CC BY
106
лена в берлинском театре имени Геббеля 1 октября 1909 г. под названием «Чудо» под руководством актера и режиссера А. Лихо, игравшего Савву. После трех представлений пьеса была снята из-за неуспеха. 28 февраля 1924 г. состоялась премьера драмы «Царь-Голод» на «Народной сцене» в Берлине под руководством Ф. Холля. Известны также следующие критики, высказывавшиеся по поводу творчества Андреева: М. Кафнер, А. Брюкнер, Ф. Дюзель. Роза Люксембург высоко оценивала произведения Андреева.
Необходимо отметить, что Андреева читали и обсуждали не только в Германии, а также в Польше, Франции, Англии, США, Италии, Швейцарии. Переводы андреевских драматических произведений начали появляться в США с середины 900-х годов; некоторые из них печатались в журналах, другие - в отдельных изданиях или в сборниках пьес. В 1924 г. в США появилось объемистое исследование Александра Кауна «Леонид Андреев»; оно не утратило своего значения до сих пор благодаря обилию использованных в нем источников, в том числе архивных материалов, предоставленных в распоряжение автора книги вдовой писателя Анной Ильиничной Андреевой (4, с.37).
Литература
1. Айнгорн Л. Леонид Андреев в Мюнхене // Литература XX-XXI веков. Исследования. Наблюдения. Публикации. Орел, 2002.
2. Русский современник. М.-Л., 1924. Кн. IV.
3. Bevernis M. Zur Aufnahme Leonid Andreevs in Deutschland. Berlin, 1964.
4. Kaun A. Leonid Andreyev. A critical study. New York, 1924.
5. Luther A. Leonid Andrejew // Leipziger Tageblatt, Nr. 448 vom 15. September 1919.
6. Zeitschrift für Slawistik. 1966. Band XI. № 1.
Literature
1. Aingorn, L. Leonid Andreev in Munchen // Literature of the XX-XXI c. Orel, 2002.
2. Russkij sovremennik, bk. IV. М.-Л., 1924.
3. Bevernis M. Zur Aufnahme Leonid Andreevs in Deutschland. Berlin, 1964.
4. Kaun A. Leonid Andreyev. A critical study. New York, 1924.
5. Luther A. Leonid Andrejew // Leipziger Tageblatt, Nr. 448 vom 15. September 1919.
6. Zeitschrift für Slawistik. 1966. Band XI. № 1.
Бондарева Наталия Алексеевна, кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры иностранных языков Орловского гос. института экономики и торговли
Адрес: 302027, г. Орeл, ул. Приборостроительная, д. 68, кв.13
Bondareva Natalia, candidate of science, Senior teacher of department of foreign language in Orel economic institute
Address: 302027, Orel, Priborostroitelnaya str., 68-13
Tel: (9092)260587; e-mail: [email protected]
УДК 8.08
Ю.А. Ахмедова
Основные концепты сонетного цикла И. Северянина «Медальоны»
В статье анализируется концептуальный уровень цикла «Медальоны» И. Северянина, показывается, что он вырастает из лексико-семантического и фразеологического уровней как их максимальное смысловое обобщение.
Yu. A. Akhmedova The basic concepts of the sonnet's cycle «Medelions» by I. Severyanin
The conseptual level of the sonnet's cycle «Medelions» by Igor Severyanin grows out of lexsico-semantic and phraseological ones as their maximal generalization of meaning.
Герои сонетов И. Северянина - классики мировой литературы и культуры, а также современники. Цель поэта - не только прославить великих людей, но и высказаться о важных вопросах, связанных с искусством, в том числе - о явлениях, вызывающих у него тревогу. Поэт вполне демократичен: он воспевает А. Кольцова, Н. Лескова, Л. Столицу, М. Горького, героя болгарского народа Христо Ботева, находит добрые слова для хорошей массовой литературы -Н. Тэффи, А. Дюма, М. Твена, М. Рида. «Эстет» и «сноб» И. Северянин проявляет редкую для
литературно-богемной среды терпимость и доброжелательность к собратьям по перу - даже к Маяковскому, который заклеймил его: «Как вам не стыдно называться поэтом и, серенький, чирикать, как перепел?». И. Северянин ответил ему добродушным сонетом, хотя и сделал справедливую оговорку: «В господском смысле он, конечно, хам».
Однако у И. Северянина есть и сонеты порицающие или разоблачительные. Антигерои его сонетов олицетворяют то, что враждебно искусству: мертвенное эпигонство (Вяч. Иванов, В. Ходасевич), лицемерие и позерство (Г. Иванов), формализм (Б. Пастернак, М. Цветаева), отречение от культуры и приятие варварства (В. Брюсов), мизантропию (М. Алданов). Сонеты об А. Апухтине и С. Надсоне тоже не комплиментарны, но автор скорее жалеет героев. М. Зощенко, А. Вертинский, А. Конан Дойл олицетворяют ненавистную автору «массовую культуру», т.е. мещанскую. В посвященных им сонетах И. Северянин говорит фактически не о них, а об этой антикультуре. (Знаменательно, что, создавая сонет о себе, автор пишет его по контрасту именно с этими текстами: подробно излагает мещанскую эстетику, которую обыватели хотят видеть и в нем).
Особого внимания достоин отбор персоналий. Книга «Медальоны» не делится на микроциклы, т.е. не обладает четко выраженной композицией: персонажи идут в алфавитном порядке. Корпус биографических сонетов И. Северянина («Медальоны» и «Очаровательные разочарования») можно условно разделить на несколько микроциклов, соответствующих системе образов по ряду критериев: классики и современники, литераторы и музыканты, русские и иностранцы, близкие и чуждые. Но фактической значимостью обладает только последняя дихотомия (другие на тематику и эстетику текстов принципиально не влияют).
Главное место в «Медальонах» занимают концепты-гештальты: «жизнь», «смерть», «земля» (мир, в котором мы живем), «родина», «небо» (иной, духовный мир), «душа» (внутренний психический мир человека), «сердце» (средоточие человеческих чувств), «любовь». Понятие геш-тальта употребляется по отношению к когнитивным структурам, составляющим содержание абстрактной лексики (1). И. А. Стернин под гештальтами понимает комплексные, целостные функциональные структуры, упорядочивающие многообразие отдельных явлений в сознании, целостные образы, совмещающие чувственные и рациональные элементы (2). Характеристика концепта с точки зрения явно выраженных тезаурусных функций позволяет установить соответствия между ментальными феноменами и средствами их языковой репрезентации и является одной из задач исследования идиостиля.
Концепты «смерть» - «жизнь» (оба в 26 сонетах) образуют антитезу, причем констатируется не столько противоречивость понятия «жизнь», сколько его относительность и неопределенность. Жизнь - это путь к смерти: «наилучший лекарь / От жизни - смерть» («Байрон»), «Животворящие лучи смертельны» («Сологуб») для «умирающих живых» («Шмелев»), а «[в] со-путнике живом таится призрак» («Т.А. Гофман») и т.д. Вариант той же темы - патологич-ность, безумие, ужас, страдание, связанные с жизнью, - например: «Он понял жизнь и проклял жизнь, поняв» («Жеромский»). Даже любовь к жизни подчас мучительна («Шекспир»), и люди вольны «в живущем видеть злое» («Вячеслав Иванов»).
Однако жизнь действительно противоречива и может сопровождаться позитивными коннотациями: она «подобна редкой сказке» («Дюма»), влечет «к усладам» («Есенин») и т.п. Человек у И. Северянина сам выбирает, чем ее заполнить. Творчество приводит к бессмертию: «Как жив он в нас, он будет жив для внуков» («Чайковский») и позволяет обрести высший смысл не просто существования, а сохранения вечных культурных и этнических ценностей - «О, милая Россия, // Ты все еще жива в писателях своих» («Романов»). Концепт «жизнь» реализуется через отрицание своего антипода - «смерти». Россия, «неумертвимая, как божество», рождает поэтов, которые уходят, «не умирая» («Кольцов») - правда, условием этого бессмертия может стать отказ от личности (тот же сонет). И. Северянин утверждает, «что душу обессмерчивает страсть», и провозглашает «бессмертье человеческого духа» («Шекспир»).
Однако неумертвим и «помпадур» из сонета «Салтыков-Щедрин», и бессмертно «небытие» («Прутков»). Человек же - «частица смертного материала» («Гоголь»). Ассоциатами (т.е. образами, мотивами, традиционно связанными с концептом) «смерти» являются «ужас» («Вер-лен», «Жеромский»), «страх» («Андреев»). В сонетах «Тургенев» и «Блок» автор материализует абстрактное понятие в виде традиционной аллегории (оскал смерти). Концепт приобретает наглядный реалистический локус - и одновременно глобальное измерение: «в каждом смерть
была окне» («Шмелев»), «город мертвых» («Пшибышевский»), «умершие пруды» («Тэффи»), «солнце мертвых» («Шмелев»); она распространяется и на сферу чувств: «мертвецкая страсть» («Уитмен»), «смертный сон» («Пшибышевский»), что подчеркивает универсальность концепта. «Смерти» доступно все: проявления человеческой психики, творения человеческих рук, явления природы. Можно быть «мертвым» и «при жизни» («Уитмен»). Однако физическая (не духовная) смерть как логическое завершение бытия обладает другими атрибутами: «С оливой мира смерть, а не с косою» («Боратынский») - впрочем, последний образ заимствован у героя сонета. «Смерть» как символ загробного, непонятного, потустороннего мира представлена в сонете «Блок» («Любил Любовь и Смерть, двумя увенчан»; возможно, это северя-нинское выражение фрейдистских образов Эроса и Танатоса). Парадоксально-логичные связи сплетают воедино концепты «жизнь» и «смерть», приводя к появлению выражений, тяготеющих к оксюморонности: «рожденный мертвецом» («Вячеслав Иванов»), «Он, не родясь, и умереть не может» («Прутков») (т.е. существует). И лишь нравственные ориентиры позволяют разделить их: «жизнь» - позитивное начало, а «смерть» - в большей части цикла, прежде всего духовное падение.
Вторая антитеза - «земля» (в 22 сонетах) и «небо» (в 10 сонетах) - связана с первой («жизнь» - «смерть»): «землю отбывал без бытия» («Боратынский») - и нередко с тем же негативным смыслом: «кошмарное земное бытие» («Достоевский»). «Земнившие небесную эмаль» («Бодлер») опошляют высокое. С земным началом связаны ассоциаты «ужас» («Жеромский»), «непониманье» («Пшибышевский»), «удушье», «пошлость», «глупость», «грехи» («Тэффи»). Наиболее полно раскрывают концепт «земля» строки из сонета «Мопассан»: «Все на земле - с землею соразмерно: / Непривлекательна земная скверна, / И преходяща дней земных гряда. / Семь муз земных — лишь семеро уродов».
Однако «земля» может восприниматься как живой организм: «жизнь земли» («Боратынский»). Она способна переживать человеческие эмоции: «земная радость краткая и стон» («Сологуб»), иметь собственный «лик» («Каролина Павлова»), быть «прекрасной и печальной» («Мирра Лохвицкая»). Все это зависит от сознания человека: «Сама земля - любовница ему, / Заласканная пламенно и нежно» («Реймонт»). Человеческое сознание способно соединять небесное с земным («Блажен земной, мечтающий о небе» («Чириков»)) и вмещать «в землю» «нечто от небес» («Ростан»). Однако «Земля разделена с небесной синью / Преградами невидимых застав» («Жеромский»), и каждый человек способен выбрать ее или небо. Но, возможно, его вновь ждет разочарование: «Мы видим в небе синеву пустынью» («Жеромский»), и единственным эпитетом для концепта «небо» окажется слово «безучастный» («небосвод») («Шмелёв»). Восприятие неба у И.Северянина двойственно. Мысль, что иной, высший, «горний» мир противостоит миру земному, полному скорби, традиционна. Не раз об этом говорили герои И. Северянина - М.Ю. Лермонтов, Е.А. Боратынский. Однако в сонетах «Ростан», «Чириков» «небо» внутри человека, и творчество есть его порождение. Например, в последнем сонете: «Блажен земной, мечтающий о небе, // О души очищающем огне, // (...) Чарующей, чудотворящейречи, // Как в вешний сад распахнутом окне!..».
Концепт «любовь» (представлен в 32 текстах) репрезентуется как символ в сонетах «Ахматова» («послушница обители Любви») и «Блок». Такая трактовка продиктована образностью героев сонетов (в том числе локус концепта «обитель» является аллюзией на стихотворения А. Ахматовой «Читая Гамлета», «Похороны», «Будешь жить, не зная лиха...»). «Любовь» у самого И.Северянина не является абстрактным понятием и не связана с религиозной лексикой. Это чувство направлено на мир, который его окружает. И. Северянин видит его в других людях, своих персонажах: «Любовью к ближним щедро оделен» («Надсон»), «Сама земля - любовница ему» («Реймонт»), «влюбленные в морской ультрамарин» («Станюкович»), хотя не без языческого оттенка: «Он, суеверно в сумерки влюбленный» («Фофанов»). Любовь часто репрезентует-ся как понятие вневременное, что выражается неактуальными оттенками настоящего времени -в частности, имагинативным: «от любви исходит квартеронка» («Майн Рид»), «персики влюбляются в гранат» («Тома») - здесь дается воображаемая картина творчества персонажей и, соответственно, постоянство связанного с ним чувства любви. Причастия и деепричастия подчеркивают вневременность чувств: «любим поэт» (Богом) («Туманский»), «любя тебя, как и во время оно» («Дюма»). Употребление прошедшего времени создает эффект достоверности, даже обычности воображаемых событий: «Мелодию их чувств любовь вскормила, // Об их любви по-
ведал нам Баян» («Глинка»), «Влюбилась как-то Роза в Соловья» («Инбер»).
Автор говорит о неограниченности любви не только во времени, но и в пространстве, но безграничную любовь способен испытать лишь человек с душой «вселенца»: «[л]юбви вселенческой познать восторг» («Келлерман»), т.е. любви человека, который способен вместить весь мир.
Ассоциаты любви не новы: «сон» («Бальзак»), «восторг» («Бизе»), «тщета» («Романов»), «зов» («Куприн»), «закон» («Георгий Иванов»), «тюрьма» («Дучич»). Стилистика XIX в. при построении концепта ярко проявляется в сонетах «Алексей К. Толстой» («Он пел любовь»), «Тютчев» («И трепеща любви, и побледнев»). Любовь приводит к олицетворению неодушевленных существительных и в сонете «Т.А. Гофман» - «Любить Мечту и то порой грешно». Понять значение концепта помогают строки из сонета «Блок» («Любил Любовь и Смерть»), где любовь в высшем своем проявлении выступает как антитеза смерти.
Концепт «сердце» (21 сонет) в лирике И. Северянина традиционно трактуется как сосредоточие любви и других человеческих чувств: «В сердце мужика / Завистливом, себялюбивом, грубом - / Добро и честность отыскав» («Реймонт»); «Что значит бессердечному закон / Любви» («Георгий Иванов»). Концепт в духе классической поэзии стандартно апеллирует к искренности автора и персонажей: «в каждой песне, им от сердца спетой» («Игорь-Северянин»); «Он мил нам простотой сердечных слов» («Куприн»). Употребление семы «сердце» показывает интенсивность проявления чувств: «И так желанна сердцу небылица» («Дучич»); «Он, Найденный, как сердцем ни зови, / Не будет с ней» («Ахматова»), «В нем то прелестное, что я всем сердцем чту» («Романов»). В лирике И. Северянина мир познается прежде всего через эмоциональное восприятие: «Неясный сердцу ближнего...» («Тютчев»). Оно порождает ощущения - физические: «Что наболело в сердце горемыки» («Каролина Павлова»), звуковые (отчасти тактильные - синестезия): «Кто в сердце оживлял так много стуков» («Чайковский») и др. Следует отметить динамичность в реализации концепта. В ассоциативной сфере возможно совмещение (контаминация) образов: «В пронизывающие холода / Людских сердец и снежных зим суровых» («Бальзак»)1, где общим детерминантом связываются внутренний мир человека и мир природы.
Для сердца возможны метаморфозы (обычно изменения к лучшему), порождающие развернутые образы: «Угармонированное свое // В падучей сердце - радость обреченных, // Истерзанных и духом иступленных - // В целебное он превратил питье» («Достоевский»); «Им сердце флейтой трелит в унисон, // Лия лучи сверкающих созвучий» («Тома»). Ассоциатами концепта являются также: «цветов сердец зиждительная пыль» («Горький»), «песнь» (пение) («Верди»). Эпитеты иногда несут оценочную функцию - причем отрицательную: «завистли-вое», «себялюбивое», «грубое» («Реймонт»); «вечернее», «в страхе омертвелое» («Андреев»). Явной антитезы концепт не образует, контекстуально ему противопоставляются «ум» («Реймонт») и «тело» («Художник-ювелир сердец и тела дам» - «Гюи де Мопассан») как проявления соответственно рационального и физиологического начал.
Концепт «душа» наиболее значим для «Медальонов» (44 сонета) и всей лирики И. Северянина в соответствии с лозунгом эгофутуризма «Душа - единственная истина». Синоним концепта - однокоренное, этимологически родственное слово «дух» (в 13 из 44 сонетов, в тех случаях, когда акцентируются морально-волевые качества). Эти понятия семантически не дифференцируются, но, по-видимому, различаются стилистически. «Дух» возникает в контексте личностей возвышенных, универсальных - Шекспира, Льва Толстого (с другой стороны, в сонете о Р. Тагоре говорится о «душе вселенной»). «Душа» и «дух» репрезентуются как внутренний психологический мир человека, внутренняя суть предметов явлений. Для И. Северянина характерен гилозоизм (одушевление мира), душой обладает почти все, от цветка до части света и даже вселенной: «Незримая душа струится мяты» («Элиза Ожешко»); «Душой метнулся к северу орел» («Боратынский»); «Уж как Европа Африку не высмей, / Столп огненный - души её простор» («Гумилев»); «Он - Простота, а в ней душа вселенной» («Тагор»). Отсутствие души -ярко выраженный отрицательный оценочный маркер: <<Бездушье безразличной элегантки / Грязнит вино помоями корыт» («Маргерит»), хотя только по отношению к людям: «Фарфор
1 Этот образ больше подошел бы Верлену, у которого сопоставляются дождь в сердце и дождь над городом. Это одно из появлений «стилистической индукции», т.е. распространения стилистики за пределы естественного для нее контекста.
бездушный часто больше близок, / Чем человек» («Т.А. Гофман»).
Основные концепты «Медальонов», взаимодействуя, активизируют семантическое единство цикла. В сонете «Лев Толстой» концепты «земля» и «небо» определяют локус «души»: «дух не был на земле». В сонете «Куприн» «душа» замещает функции «сердца» и определяет локус любви: «В душе убийц к любви расслышал зов». «Душа» и «сердце», символы сосредоточия чувств, - это основа восприятия мира: «В душе скрывающий миры немые, / Неясный сердцу ближнего» («Тютчев»). Наиболее тесно концепт «душа» связан с мировоззренческой и даже религиозной антитезой «жизнь» - «смерть»: «Мертвы стоячие часы души» («Цветаева»); «В своем бессмертье мертвых душ мы души» («Гоголь»); «веря глухо / В бессмертье человеческого духа», «душу обессмерчивает страсть» («Шекспир»).
Контекстуальные антонимы «души» - «бездушье» («Маргерит», «Гоголь»), «тело» («В земных телах подземная душа» - «Метерлинк»; «Художник-ювелир сердец и тела дам» - «Гюи де Мопассан»), «мозг» («отдохновенье мозгу и душе» - «Россини»). Первый из антонимов антагонистичен «душе», остальные находятся с ней в отношениях взаимодополнения. Целый ряд языковых (т.е. не художественных, общеупотребительных) метафор, включающих сему «душа», тривиален, продиктован фразеологией XIX в.: «душа... полна» («Пушкин»), «душа младенца» («Кузьмин»), «душою дети» («Жеромский»), «духом яр» («Гончаров»), «от всей души пел» («Кольцов»). Эпитеты «духа» также не оригинальны: «гордый» («Тургенев»), «скорбный» («Лермонтов»), «святой» («Келлерман»), «как сталь» («Гамсун»)2. Эпитеты «души» более разнообразны и менее предсказуемы: «полетом опьяненная» («Верлен»), «благоуханно-молодая» («Арцыбашев»), «неистовая» («Есенин»), «подземная» («Метерлинк»). Противоречие как одна из доминант творчества отражается качественными оценочными прилагательными - «мертваяя» («Гоголь») и «живая» («Куприн»). «Душа» («души») - единственный из основных концептов, обладающий если не цветовыми, то световыми характеристиками: «чище серебра» («А.К. Толстой»), «ясна» («Виснапу»), «светлые» («Майн Рид»). Семантика чистоты и прозрачности становится положительной оценочной характеристикой. Одной из отличительных особенностей северянинского концепта «душа» является его включение в ряд этимологически близких структурно-семантических полей «воздух», «дыхание», «дух»: «Душа и воздух скованы в кристалле» («Бунин»); причем и с отрицательными коннотациями (но в этом случае - с элементами парадокса, оксюморона): «Удушливых и ледяных пустынек / В нем безвоздушный воздух» («Алданов») (3); «душистый дух бездушной духоты» («Вертинский») (3); а также в других произведениях - например: «Как дышит ночь душисто в душу Ванде!» («Ванда» (4, с.96); «Читать без умолку стихи свободные, - / Мое дыхание, моя душа! - / Лобзать без устали лицо природное - / Букеты ландышей, вовсю дыша!» («Поэза раздражения») (2, с.207) и т. д.
Северянинская «душа» подобна воде: «Незримая душа струится» («Элиза Ожешко»), льется («Диссо-рондо») (4, с.43), может иссякнуть («Байкал») (5, с.266), в ней есть «поток» («Поэза маковых полей») (5, с.168), она «прибоем солона» («Крымская трагикомедия» (5, с.189); с другой стороны, ее можно «погрузить в букет цветов» («Букет забвенья» или в «кружева вспененные» («Шопен»). Душа может воплощаться и в культурных артефактах: «душа - заплеванный Грааль» («Уайльд») - святыня, хотя и поруганная; «душа - поэма» («Лермонтов»).
Разнообразие входящих в концепт «душа» структурно-семантических полей подтверждает действительную значимость данного концепта для творчества И. Северянина. Обращение к «душе» - не просто дань традиции, декларативный лозунг. «Душа» есть сущность всего, самое главное, «единственная истина».
Основные концепты цикла объединяет семантика «вселенности» (в 11 сонетах), которая является отличительной особенностью идиостиля автора и отражением его мировоззрения - и не только в сонетах, но и в идейно важных текстах вообще. Иногда это выражается явно - как в «Эпилоге»: «моя вселенская душа», иногда имплицитно -когда поэт смотрит на планету как бы из космоса:
Благословляя мир, проклятье войнам Он шлёт в стихе, признания достойном, Слегка скорбя, подчас слегка шутя Над вечно первенствующей планетой...
2 Эпитет создается через объект сравнения.
(«Игорь Северянин»)
Поэт для автора - пророк (т.е. прорицатель), способный «[п]редчувствовать грядущую беду / На всей земле и за ее пределом» («Андреев»).
«Вселенность» вполне традиционно репрезентуется как крупный масштаб личности персонажа или как средство возвышения земного и не грандиозного. В таких случаях закономерно используется оксюморон: «Вселенец, заключенный в смокинг денди» («Оскар Уайльд») или «Он рассмотрел вселенность в деревеньке» («Куприн»). «Вселенность» - высшее мерило для ценностей, творчества и человеческих чувств: «Он - Простота, а в ней - душа вселенной» («Тагор»); «И цело завещанье Михаила / С пророчеством всему, что было хило, / Любви вселенче-ской познать восторг!» («Келлерман»).
Однако вселенная не обязательно предполагает бесконечность и величие. Она умаляется в пошло-мещанском контексте: «Хам-нувориш, цедя Мускат-Люнель, / Твердит вселенной: "Покорись, старуха: / Тебя моею сделала разруха, - / Так сбрось капота ветхую фланель "» («Келлерман»), но не только. Она может просто оцениваться по аналогии с землей - как в формально-географическом измерении: «[в]селенная в границах» («Маргерит»), «для вселенской карты» («Ремарк»), так и в эстетическом: «Я верю в день, всех бывших мне дороже, / Когда сердца вселенской молодежи / Прельстит тысячелетняя Кармен!» («Бизе»). Представление автора о вселенной крайне абстрактно, условно, декларативно (нечто огромное), фактически же его фантазия не простирается за привычные «земные» пределы. «Неземное» оказывается у него очень земным. Для него воистину «нет ничего нового под солнцем» - и под всеми другими звездами. «Вселенность» - концепт не собственно северянинский и не эгофутуристический, а общефутуристический, т.е. вполне тривиальный.
В «Медальонах» И. Северянин обращается к малотипичной для него теме родины - безусловно, с ностальгическим оттенком. По наблюдению А.В. Флори, это скорее культурное отечество поэта. Причем под культурой следует понимать именно искусство, хотя и религиозный аспект затронут - впрочем, мало. Образ «святой Руси» для И. Северянина не актуален, но о бессмертии России поэт говорит с религиозным пафосом: «Неумертвимая, как божество» («Кольцов»). Страна как таковая порочна, ущербна и больна («Лесков», «Салтыков-Щедрин»). Россия - прежде всего поэты (именно поэты, а не писатели вообще) и музыканты. (Интересно, что среди тех немногих персонажей, вызывающих неприязнь автора, преобладают эмигранты -М. Алданов, Вяч. Иванов, Г. Иванов, А. Вертинский, В. Ходасевич и один иностранец - А. Конан Дойл.) Зато многие грехи простятся тому, кто выразил душу («единственную истину») русского народа: «В нем слишком много удали и мощи (...), / Уж слишком весь он русский, слишком наш» («Маяковский»); «благочестивыйрусский хулиган» («Есенин»).
Концепты в филологии также понимаются как семантические формульные афоризмы поэта (6). Афористичные выражения характерны для И. Северянина (представлены в 50 сонетах), хотя определение таких выражений достаточно субъективно .Иногда автор выступает как бы не от своего имени. Он - арбитр, выражающий волю некоего высшего начала: «И человек, и мертво-векий Вий - / Частицы смертного материала» («Гоголь»), «С оливой мира смерть, а не с косою» («Боратынский»). Непреложность, категоричность высказываний может маркироваться как пропуском глагола-связки, так и формами повелительного наклонения и будущего времени со значением неизбежности: «Рви лебеду - и там, где было немо, // Жизнь зазвенит...» («Элиза Ожешко»), «Миг музыки переживет века» («Россини»); глаголами, подчеркивающими модальность высказывания «Он, не родясь, и умереть не может» («Прутков»); краткими прилагательными «Раскаяньем пречисты для вечной сказки все сыны земли...» («Пшибышевский»), возможен и вариант с кратким относительным прилагательным: «У грез беспроволочны провода» («Жюль Верн»). Иногда подобные изречения следуют каскадом (в 15 сонетах): Всё на земле - с землёю соразмерно: Непривлекательна земная скверна, И преходяща дней земных гряда. Семь муз земных - лишь семеро уродов... Для всех времён, как и для всех народов, Одно есть постоянство: Никогда («Мопассан»);
Быть на земле нетрудно одиноким
Лишь тем, кто подвигом горит высоким,
Кто заключил в душе своей миры,
Кому насилья демон ненавистен,
Кто ищет в жизни истину из истин,
Вдыхая холод с солнечной горы.
(«Роллан»)
Мы выделили языковые элементы, подчеркивающие категоричность и тоталитарность высказываний: слова с соответствующей семантикой, краткие адъективы, категорию состояния, анафору. И. Северянин использует книжную лексику, для большей части фрагментов характерен минорный, насыщенный эмоциями и высоким пафосом, тон пророчества или проповеди.
Итак, вершиной лексико-семантических и фразеологических средств текста является кон-цептология сонетов - система образов (т.е. и персонажей, и основных тем, и метафор) и система высказываний автора. «Медальоны» насквозь ценностны, этичны. И. Северянин четко и откровенно выражает свои взгляды, нередко впадая в морализаторство. Главные мотивы его творчества, выраженные как в образах, так и в афоризмах,можно сформулировать следующим образом:
1. Основа всего - душа и связанные с ней ценности: жизнь, любовь, милосердие и созидание.
2. Концептуальный слой сонетов И. Северянина наименее оригинален именно потому, что наиболее традиционен. Это вечные основы человеческого бытия, не подлежащие переосмыслению и ревизии.
3. Как ни парадоксально, лидер эгофутуризма оказывается традиционалистом, гражданином и патриотом.
4. Автор ценит талант почти в любых его проявлениях, поддерживает все живое и плодотворное и ради этого прощает отступления от доброго вкуса. Он почти беспредельно толеран-тен, причем его искренне радует чужой талант и успех. По-настоящему неприемлемо для него очень немногое: ложь, эгоизм, продажность.
5. Автору чужды мизантропия и демофобия, но он понимает, что истинно достойный человек одинок.
6. Этика становится ядром художественного мира в северянинском цикле. Вокруг этого ядра формируется вся система языковых средств.
Литература
1. Чернейко Л.О. Логико-философский анализ абстрактного имени. М., 1997.
2. Стернин И.А., Быкова Г.В. Концепты и лакуны // Языковое сознание: формирование и функционирование. М., 2000.
3. Северянин И. Соч.: в 5 т. СПб.: Logos, 1995. http://severyanin. narod.ru/Book/index.html.
4. Северянин И. Ананасы в шампанском. М.: Книга, 1991.
5. Северянин И. Избранное. СПб.: ТОО Диамант, 1997.
6. Лаврова С.Ю. Художественно-лингвистическая парадигма идиостиля М. Цветаевой: дис. ... д-ра филол. наук. М., 2000.
Literature
1. Cherneiko L. Logical-philosophical analysis of an abstract name. Moscow, 1997.
2. Sternin I., Bykova G. Concepts and lacunas // Language conscience: formation and functioning. Moscow, 2000.
3. Severyanin I. Volumes 1-5. St. Petersburg, 1995 http://severyanin.narod.ru/Book/index.html
4. Severyanin I. Pineapples in the champagne. Moscow, 1991.
5. Severyanin I. Selections. St. Petersburg, 1997.
6. Lavrova S. Artistic-linguistic paradigm of the 'idiostyle' of M. Tsvetaeva: Ph.D. dissertation. Moscow, 2000.
Ахмедова Юнна Александровна, аспирант кафедры русского языка, теории и методики обучения русскому языку Орского гуманитарно-технологического института (филиала) Оренбургского госуниверситета
Адрес: 462429, г. Орск, Оренбургская область, ул. Тагильская, д. 36A, кв. 7
Akhmedova Yuma A., post graduate student of the Department of Russian language teaching theory and methods, Orsk humanitarian technological institute (branch of Orenburg state university).
Address: 462429, Orsk, Tagilskaya str., 36A, 7
Tel: (3537)216270, 8-9058454963; e-mail: [email protected]; [email protected]
