CC BY
87
ФИЛОСОФИЯ
С.Н. Коськов, кандидат философских наук, доцент кафедры логики, философии и методологии науки Орловского государственного университета.
ОСНОВНЫЕ НЕОКОНВЕНЦИОНАЛИСТСКИЕ ВЕРСИИ МЕТОДОЛОГИИ НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ
ЧАСТЬ 1 .
В данной статье проводится анализ основных версий неоконвенцио-налисткой методологии науки. В качестве исходной базы методологического анализа предлагается принципы историчности и целостности, с этих позиций рассматривается концепции современных ведущих методологов науки Гоюнбаума, Айдукевича, Карнап, Поппера, Лакатоса.
Здесь мы попытаемся проследить линию развития конвенционализма в лице его характерных представителей, в той или иной мере унаследовавших (хотя и не прямо) концепцию и логику Пуанкаре. Мы попробуем показать общие всем рассматриваемым представителям черты и черты, отличающие их друг от друга. Среди излагаемых здесь взглядов представителей неоконвенционализма есть версии сторонников неопозитивистского философствования (Айдукевич, Карнап), постпозитивизма (Поппер, Лакатос), а также концепция геохронометрического конвенционализма Грюнбаума.
Ключевые слова: анализ, неоконвенционалисткая методология науки.
"Радикальный конвенционализм " Айдукевича. Известный польский логик, методолог науки К. Айдукевич доводит до логического предела конвенционализм Пуанкаре [см.: 22]. Одновременно его концепция достаточно характерна для неопозитивизма вообще. В своих ранних статьях "Картина мира и понятийная аппаратура" (1934 г) и "Научная перспектива мира" (1935 г), опубликованных в журнале позитивистов "Венского кружка" "Erkenntnis", Айдукевич выдвинул концепцию "радикального конвенционализма". В этих статьях он сосредоточил внимание на понятийном аппарате замкнутых и взаимосвязанных внутри себя языков, придав их знаково-символической структуре изолированный, самодовлеющий характер.
Эти языки характеризуются тем, что добавление к ним новых выражений влияет на смысл ранее входивших в них терминов. Айдукевич утверждал, что все предложения, которые составляют ту или иную картину мира, а значит и мировоззрение, в принципе зависят от избранного нами состава замкнутого языка и изменяются в зависимости от него. "Если гносеолог хочет судить при помощи артикуляции, то есть если он хочет научиться выражать свои суждения на каком-либо языке, то он должен пользоваться определенной понятийной аппаратурой и подчиняться правилам смысла языка, подчиненного данной аппаратуре. Он не может говорить иначе, чем на каком-либо языке, не может рассуждать артикуляционным спосо-
© С.Н. Коськов, 2008
бом, не пользуясь какой-либо понятийной аппаратурой. Если он действительно подчиняется правилам смысла какого-либо языка и это подчинение ему удается, тогда он должен признать все предложения, к которым ведут эти правила смысла совместно с данными опыта, а, будучи последовательным дальше, он должен признать их "истинность". Он может изменить понятийную аппаратуру и язык. Если он это сделает, то примет другие суждения, признает другие предложения и на этот раз назовет "истинными", хотя "истинность" в другом случае не означает того же самого, что в первом. Мы не видим, однако, для гносеолога никакой возможности занять беспартийную позицию, стоя на которой он не отдал бы предпочтения никакой понятийной аппаратуре тем, что принял бы ее. Он должен быть облачен в определенную кожу, хотя и может менять ее как хамелеон"[ 29:282]. Интересен тот факт, что М. Борн, не будучи знаком с этими работами Айдукевича, критикуя позитивизм за сведение теоретико-познавательных проблем лишь к логическому анализу языка науки, писал: "Теперь очевидно и тривиально, что не каждый грамматически правильно сформулированный вопрос является разумным: возьмем, например, хорошо известную загадку: если известны длина, тоннаж и мощность парохода, то, сколько лет капитану?" [2: 82].
Провозглашенный Айдукевичем принцип "радикального конвенционализма" (или, как он еще называл его, "умеренного эмпиризма") был сочетанием трех тезисов: исходные принципы и понятия всякой науки основаны на конвенциях; конвенции суть соглашения об определении понятий, принятых в данном языке и выражаемых при помощи его терминов; сами конвенции неопределимы (определения не подлежат в свою очередь определениям). С точки зрения Айдукевича, конвенциональными следует считать: а) набор терминов; б) совокупность правил приписывания смысла терминам; в) решение об избрании определенных предложений в качестве аксиоматических; г) правила вывода, допускающие тот или иной смысл логических констант; д) выбор фрагментов опыта, с которыми соотносятся предложения теории.
Айдукевич утверждал зависимость картины мира от избранной учеными понятийной аппаратуры и в то же время подчеркивал относительную независимость этой картины от чувственно воспринимаемых явлений. "... если мы изменяем понятийную аппаратуру, то, несмотря на наличие тех же чувственных данных, мы свободны воздержаться от признания ранее высказанных сужде-ний..."[29:266]. Радикальный конвенционализм допускает, что чувственные данные "принуждают" нас к высказыванию некоторых суждений, однако только в отношении к данной понятийной аппаратуре. Он отрицает, что чувственные данные принуждают нас к какому-либо суждению независимо
от понятийной аппаратуры, на почве которой мы стоим. Разъясняя эту мысль, Айдукевич утверждал, что ее нельзя понимать в том смысле, будто, например, предложение "бумага белая" является истинным в одном языковом контексте, но было бы ложным в другом языке, который мы приняли. В ином замкнутом языке оно не утверждалось бы и не отрицалось, его просто-напросто невозможно было бы построить в этом языке. Айдукевич считал, что в этом новом языке мы не найдем эквивалента для предложения, возможного в прежнем языке, и поэтому не будет нарушением его правил смысла, если мы воздержимся от признания данного предложения.
Иными словами, те чувственные данные, которые в первом языке фиксировались предложением о белизне бумаги, оказываются за пределами действия второго языка. Надо сказать, что похожая ситуация возникает иногда в науке, поскольку никакая теория не в состоянии отобразить в своих понятиях всей полноты опыта. Но неопозитивизм, представителем которого был Айдукевич, искажает этот факт в субъективистском духе, когда заявляет, будто субъект, приняв данный язык науки, может игнорировать не фиксируемые в нем чувственные данные.
Выдвигая концепцию "радикального конвенционализма", Айдукевич отмечает тот факт независимости выбора теорий от эмпирических данных, то обстоятельство, что выбор теории не решается исключительно самим опытом, ибо одни и те же эмпирические данные можно привести в соответствие с той или иной картиной мира. Этот реальный факт, этот аспект многостороннего процесса познания мира человеком Айдукевич абсолютизирует. На данном обстоятельстве акцентируют внимание многие противники теории отражения, предлагая свои варианты подхода к решению проблем творческой активности субъекта познания, относительной самостоятельности логического, рационального познания. Как известно, во весь рост эти проблемы были поставлены еще в немецкой классической философии. Не случайно Айдукевич подчеркивает родство своей концепции с кантианством: "В этом пункте мы сближаемся с коперниковской мыслью Канта, согласно которой опытное познание зависит не только от опытного материала, но также и от обрабатывающей его системы категорий"[29:285 ]. Отличие позиции Айдукевича от кантовской заключается в подчеркивании пластичности, произвольности принятой понятийной сетки, т.е. в еще большей субъективизации познания. "Однако у Канта эта аппаратура категорий связана с человеческой природой несколько пассивно... согласно настоящему исследованию, эта аппаратура, наоборот, достаточно пластична. Человек постоянно изменяет ее лицо помимо своей воли и бессознательно либо же сознательно и в соответствии со своей
волей. Он должен, однако, по мере того, как он занимается познанием, связанным с произнесением слов, придерживаться какой-либо одной из понятийных аппаратур"[ 29:285 ].
Соотношение эмпирического и теоретического, чувственного и рационального в процессе познания носит отнюдь не однозначный, сложный характер, что и служит основой для конвенциона-листских стратегем. Было бы наивно, указывая на связь теории с опытом, пытаться находить для каждого отдельного теоретического положения цепочку, ведущую к нему от эмпирических данных. Крах логического эмпиризма как нельзя лучше подтвердил безуспешность такой попытки. Взятые в историческом аспекте, все категории, все понятия суть не исходный пункт исследования, а итог, сумма и вывод человеческого познания. В историческом плане все наше знание исходит из опыта. Как уже отмечалось выше, в категориях снят эмпирический этап их формирования, они представляют собой как бы логически освоенную практику. На каждом отдельном этапе знания возникают как результат взаимодействия понятийного аппарата и эмпирических данных. Понятийный аппарат, которым пользуется теоретик, представляет собой итог всего предшествующего познания.
Возвращаясь к "радикальному конвенционализму" следует сказать, что источником крайнего субъективизма Айдукевича, так же, как впрочем, и априоризма Канта, является недооценка социальной природы знаний, их преемственности, отсутствие исторического подхода. "Радикальный конвенционализм" подлежит критике не за то, что он признает зависимость отдельного познавательного акта от используемого понятийного аппарата, а за крайне субъективистское истолкование самих понятийных систем, за отрицание их объективной референции, за допущение произвольности, недетерминированности в их выборе.
В заключение хотелось бы еще раз отметить, что Айдукевич более последовательно, чем Пуанкаре, проводит точку зрения конвенционализма как на понятийную систему - систему свободно принятого языка, так и на эмпирический материал познания. При этом определяющую роль здесь играет тот или иной понятийный аппарат. Опыт может оставаться прежним до тех пор, пока изменение языка не меняет смысл опытных фактов. Сам Айдукевич подчеркивал, что он указал "на зависимость эмпирических суждений от выбранной понятийной аппаратуры, а не только от "сырого" опытного материала"[ 29:285 ]. Доведя до предела логическую основу конвенционалистской методологии, Айдукевич, по сути дела, приходит, как и Гуго Динглер, к методологическому солипсизму, своеобразному иррационализму. Убедившись в бесплодности этой попытки, он в конце 40-х годов отказывается не только от концепции "радикального конвенционализма", но и от конвенционалистской методологии как самостоятельного на-
правления в философии науки.
"Принцип толерантности" Карнапа. В работе "Логический синтаксис языка" (1934 г) Р Карнап пришел к выводу о конвенциональности логических языков. Он сформулировал его в форме "принципа толерантности": "Мы хотим не устанавливать запреты, а принимать допущения. В логике нет морали. Каждый может строить свою логику, т.е. свою форму языка, как он хочет. Он должен только, если он хочет с нами спорить, отчетливо указать, как он хочет это сделать, дать синтаксические определения вместо философских заявле-ний[33:44-45]. "Принцип толерантности" и выраженный им конвенционализм имеют своим гносеологическим источником факт обнаружения возможности построения альтернативных аксиоматических систем - неевклидовых геометрий, многозначных логик и т.д. Однако они являются абсолютизированным выражением этого факта, поскольку сам по себе он не дает еще основания заключить, что "каждый может строить свою логику как хочет". Сам Карнап говорит, что "принцип толерантности" подразумевает непротиворечивость используемого языка, т.е. требование, чтобы в данном языке не были одновременно выводимы предложение и его отрицание; полноту используемой языковой системы, т.е. выводимость или опровергаемость в данной системе всех принадлежащих ей предложений; разрешимость, т.е. существование эффективного процесса, позволяющего решить, выводимо ли в данной системе любое предложение этой системы. Если они не обеспечены синтаксическими определениями системы языка, то языковая система должна быть отвергнута как внутренне недостаточная. В этом и заключается "мораль" логики.
Мало того, кроме требований синтаксических, к языковой системе предъявляются еще и требования семантической непротиворечивости (реализуемости), полноты и разрешимости.
Вместе с тем выбор формальной теории ("языка") осуществляется в науке и связи с ее содержательным истолкованием. И когда Карнап, убедившись в недостаточности синтаксического подхода, перешел к семантике, он на деле показал, что "проблема смысла языкового выражения - это и есть проблема такого истолкования, а в этом истолковании нельзя отвлечься от таких вещей, с которыми люди знакомятся только на практике: нельзя отделить теорию от практики, формализованный "язык" - от его содержательного истолкования. Можно и нужно уточнять языковые выражения - так, например, как это происходит в математике, где с ними оперируют по определенным, четко сформулированным и однозначно понимаемым правилам. Но не следует думать, будто такое оперирование означает отказ от содержательного истолкования выражений языка формальной системы, будто оно вообще возможно вне связи с фактическими знаниями людей, при-
обретаемым ими в жизни, на практике. Не случайно всякое уточнение важнейших понятий науки (например, разные уточнения понятия алгоритма в современной математической логике, принадлежащие Черчу, Тьюрингу, Посту, Клини, Маркову, Колмогорову и др.) всегда сопряжено с некоторым содержательным тезисом, истинность которого может быть проверена только практикой (в том числе и практикой научного исследования)" [28:17 ].
Карнап и другие логические позитивисты не оставили без ответа вопрос о мотивах выбора тех или иных конвенций, не сочли возможным обойти этот вопрос. Карнап и Гемпель указывали, что надо избирать системы, к которым склоняются "ученые нашего культурного круга". Нейрат ссылался на психологию ученых данной культурной группы, а Э. Кайла - на "человеческую природу". Один из основателей же логического позитивизма Шлик, вторя Пуанкаре, полагал, что при выборе аксиом надо стремиться к тому, чтобы они облегчали формулировку законов в максимально простой форме[19:102]. Основания для избрания конвенций, в конечном счете, как писал С. Крон, "неизбежно оказываются точками зрения ценности и целесообразности, поэтому всякий конвенционализм стремится к прагматизму" [19:102].
Карнап, вводя "принцип толерантности" гипертрофировал факт наличия в принципе бесконечного семейства разнообразных логических систем. Факт это бесспорный. Свидетельствует ли он в пользу неограниченного произвола при конструировании этих систем? Если и свидетельствует, то не совсем и не полностью. Ведь, как справедливо замечают А.М. Коршунов и В.В. Манта-тов, "множественность логических систем не исключает их единства"[10:197]. Это единство выражается в том, что имеются некоторые общие понятия и принципы, лежащие в основаниях разнообразных логических систем. Далее сами логические исчисления становятся предметом обобщающего исследования (изучаются принципы их построения, их различия, свойства и т.д.). Наконец, это единство базируется на соблюдении требования непротиворечивости не только внутри отдельных систем, но и в сравнении различных исчислений.
С 30-х годов в течение своей жизни Карнап проделал долгую философскую эволюцию, многократно пересматривал крайности своей позиции. Так, Карнап пишет, что "соглашения играют очень важную роль при введении количественных понятий. Мы не должны недооценивать эту роль. С другой стороны, мы должны также позаботиться о том, чтобы не переоценивать эту конвенциональную сторону. Это делается не часто, но некоторые философы поступают так. В качестве примера может служить Гуго Динглер в Германии. Он пришел к полностью конвенционалистской точке зрения, которую я считаю ошибочной"[8:107]. И
далее Карнап солидаризируется с Пуанкаре, признавая необходимость и важность конвенций в научном исследовании. Отказываясь от конвенционализма как методологической доктрины, Карнап, тем не менее, сохраняет конвенционалистские установки. "Прежде всего, мы должны подчеркнуть, что различие между качественным и количественным является не различием в природе, а различием в нашей концептуальной системе, мы можем сказать, в языке, если под языком подразумевать систему понятий. Я употребляю здесь термин "язык" в том смысле, в каком употребляют его логики, а не в смысле английского или китайского языков. Мы имеем язык физики, язык антропологии, язык теории множеств и т.п. В этом смысле язык устанавливается с помощью правил составления словаря, правил построения предложений, правил логического вывода из этих предложений и других правил. Виды понятий, которые встречаются в научном языке, крайне важны. Вот почему я хочу сделать ясным, что различие между качественным и количественным есть различие между языками" [7:106].
Конвенционалистские установки продолжают "работать" у Карнапа и по другим вопросам. К примеру, в проблемах классификации научных понятий, выбора и определения единиц измерения, в проблеме построения научных систем. Так, для Карнапа нет принципиальной разницы в вопросе "геометрия плюс физика" между вариантами Пуанкаре и Эйнштейна. Вопрос сводится Карнапом лишь к удобству и простоте теории, и недаром у него термин "эквивалентные теории" заменяется термином "равноценные теории". С этой позиции неважно, адекватно или неадекватно теории описывают мир, лишь бы был результат, а критерием для этого выступают удобство и простота. Если проще и удобнее работать с вариантом Эйнштейна, то признаем теорию Эйнштейна как более удобную и простую, но не как более адекватно описывающую физическую реальность. Тем самым снимается вопрос об объективности научного знания, об истинности научных теорий. Парадокс заключается в том, что эти конвенционалистские установки помогают Карнапу по-своему решать вопрос о диалектике познания.
Таким образом, в ходе своей философской эволюции Карнап от крайне конвенционалист-ских, неопозитивистских стратегем приходит к версии мягкого, утонченного конвенционализма, что отмечают и ряд отечественных исследователей философии науки [1, 3-5, 8-14,15, 16-18, 20-
21, 23-27].
Признавая конвенциональность искусственных языков, семантики научных понятий, а, следовательно, отсюда и конвенциональность теоретических построений, Карнап с необходимостью приходит к признанию конвенциональности научного факта, построение эмпирического уровня науки.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бондаренко В.В. Несостоятельность карнаповской оценки роли конвенций в описании приво-ды.//Вестник МГУ Серия философия. 1978. №3. С.З-12.
2. Борн М. Физика в жизни моего поколения. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1963, С.535.
3. Грязнов А.Ю. Методология физики и априоризм Канта.//Вопросы философии. 2000. №8. С.99-
116.
4. Грязнов Б.С, Дынин Б.С, Никитин Е.П. Теория и её объект. М.: Наука, 1973. С.246.
5. Грязнов Б.С. Логика, рациональность, творчество. М.: Наука, 1982. С.256.
6. Карнап Р Значение и необходимость. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1959. С.380.
7. Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971.
8. Коршунов A.M. Диалектика субъекта и объекта в познании. М.: Изд-во МГУ, 1982. С.134.
9. Коршунов A.M. Познание и деятельность. М.: Политиздат, 1984. С.226.
10. Коршунов A.M., Мантатов В.В. Теория отражения и эвристическая роль знаков. М.: МГУ, 1974. С.214.
11. Коршунов А.М. Диалектический материализм и современная наука. М.: МГУ, 1988. С.93.
12. Коршунов А.М. Отражение, деятельность, познание. М., 1979.
13. Коршунов А.М., Мантатов В.В. Диалектика социального познания. М.: Политиздат, 1988. С.382.
14. Коршунов А.М., Мантатов В.В. Отражение, условность, конвенционализм.//Философские науки.
1976. №5. С.65-75.
15. Мантатов В.В. Стратегия разума: экологическая этика и устойчивое развитие. Улан-Уде: Бу-рятск. книж. из-во, 1998. С.204.
16. Миронов В.В. Дилемма "сциентизм - антисциентизм" и природа философского знания.//Логи-ко-методологический анализ научного знания. М.: МГУ, 1979.
17. Миронов В.В. Наука и "кризис культуры" (или затянувшийся карнавал?). Статьи 1 и 2 Вестн. Моск. ун-та. Сер. VII. Философия. 1996. №4,5.
18. Миронов В.В. Сциентизм и антисциентизм как типы мировоззренческой ориентации современной науки .//Методологические проблемы исследования природных и социальных явлений. М.: МГУ, 1985.
19. Нарский И.С. Основные понятия и принципы теории познания неопозитивизма.// Современная идеалистическая гносеология. М.: Мысль, 1968. С.57-124.
20. Панин А.В. Диалектический материализм и постпозитивизм. М.: МГУ, 1981. С.240.
21. Панин А.В. Критицизм как направление в западной философии науки.// Вопросы философии.
1977, №5. С.150-158.
22. Пуанкаре А. О науке. М.: Наука. 1983. С.560.
23. Чудинов Э.М. Послесловие.//Грюнбаум А. Философские проблемы пространства и времени. М.: Прогресс, 1969. С.553-568.
24. Чудинов Э.М. Природа научной истины. М.: Политиздат, 1977. С.312.
25. Чудинов Э.М. Роль конвенций в научном познании и конвенционализм.//Ленинский этап в развитии философии марксизма. Отв.ред.: Архипцев Ф.Т. М.: Наука, 1972. С.227-231.
26.Чудинов Э.М. Теория относительности и философия. М.: Политиздат, 1974. С.304.
27. Чудинов Э.М. Эйнштейновская "концепция наблюдаемых" и операционализм.//Философские основания естественных наук. Ред.кол.: Дышлевый П.С. М.: Наука, 1976. С.207-221.
28. Яновская С.А. Предисловие.//Карнап Р. Значение и необходимость. М.: Изд во иностр. лит-ры, 1959. С.3-35.
29. Ajdukiewicz K. Das weltbild und die bergiffsapparatur.//Erkenntis, IV. Leipzig. 1934;
30. Dombska I. Dwa studia z teorii naukowego pornania. 1962. S. 88 - 93.
31. Dombska I. O konwencjakh I konwenkjonalizme. Wroktaw. 1975. S. 31 . 32. Carnap, R. Der logis-che Aufbau der Welt. Hamburg: Meiner, 1998.
33. Carnap R. Logische syntax der sprache. Wien. 1934. S.272.
In given clause the analysis of the basic versions neoconventional methodology of a science is spent. As initial base of the methodological analysis it is offered principles of historicity and integrity, from these positions it is considered concepts of modern leaders metodologists sciences Grunbaum A., Carnap R., Ajdukiewicz K., Popper K., Lakatos I.
