CC BY
69
ОСОБЕННОСТИ МОРФЕМНОЙ СТРУКТУРЫ ДИАЛЕКТНЫХ СЛОВ В ТАМБОВСКИХ ГОВОРАХ*
Настоящая статья обращена к выразительным примерам морфонологии и словообразования, отражающим факты креативного сознания диалек-тоносителя преимущественно в лексике народного православия. Обращение к морфемной организации слов, словообразованию опосредованно - через изучение явлений лексикологии - может быть оправдано тем, что, во-первых, русские территориальные диалекты все же еще мало изучены в этом отношении; во-вторых, слово обладает цельной структурно-семантической емкостью, в которой отражено стремление к лингвистической экономии, к адекватности формы выражения и максимальной информации. Поскольку работа по изучению народного православия осуществлялась в Тамбовской области, но при этом системных работ по словообразованию и морфемике южнорусских тамбовских говоров не существует, нам показалось нелишним подробнее остановиться на областных фактах словообразовательной адаптации христианской лексики в живую речь.
По сути, это примеры того, как слова, обращенные к Библии, к церковным референтам, входили в живой русский язык и адаптировались в нем. Словообразовательные основы и форманты - как показатель «вживаемости» слова в речь.
Оговоримся сразу, этот процесс был избирательным, и на пути освоения церковных слов осталось много народных этимологий, фонетических адаптаций, отринутых русским литературным языком, но принятых и «осевших» в диалектах. Например, практически не существует топонимов от названия праздника «Преполовение» [1], так как диалект намеренно отторгает сложный звуковой комплекс (с приставкой пре-) в качестве производящей основы и предлагает свою: Полвинье, Полвинья или Середина Поста. Вероятно, эта основа и встречается в ой-кониии, но она не всегда опознана учеными, занимающимися топонимией. При этом заметим, что ментальная ценность Преполовения как почитаемого праздника очень высока и являет достаточно сильную доминанту русской аксиологии.
Некоторые диалектные черты, характеризующие тамбовский вариант лексики «церковно-бытового языка», относятся к уровню морфонологии. Процессы взаимного приспособления звуков наблюдаются как внутри морфа, так и на морфемном шве. Изменения на морфемном шве относятся к области исторической фонетики и морфе-мики русского языка.
Рассмотрим отдельные образцы морфонологических изменений в тамбовской христианской лексике. Некото-
С.Ю. Дубровина
В настоящей статье на общерусском фоне рассмотрены факты тамбовской региональной морфонологии и словообразования, отражающие креативное сознание диалектоносителя в лексике народного православия. Обращение к морфемной организации слов, словообразованию опосредованно через изучение явлений лексикологии, вызвано тем, что, во-первых, русские территориальные диалекты мало изучены в этом отношении; во-вторых, слово обладает цельной структурно-семантической емкостью, в которой отражено стремление к лингвистической экономии, к адекватности формы выражения и максимальной информации. Поскольку работа по изучению народного православия осуществлялась автором статьи в Тамбовской области при отсутствии системных работ по словообразованию и морфемике южнорусских тамбовских говоров, мы сочли необходимым подробнее остановиться на теоретических словообразовательных проблемах адаптации неизученных доселе фактов христианской лексики в живую речь.
Ключевые слова: словообразование, морфонология, морфемная структура слов, христианская лексика, диалекты, тамбовские говоры, тамбовский диалектный словарь народного православия,историческая фонетика, историческое словообразование.
рые наблюдения над процессами морфонологии мы сделаем, отвлекаясь от территориальной диалектной темы.
Тамбовский диалектный словарь народного православия содержит слово сочевник (записано в Мучкапском районе в значении «вечер перед Рождеством»). Производящим является в данном случае слово «сочевь», отдельно отмеченное в этом говоре как «лепешка, выпекаемая в сочевник»: «Была лепешка, сочевь [сач'эгф'], называли. Пекли ее на конопляном масле. Ели перед Рождеством, в сочевник».
Литературное «сочельник» и диалектное тамбовское «сочевник» близки в звуковом выражении и равны по семантике, так как восходят к первоначальному *сочьньник
* При финансовой поддержке РГНФ, проект № 09-04-70403 а/ц
(-ница) сочень сокъ [Фасмер 1986:111, 730] с вероятной этимологией от «сочиво» - «сваренные зерна пшеницы». В литературном русском «сочельник» происходит от *сочьньник с расподоблением первого [н] в однородный по месту образования переднеязычный зубной и способу образования (сонорный), но все же отличающийся артикуляцией [л]. Тамбовское сочевникближе к исходному «сочевь», «сочиво» и содержит близкие, но неравные по сонорности [в] и [н], разные к тому же по зоне образования ([в] - губно-зубной, [н] - переднеязычный). В речи смягчение губно-зубного [в] затруднительно и создает неудобство в произношении мягкого [н'] перед губно-зубным согласным.
В литературном варианте это неудобство устраняется за счет ассимиляции [в] в [л'] - сочельник. Диалект, на наш взгляд, оказывается консервативнее и сохраняет пра-славянский вариант.
Специфические диалектные модели деривации, отражающие архаические черты фонетики на морфемном шве, можно рассматривать как часть диахронических моделей словообразования. Сравним образование слова свадибышная (тамб.) с литературным свадебная. В кодифицированном литературном языке действует продуктивная суффиксальная деривация с присоединением суффикса -н- из *ьп (свадьба, свадьбьная, свадебная). В системе диалекта работает анахроническое словообразование с присоединением исторического суффикса -ыш- (< *- б-) к основе (ср. никуд-ыгшная, тады шная, та лышная (вода), близко к нему лит. тщедушная) и продуктивного суффикса -н- одновременно (свадьба сва-диб-ыш-н-ая). Суффикс -н- остается продуктивным в аналогичных образованиях с возможным чередованием на морфемном шве. Это относится к прилагательным, образованным от наречий времени: колышная, таперишняя, давнишняя, тадышная, нонешная (яя).
В диалекте продуктивно действуют суффиксы -енн-(<-* п п -) и -щ- (< -.Т-), например в словах «моленная» и «славища» (обряд Христа славить). В современных диалектах, знакомых с литературным произношением, такое словообразование используется как один из возможных вариантов произнесения со сниженным значением: сниж., диал. славища и торж. лит. христославия, прославления.
Обычны процессы редукции и нейтрализации гласных. Чередования внутри морфем создают лексические дублеты. Так, чередуются приставки с-/со-, дифференцировавшиеся в результате падения редуцированных, например «смученик» и «сомученик»: у В.И. Даля смученик с пометой црк. и сомученик - «сомученик чей-либо, товарищ по мукам» [Даль 1994: IV, 302].
В современном тамбовском диалекте присутствуют особенности редукции, способные привести к результатам чередований: сильная, до нуля редукция 2-го предударного слога (птаму, варю), «яканье» и «иканье» и проявление слабого редуцированного [и] вместо литературного [е] (свадибышная). Появление [и] на месте редуцированного ([и] < ь < * ) в последнем случае связано, скорее всего, с внутрисловной просодией южнорусской группы тамбовских говоров, для которых характерна ин-
тенсивная контрастность ударного слога и безударных слогов, а для безударных слогов - равновесность. Центр, фокусирующий ударный гласный, подчиняет себе как просодические, так и сегментные свойства заударных звуков, выравнивая их по силе интонационной конструкции.
На морфемном шве происходят чередования, обусловленные историческими палатализациями. Например, словосочетание надыушная теуста (тамб.), где историческое *б > в результате чего чередуются с / ш: надысь надышное; ср. лит. сегодняшний сегодня сего дня и старославянское днесь.
Пример диалектного чередования на стыке корня и суффикса содержит запись из д. Кузьмина Гать (сосн.): «Апасля Христова-та Васкрешегнияим, грешным душам, дается нядельный срок на пасященья и апщенья с срот-ствиниками на Красну Горку», - где воскрешение воскресение. Ср. у В.И. Даля названия Барышдень и Борисдень (с пометой «калужское») сближаются на основе слова «барыш» с объяснением: «2 мая, кто в тот день продаст что-либо с барышом, весь год будет бары-шевать, почему и говорят: «На св. Бориса сам боронися, чтоб не обманули» [Даль 1994: I, 130].
Обычным явлением для морфонологии тамбовских говоров являются вставки, или интерфиксы, отличающие диалектный вариант произношения слова от литературного. Обычно интерфиксация состоит в том, что между двумя морфемами вставляется асемантическая (незначимая) прокладка, устраняющая сочетания фонем, запрещенные законами морфонологии или нехарактерные для структуры русского слова. Так, в словах благоче(в)ствие, благослов(л)ение между двумя морфемами вставляется асемантическая прокладка, соединяющая морфы. В первом случае (благочевствие) вставка [в] отражает, на первый взгляд, следование консонантов в слогах до падения редуцированных (ср. «чувство», «здравствуйте»). Однако однокоренные лексемы «честь», «честный», «чествовать» не подтверждают падение слабого слога с [в], поэтому вставку можно рассматривать как гиперкоррективную. Во втором примере (благослов-ление) «л» объясняется исторически как «л-эпентети-кум», возникший в результате трудного смягчения губного «в» и сохранившийся в говоре.
В обозначении масляной недели в тамбовских говорах нам встретилось определение «сырокапустная» [сыра-капу снайа] (неделя). Прилагательное употребляется в противовес устоявшемуся церковному сыропустная, т. е. попускается есть сыр, молочные продукты. В диалектном произношении имеется асемантическая прокладка -ка-. Возможно, этот интерфикс, появился здесь для благозвучия, и этот пример, вероятно, можно рассматривать на уровне народной этимологии: появляется вставка -ка, интегрирующая лексему «капуста» в производную основу. Подобное словотворчество делает прозрачной внутреннюю форму слова и этимологизирует его сложную семантику: сырокапустная (неделя), т. е. когда можно есть сыр и капусту.
Самый общий взгляд на данные показывает, что в христианской лексике смешиваются два основных, гене-
тически неоднородных пласта: 1) номинации праславян-ского происхождения, составляющие исконную русскую лексику; 2) заимствования и библеизмы.
К первым относятся такие слова, как венчать, говеть, каяться, крестить, кропить, погружать, иолить, угол, божница, лесенки, верба, береза и др.; ко вторым - артос, апостол, инок, клобук, ладан, монах, херувимы, серафимы и др.
Просторечная и диалектная лексика находится в тесной словообразовательной связи с литературной и зависит от нее в отношении производности, например: вера -из веры вывестись («перестать верить»); грех - согрешить, прогрешиться, в грех упасть; Бог - бога «иконы», на два бога жить; Каин - каяться, окаянный; Христос -христосики («лапти»); Адам - адамовы веки; Соломон -соломан, круг царя Соломона; Иордань - ярдань, во-ярдань; Вавилон - вавилоны («изгибы реки»).
Более прочная формальная связь с церковно-обря-довой лексикой, закрепленная в структуре новообразований, прослеживается в терминах, производных от церковных слов и имен, заимствованный характер которых продолжает ощущаться. Фонетическая и семантическая деформация в диалекте свидетельствует об усвоении канонических слов на русской почве. Ср.: аля-люшки («печеные изделия»), зааминить («закончить»), адить («копить»), питинье, просвирка, явангильчик, пы-салтирь, Паска, проскомица.
Словообразование вводит в язык новые номинации, среди которых много дериватов, образованных от агио-нимов: христосики («лапти»), христовник(«праздничный кафтан»), адамиха («растение»), ильинка («плоды, созревающие на Ильин день»). Имена наиболее почитаемых святых обладают высокой словообразовательной потенцией.
В своей работе мы остановили наше внимание на словообразовательных типах единиц христианской лексики, выделив (среди вторичных номинаций) цельнооформ-ленные отыменные и глагольные дериваты, композиты и раздельнооформленные устойчивые сочетания (субстантивные, атрибутивные, предикативные, разноструктурные с адвербиальным значением; устойчивые сочетания, по структуре соответствующие предложению).
Частотными производящими являются возгласы и иноязычные слова, подвергнутые народной этимологизации и приобретшие на русской почве образность. Вживание заимствования в речь говора проявляется в способности к организации обширных деривационных гнезд. Примеры языкового гнезда представляют семи-тизмы «аллилуйя», «аминь»: алалуить- «говорить вздор, нести чепуху» [Даль 1994]; алалаг(междом., арх.) - «... он все песьни пел - алалаг да алалаг» [АОС 1980: вып. 1, 66]; алалыгка, лалыка (твр., ряз.) - «картавый, нечисто произносящий буквы, осб. «л» вместо «р» Алалыгкать, весьма схожее с нем. lallen-«лалыкать, примолаживать, картавить, мямлить, говорить с пережовкою» (алалугяот алалыгкать), спутали в говоре с другим словом из нашей церковной службы (аллилуйя), и сами дивятся неприличию поговорки [Даль 1994: I, 25]. Алалакать - «вести праздный разговор»: «Алалакъм вот сидим» [Сл. Башк. 1992: вып. 1].
В.И. Далем зафиксирован тамбовский пример: Алалаг, алалугя (ж. тмб., пен.) - «вздор, бред, грезы, чепуха, бессмыслица»: «Несет такую алалаг с маслом, что уши вянут» [Даль 1994: I, 25]. Наряду с ним - костромской: аляглюшки-«род пирогов»; алягкиш(твр., пен.) -«недопеченый хлеб»; алалуить- «говорить вздор, нести чепуху»; алалыкать- «мямлить» [Даль 1994: I, 25, 85].
В славянской песенной традиции процесс десеманти-зации возгласа «аллилуйя» (греч. - восходит в др.-евр. Иа!е! ¡аИ! - «хвалите Господа!») на большом доказательном материале был описан Н.И. Толстым. В народной традиции возглас варьируется фонетически, приближаясь к междометию, превращается «в название ритуала, группы лиц, его совершающих, ритуального предмета, ритуальной еды, костра и даже нечистого места и нечистой силы». Отсюда припевки русских веснянок, свадебных, жатвенных песен ай лели-лели, ой ляле-ляле, ай люли-люли, ой лешаньки-люли, ай ляле, масленичные краткие формы без удвоения последнего компонента, детские колыбельные припевы люли-люли-люленьки с подчинением рифме.
Большие группы христианской лексики представлены через факты ономастики. Агионимы имеют особый статус в христианской лексике.
В диалектах допускается свободная трактовка библейских имен и названий, порой с потерей библейского содержания. Действует векторная направленность «на себя», на «свое» время и события своего поколения. Приведем примеры: Авель и Каин диал. АвилиКавел; Эдем диал. Едемский сад; Иордань диал. ярдань [йардагн']; мефимоны диал. ефимогны; Фрол диал. Хроловдень.
Именослов библейских персонажей и локусов более, чем иные тематические группы христианской лексики, подвержен фонетическим изменениям.
Фонетические варианты агионимов представлены в русских духовных стихах: Ердань-река, Ердан, Ерусалим, Расалим город, Салим, Онохрий или Онов (пророк Енох), Асафей (царевич Иосаф), Констянтинов град, Давыд Евсеевич (царь Давид), Димитрий Салымский (Дмитрий Солунский). Ср.: «Господню гробу приложитися, Во Ер-дань-реке искупатися»; «Расалим город городам мати, А Ердан река всем рекам мати»; «Почему Ерусалим всем градам отец?»; «Ночевала я в городе Салиме близко городу Ерузалимова»; «Сошлет Господь пророчество, Илью пророка и Онофрия»; «Ко младому царевичу Асафью: Та младой царевич Асафей!»; «Во светлом во граде в Кон-стянтинове жил царь Констянтин Сауйлович»; «Премудрый царь Давыд Евсеевич»; «Рекут два ангела Христова Димитрию Салымскому чудотворцу» [Федотов 1991: 106, 123,127,131].
Обращают на себя внимание названия праздников, производные от двух имен (посвященных памяти двух святых). Их производящей основой являются сочинительные словосочетания (Кузьма и Демьян, Фрол и Лавр, Зо-сима и Савватий, Кирилл и Мефодий, Петр и Павел, Борис и Глеб). В говорах сосуществуют, как правило, несколько фонетических вариантов таких наименований: Кузьма и Демьян, [Куз'мад'им]агн], [Кугз'мъд'им^ан], [Куз'маг].
Сочинительная связь производящей базы и семи-
отика имени - общее название дня «единых» в народном сознании святых - воспринимаются как сигнал к соединению производящих основ в единое целое (Кузьма-демьягн). Фонетическая трансформация заключается в смене ударения - Кугзьмодемьян, а также в редукции и расподоблении звонкого [з] под влиянием церковнославянского «Косьма» (диал. Космодемьягн). Происходит клиширование производящей базы Кузьма на Кузьму.
В архангельских говорах Каргополья отмечен пример морфологической трансформы, когда под влиянием сращения основ происходит смена рода (Кузьмодемьян, Кузьмодемьяна). Этот факт приводит Е.Е. Левкиевская: «...св. Козьма и Дамиан, ставшие кузнецами Кузьмой и Демьяном (иногда одним существом Кузьмодемьяном и даже в некоторых заговорных текстах - матушкой Кузь-модемьяной), которые «куют» свадьбы и попутно покровительствуют скоту» [Левкиевская 1998: 91].
Исследовательница М. Каспина замечает, что «парные персонажи» сливаются в сознании информантов в имя одного человека, что является естественным для фольклорного текста процессом трансформации незнакомых имен. «В результате появляются такие имена, как Кавель и Авель, Хрол и Лавер и др. Петр и Павел, Козьма и До-миан и вовсе слились в сознании некоторых информантов в имя одного человека» [Каспина 2000:122].
Свидетелем такого грамматического симбиоза мы неоднократно являлись при работе над тамбовским словарем народного православия.
Рассмотренная выше модель словопроизводства действует в названиях почитаемого в народе дня первовер-ховных апостолов Петра и Павла и одноименного поста.
Пример сложной фонетико-словообразовательной трансформации нам встретился в названии иконы, произошедшем из слияния двух имен. Название иконы являет уникальный языковой окказионализм, почерпнутый из «архива словообразования». Домашняя икона соловецких святых Зосимы и Савватия именуется как Изосима Саватей с протезой в первом имени и объединением двух имен в одно, представляя, таким образом, как бы имя и отчество одного человека. В рядной записке 1685 г., исчисляющей приданое тамбовского обывателя, пишется: «А благословляю я, Дементий, дочь свою Божиим милосердием в окладах: Рождеством Пр. Богородицы, Спасо-вым образом, страстотерпцем Георгием да образом Изосимы Саватея» [Дубасов 1993: 366].
Особое место в диалектном словопроизводстве занимает клиширование - свертывание фраз, фразеологизмов, паремий, ведущее к появлению нового слова или словосочетания в том же значении. Подобные образования отражают стремление диалектоносителей к фор-мульности, меткости речи. Причиной их появления служит необходимость в частом употреблении тех или иных высказываний.
На механизмы клиширования (свертывания и развертывания праславянских фразеологизмов) обратил внимание Н.И. Толстой [Толстой 1973: 394-396]. В христианской лексике стадии свертывания идиомы могут быть постепенными - от первоначальной развернутой фразы до вторичной, затем окончательной, например:
святых жен-мироносиц тамб. жен мараносиц тамб. ма-раносиц. Для частотных слов в диалекте возможно обратное клиширование - явление, в итоге которого возникает расширение фразы: тамб. алалау, алалууя («вздор, бред») наряду с алалау с маслом в том же значении [Даль 1994: I, 25]. Развернутые фразеологизмы выявляются при сопоставлении материала разных территориальных зон.
Клише в слово- и фразео-производстве возможно только при наличии каких-то эмотивных ассоциаций исходного слова. Идея «клиширования» соотносится с закономерностями коммуникативного синтакиса и диалектной типологией словообразования.
Общие особенности словообразования. Для диалектного словообразования наблюдаемой нами группы лексики выделяются следующие особенности:
- обширное словообразовательное поле у «ключевых слов» ЛВЦ;
- обилие словообразовательных вариантов;
- широкая словообразовательная база в словообразовательной паре производное - производящее;
- исторические способы деривации.
Лексика народного православия не изобилует самобытностью в части корневых новообразований. Большая часть ее состава возникла за счет переосмысления значений и придания новых смыслов общеупотребительным русским словам и изначальным церковнославянизмам. Современная диалектная лексика вписывается в цер-ковно-христианский узел семантического пространства литературного языка. Наиболее открыта для диалектного словообразования семантическая сфера «известных» слов. При этом прямые семантические переносы с сохранением производящей основы играют решающую роль. Ср., например, притяжательное прилагательное «божий» от изначального «Бог» и качественное определение «божий, божья» по отношению к человеку в тамбовских говорах. Таково же вполне литературное выражение «божий суд», бытующее в диалекте; обрядовая номинация «божий огонь» в значении «свеча, принесенная из церкви в четверг страстной недели, страстная свеча». Сюда же можно отнести народно-этимологическую мотивацию от производного «страх»: «страшная неделя», «страшная свеча».
Справедливо высказанное Т.И. Вендиной замечание о том, что «в диалектах (в отличие от литературного языка) наблюдается большая степень детализированности и расчлененности одного и того же семантического пространства с помощью словообразовательных средств, что связано с особенностями концептуализации и членения языковым сознанием диалектоносителей окружающего их мира, с потребностями его дифференциации в целях лучшей ориентации и освоения» [Вендина 1998: 23].
Чередования исходного набора морфем также влияют на своеобразие диалектного варианта лексики (лит. затворник затвор и тамб. диал. взатворник в затворе).
Диалект детализирует непроизводные слова, требую-
щие этимологического объяснения, с помощью суффиксации. В то же время он избирает в качестве продуктивных те суффиксы, которые были отвергнуты кодифицированной системой. Так, в речи тамбовских информантов встречаются слова юрод-лив-ый, набож-лив-ый (ср. сметливый, болтливый), где представлен суффикс -лив- из общеславянского -* ш- на месте литературного -ив- (юродивый). См. в контексте: «Николай-святитель, отец Николай, отче, наш, русский Бог. Он сподвижник. Был человек набожливый, помогал Богу» (с. Арапово, тамб.). Отмечается двойная суффиксация -ов-, -ск- вместо единичной литературной -ов-: четверговая свеча- тамб. четверговская (свеча).
Суффиксы -ск-, -к- обнаруживают в говорах русского языка при словообразовании прилагательных высокую продуктивность. Литературный язык, для которого суффикс -ск- также очень продуктивен, кодифицирует лексику веры и церкви, сохраняя в этой сфере лексики «старые» общеславянские суффиксы -ьн-, -ин-, -ив-, *-. Например, в именном и субстантивном словообразовании высок коэффициент участия суффиксов -ов- / -он- / -ен--ьн- (< *- п-) по аналогии со ст.-сл. неседаленъ, поганинъ («язычник»), овьчь (< *о ¡к-|- ), льст-ивъ, лъж-ивъ, мъно-гомилост-ивъ, отьчь (< б). В тамбовском диалекте произносят молебовна, молебена [мал'эгб'ина], молебна при литературном молебен.
Характерна деминутивная суффиксация с суффиксом -чик-там, где она не употребительна в литературном языке: евангельчик[йавагнг'ил'ч'ик] - уменьшит. к евангелие: «У миняг маглинький явагнгильчик есть» (Кня-жево, морш.). Отмечена редукция вокала в суффиксе: -ец- -ц- (Ягорий Победоносц).
Кратко остановимся на способах словообразования, активно действующих в тамбовском диалекте. Сложение, характерное для стиля канонического богословия (ветхозатворник, ветхопещерник, многоглаголивый, ве-ликопроповедник), не свойственно диалектному словообразованию, где, в основном, действуют способы, создающие однословные номинации. Аффиксальные способы словообразования не требуют обдумывания словарного запаса, они «всегда под рукой» и в системе диалекта являются определяющими. Сложение наблюдаются в примерах производства от ментальных универсалий, например в образованиях со словом «Бог»: тамб. бого-верующая, богадельщина- «непорядок, суета», богоданная (матушка) - «крестная», богоданный (батюшка) -«крестный». Однако и в этих случаях точнее говорить не
о чистом сложении, а о совмещении словосложения с суффиксацией («Бог», «дать» богода-нн-ая) или о сращении, действующем в словообразовании прилагательных и причастий (боговерующая).
При анализе словообразования христианской лексики чрезвычайно важно обращение к лексико-семантиче-скому (историческому) способу словообразования, действующему в диахронии. Он проявляется в переосмыслении прежних значений слов в диалектах, обычно со снижением семантики: свят муж, ирон.; бог-дашка «богом данное дитя» презрит. диал. «ребенок вне брака»; благ святых «наудачу»; аноха «простофиля» и др.
Литература
Вендина Т.И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования: макрокосм. М.: Индрик, 1998. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1994. (Репринт. воспроизведение издания 1903-1909 гг.).
Дубасов И.И. Очерки из истории Тамбовского края. Тамбов, 1993.
Каспина М. Восприятие сюжета о грехопадении Адама и Евы в еврейской и славянской традиции // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции: сб. ст. / отв. ред. О.В. Белова. М., 2000. С.116-130. Левкиевская Е.Е. Православие глазами севернорусского крестьянина // Российский православный ун-т ап. Иоанна Богослова: уч. зап. М., 1998. Вып.4. Словарь русских говоров Башкирии / под ред. З.П. Здоб-новой Уфа, 1992. [Сл. Башк.]. Толстой Н.И. О реконструкции праславянской фразеологии // Славянское языкознание: VII Международный съезд славистов (Варшава, авг. 1973). М., 1973. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. / пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева; под ред. Б.А. Ларина. 2-е изд., стер. М.: Прогресс, 1986. Федотов Г.П. Стихи духовные. М., 1991.
Примечания
1. В данном случае мы можем сослаться на доклад А.А. Бурыкина «К проблеме региональных словообразовательных моделей в ойконимии» на международном научно-методическом семинаре «Диалектное словообразование, морфемика и морфонология» в ИЛИ РАН (СПб 2007 г.).
