Особенности дискурсивного взаимодействия в романе Т. Пинчона "Выкрикивается лот 49" Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 81.42

М. Г. Дудкинская

аспирант кафедры стилистики английского языка факультета английского языка Московского государственного лингвистического университета; е-таН: dudkinskajam@gmail.com

ОСОБЕННОСТИ ДИСКУРСИВНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ В РОМАНЕ Т. ПИНЧОНА «ВЫКРИКИВАЕТСЯ ЛОТ 49»

В статье рассматривается проблема нелинейного и плюрального характера постмодернистского романа, выражающегося в его дискурсной гетерогенности. На основе дискурс-анализа и интердискурсивной интерпретации выявлены два вида дискурсивного взаимодействия, ключевых для понимания смыслов романа Т. Пинчона «Выкрикивается лот 49», наложение и соприкосновение дискурсов, а также новые маркеры интердискурсивности: переключение кодов, персональный дейксис и выбор главного персонажа произведения.

Ключевые слова: дискурс; интердискурсивность; дискурс-анализ; постмодернистский роман.

M. G. Dudkinskaya

Postgraduate student, Department of English StyListics,

Faculty of the English Language; Moscow State Linguistic University;

e-mail: dudkinskajam@gmaiL.com

SOME CHARACTERISTICS OF DISCURSIVE RELATIONS IN T. PYNCHON'S "THE CRYING OF LOT 49"

The article focuses on the problem of the non-Linear and plural character of the postmodern novel reflected in its discursive heterogeneity. Using discourse analysis and interdiscursive interpretation, the author distinguished two types of discursive relations key to understanding T. Pynchon's «The Crying of lot 49» - overlapping and contiguity, and new markers of interdiscursivity: code-switching, personal deixis, and the choice of the main character.

Key words: discourse; interdiscursivity; discourse analysis; postmodern novel.

Введение

Литература эпохи постмодерна характеризуется сложной дискурсной организацией, что отличает ее от любой другой. В связи с этим встает проблема выявления характера взаимодействия множества дискурсов в «ткани» постмодернистского художественного текста. Следовательно, актуальность данной работы заключается в том,

что благодаря идентификации природы такого взаимодействия перед интерпретатором открываются новые смыслы произведения.

Наше вйдение дискурса совпадает с мнением М. Фуко, описывающего дискурс как часть языковой и социально-исторической формации, соотносящуюся с той или иной дискурсивной практикой - определенной областью человеческого знания [Фуко 2004, с. 47-96]. В этой связи можно говорить о различных дискурсах, подход к разграничению которых чаще всего коррелирует со стилем речи в определенной сфере человеческого познания и коммуникации, обусловленной социальным статусом и профессиональной деятельностью людей. Касаясь соотношения текста и дискурса, М. Фуко упоминает о «трансдискурсивной» ситуации - ситуации распространения определенного типа дискурсив-ности, возникшего благодаря конкретному автору и затем воспроизводимого в текстах других [там же, с. 30], т. е. утверждает, что дискурс является открытой системой текстов, сгруппированных по определенным признакам. В. Е. Чернявская добавляет, что и текст является открытой системой, в которой пересекаются и интегрируются различные дискурсы [Чернявская 2009]. Однако многие авторы сходятся во мнении, что литературный текст характеризуется максимальной интердискурсив-ностью - способностью состоять из множества дискурсов [Андреева 2006; Андреева 2009; Ротанова 2008; Скугарева 2017].

Цель настоящей работы заключается в обосновании полидискурсивного характера постмодернистского романа и установлении природы дискурсивного взаимодействия в нем на основе дискурс-анализа и интердискурсивной интерпретации.

Для достижения цели необходимо выполнить следующие задачи:

• рассмотреть различные случаи использования дискурсов с целью выявления особых смыслов, релевантных для понимания произведения;

• определить разные виды дискурсивного взаимодействия;

• выявить новые маркеры интердискурсивности.

Материалы и методы

В качестве материала исследования был выбран написанный в 1966 г. роман Т. Пинчона «Выкрикивается лот 49», который представляет собой типичный образец постмодернистского романа как особого интердискурсивного образования.

Данное направление исследования исходит из понимания постмодернизма как целостной системы и эстетической парадигмы, основанной на принципе плюральности [Фролов 2015]. Постмодернистская литература «питается» неоднородностью действительности и инкорпорирует множество различных элементов человеческого знания и культуры в единую ткань текста. Так, постмодернистский роман демонстрирует большую дискурсную гетерогенность, нежели любой другой художественный текст. Таким образом, перед автором такого палимпсестного текста стоит сложная задача придания ему целостности и объединения многих дискурсов в одно эстетическое целое посредством различных способов литературного упорядочения материала. Например, таким способом может быть «авторская соединяющая идея о величии и силе человеческой любви ... центрирующим фактором может выступать та или иная форма, модель человеческого существования, классическая философская или литературная модель мира» [там же, с. 210].

Фактором, объединяющим центральные дискурсы романа Т. Пин-чона «Выкрикивается лот 49», является тема энтропии, ставшей основной метафорой творимого им художественного пространства [Кире-ева 2002]. Энтропия - мера хаоса системы, неизбежно движущейся от организованности к беспорядку, согласно Второму началу термодинамики, трактуется автором как символ разрушения и вырождения западной цивилизации, омертвления интеллекта и деградации человеческих отношений. Данная метафора, однако, не является очевидной в романе, так как автором используется прием двойного кодирования текста1. Если она становится понятной лишь для посвященного, так называемого эстетического читателя, знакомого с философией постмодернизма и с идеями, популярными в то время, т. е. понимающего, что «дополнительные смыслы [текста] могут приобретать разный вес в разные исторические эпохи» [Эко 2016, с. 274], что говорит о том, что смыслы романа могут выявляться только с учетом субъективных особенностей интердискурсивной интерпретации.

Вместе с тем поиск дискурсов, актуализирующих в произведении идею энтропии как важную составляющую авторского мировоззрения,

1 Двойное кодирование - термин, заимствованный У Эко (2016) у Ч. Дженк-са для описания двух уровней смысла произведения - буквального, доступного широким массам, и скрытого, доступного подготовленному читателю, который в состоянии понять интертекстуальную иронию, т. е. воспринимать информацию, актуализированную интертекстуальными маркерами.

целесообразно осуществлять методом дискурс-анализа с опорой на различные классификации маркеров интердискурсивного взаимодействия, которые в обобщенном и переосмысленном виде можно представить в виде следующей таксономии [Ротанова 2008; Чернявская 2009; Скугарева 2017]:

1. Семантические (чужеродные сюжеты, мотивы, темы, сценарии, архетипические образы, символы).

2. Референциальные (антропонимы, топонимы, исторические и культурные реалии, темпоральные маркеры).

3. Языковые (фонетические, лексические, грамматические, стилистические элементы и средства, присущие другим дискурсам).

4. Интертекстуальные (цитаты, аллюзии, реминисценции, отсылающие к конкретному тексту, принадлежащему иному дискурсу).

На упомянутой методологической базе рассмотрим то, как различные дискурсы, взаимодействуя друг с другом на фоне фикцио-нального дискурса Т. Пинчона, раскрывают тему энтропии и выполняют текстообразующую и смыслоформирующую функции в романе «Выкрикивается лот 49».

Наложение дискурсов как особенность дискурсивного взаимодействия

Рассмотрим случаи наложения дискурсов, т. е. «вплетения» «чужого» дискурса или нескольких таких дискурсов в «ткань» авторского фикционального дискурса.

Важным для понимания смыслов романа является любимый постмодернистами феминистский дискурс, говорящий о разрушении и скорой смерти старого порядка цивилизации мужчин и становлении женщины, считавшейся ранее иррациональным существом как нового источника рациональности.

...Mrs Oedipa Maas came home ... to find that she, Oedipa, had been

named executor, or she supposed executrix, of the estate of one Pierce

Inverarity...

Автор, используя феминатив executrix и его политкорректный эквивалент1 executor актуализирует рассматриваемую в феминистском

1 Гендерно-нейтральный термин executor противостоит гендерно-специ-фичному executrix и сейчас является более предпочтительным для обозначения как мужчин, так и женщин [Garner 2011, c. 341].

102

дискурсе дилемму о целесообразности использования существительных, обозначающих женщин и имеющих такие суффиксы, как, например, -ess, -ette и -trix. Таким образом, в данном отрывке сопоставляются термины феминистского и нон-феминистского дискурса, что позволяет читателю понять, что несмотря на то, что сама Эдипа не была посвящена в проблемы, волновавшие адептов второй волны феминизма в США, автор настаивает на ее независимости и самодостаточности. Данная идея затем поддерживается канвой сюжета романа, где Эдипа, во-первых, является единственным значимым женским персонажем, во-вторых, окружена слабыми, двуличными или поверхностными мужчинами, а, в-третьих, в одиночку пытается разгадать тайну почтовой службы «Тристеро».

Феминистский дискурс в романе не только утверждает самостоятельность и рациональность женщины, но и говорит об ослаблении мужского начала, взаимодействуя со сказочным дискурсом. Последний репрезентируется путем использования лексики, характерной для сказок (sorcery, tower, captive maiden, magic, knight of deliverance), антропонима Rapunzel, являющегося аллюзией на сказку «Рапун-цель» с типичным сюжетом о деве в беде, а также цитатой let your hair down из вышеупомянутой сказки. Данный дискурс позволяет понять внутренний мир Эдипы и ее отношения с Пирсом, - ведь в отрывке, содержащем вышеупомянутое интердискурсивное включение, он предстает как ее рыцарь-спаситель. Однако сюжет модифицирован автором, так как принц взламывает дверь, поднимается на верх башни по лестнице, а не по волосам пленницы, и не спасает ее:

Only when Pierce had got maybe halfway up, her lovely hair turned, through some sinister sorcery, into a great unanchored wig, and down he fell, on his ass. But dauntless, perhaps using one of his many credit cards for a shim, he'd slipped the lock on her tower door and come up the conchlike stairs ... all that had gone on between them had really never escaped the confinement of that tower.

Таким образом, классический сюжет сказки деформируется, лишается романтизма и возвышенности, что говорит о том, что в отношениях Эдипы и Пирса не было глубины: он не готов был идти на жертвы ради нее и сделать ее частью своего мира, а она из-за этого чувствовала себя одинокой и ненужной. Идею заточения и одиночества поддерживает интермедиальное включение, актуализированной

аллюзией на триптих «Bordando el Manto Terrestre» художницы Ремедиос Варо, на которой изображены прядущие гобелен девушки в башне. Итак, нарушение классического сюжета сказки, аллюзия на картину и символический образ башни также актуализируют вышеупомянутый феминистский дискурс, так как представляют Эдипу независимой женщиной, самостоятельно прядущей гобелен своей судьбы, а Пирса как символ угасающей мужественности.

Нам видится, что феминистский дискурс в романе также взаимодействует с автобиографическим, так как постмодернистская теория литературы предполагает, что автобиографические элементы имплицитно присутствуют в любом литературном тексте [Андреева 2006]. Это взаимодействие актуализируется путем выбора женского персонажа в качестве главного, что может говорить о том, что автор наделил ее своими качествами, ведь в постмодернистском романе «всегда присутствует герой, близкий к автору» [Коваленко 2004, с. 30]. На эту связь косвенно указывает имя главной героини, отсылающее читателя к мифу об Эдипе или, скорее, к эдипову комплексу, проявляющемуся, согласно З. Фрейду, у мужчин. Таким образом, актуализируя феминистский, психиатрический и автобиографический дискурсы, автор утверждает мужское начало в Эдипе Маас.

Используя лексические элементы философско-политического дискурса, автор рисует другого персонажа романа - Метцгера, со-распорядителя завещания Пирса Инверарити как ярого антикоммуниста:

'You're so right-wing you're left-wing, he protested. 'How can you be against a corporation that wants a worker to waive his patent rights. That sounds like the surplus value theory to me, fella, and you sound like a Marxist '.

Данный отрывок также содержит отсылку к К. Марксу и аллюзию на его труд «Теории прибавочной стоимости» посредством термина the surplus value theory. Необходимо отметить, философско-политический дискурс того времени пронизывала тема о знаменующей конец истории деградации общества и политических систем, в частности капиталистического общества, в котором каждый стремится лишь к наживе. Эта идея поддерживается в представленной части разговора Метцгера с Эдипой, где поднимается такая проблема капиталистического общества, как передача работником прав на свое изобретение

компании, в которой он работает наиболее выгодным для капиталиста способом - без компенсации.

В рассматриваемом романе философско-политический дискурс тоже взаимодействует с автобиографическим. Возможно, проблема передачи авторского права в условиях капиталистического общества волновала автора, так как известно, что Т. Пинчон с 1960 по 1962 гг. работал в «Boeing» - компании, предположительно служащей прообразом авиастроительного предприятия «Yoyodyne», фигурирующего в романе. Нашу идею иллюстрирует приведенный ниже отрывок:

In school they got brainwashed, like all of us, into believing the Myth of

the American Inventor...

В этом высказывании одного из персонажей романа персональный дейксис, маркированный местоимением us, является одним из способов коммуникации автора с читателем, так как представляет авторскую точку зрения на проблему1.

Взаимодействие автобиографического и других дискурсов также играет роль в передаче смысла такой актуальной для автора проблемы капиталистического общества, как разрушительное всемогущество большого бизнеса, что можно обнаружить в стилизации гимна Кор-нелльского университета - alma mater Т. Пинчона - под корпоративный гимн компании «Yoyodyne»:

High above the L.A. freeways, And the traffic's whine, Stands the well-known Galactronics Branch of Yoyodyne.

Факт пародийной стилизации гимна утверждается автором, который приводит ссылку на оригинал, и также прослеживается в тексте через цитирование начала первой и третьей строф (high above, stands). Таким образом, предтекст узнается читателем. Данный пример иллюстрирует то, как корпоративный дискурс, маскируясь под академический, служит для того, чтобы убедить исследователей

1 В постмодернистском тексте расширяется возможность коммуникации автора с читателем, так как он может присутствовать в тексте разными способами и занимать различные точки обзора. Он может дать о себе знать, как рассказчик или повествующий персонаж, а также присоединяться к действующим персонажам, что часто маркируется введением местоимения «мы», что мы и видим в рассмотренном примере [Фролов 2015].

и работников компании в том, что они испытывают гордость от того, что они ее часть, равно как ученые гордятся тем, что трудятся в определенном академическом заведении. Однако ученые, работающие в университетах, не отказываются от своих прав на изобретения без компенсации в пользу работодателя, в отличие от работников корпоративной сферы. Итак, прием стилизации используется автором для того, чтобы изобличить обман и манипуляцию большого бизнеса по отношению к работникам.

Философско-политический дискурс также взаимодействует с автобиографическим в описании сцены встречи Эдипы с Хесусом Арра-балем - членом мексиканской анархистской организации. Известно, что Т. Пинчон в начале 1960-х гг. какое-то время жил в Мексике и, скорее всего, знал испанский язык, поэтому можно утверждать, что автобиографический дискурс артикулируется через топонимику (Mexico, Mazatlan), а также через случаи переключения кодов (gringo, pobre-cito, yucateco, Priistas). Пинчон, как представитель контркультуры 1960-х гг., несомненно, придерживался политических взглядов «левого» толка, что объясняет обилие упоминаний разнообразных маркеров философско-политического дискурса, вновь артикулирующего проблему всемогущества капиталистов:

1. Реально существовавших и вымышленных реалий:

• персоналий (Flores Magon, Zapata, Bakunin);

• организаций (Conjuration de los Insurgentes Anarquistas);

• артефактов (the anarcho-syndicalist paper Regeneracion).

2. Терминов (Revolution, the masses, anarchist, anarcho-syndicalist).

Автобиографический дискурс на протяжении всего произведения

также поддерживается топонимикой, ведь основное действие разворачивается в Калифорнии, точнее, в пригороде Лос-Анджелеса, где Т. Пинчон жил в 1960-е гг.

Еще одним немаловажным дискурсом, использующимся автором для построения смыслов романа, является дискурс психиатрии, который отражает популярную у постмодернистов идею З. Фрейда о том, что в человеке есть иррациональное начало, иногда берущее над ним верх, т. е. символизирует регрессивный переход от рациональности к иррациональности [Dicenso 2001]. Данный дискурс фигурирует в сцене разговора Эдипы со своим психиатром, доктором Хилариу-сом. Этот дискурс представлен в романе посредством использования

таких специальных терминов, как mescaline, psilocybin, hallucination, Rorschach blot, TAT picture и других. Особый смысл данное интердискурсивное включение обретает во взаимодействии с нацистским военным дискурсом, введенным посредством использования автором сравнения he sounded like Pierce doing a Gestapo officer, характеризующего негативное отношение Эдипы к своему врачу. Нацистский дискурс в рассматриваемом отрывке поддерживается случаем переключения кодов, реализованным вставкой немецкого слова die Brücke, которое может являться интертекстуальным включением, актуализированным аллюзией на написанный в 1958 г. роман «Die Brücke» Г. Дофмейстера или же одноименный фильм, чей сюжет построен на противостоянии американских войск и нацистов во Второй мировой войне. Таким образом, пересечение нацистского дискурса и дискурса психиатрии используется автором для выведения на первый план идеи о том, что Эдипа чувствовала неприязнь и недоверие к своему психиатру, объясняющие ее нежелание следовать его рекомендациям и участвовать в его экспериментах. Более того, данное включение имеет основное значение для развития сюжета романа, так как ближе к концу произведения читателю представляется сцена, в которой доктор Хилариус, устроив стрельбу в своей клинике и взяв Эдипу в заложники, признается в том, что проводил опыты над евреями-узниками Бухенвальда во время Второй мировой войны. Итак, взаимодействие психиатрического и нацистского дискурса рождает идею о разрушении человеческих отношений, всеобщем недоверии, а также о том, что дальнейшая деградация общества неизбежна, потому что даже такой человек, как психиатр доктор Хилариус, «укрощающий» иррациональное начало своих пациентов каждый день, не смог противостоять своей паранойе.

Соприкосновение дискурсов как особенность дискурсивного взаимодействия

В данной части мы рассмотрим соприкосновение - еще один тип дискурсивного взаимодействия в постмодернистском романе.

Необходимо упомянуть, что дискурс психиатрии является одним из доминантных дискурсов в рассматриваемом романе. Эдипа впадает в паранойю, что становится ясно из эпизода ее скитаний по Сан-Франциско, из которого мы приведем несколько примеров. Обращаясь

к описанию рефлексии Эдипы по поводу часто встречаемого ей рожка с заглушкой - символа почтовой службы «Тристеро», автор использует большое количество лексических единиц, принадлежащей дискурсу психиатрии (dreams, trauma, compensation, epileptic). Схожую лексику можно найти в описании размышлений Эдипы об умершем моряке, указавшем ей, где найти почтовый ящик компании «Тристеро» (hallucination, delirium tremens, paranoid, mind). Таким образом, логотип загадочной почтовой службы становится в романе символом иррационального помешательства главной героини романа, не понимающей, существовала ли служба на самом деле или же была частью заговора, устроенного Пирсом.

Нам видится, что дискурс психиатрии, актуализированный упоминанием символа и названия службы «Тристеро», взаимодействует и с другими дискурсами на фоне фикционального авторского дискурса Т. Пинчона. Сначала название службы упоминается в следующем отрывке, стилизованном под дискурс шекспировской драмы:

He that we last as Thum and Taxis knew Now recks no lord but the stiletto's Thorn, And Tacit lies the gold once-knotted horn. No hallowed skein of stars can ward, I trow, Who's once been set his tryst with Trystero.

Стилизация реализуется посредством использования общей архитектоники поэзии данной эпохи - пятистопного ямба, архаизмов (recks, ward, trow), слов высокого регистра (tryst), а также высокой концентрации стилистических приемов, таких как метафора (the stiletto 's thorn) и инверсия (and tacit lies...). Введение автором дискурса драмы неслучайно, так как посещение пьесы становится катализатором паранойи Эдипы, так как ей кажется, что она повествует о реальных событиях. Вначале ее помешательство не очень сильное, но по мере того, как она находит всё больше доказательств существования «Тристеро», не верить ей становится невозможно, в чем и убеждается читатель, когда в конце романа обнаруживает символ почтовой службы во включении исторического, т. е. фактуального дискурса, представляющем итог расследования Эдипы. Данное включение содержит следующие маркеры исторического дискурса:

1. Названия исторических реалий:

- персоналий (William of Orange, Leonard I, Jan Hinckart, Alexander Farnese);

- организаций (Thurn and Taxis monopoly, Committee of Eighteen);

- титулов (noble, Holy Roman Emperor, baron, lord).

2. Точное указание на пространственно-временные рамки событий (in 1577, from 1578 ... until 1585, Brussels, the Low Countries).

3. Специфическая лексика (war conquest, exile, assassinate, junta, rebel);

4. Историзмы (livery).

Из анализа взаимодействия дискурса психиатрии, актуализированного символом, с историческим и дискурсом шекспировской драмы становится ясно, что последние тоже связаны между собой, только не отношениями наложения, а скорее, соприкосновения. Упоминание символа «Тристеро» сначала в фикциональном дискурсе, а затем в более правдоподобном фактуальном начинает игру с читателем, заставляя его менять свое мнение относительно того, существовала ли почтовая служба на самом деле или же она была плодом больного воображения Эдипы.

Рассмотрим еще один пример соприкосновения дискурсов. Научный дискурс, актуализирующий убеждение постмодернистских теоретиков о том, что наука «маскируется под процесс поиска истины, тогда как на самом деле направлена на сохранение статуса кво» [Clough 2001, с. 356]1, вступает в такое взаимодействие с религиозным дискурсом для того, чтобы передать авторскую идею энтропии. Рассмотрим следующий отрывок:

She thought of Mucho, her husband, trying to believe in his job. Was it something like this he felt, looking through the soundproof glass at one of his colleagues ... cueing the next record with movements stylized as the handling of chrism, censer, chalice might be for a holy man, yet really tuned in to the voice, voices, the music, its message, surrounded by it, digging it, as were all the faithful it went out to; did Mucho stand ... knowing that even if he could hear it he couldn't believe in it?

Данный отрывок, описывающий момент откровения Эдипы, содержит лексические элементы религиозного дискурса, инкорпорированные в расширенную метафору, характеризующую индифферентное отношение Мучо к своей работе. Тогда как его коллеги и слушатели относятся к работе диджея с неким благоговением, в точности как

1 Зд. и далее перевод наш. - М. Д.

верующие люди относятся к религиозным ритуалам, Мучо не находит ее заслуживающей такого отношения. Участвуя в эксперименте доктора Хилариуса, его отношение к работе кардинально меняется, что становится ясно из разговора Мучо и Эдипы, который изобилует терминами акустики - науки о звуке: monaural, overtones, power levels, spectrum analysis, basic frequencies, harmonics и др. Дискурс акустики, или научный дискурс, противопоставляется дискурсу религиозному, что отражает кардинальное изменение взглядов Мучо, а также указывает на иную, разрушительную, природу его увлечения, спровоцированного приемом рекомендованных психиатром веществ. Таким образом, его новая страсть - результат химической реакции, а не выражение внутреннего творческого потенциала.

Заключение

Проанализировав примеры интердискурсивного взаимодействия в романе Т. Пинчона «Выкрикивается лот 49», мы можем сделать несколько выводов.

Во-первых, данный роман представляет собой сложное поле взаимодействия множества дискурсов, которые в своем сложном взаимодействии выполняют функцию текстообразования и реализации смысла авторской идеи энтропии.

Во-вторых, нами были выявлены два вида взаимодействия дискурсов - наложение и соприкосновение. Если наложение предполагает наличие элемента-отсылки к другому дискурсу, соприкосновение происходит в результате расположения автором дискурсов в определенном порядке, например посредством чередования или сопоставления различных дискурсов для выражения конкретной идеи.

В-третьих, взаимодействие дискурсов в романе актуализируется посредством множества разнообразных сигналов, среди которых нами были выделены такие новые маркеры интердискурсивности, как использование переключения кодов, персонального дейксиса и особенности выбора главного персонажа произведения.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Андреева В. А. Литературный нарратив как интердискурс // Известия РГПУ

им. А. И. Герцена. 2009. № 92. С. 163-169. Андреева В. А. Литературный нарратив: текст и дискурс. СПб. : Норма, 2006.

183 с.

Киреева Н. В. Постмодернизм в зарубежной литературе: учебный комплекс для студентов-филологов. М. : Флинта : Наука, 2004. 213 с.

Коваленко А. Г. Литература и постмодернизм : учебное пособие. М. : Изд-во Российского ун-та дружбы народов, 2004. 142 с.

Ротанова Е. В. Интердискурсивный аспект интерпретации литературно-повествовательного текста: на материале прозы Кристы Вольф : авто-реф. дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2008. 21 с.

Скугарева Е. В. Категория интердискурсивности в тексте художественного произведения (на материале романа Д. Брауна «Ангелы и демоны») // Вестник Нижегородского ун-та им. Н. И. Лобачевского. 2017. № 6. С. 222-225.

Фролов Г. А. Зарубежная литература XX века. Курс лекций. Казань : Изд-во Казанского ун-та, 2015. 283 с.

ФукоМ. Археология знания / пер. с фр. М. Б. Раковой, А. Ю. Серебрянниковой ; вступ. ст. А. С. Колесникова. СПб. : Гуманитарная Академия, 2004. 416 с.

Фуко М. Что такое автор? // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет / под ред. А. Пузырея. М. : Касталь, 1996. С. 7-46.

Чернявская В. Е. Лингвистика текста: Поликодовость, интертекстуальность, интердискурсивность : учебное пособие. М. : Либроком, 2009. 248 с.

Эко У. О литературе. М. : АСТ : Corpus, 2016. 411 с.

Clough S. Science // Encyclopedia of Postmodernism / Ed. V E. Taylor, C. E. Win-quist. London : Routledge, 2001. P. 356.

Dicenso J. Freud, Sigmund // Encyclopedia of Postmodernism / Ed. V. E. Taylor, C. E. Winquist. London: Routledge, 2001. P. 140-141.

Garner B. A. Executrix; executress // Garner's dictionary of legal usage. 3rd ed. New York : Oxford University Press, 2011. P. 341.

Pynchon T. The Crying of Lot 49. New York : Harper Perennial, 2006. 192 p.

REFERENCES

Andreeva V.A. Literaturnyj narrativ kak interdiskurs // Izvestija RGPU im. A. I. Gercena. 2009. № 92. S. 163-169.

Andreeva V.A. Literaturnyj narrativ: tekst i diskurs. SPb. : Norma, 2006. 183 s.

Kireeva N. V. Postmodernizm v zarubezhnoj literature: uchebnyj kompleks dlja studentov-filologov. M. : Flinta : Nauka, 2004. 213 s.

Kovalenko A. G. Literatura i postmodernizm : uchebnoe posobie. M. : Izd-vo Rossijskogo un-ta druzhby narodov, 2004. 142 s.

RotanovaE. V. Interdiskursivnyj aspekt interpretacii literaturno-povestvovatel'nogo teksta: na materiale prozy Kristy Vol'f : avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. SPb., 2008. 21 s.

Skugareva E. V. Kategorija interdiskursivnosti v tekste hudozhestvennogo proizvedenija (na materiale romana D. Brauna «Angely i demony») // Vestnik Nizhegorodskogo un-ta im. N. I. Lobachevskogo. 2017. № 6. S. 222-225.

Frolov G. A. Zarubezhnaja literatura XX veka. Kurs lekcij. Kazan' : Izd-vo Kazanskogo un-ta, 2015. 283 s.

Fuko M. Arheologija znanija / per. s fr. M. B. Rakovoj, A. Ju. Serebrjannikovoj ; vstup. st. A. S. Kolesnikova. SPb. : Gumanitarnaja Akademija, 2004. 416 s.

FukoM. Chto takoe avtor? // Volja k istine: po tu storonu znanija, vlasti i seksual'nosti. Raboty raznyh let / pod red. A. Puzyreja. M. : Kastal', 1996. S. 7-46.

Chernjavskaja V. E. Lingvistika teksta: Polikodovost', intertekstual'nost', interdiskursivnost' : uchebnoe posobie. M. : Librokom, 2009. 248 s.

Jeko U. O literature. M. : AST : Corpus, 2016. 411 s.

Clough S. Science // Encyclopedia of Postmodernism / Ed. V. E. Taylor, C. E. Winquist. London : Routledge, 2001. P. 356.

Dicenso J. Freud, Sigmund // Encyclopedia of Postmodernism / Ed. V. E. Taylor, C. E. Winquist. London: Routledge, 2001. P. 140-141.

Garner B. A. Executrix; executress // Garner's dictionary of legal usage. 3rd ed. New York : Oxford University Press, 2011. P. 341.

Pynchon T. The Crying of Lot 49. New York : Harper Perennial, 2006. 192 p.