CC BY
5УДК 343.1
doi: 10.24412/1999-625X-2024-394-264-271 5.1.1. Теоретико-исторические правовые науки
Основания для избрания меры пресечения: реабилитация доказывания
Александр Викторович Победкин
доктор юридических наук, профессор, начальник кафедры уголовной политики 1,
1 Академия управления МВД России (Москва, Россия)
В статье вновь поднимается вопрос об основаниях для избрания мер пресечения в уголовном судопроизводстве. Дискуссия, состоявшаяся на международной конференции, посвященной 70-летию профессора Б. Б. Булатова (16 февраля 2024 г., Омская академия МВД России), подчеркнула многообразие, в том числе полярность мнений по данному вопросу. Меры, существенно ограничивающие права человека, часто применяются исключительно с точки зрения здравого смысла, под влиянием общественного мнения или одной лишь тяжести совершенного преступления. Законодатель, как и Пленум Верховного Суда Российской Федерации, не обозначают в полной мере четкой позиции о роли доказывания и доказательств при установлении оснований для избрания мер пресечения. На общем фоне утраты доказыванием еще недавно аксиоматичной позиции как единственного средства установления обстоятельств, значимых по уголовному делу, возрастает угроза необоснованного избрания мер пресечения. Аргументируется подход, согласно которому основания для избрания меры пресечения могут быть установлены исключительно посредством доказательств, необходимых для формирования внутреннего убеждения вероятности (реальной возможности) совершения действий, указанных в ч. 1 ст. 97 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.
Ключевые слова: меры пресечения, основания, меры пресечения, доказательства, доказывание, внутреннее убеждение,
оценка доказательств
Для цитирования: Победкин А. В. Основания для избрания меры пресечения: реабилитация доказывания // Научный вестник Омской академии МВД России. 2024. Т. 30, № 3(94). С.264-271.
Grounds for Selecting a Preventive Measure: Rehabilitation of Proof
Аlexandr V. Pobedkin
Doctor of Science (in Law), Professor, chief of the chair of Criminal Pol^y 1,
1 Academy of Management of the Russian Ministry of Internal Affairs (Moscow, Russia)
The article again raises the issue of the grounds for the selection of preventive measures in criminal proceedings. The discussion held at the international conference dedicated to the 70th anniversary of Professor B. B. Bulatov (16 February 2024, Omsk Academy of the Russian Ministry of Internal Affairs) highlighted the diversity, including the polarity of opinions on this issue. Measures that significantly restrict human rights are often applied solely from the point of view of common sense, under the influence of public opinion or the mere gravity of the committed offence. The legislator, as well as the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation, does not indicate a clear position on the role of proof and evidence in establishing the grounds to select preventive measures. As proof loses the recently axiomatic position as the only means of establishing the circumstances relevant to the criminal case, the threat of unjustified selection of preventive measures is growing. The approach is argued, according to which the grounds for the selection of a preventive measure can be established only by means of evidence necessary to form an inner conviction of the probability (real possibility) of committing the actions specified in part 1 of Article 97 of the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation.
Keywords: preventive measures, grounds, evidence, proof, inner conviction, assessing evidence
Citation: Pobedkin А. V. Grounds for Selecting a Preventive Measure: Rehabilitation of Proof. Scientific bulletin of the Omsk Academy of the Ministry of the Interior of Russia. 2024. Vol. 30, No. 3(94). Pp. 264-271 (In Russ.).
Основные проблемы применения мер процессуального принуждения в уголовном судопроизводстве напрямую связаны с вопросами уголовнопроцессуального доказывания. Доказывание в уголовном судопроизводстве «вернейший масштаб умственного развития народа в данный момент ... в деле исследования важнейшего вида правды, правды юридической [1, с. 4], а теория доказывания — «центральный узел всей системы судопроизводства» [1, с. 11]. Такая оценка уголовно-процессуального доказывания как точна, так и аксиоматична. Доказывание — основное содержание уголовного судопроизводства, поскольку без него немыслимо действительно правильное установление значимых обстоятельств, а значит, и принятие справедливых решений. Англо-американский подход, основанный на «формальной истине», модный в России в конце прошлого века, не может быть принят российским народом и не соответствует отечественному пониманию публичности уголовного процесса [2, с. 110].
Доказывание, протекающее в детально установленной процессуальной форме, гарантирует не только правильное установление обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. Сама процедура доказывания обеспечивает права и законные интересы человека, вовлеченного в уголовное судопроизводство. Не только обоснованными, но и законными процессуальные решение могут считаться, только если они основаны на доказательствах. На первый взгляд — аксиома.
Однако несколько последних десятилетий уголовно-процессуальное доказывание неуклонно утрачивает статус основного смысла уголовного судопроизводства, а теория доказывания сегодня находится в кризисном состоянии. В Уголовнопроцессуальный кодекс Российской Федерации (далее — УПК РФ) включены не только отдельные нормы, но и целые институты, фактически отрицающие доказывание (особые порядки принятия судебного решения, дознание в сокращенной форме) [3, с. 4149; 4, с. 31-36], которое уже не рассматривается как непременное условие принятия даже решения о виновности.
Длительное время и в теории и в правоприменительной практике «тлеющей» проблемой остается основание принятия процессуальных решений о применении мер принуждения и прежде всего мер пресечения, оказывающих мощное влияние на судьбы людей еще до принятия итогового решения по уголовному делу.
Актуальность этой проблемы подтверждается не только продолжающимися дискуссиями в теории. К отрицанию существенной роли доказывания при избрании мер пресечения склоняется и право-примнительная практика, на которую часто опреде-
ляющее влияние оказывает общественное мнение, особенно по резонансным преступлениям. Да и разве возникает у любого человека сомнение в том, что единственно возможной мерой пресечения для обвиняемых в совершении чудовищных злодеяний может быть только заключение под стражу? Во всех ли случаях избрание мер пресечения должно сопровождаться доказыванием оснований? Следует ли эти основания вообще доказывать?
Интересная дискуссия под этому вопросу, частично нашедшая отражение в опубликованных материалах, состоялась в рамках международной конференции, посвященной 70-летию профессора Б. Б. Булатова, одного из известнейших специалистов в вопросах государственного принуждения в уголовном судопроизводстве [5]. Полярность мнений о способах установления оснований для избрания мер пресечения — яркое свидетельство актуальности проблематики.
Введением в поиск ее решения должно стать разрешение вопроса о содержании предмета доказывания в уголовном процессе. Законодатель, определяя круг обстоятельств, подлежащих доказыванию, ограничивает их только необходимыми для принятия итогового решения (ст. 73 УПК РФ). Энтропия возрастает и в связи с нормативным определением доказательств. Под ними понимаются сведения, на основании которых устанавливаются наличие или отсутствие обстоятельств, «подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела» (ч. 1 ст. 74 УПК РФ). Разве иные обстоятельства, имеющие значение в уголовном судопроизводстве, не являются обстоятельствами, подлежащими доказыванию? Возможен и другой вопрос: все ли обстоятельства, имеющие значение по уголовному делу, подлежат установлению посредством доказательств.
Правильной позицией, имеющей методологическое значение, является понимание предмета доказывания как совокупности обстоятельств, включающей не только указанные в ст. 73 УПК РФ, но и другие: доказательственные (промежуточные) факты и обстоятельства, установление которых необходимо для принятия различных процессуальных решений [6, с. 88]. Все, что подлежит познанию в уголовном процессе, должно быть доказано в определенном законом порядке, т. е. включено в предмет доказывания. Равно и «наоборот, все относящееся к предмету доказывания, должно быть надлежащим образом познано и удостоверено с помощью доказательств» [6, с. 50], как констатируют Л. Д. Кокорев и Н. П. Кузнецов. Иначе уголовное судопроизводство утрачивает самоидентификацию, сливается с иными видами процессуальной и правоохранительной деятельности.
Идеи о возможности установления оснований для принятия процессуальных решений не только посредством процессуальной информации в литературе обосновывались не раз [7, с. 40-41; 8, с. 160]. Так, О. И. Цоколова пишет, что фактические данные, позволяющие полагать, что обвиняемый скроется от следствия и суда, воспрепятствует установлению истины или будет продолжать преступную деятельность, «могут иметь характер непроцессуальной информации и быть недостаточно конкретными» [8, с. 182] '.
Конечно, сведения, не являющиеся доказательствами, могут использоваться в ходе уголовнопроцессуальной деятельности (в целях оптимальной организации процессуального действия, выбора его тактики), но не для принятия процессуальных решений. Иначе теряет смысл проверка их обоснованности, процедуры обжалования утрачивают эффективность, а принятые решения чреваты не только необоснованностью, но и грубым нарушением прав человека. Особенно опасными эти угрозы становятся при принятии решений о применении мер процессуального принуждения, неизбежность и жесткость которых требует надежной системы процессуальных гарантий законности и обоснованности.
Парадоксально, но основания именно таких решений в УПК РФ ясно не определены. Можно было бы полагать, что обозначенный методологический подход и здесь не может быть поставлен под сомнение, если бы не нормативные формулировки, которые при применении мер пресечения ориентируют правоприменителя на некие «достаточные основания полагать» наличие оснований для избрания меры пресечения. Законодатель будто бы старается избегать определенности по вопросу о характере сведений, подтверждающих наличие оснований избрания меры пресечения. В главе 13 УПК РФ («Меры пресечения») указание на необходимость подтверждать основания избрания меры пресечения доказательствами встречается однажды косвенно и только для конкретного случая («дополнительные доказательства обоснованности или необоснованности избрания меры пресечения в виде заключения под стражу», — п. 3 ч. 7 ст. 108 УПК РФ).
Заметим, что хотя и зыбкую, но все же позицию относительно качества сведений, подтверждающих основания для избрания меры пресечения, законодатель занимает только для заключения под стражу, однако и здесь уклоняется от прямого указания на доказательства, ограничиваясь паллиативом «конкретные фактические обстоятельства». Эта конструкция выглядит тем более странно, что следующим предложением законодатель разъясняет: этими обстоятельствами не могут являться данные, не проверенные в ходе судебного заседания, в том числе результаты оперативно-розыскной деятельности, представленные в нарушение требований ст. 89 УПК РФ 1 2. Какие именно данные имеет в виду законодатель, как не доказательства? Однако это слово законодатель скрывает за многословными неточными формулировками. Может быть, оставляя приоткрытой дверь для обоснования избрания заключения под стражу данными, которые не являются доказательствами?
В части 3 ст. 108 УПК РФ, вменяя в обязанность следователю (дознавателю) излагать в постановлении мотивы и основания необходимости избрания меры пресечения в виде заключения под стражу и прилагать к постановлению материалы, подтверждающие обоснованность ходатайства, вновь умалчивается, что ими могут быть только доказательства. Пленум Верховного Суда Российской Федерации (далее — Верховный Суд) 3. верно решает вопрос о характере сведений, которыми могут быть подтверждены обстоятельства, обосновывающие избрание меры пресечения в виде заключения под стражу или продление срока ее действия: только доказательства. Однако в этом постановлении есть, к сожалению, и положение, которое дает повод усомниться в этой, безусловно, правильной позиции. Так, в п. 21 постановления Пленума от суда требуется при продлении срока содержания под стражей проверять наличие оснований, предусмотренных ст. 97 УПК РФ, подтверждаемых доказательствами и иными достоверными сведениями. Надо полагать, что в данном случае под достоверными сведениями следует подразумевать все же информацию не о наличии оснований, предусмотренных ст. 97 УПК РФ, а о наличии иных процессуальных условий продления срока
1 При этом автор пишет, что хотя выводы следователя при выборе меры пресечения носят вероятностный характер, фактические данные, их обосновывающие, должны быть достоверными [8, с. 172]. Трудно, однако, оценить как достоверные результаты непроцессуальной деятельности.
2 Приведенные положения ст. 108 УПК РФ некорректны и с точки зрения процессуальной теории, и с позиций логики. Во-первых, «обстоятельства» не тождественны «данным», во-вторых, ст. 89 УПК РФ не предусматривает никаких требований относительно представления результатов оперативно-розыскной деятельности.
3 О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, залога и запрета определенных действий : постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 декабря 2013 г. № 41 (п. 29) (далее — постановление Пленума). Здесь и далее в статье, если не указано иное, доступ к нормативным правовым актам из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
содержания под стражей (правовая и фактическая сложность уголовного дела, своевременность производства следственных и иных процессуальных действий, эффективность действий должностных лиц и др.). В то же время именно эти условия могут подразумеваться под требованием о необходимости учитывать «другие обстоятельства, обосновывающие продление срока применения меры пресечения в виде заключения под стражу» (п. 21 постановления Пленума). Что тогда имеется в виду под «иными достоверными сведениями»? Таким образом, однозначная позиция о характере информации, которая необходима для подтверждения наличия или отсутствия оснований для избрания меры пресечения в виде заключения под стражу не обозначена ни законодателем, ни Пленумом Верховного Суда.
Между тем правильное решение вопроса о характере сведений, подтверждающих наличие оснований для избрания меры пресечения, необходимо в целях разрешения проблемы необоснованного применения меры пресечения именно в виде заключения под стражу [9, с. 8]. Эта мера пресечения продолжает оставаться особо привлекательной для правоприменителя, что обусловило неоднократную реакцию руководства Верховного Суда, настойчиво ориентирующего судей на избрание заключения под стражу лишь в крайних случаях, когда недостаточно потенциала иных мер пресечения.
Необходим первый шаг — ясно выраженная однозначная позиция законодателя о необходимости подтверждения наличия оснований для избрания меры пресечения только доказательствами.
Касается это не только заключения под стражу, но и всех других мер пресечения [10, с. 33]. В науке, однако, обращалось внимание на невозможность отождествления оснований избрания в качестве меры пресечения заключения под стражу и оснований избрания иных мер пресечения. Так, С. И. Вершинина пишет, что предусмотренные ст. 97 УПК РФ основания для избрания меры пресечения имеют значение только при решении вопроса об избрании в качестве таковой заключения под стражу. Трудно представить, полагает С. И. Вершинина, чтобы была избрана иная мера пресечения, если лицо может совершить действия, составляющие содержание предусмотренных оснований [11, с. 43]. Поэтому доказывание оснований предлагается осуществлять только для избрания заключения под стражу. В иных же случаях — применять меру пресечения «на опережение», по одному лишь факту приобретения процессуального статуса обвиняемого (подозреваемого), ибо постановка лица в такой статус свидетельствует о появлении оснований полагать, что лицо может уклониться от исполнения обязанностей [11, с. 43]. Идеи об избрании меры пресечения лишь в связи
с приобретением лицом процессуального статуса обвиняемого (подозреваемого) высказывалась и ранее. Так, О. Я. Баев ставит вопрос о том, нет ли «определенного правового ханжества в требовании доказанности оснований для избрания меры пресечения обвиняемому», тем более, что в самом начале расследования основной задачей следователя является не доказывание, а раскрытие преступления и изобличение лица, его совершившего [12, с. 248-249].
Невозможность установить основания, предусмотренные ч. 2 ст. 97 УПК РФ, согласно позиции С. И. Вершининой, исключает избрание заключения под стражу и ставит правоприменителя перед необходимостью выбора иной меры пресечения, предусматривающей ограничения, обусловленные конкретными обстоятельствами. Фактически предлагается осуществлять доказывание только при решении вопроса об избрании мер пресечения, связанных с ограничением конституционных прав личности.
Между тем жизнь человека может существенно поменяться и в случае применения к нему мер пресечения, напрямую не ограничивающих конституционные права. Кроме того, вряд ли можно однозначно утверждать, что конституционные права не страдают, например, при применении подписки о невыезде (право на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства), некоторых видах ограничений, предусмотренных запретом определенных действий (право на получение информации).
Ключевой слабостью позиции о необязательности доказывать наличие оснований для избрания меры пресечения, не связанной с заключением под стражу, является смешение самого наличия оснований со степенью вероятности совершения обвиняемым (подозреваемым) действий, указанных в ч. 1 ст. 97 УПК РФ.
Наличие оснований для избрания меры пресечения означает, что доказана вероятность совершения таких действий. Здесь не будет ошибкой говорить о достоверно установленной опасности, заключающейся не только в их возможности (возможно, как известно, все, что не противоречит физическим закономерностям), а именно вероятности (реальной возможности).
В постановлении Пленума (п. 41) подчеркивается, что основания для избрания меры пресечения в виде заключения под стражу должны подтверждаться только такими фактическими обстоятельствами, которые свидетельствуют о реальной (курсив наш. — А. П) возможности совершения лицом действий, указанных в ст. 97 УПК РФ. Однако реальная возможность совершения таких действий должна быть доказана для применения любой меры пресечения. Именно реальная возможность их совершения
и представляет собой содержание соответствующих оснований.
Уточним, речь не о качестве доказанности (хорошо или слабо доказаны основания), а о несомненной доказанности наличия вероятности, того, что обвиняемый (подозреваемый) совершит действия, препятствующие уголовному судопроизводству, или продолжит преступную деятельность.
Пленум Верховного Суда занимает по этому вопросу четкую и правильную позицию: ни одна мера пресечения не может быть избрана при отсутствии достаточных данных (лучше было бы — доказательств), позволяющих полагать, что обвиняемый (подозреваемый) совершит действия, указанные в ч. 1 ст. 97 УПК РФ, а наличие таких данных не свидетельствует о необходимости применять именно заключение под стражу (п. 5 постановления Пленума).
Суды, к сожалению, часто ссылаются лишь на наличие оснований полагать, что будут совершены действия, указанные в ч. 1 ст. 97 УПК РФ. Ссылки на данные о личности, состояние здоровья, характер и обстоятельства (курсив наш. — А. П.) предъявленного обвинения не конкретизируются, оценка оснований для выводов о необходимости применения меры пресечения в постановлении не приводится 4.
Следующий важный вопрос, по которому нужна ясность, — вопрос о достаточности данных, свидетельствующих о наличии оснований для избрания меры пресечения.
«Достаточные основания» (ч. 1 ст. 97 УПК РФ) или «достаточные данные» полагать, что обвиняемым (подозреваемым) будут совершены действия, о которых речь идет в ст. 97 УПК РФ, — термины неопределенные. Они допускают различные трактовки содержания внутреннего убеждения следователя (дознавателя) при принятии решения об избрании меры пресечения. В. А. Михайлов считает, что избрание меры пресечения возможно лишь в случае, если должностное лицо уверено, исходя из имеющихся доказательств, что обвиняемый (подозреваемый) скроется, будет заниматься преступной деятельностью, препятствовать установлению истины, исполнению приговора. На основании предположительных суждений он считает такое решение недопустимым [10, с. 34].
Доказательства, прямо свидетельствующие о намерении лица совершить такие действия, конечно, могут быть получены, однако, это явно нетипичная ситуация. Следовательно, В. А. Михайлов допускает, что уверенность должностного лица должна основывать-
ся на доказательствах иного рода, тех, которые свидетельствуют, что такое поведение возможно. Требовать от следователя, дознавателя, суда убежденности в несомненности перечисленных действий на основании таких доказательств, значит допускать возможность формирования внутреннего убеждения не только на этом основании. Конечно, на формирование внутреннего убеждения влияют не только совокупность доказательств, но и иные факторы (закон, совесть, правосознание), и все же в его основании лежат именно доказательства. Они же в подавляющем большинстве случаев свидетельствуют только о реальной возможности совершения действий, препятствующих судопроизводству, или продолжения преступной деятельности. Для избрания меры пресечения уверенности в этом вполне достаточно.
Конечно, сам факт приобретения статуса обвиняемого (подозреваемого) об этом свидетельствовать не может. Для этого необходимы сведения об обстоятельствах, находящихся за рамками юридических актов по уголовному делу. Пленум Верховного Суда, называя тяжесть предъявленного обвинения и возможность назначения наказания в виде лишения свободы на длительный срок основаниями для заключения под стражу обвиняемого (подозреваемого) на первоначальных этапах производства по уголовному делу, фактически дезавуирует положение ч. 1 ст. 97 УПК РФ о необходимости иметь достаточные основания полагать, что обвиняемый (подозреваемый) совершит действия, указанные в ч. 1 ст. 97 УПК РФ. Обвинение в конкретном преступлении (пусть даже тяжком) не может абсолютно во всех случаях свидетельствовать, что надлежащее поведение лица может быть обеспечено только заключением под стражу.
Пленум Верховного Суда следует в этом вопросе за правовыми позициями Европейского Суда по правам человека, которые не согласовывались с правовой позицией Конституционного Суда Российской Федерации (далее — Конституционный Суд), признавшего, что материально-правовая характеристика преступлений как опасных презюмирует наличие оснований для заключения под стражу, но не предполагает освобождения соответствующих должностных лиц от обязанности в каждом случае подтверждать эти основания достаточными данными 5. При этом Пленум Верховного Суда не конкретизирует, насколько тяжким должно быть обвинение и насколько длительным возможный срок наказания в виде лишения свободы, чтобы эти обстоятельства считать основаниями для заключения лица под стражу.
4 См., напр.: Апелляционное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 20 апреля 2023 г. № 18-АПУ23-3-К4.
5 Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Нестеренко Александра Александровича на нарушение его конституционных прав частью первой статьи 89 и частью второй статьи 96 УПК РСФСР : определение Конституционного Суда Российской Федерации от 20 апреля 2021 г. № 148-О.
Тяжесть преступления является обстоятельством, учитываемым при избрании меры пресечения, и одновременно в совокупности с другими данными (доказательствами) может влиять на формирование внутреннего убеждения о наличии оснований для такого решения. К сожалению, тяжесть преступления часто становится решающим обстоятельством при принятии решения о заключении под стражу не только на начальных этапах расследования (хотя и здесь должна быть только одним из учитываемых факторов), но и при решении вопроса о продлении срока содержания под стражей [9, с. 8], когда следователь уже имеет возможность собрать совокупность доказательств, достаточную для вывода о склонности лица к совершению противоправных действий. Заметим, что дозволение избирать заключение под стражу по основанию тяжести предъявленного обвинения и возможному длительному сроку лишения свободы только на первоначальных этапах расследования свидетельствует, что возможность совершения действий, указанных в ч. 1 ст. 97 УПК РФ, на самом деле не всегда является реальной. Иначе эти обстоятельства следовало бы считать основаниями заключения под стражу и на других, последующих этапах производства. Однако при продлении срока заключения под стражу уже требуется подтверждать наличие оснований достаточными данными.
Вероятность (реальная возможность) совершения действий, не соответствующих интересам уголовного судопроизводства, или новых преступлений, конечно, определяется обстоятельствами совершения преступления, его мотивами, целями, конкретной обстановкой, характеристикой личности и т. д. О наличии оснований для избрания меры пресечения могут свидетельствовать доказательства обстоятельств совершения конкретного преступления, факта прежней судимости, привлечения к административной ответственности, поведения лица по месту работы и жительства, а также других обстоятельств, предусмотренных ст. 99 УПК РФ. Обстоятельства, предусмотренные этой статьей, учитываются не только при решении вопроса о выборе меры пресечения, но и при определении самих оснований для ее избрания. Об этом правильно пишет Б. Б. Булатов, справедливо обращающий внимание, что и обстоятельства, учитываемые при избрании меры пресечения, должны быть подтверждены доказательствами [13, с. 17-23].
Действительно, если лицо обвиняется (подозревается) в тяжком, особо тяжком преступлении, основания для избрания меры пресечения в большинстве случаев имеются. Однако и в этих случаях они определяются не обвинением, а доказательствами совершения вменяемого деяния, которые одновременно являются и доказательствами возможности скрыться,
совершить новые преступления, уничтожить доказательства, воздействовать на свидетелей и т. д. Ориентируясь на разъяснение постановления Пленума Верховного Суда (п. 2) о необходимости убедиться в обоснованности подозрения в причастности лица к совершению преступления, суд, принимающий решение об избрании меры пресечения, получает доступ к указанным доказательствам.
Конечно, случаи совершения чудовищных преступлений, повлекших многочисленные жертвы бесчеловечных, циничных злодеяний, не оставляют сомнений в необходимости избрания заключения под стражу. Однако уголовно-процессуальный закон должен формировать унифицированный механизм, позволяющий принимать законные, обоснованные и справедливые решения в каждом случае. Путь исключений для отдельных категорий лиц или для обвиняемых в совершении преступлений, предусмотренных лишь некоторыми нормами уголовного закона, отнюдь не оптимален. Невозможность принять определенное решение при его очевидной обоснованности и, наоборот, возможность — при недоказанности оснований — подрывает единство процессуальной формы, дискредитирует теорию судопроизводства, обосновавшую непреложные процессуальные закономерности, многие из которых достигают степени аксиоматичности. В этой связи даже в отношении обвиняемых в тягчайших преступлениях избрание в качестве меры пресечения заключения под стражу осуществляется не на основании предъявленного обвинения, а на основании доказательств совершения ими таких преступлений, которые не оставляют сомнений в противоправности их поведения в период производства по уголовному делу.
Одним из самых сложных является вопрос о выборе конкретной меры пресечения. Бесперспективны попытки дифференцировать избрание мер пресечения в зависимости от самого наличия доказанных оснований. Так, С. И. Вершинина, которая, как указывалось выше, полагает, что все основания для избрания меры пресечения установлены законом только для заключения под стражу, пишет, что для «мягких» мер пресечения основания их избрания (по сути, речь идет об отсутствии доказанных оснований) не должны быть аналогичными основаниям избрания заключения под стражу [11, с. 43]. В. А. Михайлов, справедливо и жестко отрицая в качестве критерия выбора конкретной меры пресечения степень доказанности вины лица в совершении преступления [10, с. 42] как не имеющего ничего общего «с подлинными принципами доказывания обвинения и обоснования решений о применении мер пресечения», тем не менее предлагает формализовать выбор меры пресечения зависимостью от реального наказания (а не только санкции статьи уголовного
закона), которое может грозить лицу, признанному виновным [10, с. 40-41]. Некоторые специалисты полагают, что следует учесть опыт процессуальной деятельности, урегулированной Уставом уголовного судопроизводства 1864 г., и дифференцировать виды допустимых мер пресечения в зависимости от категории преступления, что «облегчит задачу следователя при выборе меры пресечения, упростит действия судьи ... устранит сомнения субъекта в том, что с ним поступили неправомерно» [8, с. 188].
Законодатель и сейчас ограничивает возможность избрания меры пресечения в виде заключения под стражу формальными признаками (чч. 1, 11 ст. 108 УПК РФ). Длительное время обсуждается законопроект, предусматривающий внесение в УПК РФ изменений, ограничивающих возможность избрания заключения под стражу по уголовным делам о преступлениях средней тяжести ненасильственного характера 6.
При этом не учитывается, что отказ от применения меры пресечения в виде заключения под стражу при доказанности общих оснований для избрания меры пресечения и конкретных обстоятельств, свидетельствующих о необходимости избрания именно заключения под стражу, не только ставит под угрозу реализацию публичного назначения уголовного судопроизводства (на что обращается внимание в официальном отзыве на законопроект Правительства Российской Федерации 7), но и негативно сказывается на доктринальном положении о доказывании как основании принятия процессуальных решений.
Предлагаемые изменения не учитывают суть меры пресечения как процессуального средства, обеспечивающего судопроизводство, степень угроз которому определяется не только (а иногда и не столько) возможным наказанием. К сожалению, позицию, основанную на недостаточно верном понимании смысла мер пресечения, занял и Конституционный Суд, который, неоправданно широко толкуя содержание принципа презумпции невиновности, связывает строгость избранной меры пресечения с грозящим наказанием. Так, согласно правовой позиции Конституционного Суда смысл принципа презумпции невиновности состоит и в том, что до вступления обвинительного приговора в законную силу на обвиняемого (подозреваемого) не могут быть наложены
ограничения, в совокупности сопоставимые по степени тяжести с уголовным наказанием, а тем более, его превышающие 8. Меры процессуального принуждения имеют уголовно-процессуальный, а не материальный характер, они — не наказание и применяются в том числе и для того, чтобы установить лицо, действительно виновное в совершении преступления. Подход, избранный Конституционным Судом, опасен возможными требованиями о возмещении вреда, причиненного применением мер процессуального принуждения, по причине превышения их жесткости грозящего или назначенного наказания. Купируя такие негативные случаи, суды непременно будут склоняться к назначению наказания, исходя из степени процессуального принуждения, примененного к лицу на досудебном производстве (практика, с которой и сейчас идет затяжная борьба).
Пленум Верховного Суда требует приводить в судебных решениях об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу мотивировку необходимости избрания именно данной меры пресечения соответствующими доказательствами, результатами их оценки (п. 29 постановления Пленума). Совершенно верное требование. Формализовать без ущерба для интересов уголовного судопроизводства подход к решению вопроса о выборе меры пресечения, в том числе — определить случаи необходимости избрания именно заключения под стражу, невозможно, поскольку выбор меры пресечения напрямую связан с результатами свободной оценки доказательств.
Оценка доказательств, как известно, производится на предмет относимости, допустимости, достаточности и достоверности (ч. 1 ст. 88 УПК РФ). При этом доказательства не могут быть оценены по уровню их достоверности как более или менее достоверные. Достоверность — обоснованное соответствие действительности. В этой связи вероятность совершения действий, предусмотренных ч. 1 ст. 97 УПК РФ, позволяющая избрать меру пресечения, должна быть обоснована доказательствами (относимыми и допустимыми сведениями), отвечающими требованиям достоверности, а вся их совокупность — достаточности. Однако внутреннее убеждение (имеется в виду внутреннее убеждение как результат оценки доказательств) о степени такой вероятности не поддается мотивировке с точки зрения формальной логики. Здесь уместна
6 О внесении в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации проекта федерального закона «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, направленных на ограничение применения меры пресечения в виде заключения под стражу к подозреваемым и обвиняемым в совершении преступлений ненасильственного характера женщинам, имеющим малолетних детей, и лицам, страдающим тяжелыми заболеваниями» : постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 15 июня 2023 г. № 19.
7 Официальный сайт Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации. URL: https://sozd.duma. gov.ru/bill/381316-8.
8 По делу о проверке конституционности статьи 107 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Эстонской Республики А. Т. Федина : постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 6 декабря 2011 г. № 27-П.
параллель с выбором конкретного вида и размера наказания. Конечно, оно должно быть справедливым и соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, личности виновного, следует при этом учесть смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства, а также влияние наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи (ч. 3 ст. 60 УК РФ). Внутреннее убеждение в необходимости назначить конкретное наказание и в конкретном размере, конечно, формируется на основе доказательств, однако оно в любом случае может быть мотивировано только в самом общем виде. В этом отличие внутреннего убеждения в доказанности определенных обстоятельств от внутреннего убеждения при принятии решения о виде и размере наказания. В первом случае существование факта должно быть не просто обосновано, но и мотивировано с исчерпывающей полнотой. Во втором — мотивировка обоснованности всегда составляет некую terra incognita. Н. С. Ной по этому вопросу писал: «Логически обосновать назначение конкретного наказания за конкретное преступление вообще невозможно» [14, с. 61]. Также невозможно исчерпывающе логически моти-
вировать выбор конкретной меры пресечения. Этап ее выбора, следующий за установлением оснований для избрания, подчиняется требованиям совести и лежит в сфере здравого смысла, хотя и зиждущегося на результатах оценки доказательств.
Поводя итог, подчеркнем, что доказывание остается единственной процессуальной формой установления наличия оснований для избрания меры пресечения, которая может быть избрана только при наличии доказанной вероятности (реальной возможности) совершения обвиняемым (подозреваемым) действий, предусмотренных ст. 97 УПК РФ. Доказательствами такой вероятности могут быть и сведения об обстоятельствах совершения самого преступления. Выбор конкретной меры пресечения не может быть формализован и осуществляется с учетом конкретных обстоятельств, на основе результатов оценки доказательств. Постановка вопроса о необязательности доказывания оснований для избрания меры пресечения находится в резонансе с аксиоматичной ролью доказывания в уголовном судопроизводстве как обязательного средства установления оснований принятия любых процессуальных решений.
Список источников
1. Спасович В. Д. О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством. М., 2001.
2. Победкин А. В. Содержание уголовно-процессуального права как выражение объективной социальной потребности // Библиотека криминалиста. 2016. № 3(26).
3. Баев О. Я., Баев М. О. Заметки об очередных изменениях Уголовно-процессуального кодекса РФ (о новеллах Федерального закона № 23-ФЗ от 4 марта 2013 г.) // Судебная власть и уголовный процесс. 2013. № 2.
4. Победкин А. В. Теория уголовно-процессуального доказывания — научная фикция? (по поводу дифференциации процессуальной формы досудебного производства) // Вестник Московского университета МВД России. 2013. № 7.
5. Правовые и гуманитарные проблемы уголовно-процессуального принуждения : мат-лы междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 70-летию Б. Б. Булатова / пред. ред. кол. А. В. Павлов. Омск, 2024.
6. Кокорев Л. Д., Кузнецов Н. П. Уголовный процесс: доказательства и доказывание. Воронеж, 1995.
7. Семенцов В. А., Гладышева О. В., Репкин М. С. Следственные действия и розыскные меры в стадии предварительного расследования. М., 2010.
8. Цоколова О. И. Меры уголовно-процессуального принуждения, состоящие в изоляции подозреваемого, обвиняемого. М., 2008.
9. Москалькова Т. Н. Правовые и гуманитарные проблемы института уголовно-процессуального принуждения в деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации // Правовые и гуманитарные проблемы уголовно-процессуального принуждения : мат-лы междунар. науч.-практ. конф., по-свящ. 70-летию Б. Б. Булатова / пред. ред. кол. А. В. Павлов. Омск, 2024.
10. Михайлов В. А. Меры пресечения в российском уголовном процессе. М., 1996.
11. Вершинина С. И. О закономерностях функционирования института уголовно-процессуального принуждения // Правовые и гуманитарные проблемы уголовно-процессуального принуждения : мат-лы между-нар. науч.-практ. конф., посвящ. 70-летию Б. Б. Булатова / пред. ред. кол. А. В. Павлов. Омск, 2024.
12. Баев О. Я. Посягательства на доказательственную информацию и доказательства в уголовном судопроизводстве // Баев О. Я. Избранные работы : в 2 т. Воронеж, 2001. Т. 2.
13. Булатов Б. Б. Эффективность мер пресечения, не связанных с содержанием под стражей : учеб. пособие. Омск, 2017.
14. Ной И. С. Сущность и функции уголовного наказания в Советском государстве. Саратов, 1973.
