CC BY
30
© 2008 г.
И.Е. Дунюшкин
ОСОБЕННОСТИ ОБЕСПЕЧЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ РОССИИ НА СЕВЕРО-ВОСТОЧНОМ КАВКАЗЕ В УСЛОВИЯХ ОБОСТРЕНИЯ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРОТИВОРЕЧИЙ (1905—1917 гг.): Историография вопроса
Социально-экономическая обстановка в Российской империи с начала ХХ века вплоть до её крушения и в течение весны-осени 1917 года характеризовалась чередующимися периодами резкого обострения и медленного, кратковременного успокоения существовавших национальных и социальных конфликтов и противоречий. Все конфликтовавшие стороны стремились в качестве идейно-пропагандистской опоры использовать весьма немногочисленную прослойку интеллигенции «гуманитарного» профиля — учёных, публицистов, краеведов, если таковые были выходцами из соответствующих социальных групп и разделяли цели и лозунги, свойственные конкретным этносам, субэтносам, слоям населения и органам государственной власти на Северо-Восточном Кавказе.
Из всей массы исследователей досоветского периода, в своих работах затрагивавших те или иные аспекты обеспечения национальной безопасности в регионе, можно условно выделить три группы.
К первой группе относились убеждённые апологеты абсолютной имперской власти в регионе, которые обозначились более в публицистике, нежели в научной среде, но основным объектом своих исследований избирали наиболее старожильческую и сплочённую часть русского населения Северо-Восточного Кавказа — терское казачество.
Целый ряд работ, посвященных истории терского казачества, был опубликован до 1917 г. Это труды И.В. Бентковского, Е.Н. Максимова, В.А. Потто, Г.А. Ткачева, М.А. Караулова, Ф.С. Гребенца и некоторых других авторов1. В большинстве этих работ история «войскового сословия» на Тереке представлена в идеализированном и верноподданническом по отношению к императорской власти виде. Наиболее показательна в этом отношении монография И.В. Попко «Два века терского казачества», но в указанной работе очень подробно рассмотрены и многие социокультурные аспекты жизни терцев.
Ко второй группе можно отнести сравнительно молодых исследователей, которые анализировали в основном имеющиеся противоречия, стремились понять их первопричины. Они более критично и всесторонне рассматривали проблематику как внутрисословной жизни терцев, так и их отношения с соседними горскими и степными народами края. Данный подход был наиболее характерен для М.А. Караулова и особенно для Г.А. Ткачева. Среди русской интеллигенции края проблематикой межнациональных отношений живее всех интересовались представители казачества. Именно среди них, в свою очередь, выделялся активностью бывший житель ст. Прохладной2 Г.А. Ткачев. Являясь весьма образованным человеком, он выступал за выкуп или даже изъятие у ка-
зачьей знати частновладельческих земель в пользу рядовых казаков, чем неизменно раздражал верхи Терского казачьего войска (Ткв). В отношениях с горцами Ткачев не был безоглядным ревнителем «казачьей старины». Он подчеркивал пользу от народно-примирительных судов казаков и чеченцев, закрытых
-3
администрацией , а также предлагал, среди прочего, «освежение» аульных мулл через духовную семинарию, которую предполагалось учредить во Владикавказе или Грозном4. Ткачева беспокоило «благословение» некоторыми муллами абреков на их преступления.
Ткачев отмечал: «Во время грабежа во Владикавказе был в шайке абреков мулла, в районе ст. Щедринской в лесу, в перестрелке, был убит мулла; в отступающей от Кизляра шайке Зелимхана был, читал молитву, мулла...»5 По мысли Ткачева, «семинария» должна была предотвратить появление подобных бандитских «пастырей». Для вайнахов Ткачев предлагал властям не делать упор на репрессивных мерах, а создавать школы, ввести всеобщую воинскую повинность для молодежи в Киевском, Одесском и Кавказском округах, подходящих горцам по климатическим условиям и объединить чеченцев и ингушей в единый округ6. Было бы явной тенденциозностью причислять Г.А. Ткачева к деятелям, стремившимся к уничтожению или силовому покорению чеченцев и ингушей; наоборот, этот «левый» казачий интеллигент желал мирного сожительства всех народов Терской области.
Депутат IV Государственной думы от Ткв М.А.Караулов также принципиально выступал за укрепление отношений казачества с горцами, пусть даже изначально на уровне руководства и влиятельных лиц. Как и Ткачев, Караулов подчеркивал, что часть терских казаков, а именно гребенцы, в ряде случаев произошли от тех же чеченцев, что могло бы служить почвой для сближения и дружелюбия соседей. Караулов писал в «Терских ведомостях»: «До сих пор более чем полумиллионная масса горского населения не имеет ни одной лечебницы... население коснеет на самых первобытных степенях культуры. Школ почти нет, и население почти поголовно неграмотно, за исключением осетин»'. Караулов предлагал: ввести земство в Терской обл.; соединить чеченские земли воедино — Грозненский и Веденский округа; вопрос собственно войскового и станичного хозяйства и быта передать органам войскового казачьего самоуправления8.
Таким образом, представители «либерально-демократического» течения в казачьей интеллигенции на деле выступали за укрепление добрых межнациональных отношений в Терской обл. и гармоничное развитие края с усилением местного самоуправления, не противоречившего общероссийским законам. Напротив, «правые» казачьи интеллигенты (прежде всего Сомов и Вертепов) при полной поддержке войскового начальства держали, по сути, курс на дальнейшее разрастание межнациональных противоречий.
После революции 1905—1907 гг. эти авторы вступили в оживленную публицистическую полемику с представлявшими позиции горской интеллигенции А.А. Гассиевым и А. Цаликовым9. Важно подчеркнуть, что при всех разногласиях между самими исследователями, представлявшими северо-кавказские горские народы, этих авторов объединяли претензии к российской власти по земельному вопросу, а главным объектом обвинения являлось терское казачество. Именно представители малочисленной горской интеллигенции составили
третью группу исследователей проблематики национальной безопасности и — более того — существования российской государственности на Кавказе в целом.
Следует отметить, что в дореволюционный период горские народы почти не имели своей интеллигенции (за исключением осетин), поэтому в то время подавляющее большинство работ по истории края принадлежало русским специалистам. Большинство из них являлись государственниками, и их работы в целом носили патриотический характер. При этом подавляющее большинство осетинских исследователей (за исключением А. Цаликова), несмотря на все свои разногласия с руководством органов местной власти России, также стратегически поддерживали курс на ее сохранение и укрепление.
Историко-этнографические работы А. Ардасенова и Ш.Б. Саракаева10 дают, в дополнение к вышеуказанной позиции, достаточно деидеологизированное представление о некоторых элементах социальной организации горских обществ, особенностях менталитета различных народов, в том числе их поведение по отношению к соседям иных национальностей. В то же время в дореволюционных работах практически всех авторов, представлявших северо-кавказские народы, отсутствуют четкие и действенные рекомендации по разрешению злободневного земельного вопроса в крае. Сходная непоследовательность была характерна и для работ «казачьих» историков и публицистов. Это было связано с очевидной неготовностью исследователей посягнуть на частновладельческие земли собственной «знати» — горских и казачьих верхов.
Ярким представителем горской интеллигенции начала века явился упомянутый ранее осетинский журналист, социал-демократ (меньшевик) А. Цаликов. Он занимал особую позицию в социал-демократическом движении, проповедуя классовый мир среди горцев с позиций осетина-мусульманина и националиста. Цаликов писал, что «не следует обострять взаимоотношения между помещиками и крестьянами, так как местные помещики отличаются от русских и обострение отношений не дает ничего хорошего, кроме взаимного уничтожения, а в Осетии эта борьба еще превратится в религиозную войну ввиду того, что все помещики здесь исповедуют магометанство, в то время как большинство осетин — христиане»11.
В своей социал-демократической деятельности накануне V съезда РСДРП в 1907 г. Цаликов выступал за созыв «рабочего съезда» и создание «широкой классово-политической организации пролетариата».
Во Владикавказе, где активно агитировал за созыв рабочего съезда Цаликов, полиция обнаружила соответствующие брошюры «Всероссийский рабочий съезд». В.И.Ульянов (Ленин) резко осудил «Ахмета Ц. и К»12. Именно благодаря деятельности А. Цаликова Терско-Дагестанский союз РСДРП (где тот был во время революции самой влиятельной фигурой, участвуя во многих антиправительственных митингах) стоял на меньшевистских позициях.
На Северном Кавказе в целом национальное движение, в зависимости от степени дифференциации классов, принимало разнообразные формы, но горская интеллигенция в основном разделилась на два потока.
Буржуазно-монархическое движение, главной опорой которого являлись князья и остальное офицерство, вышедшее из феодального сословия, и даже
часть духовенства (прежде всего представлявшего православие, укоренившееся среди большинства осетин). Все более важную роль в этом течении играло чиновничество, зачастую формировавшееся в крае из местной знати. Это было характерно прежде всего для Осетии и Кабарды. Усиливала свое влияние в данном течении и молодая горская буржуазия. В сохранении монархии (даже конституционной) все эти силы видели гарантию своего благополучия. Панисламитстское и пантюркистское течение включало в себя немалую часть феодалов и мусульманского духовенства, националистически настроенную интеллигенцию, представлявшую мусульманские народы края. Иногда в этом движении принимала участие и национальная буржуазия, недовольная тем, что конкуренты из русских господствуют в экономике области и желавшая под флагом ислама потеснить их с «господствующих высот».
Будучи в массе своей православными христианами, осетины имели большее доверие администрации, нежели их соседи. Поэтому молодежь этого народа имела несравнимо лучшие возможности для получения современного российского образования как на родине, так и в вузах центра страны. В результате этого явления в начале ХХ в. небольшой осетинский народ имел самую многочисленную интеллигенцию по сравнению с другими горскими народами области. Очень многие осетины являлись армейскими офицерами, но немалая часть образованной молодежи применяла полученные знания по гражданской части.
Естественно, что подавляющее большинство осетинской интеллигенции стояло на позициях сохранения и укрепления российского государства, с которым этот горный народ связал свою судьбу. Однако в самой осетинской интеллигенции выявились два течения — монархическое, претендовавшее в лучшем случае на введение конституции, и революционно-демократическое, поддерживавшее идею республиканского устройства в России. Среди представителей первого направления выделялись прежде всего Г. Баев и А. Кодзаев, у «левых» заметными фигурами были Х. Уруймагов, Ц. Гадиев, Г. Цаголов13. А. Гассиев не выступал за уничтожение монархии, но неизменно стремился защитить права малоимущих слоев населения, действуя в рамках существовавших законов. Между обоими направлениями нередко происходила горячая полемика, вытекавшая из глубочайших различий в общественно-политических взглядах сторон. Так, Г. Цаголов с сарказмом описывал представителя противоположного «лагеря»: «Деятель из этой интеллигенции часто толкует о «национальном самосознании», знает, откуда и как пошла осетинская земля, мечтает о родной литературе, плачет, когда слушает родного певца, благоговеет перед азиатским костюмом, словом, это — осетин девяносто шестой пробы, но в это же самое время — землевладелец, аграрий, имеющий немалое количество земли»14. Поскольку у Г. Баева в районе с. Ольгинского было 500 дес. земли, у оппонентов не возникало сомнений, в чей адрес были направлены эти слова. Гипертрофированный национализм «правых» раздражал и А.Гассиева. Критикуя их газету «Хабар», Гассиев писал в 1909 г.: «Например, осетинам «Хабар» в № 1 поднес такой панегирик: «Наш народ стоит на высоте культурнейших народов Евро-пы...Наш народ много лучше других народов... Дух джентльмена рыцаря-кре-стоносца еще жив в них» (осетинах). И так в каждом почти номере осетины сами себя хвалят и превозносят. А редакция в заголовке поставила: «Газету сле-
дует читать не только самим туземцам, но и всем, желающим иметь о них правильное понятие»15. Вместе с тем «левые» и Гассиев резко критиковали аграрную политику администрации и считали, что юрты казачьих станиц вполне можно уменьшить в интересах осетин, имеющих недостаточные наделы. В частности, резко критиковал существовавшее земельное устройство во Владикавказском округе А. Гарданов. Путем собственных подсчетов он пришел к выводу, что «излишек земли, сдаваемой казачьими станицами в аренду, в 1,5 раза больше насущной нужды крестьян Осетии»16. Следует отметить, что в полемике о казачьих землях и горской, и казачьей интеллигенцией искусно применялся принцип «лукавой цифры», когда горцы «забывали» о частновладельческих землях, числившихся за войском, но фактически потерянных станичниками, а казаки, в свою очередь, пытались направить протесты безземельных соседей к их собственной помещичьей знати, имевшей крупные наделы. Но подобный вариант был неприемлем как для казачьей, так и для горской верхушки, ревниво оберегавших свои права и, по сути, направлявших земельные противоречия к ситуации, когда «паны тешатся, а у холопов чубы трещат».
Представители правых стремились установить «классовый мир» среди осетинского народа. А. Кодзаев отмечал в начале ХХ в., что «осетины переживают
17
в настоящее время родовую фазу общежития»17, а значит, не имеют глубочайших внутренних социальных противоречий. Одновременно «правые» имели сильные позиции в местной администрации. Так, Г. Баев являлся городским головой Владикавказа, что лишний раз доказывает его верноподданнические чувства по отношению к государственной власти. «Левые», не имея подобных административных рычагов в своих руках, являлись в основном активными публицистами.
Особую позицию в рядах осетинской интеллигенции занимал Ахмет Цали-ков, что подчёркивалось и ранее. Цаликов получил прекрасное российское образование и, придерживаясь изначально весьма левых убеждений, стал членом РСДРП. Скоро обнаружились его сильные организаторские и ораторские способности, чему помогала постоянная журналистская деятельность новоявленного социал-демократа. За активные выступления на митингах и партийную работу в ходе революции 1905—1907 гг. Цаликов подвергался арестам со стороны властей. Следует ещё раз отметить, что в вопросе внутриосетинских социальных противоречий Цаликов неизменно придерживался позиций «классового мира». В частности, он заявлял: «Осетинские помещики — это те же самые 18
горцы-осетины» .
После поражения революции Цаликов возглавлял «ликвидаторов» внутри Владикавказского комитета и Терско-Дагестанского союза РСДРП. Более того, он координировал деятельность своих идейных сторонников по всему Северному Кавказу, инструктируя «ликвидаторов» также в Северо-Кавказском союзе, Кубанском и Армавирском комитетах РСДРП19. Однако после поражения «ликвидаторов» внутри партии Цаликов отошел от социал-демократической деятельности и стал проповедовать совсем отличные от революционных идеи. Будучи выходцем из мусульманской части осетинского народа, Цаликов стал выступать за необходимость освобождения от российских колонизаторов-ино-верцев. Он стал, как и депутат III Государственной думы от дагестанских наро-
дов И. Гайдаров, в рамках существовавших возможностей пропагандировать
20
панисламистские идеи .
Поскольку надеждой «угнетенных» мусульман Кавказа являлась «единоверная» Османская империя, Цаликов вполне обоснованно рассчитывал на возможность «освобождения» горцев именно с турецкой помощью, что полностью подтвердилось затем в его деятельности на Тереке в 1917—1918 гг. Протурецкие взгляды Цаликова получили особое развитие в работе, посвященной переселению части горцев в Турцию и изданной в 1913 г. Замалчивая факты прогрессивного для горцев характера, выявившиеся после присоединения Кавказа к России, Цаликов умело акцентировал внимание читателей на последствиях временного хозяйственного запустения на землях Северо-Западного Кавказа, откуда многие горцы-адыги в последней трети XIX в. переселились в Турцию. После этого еще активнее развилось хозяйство с использованием передовых агротехнических навыков на Кубани, но спустя 40 лет Цаликов рисовал в своих целях картину былого упадка.
Понимая, что время решительных призывов еще не пришло, в 1913 г. Цали-ков предлагал сравнительно умеренные реформы, которые при их проведении в жизнь должны были дать Северному Кавказу автономное положение в рамках России, до известной степени сходное с положением Царства Польского. В частности, он писал: «...необходимо совершенное уничтожение узко-сословно-казачьего управления и введение общеимперского гражданского управле-21
ния в областях»21. Все горцы к тому времени имели свои округа, не управлявшиеся казаками, а руководимые обычными государственными служащими, так что недовольство Цаликова было справедливо лишь в части сочетания начальником Терской обл. своего поста с должностью наказного атамана Ткв, что не устраивало и многих казаков, так как выборный атаман был бы им ближе.
Требование общеимперского гражданского управления действительно было справедливым, но власти не могли отважиться на это, видя размах преступности и опасаясь ее усиления после такого нововведения, а обеспечить должную защиту всего населения края от бандитов администрация была неспособна. В том же русле находилось и требование Цаликова о введении земских учреждений, от которого «зависит будущность края»22. За введение земств выступали практически все политические деятели, кроме закоренелых ретроградов. Например, параллельно с Цаликовым казачий депутат в Думе Лисичкин активно работал для этого. Цаликов также считал, что «упрочение правосознания среди туземного населения путем правильной организации судебных учреждений на Кавказе в строгом соответствии этой организации с национально-культурными и бытовыми особенностями туземного населения — вот необходимая третья ко-
23
ренная реформа»23. По сути, это означало ни много, ни мало проведение судопроизводства у горцев на основе прежде всего шариата и адатов, отодвинув подальше в сторону законы России, желательно вместе с последней. Интересно сочетание требования общеимперского гражданского управления с требованием установления мусульманского, а не общеимперского судопроизводства. Получалось, что общегражданские права и соответственно возможные блага горцам необходимы, а обязанности наравне с остальными россиянами отвечать в суде по общегосударственным законам им совершенно чужды «по националь-
но-культурным и бытовым особенностям». Эта очевидная политика двойного стандарта еще не раз впоследствии доказывала свою живучесть на Северном Кавказе.
С другой стороны, Цаликов вполне справедливо высказывался за «организацию самостоятельного Северо-Кавказского муфтиата с широким выборным началом»24, так как избирать своих “пастырей” верующие имели полное право, даже если администрация желала иметь согласных с ней мусульманских священнослужителей, а не оппозиционно настроенных шейхов. Их возвращение из ссылки и избрание в официально признанные властями органы религиозного управления для администрации по понятным причинам было нежелательно, но Цаликов отлично понимал, что такой исход даст мощный духовный толчок сепаратизму, находившему отклик у немалой части горцев.
Таким образом, А. Цаликов оказался в рассматриваемый период твердым сторонником усиления самостоятельности горцев по отношению к России вплоть до независимости Кавказа при благоприятных обстоятельствах, а также пропагандистом иллюзорного «классового мира» внутри самих горских народов. Утопичность и гибельность своих взглядов Цаликов осознал слишком поздно, уже в ходе гражданской войны, но его деятельность смогла нанести огромный вред национальной безопасности на Северо-Восточном Кавказе в начале ХХ в.
Среди чеченцев — самого многочисленного горского народа Терской обл. — национальная светская интеллигенция была менее популярна, чем мусульманские шейхи. Однако набиравшая силу чеченская буржуазия все активнее заявляла о себе, причем огромную роль в этом сыграло резкое усиление нефтедобычи в Грозненском районе. У оформлявшейся таким образом буржуазии на почве конкуренции с грозненской русской буржуазией возникал свой
национализм, мыслимый, однако, по мнению Х. Ошаева, «под эгидой Тур-
25
ции» .
В условиях первой российской революции молодая горская интеллигенция проявляла себя достаточно активно, причем самым ярким ее представителем явился депутат I и II Государственных дум от горского населения Терской обл. чеченец Т.Э. Эльдерханов. Учитель Грозненской горской школы, он был известен среди чеченцев как активный просветитель, стремившийся к достойному и бесконфликтному вживанию чеченцев в общероссийскую среду с сохранением присущей горцам самобытности, но не во вред соседним народам. Его голос был часто слышен на думских заседаниях. Он обличал, в частности, власти области по поводу чеченского погрома, бывшего в Грозном 10 августа 1905 г., где «...кровавая расправа вооруженной толпы, под покровительством местных властей и войск, во главе с генералом Алихановым ... навела панику на чеченский 26
народ и Закавказье»26. Одновременно он резко выступал против посылки стражников-горцев в центральную Россию, справедливо показывая реакцию русского населения и войск в Терской обл. на это позорное явление: «Крестьяне возмущены действиями стражников — чеченцев, ингушей и осетин. Особенно возмущает солдат посылка стражников в Россию. Они неоднократно заявляли: «Вы посылаете соплеменников убивать наших отцов и братьев, жен и детей;
27
не пеняйте же на нас, если мы обратим оружие против вас»27. После начала
набора стражников из горцев Эльдерханов организовал запрос 40 депутатов Председателю Совета Министров по этому поводу. Во II Думу от Терской обл. Эльдерханов был выбран от 539000 горцев вместе с М.А. Карауловым (от войскового сословия) и Г.Д. Горбуновым (от невойскового населения) — оба от 504000 чел. казачьего и нетуземного населения. Очевидная дискриминация горцев, которые составляли большинство населения и области при выборах в обе Думы, налагала на Т. Эльдерханова особую ответственность — он представлял интересы не только чеченцев, но и других горцев в российском парламенте.
Следует отметить, что выступления Эльдерханова не носили характер национального противостояния; он всегда стремился предотвратить конфликты между народами. Эльдерханов сумел организовать групповой депутатский запрос (от 30 думцев) Председателю Совета Министров и военному министру после письменного заявления доверенных от 16 селений Веденского округа, подвергшихся карательной акции в декабре 1906 г.28 Надо отметить, что деятельность горского депутата находила многочисленные отклики на родине, в том числе совершенно неожиданные. Так, летом 1906 г. гимназист Идрис Ошаев с подпоручиком Грозненского резервного батальона Стратановским и прапорщиком милиции Кока Ахтахановым ездили по селам и агитировали «среди чеченцев о том, что скоро по получении какого-то извещения от члена Государственной думы Т. Эльдерханова... население и войско восстанут против прави-
29
тельства, предлагали присоединиться к этим чеченцам» .
По своим взглядам Эльдерханов был близок к кадетам, открыто поддержал в думе их аграрный проект и совершенно не желал никаких кровопролитий и смуты. Имеет смысл подчеркнуть повторение Т. Эльдерхановым сути аграрного проекта кадетов в его думской речи 13 мая 1907 г.: «...для расширения площади землепользования трудового земледельческого населения должны быть обращены земли казенные, удельные, кабинетские, и в порядке принудительного
30
отчуждения частновладельческие за справедливое вознаграждение» .
Защищая интересы горцев, он выступал за «широкое местное самоуправление» в рамках Российской империи, настаивал на правах горцев использовать самостоятельно обнаруженные в земле полезные ископаемые, против государственной монополии. Это вполне соответствовало интересам молодой чеченской буржуазии, прежде всего в лице Т. Чермоева. Умеренность и взвешенность политических позиций Т. Эльдерханова не защитили его от местной власти; в III Государственную думу, благодаря активной контрагитации администрации, Эльдерханов не прошел на выборах.
Особое значение в обеспечении безопасности в крае имел вопрос нейтрализации абречества, или, оперируя общепринятыми понятиями — уголовного бандитизма, и отношение исследователей к этой проблеме.
При всех негативных новшествах, появившихся в крае вместе с российской властью, ожидать нападения от нее было бессмысленно, так как Кавказская война была закончена, а главной задачей местных властей было утвердить мир в регионе. Но если у людей на руках такая масса оружия, то оно будет стрелять в том или ином месте — эту аксиому еще никто не опроверг. Но ни увещевания, ни запреты не помогали, как и внезапные обыски в аулах. И «человек с ружьем» все чаще использовал последнее для рискованного, но быстрого повышения
своего благосостояния, видя все возрастающую массу переселенцев с севера, некоторые из которых становились состоятельными людьми. Прежде всего это касалось иногородних, так как казаки могли постоять за себя, а от купца, приказчика или хуторянина ожидать достойного вооруженного отпора не приходилось. А. Цаликов так объясняет эту ситуацию: «Немудрено, что горцы нагорной полосы, особенно чеченцы и лезгины, занимаются в широких размерах отхожими промыслами легальными и нелегальными, покрывая только из этого источника налоги и повинности»31. Безусловно, формулировка справедлива, как справедлива и еще одна аксиома — безнаказанность «нелегального», то есть преступного, промысла (при всей безвыходности положения безземельного горца) развращает, и человек очень быстро привыкает к легким деньгам, добытым таким путем. Г.А. Ткачев так объяснял сущность абречества: «Экономическая слабость горца есть неизбежный результат его склонности к удальству и непривычки упорно работать. В то время как главнейшие работы в семье исполняет жена, туземец-хозяин находит слишком много праздного времени,
32
употребляемого не всегда с пользою»32. При всей явной однобокости этой формулировки в ней присутствует и элемент правдивого изложения ситуации. Какой смысл заниматься сельским хозяйством, работать на нефтепромыслах за годовую плату, которую можно заработать за ночь! Известный чеченский абрек Зелимхан Гушмузукаев встал на этот путь в 1901 г. из-за конфликта с аульным старшиной, а родители оставляли Зелимхану солидное по горным меркам наследство. Скитаясь по Чечне во избежании кровной мести, З. Гушмузукаев стал грабить русских купцов, хотя мог спрятаться где угодно в необъятной России, устроившись на легальную должность. Кровники все же настигли абрека, ранили его, убили отца и брата, но З. Гушмузукаев к тому времени уже слишком сильно провинился перед российской властью, и его противостояние с ней затянулось до 1913 г., когда закономерный финал прервал драму этого человека — абрек был убит командой казаков.
Со временем у абреков выявились определенные маршруты, по которым они направлялись на грабежи. Иногда эти пути были неблизкими, и требовались промежуточные пункты для остановки, особенно с добычей. Вблизи Владикавказа ингушские абреки облюбовали фруктовые сады под свой «транзитный пункт», на чем следует остановиться подробнее.
Сначала ингуши стали наниматься сторожами к прежним хозяевам за весьма высокую плату. При несогласии взять ингушей в сторожа или при попытках устроиться сторожами конкурентов иных национальностей — этих людей ингуши всячески выживали, что было очень четко отработано: сперва потрава, потом кража, затем поджог и т.п. Так, у упорно не желавших брать на работу ингушей состоятельных владикавказцев Летгольда и Дубунского сожгли все хозяйственные постройки и дома на дачах33. Г. Ткачев отмечал по этому поводу: «Сад же, раз попавший в руки ингушей, из цветущего, действительно приносящего пользу и доход, становится заброшенным, так как целью приобретения сада является не получение дохода за фрукты, а пристанодержательство и сокрытие краденого. Сады эти... лежат на путях абреков и служат для них вследствие гостеприимства операционным базисом и местом прикрытия отступления в случае неудавшегося грабежа. Благодаря этому, все бесчинства,
творимые абреками, являются совершенно безнаказанными и неуловимыми
34
для администрации»34.
Понятно, что так действовать абреки могли только при поддержке местного ингушского или чеченского населения. Ведь выживание русских из Назрани осуществлялось не заезжими бандитами, а соседями-ингушами. В результате «в то время как в Большой и Малой Кабарде, на Кумыкской плоскости — развились русские хутора, селятся колонисты-немцы, среди ингушей и чеченцев не только не образовалось поселений русских, но опустели те, что были заведены раньше»35. Тот же Ткачев отмечал: «Гоня русских отовсюду с чеченских территорий, чеченцы сами дружно лезут на левый берег Терека. В Щедринской, Червленной, Николаевской, Калиновской и т.д. станицах по Тереку мануфактурная торговля почти уже в руках чеченцев. Сюда же они гонят свои стада, умножая их на тихой стороне казачьей. Эти перебеглые коммерсанты и скотопромышленники не развивают промышленности на своей земле, потому что там у
них крадут. Так они сами... занимаются тем же у русских. На русской стороне у
36
них чрезвычайно умножаются стада и они богатеют быстро».36 На деле абреки воровали скот у калмыков и ногайцев.
И по отношению к горцам казаки, сами имевшие действительно многонациональное происхождение, не имели неприязни на почве этнических различий. Действительно, «у казаков нет ненависти к туземцам, как к народностям, а есть лишь болезненная злоба к грабежам и разбоям», как отмечал Г. Ткачев37.
Своими преступными действиями абреки настраивали против себя не только русское население, но и соседние горские народы, прежде всего кабардинцев, чьи табуны чаще всего угонялись абреками-ингушами. Кабардинцы заявляли властям: «...мы вошли в состав России, поверили силе русского закона, отдали свое оружие... Что же с нами делают?... Вооруженные ингуши и чеченцы разъезжают по нашей земле, чего не бывало прежде. Издеваются, насильничают... На наших глазах отхватывают наши табуны, прогоняют мимо кабардин-
30
ских селений...»30 Действительно, в ХУЕ—ХУШ в.в. равнина южнее Терека делилась между собой кабардинцами и кумыками, иногда в сражениях выяснявшими территориальные споры. Осетины и ингуши являлись данниками кабардинцев, а чеченцы частью зависели от кабардинцев, а частью от кумыков. И вот на рубеже ХК—ХХ вв. кабардинцы оказывались под ударами абреков с востока. В такой ситуации о действительном добрососедстве горских народов говорить было преждевременно. Чеченцы, арендовавшие участки под видом мелкого промысла в Ногайской степи, занимались на деле конокрадством. Атаману Кизлярского отдела Вербицкому ногайцы говорили в 1910 г., не смея жаловаться на свои беды: «Ты уедешь, а он убьет! Приедет и убьет, если узнает». В случае жалобы властям ногайцу отомстил бы если не сам вор, то его товарищ39. Даже кумыки предпочитали зорче следить за своим имуществом, нежели обращаться в государственные судебные инстанции при краже абреками.
Зная личность преступника, кумык не верил в торжество закона и знал о судебной волоките, а при возбуждении дела предпочитал, в конце концов, под угрозами бандитов забирать исковое заявление40. И только хевсуры, жившие на границе с Грузией и имевшие в горах мало богатства, но жестокий и воинствен-
ный дух, предпочли сжечь живьем четверых чеченцев, пойманных на краже в 1909 г.41 После этого дорога в верховья гор была абреками надолго забыта.
Позиция чеченского народа в отношении этого постыдного явления была неоднозначной. Молодежь видела в абреках удальцов, не боявшихся свиста пуль. Старики жили воспоминаниями о бурных годах Кавказской войны. На этом фоне с учетом бойкота властей в вопросе помощи в поимке абреков из среды чеченцев появлялось немало добровольцев, пробовавших силы в этом «промысле». Встав на путь абречества, даже бедный горец не мог остановиться, привыкая к нечестным, но быстрым деньгам. Современники отмечали: «В Щедринском лесу дважды обнаруживаемы были убитые на злоумышлении туземцы, но в оба раза это не были бедняки. Они были хорошо вооружены, при них имелись серебряные часы и в кошельках у них были деньги. В числе убитых оказался даже мулла. Трудно думать, что на злоумышление их гнала нужда»42.
Но были и иные примеры. Так, в «Терских ведомостях» горец под псевдонимом «Чеченец» частично раскрыл отношения вайнахов к абречеству: «Среди чеченцев и ингушей существует традиция, в силу которой все доносчики, хотя бы данные ими сведения о ското- и конокрадах или других преступлениях были самые основательные, порицаются самым жестоким образом, а потому, пока традиции эти не изменятся во взглядах чеченского и ингушского народа, до тех пор среди нас, чеченцев и ингушей, не могут открываться преступления, совершаемые на виду у целого общества»43. С этой позицией солидарно мнение Г.Ткачева: «...если не все ингуши совершали кражи, разбои, грабежи, убийства и другие насилия, то поголовно все они являются укрывателями своего преступного элемента и добытого этим элементом путем преступления имущества, так как не было случая, чтобы они выдали преступника или украденное им, даже в тех случаях, когда на виду всех преступник скрывался в их селении или след целого табуна лошадей приводил в селение»44. Сходные выводы очевидны и в рапорте начальника Веденского округа Руководству Терской обл. от 12 августа 1906 г. о причинах нераскрытая грабежей, виной чему «хладнокровное отношение ко всему происходящему самих жителей, частью из боязни мести и частью по установившемуся взгляду, что разбои, грабежи и воровство ничего
порочного для совершивших их не составляют, не желающих идти на помощь
45
властям» .
Касаясь проблемы преступности у горцев, один из образованнейших горцев Терской обл. осетинский мыслитель А.А. Гассиев отмечал: «...в завистливости, мстительности, необузданном своеволии, неуважении чужих прав, похищении девиц и кровной мести содержатся или ими покрываются, все пороки и все
преступления. Самосуд, пьянство, снохачество и другие ненормальные явления
46
русской жизни в сравнении с ними — мелочь» .
Будучи специфическим кавказским явлением, в то время абречество не носило какой-либо политической окраски. Это отмечали и современники, характеризуя действия абреков-вайнахов: «...насилия чеченцев и ингушей лишены характера племенной вражды или национального антагонизма»47. Бандиты из осетин и русских, чеченцев и ингушей действовали, за редчайшими исключениями, в интересах наживы. Иногда они покушались на жизнь неугодных горскому населению или активно преследовавших преступников государственных
чиновников, что создавало абрекам ореол народных мстителей в глазах местного населения. Так, в Чечне были убиты 4 апреля 1906 г. из засады заместитель
начальника Веденского округа подполковник Добровольский и подъесаул
40
Нецветаевский40. Но в глазах и властей, и интеллигенции, и масс русского и горского населения абреки оставались не действительными выразителями народных интересов, а лишь разбойниками — удачливыми и неудачливыми, благородными и сугубо своекорыстными. При всей своей неприязни к абречеству, публицист Г. Ткачев заявлял: «Я желал бы всегда отделять воров от туземцев, хотя бы эти воры и были туземной крови. Пора отделять мирно трудящийся люд — селян, купцов, ремесленников — от неустановившейся мути, поставляющей нам воров и абреков»49.
Однако в силу своей неспособности выявить экономические причины абре-чества, Ткачев всю суть этого явления видел в недостатках властей по использованию имеющихся у них полномочий — как силовых, так и просветительских
— для подавления преступности в Терской обл. Более глубоким представляется мнение советского исследователя С.И. Гуревича: «Чеченец и ингуш в силу роста товарно-денежных отношений в деревне разорялся и нищал, но не видя истинного врага, искал выход в абречестве...»50 Поистине, абречество оказалось национальной трагедией горских народов и сыграло бесспорно отрицательную роль в их истории, крайне негативно отражаясь на межнациональных отношениях и государственной безопасности в Терской области.
В советское время ситуация кардинально изменилась под воздействием марксистских идеологических концепций.
Социально-экономическая и межнациональная обстановка в Терской обл. периода 1905—1917 гг. характеризовались множеством разнообразных конфликтов, поэтому в советское время для укрепления интернационализма противоречия того времени фактически замалчивались историками нашей страны, а если и упоминались, то вскользь, без всякого анализа их истоков. Таким образом, указанная проблема практически почти не изучалась из-за превратного истолкования принципа «дружбы народов». Однако на бытовом уровне прочная историческая память северокавказских народов отлично удерживала все детали прошедших конфликтов, и сведения о них передавались из поколения в поколение в чрезвычайно субъективных изложениях. В итоге проявилась «двойная мораль» во взаимоотношениях разных народов в советское время: с одной стороны, декларировалась межнациональная дружба, а с другой стороны, неразрешенные противоречия досоветского времени формировали устойчивые негативные стереотипы в мышлении конкретных народов по отношению к их соседям.
Исключение составляют немногие работы, опубликованные в 20-х гг. Достаточно подробно рассмотрена проблематика осложнения социально-экономической обстановки и межнациональных отношений в крае в работе чеченского исследователя Х. Ошаева «Очерк начала революционного движения в Чечне». Г.К. Мартиросиан в своих работах, изданных в те же годы, дает развернутую характеристику истории и современного положения ингушского народа, причем параллельно он касается и межнациональных отношений ингушей с казаками, не умалчивая об абречестве горцев51.
С начала 30-х гг. вплоть до 90-х гг. ХХ в. проблематика межнациональных отношений, как важный элемент государственной безопасности на Северо-восточном Кавказе в досоветский период, практически, если не совсем игнорировалась, то, во всяком случае изучалась слабо, попутно и вскользь. К тому же делавшиеся пометки носили скорее пропагандистский, идеологизированный характер, не имевший ничего общего с научным подходом. Обычно подобные пометки касались фактов дружественных отношений между различными народами или высказываний известных политических деятелей на данную тему. Это целиком отвечало господствовавшей тогда методологии, концентрированным выражением которой явились: сначала пресловутый сталинский «Краткий курс», а позднее — различные руководящие документы КПСС, обязательные для исполнения ученым-историкам, как прямо связанным с идеологическими обоснованиями тех или иных коммунистических постулатов. В строгом соответствии с ними изготавливалась иллюстративная литература, далекая от реальной действительности.
Вместе с тем следует отметить, что после ХХ съезда КПСС и на его волне положение частично изменилось к лучшему. Это связано с тем, что советские специалисты создавали ряд работ по истории Октябрьского переворота и Гражданской войны на Северном Кавказе. Косвенно в этих работах получили отражение события национального противоборства на Тереке. Однако исследователи не входили в сколько-нибудь детальное его рассмотрение, преимущественно
ограничиваясь в отношении его лишь замечаниями самого общего порядка или
52
констатацией отдельных фактов, умолчание которых было невозможным52. Что касается специальной научной литературы по проблематике межнациональных отношений на Северном Кавказе, то она полностью отсутствовала.
История терского казачества как одного из участников межнациональных отношений также практически не исследовалась в советское время. Казачество на Тереке упоминалось историками прежде всего как реакционная сила, подавлявшая революционное и национально-освободительное движение, использовавшаяся в своих целях царским самодержавием. При этом собственные интересы терского казачества как части русского народа в крае практически не изучались, а если и коротко упоминались, то исключительно с позиций коммунистической идеологии.
Единственным фундаментальным историческим исследованием, посвященным терцам, является историко-этнографический труд Л.Б. Заседателевой «Терские казаки». Эта работа написана в 1974 г. с подчеркнуто деидеологизиро-ванных позиций, чему способствовало полное умолчание автором о межнациональных противоречиях в крае. Вместе с тем монография дает основательное представление о социально-экономической организации Ткв от казачьей общины — «куреня» до руководящих структур войска. Монография включает в себя богатые материалы по этнографии терского казачества, анализ его социокультурных особенностей. Работа убедительно показывает благотворность для
России присутствия на Северном Кавказе этой этнической группы русского
53
народа .
В целом логичным представляется следующий вывод: историография досоветского периода по рассматриваемой проблематике отражала мнения проти-
воборствовавших в общественно-политическом конфликте сторон, что в условиях полемики конкурентов до известной степени способствовало реальному развитию науки, а анализ деятельности советских историков показывает их жесткую зависимость идеологического свойства от правившей ещё недавно КПСС, что неизбежно в абсолютном большинстве случаев парализовывало живую, творческую работу исследователей, крайне редко позволяя создавать действительно самостоятельные, не связанные с идеологическим постулатами и шаблонами труды.
ПРИМЕЧАНИЕ
1. Бентковский И.В. Гребенцы. М., 1890; Максимов Е.Н. Терское казачье войско. Историко-статистичекий очерк. Владикавказ, 1890; Потто В.А. Два века Терского Казачества. Владикавказ, 1912; Ткачев Г.А. Казаки и туземцы в Терской области. Владикавказ, 1910; Ткачев Г.А. Станица Червленная. Исторический очерк. Владикавказ, 1912; Ткачев Г.А. О казачьем землепользовании. Доклад на учредительном общеказачьем съезде в Петрограде 7-19.06.1917. Владикавказ, 1917; Караулов М.А. Терское казачество в прошлом и настоящем. Владикавказ, 1912; Гре-бенец Ф.С. Станица Новогладковская. Тифлис, 1915; Хазин В.Х.Казачьи войска (хроника гвардейских казачьих частей). СПб., 1912.
2. Диденко А.Ф. Два века. Нальчик, 1965. С. 44.
3. Ткачев Г.А. Ингуши и чеченцы в семье народов Терской области. Владикавказ, 1911. С. 129.
4. Там же. С. 150.
5. Там же. С. 152.
6. Там же. С. 143.
7. Мартиросиан Г.К. Социально-экономические основы революционных движений на Тереке. Владикавказ, 1925. С. 25.
8. Там же. С. 26.
9. Гассиев А.А. Избранные произведения. Владикавказ,1994; Цаликов А. Кавказ и Поволжье. М., 1913; Ткачев Г.А. Ингуши и чеченцы в семье народов Терской области. Владикавказ, 1911.
10. Ардасенов А. Переходное состояние горцев Северного Кавказа. Тифлис, 1896; Са-ракаев Ш.-Б. По трущобам Чечни. Владикавказ, 1910.
11. История народов Северного Кавказа. Ч.2. (конец XVIII в. — 1917 г.). М., 1988. С. 419.
12. Там же. С.464.
13. История Северо-Осетинской АССР. М., 1959. С. 321.
14. ТотоевМ.С. Очерки истории культуры и общественной мысли в северной Осетии в начале XX в. Орджоникидзе, 1968. С. 44.
15. Гассиев. Ук. соч. С. 403.
16. Тотоев. Ук. соч. С. 178.
17. История Северо-Осетинской АССР. М., 1959. С. 280.
18. Там же. С. 280.
19. История народов Северного Кавказа... С.479.
20. Там же. С. 473.
21. Цаликов А. Кавказ и Поволжье. М., 1913. С. 139.
22. Там же. С. 140.
23. Там же. С. 141.
24. Там же. С. 155.
25. Ошаев Х.Очерк начала революционного движения в Чечне.- Грозный, 1927. С.
10.
26. Государственная дума. Созыв 1. Сессия 1. Т.1. Стенографический отчет. СПб,
1906. С. 1695.
27. Там же. С. 1696.
20. Государственная дума. Созыв 2. Сессия 1. Т.2. Стенографический отчет. СПб,
1907. С. 611.
29. Мужухоева Э.Д. Административная политика царизма в Чечено-Ингушетии во второй половине XIX — начале XX века / Дисс. на соискание ученой степени к.и.н. М., 1989. С. 164.
30. Государственная дума. Созыв 2. Сессия 1. Т.2. Стенографический отчет. СПб, 1907. С. 76-79.
31. Цаликов. Ук. соч. С. 43.
32. Ткачев Г.А. Ингуши и чеченцы в семье народов Терской области. Владикавказ, 1911. С. 76.
33. Там же. С. 66.
34. Там же. С. 67.
35. Там же. С. 69.
36. Там же. С. 69-70.
37. Ткачев Г.Н. Казаки и туземцы в Терской области. Владикавказ, 1910. С. 34.
38. Ткачев Г.А. Ингуши и чеченцы... С. 31-32.
39. Там же. С. 35.
40. Там же. С. 36.
41. Там же. С. 37.
42. Там же. С. 77.
43. Там же. С. 147.
44. Там же. С. 13.
45. Материалы ЦГА Северной Осетии. С. 15 л. 1.
46. Гассиев А. А. Избранные произведения. Владикавказ, 1994. С. 404.
47. Ткачев Г.А. Ингуши и чеченцы... С. 39.
48. Хасбулатов А.И. Борьба трудящихся Чечено-Ингушетии в период революции 1905-1907 гг. Грозный, 1966. С. 84.
49. Ткачев Г.Н. Казаки и туземцы в Терской области. Владикавказ, 1910. С. 35.
50. Гуревич С. И. Борьба за Советскую власть на Тереке в 1917-1918 гг. М., 1956. С. 9.
51. Мартиросиан Г.П. Нагорная Ингушия. Владикавказ, 1933; Он же. Терская область и революция 1905 г. Владикавказ, 1929; он же. Социально-экономические основы революционных движений на Тереке. Владикавказ, 1925; он же. История Ингу-шии. Орджоникидзе, 1933.
52. Гриценко Н.П. Классовая и антиколониальная борьба крестьян Чечено-Ингушетии на рубеже XIX—XX вв. Грозный, 1971; он же. Горский аул и казачья станица Терека накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Грозный, 1972; он же. Из истории экономических связей и дружбы чечено-ингушского народа с великим русским народом. Грозный, 1962; Гаджиев В.Г. Роль России в истории Дагестана. Махачкала, 1965; Колосов Л.Н. Первое поколение пролетариата Чечено-Ингушетии (1893-1917 гг.). Грозный, 1965; он же. Очерки истории промышленности и революционной борьбы рабочих Грозного против царизма и монополий (1893-1917 гг.). Грозный, 1965; он же. Чечено-Ингушетия накануне Великого Октября (1907-1917 гг.). Грозный, 1968; Хасбулатов А.И. Чечено-Ингушетия накануне первой русской буржуазно-демократической революции. Грозный, 1963; он же. Борьба трудящихся Чечено-Ингушетии в период революции
1905—1907 гг. Грозный, 1966; Мужев И.Ф. Горцы Северного Кавказа в период империализма (социально-экономический очерк). Нальчик, 1965; Гугов Р.Х. Совместная борьба народов Терека за Советскую власть. Нальчик, 1975; Берозов Б.П. Аграрный вопрос и крестьянское движение в пореформенной Северной Осетии. Орджоникидзе, 1980; он же. Переселение осетин с гор на плоскость. Орджоникидзе, 1980; ЭтенкоЛ.А. Ленин и горцы Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1975; Гугов Р.Х, Улигов У.А. Очерки революционного движения в Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1967; они же. С.М.Киров на Тереке. Нальчик, 1986; Очерки истории балкарского народа. Нальчик, 1961; Магомедов Ш.М. Октябрь на Тереке и в Дагестане. Махачкала, 1965; он же. Северный Кавказ в трех революциях. М., 1986; Абазатов М.А. Борьба трудящихся Чечено-Ингушетии за Советскую власть (1917—1920 гг.). Грозный, 1969; Тотоев М.С. Очерки истории культуры и общественной мысли в Северной Осетии в начале ХХ века. Орджоникидзе, 1968; он же. Павшие на боевом посту. Орджоникидзе, 1968; он же. Очерк истории революционного движения в Северной Осетии (1917—1920 гг.). Орджоникидзе, 1957; Гио-ев М.И., Гойгова З.А., Гугов Р.Х., Улигов У.А. Победа Советов на Тереке — торжество ленинского интернационализма. Орджоникидзе, 1983; Кучиев В.Д. Октябрь и Советы на Тереке (1917—1918 гг.). Орджоникидзе, 1979; Осадчий И.П. Партия большевиков — организатор победы социалистической революции на Северном Кавказе. Ростов-на-Дону. 1978.
53. Заседателева Л.Б. Терские казаки. М., 1974; она же. Эволюция общины у терских казаков в ХУІ-ХІХ вв. // Советская этнография. 1969. Т.1.
MAINTENANCE OF NATIONAL SAFETY IN RUSSIA ON NORTHEAST CAUCASUS IN CONDITIONS OF THE AGGRAVATION OF SOCIAL AND ECONOMIC CONTRADICTIONS (1905-1917): THE HISTORIOGRAPHY
ГЕ. Dunjushkin
Social and economic conditions in Russian Empire from the beginning of the 20th century down to its wreck and during spring-autumn of 1917 were characterized by the periods of sharp aggravation changing into slow, short-term calm of existing national and social conflicts and contradictions. All clashed parts aspired to use as an ideological-propaganda support a rather not numerous layer of intelligentcia of «humanitarian» descriptions — scientists, publicists, regional specialists if those were natives of corresponding social groups and the purposes and shared the slogans peculiar to concrete ethnoses, subethnoses or layers of the population and the government bodies in Northeast Caucasus. The present historiography of the question conditionally allocates three groups of researchers who touched different aspects on providing national safety in the region in their works dated to the period before 1917.
