наказание» (ст. 56) [7, с. 182]. Однако данная норма определяет только виды продолжаемых преступлений, оставляя без внимания их сущностные характеристики.
В заключение отметим, что уголовным законодательством европейских стран регулируются вопросы о месте и времени совершения преступления. Так, в УК Швеции говорится, что «преступление считается совершенным там, где учиняется преступное деяние, а также там, где преступление было окончено, или, в случае покушения, где задуманное преступление должно было быть окончено» (ст. 4) [12, с. 30].
Очевидно, что закон выделяет три возможных варианта места совершения преступления. Понятие «учинение», видимо, предполагает совершение действий, образующих приготовление к преступлению. Второй вариант — это момент юридического окончания преступления, определяющийся его законодательной конструкцией (если лицо направило посылку с бомбой из Эстонии в Россию, то местом совершения преступления будет территория России). В качестве третьего варианта выступают случаи, когда действия лица, выразившиеся в начале совершения преступления, не доведены до конца только благодаря случайным обстоятельствам (в примере с посылкой местом совершения преступления также будет территория России). Законодатель не закрепил норму о времени совершения преступления, поскольку этот вопрос удачно решается нормой о месте совершения преступления.
В УК Дании указывается, что наказуемость деяния определяется «законом, действовавшим во время совершения деяния» (ч. 2 § 4) [13, с. 16]. Получается, что временем совершения преступления признается время совершения оконченного деяния, также предполагающего особенности законодательной обрисовки в статьях Кодекса. Видимо, считая такое указание явно не достаточным, закон далее уточняет, что «если наказуемость деяния зависит от наступившего или предполагаемого последствия... деяние должно считаться совершенным в том месте, где указанное последствие наступило или его наступление предполагалось» (§ 9) [13, с. 20].
Анализ института оконченного преступления по уголовному законодательству стран континентальной системы уголовного права позволяет сделать следующие выводы.
Оконченное преступление как институт уголовного права известен уголовному законодательству зарубежных стран и, несмотря на то, что во многих уголовных кодексах он просто не упоминается, правила, позволяющие определить момент окончания преступления, выводятся из толкования норм, регулирующих другие вопросы уголовного права.
Абсолютное большинство кодексов определяют оконченное преступление через понятие «состав преступления», содержащий все признаки преступления, что вряд ли следует признать удачным решением. Состав преступления всегда в качестве необходимого признака преступления указывает на наступление преступных последствий. Оконченное же престу-
пление — это всего лишь результат отражения тех или иных признаков состава преступления в диспозиции статьи Особенной части УК РФ, поэтому момент окончания преступления ничего общего с составом преступления не имеет. Отсутствует в нормах-дефинициях оконченного преступления и указание на виды законодательной конструкции таких преступлений (так называемые материальные и формальные составы преступлений).
Уголовные законы некоторых стран, указывая на качественную определенность оконченного преступления в законе, называют его стадией_совершения преступления, что также нельзя признать правильным. Оконченное преступление, так же как и неоконченное, является самостоятельным уголовно наказуемым деянием, которое не допустимо смешивать со стадиями (этапами) совершения преступления как определенными ступенями в развитии преступной деятельности. Законодатели этих же стран неоправданно смешивают данные понятия.
Положительным моментом отдельных уголовных кодексов является регламентация умышленной формы вины по отношению к разновидностям законодательной конструкции момента окончания преступления. Причем здесь обнаруживается явное противоречие. В нормах о вине момент окончания преступления подается как прием законодательной техники, а в нор-мообразующем понятии — как разновидность состава преступления (например, УК Республики Узбекистан).
Наконец, большое значение имеют содержащиеся в некоторых кодексах нормы о времени и (или) месте совершения преступления, конструкция которых приспособлена к видам оконченного преступления. Важную роль выполняют закрепленные в законе понятия продолжаемого и длящегося преступления, отсутствие которых приводит к серьезным ошибкам при определении момента окончания сложных единичных преступлений.
Примечания
1. Матузов Н.И., Малько А.В. Теория государства и права: учебник. М., 2001.
2. Жданов Ю.Н., Лаговская Е.С. Европейское уголовное право. Перспективы развития. М., 2001.
3. Курс уголовного права. Общая часть: Учение о преступлении: учебник для вузов / под ред. Н.Ф. Кузнецовой и И.М. Тяжковой. М., 2002. Т. 1.
4. Российское уголовное право. Общая часть: учебник / под ред. В.Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М., 1997.
5. Наумов А.В. Сближение правовых систем как итог развития уголовного права ХХ в. и его перспектива в ХХ1 в. // Государство и право. 1998. № 6.
6. Флетчер Дж., Наумов А.В. Основные концепции современного уголовного права. М., 1998.
7. Уголовный кодекс Голландии. СПб., 2015.
8. Современное зарубежное уголовное право / под ред. и с предисл. А. А. Пионтковского. М., 1958. Т. 2.
9. Уголовный кодекс Испании. М., 2014.
10. Уголовный кодекс ФРГ. СПб., 2012.
11. Уголовный кодекс Республики Болгария. М., 2010.
12. Уголовный кодекс Швеции. СПб., 2011.
13. Уголовный кодекс Дании. СПб., 2013.
14. Хрунхаюзен М. Некоторые основы и главные принципы Нидерландского уголовного кодекса // Уголовный кодекс Голландии / науч. ред. Б.В. Вол-женкин; пер. с англ. И.В. Мироновой. 2-е изд. СПб., 2001.
15. Малиновский А.А. Уголовное право зарубежных государств. М., 1998.
16. Уголовное право зарубежных государств. Общая часть: учебное пособие / под ред. и с предисл. И.Д. Козочкина. М., 2003.
17. Кузнецова Н.Ф. Вопросы общей части уголовного права ГДР / под общ. ред. В.Д. Меньшагина. М., 1957.
18. Уголовный закон Латвийской республики / адапт. пер. с лат.; науч. ред. и вступ. ст. А.И. Лукашо-ва и Э.А. Саркисовой. Минск, 1999.
19. Уголовный кодекс Республики Казахстан. Ал-маты, 2015.
20. Уголовный кодекс Украины. Харьков, 2014.
21. Уголовный кодекс Республики Узбекистан. Ташкент, 2015.
22. Уголовный кодекс Республики Беларусь. Минск, 2013.
23. Уголовный кодекс Грузии. СПб., 2012.
24. Уголовный кодекс Эстонской республики / науч. ред. и перевод с эстонского В. В. Запевалова; вступ. статья Н.И. Мацнева. СПб., 2001.
Notes
1. Matuzov N.I., Malko A.V. Theory of state and law: textbook. Moscow, 2001.
2. Zhdanov Yu. N., Lagowskaya E.C. European criminal law. Prospects. Moscow, 2001.
3. The course of criminal law. General part: the doctrine about a crime. textbook for universities / ed. N.F. Kuznetsova and I.M. Tyazhkovaya. Moscow, 2002. Vol. 1.
4. Russian criminal law. General part: textbook / ed. V.N. Kudryavtsev, A.V. Naumov. Moscow, 1997.
5. Naumov A.V. Convergence of legal systems as a result of the development of criminal law of the twentieth century and its future in the twenty-first century // State and law. 1998. № 6.
6. Fletcher J., Naumov A. V. The basic concepts of modern criminal law. Moscow, 1998.
7. The Criminal code of the Netherlands. St. Petersburg, 2015.
8. Contemporary foreign criminal law / ed. and foreword by A.A. Piontkovsky. Moscow, 1958. Vol. 2.
9. Penal code of Spain. Moscow, 2014.
10. The Criminal code of Germany. St. Petersburg, 2012.
11. The Criminal code of the Republic of Bulgaria. Moscow, 2010.
12. The Swedish penal code. St. Petersburg, 2011.
13. The Criminal code of Denmark. St. Petersburg, 2013.
14. Hronhausen M. Some basics and main principles of the Dutch criminal code / Penal code of the Netherlands / ed. B.V. Volzhenkin, transl. from English. I.V. Mironova. 2 ed. St. Petersburg, 2001.
15. Malinovsky A.A. Penal law of foreign countries. Moscow, 1998.
16. Criminal law of foreign states. General part: textbook / ed. and foreword by I.D. Kozochkina. Moscow, 2003.
17. Kuznetsova N.F. Questions of the General part of criminal law of the GDR / ed. V.D. Menshagin. Moscow, 1957.
18. The criminal law of the Republic of Latvia / transl., ed. and foreword by A.I. Lukashova and the E.A. Sarkisova. Minsk, 1999.
19. The Criminal code of the Republic of Kazakhstan. Almaty, 2015.
20. The Criminal code of Ukraine. Kharkiv, 2014.
21. The Criminal code of the Republic of Uzbekistan. Tashkent, 2015.
22. The Criminal code of the Republic of Belarus. Minsk, 2013.
23. The Criminal code of Georgia. St. Petersburg, 2012.
24. The Criminal code of the Republic of Estonia / ed. and transl. V.V. Zapevalov; introd. article by N.I. Maz-neva. St. Petersburg, 2001.
