CC BY
156
лось, что она плывет в лодке по Царицынскому пруду... лодка подвигается сама собою. <...> А пруд ширится, берега пропадают - уж это не пруд, а беспокойное море. что-то гремящее, грозное поднимается со дна <...>» (С. 290). Не случайно в основе сна лежит образ Царицынского пруда, который явился в романе символом единения людей и природы - пруда, обратившегося для героини в чужеродное Адриатическое море, управляющее лодкой человеческой жизни.
Изображая природу как сверхперсонаж, повествователь проявляет себя в ипостаси не только психолога, но и философа. Через образ природы им осуществляется психологический анализ сущности человека. Обращение героя к природе демонстрирует глубину и целостность его духовного мира. Выстраивая между природой и человеком особого рода взаимоотношения, вводя ее в систему персонажей и в сюжет в качестве доминирующего героя, повествователь поднимает экзистенциально-онтологический вопрос о сущности человека и мира. Человек, находящийся в рамках свободного выбора жизненного пути, оказывается обусловленным природой.
Подведем итог. В романах «Дворянское гнездо» и «Накануне» И. С. Тургенев разрабатывает прием психологического анализа. Для экспликации индивидуальной духовной сущности героя в обоих романах он использует принцип, описывающий эмоциональное отношение персонажа к окружающему его пространству, к природе. Субъект речи и сознания выбирает картины природы, воспринимаемые героями по-разному, в качестве средства, позволяющего осветить многогранность человеческой натуры.
Примечания
1. Никольский В. А. Природа и человек в русской литературе XIX вв. (50-60-е гг.). Калинин, 1973. С. 112.
2. Вопрос о психологической функции тургеневского пейзажа рассматривается в ряде работ: Курлянд-ская Г. Б. Художественный метод Тургенева-романиста. Тула, 1972. С. 89; Прийма Ф. А. Великий художник слова. Русская литература, 1968. № 4. С. 6-11; Пустовойт П. Г. Творческий путь Тургенева. М., 1977. С. 30 и др.
3. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем. В 30 т. Сочинения. Т. VI. М., 1981. С. 17. Далее в статье ссылки на это издание приводятся в круглых скобках с указанием страниц.
УДК 821.161.1.07
Е. Ю. Раскина
ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ, ОБРАЗЫ И СИМВОЛЫ САКРАЛЬНОЙ ГЕОГРАФИИ Н. С. ГУМИЛЕВА
Статья посвящена образам, символам, темам и мотивам сакральной географии в произведениях Н. С. Гумилева. Для творчества Гумилева характерно мифопоэтическое осмысление пространства, символическая интерпретация «странствия земного», сближение образа поэта с образами географов, странников, паломников, первооткрывателей. В творчестве Гумилева присутствует философия географии - геософия.
The article is dedicated to images, themes and motives of sacral geography in the works of N. S. Gumilev. N. S. Gumilev's poetry is characterized by mythological understanding of space, symbolic interpretation of "terrestrial wandering", making the poet's image akin to those of geographers, wanderers, pilgrims, discoverers. Philosophy of geography, geosophy, is represented in N. S. Gumilev's works.
Ключевые слова: Н. С. Гумилев, сакральная география, мифопоэтическое осмысление пространства, геософия.
Keywords: N. S. Gumilev, sacral geography, mythological understanding of space, geosofy.
В основе сакральной географии лежат два основных понятия - суша и вода. В египетской иероглифике символ воды представляет собой волнистую линию с острыми гребнями: этот же утроенный знак символизирует первозданный океан и первоматерию - основу всех земных вещей и явлений. В Ведах вода символизирует начало и конец всего сущего. Древние культуры разделяли «верхние» и «нижние» воды: первые воплощают собой потенциальное и возможное, вторые - уже сотворенное. Вавилоняне называли воду «домом мудрости», вода символизировала женское начало мироздания, рождение, смерть и воскресение. Символика крещения также тесно связана с символикой воды. В «Толковании Евангелия от Иоанна Св. Иоанна Златоуста» читаем: «Погружением головы в воду, как в гробницу, мы целиком погружаем и погребаем ветхого Адама. В тот миг, когда мы восстаем из воды, появляется новый человек» (XXV, 2).
Горы в сакральной географии являются центрами духовной власти, с ними связана идея сохранения «на вершинах» остатков древних рас и цивилизаций. В поэзии Н. С. Гумилева «горные хребты» - это «мир самых белых облаков», ду-
РАСКИНА Елена Юрьевна - кандидат филологических наук, доцент Московского гуманитарного института имени Е. Р. Дашковой © Раскина Е. Ю., 2009
ховное убежище, «пространство мечты», в котором человек обретает покой и гармонию. Так, в стихотворении «Однообразные мелькают...» (1917) читаем: «И если я живу на свете, / То лишь из-за одной мечты: / Мы оба, как слепые дети, пойдем на горные хребты, / Туда, где бродят только козы, / В мир самых белых облаков, / Искать увянувшие розы и слушать мертвых соловьев» [1].
Образность и символика леса в сакральной географии близка горной символике. И дерево, и гора связаны с образом-символом Оси мира. В пьесе Н. С. Гумилева «Дерево превращений» благочестивые факиры молятся «о благе мира» под своим деревом, являющимся аналогом Мирового Древа или Мировой Оси («Там молятся о благе мира, / Богам и гениям святым / Благочестивые факиры, / Сидя под деревом своим» [2]). В теллурократии лес - это «место мудрецов» (друидов, отшельников), но одновременно и пространство, в котором сохранились архаические «обломки» исчезнувшего прошлого. Так, в стихотворении Гумилева «Лес» древесное, лесное пространство является приютом великанов, карликов и львов («Под покровом ярко-огненной листвы / Великаны жили, карлики и львы, / И следы в песке видали рыбаки / Шестипалой человеческой руки» [3].
Льды в сакральной географии считаются последним земным пространством на пути к миру иному, местом жреческого служения. Мудрец удаляется «во льды», чтобы молиться о благе мира. В поэме Н. Гумилева «Северный раджа» присутствует образ-символ «Иной Индии», созданной среди снега и льда, в преддверии иного мира («Мы в царстве снега создадим / Иную Индию. - Виденье» - 1, 207). «Не бойтесь этой наготы / И песен холода и вьюги, / Вы обретете здесь цветы, / Каких не знали бы на юге.», -восклицает главный герой поэмы - Раджа, Владыка Севера [4].
Стороны Света в сакральной географии обладают особыми религиозными и историко-культурными характеристиками. У каждой из сторон света свои символические функции. Так, Восток традиционно считается «землей Духа», земным раем, родиной сакрального начала. Согласно библейской традиции, на востоке зримого мира расположен Эдемский сад. Подобное понимание символизма Востока свойственно исламу и иудаизму, а также многим неавраамическим традициям - китайской, индуистской и иранской.
Запад имеет прямо противоположный символический смысл. Это «страна смерти», «мир мертвых», «зеленая страна» (зеленый цвет в данном случае ассоциируется с миром мертвых). Исламские мистики называли Запад «царством изгнания» и «колодцем отчуждения». Запад - это
место, где заходит солнце, где исчезает солнечная энергия и сила. На культурно-символическом уровне элементы древней сакральной географии вошли в культуру Нового времени. Они необыкновенно важны для изучения образно-символических рядов поэзии, прозы и драматургии «серебряного века», в частности, для глубокой и многогранной интерпретации творчества Н. С. Гумилева.
В поэзии Гумилева Север и Юг представляют собой некие духовные маршруты человечества: к ледяной пустыне на краю света движется войско Великого Раджи в поэме «Северный раджа», чтобы воссоздать в «царстве снега» «Иную Индию». На Юг, к царству подобной пантере царицы («царица была, как пантера суровых безлюдий» - [5] стремится вождь северян из стихотворения «Варвары». В финале стихотворения «Варвары» вождь поворачивает войска обратно на Север, разочаровавшись в цели и смысле своих странствий: «Кипела, сверкала народом широкая площадь, / И южное небо раскрыло свой огненный веер, / Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь, / С надменной усмешкой войска повернул он на север» [6].
В большинстве мифологических систем символизм Севера имеет отношение к изначальному раю, откуда берет начало вся человеческая цивилизация. Древнеиранские и зороастрийские тексты говорят о северной стране «Арьяне Ваэджа» и ее столице «Вара», откуда древние арии были изгнаны оледенением, которое наслал на них Ахриман, противник светлого Ормузда. Древние Веды повествуют о Северной стране как о прародине индусов, о Белой Земле, лежащей на крайнем севере.
Юг символизирует идею, противоположную нордической, а именно - материальность, тьму, множественность. Ориентация по сторонам света, запечатленная в памятниках духовной и материальной культуры человечества, имела сакральное значение, являлась важным элементом религиозного действа, культа. «Даже если мы рассматриваем ориентацию светской архитектуры, искусства, даже межевания полей, то те их элементы, которые отчетливо ориентированы, также, как правило, объясняются вторжением в эти сферы жизни сакрального элемента» [7], -подчеркивает А. В. Подосинов. Изучение символизма Севера и Юга позволяет интерпретировать основные маршруты и ориентиры гумилевс-кой сакральной географии (геософии).
Геософия как культурно-историческое, мифо-поэтическое, религиозное и геополитическое осмысление географии, как личностная, авторская география предшествовала геософским теориям «евразийцев» - П. И. Савицкого, Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, Г. В. Вернадского, Л. П. Карсавина, П. П. Сувчинского, а также ра-
ботам «последнего евразийца» - Л. Н. Гумилева. П. И. Савицкий понимал геософию как последовательное воплощение категории «местораз-вития». Месторазвитие, по П. Савицкому, это «широкое общежитие живых существ, взаимно приспособленных друг к другу и к окружающей среде» [8], находящихся под ее влиянием и, в свою очередь, влияющих на нее.
В термине «месторазвитие», принадлежащем П. Н. Савицкому, соединены социально-историческая среда и занимаемая ею территория. Геософия соотносит исторические и географические начала и устанавливает взаимодействие между ними. Соответственно, месторазвитие определяет исторический процесс и духовное своеобразие того или иного этноса, этническое и культурное своеобразие.
В соответствии с теорией «месторазвития» геософию можно понимать как науку о взаимодействии ландшафта и этноса, земли и народа, как интерпретацию «географии сакральной», «мифов о месте» - культуронимов. Если «евразийцы» говорили о геософии, то В. П. Семе-нов-Тян-Шанский развивал концепцию «гуманистической географии». Уже в 1928 г. была опубликована книга В. П. Семенова-Тян-Шанского «Район и страна» [9], в которой исследователь называл географию наукой «антропоцентрической» и изучал соотношение географии и искусства. Речь шла, соответственно, о необходимости изучения географических представлений тех или иных этносов, социальных групп или отдельных личностей - о так называемой «личностной географии». Можно сказать, что Н. С. Гумилев со своим Геософическим обществом предвосхитил геософские идеи евразийцев, Семенова-Тян-Шанс-кого и американских исследователей - Дж. Райта и К. Зауэра.
Для изучения личностной (гуманистической) географии невозможно использовать методы, применяемые в географической науке. Исследование в данном случае сосредоточено на человеке как мыслящем и познающем существе. Более того, восприятие Россией остального мира, её «этнософия» во многом определяется «геософией» как философским осмыслением пространства.
Для того чтобы интерпретировать геософские аспекты творчества Н. С. Гумилева, необходимо воссстановить биографический контекст, в котором формировались и разивались геософ-ские идеи. Прежде всего, следует упомянуть об инициативе создания Геософического общества, принадлежавшей Н. С. Гумилеву и датирующейся концом 1909 - началом 1910 г. В конце 1909 -начале 1910 г. Гумилев выступил с инициативой создания Геософического общества, упоминание о котором содержится в письме к Вячеславу Иванову от 5 января 1910 г. В качестве источников,
упоминающих о Теософическом обществе, Н. А. Богомолов приводит письмо падчерицы Вячеслава Иванова В. К. Шварсалон, написанное, вероятно, в конце октября или в начале ноября 1910 г. «Из таких второстепенных вещей сначала наше геософическое общество, затеянное Гумилевым, которое пока ни к чему действенному не привело, вследствие неименья материала и не строгому отношению к обществу (а не к идее самого Гумилева)» [10], - писала В. К. Шварсалон.
Геософическое общество Гумилев «затеял», по всей видимости, в противовес Теософскому обществу, основанному в 1875 г. Е. П. Блаватской и полковником Г. С. Олкоттом. Созданию Теософического общества предшествовал проект совместной с Вячеславом Ивановым поездки в Абиссинию. Но Вячеслав Иванов, охотно беседовавший с Н. С. Гумилевым о таинственной стране царицы Савской и царя Соломона, в Абиссинию все же не поехал, сославшись на то, что был «болен, оцеплен делами - и беден, очень беден деньгами» [11].
Проект создания Геософического общества обсуждался в письмах Н. С. Гумилева к В. К. Шварсалон. В Геософское общество должны были войти сам Гумилев, Вяч. Иванов и В. Шварсалон, М. Кузмин. Вера Шварсалон называла себя «сестрой в Геософии» (soeur en Geosophie) и оставила своеобразный «символ веры» - стихотворение «О чуде» (Profession de foi) (1910), посвященное Н. С. Гумилеву и явившееся следствием обсуждения проекта Геософического общества в кругах, близких к Вячеславу Иванову. «До сих пор в научный оборот была введена лишь запись из дневника М. Кузмина, свидетельствующая о замысле, и мимолетное упоминание об обществе в письме Гумилева к Вяч. Иванову от 5 января 1910 г.», - пишет Н. А. Богомолов [12]. Ученый приводит в качестве источников недатированное письмо В. К. Шварсалон к брату С. К. Шварса-лону, написанное в конце октября или в самом начале ноября 1910 г., фрагменты из которого были процитированы нами выше, а также стихотворение В. К. Шварсалон «О чуде» («Profession de foi») с посвящением Н. С. Гумилеву.
Особый интерес в связи с проектом Геософи-ческого общества представляет письмо Гумилева к В. К. Шварсалон, отосланное в первых числах декабря 1909 г. из Каира, где Николай Степанович напрасно ожидал писем и телеграмм от Вячеслава Иванова - несостоявшегося компаньона по поездке в Абиссинию. «В Каире буду ждать телеграммы в русское консульство, - писал Гумилев Вячеславу Иванову 1 декабря 1909 г. -Письмо очень запоздает. 12-го, если не будет телеграммы, еду дальше. Я чувствую себя прекрасно, очень хотел бы Вашего общества. Мой поклон всем» [13].
«Каждый вечер мне кажется, что я или вижу сон или, наоборот, проснулся в своей родине. В Каире близ моего отеля есть сад, устроенный на английский лад, с искусственными горами, гротами, мостами из цельных деревьев. Вечером там почти никого нет, и светит большая бледно-голубая луна» [14], - писал Н. Гумилев В. Швар-салон. Каирский сад, устроенный на английский лад, с искусственными горами, гротами, мостами из цельных деревьев - это, конечно, сад Эзбе-кие, которому посвящено стихотворение Гумилева «Эзбекие».
Н. С. Гумилев далеко не случайно писал «сестре в Теософии» о каирском саде, в небе над которым светит «большая бледно-голубая луна». Упоминание об Эзбекие было связано с мотивом поисков земного рая (чудесного сада), присутствующим в произведениях Гумилева. В письме к Вячеславу Иванову, отосланном уже из Джибути и написанном на открытке с изображением тропического сада, Гумилев писал: «Передайте, пожалуйста, Вере Константиновне, что я все время помню о геософии...» [15].
«...Создание - пусть и мимолетного - 'Теософического общества" очевидным образом намекает на гораздо более важный смысл предполагавшегося в конце 1909-го и начале 1910 г. африканского путешествия», - пишет Н. А. Богомолов [16]. Известно, что Гумилев уговаривал В. Иванова - одного из участников проекта «Геосо-фического общества» - ехать с ним в Абиссинию, но поездка расстроилась. Тем не менее, в реализации проекта Геософического общества принимали активное участие М. А. Кузмин и В. К. Шварсалон. После возвращения Гумилева из абиссинской поездки 1910 г. проект «Геосо-фического общества» еще некоторое время обсуждался, но затем общество распалось в связи с обострившимися отношениями Н. С. Гумилева с «Башней» Вячеслава Иванова.
В произведениях Гумилева изучение стертой карты или выцветших страниц старинной книги предшествует собственно путешествию. В поэме «Открытие Америки» Колумб «исчислил» найденную землю по «таблицам, чертежам и выцветшим страницам» [17], совершил воображаемое путешествие под сводом монастырской библиотеки, разбирая чертежи с приором Хуаном, перед тем как осуществить его наяву. Гумилев сближает наркозы, рожденные глубиной (см. в цикле «Капитаны»: «Какие наркозы когда-то рождала для вас глубина...» - [18]) и библиотечной пылью (вспомним стихотворение «В библиотеке», где «пыль пьянее, чем наркотик» [19]).
Как уже было отмечено Ю. В. Зобниным, в текстах Гумилева процесс чтения метафорически уподобляется путешествию [20]. Чтение и толкование выцветших страниц старинных книг -
это путешествие в миниатюре, в нем заключен прообраз будущего путешествия. Чтение - это и приглашение в путешествие, пролог к путешествию как великому свершению, труду духа. Но если читатель подобен мореплавателю, как в стихотворении Н. С. Гумилева «Читатель книг», то поэт - географу, который не просто «прочитывает», толкует пространство, но и открывает новые земли и, главное, называет их.
H. С. Гумилев мифологизировал роль географа и всячески подчеркивал духовное родство географа и поэта. Подлинный поэт у Гумилева подобен географу, которому «в час трудных снов» (стихотворение «Ледоход») являются «неведомых материков мучительные очертанья» [21]. Мучительный, страшный, страдательный и для поэта, и для географа процесс творчества приводит к «открытию Америки». В поэме «Открытие Америки» открытая земля представляется мореплавателям знакомой, родной, увиденной «в час трудных снов». Собственно говоря, для Гумилева труд поэта, процесс творчества вообще - это пророческий сон о «милой родине», об «Индии Духа». Поэтому первооткрывателю Колумбу в поэме «Открытие Америки» сопутствует Муза дальних странствий, покровительствовавшая и поэту Гумилеву.
Путешествие по временам и культурам является одной из сюжетных конструкций, наиболее характерных для «серебряного века» русской культуры. Однако именно Гумилеву удалось необыкновенно полно реализовать в своих произведениях модель странствия по временам и культурам, посредничества между эпохами и их образно-символическими рядами. Поэту удалось создать поликультурное художественное пространство, стать выразителем «сакральной географии», где каждый культуроним обладает своей образностью и символикой.
Примечания
I. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 3. М.: Воскресенье, 1999. С. 153.
2. Там же. Т. 5. М.: Воскресенье, 2004. С. 244.
3. Там же. Т. 4. М.: Воскресенье, 2001. С. 168.
4. Там же. Т. 1. М.: Воскресенье, 1998. С. 207.
5. Там же. Т. 1. М.: Воскресенье, 1998. С. 191.
6. Там же.
7. Подосинов А. В. Ex oriente lux! Ориентация по сторонам света в архаических культурах Евразии. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 21.
8. Савицкий П. Континент Евразия. М.: Аграф, 1997. С. 283.
9. Там же.
10. Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М.: НЛО, 1999. С. 119.
11. Письма Гумилева Вячеславу Иванову и В. К. Шварсалон из абиссинского путешествия. Неизвестные письма Н. С. Гумилева / Публикация Р.- Д. Тименчика // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 46. № 1. С. 62-64, 68-69.
Т. С. Круглова. Жанр лирического посвящения в поэзии Марины Цветаевой
12. Богомолов Н. А. Указ. соч.
13. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 8. М.: Воскресенье, 2007. С. 143.
14. Там же.
15. Там же.
16. Богомолов Н. А. Указ. соч.
17. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 2. М: Воскресенье, 1998. С. 20.
18. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 2. М.: Воскресенье, 1998. С. 22.
19. Богомолов Н. А. Указ. соч. С. 252.
20. Зобнин Ю. В. Странник духа // Н. С. Гумилев: pro et contra. Личность и творчество Н. С. Гумилева в оценке русских мыслителей и исследователей. СПб.: РХГИ, 1995. С. 9.
21. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 3. М.: Воскресенье, 1999. С. 118.
УДК 821.161.1-19
Т. С. Круглова
ЖАНР ЛИРИЧЕСКОГО ПОСВЯЩЕНИЯ В ПОЭЗИИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
В статье исследуются жанровые аспекты лирики Марины Цветаевой. Впервые выявляется жанровая типология лирических посвящений Цветаевой, адресатами которых становятся ее возлюбленные. При этом оказывается, что выбор коммуникативной стратегии для автора одновременно является выбором жанровой формы.
Genre aspects of Marina Tsvetaeva's poetry are considered in this article. The genre typology of Tsvetaeva's lyric dedications which were addressed to her beloved men is revealed for the first time. For the author of the dedications the choice of communicative strategy is at the same time the choice of genre form.
Ключевые слова: Марина Цветаева, лирическое посвящение, жанровая форма.
Keywords: Marina Tsvetaeva, lyric dedication, genre form.
В круге исследований, посвященных проблемам поэтики Марины Цветаевой, постановка вопроса о соотношении фактора адресации и фактора жанра представляется вполне правомерной. Однако сегодняшние представления об этом соотношении не только изобилуют неясностями, но даже не сформулированы надлежащим образом.
Лирическое творчество Цветаевой пронизано прямыми и косвенными обращениями, поэтому первым основанием для уяснения этого соотношения служит определение специфики обращений, обусловливающих форму общения. Так, об-
КРУГЛОВА Татьяна Сергеевна - кандидат филологических наук, доцент по кафедре романо-германской филологии Пензенского государственного университета
© Круглова Т. С., 2009
ращения могут быть прямыми - косвенными, открытыми - латентными, функциональными (прямо вторгающимися в сферу действительности) - формальными (служащими лишь поводом для медитации, рассуждения, лирического излияния и т. п.).
Другим основанием для установления взаимосвязи категорий адресация - жанр служит выявление статуса и аксиологической ценности адресата для автора. Так, адресат может быть массовой аудиторией, абстрактным понятием. В рамках интерсубъективного диалога можно выделить несколько подтипов подобного адресата: во-первых, адресат может быть определенным, «дифференцированным коллективом»; может быть более или менее дифференцированной публикой, народом, современниками, единомышленниками, противниками и врагами. Во-вторых, адресат может быть «совершенно неопределенным, неконкретизированным другим» [1]. В этой роли может выступать так называемый «надад-ресат», метафизически условный или абстрактный реципиент, который в «разные эпохи» может принимать разные метафизические облики (бог, наука, суд совести и т. п.) [2]. В-третьих, адресат может быть конкретным человеком. В последнем случае он может быть другом, врагом, конфидентом, возлюбленным, учителем, учеником, идеалом, оппонентом, исповедником и пр. Таким образом, именно тип адресата и соответствующая модальная установка автора, связанная с его «концепцией» общения, определяют жанровый облик большинства лирических стихотворений Цветаевой. В зависимости от этих двух факторов структурируется и образ лирического субъекта, и конкретные коммуникативные тактики, реализуемые в композиции и стилистике поэтического текста.
Итак, когда адресат персонифицирован, то говорящий, строя свое высказывание, старается его «активно определить». Отсюда следует, что образ адресата формирует весь строй произведения. Бахтин пишет: «Речь (чужая) остается вне высказывания или она входит в высказывание, входит в прямой или в разных видах непрямой формы (гибридизация). Во всех случаях это определяет высказывание: и его стиль, и его композицию» [3]. Получается, что Бахтин и композицию, и стиль высказывания, выбор художественных средств и риторических приемов ставит в зависимость от фактора адресации текста, то есть от того, «кому адресовано высказывание, как говорящий (или пишущий) представляет себе своих адресатов» [4]. Именно этот фактор предстает в качестве одной из важнейших авторских установок, влияющих на смысловую структуру, жанровое своеобразие произведения и на саму специфику протекания коммуникативного общения в пространстве художественного текста.
