CC BY
74Гурам СВАНИДЗЕ
Кандидат философских наук, сотрудник Комитета по защите прав человека и гражданской интеграции парламента Грузии
(Тбилиси, Грузия).
ОСОБЕННОСТИ ГРУЗИНСКОГО КРИЗИСА
Резюме
В статье рассматриваются особенности процесса становления и развития независимой Грузии, исследуются специфические черты кризиса грузинского общества. Обосновывается
точка зрения, согласно которой радикализм общественного сознания и «упрямство» политических лидеров являются тем непреодолимым барьером, который мешает Грузии развиваться спокойно.
В в е д е н и е
Новейшая история Грузии складывается драматично. С одной стороны, ее характеризует высокая мобильность внутренних процессов, открытость общества для нововведений и реконструкции, с другой — страна не раз оказывалась на грани тяжелых испытаний и даже переходила эту грань.
Имея богатую историю выживания, пережив многие могущественные империи, грузинский народ, казалось бы, должен был развить навыки стабильного и безопасного существования внутри страны. Однако умение предков лавировать во внешней политике не всегда находило применение в делах внутренних.
18 лет назад Грузия испытала на себе самое крайнее проявление кризиса — аномию. Тогда перестали действовать ценностные и нормативные устои, деградировала социальность как таковая. Общество погрузилось в состояние смуты. Дефицит легитимности превратил его в совокупность сколь случайных, столь же и нестабильных социальных связей1. Перевести страну в русло устойчивого развития удалось лишь ценой колоссального напряжения сил.
Сегодня мы наблюдаем очередное проявление кризисного состояния общества — нестабильность, радикализм, непримиримость. Столицу захлестнула митинговая стихия. Потому иногда кажется, что радикализм общественного сознания, «упрямство» политических лидеров — это и есть непреодолимый барьер, не позволяющий Грузии развиваться спокойно.
Общесоциологический ракурс
Очевидно, что радикализм предполагает нестабильность. Чем больше радикализма, тем меньше вероятность консенсуса в обществе и, следовательно, ниже устойчивость общества.
Вообще-то внутренняя нестабильность и неустойчивость — обычное и здоровое явление для общества. Тем более если общество находится на стадии перемен и строится на демократических началах. Однако чем жизнеспособнее система, тем больше у нее возможностей удержать процессы в нормативных рамках. А выход за эти рамки ведет в тупик.
Как подмечено социологами, системы, установленные революционным, радикальным путем, расходуют на формирование стабильно легитимной власти гораздо больше ресурсов и времени. К примеру, в тех странах, где в результате революции монархии были свергнуты, пришедшие к власти республиканские режимы оказались неспособными обрести законность в глазах всех важных слоев населения вплоть до пятого послереволюционного поколения2.
Эти положения американский социолог С. Липсет иллюстрирует наблюдением: из наиболее стабильных демократических государств Запада большинство являются монархиями. На тот момент (вторая половина 1960-х гг.) из чисто республиканских стран только США и Швейцария отвечали критериям долговременной устойчивости демократических правил игры3.
А что же в случае с новейшей историей Грузии? В этом смысле интересен период правления З. Гамсахурдиа, который был переходной стадией от коммунистического прошлого к времени независимого существования грузинского государства.
Если следовать вышеприведенной схеме, можно предположить, что именно тогда были заложены основы для периодического повторения кризисов. Правда, здесь есть своя специфика. В Грузии фактически произошло полное самоустранение «старого типа законности», оплотом которого был партийно-хозяйственный актив. Новый режим получил власть легко, без видимого сопротивления со стороны коммунистов. Одна из причин такого развития событий — глубокий кризис власти после драмы 9 апреля 1989 года, когда подавление мирного митинга привело к человеческим жертвам. Казалось бы, сложились условия для строительства нового общества с «чистого листа».
1 См.: Сванидзе Г. Испившие вод океана // Дружба народов, 2008, № 9.
2 См.: Липсет С. Политическая социология. В кн.: Американская социология: Перспективы. Проблемы. Методы. М.: Прогресс, 1972. С. 207.
3 См.: Там же.
Однако неопытный политик пошел ошибочным путем. Он попытался легитимизировать систему, в основу которой были положены этнонациональные принципы. А они не могли послужить формированию стабильного общества, так как не удовлетворяли слишком многие группы населения.
Такой выбор легко объяснить. Ведь коммунистическому истеблишменту в Грузии по-настоящему противостояли только националисты. Их силы были направлены против политики пролетарского интернационализма, в котором усматривались признаки коммунистического космополитизма и угроза русификации. Примеры гражданского мужества и неповиновения советской власти можно было найти именно в этой среде.
Неприязнь к политике пролетарского интернационализма была настолько сильной, что, придя к власти, грузинские националисты проигнорировали необходимость формирования гражданского общества, развития общедемократических начал. Национализм переродился в этнонационализм, делая упор на строительство этнического государства.
Важно отметить нюанс: власть оказалась несостоятельной именно из-за неспособности консолидировать общественность вокруг принципов этнонационализма, а не из-за провалов в экономической политике. Тяжелый экономический кризис настиг страну позже, уже после правления З. Гамсахурдиа.
Интерес представляет такой фактор, как социальная структура4. В ней гнездится потенциал раскола общества. Нередко политические распри порождаются именно структурными различиями — классовыми, профессиональными, религиозными, этническими, региональными. Социологами отмечено также, что классовые противоречия присущи экономически развитым государствам. Для развивающихся стран более характерны ценностные конфликты. В этом последнем случае обычно наблюдают противостояние ценностей эпохи модернизации и традиционных ценностей.
Несколько иначе в этом отношении сложилась ситуация в Грузии. Из политического дискурса З. Гамсахурдиа была полностью выброшена лексика, связанная с классовой борьбой. Борьбе за социальную справедливость не придавался классовый характер. Что же касается конфликта ценностей, то особенность грузинского примера в том, что здесь приходилось изживать как раз последствия модернизации, осуществленной на социалистический манер. Вестернизация же на тот период представляла собой некую мифологему и рассматривалась как безусловное благо. Но борьбы не получилось: ценности прошлого ушли в небытие без сопротивления. А модернистский, прозападный дискурс с его акцентом на ценности гражданского общества хотя и использовался властями, но оставался декларативным. Возобладала этнонациональная риторика и соответствующая ей практика.
Этническая составляющая социальной структуры стала фактором раскола общества. Последствия оказались удручающими. В автономных образованиях и в некоторых регионах с компактным проживанием меньшинств возникли или оживились сепаратистские движения, что привело к кровавым столкновениям. Тогда и было положено начало территориальной дезинтеграции государства.
Возникла опасность распада самого титульного этноса. Линия раздора прошла между космополитическим мегаполисом Тбилиси и этнонационалистически ориентированным мегрельским регионом только потому, что считалось, что З. Гамсахурдиа был по происхождению мегрелом. После низложения первого президента гражданское противостояние в Грузии обострилось.
На примере режима З. Гамсахурдиа можно наблюдать действие так называемого эффекта «завышенных ожиданий»5. Обычно подобные тенденции связаны с теми движе-
4 См.: Там же. С. 214.
5 Там же. С. 208.
ниями и социальными группами, которым приходится силой пробиваться к государственной власти, привнося при этом в общество надежды на скорое наступление «золотого века». Легкость, с какой обрел власть новый режим в Грузии, еще больше усилила завышенные ожидания, радикализировала их.
Риск для стабильности молодого государства нес в себе и харизматический тип руководства. Он представляет собой наиболее простой путь к «правооснованию управлять» делами общества6. На культе личности руководителя экономятся время и ресурсы, которые потребовались бы для достижения легитимности какого-то другого типа (традиционной, рационально-правовой). Фигура З. Гамсахурдиа олицетворяла собой борьбу за националистические идеалы и идентифицировалась с создаваемой им системой. Между тем поддерживать культ личности в условиях открытого общества, в условиях демократии трудно. Кому-то казалось, что «ожиданиям», сформировавшимся в период советского строя, не дали осуществиться, а кому-то стала очевидной их утопичность. Непреодоленная поляризация повлекла распад социального организма.
Историческое измерение
В период СССР после хрущевской оттепели в империи постепенно обостряется раскол между государством и обществом. Одно из самых опасных его проявлений — совершаемая «по умолчанию» легитимизация нелигитимности в обществе, единство общего интереса с паразитирующим на нем частным. Согласие относительно такого порядка сродни сделке, коррупция превращается в системное качество. Заложенное в подобном расколе противоречие не предполагало развитие, а только загнивание.
Можно гипотетически предположить, что в период застоя в бывшем СССР произошла так называемая «революция роста экспектаций», роста материальных запросов населения. Ввиду неизученности этого феномена можно только предполагать, что он имел место в брежневскую эпоху застоя. Тогда для советских людей западное «общество всеобщего благоденствия» выглядело привлекательнее мрачных будней советской власти. Потребительские запросы росли, и население все меньше прельщало ожидание будущих благ.
Появилось новое измерение социальной структуры — степень доступа больших и малых групп людей к теневым источникам доходов и услуг.
Раскол между официальной государственной моралью и повседневными нормами поведения не обошел стороной и Грузию. Именно в нашей стране эта ситуация получила наиболее полное развитие, что было в СССР притчей во языцех. Коррупционность была характерна не только для правящей элиты, она укоренилась в образе жизни достаточно широких групп. Нетрудовые доходы не порицались, наоборот, почитались как признак «умения жить».
Наиболее крупными теневыми образованиями в Грузии были «отраслевые мафии» — цитрусовые, чайные, табачные, винные, фруктовые. Отраслевой принцип их возникновения дополнялся региональными и субэтническими факторами и др. Но при этом в стране не существовало клановых структур, не произошло сращивание кровнородственных структур с институтами власти и экономики.
С «теневой групповщиной» в любом ее виде в стране воевали. В 1940-х годах прошли чистки по региональному принципу («мегрельское дело»). Во времена Э. Шеварднадзе-коммуниста также строго следили за кадровой политикой (известное постановление ЦК
6 From Max Weber: Essays in Sociology / Ed. by H.H. Gerth, C.W. Mills. New York: Oxford University Press, 1946. P. 78.
Компартии Грузии по борьбе с протекционизмом и др.). Меры превенции в этом направлении были заложены в принципы формирования номенклатуры партийно-хозяйственного актива. Но двойная мораль была вездесущей.
Свою борьбу против засилья мафии вел и З. Гамсахурдиа. Этот был один из самых популярных лозунгов движения за независимость. Но, не располагая сильным административным аппаратом, первый президент потерпел поражение в борьбе с ней. К тому же вирус двойной морали проник и в круг соратников З. Гамсахурдиа. В свои права вступал мегрельский партикуляризм.
Впрочем, двойная мораль не есть нечто однозначно деструктивное. История Грузии показывает, что она может быть функциональной и представлять собой стратегию выживания народа. Из-за постоянной угрозы агрессии и геноцида, в условиях сильно ущемленного или фактически отсутствующего суверенитета центральная власть становилась предметом сделок с империями. Государственные институты имели чисто прагматическую адаптивную функцию. Постоянные сбои в династическом наследовании подрывали легитимность верховной власти.
Община оставалась последним бастионом сохранения грузинского народа. Страна представляла собой конгломерат общин с единой этнической самоидентификацией, что отражается в этнонациональном понятии «народ» (эри). Под национальностью (эровне-ба) в Грузии обычно понимают этническое происхождение индивида.
Функциональность отчуждения людей от официальной морали еще как-то можно допустить в условиях, когда необходимо обеспечить выживание народа. Однако его неконструктивность в процессе строительства институтов государственности не вызывает сомнения. Интриги удельных князей подрывали основы центральной власти.
Сказывается и то, что Грузия не знала абсолютной монархии, ставшей фундаментом государственных устоев современной Европы, создавшей традиции государственности. Не говоря уж о сакрализации государственных институтов, которую можно наблюдать в дальневосточных культурах (конфуцианство и другие). Грузинское православие долгое время было религией физически и духовно выживающего народа — хранительницей его культурного наследия и исторической памяти. Церковь являлась носителем духовного единства народа в его этническом понимании. Но она не могла участвовать в государственном строительстве, которое слишком часто и надолго прерывалось.
Низкий уровень легитимности государственной власти обусловливал неспособность общества к политической самоорганизации, самоуправлению. Такой дефицит заполняется, если существуют или некая внешняя сила, или «вождь» — сильный харизматический лидер. Они выступают гарантами законности и стабильности.
Характерно, что в общественном сознании грузин хранилась память о царях-объе-динителях, царях-строителях (Давид Строитель, царица Тамара), правление которых воспринималось как золотой век в истории страны.
«Тоску» по легитимной центральной власти, по сильному вождю дополняли мифологемы могущественных единоверных народов, которые должны были освободить страну от ига иноверцев и одновременно помочь объединить ее. Сначала это была Россия. Теперь появился новый объект упования — НАТО.
Культурологическое измерение
Принято считать, что одной из причин перманентной нестабильности в Грузии является чрезмерное развитие индивидуализма, культа индивидуальности. Мол, в Грузии перебор с амбициозными личностями, каждая из которых норовит стать президентом.
Правда, такие заявления не сопровождались анализом. Это еще одна из национальных мифологем.
Во время выступления одного из грузинских историков по ТВ прозвучала мысль: грузины — не англичане; англичане могли подчиняться на корабле вполне партикулярному капитану, а мы такие гордые и упрямые, что нам трудно кому-то подчиняться.
Еще одной иллюстрацией толкования доморощенного индивидуализма может послужить то, как в Грузии понимают футбол. При традиционно большом количестве индивидуально сильных игроков здесь не удается создать более или менее приличную команду, и вот в общественном сознании выработалась компенсаторная реакция на ставшие систематическими неудачи грузинского футбола: мол, индивидуализм мешает. При этом упускалось из виду, что полноценный индивидуализм предполагает участие индивида в сложных видах координированного взаимодействия, к чему грузинские футболисты не предрасположены. А ведь футбольная команда — своего рода модель самоорганизации, воплощение умения следовать общим правилам ради достижения общей цели. Не говоря о том, что среди английских матросов было много крутых парней, но и они осознавали необходимость подчинения капитану — по определению самому квалифицированному лицу на судне.
Кстати, на тираду историка отреагировал один проницательный зритель. По телефону он задал вопрос, не потому ли иногда кажется, что Грузия так и не удостоится иметь дисциплинированную армию? Не является ли апология такого типа индивидуализма концептуальным неприятием дисциплины?
Согласно упомянутой мифологеме, наличие индивидуализма рассматривается как довод в пользу принадлежности грузинской культуры к европейской. Правда, как следует из вышесказанного, делаются оговорки. Их накапливается так много, что рассуждения приводят к противоположному выводу: грузинская культура принадлежит к азиатским.
Дело в том, что в стране по-прежнему сильны позиции традиционного образа жизни. Мы имеем дело не с индивидом в его личном качестве, а с представителем группы — носителем какой-то одной социальной роли. Во время обсуждения на сессии парламента проекта закона о люстрации была высказана мысль, что такой закон только навредит, рассорит семьи. Ведь все мы в Грузии родственники. Родственники будут фигурировать и среди тех, кто стал жертвой террора, и среди тех, кто его проводил. Авторитет общины может быть поставлен выше индивидуальной свободы. Если гражданское общество можно условно назвать единством индивидов в их личном качестве, то этнонационализм предполагает совокупность индивидов — представителей этнических групп7.
Участие в группе представляется актуальным и самодостаточным. Даже принадлежность к ситуативным коллективам (друзья-товарищи по двору, партнеры по игре в карты) может гарантировать доступ к благам с не меньшим успехом, чем личные достижения и способности индивида8. Сверхценность участия влечет за собой сверхценность представительства, доходящего до «племенного самохвальства», что находится в прямой связи с личной амбициозностью, а это, в свою очередь, создает иллюзию развитого индивидуализма.
В условиях раскола между государством и обществом традиции и обычаи общины соперничают с законом. Закон соблюдают, но не почитают. Повседневные ритуалы выг-
7 См.: Сванидзе Г. Государственная политика в области защиты прав и гражданской интеграции лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, июнь 2006. 77 с. [http://www.ecmigeorgia.org/rus/publications. Мт1].
8 Характерная ситуация: узнав фамилию или обратив внимание на особенности речи нового знакомого, грузин уточнит, не из того ли региона новый знакомый, из какого он района, города, села. А не является ли он родственником того-то и т.д. Если окажется, что новый знакомый из Тбилиси, то он сам, опережая дополнительные расспросы, говорит, что его родственники происходят из того или иного региона и так далее. Найти, как минимум, общего знакомого представляется чем-то ценным.
лядят более понятными, чем бумажные предписания. То же самое и с формой управления. Бюрократия всемогуща, но не пользуется авторитетом. В этом смысле она уступает старейшинам общины с их харизмой9.
В коммунистический период в результате миграции сельского населения в города, особенно в Тбилиси, значение партикулярных связей стало уменьшаться. Однако тогда миграция в крупные города происходила планомерно, в соответствии с развитием в них промышленности. Город успевал социализировать мигрантов, сориентировать их на более универсальные ценности городской жизни. В тот период считалось неловким не соответствовать ее стандартам — можно было прослыть «деревенщиной». В 1990-х годах такой баланс был нарушен. Из обедневших районов и регионов конфликтов в мегаполис хлынули сотни тысяч беженцев, переселенцев и перемещенных лиц. Тбилиси оказался не в силах противостоять стихии местнической психологии. Тогда и заговорили о кризисе городской культуры, о превращении города в большую деревню.
Нельзя сбрасывать со счетов и гедонистические установки традиционной культуры. Некоторые философы принимали их за здоровое эвдемонистическое, аполлоническое начало в грузинской культуре. Существует ли прямая связь между гедонизмом и ростом потребительства в стране, еще необходимо изучать и доказывать. Хотя из истории известно, что потребительской стихии противостоит аскетизм, а не гедонизм. Девиз «Рай немедленно!» идет все-таки от гедонизма, а не от аскетизма.
Экстремализацию общественного сознания может вызывать тот факт, что население не поспевает за количеством и радикальностью реформ, за темпом их осуществления. Более привычное к размеренному быту традиционного общества, оно бросается в крайности, начинает легко поддаваться политическим манипуляциям, становится склонным к смуте. Не проходит без следа действие отчуждения общества от государства. Общество и индивиды испытывают его изматывающее так называемое «перекрестное давление». Если в условиях стагнации такое отчуждение дает возможность лавировать, то в нестабильной стрессовой ситуации появляется потребность в упрощенных решениях проблем, провоцирующая радикальные действия.
Особое значение приобрел такой элемент политической культуры Грузии, как митинг. Не лишены оснований заявления о том, что подобные акции являются достижением молодой грузинской демократии. Осуществление гражданами страны права на выражение своих требований, права на свободу ассоциаций и собраний, как правило, проходит с соблюдением требований законности, без актов вандализма и организованно.
Митинг представляет собой развитие элементов народного собрания — атрибута традиционного быта. Порой он легко переходит в народное собрание, в некое этническое массовое действо, напоминающее театр. Кстати, одно наблюдение: на митингах особенно заметны бывают актеры тбилисских театров, богема.
Во времена З. Гамсахурдиа на акциях выступали представители традиционных этнических жанров — «плакальщицы», «специалисты по наведению порчи» и др. Обращает на себя внимание тот факт, что социальные требования на акциях выдвигаются редко. Чаще «тбилисский митинг» собирается на фоне общего кризиса. Отвергаемой системе с ее законодательной, судебной, исполнительной ветвями власти и правоохранительными органами стихийно противопоставляется некая синкретическая недифференцированная система.
9 Примером описанной коллизии может быть имевшее широкий резонанс дело С. Гиргвлиани. Случай сколь бытового, столь и масштабного уровня. Тогда хулиганская выходка подвыпившего гражданина в отношении высоких чиновников госбезопасности, публичное оскорбление обернулись для него трагично. Инцидент зафиксировал проблему: необходимость обращения в полицию даже не обсуждалась. В итоге были осуждены низшие чины, которые устроили «разборку», а не ее заказчики, что и вызвало у населения возмущение. И опять-таки мало кто из представителей общественности допускал, что нарушителя общественного порядка нужно было урезонить в административном порядке.
В то же время проведение акций связано с определенными издержками. Здесь срабатывает предубеждение: «чем больше людей собирает митинг, тем он справедливее». Отсюда и больше оснований апеллировать к митингу как к народу, обращаться к нему как к источнику и носителю власти.
Эксплуатация понятия «народ» не служит росту политической культуры масс, не содействует демократическому процессу, который предполагает независимый, свободный от давления группы выбор, который делает личность. Кроме того, митинг сам по себе тоталитарен в той мере, в какой он противоречит праву индивида на тайное свободное голосование на выборах. Но это не значит, что не должны уважаться права человека, которые он реализует в сообществе с другими людьми.
Фактически эта традиция развивается в противовес практике проведения выборов, относительно справедливости которых постоянно возникают серьезные разногласия.
События принимают нежелательный оборот, когда митинг начинают рассматривать как форму прямого участия народа в управлении государством, как некую властную структуру. Наиболее полное развитие эта тенденция получила в ноябре 2003 года, во время «революции роз». Она не потеряла актуальность и сегодня. Радикалы упрекают лидеров оппозиции в том, что те, собрав «полный стадион народу» (26 мая 2009 года), потом не знали, как «спустить события на тормозах», как отпустить людей по домам без эксцессов. Дескать, народ недоволен, что его беспокоят по пустякам.
Подобный перегиб не соответствует требованиям демократии и закона. Основы для такой тенденции были заложены после трагических событий 9 апреля 1989 года. Как уже отмечалось, варварская расправа властей над беззащитными людьми, с одной стороны, привела к полной потере властями авторитета среди населения, а с другой — сделала невозможным критическое осмысление действий манифестантов. В результате в политическом обиходе в Грузии закрепилась уверенность в действенности радикального массового действия, неприкосновенности митинга как «народного детища».
В дальнейшем этот опыт не был изучен или учтен. Так, демонстрация «административного ресурса» 7 ноября 2007 года при разгоне манифестации возымела обратный эффект. Государство, и так уже снискавшее определение «полицейского», после ноябрьских событий оказалось «еще более полицейским». Мол, держиморды М. Саакашвили расправились с народом, как 9 апреля 1989 года. Жесткие меры, использованные при разгоне, воспринимались еще более брутальными потому, что исходили от грузинской полиции. И это несмотря на полную несопоставимость количества и характера жертв при разгоне обеих демонстраций.
Свою лепту в установление традиции митинга внес Э. Шеварднадзе, когда «по требованию народных масс» являлся к ним. С тех пор требование, чтобы к народу вышел президент, стало императивным. Отказ М. Саакашвили выйти к «народным массам» был расценен как неуважение и как проявление трусости.
Значимость и популярность митинга в Грузии объясняется еще одним обстоятельством. Будучи близок по своему духу и назначению некоторым жанрам традиционной культуры, он в определенном смысле заимствует некоторые элементы застолья. Как известно, в микрогруппах оно представляет собой один из механизмов, посредством которых регулируется и воспроизводится внутренняя солидарность. Через строгую последовательность тостов-ритуалов озвучиваются базовые ценности, участники застолья заявляют о своей лояльности. В быстро меняющейся и непредсказуемой ситуации потребность в проведении таких ритуалов растет. Так и митинг становится способом коллективного приспособления к быстро меняющимся условиям. Многие выступления по содержанию и стилистике напоминают тосты, совсем не увязанные с конкретным поводом акции.
Не случайно в один из моментов акции протеста перед резиденцией президента был накрыт стол длиной более 100 метров. Выступления ораторов продолжались и напоминали собой тосты, которые увенчивало винопитие.
Том 3 Выпуск 4 2009 129
Возвращение Э. Шеварднадзе
Режим З. Гамсахурдиа послужил катализатором конца коммунистического правления в Грузии, однако оказался неэффективным, когда надо было создать основы независимости страны.
Возвращение Э. Шеварднадзе из Москвы в Грузию в марте 1992 года ознаменовало новый этап развития государственности. Его международный авторитет был достаточно высоким, чтобы максимально использовать внешние факторы. Запад, особенно США, приложили значительные усилия для спасения, становления и развития грузинской государственности.
Авторитет Э. Шеварднадзе на некоторое время нейтрализовал взаимное недоверие между обществом и государством. Выборы той поры не отличались корректностью и фальсифицировались в пользу вернувшегося лидера, но на это закрыли глаза. Этноконф-ликты в автономиях были заморожены, но не разрешены. Э. Шеварднадзе вынужденно уживался с руководителем аджарской автономии А. Абашидзе, демонстративно игнорировавшим центральные власти. Попытка покушения на Э. Шеварднадзе в феврале 1998 года подтверждала, что звиадисты вынашивали планы возмездия и возвращения к власти законно избранного Верховного Совета, смещенного в результате тбилисской войны декабря 1990 — января 1991 года. Хотя часть умеренных или конформистски настроенных звиадистов и пошла на сотрудничество с Э. Шеварднадзе.
Этнонациональный дискурс окончательно сменил общедемократический.
Возвращение Э. Шеварднадзе не означало реванш старой партноменклатуры. В Грузии произошла своя «реакция», которая должна была обуздать революцию (по словам Питирима Сорокина). В странах Восточной Европы и в Прибалтике такая «реакция» осуществлялась через возвращение коммунистов как политической силы, правда, в уже иной, европеизированной ипостаси, что только добавляло легитимности и устойчивости создавшимся там системам. В Грузии же она ограничилась трудоустройством старой бюрократии. Бывшая партийная элита предстала в виде нового «буржуазного» класса.
Такой расклад не уберег страну от инерционных явлений советского прошлого. Вновь возникли очертания раскола между обществом и государством. Возник «новый партийно-хозяйственный актив» — Союз граждан. Вместо распространения демократии, расширения ее социальной базы, формирования гражданского общества новая власть приватизировала все начинания. Она присваивала себе все те блага, что шли из-за рубежа на обустройство демократии, и провозгласила себя главным провозвестником ее идей и воплотителем их в жизнь.
Аналогичная ситуация сложилась в неправительственном секторе. Здесь появились свои монополисты. Как и в экономической сфере, здесь наметились тенденции к олигар-хизации, сращиванию государственных структур с неправительственными организациями. Всему этому вольно или невольно содействовала грантовая политика международных фондов, работавшая не на распространение идей демократии в стране, а на создание «демократической касты».
В тот период были заложены основы частной собственности, хотя накопленные капиталы не отличались безупречностью в правовом и нравственном отношении. Вместо свободного рынка общество получило систему отмывания коррупционных капиталов, номенклатурный капитализм.
Политические процессы носили вялотекущий характер. Э. Шеварднадзе пытался балансировать, ограничиваясь полумерами. Радикализм в то время не приносил дивидендов в политике. Интересно, что на протяжении 11 лет правления Э. Шеварднадзе население изнывало под гнетом энергетического кризиса, который был инспирирован мафиозными группами, зарабатывавшими на нем огромные барыши. Но народ молчал. Он то ли
довольствовался рутинной стабильностью режима, то ли не мог представить возможность такого цинизма и наглости.
Стабильность институциональной системы Э. Шеварднадзе держалась не благодаря общедемократическому согласию, а на свойственной ситуации раскола сделке между государством и живущим своими интересами обществом. Минимальные материальные ресурсы государства не могли обеспечивать эту сделку долго. Но, во всяком случае, во время своего правления Э. Шеварднадзе вывел страну из состояния смуты, создал основы государственности. Он же являлся инициатором геостратегического прорыва: Грузия стала «интересным» для Запада регионом.
Розы с шипами
«Революция роз» была призвана оживить социальные процессы, придать им импульс. Первой задачей новых властей было наращивание «завоеваний» вестернизации в стране. Можно предположить, что широкомасштабная помощь Запада вполне могла сопровождаться и его прямым участием во внутригрузинских делах. Общеизвестно, что фонд Сороса был спонсором революционных акций в 2003 году.
М. Саакашвили получил в наследство аморфный государственный аппарат, но достаточно развитое гражданское общество с разветвленной системой НПО и свободной прессой. Произошла рокировка кадров: элитная часть неправительственного сектора, сформированного по западным образцам, перекочевала в структуры власти. Правящая партия «Союз граждан» трансформировалась в «Национальное движение». Таким образом, произошла попытка сформировать такую систему, легитимность и стабильность которой обеспечивали бы «испившие вод океана» — так называют кадры, получившие образование на Западе.
Власти понимали значение лозунга сохранения национальных ценностей. Они ак-центированно увязывали его с требованиями построения гражданского общества. В этой связи были налажены контакты с звиадистами. Президент получил от этого определенные дивиденды. Так, растянувшийся на несколько километров караван автобусов (в основном из Мегрелии), прибыв в Тбилиси, принес М. Саакашвили победу в «революции роз» в ноябре 2003 года. Была обеспечена и верность электората региона. Супруга президента пела в Зугдиди песни на мегрельском языке, чем снискала симпатии тамошнего электората. Теперь кадры из этого региона занимают ведущие позиции в силовых министерствах и не только там. Перезахоронение З. Гамсахурдиа стало знаковым явлением.
Упрочению позиций президента способствовало и возвращение аджарской автономии в институциональную систему Грузии после того, как из Батуми был изгнан ставленник Москвы А. Абашидзе.
В стране произошло много перемен. Если во времена З. Гамсахурдиа страна оказалась на грани коллапса, то в период правления Э. Шеварднадзе ей грозил рецидив брежневского застоя. С приходом к власти М. Саакашвили в стране, как минимум, покончено с энергетическим кризисом, годами изводившим народ, и, как максимум, она обрела свою функцию в геостратегическом раскладе.
Впервые за многие века в Грузии сложился сильный государственный аппарат. Довольно быстро произошла перестройка армии, органов внутренних дел. Возросла эффективность руководства фискальными службами, прошла приватизация и др., благодаря чему появилась возможность в 5 раз увеличить государственный бюджет.
Новые власти создали такое законодательство, благодаря которому Грузия оказалась в первой двадцатке стран мира по условиям, благоприятствующим развитию рыночных отношений и притоку инвестиций. В их активе и борьба с таким неизбывным доселе
явлением, как коррупция. Согласно опубликованному в июле 2006 года докладу Всемирного банка, за 2002—2005 годы уровень коррупции в Грузии заметно снизился по сравнению с другими странами с переходной экономикой.
Были проведены операции под девизом «Нулевая толерантность к криминалу». В результате кампании был нанесен сильный удар по преступному миру.
Методом исключения
Не прошло и четырех лет после революции, как страну вновь потрясли митинги оппозиции. Снова напомнил о себе компонент грузинского политического быта — радикализм, неспособность сторон выслушивать друг друга, отрицание консенсуса и др.
Что же стало причиной нового всплеска нестабильности?
Как уже отмечалось, власти умело использовали этнонациональный фактор. Была снята «историческая обида» звиадистов, преодолена самоизоляция аджарской автономии. Правда, эту тенденцию не удалось распространить на мятежные этнические автономии — Абхазию и Южную Осетию.
Можно считать преувеличением тезис о конфликте поколений в стране и о связанном с ним противоречии между традиционной культурой и модернистскими тенденциями. Хотя некоторый конфликтогенный потенциал существует. Так, возникли разговоры о «возрастной дискриминации». Они были вызваны тем, что омоложение кадров в Грузии осуществлялось поспешно и форсированно. Явление, нареченное столь благозвучно — «ювентизация», оказалось весьма репрессивным и безапелляционным. Венцом стала реплика президента в адрес определенной части интеллигенции, которую он объявил «слитой в унитаз».
Сказались ли здесь особенности возраста новых государственных чиновников, но на первых порах правительство не то что утратило контакт с населением — оно противопоставило себя населению, совсем не заботясь о собственном имидже. Высокомерие, которое позволяли себе «знаменитые юноши» из команды президента по отношению к народу, плавно перетекло в народофобию.
Недовольство населения возымело действие. После событий 7 ноября срочно были приняты меры. Многие из ставших одиозными членов президентской команды перестали появляться на экранах ТВ и впоследствии были смещены. Партийный список пропрезидентского национального движения на парламентских выборах был обновлен на 7 5%. Возрастной состав его участников на этот раз стал значительно более многообразным.
Важно, что ценности вестернизации, которые должны были насаждать здесь «испившие вод океана», не вызвали резкого отторжения. Правда, «испивших вод океана» обвиняют в пренебрежении к национальной культуре, а культивирование ими религиозной толерантности толкуют как угрозу позициям грузинской православной церкви. Звучат выступления, прямо направленные против западных «учителей», против вмешательства «масонов». Дескать, под предлогом строительства либеральной демократии в Грузии насаждается гомосексуализм и вольно разгуливают Свидетели Иеговы. Такие обвинения сегодня звучат не столь резко, так как с ростом религиозности в стране позиции православия значительно укрепились. «Приставания» иеговистов уже не так досаждают населению, а толерантность грузинской культуры все еще не простирается на сексуальные меньшинства.
Но завоевания вестернизации еще не слишком глубоко укоренились в обществе. И при этом усвоенность западных ценностей самим нынешним поколением «испивших вод океана» не вызывала большого доверия в обществе. В ходу были шутки по поводу плохой
успеваемости некоторых нынешних лидеров, проходивших обучение на Западе, и статуса полученных ими сертификатов об окончании курсов.
Фактически, подавляющее большинство оппозиционеров не ставит под вопрос прозападный курс. И возрастная структура элиты и государственного аппарата не стала фактором антагонистического противостояния поколения отцов и детей: «противостояние» ограничивается брюзжанием по поводу обилия в правительстве выскочек с дурными манерами.
В большей степени протест вызывает не возраст тех, кто заправляет в стране, а безработица, невостребованность знаний и опыта.
По законам эскалации
Как уже отмечалось, бескровная революция тоже не дает гарантий устойчивости новой власти, если та неправильно определит свои приоритеты. Так произошло с З. Гамсахурдиа, ставшим жертвой этнонационализма и продержавшимся всего год.
Пример М. Саакашвили показывает, чем чревата революция, если проводить ее не было необходимости. В его словах и действиях явно проступали радикализм, или «революционность», в то время как никаких реальных альтернатив режиму Э. Шеварднадзе он с собой не принес.
В разгар революционных выступлений стареющего, либерального по сути политика называли «тираном», хотя никто не мог толком вспомнить ни одной жесткой меры, предпринятой его правительством.
Как известно, «свержению тирана» предшествовали митинги, на которых верховодили действующие министры, спикер парламента, большое количество депутатов, а за кулисами свое дело делали министр госбезопасности и его западные коллеги. В результате получился причудливый симбиоз революции и дворцового переворота. Впоследствии были беззастенчиво присвоены некоторые достижения предыдущего режима, а говорилось только о его грехах. Дело доходило до комичного, когда новые власти в торжественной обстановке повторно открывали крупные объекты. Верхом такого отношения к наследию прошлого был инцидент на одном из крупных международных форумов, посвященных историческому для Грузии геостратегическому проекту — нефтепроводу Баку — Тбилиси — Джейхан. М. Саакашвили умолчал о роли Э. Шеварднадзе, заложившего фундамент осуществления проекта. Это происходило на фоне благодарностей президента Азербайджана в адрес своего предшественника-отца, который также был зачинателем этого проекта и ближайшим соратником своего грузинского коллеги.
Существует точка зрения, что во время революции в фаворитах у западного истеблишмента ходили не столь яркие, но более умеренные и спокойные З. Жвания и Н. Бурд-жанадзе. Однако во время выборов 2003 года эта пара не набрала необходимого числа голосов. Население с большим энтузиазмом голосовало за экспрессивного «Мишико», снискавшего в ту пору репутацию борца с коррупцией. М. Саакашвили не выражал явно претензий на харизматический тип руководства. Но затем молодой президент поддался искушению и максимально укрепил президентскую власть, для чего были внесены изменения в Конституцию. Как показал ход событий, концентрация власти в одних руках несет в себе опасности для стабильности молодого государства так же, как и харизматический тип руководства. Умелый пиарщик, М. Саакашвили не смог оградить себя от действия такого механизма, как свободная пресса и «авторитетное мнение» обывателя, и в некотором смысле повторил судьбу З. Гамсахурдиа.
Революционная лексика и концентрация власти в руках энергичного молодого руководителя, как и в случае с первым президентом, вызвали у населения «завышенные
ожидания». Пропорциональной этим ожиданиям была и взыскательность народа к эффективности режима М. Саакашвили. И то, что спускали Э. Шеварднадзе, не прощают М. Саакашвилии: население видит только негатив и не замечает позитива. К примеру, используя факт разрушения здания церкви, оппозиция умалчивает о том, что в стране за четыре года было отреставрировано и построено более 40 культовых зданий. А неоднозначные события августа 2008 года и решение НАТО приостановить процесс интеграции Грузии в свои ряды были с большой охотой расценены только как очередной провал администрации президента, а не как результат действия мощных внешних факторов.
В стране были проведены реформы, которые не могут быть популярными среди населения. Выросла структурная безработица. По причине бесперспективности закрывались целые отрасли производства, научно-исследовательские институты и прочие учреждения. Свое веское слово сказал мировой экономический кризис. Но все это не было принято во внимание оппозицией, во всех бедах винили только правительство. Хотя были, конечно, и его безусловные просчеты.
Характерно, что среди протестующих не последнюю роль играют те, кого причисляют к когорте «испивших вод океана». После интеграции элитной части неправительственного сектора в госструктуры иностранные фонды наполовину сократили грантовые вливания в сектор, видимо решив, что взращенные в неправительственных организациях демократические кадры, придя к власти, позволят этим фондам сэкономить на строительстве демократии в Грузии. Часть этой когорты была обойдена по службе, часть после урезания финансирования НПО оказалась на мели. Таким образом, напряженность в стране в немалой степени была обусловлена внутриноменклатурными явлениями. Существует мнение, что «тесные ряды» «националов» стали еще более тесными. Возникла так называемая «демократическая каста». В самом начале она пополнялась за счет митинговых активистов, представителей НПО, лиц, получивших образование за рубежом. Со временем база ее воспроизводства все более сужалась и ограничивалась. Характерно, что начали делать различия между теми, кто получил образование в англоязычных странах, и теми, кто учился в неанглоязычных странах. Постепенно на второй план была оттеснена та ее часть, которая имела заслуги перед «революцией роз», но не была приобщена к западным академическим и неакадемическим программам. Как поражение этой группы «националов» расценивалось то, что, выиграв выборы на пост руководителя футбольной федерации (май 2007 г.), ее представитель Г. Немсадзе в тот же день вынужден был отказаться от своей победы. По неофициальным сведениям, он уступил давлению вышестоящих партийных инстанций, которые пошли на поводу у главного тренера сборной Грузии — немца, не пожелавшего сотрудничать с новым руководителем.
Главным негативным последствием доминирования правящей партии является слабая раздробленная оппозиция. Как хорошо известно, она представляет собой невероятно пестрое по своему политическому спектру образование, что расценивается как ее слабость. Естественно, пребывание в одной команде стольких амбициозных личностей связано с трудностями координации и организации действий. Фактически, выбив у властей досрочные президентские выборы в январе 2008 года, она не смогла сорганизоваться в достаточной мере, чтобы победить на выборах или, по крайней мере, обеспечить их справедливость.
Жестко критикуют М. Саакашвили за злоупотребление административным ресурсом. Не удивительно, что наиболее одиозными из всех министров правительства выглядят руководитель министерства внутренних дел В. Мерабишвили и генеральный прокурор З. Адеишвили.
Оборотной стороной административного ража в сфере борьбы с коррупцией стало такое ранее не очень знакомое для грузинского политического быта явление, как клановость, когда, в частности, представители одного семейства занимают главные посты в
силовых министерствах. Подобный расклад устраивает власть, так как обеспечивает лояльность электората одного из регионов.
Другим следствием перекоса стало то, что обновленный и омоложенный судейский корпус превратился в придаток прокуратуры. В решениях суда возобладал обвинительный уклон.
Во время проведения операции «Нулевая толерантность» каждый день по ТВ, с нарушением презумпции невиновности, показывали, как арестовывают очередного вора в законе, наркодилера, коррумпированного чиновника. Число лиц, содержащихся в тюрьме, достигло рекордного уровня (около 20 тыс. чел.). Введение практики внесения залогов мало повлияло на количество содержащихся под стражей, а совершенствованию этой практики правительство предпочло строительство новых пенитенциарных заведений.
В уголовный кодекс было внесено не совсем корректное в юридическом смысле дополнение. Самооговор себя как лица, принадлежащего к «блатному» миру, может служить основанием для задержания и судебного преследования. Отрицательную реакцию общественности вызывают и сомнения в правомерности применения оружия в некоторых нашумевших операциях МВД, повлекшего гибель людей.
Борьба с коррупцией преимущественно происходит путем административных мер. Это обстоятельство не могло не повлиять на характер отчуждения общества от государства. Если раньше население считало незазорным иметь «нетрудовые доходы», то сейчас оно более чутко реагирует на факты «молниеносного» обогащения чиновников. Следует отметить, что в начале митингового марафона доверие к лидерам варьировалось по принципу «был близок к кормушке или не имел к ней никакого отношения». Список ошибок можно продолжить...
Акции против некоторых собственников, когда сносились капитальные строения, население расценило как покушение на институт частной собственности. Доводы о том, что подобные действия проводились в интересах более крупных собственников, не могли быть приняты. Протесты вызвало, в частности, то, что после смерти миллиардера Б. Па-таркацишвили, который был оппозиционно настроен по отношению к власти, его семью лишили собственности на телеканал «Имеди», считавшийся маяком свободной прессы в Грузии.
Оппозиционные политики обвиняют М. Саакашвили в том, что он оказывает сильное давление и на крупный бизнес. Известны несколько операций по запугиванию «недобросовестных бизнесменов», проведенные в начале его правления. Известность получил случай с бизнесменом Ф. Халваши, капитал которого пострадал будто бы из-за его политических пристрастий.
Нарекания вызывает приручение властями СМИ. В то время, когда М. Саакашвили сам находился в оппозиции, многие СМИ проявляли бойцовский характер. Со сменой декораций их пыл заметно поостыл.
Глубина кризиса
Возможно, режим М. Саакашвили наработал такой пассив, что стал достоин досрочной отставки. Или, если следовать выступлениям ораторов на митинге, личность президента стала опасна для страны, для мирового сообщества и для него самого. В любом случае возникает вопрос: разве не рациональнее искать резервы в самой системе, чтобы институциональными мерами разрешить конфликт, а не предаваться каждый раз радикализму, с тем чтобы разрушить всю систему?
Нет числа заверениям оппозиции о ее приверженности к верховенству закона. На вопрос, как же будут они отправлять в отставку президента, если нет соответствующих
процедур, а сам он уходить не хочет, следует ответ: речь идет только о допускаемых законом акциях по его принуждению, и никаких революций не будет.
Наверное, почти все члены оппозиции отдают себе отчет в происходящем. Ее ядро составляют бывший спикер парламента, дважды исполнявшая обязанности президента, бывший премьер-министр, бывший министр иностранных дел, бывший министр обороны, бывшие отраслевые министры, члены парламента. На ведущих ролях С. Зурабишви-ли — политик, прибывшая из Франции и имеющая большой опыт дипломатической работы еще с тех времен, когда она был крупным чиновником в МИДе Франции. Кому, как не ей, провозвестнице европейских ценностей и правового сознания, знать цену рекомендациям международных организаций, патриарха, многих неправительственных организаций сесть за стол переговоров. Нескрываемая личная неприязнь к президенту — это не тот барьер, который должен мешать ей преодолеть свою идею-фикс.
Приводятся и доводы в пользу такой «безальтернативной» линии поведения. Например, Э. Беселия, один из лидеров оппозиции, заявила по каналу «Кавкасия», что, как только будет достигнута цель и будут назначены новые выборы, оппозиция сама заявит о самороспуске и уже тогда начнется конкуренция идей и программ по выведению страны из кризиса. Пересмотр кодекса о выборах, по ее мнению, не представляется достаточным поводом для встреч с противной стороной. Э. Беселия предпочитает проводить досрочные выборы по старому, дискредитировавшему себя законодательству, чтобы только потом переделать его.
Приводится и другой аргумент против диалога с властями: само по себе внесение изменений в Конституцию, ограничивающих власть президента, не вызывает доверия у сторонников смещения М. Саакашвили. Мол, тот явится обществу в новом обличии — в роли премьер-министра — и опять от него трудно будет избавляться.
Реляции оппозиции по ТВ напоминают сводки боевых действий или информацию «желтой прессы»: «Тбилиси наш!», «Группа молодых активистов устроила обструкцию президенту, который тратил народные деньги, когда ужинал в ресторане», «Правительство уже не управляет страной, и власть фактически перешла к народу».
В трудный для единства оппозиции момент устроители манифестации заявили, что власти имеют дело не с политической оппозицией, а с недовольным народом. В который раз в новейшей истории Грузии государству был противопоставлен митинг. Если во времена З. Гамсахурдиа он подменил государственный аппарат и имело место противостояние митингов, то во время изгнания Э. Шеварднадзе не столь многочисленный митинг, поддерживавший президента, был разогнан более крупной группой людей, чьим лидером был М. Саакашвили.
Действующий президент, сам поднаторевший в выступлениях на митингах, заявляет, что не будет организовывать ответные выступления своих сторонников, понимая, какой уровень противостояния он может вызвать в обществе. Трудно определить, сколько людей может собрать президент и сколько из них будет настоящих его сторонников, а сколько придет по «принудиловке». Больше определенности в этом смысле у радикалов, которые провели на стадионе «Динамо» смотр своих сил. При этом они честно признаются, что еще только собираются начинать работу в регионах, «идти в народ». Промелькнула также информация, что в Мегрелии гостям от оппозиции посоветовали пойти на диалог с правительством.
Игра с цифрами отодвигает на второй план вопрос о полномочности тех или иных больших групп. К таким манипуляциям с цифрами надо относиться предельно осторожно, так как в октябре — ноябре 2007 года на тбилисских манифестациях радикально настроенная молодежь не раз провозглашала право народа на насильственный захват власти, ссылаясь при этом на документы ООН. Кстати, после свержения З. Гамсахурдиа сторонники президента утверждали, что всю кашу заварили тбилисцы, и то далеко не все, пойдя при этом против воли народа, почти единогласно избравшего З. Гамсахурдиа.
Нельзя сказать, что радикальная оппозиция утратила контроль над митингом. Но чем дольше он длится, тем меньше готовности у лидеров в чем-то пойти против его ожиданий. Особенно их пугает возможность втянуться в длительные переговоры, что не отвечало бы духу и задачам акции. Уже трудно становится различать, когда ораторы бывают искренними, а когда лишь пытаются казаться лояльными.
Характерно, что на митингах более убедительным выглядит «обычный тбилисский парень» Леван Гачечиладзе, который официально использовал в президентской кампании свой ник — «Гречиха». В его тени оказался другой лидер — Ираклий Аласания, которого называют наиболее возможным кандидатом на пост президента. Как бывший дипломат, он более способен к переговорам и меньше готов общаться с митинговой стихией, за что и заработал репутацию «мягкотелого политика». Как показывает опыт, малейший диссонанс, вносимый тем или иным политиком во время выступления, может стоить ему политической карьеры. И. Аласания уже несколько раз освистали на акциях.
Митинг собрал много людей с их невыдуманными проблемами, много представителей интеллигенции, узнаваемых лиц, известных своим достоинством и заслугами. Во многих случаях в их реакциях было меньше экстремизма, чем в выступлениях ораторов. Иногда раздавались призывы к ораторам быть более умеренными и ответственными в своих высказываниях, проявлять больше терпимости. Но приходит время, когда в акциях начинают доминировать лица, призывающие к действию, проявляющие нетерпимость и т.п. Порой ораторы прибегают к безответственным заявлениям. Спасает положение невозможность их реализации силами митинга. Такого рода вольности списываются на специфику жанра.
Иногда устроителям митинга кажется, что их восприятие реальности наиболее адекватно только потому, что его разделяет большая группа людей, собравшаяся на площади. Зачарованные митинговой стихией, лидеры обвиняют президента в неадекватности из-за его отказа признать наличие в стране институционального кризиса, который они сами же и вызывают своей неспособностью к диалогу.
Сознание участников акции сужается настолько, что они не желают учитывать даже самые очевидные вещи: опасные вызовы, связанные с пребыванием российских оккупационных войск в 35 километрах от места событий, или урон экономике страны от мирового экономического кризиса.
После посещения храмового комплекса 26 мая 2009 года руководители митинга всячески пытались по-своему перетолковать обращение к ним патриарха, однозначно призвавшего к переговорам. Именно в тот вечер прошла наиболее радикальная акция — блокирование железной дороги.
В отличие от радикальной оппозиции, непредусмотрительно отказавшейся от выигрышного в политике лозунга о стремлении к диалогу, власти постоянно заявляют о готовности к переговорам. Значительной их уступкой стала передача оппозиции инициативы проведения праздничных мероприятий в честь дня основания Первой республики (26 мая 1918 г.). Правительство проявляет сдержанность и не чинит препятствий для размещений на центральных магистралях, с целью их блокирования, десятков бутафорских клеток, большинство из которых, как правило, пустует. А вот с другой стороны постоянно слышится, что переговоры с правительством бессмысленны, так как его представители жульничают; те же, в свою очередь, заявляют, что оппозиционеры никак не могут наладить между собой координацию.
Официальные власти отказываются подчиниться диктату улицы, оппоненты же призывают их прислушаться к «гласу народа» и следовать ему.
Спасти положение пытаются международные организации, регулярно проводящие консультации со сторонами. К примеру, специальный представитель ПАСЕ Питер Сем-неби трудится именно на этой неблагодарной ниве. Осталось уразуметь, что там, где кончается миссия Питера Семнеби, появляется потребность в адмирале Балтине.
Том 3 Выпуск 4 2009 137
Будут ли сделаны выводы?
Изучение грузинского примера дает немало специфического материала для политической социологии. Он подтверждает, что неустойчивыми являются не только те режимы, которые приходят к власти в результате революции, но и те, которые используют революционную патетику в ситуации, когда прежняя власть самоустраняется и отказывается от всех притязаний. В последнем случае возникающие «завышенные ожидания» быстро переходят в «разочарование». Как оказалось, чем меньше сопротивление старой власти и чем радикальнее риторика, тем выше ожидания, тем скорее наступает пора «обманутых надежд» и тем радикальнее оказываются реакции.
Точно так же сработала и схема, согласно которой нестабильные режимы возникают там, где приоритетными провозглашаются демократические ценности, но амбиции у власти харизматические. Так, З. Гамсахурдиа, ясно понимая, какой вред наносит его же делу возвеличивание его личности, тем не менее ничего не сделал для профилактики собственного культа личности. Развенчание харизмы президента повлекло за собой и отказ от всей системы, законность которой он воплощал. В стране возникла поляризация: для одной части населения З. Гамсахурдиа оставался «непогрешимым» руководителем, которого окружали плохие советники, враги; для другой части он представлялся неквалифицированным президентом, политиком-дилетантом, мужем-подкаблучником.
Аналогичные последствия имели и действия М. Саакашвили по концентрации власти в руках президента.
Возвращение Э. Шеварднадзе произошло в условиях слабой легитимности власти. В стране шла гражданская война. Звиадисты не признавали законность прихода к власти бывшего коммуниста. Однако политика балансирования, не предполагающая эффектных жестов, готовность идти на компромисс постепенно снимала главные напряжения того времени.
Режим Э. Шеварднадзе, при всей его высокой себестоимости, демонстрировал куда большую стабильность и отсутствие радикализма, чем власть З. Гамсахурдиа и М. Саакашвили.
Впрочем, какие-то подвижки есть. Во времена З. Гамсахурдиа мнение о президенте разделялось по принципу «ангел» — «монстр». Сегодня никто не называет М. Саакашвили «ангелом». Общественность разделилась по принципу: «диалог необходим!» — «никаких диалогов, Саакашвили в отставку!» Это уже какой-то прогресс.
Специфика грузинского кризиса заключается еще и в том, что здесь нет явно выраженной борьбы модернистских и традиционных ценностей. На всем протяжении новейшей истории Грузии приобщение к европейским ценностям считалось приоритетом. В общественном мнении даже существовала мифологема европейских корней грузинской культуры. Во времена З. Гамсахурдиа этот приоритет только декларировался, Запад не шел на сотрудничество с первым президентом. О проникновении в страну европейских ценностей говорить не приходилось. Остаточные явления социалистического прошлого без борьбы заменил этнонационализм. В период правления Э. Шеварднадзе западные государственные и негосударственный фонды стали активно внедрять в Грузии достижения модернизации. Столкновения традиционного образа жизни с западными ценностями произойти не могло уже по одному тому, что новая тенденция только набирала силу. На этом этапе их соотношение строилось по принципу двойной морали.
Нельзя сказать, что и в нынешние времена между ними существует антагонизм или что совершенно изжиты признаки раскола между обществом и государством. Что касается первого, осознается необходимость интеграции в новый образ жизни, а не пассивной ассимиляции. Есть силы, которые ратуют за третий путь развития, основанный на «чисто
национальной идее». Но их влияние минимально — не выше, чем, например, влияние пророссийски настроенной грузинской диаспоры в России, пытающейся участвовать во внутренних грузинских делах. Цель этого нового игрока — политическая переориентация страны. Что же касается двойной морали, то доступ к теневым источникам доходов и услуг стал привилегией правящей элиты.
Отражением того или иного состояния общества стал «постоянно действующий тбилисский митинг», представляющий собой своеобразную политико-культурологическую институцию. Нерадикальный по форме своего осуществления, он может быть радикальным по своему содержанию. Но вот сориентированный на прямое участие в управлении государством, он становится радикальным и по форме. Главной профилактикой «передержек», связанных с митингом, должен быть рост доверия населения к справедливости выборов, утверждение суверенного права индивида на свободное тайное голосование во время выборов. Это должно укрепить в массах убеждение, что участие в выборах является более адекватной формой волеизъявления, нежели митинг.
В стране идут поиски такой модели руководства, которая и была бы сильной, и пользовалась уважением в глазах всего общества. Некоторое время шли разговоры об установлении конституционной монархии. Предпринимались даже меры по возрождению династии. Но все более настойчиво предлагается проект Грузии как парламентской республики. Всенародно избранный парламент должен выступить «чтимым» источником административной власти, а его действенными представителями должны быть президент и премьер-министр. Такие меры сделают социальную систему более мобильной и жизнеспособной. В случае недовольства проводимой политикой народные выступления в такой ситуации становятся более целенаправленными и осознанными, уменьшается вероятность эскалации радикализма.
Такой баланс будет содействовать преодолению раскола между обществом и государством. Инструментальный, потребительский подход к институтам государственности наконец-то дополнится ценностным. Снятие коллизии между обществом и государством ускорит развитие гражданского общества в стране.
3 а к л ю ч е н и е
Многие отмеченные выше проблемы еще ждут своего исследователя. Однако в Грузии общественные науки, и в частности политическая социология переживают тяжелые времена. По пальцам можно пересчитать социологические службы в стране. Не секрет, что именно материалы опросов в период предвыборных кампаний спровоцировали обострение аномии в обществе. Не было доверия ни к избиркому, ни к международным наблюдателям, ни к самим социологам. Их выкладки стали предметом политических манипуляций, и каждый раз они ставили страну на грань смуты. А в ноябре 2003 года исследования общественного мнения стали причиной революции. В результате социология деградировала до того уровня, который угрожает ее собственной репутации.
В настоящее время популярны разве что измерения рейтингов политиков и партий. Проводятся они по заказу СМИ, которые мало интересуются качеством получаемых данных, а больше — возможностью развернуть скандальные пиар-кампании. Изучение лежащих на поверхности проблем не дает импульса для развития академической науки. В этой сфере нет признаков формирования каких-либо отраслевых направлений. Появилось много политологов, чей дискурс ограничивается досужими рассуждениями о передрягах в среде политической элиты. Политику как сферу противостояния и сосуществования интересов больших групп людей подменяет политиканство — сфера борьбы амбиций отдельных личностей или олигархических образований.
Конечно, можно сослаться на нехватку финансовых средств для развития науки. Но этот аргумент не выглядит убедительным при том, что не видно ни малейших проявлений потребности в саморефлексии, в обмене мнениями. Уже несколько лет не проводятся заседания «круглых столов», конференции, на которых бы можно было определиться, соизмерить возможности нашего менталитета с рисками, которые несут с собой реформы. А ведь именно на такие периоды обычно приходятся поиски идентичности нации, попытки наладить связь времен. Вместо оживления социальной мысли произошло отупение. Крупномасштабные исследования не проводились ни тогда, когда к реформам только подступались, ни сейчас, когда нет полной уверенности, что эти реформы содействуют строительству государства, а не разрушают его.
Такое положение дел вызывает озабоченность, потому что социология — плоть от плоти демократии, главного ценностного ориентира грузинского общества. Благодаря методам, которыми располагает эта наука, власти могут поддерживать прямую обратную связь с гражданами. Конечно, положение респондента соцопроса не означает участие гражданина в управлении государством, как это бывает на выборах или во время референдумов. Однако то, что развитие социологии содействует укреплению демократических начал, под сомнение никто не ставит.
