CC BY
183
ОСОБЕННОСТИ ОБОЗНАЧЕНИЯ СТРАХА В РУССКИХ И ЛАКСКИХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦАХ
®2011 Рамазанова У.К.
Дагестанский государственный педагогический университет
В статье в лингвистическом и лингвокультурологическом аспектах рассматриваются фразеологические единицы русского и лакского языков, формирующие концепт «страх». Несмотря на то, что в основе исследуемого концепта находится универсальное понятие эмоции страха, языковые средства репрезентации данного концепта, оценочные и образные компоненты, выделяемые в составе значений фразеологических единиц, в сопоставляемых языках имеют общие и специфические особенности.
The author of the article considers Russian and Lak phraseological units, forming the “feafconcept in the linguistic and linguoculturological aspects. In spite of the fact that there is a universal concept of the emotion of the fear inherently in the researched concept, the linguistic means of the representation of the given concept, the estimative and figurative components, allocated as a part of the phraseological units notions, have the general and specific features in the compared languages.
Ключевые слова: концепт, лингвокультурология, страх, фразеологизм,
типология, русский язык, лакский язык.
Keywords: concept, linguistic culturology, fear, phraseological unit, typology, Russian, the Lak language.
В связи с изучением лингвистики в последнее время в рамках антропоцентрической парадигмы,
большое внимание уделяется разработке проблем, связанных с лингвокультурологическим способом изучения языка. Актуальность подобного концептуального анализа языковых единиц состоит в том, что такой анализ позволяет рассмотреть особенности эмоциональной жизни человека в сфере культурного мира [9. С. 39-51].
Страх относится к общечеловеческим эмоциональным состояниям,
возникающим в определенных, опасных для человека ситуациях, поэтому находит отражение в различных средствах языков мира, в том числе фразеологических.
Вместе с тем модели поведения человека в таких ситуациях и их отражение в языке не всегда совпадают
[5. С. 280], поэтому образы страха в различных языках могут быть национально-специфическими и
имеющими этнокультурный характер.
Говоря о ценностях и моделях поведения человека в ситуации страха, И. Ф. Рогозина приводит психофизическое определение страха, возникающего в обычных условиях: «В соответствии с психофизическим определением, страх есть эмоция, состоящая в резком и неприятном нарушении психического равновесия, возникающем под воздействием какого-либо стрессового фактора, несущего в себе опасность того или иного рода» [5. С. 281].
В связи с дезориентацией в таких ситуациях страха или испуга сердечнососудистой системы, отмечает И. Ф. Рогозина [5. С. 281], у человека возникает душевный дисбаланс, который вызывает у него определенную
физиологическую или физическую ответную реакцию (изменение цвета лица, дрожь, «оледенение», бегство и т.д.). Такое поведение человека носители разных языков, оказывается, оценивают по-разному, и, естественно, результат эмоционального осмысления ситуации страха носителями разных языков по-разному отражается во фразеологических, лексических и синтаксических единицах.
Фразеологические единицы,
обозначающие страх, могут быть рассмотрены в качестве языковых жестов (знаков), при помощи которых выражается поведение человека в создавшейся неприятной и опасной для него ситуации.
Прежде всего, следует отметить, что и в русских, и в лакских фразеологических единицах,
обозначающих страх, одним из смыслообразующих компонентов
является лексема сердце. С участием данного слова-концепта формируются соответствующие фразеологические образы, имеющие разную
лингвокультурную основу и
выражающие различные национальнокультурные коннотации.
В русском языковом сознании в крайне опасной для человека ситуации его поведение оценивается различными фразеологическими единицами. Как и в ряде других языков, в русском сердце обозначается как способное покинуть свое привычное место (ср. в англ. to bring somebody’s heart into his mouth «перепугать до смерти; душа в пятки ушла; кровь застыла в жилах» (букв. «выводить/приводить сердце в рот»), to have one’s heart in one’s mouth «сильно испугаться, растеряться, быть напуганным» (букв. «иметь сердце во рту») и др.) [6. С. 41].
Говоря об образе такого «ухода сердца со своего места» (вверх или вниз), М. Д. Самедов отмечает, что грамматические (глагольные) средства выражения этой ситуации и фразеологические образы специфичны для каждого языка: при этом
обозначается ситуация «движения
(выскакивания) сердца вверх или вниз» [6. С. 41-42].
Аналогичный языковой
(фразеологический) образ как
обозначение реакции человека в ситуации страха имеет место и в русском языке: ср. сердце падает или сердце оборвалось «о неожиданно возникшем чувстве испуга, тревоги, отчаяния, страха», душа (сердце) в пятки уходит (ушла, ушло), душа в пятках «кто-либо испытывает сильный страх»: И что еще удивительнее: я чувствую вдруг, что робею, так робею ... просто душа уходит в пятки (И. Тургенев).
Имеет место более прозрачный в плане обозначения в русской языковой картине мира «покидания сердцем привычного места» фразеологический образ душа (сердце) не на месте «кто-либо испытывает сильное волнение и страх, беспокоясь о близких или от предчувствия возможных неприятностей» [1. С. 199]. Данный образ
свидетельствует о том, что в русском языковом сознании и душа, и сердце как места локализации эмоциональных состояний человека представляются как материализованные объекты, которые могут перемещаться или подвергаться различным физическим изменениям (ср. фразеологические единицы сердце разрывается, сердце/душа
перевертывается, сердце сжимается как номинации чувства страдания, жалости, страха, тревоги).
Компонент на месте, как считает С. В. Кабакова, во фразеологической единице душа (сердце) не на месте «соотносится с пространственным кодом культуры и выступает в качестве единицы порядка, поскольку в мифологическом мировосприятии «отсутствие» души в привычном для него месте означает нарушение порядка вещей и является знаком чего-либо плохого для человека» [1. С. 199].
Приведенные выше фразеологические единицы «душа в пятки ушла» и «сердце в пятки ушло (уходит)» обозначают ощущение сильного страха, испуга. Такое же значение переживания сильного страха выражает и фразеологизм душа в
пятках, возникший, следует полагать, в результате редукции фразеологической единицы «душа в пятки ушла» (как результат метафорически
переосмысленного действия уйти, покинуть место нахождения).
Фразеологические единицы сердце падает/упало и сердце
оборвалось/обрывается, обозначающие также чувство испуга, страха, отчаяния, построены на той же образной основе «ухода сердца со своего привычного места». Исследователи считают, что в основе этого образа лежит мифологическое представление о возможности сердца (души)
перемещаться в теле. Отсутствие сердца в положенном (привычном) месте (в груди) и его перемещение на периферию человеческого тела, по мнению С. В. Кабаковой, означает нарушение нормального положения вещей, угрожающее жизни человека [1. С. 632].
В мифологии происходит как бы отождествление смертельно опасного страха и смерти, отсюда и фразеологизмы типа испугаться до смерти, смертельный страх со смысловым компонентом «очень». Такие образы имеют место и в некоторых дагестанских языках: ср. в арч.
кьинч1ат1ими к1ис «умереть от страха», кьинч1арми к1вахъи «кто-либо ведет себя как трус» (букв. «от страха умрет»), в ав. х1инкъуца хвезе «от страха умереть», в дарг. кьаркъайзирад жан ардухиб «кто-либо сильно испугался» (букв. «из тела душу вынули», ср. также фразеологизм урк1и агарси «трусливый - букв. «сердце не имеющий», где образ отсутствия сердца, полного его выхода из тела человека ассоциируется со страхом, с трусостью). В таких случаях сердце отождествляется с самим человеком, для которого в ситуации сильного страха линией поведения является бегство, а образ отсутствия сердца также может быть рассмотрен как «бегство» сердца из груди человека, в которой в сознании носителей языка определено привычное его место.
Компонент сердце принимает участие и формировании фразеологического образа страха, испуга и в лакском языке.
Однако, в отличие от русского языка, здесь, как и в других дагестанских языках, слово-концепт душа используется в редких случаях и не всегда замещает лексему сердце. Обычно в лакском языке слово сердце при обозначении страха сочетается с глагольными лексемами. Причиной такой синтагматики слова сердце является то, что соответствующие фразеологические единицы обозначают реакции людей на ситуации, связанные с опасностью.
Ситуации страха могут быть связаны с субъектом данного состояния или это может быть каузируемая ситуация («сделать так, чтобы...»): дак1 хъячин «испугаться» (букв. сердце треснуться»), дак1 хъячин дан «напугать сильно, напустить страх» (букв. «сердце
треснуть сделать»). Образ отсутствия сердца в разных языках может быть связан с ситуацией сильного страха (=сердце полностью вышло из привычного места локализации), а в лакском языке обозначается деформация сердца (хъячин «треснуться») сильной степени (=сердце растрескалось, разрушилось).
Как в русском, так и в лакском языках в составе фразеологических единиц, обозначающих страх, сильный испуг, могут быть использованы названия и других частей человеческого тела. При этом образы сильного страха связаны в лакском языке с изменением цвета лица (внешние проявления чувства страха) или определенные состояния «застывания» человека, потери способности говорить от чрезмерного волнения (обозначается
физиологическая реакция человека на опасность, вызванную создавшейся ситуацией): к1яла муч1айн дурккусса сипат «лицо, превратившееся в бязь» (=побледневшее от страха), маз хъама битан «забыть язык, лишиться дара речи (от испуга, волнения, сильного расстройства и т.д.), маз бавх1уну лич1ан «лишиться дара речи, остаться, не смея ничего говорить» (Слово маз употребляется в значениях: 1) «язык (орган человека) и 2) язык (средство общения).
Как и в лакском языке, в русском в составе фразеологических единиц со значением страха употребляются, помимо слова сердце, названия других частей человеческого тела, имеющих отношение в физиологическому или физическому состояния лица, испытывающего чувство страха (лицо, спина, кожа, голова, волосы, зубы, поджилки): мурашки бегают по
спине//мурашки ползают по спине, поджилки трясутся (о состоянии сильного страха, испуга), мороз по коже пробегает, мороз по спине дерет (продирает, пробегает, идет), волосы шевелятся на голове, волосы встают (становятся, поднимаются) дыбом, зуб на зуб не попадает (от страха), ни кровинки в лице нет «очень сильно побледнеть от страха» и др.
Показателем страха в отдельных русских фразеологических образах является дрожь (поджилки трясутся, как осиновый лист (дрожать), зуб на зуб не попадает (от страха), сердце дрожит и др. Ср.: Кровь людская не водица. - Но у него одна беда - на коне ездить не умеет. Как садится в седло - поджилки трясутся. Подучите его, чтобы в бою с коня не свалился (К. Седых. Отчий край).
Примечательно то, что названия частей тела в русском языке употребляются в сочетании с глаголами со значением движения (перемещения): мурашки (бегают, забегали, побежали), по спине (по телу, по коже) мурашки (ползают), мороз по коже (пробегает), мороз по спине (идет), мороз по коже (продирает/дерет) и т.д. В целом, как показывают примеры, в такого типа фразеологизмах в русском языке употребляются глаголы движения (входящие в более широкое семантическое поле), составной частью которых являются глаголы перемещения: волосы становятся <встают>
дыбомПволосы поднимаются дыбом и т.д.: И пошли разговоры один страшнее другого, вспоминались такие истории, что буквально мороз подирал по коже (А. Н. Толстой).
В русском языке реакцией на страх служит не только дрожь, изменение цвета лица (ср. позеленеть от страха,
ни кровинки в лице нет «очень сильно побледнеть от страха»»), но и ощущение чувства «оледенения», холода, «застывания»: холодеть от страха, застыть от страха, замереть от страха (ср. выражение умереть от страха), сердце замирает, кровь стынет (застывает, леденеет, холодеет) в жилах и др.
В отдельных дагестанских языках с образом страха связаны образы крови и души: ср. в арч. фразеологизм билихъ рух1 эххуту «кто-либо сильно испугался, испытал сильный страх» (букв. «в крови души не осталось» [от страха]), который соотносится с религиозно-телесным кодом культуры (душа в наивной картине мира воспринимается как нечто подвластное Всевышнему, а сердце доступно и простому человеку).
Образ крови используется и в русских фразеологических единицах: ср. кровь стынет (забывает, леденеет, холодеет) в жилах: Кровь стынет в жилах от одного воспоминания, как загонялись в ямы раздетые и избиваемые дубинками полицейских безоружные жители села (А. Козлов. В чужом мундире).
Факт использования образа крови в семантической структуре
фразеологических единиц нельзя считать случайным. Дело в том, что образ крови, как отмечается в литературе, восходит к древнейшим мифологическим формам осознания мира, в которых частям человеческого тела в дополнение к их природно-физиологическим свойствам приписываются функционально
значимые для культуры смыслы. Издревле кровь символизировала жизненные силы человека [1. С. 338]. В этом смысле показателен приведенный выше арчинский фразеологический образ «в крови души не осталось», где местом локализации души обозначается кровь, без которой нет жизни человека (равно как и без души).
Фразеологические образы, связанные с кровью и душой, в русском языке (ср. кровь стынет в жилах, душа замирает) близки к образу смерти, прекращения действия жизненных сил человека. В лакском языке образ крови представлен
в несколько иных фразеологических образах, хотя в более широком семантическом пространстве эти образы могут быть включены в концепт страха, так как в данных образах (см. далее примеры) содержится, как нам представляется, элемент каузации страха: оь зия бан «портить кровь», оь щаращи бан «возмутить» (букв. «кровь вскипятить»): Танал ттул оь щаращи бунни «Он разозлил меня» - букв. «Он мою кровь вскипятил» [7. С. 325].
Интересно отметить, что ни в русском, ни в лакском языках не имеет места как выражение страха плач: такая
эмоциональная реакция не
актуализируется средствами
фразеологии. В фольклоре некоторых народов, как отмечают исследователи, встречается образ плача как реакция на чувство сильного страха. Так, О. А. Казакевич отмечает, что в фольклорных текстах северных селькупов, язык которых является представителем южной подгруппы самодийских языков), плач используется как выражение страха только для тех персонажей, которые не в состоянии самостоятельно выйти из затруднительного положения, например, для подростков и молоденьких девиц [2. С. 277].
В русской языковой картине мира при обозначении чувства страха
используется образ огня (обычно это компаративные фразеологические
единицы): как огня (бояться) «очень сильно, панически бояться», пуще огня (бояться): Меня боялась Матрена
Тимофеевна пуще огня (П. Проскурин. Судьба).
В некоторых дагестанских языках образ огня используется, напротив, для выражения чувства смелости, отсутствия страха лица мужского пола (=даже огня не боится): ср. в лак. царавун увту пякь къаувчинсса «такой, который и в огне не взорвется», в арч. цЬрехъак танкбохъи «кто-либо бесстрашен, смел» (букв. «в огонь прыгнет»),
цЬрехъаЫ вехъи! «из огня выйдет (живым), ничего не боится», в ав. цадаве канцШла «ничего не боится, не имеет чувства страха» (букв. «в огонь прыгнет») и др.
В русском языке имеет место национально-культурный фразеологический образ как черт ладана «сильно бояться» (ср.
Меньшевики боятся власти как черт ладана. Не все пойдут, чтобы поддержать буржуазное правительство (В. Прокофьев. А в России уже весна). В данном фразеологическим образе компонент черт соотносится с древними мифологическими представлениями носителей языка, с религиозноантропоморфным кодом культуры:
фразеологический образ основан на антропоморфной метафоре, которая приписывает демоническому существу черты человека. По коннотации характеризуемый фразеологический образ выступает в качестве своеобразного эталона высокой
экспрессивности. В этом случае русская языковая единица черт играет роль культурного стереотипа, который
коррелирует с наивной картиной мира. Компонент ладан «ароматическая смола, употребляемая для курения при богослужении» соотносится с христианским религиозным кодом культуры, что способствует
формированию национально-культурной специфики характеризуемого русского фразеологического образа.
В лакском и других дагестанских языках образ черта используется в других по содержанию фразеологических образах, связанных с состоянием бесноватости, одержимости: ср. жин
чарах буккан «быть бесноватым» (букв. «бес идет мимо»), жиндалул оьрчал ччаннай ччан бизан «обезуметь, стать бесноватым» (букв. «наступить ногой на ногу ребенку беса»), жин бувхсса инсан «бесноватый человек; человек, в которого вселился бес»; ср. в арч. шийтуммулчай сас «стать бесноватым, безумным» (букв. «черта держат»), в дарг. жиндри дархси «о крайне нервном человеке» (букв. «с джинами общающийся»). Впрочем, аналогичные образы имеют место и в русском языке: ср. бесовское
наваждение, бес вселился и др. И в русской, и в лакской языковых картинах мира характеризуемый символ беса
(черта) связан с отрицательной коннотацией, а фразеологизмы с этим компонентом в обоих языках соотносятся с религиозно-антропоморфным кодом культуры. С другой же стороны, приведенные примеры свидетельствуют о том, что для каждого из сопоставляемых языков (а значит, и для каждой культуры) характерно выражение национально-специфических коннотаций.
В. А. Маслова отмечает, что у язычников-спавян ноги считались принадлежностью демонов, поэтому «почти все русские и белорусские фразеологизмы с компонентом «нога» имеют негативную окраску» [3. С. 136]. Один из таких фразеологизмов брать ноги в руки «быстро, сильно убегать» совершенно очевидно связан с характеризуемым концептом «страх». В этом плане знаменателен приведенный выше лакский фразеологический образ жиндалул оьрч1ал ччаннай ччан бизан «обезуметь, стать бесноватым» (букв. «наступить ногой на ногу ребенку беса»),
где также представлен компонент «нога» (черта/беса). Религиозно-
мифологический образ хромоногого черта (у восточных славян) и образ черта с кривыми ногами (у дагестанских народов) в данном случае определенным образом пересекаются как
микрофрагменты наивной картины мира. Образ черта в текстах дагестанского фольклора представлен не только как связный со злом, вредностью, с его отрицательными поступками, но и негативный по своему внешнему облику, который наводит на людей страх. В его внешнем облике ноги играют не последнюю роль в формировании в целом негативного образа черта, от которого следует ждать опасности. Встреча с ними, согласно наивной картине мира, также опасна, что нашло отражение в приведенном выше фразеологическом образе лакского языка и в других фразеологических образах дагестанских языков, которые могут стать предметом специального исследования.
Примечания
1. Большой фразеологический словарь русского языка /под ред. В. Н. Телия. М., 2006. 2. Казакевич О. Я. Между гневом и страхом (человек и его эмоции в фольклоре северных селькупов) // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999. 3. Маслова В. А. Лингвокулыурология. М., 2004. 4. Рамазанова М. Р. Лакско-русский фразеологический словарь. Махачкала, 2005. 5. Рогозина И. Ф. Страх и бесстрашие: ценности и модели поведения (на материале русских и французских сказок) // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999. 6. Самедов Д. С. Фразеологические единицы, обозначающие эмоциональные и интеллектуальные состояния человека, в арчинском и английском языках. Махачкала, 2008. 7. Хайдаков С. М. Лакско-русский словарь. М., 1962. 8. Шанский Н. М., Быстрова Е. А., Зимин В. И. Фразеологические обороты русского языка. М., 1988. 9. Яковенко Е. Б. Сердце, душа, дух в английской и немецкой языковых картинах мира (опыт реконструкции концептов) //Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. М., 1999.
Статья поступила в редакцию 31.03.2011 г.
