CC BY
39
СОБЕННОСТИ БЫТОВАНИЯ ИДЕАЛА В ЭПОХУ ПОСТПРАВДЫ
УДК 008
DOI: 10.24412/1997-0803-2020-10402
Н. В. Синявина
Московский государственный институт культуры
В статье представлены основные подходы, предлагающие различные трактовки терминов «эпоха постправды» и «постфактическая политика», прослеживается их становление и закрепление в научном и общественно-политическом дискурсе. Уточняется смысловое пространство этих терминов, корреляция с понятием «брехня». Автор отмечает, что для современной цивилизации характерна трансформация системы морально-нравственных ценностей (в частности, категории «правда») и идеалов, указывает на способствовавшие этому причины. В контексте эпохи постправды, допускающей множественность позиций, каждая из которых, несмотря на возможную противоречивость, получает право на существование, происходит размывание границ истины и правды. Они трансформируются в полуправду, а обман превратился в привычку. В заключение подчёркивается необходимость дальнейшего уточнения и верификации терминов «эпоха постправды» и «постфактическая политика».
Ключевые слова: эпоха постправды, постфактическая политика, идеал, дихотомия «правда -ложь», фронтирная зона.
Natalya V. Sinyavina
Moscow State Institute of Culture, the Ministry of Culture of the Russian Federation (Minkultury),
Bibliotechnaya str., 7, 141406, Khimki City, Moscow Region, Russian Federation
The article presents the main approaches that offer different interpretations of the terms "post-truth era" and "post-factual politics", traces their formation and consolidation in scientific and socio-political discourse. The semantic space of these terms is clarified, the correlation with the concept of "bullshit". The author notes that modern civilization is characterized by the transformation of the system of moral values (in particular, the category of "truth") and ideals, and points to the reasons that contributed to this. In the context of the post-truth era, which allows for multiple positions, each of which, despite the possible inconsistency, gets the right to exist, the boundaries of truth and truth are blurred. They are transformed into half-truths, and deception has become a habit. In conclusion, the need for further clarification and verification of the terms "post-truth era" and "post-fact politics" is emphasized.
Keywords: post-truth era, post-fact politics, ideal, truth - lie dichotomy, frontier zone.
СИНЯВИНА НАТАЛЬЯ ВЛАДИМИРОВНА - доктор культурологии, доцент кафедры культурологии факультета государственной культурной политики Московского государственного института
SINYAVINA NATALYA VLADIMIROVNA - D.Sc. in Cultural Studies, Associate Professor at the Department of Culturology, the Faculty of State Cultural Policy, the Moscow State Institute of Culture
FEATURES OF THE EXISTENCE OF THE IDEAL IN THE ERA OF POST-TRUTH
культуры
e-mail: [email protected] © Синявина Н. В., 2020
Для цитирования: Синявина Н. В. Особенности бытования идеала в эпоху постправды // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2020. № 4 (96). С. 15-23. БОТ: 10.24412/1997-0803-2020-10402
В современном научном дискурсе достаточно часто употребляются термины с приставкой пост-: постмодернизм, постчеловек, постиндустриальное общество, пост-неклассическая наука и т.д. Число подобных понятий постоянно увеличивается. Анализ содержания данных терминов позволяет выявить одно принципиальное сходство между ними - все они указывают на переход к новой эпохе. Другими словами, префикс пост- в названии может обозначать как формирующуюся/сформировавшуюся парадигму, пришедшую на смену предыдущей (без частицы пост-), так и сам процесс перехода, продуцирующего фронтир-ные зоны. К подобным терминам отнесём пока и словосочетание «эпоха постправды», которым часто оперируют в различных системах коммуникаций, чаще всего политических, где наряду с эпохой постправды/политикой постправды используется обозначение и «постфактическая политика».
Если за точку отсчёта при анализе данных терминов принять их буквальное значение, то, следовательно, под «постправдой» следует иметь в виду период (или процесс перехода к нему), пришедший на смену эпохе правды. Но возможно ли всерьёз говорить о существовании «эпохи правды»? Или под «постправдой»/«эпохой постправды» подразумевается нечто иное? Это относится и к термину «постфактическая политика». Хотя в последнем словосочетании аккумулировано более точное и корректное обозначение наблюдаемой сегодня социокультурной ситуации, когда факты перестают выполнять верификационную функцию, утрачивают положение неких ко-
ординат/маркеров, относительно которых выстраивается система менее значимых элементов событийности. Другими словами, сегодня номинирование факта на статус актуального и перерастание его в дальнейшем в Событие (как аккумулятор смысла, как репрезентацию факта) зависят не от его исторической значимости, а от контекста и специфики интерпретаций коммуникационного канала и степени влияния на общество. Как отмечала Х. Арендт, «события - это, по определению, такие происшествия (Сосситтенсев), которые прерывают рутинные процессы и рутинные процедуры» [2, с. 12]. Таким образом, в современном социокультурном пространстве факт перестаёт быть точкой отсчёта События, восприниматься как элемент, как основа со-бытия, поскольку разные коммуникации, используя один и тот же факт, формируют разные смысловые конструкции.
Началом этого процесса следует считать философию Ф. Ницше, в контексте которой происходит нивелирование ценности факта как одного из константных компонентов исторического процесса. Размышления Ницше о том, что «сам по себе факт глуп и туп», способствовали краху сложившемуся к тому времени способу рассмотрения и изучения истории и легитимировали возможность интерпретации факта не только учёным/специалистом, но и простым человеком, обывателем. Перспективисты, к которым, помимо Ф. Ницше, относились В. Дильтей, Х. Ортега-и-Гассет, полагали, что процесс познания возможен лишь при наличии активной личной позиции, а его результаты детерминированы комплек-
сом индивидуальных принципов и установок. Другими словами, анализ любого явления представляется, с их точки зрения, как совокупность разных интерпретаций, что приводит к разрушению парадигмы, основу которой составляла вера в возможность существования единственной (имея в виду - абсолютно истинной) трактовки события/факта, создавая условия для формирования релятивистски ориентированной парадигмы.
Выражение «историю всегда пишет победитель» актуально и для предыдущих периодов, и в те времена можно обнаружить фальсификацию и искажение исторических фактов для утверждения легитимности правящей власти, построения государственной идеологии и пр. Например, в «Энеиде» Вергилия одной из центральных тем выступает божественное происхождение рода Октавиана Августа; или «Сказание о князьях владимирских», где прослеживается уже связь Рюриковичей и рода первого римского императора. Можно, конечно, возразить, указав, что приведённые примеры относятся к тем периодам, когда жизнь общества строилась по другим правилам и опиралась на иные принципы, и данный довод будет верным. Однако несмотря на отличия картин мира, можно говорить о существовании в общественно-политическом дискурсе презумпции правды, категории, которая оставалась значимой. Если политика уличали во лжи, то он пытался оправдаться, то есть вернуться в зону правды (и/или переставал транслировать ложную информацию).
Но переход цивилизации к эпохе модерна, которая среди прочего способствовала увеличению коммуникационных каналов, привёл к повышению значимости частного мнения, распространяемого в том
числе и разнообразными СМИ. Результатом данного процесса становится превращение окружающей действительности в интерпретационный объект, где факт есть всего лишь инструмент для построения той или иной интерпретационной модели. При этом факты подвергаются редукции, отсекающей всё, что не вписывается в логику выстраиваемой интерпретационной модели, системообразующим элементом которой становится фрейм как «центральная организующая идея, которая придаёт смысл актуальным событиям и предлагает объяснение» [6]. В связи с этим следует констатировать, что основной задачей в данной ситуации выступает не поиск истины, а потребность прийти к взаимному пониманию и/или вызвать эмоциональную реакцию (как отмечал Д. Александер, «именно смыслы обеспечивают чувство шока и страха, а вовсе не события сами по себе» [1, с. 16]).
Семантический анализ термина «пост-правда»/«эпоха постправды» в различных научных и публицистических текстах показывает размытость и противоречивость его интерпретаций, что свидетельствует о невозможности пока говорить о его достаточной самостоятельности и, следовательно, концептуализации. Отчасти это связано с относительно короткой историей данного термина, поскольку в оборот оно было введено лишь в 1992 году сербско-американским сценаристом С. Тесичем, опубликовавшем в журнале «The Nation» статью «Синдром Уотергейта: правительство лжи», где, размышляя о событиях в США, в частности об Уотергейте, войне во Вьетнаме и Персидском заливе, он указывает на пребывание современного общества в постправдивом мире. Он подчёркивает, что в обществе выработался духовный механизм, позволяющий отрицать правду и истину, по-
скольку с ними были связаны негативные и трагические новости. Это было своего рода психологической защитой, которая начала формироваться в 1980-1990-е годы. Другими словами, изначально семантика данного термина заключалась в желании зафиксировать стремление современного социума отказаться от истины, тенденцию к её отрицанию. То есть использованная Тесичем в данном термине приставка пост- содержала негативные коннотации, поскольку, с его точки зрения, поиск правды превращался во второстепенную задачу.
В начале 2000-х годов были изданы книги, в которых предметом анализа стала в том числе и постправда (в 2004 году появилась работа Р. Киза, где этот термин вынесен в заглавие - «Эра постправды», и книга Э. Альтермана «Когда президенты лгут: история официального обмана и его последствий», где он вводит термин «постправдивое президентство»). Моментом же признания данного слова можно считать 2016 год. Так, Оксфордский словарь признал его «словом года», поскольку употребление данного понятия за год увеличилось на 2 000%. Словарь трактует его как «описание обстоятельств, при которых объективные факты менее важны для формирования общественного мнения, нежели апелляция к эмоциям и собственной убеждённости» [11] (близко к этому значению в 2018 году данный термин включил и Кембриджский словарь). Академия немецкого языка номинировала на звание «слово года» прилагательное Postfaktisch («постфактический»), фиксирующее политическую трансформацию, результатом которой становится превалирование значимости эмоций над фактами во время социально-политических дискуссий, подмену истины действительной, признанной истиной. В 2017 году в сло-
варь Королевской испанской академии было включено существительное Ровуетйай, трактуемое как «преднамеренное искажение реальности, манипулирующее убеждениями и эмоциями с целью влияния на общественное мнение и социальные отношения» [7]. В том же году была издана книга английского журналиста М. Д'Анкона «Постправда: новая война с истиной и как за неё бороться», где указывается на абсолютное нивелирование моральной значимости слова «правда» в современном обществе.
Таким образом, предложенные европейскими словарями и авторами книг трактовки близки по содержанию, поскольку в каждой из них содержится указание на утрату актуальности слова «правда», подчёркивается апеллирование к эмоциям человека и формирование у него видения ситуации/явления в контексте определённой интерпретации (при этом важно понимать, что причиной манипулирования могут быть разные намерения, как корыстные, так и благие). Кроме того, префикс пост- в данном случае лишён значения «после» и указывает на нивелирование следующего за ним понятия - правда.
С другой стороны, сложность в определении термина «постправда»/«эпоха постправды» связана с особенностями функционирования естественного языка, недостаток слов в котором (или их неточность в выражении смысла обозначаемого) вынуждает иногда использовать одно и то же слово для маркировки разнопорядковых явлений. В связи с этим необходимо признать, что понятие есть не просто слово, которым обозначается конкретное явление. Понятие следует трактовать как совокупность различных объектов, между которыми наличествует взаимосвязь, и, поскольку они, естественно, не тождественны, эти
объекты продуцируют некую фронтирную зону, которая и есть явление, нуждающееся в обозначении. Таким образом, основная задача заключается в определении границ этой фронтирной зоны, ибо лишь подобная процедура позволяет ввести наиболее корректное определение явления/объекта (хотя и она не исключает неточности, поскольку слово никогда полностью не совпадает с обозначаемым).
Говоря об эпохе постправды невозможно обойти вниманием дихотомию «правда - ложь», формирование которой относится к древнейшему периоду истории, которому был свойственен тип мышления с инверсионной логикой. Например, в мифологии восточных славян формируются оппозиционные персонажи - Правда и Кривда. Можно вспомнить и слова, которые вслед за ветхозаветным Давидом, произносит князь Александр Ярославович, обращаясь к дружине перед Невской битвой: «Не в силе Бог, а в правде». Кирилл Туровский в «Притче о человеческой душе» делает главными персонажами слепца как аллегорию души (кроме того, имея в виду и епископа Фёдора) и хромца как аллегорию тела (в этом образе скрыт Андрей Боголюбский). Идея же притчи сводится к призыву строить единство Руси не на обмане, а на основе добра и неприятия зла (то есть преобразование общества должно происходить при опоре на принципы Правды, как поиск социальной Правды, что и олицетворяет русскую идею). Эта же мысль прослеживается и в «Поучении» Владимира Мономаха» [9, с. 122].
Приведённые нами примеры свидетельствуют о том, что уже в предыдущие периоды была поставлена проблема, связанная с желанием выявить природу обмана, в том числе и в сфере политики. Более того, уже у Платона, в работах которого за-
кладываются основы политической мысли (в частности, в «Государстве»), «коллективная жизнь людей в общем мире» трактуется «как нечто тёмное, путаное и обманчивое» [3, с. 28], как нечто, противоположное поиску истины. В связи с этим нет оснований говорить о «постфактической политике» как явлении, формирование которого коррелирует исключительно с современной эпохой. Тем более авторы работ о постправде указывают и разные точки отсчёта, говоря о начале этой эпохи (1970-е, 1980-е, 1990-е, 2000-е, предвыборная кампания Дональда Трампа и т.д.).
В эссе «О брехне. Логико-философское исследование» Г. Франкфурт вводит концепт «брехня», выявляет его структуру и предлагает критерии для отделения «ложных утверждений» ото «лжи», опираясь, в частности, на трактат «О лжи» Аврелия Августина, где выделены 8 видов лжи. Философ исходит из положения, что брехня не выступает противоположностью истине, поскольку она к ней безразлична, брехун не отличает правду ото лжи. Ложь же предполагает сознательное искажение правды, следовательно, выступает её противоположением. Однако брехня стала основой современного общества, её базовой категорией, которая воспринимается как данность. С точки зрения Франкфурта под брехнёй следует понимать «ничейную территорию». Следовательно, можно констатировать, что вокруг этого ничейного пространства начинают формироваться фронтирные зоны, границы которых в последние годы уплотняются, поскольку характерные для брехни спонтанность, отсутствие чёткой цели (ведь она не является ложью, используемой для достижения конкретных результатов) и, следовательно, непреднамеренность приводят к восприятию её как данности.
Франкфурт отмечает, что «одной из наиболее заметных черт нашей культуры является изобилие брехни. Мы все это знаем, мы все в этом участвуем» [10]. Он подчёркивает, что «брехать неизбежно, покуда обстоятельства вынуждают человека говорить о предмете, о котором он ничего не знает» [10]. Современная жизнь с соцсетями и другими коммуникациями вынуждает человека высказывать своё мнение о предметах, имеющих к нему отношение (при этом не всегда важна даже степень этого отношения - непосредственная или относительная), включая и сферу политики. Более того, подобного поведения требует и сформировавшееся в демократически устроенном обществе представление о том, что гражданин обязан иметь собственную позицию по отношению к происходящему в его стране.
Далее Франкфурт указывает, что одной из причин возникновения брехни может выступать и скептицизм современного человека, который не верит в возможность получения достоверной информации об окружающем его мире, а следовательно, перестаёт рефлексировать, не стремится отделить истинное от ложного. Подобное поведение современного человека и привело к крушению «мировоззрения, основанного на идеале истинности в пользу совершенно отличной системы взглядов, необходимой в погоне за альтернативным идеалом, искренностью» [10].
Истина и справедливость становятся смыслообразующими категориями в эпоху Просвещения, а истинной добродетелью тогда выступала забота об общем благе. Эти представления стали основой для психологического и исторического обоснования отдельных нравственных категорий и понимания чувства свободы, благодаря им начинает формироваться «то публичное
пространство, где свобода могла быть явлена» [3, с. 11]. Таким образом, понятие истины, получив привилегированное положение ещё в эпоху Просвещения, утратило его в современном мире.
Обозначив подход к трактовке термина «постправда», необходимо сделать уточнения и относительно идеала, который хотя и коррелирует с такими понятиями, как ценность, цель, идея, не тождественен им.
Если идея (исходя из общеизвестной трактовки) характеризуется абстрактностью, то для идеала свойственно наглядное представление. Кроме того, оно аккумулирует желание, но не знание. Отличие идеала от цели в том, что она стремится к реализации, но не к идеалу (например, можно представлять нечто преобразованным, но не предпринимать действий, чтобы это нечто качественно изменить). Кроме того, цель может вообще не коррелировать с идеалом. Идеал не тождественен ценности, поскольку выступает лишь как бы её ориентиром, ценностным стандартом.
В связи с этим возникает вопрос: как же формируется идеал? Методология научного познания исходит из положения о том, что понятия возникают как результат идеализации, то есть «устремления к нулю» «одного из признаков наглядного представления» [4, с. 247]. Другие характеристики при этом «не остаются в общем случае неизменными, а стремятся к некоторым предельным значениям» [4, с. 247]. Но одно и то же явление может быть идеализировано различными способами. Кроме того, явление и его сущность не совпадают, следовательно, достижение совпадения возможно только путём искусственной идеализации, где пределом и будет идеал. Другими словами, идеал можно рассматривать как «явление, очищенное от всего того, что маски-
рует его сущность» [4, с. 247]. Однако необходимо подчеркнуть, что исходя из этого, идеал не есть лишь часть явления, поскольку в момент устремления к нулю его некоторых характеристик другие устремляются к предельным значениям. Результатом данного процесса выступает продуцирование качественно нового образования, среди характеристик которого можно обнаружить те, что отсутствовали в подвергшемся идеализации объекте.
Как известно, идеалы бывают коллективными и индивидуальными, последние следует трактовать как «предельное представление, содержанием которого оказывается явление, совпадающее с сущностью в авторской интерпретации» [4, с. 250], поскольку в данном случае при выборе способа идеализации включается механизм «очищения», детерминированный комплексом индивидуальных представлений. Более того, можно говорить о существовании утилитарных (экономических, политических) и духовных (этических, эстетических, мировоззренческих) идеалов. Между идеалами эпохи существует корреляция, которую можно представить в виде цепочки: экономический идеал — политический идеал — этический идеал — мировоззренческий идеал и эстетический идеал. При этом каждый предыдущий исполняет роль селектора для последующего в этой цепочке. Кроме того, формирование новых духовных идеалов происходит под влиянием утилитарных (и наоборот), при этом связующим звеном между утилитарными и мировоззренческими и эстетическими выполняют этические идеалы (нравственные, антропологические). Понимая процесс формирования системы идеалов эпохи, можно выявить функциональную значимость этических идеалов.
В связи с этим, говоря об эпохе постправды, которой присущи «альтернативные» точки зрения, а следовательно, размывание границ истины и правды, следует указать на девальвацию данных категорий. В культуре постправды они трансформируются в правдивость, полуправду (в большей или меньшей степени), подвергаются фальсификации, а обман превращается в привычку. Результатом этого процесса становится потеря доверия к СМИ, власти, что приводит к кризису социума и его крушению, ведь доверие является одним из инструментов консолидации общества.
Так можно ли говорить, что современное общество пребывает в контексте эпохи постправды? Вспоминаются слова М. Фуко, который описывал политику правды лишь как серию дискурсов, истинность которых проявляется только в конкретных контекстах, аккумулирующих лишь смыслы переживаемой нами реальности. Кроме того, если под эпохой постправды иметь в виду наличествующее социокультурное пространство, наделённое определёнными характеристиками, одной из которых выступает подмена правды и истины «брехнёй» (синонимами которой можно считать «чушь», «лажа»), фейками, то при подобном подходе данное определение имеет право на существование.
Но возникает вопрос, связанный с поисками критериев оценки современных политических процессов, с выработкой инструментов для определения правдивости/ истинности или ложности сообщаемой различными средствами коммуникации информации. Однако ответы на этот вопрос появятся только в случае определения природы/сущности «эпохи постправды», поскольку без этого не представляется возможным идентифицировать данное явле-
ние (в частности, рассматривать его как качественно новый феномен или всего лишь как особенность/специфичность современной коммуникации в социально-политической сфере). Кроме того, необходимо выявить теоретические модели, благодаря которым «возможно разграничение практик символических интерпретаций коллективного альтер эго в политике идентичности, частью которой является "политика постправды", на "манипулятивные", "пропагандистские" и "социально-позитивные", "социально-конструктивные"» [8, с 7].
Таким образом, трудности анализа актуального социокультурного пространства часто связаны с невозможностью обнаружить и изучить те его свойства и характеристики, благодаря которым исследователь получает данные, позволяющие выявить и дать определение протекающим в данном пространстве процессам.
Однако учёный, понимая невозможность окончательности в осмыслении и интерпретации современности, не может не обращаться к её исследованию. В подобной ситуации основными научными процедурами должны стать процессы по уточнению и верификации изучаемого феномена/явления.
Другими словами, введение термина «эпоха постправды» и дальнейшее уточнение его содержания позволят выявить его специфические черты, понять механизм его функционирования, способы и каналы коммуникации, что даст возможность в дальнейшем определить тип современной культуры и присущий ему комплекс идей, идеалов и ценностей как ключевых её элементов. Именно их совокупность аккумулирует потенции возникающей/возникшей культурной модели, становясь основой для интеграции всех её элементов.
Список литературы
1. Александер Д. Культурная травма и коллективная идентичность // Социологический журнал. 2012.
№ 3. С. 5-40.
2. Арендт Х. О насилии / перевод с английского Г. М. Дашевского. Москва : Новое издательство, 2014.
148 с.
3. Арендт Х. Между прошлым и будущим. Восемь упражнений в политической мысли / перевод
с английского и немецкого Д. Аронсона. Москва : Изд-во Института Гайдара, 2004. 416 с.
4. Бранский В. П. Искусство и философия: Роль философии в формировании и восприятии
художественного произведения на примере истории живописи. Калининград : Янтарный сказ, 2000. 704 с.
5. Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики / перевод с французского ; ответственный
редактор перевода, составитель и послесловие Н. А. Шматко. Москва : Институт экспериментальной социологии. Санкт-Петербург : Алетейя, 2005. 576 с.
6. Гарбузняк А. Ю. Повестка дня СМИ как технология интерпретации // Медиаскоп. 2015. № 1.
7. Гефтер М. Постправда - это правда в его глазах [Электронный ресурс]. URL: http://gefter.ru/
archive/24281
8. «Политика постправды» и популизм / под редакцией О. В. Поповой. Санкт-Петербург : Скифия-
принт, 2018. 216 с.
9. Синявина Н. В. Концепт «устремлённость в будущее» как элемент концептосферы русской
культуры : диссертация на соискание учёной степени доктора культурологии : 24.00.01 / Синявина Наталья Владимировна. Москва, 2019. 375 с.
10. Франкфурт Г. О брехне. Логико-философское исследование [Электронный ресурс]. URL: https://
royallib.com/book/frankfurt_garri/o_brehne_logikofilosofskoe_issledovanie.html
11. Oxford English Dictionary. Available at: www.oed.com
^ Теория и история культуры bill! I!) 1
References
1. Aleksander D. Kul'turnaya travma i kollektivnaya identichnost' [Cultural Trauma and Collective Identity].
Sociological Journal. 2012, no. 3, pp. 5-40. (In Russian)
2. Arendt H. O nasilii [On Violence]. Moscow, 2014. 148 p. (In Russian)
3. Arendt H. Mezhdu proshlym i budushchim. Vosem' uprazhneniy v politicheskoy mysli [Between the Past and
the Future. Eight Exercises in Political Thought]. Moscow, Gaidar Institute Publishing House, 2004. 416 p. (In Russian)
4. Bransky V. P. Iskusstvo i filosofiya: Rol'filosofii v formirovanii i vospriyatii khudozhestvennogo proizvedeniya
na primere istorii zhivopisi [Art and Philosophy: the Role of Philosophy in the Formation and Perception of an Artistic Work on the Example of the History of Painting]. Kaliningrad, Publishing House "Yantarnyy skaz", 2000. 704 p. (In Russian)
5. Burdye P. [Bourdieu P.] Sotsial'noe prostranstvo: polya i praktiki [Social Space: Fields and Practices].
Moscow, St. Petersburg, Aletheia Publishing House, 2005. 576 p. (In Russian)
6. Garbuznyak A. Yu. Povestka dnya SMI kak tekhnologiya interpretatsii [S.A. Media Agenda as the
Technology of Interpretation]. Mediaskop. 2015, no. 1. (In Russian)
7. Gefter M. Postpravda - eto pravda v ego glazah [Post-Truth - It's True in His Eyes]. Available at: http://gefter.
ru/archive/24281 (In Russian)
8. Popova O. V., ed. "Politika postpravdy" i populizm ["Post-Truth Politics" and Populism]. St. Petersburg,
Publishing House "Skifiya-print", 2018. 216 p. (In Russian)
9. Sinyavina N. V. Kontsept "ustremlennost' v budushchee" kak element kontseptosfery russkoy kul'tury. Diss.
dok. kul'tur. [Concept "Aspiration to the Future" as an Element of the Concept Sphere of Russian Culture. Doc. Cultural Studies diss.]. Moscow, 2020. 375 p. (In Russian)
10. Frankfurt G. O brekhne. Logiko-filosofskoe issledovanie [On Bullshit. Logical and Philosophical Research].
Available at: https://royallib.com/book/frankfurt_garri/o_brehne_logikofilosofskoe_issledovanie.html (In Russian)
11. Oxford English Dictionary. Available at: www.oed.com (In English)
*
