CC BY
130
Кулагин Андрей Николаевич
прокуратура г. Москвы (e-mail: prokzao@mosproc.ru)
Основные концепции (теории) продолжаемого преступления в доктрине уголовного права
В европейской уголовно-правовой науке XIX в. (в основном благодаря работам немецких криминалистов) сформировались три основные концепции (теории) продолжаемого преступления -объективная, субъективная и дуалистическая (объективно-субъективная), которые получили развитие в отечественной доктрине уголовного права. На основании анализа этих концепций автор приходит к выводу, что природу, сущность продолжаемого преступления лучше всего отражает дуалистическая (объективно-субъективная) теория.
Ключевые слова: продолжаемое преступление, сложное единичное преступление, концепции продолжаемого преступления.
A.N. Kulagin, Prosecutor's Office of Moscow; e-mail: prokzao@mosproc.ru
Basic concepts (theories) of continuous crime in the doctrine of criminal law
In the European criminal law science of the XIX century (mainly thanks to the work of German forensic) three main concepts (theories) of continuous crime were formed - the objective, subjective and dualstic (objective and subjective) which have been developed in the national doctrine of criminal law. Based on the analysis of these concepts the author comes to the conclusion that the nature, the essence of the continuos crime reflects the dualistic (objective and subjective) theory.
Key words: continuous crime, complex single crime, concept of continuous crime.
Уголовное право - это одна из наиболее древних отраслей права, история которой насчитывает не одно тысячелетие. Сквозь толщу времен крайне сложно установить, когда именно и где зародились представления о продолжаемых преступлениях. Однако достоверно известно, что в 1-11 вв. римские юристы (Цельс, Ульпиан и др.) в своих сочинениях уже поднимали проблему продолжаемого преступления. В частности, Ульпиан рассуждал следующим образом: «Если я совершил множество правонарушений, к примеру, беспорядков, посягая тем самым на публичный порядок, то все эти действия должны быть наказуемы в одно и то же время. Вряд ли при этом целесообразно добиваться наказания за каждое отдельное правонарушение, ибо совершены они в одно и то же время и являются связанными между собой» [1, с. 19].
Впрочем, полноценное учение о продолжаемом преступлении сформировалось намного позже - в немецком уголовном праве XIX в. А. Фон-Резон и Н.С. Таганцев перечисляют более 10 изданных в это время монографических работ немецких криминалистов, посвященных продолжаемым преступлениям [2, с. 1282-1283; 3]. Причем в первой половине XIX столетия доктринальная разработка проблемы продолжаемого преступления достигла такого
уровня, который позволил воплотить соответствующие теоретические идеи в уголовном законодательстве. В Уголовном кодексе Баварии 1813 г., автором которого являлся выдающийся немецкий криминалист А. Фейербах, впервые было зафиксировано нормативное определение продолжаемого преступления: «Если совершаются преступления в отношении одного и того же предмета или одного и того же лица, то эти несколько преступлений следует считать единым продолжаемым деянием» (ст. 110).
Не углубляясь пока в анализ этого определения, отметим, что работы представителей немецкой уголовно-правовой науки XIX в. оказали значительное влияние на отечественное правоведение, послужили толчком к развитию российской доктрины уголовного права. Было творчески воспринято российскими юристами и учение о продолжаемых преступлениях.
Следует отметить, что взгляды немецких криминалистов на феномен продолжаемого преступления не отличались единообразием. Аналогичная картина наблюдалась и в дореволюционной российской уголовно-правовой науке, что было вполне закономерно, учитывая воздействие германской уголовно-правовой школы. Наиболее острая научная дискуссия развернулась относительно сущности продолжаемого преступления, а также критериев его
53
единства. В зависимости от позиции исследователей по этим вопросам в уголовном праве XIX столетия оформились три основные концепции (теории) продолжаемого преступления -объективная, субъективная и дуалистическая (объективно-субъективная).
С точки зрения объективной концепции единство продолжаемого преступления заключается во внешней взаимосвязи его элементов, которая проявляется, в частности, в том, что неоднократные преступные деяния предусмотрены одной и той же уголовно-правовой нормой (признак юридической тождественности или однородности), посягают на единый предмет (одного потерпевшего), совершаются, как правило, в течение непродолжительного времени, причиняют один преступный результат.
Основоположником объективной концепции продолжаемого преступления считается А. Фейербах. Сформулированное им в Уголовном кодексе Баварии 1813 г. определение продолжаемого преступления акцентирует внимание на совершении преступных посягательств «в отношении одного и того же предмета или одного и того же лица».
Сторонники объективной концепции полагали, что разработка понятия единичного продолжаемого преступления продиктована преимущественно утилитарными соображениями. Неоднократные преступные посягательства признаются единым продолжаемым преступлением в целях процессуальной экономии, а также для того, чтобы избежать назначения чрезмерно сурового наказания. По сути, в такой трактовке продолжаемое преступление -это некая юридическая фикция, в рамках которой фактическая множественность провозглашается единичным (в юридическом смысле) преступлением [4, с. 157].
Объективная концепция необоснованно оставляла за рамками анализа продолжаемого преступления его субъективные признаки, игнорировала психическое отношение виновного к совершенным им преступным посягательствам, его мотивы и цели. Очевидно, что такой подход не позволял раскрыть подлинную сущность продолжаемого преступления. На этом основании объективная концепция продолжаемого преступления была подвергнута обоснованной критике как со стороны современников А. Фейербаха, так и ученых более позднего времени (подробный обзор критических замечаний относительно объективной концепции продолжаемого преступления представлен в статье А. Фон-Резона [3]). Под влиянием этой критики многие сторонники объективной концепции впоследствии отказались от нее в пользу субъективной или дуалистической (объективно-субъективной) теории.
Тем не менее, объективная концепция продолжаемого преступления все же нашла своих сторонников в отечественной уголовно-правовой науке. Одним из них был А .А. Пионтковский (старший), который отстаивал объективные представления о продолжаемом преступлении не только применительно к дореволюционному уголовному праву, но и в первое десятилетие советской власти. В частности, в своем учебнике, изданном в 1925 г., он отмечал, что «продолжаемыми преступлениями являются те преступления, которые слагаются из двух или нескольких тождественных действий, каждое из которых в отдельности выполняет состав одного и того же преступления, но рассматриваемых как единое преступление благодаря общности конечного преступного результата» [5, с. 200]. Таким образом, для А.А. Пионтков-ского ключевым признаком продолжаемого преступления являлось причинение единых общественно опасных последствий в результате неоднократных тождественных действий. При этом психическое отношение к этим действиям и наступившим от них последствиям его не интересовало, что, конечно же, не способствовало надежному разграничению продолжаемого преступления и совокупности преступных деяний.
На волне критики объективной теории А. Фейербаха в уголовно-правовой науке XIX в. была предложена субъективная концепция продолжаемого преступления. Одним из разработчиков этой теории был немецкий криминалист А. Шретер. Доказывая несостоятельность позиции А. Фейербаха, в 1818 г. он высказал мнение о том, что понятие продолжаемого преступления не должно ограничиваться единством предмета посягательства. Преступные действия даже в отношении различных предметов должны быть признаны единым продолжаемым преступлением при условии, если они объединены между собой единым намерением [6, с. 199-201].
Эти идеи получили развитие в работах многих немецких ученых, снискали немало сторонников в других европейских странах, а также в России. Среди российских дореволюционных ученых наиболее последовательным сторонником субъективной концепции продолжаемого преступления был Н.Д. Сергеевский, который считал главным его признаком единство вины и намерения: «Сколь бы ни были отдалены друг от друга по времени отдельные акты, они связываются воедино, если они проникнуты одним субъективным настроением и составляют осуществление одного плана» [7, с. 329-330]. В том же ключе рассуждал и Л.С. Белогриц-Котляревский, по мнению которого «наиболее важным моментом, опреде-
54
ляющим единство сложных форм преступной деятельности, следует считать единство преступного намерения, проникающего всю деятельность субъекта. Там, где последняя может быть рассматриваема как воплощение одного и того же намерения, объединяющего все ее акты в единое целое, рождающее во всей своей совокупности законный состав какого-либо преступления, предлежит единичное деяние, причем безразлично, будет это деятельность одного лица или нескольких соучастников, соединившихся вместе путем соглашения. Другие же моменты, а именно единство виновника, единство нормы, подвергаемой нарушению, единство действия, причиняющего вред нескольким лицам или интересам, играют второстепенную, вспомогательную роль при разрешении вопроса об единстве преступной деятельности» [8, с. 201-202].
Основная заслуга сторонников субъективной теории заключается в том, что они смогли убедительно доказать, что продолжаемое преступление - это не юридическая фикция, применяемая в целях упрощения уголовного процесса и экономии уголовной репрессии, а реальное криминальное явление, единство которого кроется во внутренней взаимосвязи его элементов. Благодаря представителям субъективной теории продолжаемого преступления «доктрине удалось заглянуть в сущность этого социального явления и найти связующее звено основных его компонентов, отразив его в категории единого намерения» [1, с. 25].
Признавая вклад сторонников субъективной концепции в разработку учения о продолжаемом преступлении, нельзя, вместе с тем, не отметить, что в попытках доказать полную несостоятельность объективной теории продолжаемого преступления они зашли слишком далеко и, отказавшись от учета объективных признаков, «вместе с водой выплеснули и ребенка». В их интерпретации объективные характеристики продолжаемой преступной деятельности имеют исключительно вспомогательное значение; они лишь доказывают наличие или, напротив, отсутствие субъективной взаимосвязи противоправных деяний. Весьма показательной в этом отношении является позиция современных приверженцев субъективной теории: «Единство объекта или предмета преступления, тождество деяний или принадлежность их к одному роду (виду), единый ущерб, единство нарушенного права (единство потерпевшего), наличие временной и пространственной связи между эпизодами преступной деятельности, единство способа преступления, использование одной и той же ситуации, одного и того же длящегося отношения и т.п. относятся к числу переменных (вари-
ативных) признаков анализируемой правовой конструкции. Они не имеют самостоятельного юридического значения, а лишь доказывают наличие единства субъективной стороны, которым и определяется природное единство продолжаемого преступления» [9, с. 278].
Однако подобные рассуждения представляются излишне категоричными. При всей важности субъективного единства продолжаемой преступной деятельности феномен продолжаемого преступления все же имеет некие объективные границы, за рамками которых даже совершенные с единой целью и общим умыслом действия не могут признаваться сложным единичным преступлением.
Попытаемся доказать это на примере посягательства на половую свободу потерпевшей, в ходе которого виновный вначале совершает с потерпевшей насильственный половой акт, а затем половое сношение в форме per anus. Очевидно, что в этом случае насильник действует с единым умыслом, общей целью, руководствуясь единым мотивом, а значит, с точки зрения субъективной концепции его действия следует признавать продолжаемым преступлением. Но сделать это невозможно, т.к. уголовная ответственность за изнасилование и насильственные действия сексуального характера предусмотрена разными статьями Особенной части УК РФ. В связи с этим в п. 9 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 декабря 2014 г. № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности» разъясняется, что «если виновным было совершено в любой последовательности изнасилование и насильственные действия сексуального характера в отношении одной и той же потерпевшей, содеянное следует квалифицировать по совокупности преступлений, предусмотренных статьями 131 и 132 УК РФ, независимо от того, был ли разрыв во времени между изнасилованием и насильственными действиями сексуального характера». Получается, что в этом случае субъективно единое насильственное сексуальное посягательство, состоящее из нескольких актов, не признается продолжаемым преступлением из-за несовпадения объективных параметров совершенных действий.
Приведенный пример (их перечень можно было бы легко продолжить) показывает, что отграничить продолжаемое преступление от совокупности преступных деяний исключительно на основе субъективного единства криминальной деятельности, т.е. без учета ее объективных характеристик, практически невозможно.
Это принципиальное положение выступило основой дуалистической (объективно-субъек-
55
тивной) концепции продолжаемого преступления, согласно которой его единство определяется как субъективными, так и объективными показателями. В дореволюционной отечественной уголовно-правовой литературе подобных взглядов придерживались Н.С. Таганцев [2, с. 1282-1287, 1290-1293] и С.В. Познышев [10, с. 638]. Характеризуя продолжаемое преступление, они объединяли его объективные и субъективные параметры, что намного точнее отражало природу этого сложного единичного криминального деликта.
Объективно-субъективная концепция продолжаемого преступления была воспринята и судебной практикой. Так, в 1870 г. в решении по делу Строева (№ 215) Правительствующий Сенат указал, что похищение нескольких предметов, учиненное в одном месте и в одно время и бывшее результатом единого намерения, составляет одно преступление. Таким образом, в основу вывода о наличии продолжаемого преступления была положена совокупность объективных (совершение хищений в одном месте и в одно время) и субъективных (единство намерения) характеристик содеянного. Впоследствии Правительствующий Сенат неоднократно подтверждал свою приверженность дуалистической концепции продолжаемого преступления. В решениях Сената 1889 г. по делу Попова (№ 5) и по делу Данилова (№ 25), а также в решении 1892 г. по делу Зиль-берблата (№ 35) подчеркивалось, что деяние подсудимого, бывшее результатом одного и того же намерения, направленное к одной и той же цели, которая достигалась одним и тем же способом, составляет одно продолжаемое преступление [2, с. 1283]. И в этих случаях вывод о продолжаемом преступлении сделан Сенатом с учетом оценки комплекса объективных и субъективных критериев.
Советская уголовно-правовая наука в основном сохранила тот же дуалистический подход к характеристике продолжаемого преступления [11, с. 271; 12, с. 160], что вполне объяснимо, т.к. в первые годы новой власти юридическая доктрина опиралась на труды дореволюционных ученых, многие из которых продолжили свою научную деятельность в советской России. Эти теоретические наработки вскоре были зафиксированы в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. № 23 «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям». В нем впервые было официально разъяснено, что продолжаемыми являются «преступления, складывающиеся из ряда тождественных преступных действий, направленных к общей цели и составляющих в своей совокупности единое преступление». В последующем подобная
трактовка продолжаемого преступления, объединяющая его объективные и субъективные признаки, стала традиционной.
Говоря о дуалистической природе продолжаемого преступления, следует учитывать, что взаимосвязь его объективных и субъективных параметров неизбежна. Несмотря на свою специфику, продолжаемое преступление - это единичный криминальный деликт, а значит, как любое единичное преступление, оно детерминировано совокупностью взаимодействующих объективных и субъективных факторов, поскольку «сознание и деятельность... в любом поступке, в том числе и в противоправном поведении, образуют единство» [13, с. 37].
В прикладном аспекте взаимосвязь объективных и субъективных признаков продолжаемого преступления проявляется в том, что вывод о субъективном единстве его элементов, как правило, делается на основании объективных показателей. Показательным в этом отношении является следующий пример из судебной практики.
Описанные в приговоре обстоятельства хищения Б. дизельного топлива 4 мая 2013 г. в количестве 160 литров на сумму 4716 руб. 48 коп., 5 мая 2013 г. в количестве 150 литров на сумму 4421 руб. 07 коп., 19 мая 2013 г. в количестве 406 литров на сумму 11968 руб. 07 коп. и 29 мая 2013 г. в количестве 90 литров на сумму 2653 руб. 02 коп. совершены одним и тем же способом, с небольшим разрывом во времени, при схожих обстоятельствах и с причинением ущерба одному потерпевшему, что свидетельствуют о совершении таких действий в осуществление единого умысла, направленного на хищение путем растраты чужого имущества.
Таким образом, действия Б. не образуют совокупности преступлений, а являются единым продолжаемым преступлением (см.: Постановление Президиума Ростовского областного суда от 27 ноября 2014 г. № 44у-250).
В приведенном примере суд сделал обоснованный вывод о субъективном единстве эпизодов продолжаемого преступления на основании объективных характеристик деяния. Такой подход вполне понятен, т.к. при отграничении продолжаемого преступления от множественности ориентироваться лишь на показания виновного нельзя, поскольку в этом случае многие лица смогли бы избежать уголовной ответственности за совокупность преступлений. На это обстоятельство обращалось внимание еще в уголовно-правовой литературе XIX в.: «Доказательство продолжаемости должно истекать из обстоятельств деяния. ибо в противном случае преступник мог бы утверждать, что он одним намерением обнял несколько убийств или краж в одно деяние» [14, с. 290-291].
56
Однако было бы неверным считать, что объективные признаки продолжаемого преступления имеют исключительно вспомогательный характер, что они лишь доказывают наличие субъективного единства его элементов. Подобные представления, характерные для последователей субъективной теории, не учитывают, что составные части продолжаемого преступления имеют не только внутреннюю, но и внешнюю взаимосвязь, без которой продолжаемое преступление существовать не может. В частности, между деяниями, входящими в состав продолжаемого преступления, обязательно наблюдается функциональная связь, ведь ни одно из этих деяний не имеет самостоятельного значения. Они функционально дополняют друг друга, «представляют из себя этапы, звенья, продолжения одного и того же преступного деяния» [15, с. 116], «каждый из них представляет собой лишь необходимое звено единого целого» [16, с. 10]. Подчеркивая важность установления функциональных связей между элементами продолжаемого преступления, К.В. Ображиев и Д.С. Чикин приводят следующий пример. Если лицо совершает хищение огнестрельного оружия в несколько приемов, вынося за пределы оружейного завода по одной детали ежедневно, то каждое из тождественных действий, направленных на хищение оружия, выступает в качестве этапа совершения единичного преступления, имеющего функциональную связь с другими этапами. Однако если наряду с деталью оружия лицо в один из дней похитит с производства какое-либо иное имущество (например, технический инструмент), то последнее деяние приобретает самостоятельное значение, поскольку не имеет функциональной связи с действиями по хищению оружия [12, с. 15].
О том, что значение объективных характеристик продолжаемого преступления не сводится лишь к доказательству его субъективного единства, свидетельствуют и разъяснения высшей судебной инстанции. Так, например:
в п. 16 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» разъясняется, что обязательным признаком продолжаемого хищения в форме кражи, грабежа или разбоя является неоднократное изъятие чужого имущества «из одного и того же источника», соответственно, неоднократное хищение чужого имущества из различных источников не признается продолжаемым преступлением, даже если все действия виновного субъективно были объединены общей целью;
в п. 8 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 декабря 2014 г. № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности» указывается, что преступления, предусмотренные ст. 131 или 132 УК РФ, признаются продолжаемыми, если несколько объединенных единым умыслом изнасилований либо несколько насильственных действий сексуального характера были совершены «в течение непродолжительного времени в отношении одного и того же потерпевшего лица»; иными словами, насильственные сексуальные посягательства на двух или более потерпевших ни при каких обстоятельствах не могут расцениваться в качестве продолжаемого преступления, хотя не исключено, что с субъективной точки зрения виновный воспринимает акты сексуального насилия как единое целое;
в соответствии с п. 21 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 9 июля 2013 г. № 24 «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях» не может квалифицироваться как единое продолжаемое преступление одновременное получение, в том числе через посредника, взятки или незаконного вознаграждения при коммерческом подкупе от нескольких лиц, «если в интересах каждого из них должностным лицом или лицом, выполняющим управленческие функции в коммерческой или иной организации, совершается отдельное действие (акт бездействия)». Следовательно, если преподаватель государственной образовательной организации требует от нескольких студентов дать ему взятку за выставление положительной оценки на экзамене, его действия образуют совокупность преступлений, несмотря на то, что он преследовал единую цель (получить незаконное вознаграждение) и руководствовался единым корыстным мотивом. На первый план здесь выступают обстоятельства объективного характера, а именно тот факт, что должностное лицо параллельно вступило в коррупционное взаимодействие с несколькими взяткодателями.
Таким образом, с позиции дуалистической концепции, которой довольно последовательно придерживается Пленум Верховного Суда РФ, внешние (объективные) проявления продолжаемого преступления играют двоякую роль. С одной стороны, они доказывают субъективное единство продолжаемого преступления (единство умысла, общность цели), а с другой стороны, определяют четкие границы, за рамками которых даже субъективно взаимосвязанные неоднократные деяния не могут признаваться сложным единичным преступлением.
57
1. Ораздурдыев А.М. Продолжаемое преступление по советскому уголовному праву: дис. ... канд. юрид. наук. Казань, 1984.
2. Таганцев Н.С. Русское уголовное право: лекции. Часть Общая. Т. II. 2-е. изд., пересмотр. и доп. СПб., 1902.
3. Фон-Резон А. О продолжаемом преступлении (crimen continuatum). По поводу решения уголовного кассационного департамента правительствующего сената по делу Качкае-вых //Журн. гражданского и уголовного права. 1875. № 1.
4. С'таеу С. А. Аб асноуных канцэпцыях пра-цяглага злачынства // Борьба с преступностью: теория и практика: материалы II Меж-дунар. науч.-практ. конф. Могилев, 2014.
5. Пионтковский А.А. Уголовное право РСФСР. Общая часть. М., 1925.
6. Schroter A. Handbuch des peinlichen Rechts. Erster Band. Leipzig, 1818.
7. Сергеевский Н.Д. Русское уголовное право: пособие к лекциям. Часть Общая. 3-е изд. СПб., 1896.
8. Белогриц-Котляревский Л. С. Учебник русского уголовного права. Общая и Особенная части. Киев, 1903.
9. Силаев С. А. Объективные признаки продолжаемого преступления // Вестн. Кемеровского гос. ун-та. 2013. № 3.
10. Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. М., 1912.
11. Познышев С. В. Учебник уголовного права. Общая часть. М., 1923. Т. 1.
12. Ображиев К.В., Чикин Д.С. Сложные единичные преступления. М., 2016.
13. Волков Б.С. Детерминистическая природа преступного поведения. Казань, 1975.
14. Будзинский С. Начала уголовного права. Варшава, 1870.
15. Малков В. П. Совокупность преступлений (вопросы квалификации и назначения наказания). Казань, 1974.
16. Владимиров В., Криволапов Г. Соотношение продолжаемых и повторных преступлений // Советская юстиция. 1974. № 19.
1. Orazdurdyev A.M. Continuous crime under the Soviet criminal law: diss. ... Master of Law. Kazan, 1984.
2. Tagantsev N.S. Russian criminal law: lectures. General part. Vol. II. 2nd. ed., rev. and augm. St. Petersburg, 1902.
3. Von-Reson A. On continuing crime (crimen continuatum). According to the decision of the Criminal Cassation Department Governing Senate on the Kachkaevs case // Journal of civil and criminal law. 1875. № 1.
4. Silaey S.A. On the basic concepts of continuous crime // Combat crime: theory and practice: proc. of the II Intern. sci.-pract. conf. Mogilev, 2014.
5. Piontkovsky A.A. Criminal law of the RSFSR. General part. Moscow, 1925.
6. Schroter A. Handbuch des peinlichen Rechts. Erster Band. Leipzig, 1818.
7. Sergeevsky N.D. Russian criminal law: manual for lectures. The General part. 3rd ed. St. Petersburg, 1896.
8. Belogrits-Kotlyarevsky L.S. Textbook of Russian criminal law. General and Special parts. Kiev, 1903.
9. Silaev S.A. Objective indications of continuous crime // Bull. of Kemerovo state university. 2013. № 3.
10. Poznyshev S. V. The basic principles of science of criminal law. Moscow, 1912.
11. Poznyshev S. V. Textbook of criminal law. General part. Moscow, 1923. Vol. 1.
12. Obrazhiev K.V., Chikin D.S. Complex single crimes. Moscow, 2016.
13. Volkov B.S. Deterministic nature of criminal behaviour. Kazan, 1975.
14. Budzinsky S. Beginning of criminal law. Warsaw, 1870.
15. Malkov V.P. The collection of crime (questions of qualification and sentencing). Kazan, 1974.
16. Vladimirov V., Krivolapov G. Ratio of continued and repeated crimes // Soviet justice. 1974. № 19.
58
