CC BY
11
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
И.Я. Чаленко
Основные черты морально - психологического типа христианина по новозаветному учению
Опубликовано:
Христианское чтение. 1912. № 9. С. 1003-1023.
© Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Основныя черты морально-психологичешго типа христіанина по новозавѣтному ученію/)
»ЕРЕНОСЯ основной центръ своихъ стремленій и упованій въ будущую, посмертную жизнь и смотря на земное существованіе человѣка, лишь какъ на подготови-& тельный моментъ къ загробной жизни, такъ какъ лишь Т въ загробной жизни христіанинъ надѣется достигнуть и совершеннаго познанія Бога и совершеннаго личнаго общенія съ Нимъ въ духѣ любви (1 Корине. XIII, 12—13 и др.),—христіанинъ по этому самому во все время своего земного существованія не можетъ не ощущать въ своей душѣ чувства извѣстной неудовлетворенности наличною ограничена ною и несовершенною дѣйствительностію, при которой онъ не можетъ найти совершеннаго удовлетворенія запросамъ своей души. Уже поэтому общее міросозерцаніе и настроеніе христіанина, естественно, должно быть чуждо односторонняго оптимизма, пріобрѣтая, наоборотъ, несомнѣнныя черты пессимизма, христіанское же ученіе о грѣхопаденіи человѣка и о радикальномъ извращеніи духовной и тѣлесной природы человѣка, повлекшемъ за собою также извращеніе и всей внѣшней природы, это ученіе, составляющее самое существо христіанскаго міросозерцанія, поскольку, именно, на немъ зиждется убѣжденіе христіанина въ необходимости и высокой цѣнности искупительной жертвы, принесенной за грѣхи всего міра Сыномъ Божіемъ, Іисусомъ Христомъ,—пессимистическому настроенію христіанина и его такому же взгляду на міръ сообщаетъ особенную глубину и интенсивность. Весь внѣшній міръ въ глазахъ христіанина предста-
Окончаніе. См. іюль—августъ.
вляется „лежащимъ во злѣ“. Да и можетъ ли христіанинъ иначе смотрѣть на окружающій его міръ и людей, если для спасенія рода человѣческаго потребовалась такая неизмѣримой цѣны жертва, какъ смерть Сына Божія; если этотъ міръ съ чувствомъ ненависти вознесъ на крестъ безгрѣшнаго Единороднаго Сына Божія, горѣвшаго безконечною самоотверженною любовію къ человѣчеству, не исключая и своихъ враговъ; если во время своихъ страданій Христосъ былъ покинутъ даже своими учениками; если и послѣдователей Христовыхъ, именно, потому, что они являются „свѣтомъ міра“ и „солью земли“, по слову Господа, должна ожидать участь, подобная той, какая постигла и ихъ Учителя? Къ терпѣливому перенесенію всевозможныхъ гоненій и страданій неоднократно призывалъ своихъ послѣдователей Самъ Іисусъ Христосъ; столь же часто къ этому же призывали вѣрующихъ во Христа въ своихъ посланіяхъ и апостолы Христовы, потому что, по слову Христа, грѣховный міръ не можетъ не ненавидѣть Его послѣдователей, какъ проповѣдниковъ идеаловъ святости и добра. Уже тотъ фактъ, что путь въ Царство Божіе, по ученію Христа и Его апостоловъ, для всѣхъ людей безъ исключенія есть путь покаянія и сердечнаго сокрушенія во грѣхахъ,—показываетъ, насколько широкое, всеобщее распространеніе въ мірѣ, по новозавѣтному ученію, получилъ грѣхъ. На эту всеобщую развращенность рода человѣческаго, дѣйствительно, указывалъ и самъ Христосъ и Его апостолы, въ особенности ап. Павелъ. А насколько глубоко, по новозавѣтному ученію, грѣхъ проникъ въ человѣческую природу,—это видно уже изъ того, что даже пылавшее Божественною любовію сердце Христа нерѣдко возмущалось и негодовало, при видѣ крайняго окамѳнѣнія и черствости сердецъ многихъ изъ Его слушателей. — Обращаясь умственнымъ взоромъ отъ внѣшняго міра въ глубину своего собственнаго духа, христіанинъ еще болѣе проникается убѣжденіемъ въ радикальномъ извращеніи человѣческой природы и чѣмъ полнѣе онъ постигаетъ всю высоту и чистоту того идеала, къ которому призываетъ своихъ послѣдователей Христосъ, тѣмъ яснѣе онъ видитъ, насколько человѣкъ далекъ отъ этого идеала, насколько онъ, предоставленный самому себѣ, безсиленъ подняться на его высоту, поборовъ въ себѣ грѣховныя похоти и стремленія. Если самъ ап. Павелъ свое духовно-нравственное состояніе, до обращенія ко Христу,
характеризуетъ словомъ „извергъ“ (Іхтр(0|ха—1 Корине. XY, 8), если тотъ же апостолъ, подвергая самого себя строгому самоиспытанію, уже по обращеніи ко Христу, въ концѣ концовъ, все таки горестно восклицаетъ: „Окаяненъ (таХаі-шро-) азъ человѣкъ: кто мя избавитъ отъ тѣла смерти сея“ (Рим. VII, 24); если ближайшіе ученики Христа, не исключая горячаго и пылкаго Петра, оставили Его въ моментъ Его страданій,—то насколько нищимъ духомъ долженъ предстать своему умственному взору, такъ сказать, рядовой христіанинъ! Помимо всеобщей грѣховности рода человѣческаго, сколько въ новозавѣтныхъ писаніяхъ имѣется указаній на реальный фактъ существованія въ мірѣ физическаго зла и страданій, вызывавшихъ глубокое чувство скорби, а иногда даже слезы у Христа, сотворившаго столько чудесъ не только въ цѣляхъ доказательства сворго мессіанскаго достоинства, но также въ цѣляхъ облегченія людскихъ страданій! Всѣ эти данныя, находимыя христіаниномъ въ новозавѣтныхъ писаніяхъ, естественно, должны приводить его къ глубоко пессимистическому взгляду на наличное состояніе міра и людей и вызывать въ его душѣ соотвѣтствующее пессимистическое настроеніе.
Но такого рода пессимизмъ въ міросозерцаніи и настроеніи христіанина не является, такъ сказать, окончательнымъ итогомъ его внутренней жизни, не является постояннымъ и неизмѣннымъ его настроеніемъ. Это—пессимизмъ далеко не безпросвѣтный. Напротивъ, глубокій пессимизмъ христіанина смѣняется свѣтлымъ и радостнымъ оптимизмомъ въ міросозерцаніи и въ настроеніи, какъ только онъ отъ наличной несовершенной и грѣхомъ извращенной дѣйствительности, отъ печальнаго „настоящаго“ переноситъ свой духовный взоръ въ свѣтлое „будущее“, когда добро окончательно восторжествуетъ надъ зломъ,—„будущее“, можетъ быть, отдаленное, но имѣющее наступить несомнѣнно, поскольку основанія для этого „будущаго“, его, такъ сказать, сѣмя дано уже и въ „настоящемъ“. Психологическое зерно этихъ радостныхъ упованій христіанина кроется въ его глубокой вѣрѣ въ реальный фактъ уже совершившагося черезъ Христа искупленія человѣческаго рода отъ грѣха и въ реальный фактъ возрожденія человѣческой природы, ея избавленія отъ грѣховнаго рабства. Правда, человѣчество до пришествія на землю Христа безконечно глубоко пало въ бездну грѣха, сдѣлалось его рабомъ;
но Христосъ каждому человѣку далъ возможность подняться изъ этой бездны, сообщивъ не только новое возвышенное ученіе, но возводивъ самую душу человѣка, сдѣлавъ ее способною воспріять это ученіе и осуществить его въ жизни. Новое вино Христова ученія, такимъ образомъ, вливается Имъ въ новые же мѣхи, а не въ старые, обветшавшіе... Правда и то, что этотъ путь избавленія людей отъ грѣховной бездны долженъ совершиться постепенно, требуя отъ пожелавшаго итти этимъ путемъ большихъ усилій, жертвъ и страданій, подобныхъ тѣмъ, какія испыталъ и Христосъ и Его 'апостолы,—страданій внѣшнихъ, со стороны противящихся истинѣ евангелія, и внутреннихъ, какъ естественное слѣдствіе борьбы добраго начала въ человѣкѣ со злымъ, новаго человѣка съ ветхимъ. Но насколько несомнѣнна вся тяжесть креста, ожидающаго истинныхъ послѣдователей Христовыхъ, настолько же имъ представляется несомнѣнной и грядущая побѣда надъ грѣхомъ и страданіями, поскольку здоровое сѣмя новой, свободной отъ грѣха жизни Христомъ уже брошено въ почву человѣческой исторіи и, рано или поздно, но, несомнѣнно, принесетъ свой добрый плодъ, а ветхое древо грѣха, хотя временно еще и зеленѣетъ, но въ будущемъ несомнѣнно упадетъ и* сгніетъ, такъ какъ его корни Христомъ уже подрублены. Закваска новой, свѣтлой жизни уже сообщена гр ѣховному человѣчеству безгрѣшнымъ Христомъ и, именно, въ Его Лицѣ,— и благодѣтельныя для человѣчества послѣдствія этого реальнаго факта освященія и очищенія человѣческаго рода, рано, или поздно, но несомнѣнно должны сказаться. Скорби и страданія, постигающія христіанина, несомнѣнно велики; но, вѣдь, это—столь же несомнѣнный и при томъ единственный путь къ свѣтлой и радостной будущности, столь радостной, что съ ея наступленіемъ позабудутся всѣ пережитыя горести, подобно тому, какъ жена, послѣ радостнаго для нея рожденія ребенка, забываетъ о тѣхъ мукахъ, какія, именно, и привели ее къ этой радости. Правда и то, что свѣтлое „будущее“, надеждою и ожиданіемъ котораго только и живетъ христіанинъ, во всей полнотѣ наступитъ не въ этой, земной жизни, а лишь послѣ смерти человѣка, въ жизни загробной. Но, вѣдь, вся земная жизнь, по сравненію съ вѣчной, загробной жизнію, въ глазахъ христіанина, есть лишь одинъ мигъ, такъ что здѣсь, на землѣ человѣкъ является лишь какъ бы странникомъ и пришельцемъ, слѣд., и всѣ его земныя страданія также кратковре-
мѳнны и скоропреходящи, тогда какъ ожидающее его за гробомъ блаженство единенія съ Богомъ, Подателемъ всѣхъ благъ, столь велико и неизрѳченно, что человѣку во время его земной жизни трудно себѣ это и вообразить. Отсюда естественно, что истинный христіанинъ, въ духовномъ созерцаніи ожидающихъ его вѣчнымъ благъ, становится менѣе чувствительнымъ къ постигающимъ его скоропреходящимъ земнымъ страданіямъ. Это загробное блаженство, конечно, сокрыто отъ тѣлеснаго взора человѣка завѣсой смерти; но для духовнаго взора христіанина этой завѣсы не существуетъ: она уничтожена Христомъ, Главою новаго человѣчества, новымъ Адамомъ, воскресшимъ изъ мертвыхъ и тѣмъ положившимъ начало и основу воскресенія изъ мертвыхъ и всего человѣчества. Насколько для истиннаго послѣдователя Христова реаленъ и несомнѣненъ фактъ воскресенія изъ мертвыхъ Христа, насколько же его духовному взору предстоитъ во всей своей реальности и несомнѣнности фактъ будущаго воскресенія изъ мертвыхъ и всѣхъ людей и даже болѣе того— фактъ обновленія всей природы, поскольку такое или иное состояніе послѣдней зависитъ отъ духовно-нравственнаго состоянія человѣчества, вслѣдствіе чего окончательное обновленіе человѣчества должно повлечь за собою и обновленіе всей природы. Наконецъ, правда, и то, что ожидаемое христіаниномъ торжество добра надъ зломъ и связанное съ этймъ его будущее блаженство подается человѣку лишь подъ условіемъ активныхъ усилій со стороны самого человѣка, которыя и должны быть направлены на борьбу со всѣми упомянутыми выше препятствіями къ достиженію этой цѣли, препятствіями внутренними и внѣшними; но возрожденный и облагодатство-ванный во Христѣ Его послѣдователь носитъ въ своей душѣ постоянную твердую увѣренность, во-первыхъ, въ томъ, что Господь не допуститъ искушеній и страданій свыше силъ человѣка (1 Корине. X, 13), во-вторыхъ, что христіанину подаются необходимыя для борьбы съ испытаніями благодатныя силы и, въ-третьихъ, что цѣлью всѣхъ испытаній, посылаемыхъ человѣку, всегда является его же собственное благо. Все это, вмѣстѣ взятое, не только поддерживаетъ бодрость духа христіанина въ тѳрпѣливомъ несеніи имъ тяжелаго жизненнаго креста, но. въ конечномъ итогѣ, наполняетъ его душу предвкушеніемъ такой свѣтлой и нѳизрѳчѳнной радости, ожидающей его въ вѣчной, загробной жизни, что отраженный
свѣтъ этой грядущей радости освѣщаетъ и согрѣваетъ много-страдательную жизнь христіанина и въ настоящемъ. Центръ тяжести духовной жизни христіанина рѣшительнымъ образомъ переносится на жизнь загробную, а его земная жизнь получаетъ въ его глазахъ свой смыслъ и внутреннюю цѣнность лишь въ соотношеніи съ жизнію загробной, какъ ея предверіе. А поскольку эта послѣдняя духовному взору христіанина представляется, какъ преисполненная радости, то подъ тѣмъ же угломъ зрѣнія, съ психологическою необходимостію, имъ оцѣнивается и его земная жизнь. Отсюда, печаль христіанина еще во время его земного существованія обращается въ непрестанную радость и душевный миръ. Христіанинъ, правда, видитъ въ мірѣ много зла, но не считаетъ весь міръ, какъ таковой, за зло, а потому и не отвергаетъ отъ себя земную жизнь, какъ зло, а радостно пользуется ея благами, поскольку это не препятствуетъ его стремленію къ благамъ вѣчнымъ, небеснымъ. Къ этой-то непрестанной радости и миру призывалъ своихъ учениковъ ученіемъ и примѣромъ личной жизни самъ Господь, въ принципѣ никогда не отвергавшій радостей земного существованія человѣка, будучи чуждъ односторонняго аскетизма (см. объ этомъ подробнѣе у f прот, I. Л. Янышева: „Православно-христіанское ученіе о нравственности“, 2 изд. 1906 г., стр. 315—317); къ тому же многократно призывали вѣрующихъ во Христа и апостолы Христовы. Напротивъ, и Христосъ и Его апостолы вполнѣ опредѣленно высказывали свое порицаніе душевному унынію, ведущему къ духовной смерти (2 Коринѳ. VII, 10 сл.). Такимъ образомъ, пессимизмъ христіанина является не только относительнымъ и умѣреннымъ, но, въ концѣ концовъ, съ психологическою необходимостію переходитъ въ свою противоположность—въ свѣтлый оптимизмъ міросозерцанія и душевнаго настроенія. — Этотъ оптимизмъ христіанина придаетъ его внутреннему настроенію и стремленіямъ, а также его внѣшней дѣятельности характеръ душевной энергіи, мощи и силы, сообщаетъ его чувствамъ характеръ большой глубины и интенсивности, а его волѣ непоколебимую устойчивость и твердость, или, такъ называемое, нравственное мужество. И самъ Христосъ и Его апостолы, на ряду съ призывомъ къ непрестанной радости и душевному миру, предъявляютъ къ своимъ послѣдователямъ рѣшительное требованіе во всей своей жизни проявлять внутреннюю мощь и силу духа, относясь съ безу-
сдобнымъ осужденіемъ къ душевной дряхлости и вялости въ области сердца и воли.—Съ оптимизмомъ христіанина и съ повышенной энергіей его душевной жизни неразрывно связывается истинная любовь христіанина къ самому себѣ, а также уваженіе къ Своей личности: духовному взору христіанина его собственная личность и жизнь представляются имѣющими свой глубокій смыслъ и высокую цѣнность, поскольку высокое достойнство за человѣческой личностію признано самимъ Христомъ, Единороднымъ Сыномъ Божіимъ, ради спасенія человѣка вознесшимъ Себя на крестъ.—Такимъ образомъ, и въ разсматриваемомъ нами отношеніи морально-психологическій типъ христіанина вполнѣ опредѣленно обнаруживаетъ характерныя черты сердечно-волевого типа, въ проти -положность типу разсудочно-интеллектульному.
Столь же опредѣленно выраженныя несомнѣнныя черты сердечно-волевого типа сказываются въ душевномъ укладѣ христіанина и по вопросу о конечной цѣли его стремленій и въ его представленіи о сущности высочайшаго блага человѣка, какъ объекта его стремленій. Выше, когда у насъ шла рѣчь о глубокой религіозности, какъ одной изъ характерныхъ чертъ христіанина, мы видѣли, что конечною цѣлью, или объектомъ всѣхъ стремленій христіанина и его высочайшимъ благомъ является премірный личный Богъ и личное духовное общеніе съ Нимъ, а внутреннее психологическое содержаніе того блаженства, какое для христіанина вытекаетъ изъ такого общенія съ Богомъ, концентрируется въ одномъ основномъ чувствѣ—въ любви, при чемъ цѣль эта во всей ея полнотѣ и совершенствѣ мыслится достижимою лишь въ вѣчной, загробной жизни. Выше намъ приходилось говорить и о томъ, что эта основная тенденція душевной жизни христіанина вытекаетъ изъ основной типичной черты христіанина, какъ сердечно-волевого морально-психологическаго типа, съ преобладающимъ значеніемъ въ его психикѣ практическаго разума надъ теоретическимъ. Въ данномъ же случаѣ мы нѣсколько остановимся на той сторонѣ новозавѣтнаго ученія о конечной цѣли стремленій христіанина и его высочайшаго блага, въ силу которой содержаніе этого послѣдняго сводится, именно, къ чувству самоотверженной и дѣятельной любви и, при томъ, не только къ Богу, но и ко всѣмъ людямъ, не исключая и враговъ. — Несомнѣнно, что психологическимъ источникомъ этого альтруистичезкаго чуп-
ства, наполняющаго собою все содержаніе внутренней и внѣшней жизни христіанина, является та, такъ сказать, центробѣжная тенденція въ душевномъ укладѣ христіанина, какая необходимо должна быть ему присуща, именно, какъ сердечно-волевому морально-психологическому типу, съ его чуткимъ, отзывчиво-активнымъ отношеніемъ ко всему міру и съ его въ высшей степени развитымъ симпатическимъ воображеніемъ. Въ силу этихъ своихъ характерныхъ чертъ, христіанинъ не можетъ замкнуться въ тѣсныя рамки эгоистическихъ интересовъ своей индивидуальной жизни, но съ ^психологическою необходимостію, стремится къ тому, чтобы -расширить интересы своего сердца (этого центра внутренней жизни христіанина), включивъ въ содержаніе его жизни жизнь и интересы другихъ людей. Замѣчательно точное, мѣткое и сильное выраженіе, а также свое психологическое обоснованіе эта альтруистическая тенденція морально-психологическаго типа истиннаго христіанина нашла себѣ въ словахъ ап. Павла, обращенныхъ имъ къ коринѳянамъ (2 Кор. YI, 11—13): „Уста наша отвѳрзошася къ вамъ, коринѳяне“, говоритъ здѣсь апостолъ Павелъ: „сердце наше распростра-нися. Не тѣсно вмѣщаетѳся въ насъ (т] xapSta г)ршѵ KeuXäxovxat, об axsvo/copsia&e гѵ Yjp.iv): утѣсняетеся же во утробахъ (еѵ xotc o7rXotY^voic=BO внутренностяхъ, въ сердцѣ) вашихъ. Тождѳ же возмездіе, якожѳ чадомъ глаголю, распространитеся и вы (-irXaxov&Yjxe xai ор.еіс)“. Въ томъ же посланіи ап. Павла дается ясное указаніе на упомянутую нами выше центробѣжную силу въ душѣ христіанина, какъ на психологическую почву для развитія въ немъ альтруистическихъ чувствъ, поскольку ап. Павелъ, по его словамъ, не живетъ только своею личною жизнію, но въ своемъ сердцѣ какъ бы носитъ жизнь и стремленія коринѳянъ и, съ своей стороны, проситъ ихъ о таковомъ же отношеніи къ нему. Естественно послѣ этого что истинный христіанинъ своимъ сердцемъ—а слѣд., умомъ и волей — переносится въ душу другихъ людей, понимаетъ ихъ радости и печали и даже болѣе того—ощущаетъ и переживаетъ ихъ, какъ свои собственныя радости и печали, какъ бы живетъ жизнію своихъ ближнихъ. И кругъ этихъ „ближнихъ“ .для христіанина, по мѣрѣ его духовно-нравственнаго роста, т. е. по мѣрѣ ;;распространенія“ его собственнаго сердца, все больше расширяется, пока не охватитъ собою всего человѣчества. Психологической основой для такого универса-
лизма христіанина въ жизни ѳго сердца и, такъ сказать, основнымъ психологическимъ мотивомъ къ сему, по новозавѣтному ученію, является глубокая вѣра и любовь христіанина къ одной, правда, Личности, но это—Личность Богочеловѣка Іисуса Христа, Искупителя и Спасителя міра. Любовь ко Христу составляетъ основной психическій центръ жизни христіанина. Она вызывается въ ѳго душѣ вѣрою во Христа, какъ Спасителя и Искупителя рода человѣческаго, т. е. сознаніемъ и живымъ ощущеніемъ реальнаго факта безконечной самоотверженной любви Христа къ людямъ, ради спасенія которыхъ отъ грѣховнаго рабства Онъ претерпѣлъ страданія и взошелъ на крестъ. Вѣра во Христа, какъ Спасителя и Искупителя рода человѣческаго, и вызванная этою вѣрою отвѣтная любовь къ Нему настолько наполняютъ собою душу истиннаго послѣдователя Христова, что о себѣ онъ въ правѣ сказать вмѣстѣ съ Апостоломъ: „Живу же не къ тому азъ, но живетъ во мнѣ Христосъ“. Отъ этого своего духовнаго центра альтруистическое чувство христіанина, съ психическою необходимостію, растетъ и расширяется къ периферіи, распространяясь на все большій и большій кругъ людей. Вѣдь, воля любимаго нами лица для насъ—внутренній законъ нашего сердца и воли, по внутреннему, свободному влеченію стремящихся къ тому, къ чему стремится и любимое нами лицо. Такъ и истинный христіанинъ: поскольку онъ дѣйствительно любитъ Христа, поскольку имѣетъ Его въ своемъ сердцѣ,—постольку онъ живетъ Его жизнію, слѣдовательно, любитъ тѣхъ, кого люоитъ Христосъ и стремится дѣлать то, чего желаетъ Христосъ. Но Христосъ самоотверженною дѣятельною любовію возлюбилъ весь міръ, всѣхъ людей, не исключая и своихъ враговъ, ц Его воля состоитъ въ томъ, чтобы таковой Его любви подражали и Его послѣдователи. Отсюда, вѣра и любовь христіанина къ своему Господу, съ психологическою необходимостію, переходитъ въ самоотверженную и дѣятельную любовь къ своимъ ближнимъ—ко всѣмъ людямъ, какъ къ своимъ братьямъ. Въ силу тѣхъ же основаній, любовь христіанина ко Христу есть, вмѣстѣ съ тѣмъ, любовь и къ Его небесному Отцу, поскольку Христосъ и Его небесный Отецъ—едино суть. Небесный Отецъ Христа, этого Главы человѣчества, новаго Адама, есть поэтому также и Отецъ всѣхъ людей; слѣдовательно, всѣ люди—между собою братья. Въ этомъ сознаніи
христіанина дается новый психологическій источникъ и мотивъ его любви къ Богу и къ ближнему. Такимъ образомъ, въ конечномъ итогѣ все психическое содержаніе конечной цѣли стремленій христіанина и психическое содержаніе его высочайшаго блага сводится къ одной заповѣди Христа: „Возлюбиши Господа Бога твоего всѣмъ сердцемъ твоимъ, и всею душѳю твоею, и всею мыслію твоею... и искренняго твоего, яко самъ себе“ (Мѳ. XXII, 37—39; ср. Мрк. XII, 29—31; Лк. X, 27).
Характерныя черты сердечно-волевого типа обнаруживаются, далѣе, въ добродѣтельной дѣятельности христіанина, какъ того пути, который долженъ привести его къ высочайшему благу, конечной цѣли его стремленій. Въ противоположность одностороннему интеллектуализму разсудочноинтеллектуальнаго типа, христіанинъ существо добродѣтельной дѣятельности усматриваетъ не столько въ пріобрѣтеніи теоретическихъ познаній и, вообще, въ развитіи и усовершенствованіи дѣятельности теоретическаго разума, какъ такового, сколько въ чистотѣ сердца человѣческаго и въ устойчивой, направленной къ добру волѣ человѣка; развитіе же теоретическаго разума, въ глазахъ христіанина, имѣетъ цѣнность лишь постольку, поскольку оно служитъ интересамъ и цѣлямъ его практическаго разума, его сердца и свободной воли. Отсюда, основною формальною чертою дѣятельности христіанина, поскольку она имѣетъ свой корень въ его практическомъ разумѣ, въ его живомъ, отзывчивомъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, свѳбодно-активномъ отношеніи къ Богу, къ внѣшнему міру и къ самому себѣ, — является высокая душевная энергія, внутренняя сила и мощь, сказывающіяся во всѣхъ душевныхъ движеніяхъ христіанина и въ его внѣшнемъ поведеніи.—Что же касается содержанія добродѣтельной дѣятельности христіанина, то послѣдняя, по ученію Новаго Завѣта, совпадаетъ качественно съ содержаніемъ понятія высочайшей цѣли и высочайшаго блага, какъ объекта стремленій христіанина, поскольку его добродѣтельная дѣятельность, въ своей основѣ, есть не что иное, какъ процессъ постепеннаго осуществленія въ своей жизни идеала блага, постепеннаго, такъ сказать, частичнаго усвоенія душою христіанина безконечнаго, по своему объему, содержанія этого идеала. Содержаніе понятія христіанской добродѣтели, по новозавѣтному ученію, такимъ образомъ, отличается отъ со-
держанія понятія конечной цѣли стремленій христіанина лишь количественно, такъ сказать, по объему. Отсюда слѣдуетъ, что основною добродѣтелью христіанина, какъ и конечной цѣлью его стремленія и его высочайшимъ благомъ, является исполненіе Христовой заповѣди о дѣятельной любви къ Богу и ближнему. Всѣ же прочія добродѣтели христіанина, о какихъ упоминается въ новозавѣтныхъ писаніяхъ, являются простыми разновидностями этой основновной добродѣтели или, точнѣе, отдѣльными ступенями, отдѣльными моментами въ раскрытіи ея богатаго внутренняго содержанія. Отсюда, и каждая изъ частныхъ христіанскихъ добродѣтелей, какъ таковая, необходимо должна заключать въ себѣ два отмѣченныхъ нами выше основныхъ признака, или критерія, присущихъ, вообще, добродѣтельной дѣятельности человѣка сердечно-волевого типа: во-первыхъ, наличность душевной
силы и мощи (критерій формальный) и, во-вторыхъ, наличность элемента дѣятельной любви къ Богу и къ людямъ (критерій матеріальный).
Всѣ частныя христіанскія добродѣтели, со стороны, содержанія, могутъ быть подраздѣлены на двѣ основныя группы. Къ первой группѣ можно отнести тѣ виды добродѣтелей, которыя отрицательнымъ, такъ сказать, путемъ ведутъ христіанина къ конечной цѣли его стремленій, главнымъ образомъ, путемъ его внутренней, душевной борьбы съ тѣми тѣлесными и душевными похотями и страстями, которыя, по своей грѣховной извращенности, являются тормозомъ для религіозно-нравственнаго преуспѣянія христіанина въ духѣ Христовыхъ заповѣдей. Это—такъ называемыя аскетическія добродѣтели въ широкомъ смыслѣ этого слова, регулирующія, главнымъ образомъ, отношенія христіанина къ самому себѣ. Таковьк'^мудрость, смиреніе, сокрушеніе въ своихъ грѣхахъ, духовное самоиспытаніе и бодрствованіе, воздержаніе, терпѣніе, мужество, душевная радость и миръ, трудолюбіе и т. п. (Подроби, см. у f прот. I. Л. Янышева: „Православно-христіанское ученіе о нравственности“. 2 изд. 1906 г. стр. 199—203). Большинство изъ этихъ христіанскихъ добродѣтелей проявляются и въ борьбѣ христіанина съ внѣшними препятствіями, стоящими ему на пути къ распространенію и утвержденію на землѣ Царства Божія. Съ внѣшней стороны, преобладающее значеніе въ этого рода добродѣтеляхъ принадлежитъ формальному критерію христіанской добродѣтельной
68
дѣятельности — душевной энергіи и мощи, столь необходимыхъ человѣку для борьбы съ внутренними и внѣшними препятствіями на пути его нравственнаго преуспѣянія. Но поскольку борьба христіанина со всѣми грѣховными похотями и страстями не является конечною, самостоятельною цѣлью его жизни и дѣятельности, поскольку эта борьба лишь подготовляетъ въ душѣ почву для осуществленія въ его жизни заповѣди Христа о дѣятельной любви къ Богу и ближнему, — постольку и въ аскетическихъ добродѣтеляхъ необходимо подразумѣваѳтся и второй (матеріальный) моментъ и критерій добродѣтельной дѣятельности христіанина, вслѣдствіе чего христіанскій аскетизмъ оказывается чуждымъ односторонняго формализма, внутренней безсодержательности и безцѣльности, ведущихъ, въ концѣ концовъ, къ подрыву душевной энергіи человѣка, къ пессимизму и къ апатіи. Ко второй группѣ христіанскихъ добродѣтелей относятся тѣ изъ нихъ, которыя, такъ сказать, положительнымъ и непосредственнымъ путемъ ведутъ человѣка къ конечной цѣли его стремленій, къ его высочайшему благу. Это—альтруистическія добродѣтели въ широкомъ смыслѣ этого слова. Таковы прежде всего добродѣтели, регулирующія отношенія человѣка къ Богу: вѣра въ Бога и Христа, раскаяніе въ своихъ грѣхахъ, смиренная преданность Его волѣ и самоотверженное стремленіе осуществить ее въ своей жизни, вѣра ..въ Божественный промыслъ и терпѣливое перенесеніе посылаемыхъ Богомъ испытаній и т. п. виды христіанскаго благочестія, сущность котораго, въ конечномъ итогѣ, состоитъ въ дѣятельной любви къ Богу. Къ этой же группѣ должны быть, далѣе, отнесены добродѣтели, регулирующія отношенія человѣка къ своему ближнему. Таковы: кротость, смиреніе, состраданіе, снисходительное отношеніе къ слабостямъ другихъ, уваженіе къ личности другого, братолюбіе, благожелательность, благотворительность и т. п. добродѣтели, существо которыхъ заключается, въ концѣ концовъ, въ дѣятельной любви къ людямъ. Въ альтруистическихъ христіанскихъ добродѣтеляхъ съ большею опредѣленностію и ясностію выраженъ второй (матеріальный) изъ указанныхъ нами выше основныхъ моментовъ добродѣтельной дѣятельности христіанина; но при этомъ здѣсь необходимо подразумѣваѳтся и первый, формальный критерій; если наши внутреннія отношенія къ Богу и ближнему не проникнуты духомъ живой
душевной энергіи, бодрости и жизненной мощи, то, съ точки зрѣнія новозавѣтнаго ученія, они ни въ какомъ случаѣ не могутъ быть признаны нравственно-цѣнными, т. ѳ. добродѣтельными.
Имѣя психологическіе корни въ практическомъ разумѣ человѣка, съ необходимо присущимъ ему сознаніемъ и самоощущеніемъ свободы своей воли,—добродѣтельная дѣятельность христіанина поэтому, естественно, сопровождается убѣжденіемъ въ томъ, что нравственное преуспѣяніе человѣка, прежде всего, зависитъ отъ его свободной воли, а не отъ такихъ или иныхъ естественныхъ задатковъ его природы, надъ которыми свободная воля человѣка не властна. Правда, христіанинъ признаетъ и живо ощущаетъ въ себѣ врожденную человѣку наклонность къ грѣху; но онъ также глубоко вѣритъ и въ то, что живущій въ человѣкѣ грѣхъ въ своемъ корнѣ уничтоженъ Христомъ, Который освободилъ вѣрующихъ въ Него отъ грѣховнаго рабства, призвалъ ихъ къ новой жизни, къ духовной свободѣ и обѣщалъ имъ благодатную помощь свыше, сказавъ, что Отецъ Небесный подастъ вѣрующимъ въ Него все, необходимое для нихъ. Но если добродѣтельная дѣятельность человѣка-христіанина, по новозавѣтному ученію, зависитъ отъ свободной воли человѣка и всегда готовой прійти ему на помощь Божественной благодати,—то отсюда съ необходимостію слѣдуетъ, что христіанская добродѣтель, даже на своихъ самыхъ высокихъ ступеняхъ, доступна всѣмъ людямъ, поскольку Господь хочетъ спасенія всѣхъ людей, по существу независимо отъ ихъ пола, возраста, національности, отъ такихъ или иныхъ прирожденныхъ задатковъ ума и даже независимо отъ глубины нравственнаго паденія того или иного лица. На добродѣтельной дѣятельности извѣстнаго лица, конечно, долженъ лежать соотвѣтствующій, такъ сказать, специфическій отпечатокъ прирожденныхъ особенностей его натуры, а также отпечатокъ его внѣшняго образа жизни, его національности, пола и т. п.,— новозавѣтное ученіе этого не только не отрицаетъ, а даже прямо утверждаетъ это. Но отгь внѣшнихъ условій и прирожденныхъ задатковъ человѣка, по ученію Новаго Завѣта, зависитъ лишь разнообразіе внѣшнихъ формъ и способъ обнаруженія добродѣтельной дѣятельности человѣка — христіанина, но не ея чисто моральная цѣнность: эта послѣдняя, по новозавѣтному ученію, всецѣло обусловливается внутреннимъ
68*
достоинствомъ свободныхъ душевныхъ настроеній человѣка, его желаній и стремленій,—тѣмъ, насколько эти, отъ свободной воли человѣка зависящія настроенія, желанія и стремленія, какъ таковыя, соотвѣтствуютъ завѣтамъ Христа, независимо отъ того, въ какой формѣ они обнаруживаютъ себя, иногда даже независимо отъ того, обнаружится ли извѣстное душевное движеніе вовнѣ, или нѣтъ.
Изъ того, что христіанская добродѣтель имѣетъ свою основу, именно, въ практическомъ разумѣ человѣка, а не въ теоретическомъ,—вытекаетъ и другая характерная черта новозавѣтнаго ученія о добродѣтели христіанина—ея дѣятельный, жизненно-практическій характеръ, чуждый односторонняго и поверхностнаго интеллектуализма, теоретичности и разсудочности. Не въ теоретическомъ знаніи правилъ добродѣтели, какъ таковыхъ, и не въ теоретическомъ познаніи, вообще, по новозавѣтному ученію, заключается существо добродѣтельной дѣятельности человѣка—христіанина; но въ коренномъ измѣненіи всего духовнаго существа человѣка, согласно завѣтамъ Христа, влекущемъ за собою не только соотвѣтствующее измѣненіе міра его понятій и сужденій, а также радикальное измѣненіе всей его жизни и поведенія. Новое вино ученія Христова можетъ быть, какъ мы сказали и выше, влито только вт> новые же мѣхи, т. е. можетъ быть съ пользой воспринято лишь благодатно-возрожденной душой человѣка, центръ жизни которой, по новозавѣтному ученію, какъ мы видѣли, коренится въ человѣческомъ сердцѣ и въ волѣ, но не въ его теоретическомъ разумѣ. Стать добродѣтельнымъ, это, по ученію Новаго Завѣта, значитъ стать новымъ созданіемъ, новымъ человѣкомъ, а не только обогатить свой умъ высокими нравственными понятіями и идеями.
Характерныя черты сердечно-волевого типа, въ его отличіи отъ типа разсудочно-интеллектуальнаго, вполнѣ опредѣленно, по новозавѣтному ученію, сказываются также въ понятіяхъ христіанина о такъ называемомъ нравственномъ законѣ, и въ соотвѣтствующемъ отношеніи къ нему, какъ къ той основной нормѣ, согласно которой должна направляться и регулироваться нравственная жизнь и поведеніе христіанина, чтобы быть, именно, добродѣтельною жизнію и добродѣтельнымъ поведеніемъ. Эти характерныя черты сердечно-волевого типа, прежде всего, сказываются въ ново-
завѣтномъ ученіи о самой природѣ того нравственнаго закона, которымъ регулируется нравственная жизнь христіанина. Въ то время, какъ разсудочно-интеллектуальный типъ, согласно своему одностороннему раціонализму и интеллектуализму, существо нравственнаго закона и его внутреннее достоинство, силу и значимость полагаетъ въ логическихъ понятіяхъ и выводахъ нашего теоретическаго разума и ставитъ ихъ въ зависимость, главнымъ образомъ, отъ степени нормальности и совершенства ого функцій, — новозавѣтное ученіе о природѣ нравственнаго закона смотритъ на дѣло гораздо глубже. Не отрицая за нашимъ теоретическимъ разумомъ важнаго значенія въ дѣлѣ выработки общихъ нравственныхъ нормъ и въ развитіи сознательнаго отношенія къ нимъ со стороны нашего внутренняго „яи, поскольку и нравственный законъ, какъ таковой, долженъ въ сознаніи человѣка получить характерныя свойства всякаго закона, именно, свойства всеобщности, неизмѣняемости и необходимости, т. ѳ.облечься въ форму общихъ понятій и, слѣдовательно, стать закономъ нашего логически-обобщающаго ума (Рим. VII, 23),—несмотря на все это, новозавѣтное ученіе о природѣ нравственнаго закона психологическій центръ тяжести въ его довольно сложной природѣ полагаетъ не въ логически-формальной дѣятельности человѣческаго разсудка, оперирующаго съ даннымъ, готовымъ матеріаломъ, почерпаемымъ нами изъ нашего внутренняго нравственнаго опыта, а въ тѣхъ нашихь глубочайшихъ душевныхъ функціяхъ, которыя доставляютъ человѣческому разсудку этотъ матеріалъ, и въ характерныхъ свойствахъ этого послѣдняго. Соотвѣтственно этому, специфическія свойства нравственнаго закона, которымъ руководствуется человѣкъ въ своей жизни, и его достоинства новозавѣтное ученіе выводитъ, главнымъ образомъ, изъ характерныхъ свойствъ, именно, того матеріала, тѣхъ добытыхъ внутреннимъ опытомъ элеліентовъ, путемъ обобщеніи которыхъ нашъ логическій разсудокъ выводитъ общія нормы ила правила нравственнаго поведенія человѣка. За человѣческимъ разсудкомъ, въ дѣлѣ выработки общихъ моральныхъ нормъ, новозавѣтное ученіе признаетъ чисто формальное и, при томъ, второстепенное значеніе: по ученію Новаго Завѣта, несравненно большее значеніе, въ данномъ случаѣ, имѣетъ то обстоятельство, чтобы высокой моральной цѣнностію былъ, именно, тотъ матеріалъ, съ которымъ приходится оперировать человѣческому
разсудку въ дѣлѣ выработки общихъ моральныхъ нормъ, чѣмъ то, насколько совершенною въ данномъ случаѣ бываетъ логически-формальная дѣятельность нашего разсудка. Нашъ обобщающій теоретическій разумъ можетъ придать нравственному закону характеръ большей или меньшей общности, а также ясности, точности и опредѣленности въ формулировкѣ его предписаній; но онъ, по ученію Новаго Завѣта, не можетъ ни создать тѣхъ основныхъ элементовъ, изъ которыхъ слагается содержаніе нравственнаго закона, ни придать отъ себя новую моральную цѣнность выработаннымъ имъ общимъ нормамъ поведенія человѣка, если таковой цѣнности не было въ тѣхъ моральныхъ элементахъ, путемъ обобщенія которыхъ теоретическій разумъ приходитъ къ своимъ выводамъ. Такая, именно, точка зрѣнія Новаго Завѣта на второстепенную роль теоретическаго разума человѣка, въ дѣлѣ выработки въ нашемъ сознаніи нравственнаго закона, съ несомнѣнностію вытекаетъ изъ всѣхъ тѣхъ новозавѣтныхъ мѣстъ, гдѣ чисто моральная цѣнность поведенія человѣка становится внѣ зависимости отъ степени развитія его теоретическаго разума. Таково, напр., въ особенности, то евангельское мѣсто, гдѣ младенцы и имъ подобные люди, несмотря на низкую ступень развитія ихъ разсудочнаго мышленія, поставляются однако въ качествѣ нравственнаго образца для взрослыхъ и разумныхъ (въ разсудочномъ смыслѣ) людей. Что же касается того, въ какой, именно, душевной способности человѣка данъ психологическій корень и источникъ матеріальной стороны нравственнаго закона, его внутренняго содержанія; то, оставаясь вѣрнымъ своему взгляду на доминирующее4 значеніе сердца и воли въ духовно-нравственной жизни человѣка,—Новый Завѣтъ, именно, въ сердцѣ и волѣ человѣка видитъ источникъ тѣхъ основныхъ элементовъ, изъ которыхъ слагается содержаніе нравственнаго закона, а также источникъ его внутренней, моральной цѣнности. Во врожденной человѣку нравственной потребности, или въ такъ называемомъ нравственномъ инстинктѣ человѣческаго сердца, влекущемъ насъ, независимо отъ доводовъ нашего разсудка, къ совершенію извѣстныхъ съ нравственной точки зрѣнія цѣнныхъ поступковъ (Іоанн. YI, 44; Рим. VIII, 14—15 и др.); въ свободной волѣ человѣка, идущей навстрѣчу этому нравственному инстинкту или противоборствующей его велѣніямъ; въ нравственномъ чувствѣ человѣка, дающемъ непосредственную, нѳпроизволь-
ную, отъ доводовъ разсудка не зависящую, оцѣнку намѣреній и дѣйствіи этой нашей свободной воли; въ частности, въ чувствѣ долга, т. е. во внутреннемъ ощущеніи безусловной моральной обязательности, или необходимости для человѣка повиноваться велѣніямъ нравственнаго инстинкта и голосу нравственнаго чувства, вслѣдствіе чего всякое возможное*, въ свободѣ человѣческой воли коренящееся отступленіе человѣка отъ этихъ указаній ощущается имъ, какъ нѣчто уже ненормальное; наконецъ, въ голосѣ человѣческой совѣсти, этомъ внутреннемъ свѣтѣ нашего сознанія, освѣщающемъ всѣ только что нами отмѣченныя душевныя движенія,—вотъ въ этихъ-то конкретныхъ движеніяхъ человѣческаго сердца и волщ непосредственно ощущаемыхъ человѣкомъ черезъ такъ называемый внутренній его опытъ, а не познаваемыхъ путемъ разсудочной рефлексіи, по ученію Новаго Завѣта, и даны тѣ основные психическіе элементы, изъ которыхъ слагается внутреннее содержаніе нравственнаго закона, и которыми, обусловливается его внутреннее достоинство. При этомъ, за нравственнымъ инстинктомъ Новый Завѣтъ признаетъ значеніе первоначальнаго, наиболѣе глубокаго и основного источника, откуда почерпается содержаніе нравственнаго закона, подвергающееся затѣмъ дальнѣйшей оцѣнкѣ и переработкѣ со стороны другихъ душевныхъ функцій. Теоретическій разумъ человѣка лишь дѣлаетъ общіе выводы изъ разсмотрѣнія этихъ конкретныхъ движеній человѣческаго сердца и воли и тѣмъ сообщаетъ имъ, въ глазахъ человѣческаго сознанія, характеръ всеобщаго нравственнаго закона, но не создаетъ этихъ движеній и непосредственно вліять на нихъ не можетъ: нравственный инстинктъ не станетъ сильнѣе или слабѣе, нравственное чувство не явится чище или грубѣе, воля человѣка не сдѣлается въ большей или въ меньшей степени свободною, ощущеніе моральной обязательности нравственнаго инстинкта не станетъ болѣе или менѣе интенсивнымъ,—въ зависимости лишь отъ характера и степени обобщеній нашего логическаго разсудка, поскольку всѣ эти моральныя движенія человѣческой души коренятся въ человѣческомъ сердцѣ и волѣ, но не въ разсудкѣ. Разсудокъ, по ученію Новаго Завѣта, какъ мы сказали, лишь приводитъ въ систему и, такъ сказать, точнѣе формулируетъ и яснѣе освѣщаетъ то, что уже напередъ дано въ нравственномъ сознаніи человѣка, будучи лишенъ въ этой области творческой
продуктивности. Отсюда понятно, почему о нравственномъ законѣ въ Новомъ Завѣтѣ говорится, что онъ написанъ именно, въ человѣческомъ сердцѣ, и что нравственное преуспѣяніе человѣка, поскольку оно обусловливается вѣрностію предписаній нравственнаго закона, должно исходить изъ самой глубины духовной природы человѣка,—проявляясь, прежде всего въ обновленіи его нравственнаго инстинкта (Іоанн. УІ, 44), затѣмъ, въ очищеніи и просвѣтлѣніи его нравственнаго чувства, въ возстановленіи формальной свободы человѣческой воли путемъ освобожденія ея отъ рабства грѣховнымъ страстямъ, въ проясненіи и укрѣпленіи чувства долга и человѣческой совѣсти, т. е. начинаясь съ возрожденія человѣческаго сердца и воли и завершаясь уже обновленіемъ человѣческаго разсудка, который лишь въ томъ случаѣ можетъ прійти къ истинному общему понятію о нравственномъ законѣ, если его обобщающей формально-логической дѣятельности предшествуетъ нравственное возрожденіе глубинъ человѣческаго духа — его сердца и воли, дающихъ разсудку соотвѣтствующій матеріалъ для его дѣятельности. Потому, именно, что благодатное возрожденіе душевныхъ силъ человѣка-христіанина, лежащее въ основѣ выработки въ его сознаніи нравственнаго закона, предшествуетъ дѣятельности нашего теоретическаго разума и даже нашему сознанію вообще,—разумъ человѣка, по ученію Новаго Завѣта, и не въ состояніи своимъ яснымъ пониманіемъ освѣтить и постичь существо процесса благодатнаго возрожденія человѣка-христіанина, а самый фактъ этого благодатнаго возрожденія ощущается христіаниномъ, какъ совершающійся помимо функцій его сознанія и свободной воли, какъ предшествующій его свобной сознательной дѣятельности и какъ извнѣ привходящій къ человѣку, несмотря на то, что онъ совершается въ природѣ самого человѣка', сознанію возрожденнаго человѣка христіанина и его теоретическому разуму предоставляется лишь констатировать фактъ совершившагося уже, независимо отъ нихъ, возрожденія глубинъ человѣческаго духа (нравственнаго инстинкта, нравственнаго чувства и свободной воли человѣка). Вслѣдствіе этого, и въ разсматриваемомъ нами отношеніи духовно-нравственная жизнь христіанина, по ученію Новаго Завѣта, должна сосредоточиваться, преимущественно, въ области его сердца и воли, а не въ области разсудка. Характерныя черты сердечно-волевого типа сказываются также во взглядѣ христі-
анина на источникъ происхожденія нравственнаго закона въ человѣческомъ духѣ и на его внутреннее достоинство и авторитетъ. Въ то время, какъ разсудочно-интеллектуальный типъ виновника нравственнаго закона видитъ въ самомъ человѣкѣ, точнѣе, въ его теоретическомъ разумѣ (нравственный автономизмъ, интеллектуализмъ и вытекающій отсюда субъективизмъ), — христіанинъ глубочайшій психологическій источникъ нравственнаго закона усматриваетъ, какъ мы видѣли, въ нравственномъ инстинктѣ человѣка, стоящемъ, со стороны своего происхожденія, не только внѣ зависимости отъ понятій и сужденій теоретическаго разума, но и отъ свободной воли человѣка, во власти которой лежитъ возможность такъ или иначе реагировать на влеченія нравственнаго инстинкта, но которая, сама по себѣ, не въ силахъ ни породить его, ни уничтожить. Отсюда въ душѣ христіанина, съ психологическою необходимостію, развивается убѣжденіе въ существованіи внѣшняго и объективнаго, независимаго отъ человѣческаго разума и воли конечнаго источника нравственнаго закона. Основные элементы нравственнаго закона христіанинъ, правда, открываетъ въ глубинѣ своей собственной природы, но онъ не можетъ признать этотъ законъ продуктомъ своей индивидуальной человѣческой природы, т. к. въ этомъ послѣднемъ случаѣ нравственный законъ не ощущался бы имъ, христіаниномъ, какъ нѣчто, стоящее внѣ и выше его сознанія и воли. Съ точки зрѣнія христіанина, очевидно, что послѣднія основы нравственнаго закона заложены въ духовномъ организмѣ человѣка кѣмъ-то другимъ, вмѣстѣ съ созданіемъ самого человѣка, еще до развитія въ немъ яснаго сознанія и свободной воли. А такъ какъ первооснову всего бытія христіанинъ, въ силу императивовъ своего развитого практическаго разума, видитъ въ личномъ Богѣ, то въ Богѣ же онъ усматриваетъ и конечнаго Виновника ощущаемаго имъ въ себѣ нравственнаго инстинкта и развивающагося изъ него естественнаго нравственнаго закона *). Признавая Божественное происхожденіе нравственнаго закона, христіанинъ поэтому самому вынуждается, далѣе, признать за этимъ закономъ, какъ таковымъ, значеніе всеобщаго и абсолютнаго автори- 1
1) Кантъ, признающій приматъ практическаго разума предъ теоретическимъ, съ нашей точки зрѣнія, т. о. допускаетъ непослѣдовательность, признавая въ нравственой области совершенную автономію человѣческаго духа.
тета3 значеніе всеобщей и абсолютной объективной нормы нравственнаго поведенія человѣка, въ противоположность ав-тономизму, субъективизму и относительности, какими характеризуется нравственный законъ въ глазахъ человѣка разсудочно-интеллектуальнаго типа. Правда, вложенный Богомъ въ душу человѣка нравственный инстинктъ, по ученію Новаго Завѣта, былъ извращенъ свободною волею человѣка, а вмѣстѣ съ тѣмъ получили извращеніе и всѣ остальные элементы, изъ которыхъ складывается содержаніе нравственнаго закона, вслѣдствіе чего, вполнѣ полагаться на указанія есте-ствяннаго нравственнаго закона падшій человѣкъ никакъ не долженъ. Но, вѣдь, христіанинъ знаетъ и всѣмъ своимъ существомъ ощущаетъ фактъ реальнаго своего обновленія благодатію Христовою, а это обновленіе, естественно, должно коснуться и тѣхъ душевныхъ силъ человѣка, продуктомъ которыхъ является нравственный законъ. Послѣдній, т. о., возстанавливается въ своей первоначальной чистотѣ, а слѣдовательно, и въ своемъ первоначальномъ авторитетѣ, въ смыслѣ конечной моральной нормы поведенія человѣка-христіанина. Христіанинъ, будучи новымъ созданіемъ во Христѣ, поэтому самому въ принципѣ, въ идеѣ уже не нуждается во внѣшнихъ указаніяхъ, долженствующихъ регулировать его нравственное поведеніе: ему достаточно прислушиваться къ голосу нравственнаго закона, вложеннаго въ природу самимъ Богомъ и Богомъ же возстановленнаго въ своей первоначальной чистотѣ. Въ этомъ переносномъ смыслѣ христіанинъ въ правѣ сказать о себѣ, что онъ самъ въ себѣ носитъ законъ, и что „праведнику законъ не лежитъ“. Правда и то, что Христомъ положено лишь объективное основаніе духовнаго обновленія и возрожденія человѣка; послѣдній же долженъ, путемъ собственныхъ свободныхъ усилій, стараться возрастить въ себѣ это сѣмя новой жизни и принести соотвѣтствующій духовный плодъ. Поэтому лишь о вполнѣ созрѣвшемъ для духовно-нравственной жизни христіанинѣ можно съ правомъ сказать не въ смыслѣ идеала, а въ смыслѣ констатированія реальнаго факта,—что онъ въ себѣ самомъ носитъ безошибочный нравственный законъ, долженствующій регулировать его поведеніе. На этомъ пути свободнаго нравственнаго преуспѣянія средняго, рядового христіанина — послѣдняго, конечно, ожидаютъ возможныя уклоненія отъ требованій естественнаго нравственнаго закона: возрожденный къ новой жи-
зни, но еще не окрѣпшій въ ней христіанинъ не всегда живо и ясно ощущаетъ въ себѣ велѣнія нравственнаго закона, во всей сложности его содержанія, и не всегда безошибочно можетъ оріентироваться въ этихъ велѣніяхъ. Но, во-первыхъ, христіанинъ всегда помнитъ о вспомоществующей ему Божественной благодати, а во-вторыхъ, кромѣ естественнаго нравственнаго закона, для руководства христіанину Богомъ же черезъ Христа данъ еще откровенный нравственный законъ, который и является конечною, высочайшею нравственною нормою поведенія человѣка-христіанина,—нормою внѣшне-объективною и при томъ Божественною, не только по своему происхожденію (въ этомъ смыслѣ объективнымъ и Божественнымъ является и естественный нравственный законъ), но и по своему всегдашнему отношенію къ познающему его человѣческому духу. Въ силу этого, откровенный нравственный законъ уже не подлежитъ сознательному или безсознательному искаженію со стороны человѣческой воли и навсегда неизмѣнно сохраняетъ въ глазахъ христіанина свой Божественный авторитетъ—всеобщей, неизмѣнной и необходимой нормы нравственнаго поведенія человѣка. Т. о., и въ данномъ случаѣ христіанинъ обнаруживаетъ въ себѣ наличность несомнѣнныхъ чертъ сердечно-волевого типа 1).
Эти же черты сердечно-волевого типа сказываются въ христіанинѣ, наконецъ, въ характерѣ тѣхъ мотивовъ, какими онъ руководствуется въ жизни и дѣятельности. Распространяться по данному поводу намъ не приходится: конечная цѣль нашихъ стремленій,' т. е., то высочайшее благо, къ которому мы стремимся, вмѣстѣ съ тѣмъ, является, какъ мы видѣли, и основнымъ мотивомъ нашей дѣятельности и нашего поведенія. Любовь къ Богу и къ ближнему, являясь конечною цѣлью стремленій христіанина и его высочайшимъ благомъ, вмѣстѣ съ тѣмъ и по этому самому, является также основнымъ мотивомъ его нравственной дѣятельности.
И. Чаленко.
х) Подробнѣе о природѣ нравственнаго закона и объ его происхожденіи ср. у у прот. I. Л. Янышева: „Православно-христіанское ученіе о нравственности“, 2 изд. С.-Петербургъ 1906 г., стр. 27—72; 115—147; 386—396 и др.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
