CC BY
124
Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 6 (335). Филология. Искусствоведение. Вып. 88. С. 54-60.
ОСОБЕННОСТИ ИНТЕГРАЦИИ АНТРОПОМОРФНЫХ БЛЕНДОВ В РУССКОМ СКАЗОЧНОМ ДИСКУРСЕ (на примере исходного пространства «женщина»)
Иллюстрируются особенности интеграции антропоморфных блендов в русском сказочном дискурсе на основе теории концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера. В результате рассмотрения энциклопедического материала и фольклорных источников выводится исходное ментальное пространство «женщина» и рассматриваются основные модели его взаимодействия с параллельными ментальными пространствами, относящимися к антропоморфной сфере.
Ключевые слова: метафора, концептуальная интеграция, исходное пространство, ментальное пространство, бленд.
Сказочный дискурс характеризуется определенным соотношением фантазии и реальности. Он представляет собой закодированный источник информации об историческом прошлом русского народа. Дешифровка сказочного контекста с помощью теории концептуальной интеграции способствует определению истоков языковой номинации героев и ведет к пониманию особенностей менталитета русского народа. Данная теория, разработанная представителями американской школы когнитивной лингвистики Ж. Фоконье и М. Тернером, позволяет наиболее адекватно декодировать скрытую информацию, понять ее смысловое наполнение и определить образную аналогию, лежащую в основе сказочных номинаций.
Под концептуальной интеграцией ученые понимают сложный когнитивный процесс, происходящий неосознанно в результате сопоставления двух независимых друг от друга явлений или понятий и соединяющий в общем счете четыре ментальных пространства: два исходных пространства (input spaces), одно общее пространство (generic spaces) и смешанное пространство (blended space), или бленд (blend).
Исходные пространства - это независимые друг от друга ментальные образования, символизирующие различные явления и понятия, соединение которых приводит к частичному формированию нового ментального образования - бленда. Общее пространство отображает сходные сущности/ элементы исходных пространств, которые затем проецируются в бленд: «There is a generic space, which maps onto each of the inputs. This generic space reflects some common, usually more abstract, structure and organization shared by the inputs and defines the core cross-space mapping between them»
[12. С. 149]. «The generic space contains what the inputs have in common» [12. С. 152].
Бленды образуются за счет проекции общего пространства, проекции некоторых элементов исходных пространств, не вошедших в общее пространство, и добавочных элементов, определяющихся фоновыми знаниями, когнитивными и культурными моделями.
Схема процесса концептуальной интеграции выглядит следующим образом (рис. 1):
Рис. 1. Схема модели смешанных пространств Ж. Фоконье и М. Тернера
Окружности на схеме представляют четыре основных ментальных пространства, точки - сущности/ элементы каждой сферы, пунктирные линии символизируют отображения между сущностями различных пространств, а сплошные линии - соединение прототипичных элементов.
В связи с этим исходное пространство «женщина», служащее неисчерпаемым источником новых смешанных пространств, является одним из ключевых понятий русского сказочного дискурса.
Для описания особенностей интеграции данного пространства на основе этимологических изысканий, изучения словарных статей,
исторических фактов и культурных традиций были выделены его основные сущности, представленные на рис. 2.
Рис. 2. Схема исходного пространства «женщина»
Сказки наряду с мифами являются одним из древнейших творений человеческой мысли. Их возникновение приходится на то время, когда человек еще не отделял себя от животного мира и не считал себя центром вселенной, но в то же время концептуализировал окружающую действительность сквозь призму своего сознания. Возможно, поэтому антропоморфность в сказках выражается в основном за счет переноса человеческих особенностей на животный и растительный мир. Концептуальная интеграция ментального пространства «женщина» с параллельными исходными пространствами, относящимися к общей понятийной сфере «человек», в основном затрагивает отождествление мужского и женского начала.
В русском сказочном дискурсе перенос мужских качеств на женщину привел к появлению героинь, которых традиционно принято называть богатырь-девками. Такими, например, являются женские персонажи волшебных сказок «Марья Моревна», «Василиса Поповна», «Иван Агич и Василиса Васильевна» и др. Как правило, женщины-богатырши сочетают в себе ум, красоту и невероятную силу.
По аналогии с прототипом «женщина» составим исходное пространство «мужик», так как именно оно легло в основу метафорической проекции. Для этого выделим некоторые релевантные сущности: мужская особь, проти-
воположная женщине по половому признаку; имеет характерные человеческие атрибуты
- внешность и речь; живет на земле; как правило, ассоциируется с мужеством, храбростью, физической силой. Мужик является хозяином дома и главой семейства. Ему приписываются грубость, невежество, любовь к спиртным напиткам и вкусной, обильной еде. На Руси мужик воспринимался как кормилец, охотник, воин и властитель. В настоящее время номинация «мужик» используется в разряде разговорно-сниженной лексики.
В русском сказочном дискурсе большинство выделенных элементов исходного пространства «мужик» метафорически переносится на женщину. В частности, большое внимание уделяется физической силе женщины, равной, а иногда и превосходящей мужскую:
«Вышли все на широкий двор, вошел молодой посол [Василиса Микулишна] в круг, захватил одной рукой трех борцов, другой - трех молодцов, седьмого бросил в середину, да как ударит их лоб об лоб, так все семь на земле лежат и встать не могут» («Про прекрасную Василису Микулишну» [9. С. 290]).
Выделенные в рамках данной модели сущности бленда подкрепляются языковыми средствами выражения. Как и во многих других русских смешанных пространствах, стилистически ярко представлен элемент «красота». Он выражается такими эпитетами, как «прекрасная королевна», «лепообразная», «собой хороша» и др.
Примеры метафор, символизирующих характеристики этой же сущности, можно проследить в следующих отрывках:
«Иу ней, когда она почивает, из косточки в косточку мозжечок переливается» («Усонь-ша-богатырша» [5. С. 378]).
«Горько плакали девушки, пока резали Василисе косы русые. Косы длинные весь пол усыпали, упал на косы и светлый месяц» («Про прекрасную Василису Микулишну» [9. С. 290]).
Совмещение мужских и женских черт в одном образе иллюстрирует личное местоимение мужского рода («он»), употребляемое по отношению к девушке. Показательно и сравнение с уточкой, как правило, ассоциируемой у славян с женским началом:
«Он по горнице идет, словно уточка плывет, каблуками не пристукивает; он на лавочке сидит колена вместе жмет» («Про прекрасную Василису Микулишну» [9. С. 290]).
В сказке «Василиса Поповна» мужские манеры поведения отражены в глаголах действия, например:
«Одевалась она в мужское платье, ездила верхом на лошади, стреляла из ружья, и все делала совсем не по-девичьи» («Василиса Поповна» [1. С. 375]).
Несмотря на свой богатырский нрав, названные сказочные героини символизируют женское начало. Слияние противоречивых исходных пространств создает сложную модель концептуальной интеграции, в которой общее пространство формируется за счет отличительных человеческих свойств.
Из исходного пространства «женщина» в сказочный бленд, помимо половой принадлежности, проецируются личные ассоциативные качества, такие как красота, мудрость и хитрость. К другим человеческим качествам и привычкам, но уже перенесенным из исходного пространства «мужик», относятся физическая сила, мужество и храбрость, главенство в доме и семье, любовь к спиртным напиткам и еде, страсть к охоте, воинственность и власть. Исключительно контекстуальные сущности, дополняющие смешанное пространство, -главный сказочный персонаж и положительная коннотация. В заключение отметим, что в русском сказочном дискурсе снимаются гендерные отличия, поэтому в смешанное пространство из прототипа женщины переносится только сущность «женская особь», в то время как элемент «противоположна мужчине по полу» в бленде не отражается в связи с совмещением черт противоположных полов.
Образ богатырь-девки свидетельствует об остатках в русском сказочном дискурсе матриархальных представлений, согласно которым, женщина обладает огромной силой и властью, позже унаследованной мужчиной. Сочетая женскую красоту и мудрость, она способна противостоять «сильному полу» в физическом плане и в социальной иерархии.
Помимо метафорического проецирования исходного пространства «мужик», антропоморфность образов в русском сказочном дискурсе выражается и за счет слияния двух женских прототипов. Смысловая трансформация одних женских черт в другие проявляется в специфичном для русской сказочной традиции смешанном пространстве «женщина - Баба-Яга».
Образ Бабы-Яги, живущей глубоко в дремучем лесу, в русском сказочном дискурсе
ассоциируется с мотивом перехода героя в загробный мир, а сама Ягинишна является проводницей в мир мертвых (тридесятое царство), куда можно попасть только при совершении определенных ритуалов.
Женский образ Бабы-Яги связан с матриархальными представлениями об устройстве социального мира, когда глава (старейшина) общества была женщина солидного возраста, способная физически отстоять свое место в обществе, то есть баба. В славянской мифологии Баба-Яга ассоциировалась с хозяйкой леса и повелительницей его обитателей, хранительницей рода и древних традиций. Однако во времена принятия славянами христианского вероисповедания старые языческие божества подверглись гонению, им стали придаваться злые, демонические черты, уродливость внешнего вида и характера, злые намеренья. Так, образ Бабы-Яги в сказках стал восприниматься двойственно. Амбивалентность ее восприятия связана, во-первых, с образом хозяйки леса, которую надо задобрить, во-вторых с образом злобного существа, сажающего детей на лопату для жарки. Последнее толкование исходит из функции жриц проводить подростков через обряд инициации [8. С. 83].
При матриархате право считаться взрослым зависело не от возраста, а от личных достижений. Испытывать юношей на взрослость являлось обязанностью женщин-жриц. Они уводили мальчиков 10-12 лет на некоторое время в лес и подвергали различным испытаниям.
В результате изменения социального устройства жрицы сами стали поселяться в лесах, где продолжали свою деятельность. Они следили за тем, чтобы мужчина умел охотиться, пасти скот, делать оружие и знать основы супружеского бытия.
Не случайно во многих сказках Баба-Яга предлагает герою взять в жены свою дочь (или разделить с ее дочерью ложе), применяя при этом особую хитрость. Данное качество в приведенном отрывке выражается, прежде всего, метафорой и использованием слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами:
«Жила-была старушка-княгиня; у нее росли сын да дочь - такие дородные, такие хорошие. Не по нутру они были злой ведьме: “Как бы их извести да до худа довести?” - думала она и придумала; скинулась такой лисой, пришла к их матери и говорит: “Кумушка-голубушка! Вот тебе перстенек, надень его на пальчик твоему сынку, с ним будет он и богат и то-
роват, только бы не снимал и женился на той девице, которой мое колечко будет по ручке!”» («Князь Данила Говорила» [6. С. 329]).
В сказочном дискурсе сохранился и неизменный атрибут Бабы-Яги - дремучий лес, который традиционно описывается эпитетами «темный» и «таинственный». С одной стороны, сказочный лес отражает представления древних о необходимости проведения обрядов посвящения именно в лесу, а с другой стороны, он всегда ассоциировался с входом в царство мертвых.
Баба-Яга повелевает в лесу всем животным миром, она оказывается хозяйкой зверей и птиц. Дело в том, что у древних смерть понималась как переход в другое состояние, например, превращение в животных, а значит, именно хозяин животных должен охранять вход в царство мертвых. Так появились и сказочные мотивы, связанные с действиями Бабы-Яги: похищение детей птицами («Гуси-лебеди» [9. С. 332]), дарение волшебных птиц («Сказка о золотом, серебряном и медном царствах» [2. С. 224]) и животных герою («Звериное молоко» [1. С. 77]). Похищение и преподнесение волшебных даров открывает путь в тридесятое царство. Таким образом, Баба-Яга является «хозяйкой леса и его обитателей», а также «хранительницей загробного мира».
Избушка Яги, стоящая на границе двух миров, является вратами в мертвое царство. Даже ее внешние очертания в сказочном дискурсе напоминают о смерти: избушка весьма схожа с домовиной, имеет ярко выраженные зооморфные черты и всегда обнесена частоколом из человеческих костей и черепов. Домовины
- домики, в которых хоронили умерших. Они расположены над землей на очень высоких пнях с выглядывающими из-под земли корнями, похожими на куриные ноги. Домовины ставились таким образом, чтобы отверстие в них было обращено в противоположную от поселения сторону, к лесу. Покойников хоронили ногами к выходу, и, если заглянуть в домовину, можно было увидеть только их ноги,
— отсюда и произошло выражение «Баба-Яга костяная нога» [3].
Как пишет Б. А. Рыбаков, исследуя язычество Древней Руси: «Домовина с костями погребенных несомненно повлияла на известнейший фольклорный сюжет - «избушку на курьих ножках», в которой живет Баба-Яга -Костяная Нога, одно из олицетворений смерти» [10. С. 110].
Очертания жилища Бабы-Яги обычно предаются устойчивой метафорой: «Стоит избушка на курьей лапке, на веретенной пятке, с востока на запад поворачивается» («Иван меньшой - разумом большой» [9. С. 92]).
Вход в избушку открывается только после произнесения традиционных сказочных формул: «Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом» («Царевна-лягушка» [9. С. 199]); «Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!» («Про Арапулку» [5. С. 286]). Владение Бабы-Яги стоит на какой-то невидимой грани, недоступной герою из мира живых, и является сторожевой заставой перед тридесятым царством. Пройти через эту грань можно только через избушку, повернув ее к «лесу задом» (что объясняется расположением домовин) и пройдя испытания хозяйки.
Внутри такой избушки Баба-Яга представляется как живой мертвец, и внешность у нее соответствующая. Для передачи внешности данного персонажа чаще всего используются развернутые метафоры: «Там сидит одна старушка - языком в печи пашет, губами горшки отнимает» («Марфа крестьянская дочь» [5. С. 333]).
При приходе героя Баба-Яга обычно лежит либо на печке, либо на лавке, но при этом она обязательно занимает всю избу, что, как правило, отражается на метафорическом уровне: «Избушка остановилась, они взошли в нее, а там лежит Баба Яга: в одном углу ноги, в другом голова, губы на притолоке, нос в потолок уткнула» («Звериное молоко» [6. С. 307]). Значит, избушка достаточно мала и невольно ассоциируется с местом захоронения покойников, а Баба-Яга - с мертвецом.
Передвигается Баба-Яга с бурей, погоняя железную или огненную ступу пестом/ толкачом, невольно ассоциирующимся с молнией, и заметая свои следы огненным помелом, имитирующим ветер. Описание полета сказочной героини всегда сопровождается динамикой и молниеносностью действий. Такой эффект достигается благодаря интенсивному использованию глаголов движения: «Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу Баба-Яга - в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает» («Василиса Прекрасная» [5. С. 319]).
Из данных утверждений выводится другой элемент смешанного пространства - «повелительница мира природы».
Как правило, Баба-Яга обладает огромной «физической и духовной силой» (элемент исходного пространства «баба»). Она на равных бьется с богатырями («Сказка об Илье Муромце» [1. С. 354]; «Безногий и слепой богатыри» [1. С. 59]).
Рассмотрев основные атрибуты Бабы-Яги и внешние характеристики, отметим соответствующие черты внутреннего мира этого персонажа. В русском сказочном дискурсе Яга имеет противоречивую натуру. С одной стороны, она может быть предрасположена к герою или героине: приветливо их встречать, вкусно угощать, парить в баньке, давать мудрые советы, вручать волшебные дары за выполненные задания и по-матерински их оберегать, что символизирует проекцию таких сущностей, как «гостеприимство», «мудрость» и «материнские качества». Повсеместно встречающееся в сказках выражение «напоила, накормила и спать положила», символизирующее гостеприимность старушки, передает условность сказочного хронотопа. Тремя глаголами действия описывается относительно большой промежуток времени:
«Она ему говорит: “Сам бы туда шел, а сестру напрасно взял; она тебе много вреда сделает”. Напоила их, накормила и спать положила.» («Звериное молоко» [1. С. 83]).
В другой своей ипостаси Баба-Яга предстает как грубое, злобное демоническое существо, готовое погубить героя:
«Лишь только наступила ночь, Яга-Баба пошла по всем чуланам, и которую голову ощупает без колпака, то оную отрубала, и таким образом тридцать дочерей лишила голов» («Василий-королевич и Марья Ягинишна» [6. С. 204]).
Именно первый тип Бабы-Яги в русском сказочном дискурсе является более распространенным, несмотря на то, что чаще всего этот персонаж ассоциируется с негативными чертами.
На основе изложенного материала представим схему концептуальной интеграции, в результате которой создается смешанное пространство «женщина - Баба-Яга», но прежде определим сущности ментального пространства «баба», послужившего прототипом анализируемого бленда.
Баба - культурно-маркированное слово. Его первичное значение - «замужняя крестьянка; простая женщина не из образованных слоев населения» - устарело и в словаре В. В. Лопа-
тина и Л. Е. Лопатиной отмечается как просторечное [7. С. 12].
Данное слово несет в себе пренебрежительный или ироничный отзыв о женщине в целом и трактуется как: «1. Трад.-нар. Деревенская (обычно замужняя) женщина, крестьянка.
2. Разг.-сниж. О любой женщине. 3. Разг.-сниж. Женщина, находящаяся в интимных отношениях с кем-л.; жена [4. С. 53-54].
По свойствам баба - грубая, работящая, необразованная, простая женщина. По этим признакам сформировалась идиоэтническая характеризация исходного пространства «баба». В русском фольклоре в этом слове ярче отражается культурно-национальная оценка женщины.
Относительно происхождения номинации «Яга» не существует единого мнения. В этимологическом словаре Н. М. Шанского слово «Баба-Яга» представлено как сращение двух элементов, из которых «яга» означает «злая», то есть Баба-Яга буквально - злая женщина, мучительница [11].
Предположим, что сема «Яга» является порождением сказочного контекста. Таким образом, в результате слияния двух прототипов «женщина» и «баба» получается ментальное пространство «женщина - Баба-Яга», где Яга
- номинация, объединяющая только дополнительные контекстуально-дискурсивные элементы русского сказочного дискурса, не являющиеся результатом проекции сущностей исходных пространств.
Теперь выделим элементы, которые после проецирования из общего ментального пространства будут составлять часть смешанного. К ним относятся: общечеловеческие черты (характерная внешность, речевые способности, стихия обитания), половой критерий (женская особь, противопоставленная мужскому полу) и природное предназначение (источник жизни, материнские качества). Помимо перечисленных выше элементов, бленд «женщина - Баба-Яга» перенимает специфические свойства исходных ментальных пространств: мудрость, гостеприимство, хитрость и колдовство женщины; а также грубость и культурно-маркированную номинацию бабы. В то же время смешанное пространство приобретает свои уникальные черты, такие как роль в сказочном дискурсе, положительная или отрицательная коннотация, злые/ демонические черты, людоедство, безобразная внешность. Сюда же относятся функции хозяйки леса, повелительницы
Рис. 3. Схема модели смешанного пространства «женщина - Баба-Яга»
мира природы и хранительницы загробного мира. Безусловно, отдельную группу сущностей бленда составляют ассоциативные сказочные атрибуты - избушка на курьих ножках, ступа с помелом и костяная нога (См. рис. 3).
Таким образом, концептуальная метафора, или смешанное пространство, «женщина - Баба-Яга» является многоаспектным, исторически сложившимся ментальным образованием с неоднозначной трактовкой. Данный бленд очень сложен и собирателен, поэтому его нельзя расчленить на отдельные сущности, прояв-
ляющиеся в одной сказке. Этот абстрактный образ настолько укоренен в нашем сознании с детства, что при упоминании Бабы-Яги автоматически всплывает общее восприятие сказочного персонажа.
В заключение отметим, что «случайные» образы не фиксируются и не сохраняются в памяти народа, а закрепляются, прежде всего, те, которые связаны со значимой для общества деятельностью и ее целями. Поэтому символика обладает динамикой, то есть изменяется в зависимости от смены приоритетных
целей, видов деятельности и господствующей иерархии.
Таким образом, для формирования антропоморфных блендов большое значение имеют социально-психологические и культурные предпосылки. При этом следует подчеркнуть, что нередко бленд с исходным пространством «женщина» выстраивается на характеристиках, востребованных при господствующих в определенный момент социальных отношениях.
Список литературы
1. Афанасьев, А Н. Народные русские сказки. М., 1985. Т. 2. 463 с.
2. Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки. М., 1985. Т. 3. 495 с.
3. Баба-Яга. Википедия [Электронный ресурс] // иЯЬ: http://m.wikipedia.org/wiki/Баба-Яга.
4. Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб., 1998. 1536 с.
5. Круглова, Ю. Г. Сказки. М., 1988. Кн. 1. 544 с.
6. Круглова, Ю. Г. Сказки. М., 1989. Кн. 2. 576 с.
7. Лопатин, В. В. Русский толковый словарь / В. В. Лопатин, Л. Е. Лопатина. 4-е изд., стер. М., 1997. 832 с.
8. Мифология. Энциклопедия / гл. ред. Е. М. Мелетинский. М., 2003. 736 с.
9. Нечаев, А. Русские народные сказки / А. Нечаев, Н. Рыбакова. М., 1956. 543 с.
10. Рыбаков, Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. 783 с.
11. Шанский, Н. М. Этимологический словарь русского языка / Н. М. Шанский, Т. А. Боброва. М., 1994. 400 с.
12. Fauconnier, G. Mappings in Thought and Language. Cambridge, 1997. 205 p.
Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 6 (335).
Филология. Искусствоведение. Вып. 88. С. 60-64.
Н. Н. Кошкарова
ДИАЛОГИЧЕСКИЕ ЖАНРЫ КОНФЛИКТНОГО И КООПЕРАТИВНОГО ТИПОВ ДИСКУРСА
Анализируются диалогические жанры конфликтного и кооперативного типов дискурса. В качестве материала для анализа выбраны такие жанры, как политическое интервью, конфликтный диалог-интервью, пресс-конференция. Все анализируемые жанры обладают своими структурными особенностями, которые определяют функционирование в рамках конфликтного или кооперативного дискурса.
Ключевые слова: диалогический жанр, конфликтный дискурс, кооперативный дискурс, политическое интервью, конфликтный диалог-интервью, пресс-конференция.
Целью настоящего исследования является анализ диалогических жанров современной политической коммуникации, функционирующих в рамках конфликтного и кооперативного типов дискурса. Анализ проводится с точки зрения коммуникативно-прагматического подхода, в интересы которого включен широкий круг вопросов, затрагивающий лингвистические и экстралингвистические факторы коммуникации. Рассматриваемые нами формы поведения (деструктивная и конструктивная) являются той сферой межличностных взаимоотношений, в которой конкретные прагматические условия интеракции детерминирует поведение
коммуникантов, и позволяют говорящим прогнозировать свои речевые действия и речевое поведение собеседника.
Подобная трактовка исследуемых конфликтного и кооперативного типов дискурса созвучна предложенной В. И. Карасиком [2] прагмалингвистической модели дискурса, когда анализируется способ общения в самом широком смысле слова. В цитируемой работе «Языковой круг: личность, концепты, дискурс» известный волгоградский ученый противопоставляет такие виды общения, как серьезное - несерьезное, ритуальное - неритуальное, прямое - непрямое. Мы считаем необходимым
