CC BY
75
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2018. №4(54)
УДК 821.161.1
ОСОБЕННОСТИ ИЗУЧЕНИЯ РОМАНА Л. Н. ТОЛСТОГО «ВОЙНА И МИР» В КОНТЕКСТЕ РЕЛИГИОЗНОЙ ТРАДИЦИИ
© Геннадий Карпенко
FEATURES OF STUDY: LEO TOLSTOY'S NOVEL "WAR AND PEACE" IN THE CONTEXT OF RELIGIOUS TRADITIONS
Gennady Karpenko
The article explores the peculiarities of modern studies devoted to Leo Tolstoy's epic novel "War and Peace": it reveals methodological shortcomings of the approaches used by researchers, which reduce the essential basis of this work to mythological, archaic structures, stating the ontological equivalence of war and peace. The article focuses on the structural-semantic "narrowness" of the archaic element: it is constructed by the binary consciousness and "primitive epistemology", which rests on the opposition "friend or foe". The purpose of the article is to consider the genre of epic in relation to the Evangelical event of Transformation. The initial axiological-methodological attitude is the thesis that Leo Tolstoy's artistic world is teoanthropus and hierarchically centered. In this regard, we prove that the writer's artistic consciousness is Trinitarian: it is fundamentally opposed to mythological consciousness as a creative consciousness, overcoming and transforming alienity. The essence of the epic is not in the presence of certain quantitative features, but in a qualitative change, restructuring of traditional subordination relations of man, people, to the state, into relationships of equality of all in the common cause of the national world salvation. The epic fixes a unique spiritual situation, the situation of General Transformation, the historical triumph of ontological values (inherently teoanthropic and experienced existentially).
Keywords: Leo Tolstoy, research methodology, binary and trinitarian consciousness, epic, transformation.
Статья посвящена особенностям современного изучения романа-эпопеи Л. Н. Толстого «Война и мир»: вскрываются методологические недостатки тех исследовательских подходов, посредством которых сущностная основа произведения сводится к архаичным структурам, к мифологической картине мира, к утверждению онтологической равнокачественности войны наряду с миром. Обращается внимание на структурно-семантическую «узость» архаического: оно конструируется бинарным сознанием, «примитивной гносеологией», которая держится на оппозиции «свой - чужой». Целью статьи является рассмотрение жанра эпопеи в соотнесении с евангельским событием Преображения. Исходной ценностно-методологической установкой стало утверждение: художественный мир Л. Н. Толстого теоантропен и иерархически центрирован. В связи с этим доказывается, что художественное сознание писателя тринитарно: оно принципиально противопоставлено мифологическому сознанию как сознание творческое, преодолевающее-преображающее чуждость чужого. Сущность эпопеи состоит не в наличии в ней тех или иных количественных признаков, а в качественном изменении-перестройке традиционных отношений подчинения человека, народа государству на отношения равенства всех в «общем деле» спасения национального мира. Эпопея запечатлевает уникальную духовную ситуацию, - ситуацию всеобщего преображения, исторического торжества онтологических ценностей (исконно теоантропных и экзистенциально переживаемых).
Ключевые слова: Л. Н. Толстой, методология исследования, бинарное и тринитарное сознание, эпопея, преображение.
В современном изучении «воздушной громады» Л. Н. Толстого - романа-эпопеи «Война и мир» - выделяются две заметные тенденции. Одна из них определяется интересом к частным вопросам романа: к теме, мотиву, проблеме, эпизоду, сцене, фрагменту, к отдельному образу, яв-
лению, топосу и / или их сопоставлению (сон, усадьба, Москва, дворянское общество), к символике, к повествовательным и лингвистическим аспектам произведения [Боровиков], [Карасев]. Другую линию осмысления составляют работы, в центре которых находятся проблемы общего
системообразующего характера: вопросы жанра и религиозно-философских взглядов писателя. Нужно еще учесть, что роман находится под постоянным пристальным прицелом научно-методического («поурочного») рассмотрения (журнал «Литература в школе», «Русская словесность»). Следовательно, «Война и мир» непрерывно читается, изучается (и смотрится): своевременная акция телеканала «Культура» символическое тому подтверждение.
Накоплен колоссальный объемный опыт научного освоения романа. Его итогом является наше видение деталей и целой «воздушной громады» Л. Н. Толстого. Но возникает методологический вопрос о природе, характере нашего знания, насколько оно адекватно содержанию и замыслу самого произведения. Ведь исследовательские рекомендации видения-чтения романа должны быть подчинены, как и во врачебной практике, главному принципу - «Не навреди».
К сожалению, в последнее время появляются публикации, которые (как установочные рекомендации) «вредят» не только чтению, но и мировоззрению: рассчитаны либо на сенсацию, либо на «новую научность». Так, например, Н. А. Еськова выступила с «сенсационной» инициативой «правильно» понимать и писать в названии романа слово «мир» через «1» (через «и-десятеричное») [Еськова, 2002], [Еськова, 2006]. Такая рекомендация чтения - сведение духовного мира к м1ру общества (к «скопищу людей») - ведет к упрощенному, «обытовленно-му» пониманию романного содержания (которое легко можно перевести на многочисленные «сценарные языки» ток-шоу): все-таки, как будет показано ниже, в названии произведения в окончательной редакции канонизированы не однопо-рядковые слова «война» и «м1ръ» (в беглом восприятии понимаемые как «война и общество»), а разнопорядковые - «война» и «миръ» (то есть «война» и «духовное братство-единство»), символически не только сопрягающие все части вселенной, но и их иерархически выстраивающие (для такой телевизионной постановки духовного чтения нужна высокая режиссура).
Рассматриваемый пример симптоматичен: он отражает гносеологические и ценностные установки («промахи») исследовательского мышления, которое не сородственно замыслу и содержанию романа. Нельзя же признать соответствующим «толстовскому духу» (научной / религиозной корректности) высказывание, что война и мир - вечные человеческие ценности [Айриян, Урушадзе]. Таким способом выразить свою мысль, сказать, что война является даже не вечным проклятием человечества, а «вечной ценно-
стью», тем самым утвердить ее онтологический статус, - следовательно, обнаружить «мифологическое» сознание, для которого действительно «добро» и «зло», «война» и «мир» являются «двумя базовыми ценностями», и «ожидание войны» для него - это его «постоянное состояние» [Там же].
Вполне очевидно, что такое суждение противоречит словам самого Л. Н. Толстого о войне, его духовно-нравственным убеждениям:
И началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления [Толстой, т. 6, с. 7].
Художественный мир Л. Н. Толстого теоан-тропен и иерархически центрирован. А это значит, что в романе есть живое присутствие Господа, его «окормляющее» участие в сокровенной жизни людей, в делах всех: человека, народа и государства. Если мы признаем данное «обстоятельство» романа - его теоантропность и иерархическую центрированность, то есть религиозность его содержания (структуро- и системообразующую), - то тогда «война» и «м1ръ» не могут быть вечными человеческими ценностями, а только «миръ» вечен (онтологичен): он есть дар Господа человеку («м1ру»). А «война» и «м1ръ» -это феноменологическая ступень бытия, жизненные проявления человека, к онтологическому (вечному) имеющие отношение только в той степени, в какой в них обнаруживается «возврат-сопричастность» (возвращение) к первичным дарованным (божьим) ценностям.
На методологическом уровне открываются только две возможности изучения мировоззренческих основ романа: либо описать-сконструировать мифологическую модель мира и включить в нее человека (что не соответствует художественной картине «Войны и мира»), либо рассмотреть роман как духовно-иерархически организованное пространство, где все подчинено высшему смыслу, живет сопричастностью «целому».
Исследовательские попытки соединить мифологическое и религиозное (христианское) интересны и поучительны: они оборачиваются «варваризацией» религиозного и сведением онтологии романа к архаике, или, как пишет О. Б. Панова, «возвращением к культурной архаике», к «архаическим конструкциям» [Панова, с.
3]. При этом рассмотрение «онтологических понятий» - «жизнь», «смерть», «любовь», «истина» - страдает неопределенностью [Панова, с. 3]. Обращение за поддержкой собственных взглядов к авторитету М. М. Бахтина, О. М. Фрейденберг, Ж. П. Сартра и др. мало что проясняет: ученые и философы говорят о категориях как некоей абстракции, а не о жизненно-семантическом их наполнении, которое возможно только в конкретной культуре.
Духовно-нравственная позиция Л. Н. Толстого не абстрактна, а конкретна. Писатель в споре с Православной Церковью недвусмысленно утвердил свое понимание онтологического. В «Ответе на определение Синода...» Л. Н. Толстой пишет:
Бога же - духа, Бога - любовь, Единого Бога -начало всего - не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога, выраженной в христианском учении [Толстой, т. 17, с. 203].
Постановка проблемы.
Связи с этим - явным противоречием между убеждением Л. Н. Толстого и высказываниями исследователей об «архаическом» - встают вопросы: какую картину мира создает в романе писатель, мифологическую или христианскую (религиозную); христианское в романе подчинено мифологическому, растворено в нем или, наоборот, мифологическое включено в религиозно-художественную ценностную иерархию и подчинено ей? [Тарасов].
При этом нужно понимать, отдавать себе отчет в том, что когда мы говорим о мифологическом, то имеем в виду в предельном выражении только одно: языческое, архаическое конструируется бинарным сознанием, «примитивной гносеологией», которая держится на оппозиции «свой - чужой». А подобное деление неизбежно ведет к войне (если говорить категориями романа), и такая гноселогия возводит войну в онтологический статус.
Христианство же (как и другие великие религии) рождается как духовная практика преодоления оппозиции, как понимание-видение, что все люди «братья и сестры», «Божьи дети», «рабы Божьи» (а не социальных отношений, где есть рабы и хозяева и, следовательно, есть возможность присвоения себе божьего права). Христианское сознание по природе своей тринитарно. Лучше всего утверждаемую мысль «иллюстрирует» евангельский эпизод (он, понятное дело, и порождает эту мысль). Речь идет о встрече сама-рянки с Христом. Иисус просит у самарянки, чтобы она дала ему попить воды. Она недоуме-
вает: «Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? ибо Иудеи с Самарянами не сообщаются» (Ин. 4:9). Христос по своей божьей «плоти живой» видит в самарянке человека. Он настойчивой просьбой и наставлением пробуждает в ней ответный отклик, и она, узнав в нем уже не иудея, а человека, «говорит людям: пойдите, посмотрите Человека» (Ин. 4:28-29).
Христианское сознание по природе своей всеобъемлющее. В огласительном слове Святителя Иоанна Златоуста, звучащем на Пасху, говорится о том, что для всех «открылось общее Царство»:
Щедр Домовладыка: принимает последнего, как и первого... Итак, все - все войдите в радость Господа своего! И первые, и последние, примите награду; богатые и бедные, друг с другом ликуйте; воздержные и беспечные, равно почтите этот день; постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне!.. [Огласительное слово].
Как видим, религиозное сознание не отлучает никого от возможности очеловечиться, преобразиться, обожиться. Оно принципиально противопоставлено языческому (мифологическому) сознанию как сознание творческое, преодолевающее-преображающее чуждость чужого.
Ход и результаты исследования.
Н. А. Бердяев в работе «Смысл истории», размышляя о «судьбе еврейства», пишет о спасительном событии в жизни еврейского народа, которое философ оценивает как «встречу народа с Богом путем истории» [Бердяев, с. 71]. Вот такую картину мира создает и Л. Н. Толстой в романе «Война и мир»: изображается спасительное событие «встречи народа с Богом путем истории».
Естественно, что для такого описания - ми-стико-исторического преображения «всех» (в потенциале всех) - нужна была не только романная форма. Эпопея - адекватный жанр воплощения универсально значимого для «всех», она структурно и содержательно соотносима с реально-мистическим событием Преображения. Если роман «занимается» оформлением жизни частного / всякого человека (как незавершенной целостности), находящегося в столкновении с миром и в нравственном поиске, то эпопея «вовлекает» в этот процесс всех: от «эпопейной судьбы» не уйти ни человеку, ни народу, ни государству.
При осмыслении романа-эпопеи нужно исходить из сущностных свойств жанра, не подменять и не «размывать» понятие, не «онаучивать» его [Соболев]. К сожалению, такие поиски новых определений и расширений границ жанра встречаются [Беглов]. Так, Н. Н. Старыгина пытается
перенести некоторые признаки эпопеи, взятые по отдельности (исторический материал, жизнь страны, народа, трудового мира), на другие романы писателя и предлагает с теоретической точки зрения неудачный (тавтологичный) термин «эпический роман». Пожелания исследователя читателю «подняться над трагедией Анны, над исканиями Левина... осознать те высшие законы, которые оказались воплощенными в художественном мире» [Старыгина, с. 31-32], не превращают роман в эпопею: в каждом романе есть сюжет автора, и вдумчивый читатель всегда должен подниматься до осознания «высших законов». Более того, строить определение эпопеи на перечислительных свойствах - это значит упрощать жанровую содержательность «Войны и мира».
Все-таки сущность эпопеи заключается не в наличии в ней тех или иных количественных признаков, а в преображении национального мира в судьбоносный период истории, в изменении-перестройке традиционных отношений человека, народа и государства. Ни объем произведения, ни большое количество персонажей, ни само по себе масштабное историческое событие, определяющее судьбу народа, - все в совокупности - не могут считаться достаточным основанием в определении эпопеи.
Эпопея - это такой литературный (эпический) жанр, содержанием которого является изображение всех сил национального мира - человека, народа и государства - в такой переломно-катастрофический период истории, когда принципиально меняются традиционные социально-иерархические (сословные) отношения подчинения на отношения равенства всех в «общем деле» спасения мира, когда государство идет на поклон к народу, а человек ищет (и находит) в народной почве, в «практическом Боге» основания своего бытия. Эпопея запечатлевает уникальную духовную ситуацию, - ситуацию всеобщего преображения, исторического торжества онтологических ценностей (исконно теоантропных и экзистенциально переживаемых).
Эпопейный принцип внутреннего преображения находит свое воплощение и в названии, и в сюжетном развертывании.
В названии романа «Война и мир» заявлен эпопейный (евангельский) принцип «онтологического преображения». Уже отмечалось, что слово «мир» в девятнадцатом веке писалось и через «и»-восьмиричное, и через <а»-десятирич-ное. Понятием «м1ръ» обозначается и материальная протяженность вплоть до Вселенной, и людское сообщество. Для Л. Н. Толстого актуально
понимание «м1ра» как собрания, скопления людей, наделенных разнородными интересами и преследующих свои корыстные цели. Не случайно эпопея начинается таким романным прологом, как описание механически-холодной жизни салона Анны Павловны Шерер и разговорами о Наполеоне. Это не эпопейные герои, это герои «м1ра»: их сюжетное оформление вполне укладывается в романные рамки. Земной «м1ръ», не наполненный духовным «миром», неизбежно порождает войну, так как люди с разными интересами, желая достичь своих целей, приходят к вражде, к столкновению друг с другом. В романе событием войны-столкновения является «м1рное нашествие» Наполеона (ибо сам Наполеон считал, что он несет «варварам», «азиатскому народу» свет и блага цивилизации).
Другой же «миръ» связан с общинным и религиозным смыслами: он обозначает соединение людей в духе и братской любви по принципу «неслиянности-нераздельности». Эту разницу написания и смыслов отражает сохранившееся выражение «м1ру мир» («м1ру миръ»): пожелание плотскому состоянию духовного согласия. Такой «миръ» онтологичен. Его онтологическая сущность проявляется в способности преобразить «м1ръ» в «миръ», извлечь его даже из войны («свет и во тьме светит»).
Поэтому тоже не случайно произведение Л. Н. Толстого событийно завершается состоянием Мира (а начало его состоянием «м1ра»):
Как в каждой настоящей семье, в лысогорском доме жило вместе несколько совершенно различных миров, которые, каждый удерживая свою особенность и делая уступки один другому, сливались в одно гармоническое целое [Толстой, т. 7, с. 286].
Как указывал святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский (17821867), событие преображения Иисуса Христа соотносится и с жизнью человека, с его возможностью и внутренней готовностью последовать «путем Христа» (по свидетельству Иоанна Богослова: «Я есмь путь и истина и жизнь» - Ин 14: 6): «Да не скажет кто, что сей пример молитвы до нас не относится, как дело Богочеловека. Он относится и до нас, христиане, ибо в нас то же, хотя не в той степени, должно совершаться, что и во Христе. Сие да мудрствуется в вас, - учит Апостол, - еже и во Христе Иисусе (Фил. 2:5)» [Филарета митрополита Московского и Коломенского творения, с. 156].
Святитель Филарет говорит о Преображении как об онтологическом событии, пронизывающем всю структуру бытия, мистически присутствующем в повседневной жизни людей. Оно,
случившееся однажды, пребывает в мире как особая изначальная и неубывающая реальность, которую в себе вдруг обнаруживает-переживает человек.
В романе-эпопее «Война и мир» Л. Н. Толстой запечатлевает событие преображения как отдельных героев, так и всего народа (выраженное в художественно-символической форме).
Как справедливо заметил М. Элиаде, «чтобы жить в Мире, необходимо его сотворить, но никакой мир не может родиться в хаосе, однородности и относительности мирского пространства. Обнаружение, или проекция, точки отсчета -«Центра» - равносильно Сотворению Мира» [Элиаде, с. 23].
В романе-эпопее таким «центром» является прикровенная правда Христа.
Если княжна Марья (с сюжетного начала) идет путем Христа, то князь Андрей Болконский идет путем ко Христу и, следовательно, к своему преображению. Для княжны Марьи первая заповедь очевидна: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобна ей: Возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф 22: 36-40). Для князя Андрея (с сюжетного начала) очевидна другая заповедь -заповедь ««м1ра»: возлюби самого себя. И мы помним, что в своем самолюбии и гордыне он готов отдать самое дорогое:
Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди -отец, сестра, жена, - самые дорогие мне люди, - но, как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей [Толстой, т. 4, с. 334].
Княжна Марья в разговоре с братом печалится, что у него «есть какая-то гордость мысли... и это большой грех», и перед прощанием с ним говорит об отношении Бога к непокорным, к таким, каким в ее глазах является ее брат:
Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение [Толстой, т. 4, с. 137].
Князь Андрей идет к преображению «попятным» путем. Л. Н. Толстой последовательно раскрывает духовное взросление князя Андрея как переход от низшей заповеди к высшей.
Для гордого и непокорного князя Андрея слова его сестры о Божьем покрове - это еще пока мертвые слова. Он проходит трудный путь прозрения, духовного рождения-преображения. Вначале - на поле под Аустерлицем - Бог в сознании князя Андрея появляется почти как ничего не значащее восклицание:
Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!.. [Толстой, т. 4, с. 354].
В раненом князе Андрее что-то приоткрылось, пробудилось. Он, мнивший себя спасителем армии и России, уже сам нуждается в помощи, жаждет к кому-то обратиться с криком последней надежды:
Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни... Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!.. Но кому я скажу это? [Толстой, т. 4, с. 370].
Князь Андрей пока еще не открыл Бога в своем сердце, но уже постиг, что Он есть, уже чувствует, что Он где-то рядом, и уже знает, что есть высшее знание, сердечно ему не открывшееся:
<...> или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладанке, княжной Марьей? [Там же].
Княжна Марья становится для брата «внутренней путеводительницей» от заповеди к заповеди. В конце духовного пути те учительные слова сестры, которые были для него пустым звуком, вдруг откликаются в его сердце теплым чувством любви к врагу своему. Он прощает Анатоля Курагина, плача нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями... Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам - да, та любовь, которую проповедовал Бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал... [Толстой, т. 6, с. 267].
Удивительно, как запечатлевает Л. Н. Толстой чудо преображения князя Андрея. Писатель усиливает мотив рождения князя Андрея, превращает его перед смертью в «ребенка», а Наташу - в «старую няню». Таинство смерти Л. Н. Толстой пронизывает мистикой духовного просветления:
«Я умер - я проснулся. Да, смерть - пробуждение!» - вдруг просветлело в его душе, и завеса, скры-
вавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. [Толстой, т. 7, с. 70].
Высота духовного прозрения князя Андрея выражена в произносимых им словах Евангелия, которое стало его книгой, источником его «вечной жизни»:
Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но Отец ваш питает их [Толстой, т. 7, с. 65].
Но если в обычном течении жизни, в судьбе героев случаются события, изменяющие их миропредставления, или возникают ситуации «эпо-пейного наполнения» (сцена охоты), то в войне 1812 года, в Бородинском сражении «онтологически преображенными» оказываются все, «от мала до велика», от солдата до Кутузова. В романе-эпопее такое единство мира находит выражение в словах Всем народом навалиться хотят [Толстой, т. 6, с. 198] и в изображении вдруг происходящего изменения «внутреннего статуса» личности и всего народа накануне Бородинского сражения.
Впечатляет сцена с иконой Смоленской Божьей матери, становящейся живым духовным началом, энергийной силой «отологического преображения». «Взойдя на гору, икона остановилась» [Толстой, т. 6, с. 203], - пишет Л. Н. Толстой о духовном царствовании животворящей иконы в пространстве людей, готовых идти на смерть за отечество. Л. Н. Толстой в описании сцены моления ориентируется на Евангелие. «Взыде на гору помолитися»; «Взошел Он на гору помолиться» (Лк 9:28), - свидетельствует евангелист Лука о молении Христа перед преображением. К Смоленской матушке <... > без шапок бежали <...> солдаты и ополченцы, перед ней склонились чиновные люди и иноверцы [Там же]. Спаси от бед рабы твоя, Богородце... Яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству [Толстой, т. 6, с. 203204] - эти слова молебна стали внутренним кодом поведения каждого.
Л. Н. Толстой усиливает эффект преображения всех, когда показывает, как разрушаются привычные отношения подчинения и в каждом пробуждается живое чувство сопричастности высшему. В присутствии Смоленской иконы Божьей матери солдаты и ополченцы не соблюдают принципа воинской субординации:
Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться [Толстой, т. 6, с. 204].
Кутузов следует «солдатскому примеру»: отмахнувшись от офицеров, он подошел к Смоленской иконе Божьей матери, перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову [Там же]. В состоянии «предстояния» оказались даже те герои, от которых такого духовного жеста ожидать было нельзя. Борис Друбецкой, как пишет Л. Н. Толстой, вероятно, приложился к иконе, а Долохов попросил прощения у Пьера:
Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера [Толстой, т. 6, с. 208].
Выводы. Как видим, в романе-эпопее «Война и мир» действует эпопейный (евангельский) принцип «онтологического преображения»: в трагический момент жизни государства, народа и человека меняются социально знаковые координаты общественного «м1роустройства», - все преображается, являя историческую возможность иного личностного и национального бытия.
Изучение жанровой структуры «Войны и мира» в свете мотива преображения позволяет не только осмыслить психологическую - душевную - глубину человека (романный принцип), но и духовно-онтологическую почву, питающую национальную жизнь «во веки веков» (эпопей-ный принцип).
Список литературы
Айриян Р. С., Урушадзе А. Т. Война и мир: вечные ценности человечества // Новое прошлое. 2016. № 3. С. 10-18.
Беглов В. А. Эпопея в русской литературе XIX-XX вв. (становление и трансформации): дис. ... докт. фи-лол. наук. М., 2006 367 с.
Бердяев Н. А. Смысл истории. М.: Мысль, 1990. 175 с.
Боровиков С. В русском жанре: над страницами «Войны и мира» // Новый мир. 1999. № 9. С. 176-182.
Еськова Н. А. О каком «мире» идет речь в «Войне и мире» // Наука и жизнь. - 2002. № 6. С. 26-27.
Еськова Н.А. Что означает слово «мир» в названии романа Льва Толстого? // Новый мир. 2006. № 7. С. 204-205.
Карасев Л. В. Толстой и мир // Вопросы философии. 2001. № 1. С. 33-54.
Огласительное слово на Пасху святителя Иоанна Златоуста. URL: http://www.paskha.ru/holies/izlat.html (дата обращения: 11.11.2018).
Панова О. Г. Религиозно-мифологические основы эпопеи Л. Н. Толстого «Война и мир»: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск, 2002. 21 с.
Соболев Л. О жанре «Войны и мира» // Литература. 2007. 16-28 февр. (№ 4). С. 37-41.
Старыгина Н. Н. Русский роман в ситуации философско-религиозной полемики 1860-1870-х годов. М.: Языки славянской культуры, 2003. 352 с.
Тарасов А. Б. В поисках высшей правды: Л. Н. Толстой и Православие как духовная и научная проблема // Литературная учеба. 2001. № 11/12. С. 74-81.
Толстой Л. Н. Собрание сочинений: В 22 т. М.: Художественная литература, 1978-1984.
Филарета митрополита Московского и Коломенского творения. М. Отчий дом, 1994. 476 с.
Элиаде М. Священное и мирское: Пер. с франц. М.: изд-во Московского университета, 1994. 144 с.
References
Airiian, R. S., Urushadze, A. T. (2016). Voina i mir: vechnye tsennosti chelovechestva [War and Peace: Eternal Values of Mankind]. Novoe proshloe. No. 3, pp. 10-18. (In Russian)
Beglov, V. A. (2006). Epopeia v russkoi literature XIX-XX vv. (stanovlenie i transformatsii): dis. ... dokt. filol. nauk [The Epic of Russian Literature of the 19th -20th Centuries (Formation and Transformation): Doctoral Thesis]. Moscow. 367 p. (In Russian)
Berdiaev, N. A. (1990). Smysl istorii [The Point of the Story]. 175 p. Moscow, Mysl'. (In Russian)
Borovikov, S. (1999). V russkom zhanre: nad stranit-sami "Voiny i mir a" [In the Russian Genre: Over the Pages of "War and Peace"]. Novyi mir. No. 9, pp. 176182. (In Russian)
Eliade, M. (1994). Sviashchennoe i mirskoe [The Sacred and the Secular]. Per. s frants. 144 p. Moscow, izd-vo Moskovskogo universiteta. (In Russian)
Es'kova, N. A. (2002). O kakom "mire" idet rech' v "Voine i mire" [What Kind of "Peace" Is There in "War and Peace"]. Nauka i zhizn'. No. 6, pp. 26-27. (In Russian)
Карпенко Геннадий Юрьевич,
доктор филологических наук, профессор,
Самарский национальный исследовательский университет им. ак. С. П. Королева, 443086, Россия, Самара, Московское шоссе, 34. karpenko.gennady@gmail.com
Es'kova, N. A. (2006). Chto oznachaet slovo "mir" v nazvanii romana L'va Tolstogo? [What Does the Word "Peace" Mean in the Title of Leo Tolstoy's Novel?]. Novyi mir. No. 7, pp. 204-205. (In Russian)
Filareta mitropolita Moskovskogo i Kolomenskogo tvoreniia (1994) [Philaret Metropolitan of Moscow and Kolomna Works]. 476 p. Moscow, Otchii dom. (In Russian)
Karasev, L. V. (2001). Tolstoi i mir [Tolstoy and Peace]. Voprosy filosofii. No. 1, pp. 33-54. (In Russian)
Oglasitel'noe slovo na Paskhu sviatitelia Ioanna Zla-tousta [Catechetical Word at Easter of St. John Chrysos-tom]. URL: http://www.paskha.ru/holies/izlat.html (accessed: 11.11.2018). (In Russian)
Panova, O. G. (2002). Religiozno-mifologicheskie os-novy epopei L. N. Tolstogo "Voina i mir": avtoref. dis. ... kand. filol. nauk [Religious and Mythological Foundations of Leo Tolstoy's Epic "War and Peace": Ph.D. Thesis Abstract]. Tomsk, 21 p. (In Russian)
Sobolev, L. (2007). O zhanre "Voiny i mira" [On the Genre of "War and Peace"]. Literatura. 16-28 fevr. (No. 4), pp. 37-41. (In Russian)
Starygina, N. N. (2003). Russkii roman v situatsii filosofsko-religioznoi polemiki 1860-1870-kh godov [Russian Novel in the Situation of Philosophical and Religious Controversy in the 1860s and 1870s]. 352 p. Moscow, Iazyki slavianskoi kul'tury. (In Russian)
Tarasov, A. B. (2001). Vpoiskakh vysshei pravdy: L. N. Tolstoi i Pravoslavie kak dukhovnaia i nauchnaia problema [In Search of the Highest Truth: Leo Tolstoy and Orthodoxy as a Spiritual and Scientific Problem]. Lit-eraturnaia ucheba. No. 11/12, pp. 74-81. (In Russian)
Tolstoi, L. N. (1978-1984). Sobranie sochinenii [Collection of Works]. V 22 t. Moscow, Khudozhestvennaia literatura. (In Russian)
The article was submitted on 12.11.2018 Поступила в редакцию 12.11.2018
Karpenko Gennady Yurievich,
Doctor of Philology, Professor,
Samara National Research University named
after S. P. Korolev,
34 Moskovsoye Shosse,
Samara, 443086, Russian Federation.
karpenko.gennady@gmail.com
