CC BY
118
УДК 820
Д. Н. Жаткин, А. А. Рябова
ОСМЫСЛЕНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СВОЕОБРАЗИЯ ДРАМАТУРГИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА КРИСТОФЕРА МАРЛО В ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ А. Т. ПАРФЕНОВА1
Аннотация.
Актуальность и цели. В последние годы усилился интерес отечественных исследователей к английской драматургии елизаветинского времени, представленной не только творчеством Шекспира, но и произведениями его талантливых предшественников и современников, среди которых видную роль играл Кристофер Марло, чей юбилей - 450 лет со дня рождения - отмечается в 2014 г. Целью статьи стал анализ сформулированной в начале 1960-х гг.
А. Т. Парфеновым (1930-1996) концепции эволюции художественного творчества Кристофера Марло, существенно отличавшейся от представлений о наследии драматурга, выраженных в трудах других западноевропейских и отечественных ученых.
Материалы и методы. Материалом для анализа стали посвященные творчеству Кристофера Марло печатные труды А. Т. Парфенова, опубликованные в 1960-1980-х гг. В работе использовались сравнительно-исторический, сравнительно-типологический и биографический методы исследования.
Результаты. Отмечены значимые для понимания концепции пафос освобождения личности, обретение нового знания, скептицизм по отношению к догмам, процесс становления индивидуальности в ее бесконечной устремленности к самопознанию и самоутверждению, к осознанию расцвета красоты, чувств и сил свободного человека. Особое внимание уделено акцентированному А. Т. Парфеновым системному соотнесению отдельных эпизодов из произведений Марло и фактов из его биографии. Осмыслена предложенная исследователем периодизация творчества английского драматурга, отдававшего предпочтение высоким ренессансным героям на первом этапе и стремлению к преодолению противоречий гуманистического индивидуализма в позднейших трагедиях.
Выводы. По итогам исследования установлена специфика новаторской концепции А. Т. Парфенова в сравнении с трудами ученых-предшественников, позволяющая говорить о существенном вкладе исследователя в изучение драматургии шекспировской эпохи, актуальности выдвинутых им тезисов и в наши дни.
Ключевые слова: Кристофер Марло, драматургия, реминисценция, литературная традиция, трагедия, компаративистика, художественная деталь.
D. N. Zhatkin, А. А. Ryabova
COMPREHENSION OF LITERARY SINGULARITY OF CHRISTOPHER MARLOWE’S DRAMA CREATIVE WORK IN A. T. PARFENOV’S LITERARY CRITICAL RESEARCHES
Abstract.
Background. Recently Russian researchers’ interest to the English drama of Eli-zabethian times, represented not only by Shakespeare’s creative work but also by his
1 Статья подготовлена в рамках реализации проекта по гранту Президента РФ МД-2112.2013.6 «Текстология и поэтика русского художественного перевода XIX -начала XXI века: рецепция поэзии английского романтизма в синхронии и диахронии».
talented predecessors and contemporaries’ works, has become acute. Among them Christopher Marlowe, whose jubilee - 450 years since his birthday - is celebrated in 2014, played an important part. The purpose of the article is the analysis of A. T. Parfenov’s (1930-1996) conception of Christopher Marlowe’s creative work evolution, which was formulated at the beginning of the 1960-s and greatly differed from views on the dramatist’s literary heritage, represented in the works of other West European and native scientists.
Materials and methods. The materials for the analysis were A. T. Parfenov’s printed works devoted to Christopher Marlowe’s creative work and published in the 1960-1980-s. The comparative-historical, comparative-typological and biographical methods of research are used in the article.
Results. The article considers essential for the conception understanding pathos of liberating a personality, accepting new knowledge, skeptical attitude to dogmas, the process of individual development in absolute striving to self-understanding and self-affirmation, realization of the zenith of beauty, feelings and powers of a free person. It pays special attention to underlined by A. T. Parfenov systematic interrelation of single episodes from Marlowe’s works and facts of his biography. It shows the periodization of the English dramatist’s creative work, suggested by the researcher, based on preference of the high Renaissance heroes at the first stage and the tendency to overcome contradictions of humanistic individualism in the last tragedies.
Conclusions. The research establishes peculiarities of A. T. Parfenov’s pioneering conception in comparison with his predecessors’ works allowing to speak about the researcher’s essential contribution into the study of Shakespearian drama, relevance of his theses in our days.
Key words: Christopher Marlowe, drama, reminiscence, literary tradition, tragedy, comparative study, artistic detail.
В отличие от многих предшественников, в частности В. К. Мюллера [1, с. 226-234], Г. Г. Шпета [2, с. 143-146], И. А. Аксенова [3, с. 149-154], А. А. Аникста [4, с. 359-362], А. Т. Парфенов (1930-1996) начал осмысление марловской тематики не с небольших статей и зарисовок, а с солидных, фундаментальных исследований. В 1961 г. им была написана вступительная статья и составлены комментарии к остающемуся и поныне лучшим однотомнику сочинений Марло, выпущенному Государственным издательством художественной литературы [5, с. 3-40; 6, с. 615-661]. В 1964 г. увидела свет его монография «Кристофер Марло» - первая и единственная книга об английском драматурге на русском языке [7], в 1965 г. была защищена диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук «Трагедии Кристофера Марло» [8]. В работах последующих лет марловская тематика была для А. Т. Парфенова не основной, хотя интересные наблюдения над творчеством драматурга можно видеть в статьях «Марло, Шекспир, Джонсон как современники» (1975) [9, с. 88-96], «Легенда о Фаусте и гуманисты Северного Возрождения» (1981) [10, с. 163-170], в учебном пособии для филологических специальностей вузов «Бен Джонсон и его комедия “Вольпоне”» (1982) [11].
Характеризуя эпоху Возрождения как закат старого феодального миропорядка и возникновение новых буржуазных отношений, сопровождавшиеся возникновением гуманистического идеала свободного развития гармонической личности, А. Т. Парфенов говорил об утопизме возрожденческого гуманизма, который, опираясь на традиции античности, отказывался от воспри-
ятия идеала в законченном образе, предпочитая утверждать абсолютное движение. Характерное для гуманистов Возрождения трагическое мировосприятие, согласно А. Т. Парфенову, имело двойственную природу, ибо, с одной стороны, ренессансный гуманизм являлся «предтечей гуманистических и освободительных идей нового времени», а с другой - вместе с ним «трагически погибал исторически неповторимый, утраченный навсегда этап человеческой культуры» [7, с. 8]. Расцвет трагедии как центрального жанра английского ренессансного искусства исследователь объяснял гибелью старых устоев и развитием противоречий капитализма, которые «именно в Англии сошлись во времени наиболее близко», вызвав одновременное сосуществование разнообразных типов сознания - «от патриархального до развитого буржуазного и абсолютистского» [7, с. 9]. Отмечая два направления в гуманистическом движении эпохи - придворно-аристократическое и народное - А. Т. Парфенов признавал, что только второе из них оказалось способным «наиболее остро воспринимать трагедию эпохи, улавливать тенденции общественной жизни, враждебные идеалам свободной гармонической личности» [7, с. 9]. Созданные для общедоступного английского театра в 1880-е гг. трагедии Т. Кида и Марло были первыми произведениями, в полной мере опиравшимися на ренессансно-гуманистические идеалы, но, несмотря на синхронность появления, являвшими собой «разные ступени в изображении трагической действительности»: пьесы Т. Кида (в особенности его «Испанская трагедия»), будучи мало подверженными влияниям средневекового народного театра и в значительной степени связанными с античной драматургией, предшествовали произведениям Марло [7, с. 11-12].
В творчестве Марло нашли отражение особенности гуманистического идеала Возрождения - пафос освобождения личности, пафос обретения нового знания, скептицизм по отношению к догмам, - однако основной акцент делался на процессе становления личности в ее бесконечной устремленности к самопознанию и самоутверждению, к осознанию расцвета красоты, чувств и сил свободного человека. Для целеустремленных марловских героев неизбежна трагическая ошибка, заключающаяся в «переходе благородного стремления в преступную и гибельную страсть» и приводящая к разрушению идеала свободного развития личности; по мнению А. Т. Парфенова, «творчество Марло, с одной стороны, стало первым великим художественным манифестом гуманизма в английском театре XVI в.; с другой стороны, оно стало и первым художественным свидетельством неизбежной гибели ренессансных идеалов» [7, с. 14; 8, с. 3].
Исследователь отмечал интерес Марло к положению английского плебса и деклассированных низов, проявившийся не только в жизненной позиции, но и в творчестве, прежде всего в создании героя из низов - «скифского пастуха» Тамерлана, рожденного в простой семье доктора Фауста, отверженного по религиозным и этническим соображениям Вараввы. И даже в поздних произведениях, представивших мир большой политики, рядом с королями и их придворными неизменно оказывались незнатные искатели счастья, бедные ученые и др., например Гевестон, Спенсер Младший («Эдуард II»), Рамус («Парижская резня»). Изображение бедственного положения низов -персидских солдат, голодных работ, увечного уэльского косаря - не было, на взгляд А. Т. Парфенова, осознанным проявлением демократизма, символизи-
руя лишь отчетливую марловскую веру в человеческую личность, в ее право на свободное развитие [7, с. 18]. Характерная народность вела Марло к раннему, в сравнении с драматургами-современниками, осознанию обреченности ренессансного героя-бунтаря и духовного мира Возрождения в целом.
А. Т. Парфенов относил все произведения Марло к достижениям реализма эпохи Возрождения, поскольку, на его взгляд, в каждом из центральных героев воплощалось бесконечное, абсолютное стремление к любви, власти, знанию, богатству. Если в первых трагедиях действительность выступала в условных формах, облекаясь в фантастические образы, а романтика сказывалась в изображении сильных фигур и необычных ситуаций, пафосе стиля, то постепенно в марловские пьесы закрадывались ирония, осознание тщетности высоких помыслов героев, не замечавших несоответствия своих стремлений действительности, - реализм последних пьес был связан с конкретизацией образов, отказом от символики и фантастики, угасанием пафоса, развитием сатирического начала [7, с. 18-19; 8, с. 4].
Для А. Т. Парфенова, в отличие от многих других исследователей, значение Марло состояло не столько в его предшествовании Шекспиру, сколько в неповторимом идейно-художественном богатстве самих созданных произведений, «в котором каждый поворот исторического развития обнаруживает новые сверкающие грани»; так, марловские образы сводят воедино «нити, ведущие и в далекое прошлое человеческой истории, и в глубь ее будущего» [7, с. 20], позволяют говорить о красоте человеческой натуры, о колоссальных возможностях личности и трагизме ее бытия, способны захватывать своей остротой и силой читателей все новых и новых поколений.
Уже в работах первой половины 1960-х гг. наметился целый ряд тенденций восприятия А. Т. Парфеновым Марло, позволяющих говорить об особой концепции исследователя. А. Т. Парфенов стремился к системному соотнесению отдельных эпизодов из произведений Марло и фактов из его биографии. Например, одно из самых ярких детских впечатлений - посещение Кентербери королевой Елизаветой I в 1573 г., сопровождавшееся празднествами, появлением пышно одетых придворных, - вылилось в последующее соотнесение триумфа марловских героев и неизбежности пышных процессий и шествий [5, с. 5]. Среди кентерберийских «достопримечательностей», сохраненных детской памятью будущего драматурга, были и условно упомянутая в «Тамерлане Великом» камера смертников в Западных воротах, из которой приговоренных выталкивали с петлей на шее, и передававшаяся из уст в уста трагическая история монаха Стоуна, брошенного живым в котел с кипящей водой (та же участь ждала Варавву из «Мальтийского еврея»); вместе с тем Марло ни разу не упоминал о знаменитом Кентерберийском соборе, ибо был склонен «скорее мечтать о разрушении гордых храмов, чем любоваться ими» [5, с. 6]. По мнению исследователя, пролить свет на школьные годы Марло, о которых практически не сохранилось свидетельств, помогают стихи из исторической хроники «Эдуард II», вложенные в уста Болдока, призывавшего короля быть смелее в своих действиях: «Как будто бы король еще школяр / И нужно вашу милость как ребенка / Держать и в подчинении, и в страхе» [5, с. 6; 7, с. 26]. Среди кентерберийских знакомств юного Марло А. Т. Парфенов отдельно упоминал о Роджере Мэнвуде, в библиотеке которого долгое время находилась завершенная и опубликованная только в 1603 г.
объемная рукопись Ричарда Нолля «Общая история турок», о предположительном знакомстве с подготовительными материалами к которой свидетельствуют ближневосточные реалии в марловских трагедиях - «Тамерлане Великом» и «Мальтийском еврее» [7, с. 27].
Еще более ощутимым представлялось А. Т. Парфенову влияние на Марло университетских впечатлений. Так, в «Трагической истории доктора Фауста», представляя главного героя как воспитанника университета в немецком Виттенберге, английский драматург в реальности описывал не Виттенберг, а «Кембридж с его аудиторией для диспутов (Schooles) и студенческим жаргоном» [5, с. 7]. На тех же университетских впечатлениях основан и воссозданный в «Эдуарде II» иронический портрет типичного английского ученого XVI в., во многом предвосхитивший описания английских эссеистов начала XVII в., - «черная одежда, расчетливая скромность, потупленный взор и никому не нужная тонкость в употреблении вместо propterea quod союза quandoquidem» [5, с. 7]; такой типаж, неизменно заискивая перед дворянами, подчеркивая свое смирение перед властью и силой, в душе считал себя «образцом изысканности» [7, c. 51].
Отражение особенностей текущей кембриджской научной жизни, характеризовавшейся сочувственным интересом к личности ученого-протестан-та Пьера де ла Раме (Рамуса), погибшего от руки католика-убийцы во время резни гугенотов, начатой в Варфоломеевскую ночь, А. Т. Парфенов усматривал в диалоге герцога Гиза и Пьера Рамуса в «Парижской резне», свидетельствовавшем об осведомленности драматурга «в основных положениях философии Рамуса и даже в его терминологии» [5, с. 7], в частности об осознании им обстоятельств борьбы ученого против схоластики, причин решительного отказа Рамуса от признания авторитета в качестве основания для доказательства научной истины, а также о желании защитить память Рамуса от вульгарных трактовок его трудов как «ниспровержения» «Органона» Аристотеля. Как отмечал А. Т. Парфенов, идеи Рамуса нашли отражение и в более ранней «Трагической истории доктора Фауста», где уже в первом действии в уста главного героя была вложена критика формальной логики как умения рассуждать, опиравшаяся на трактат Рамуса «Диалектика» [7, с. 34].
Наряду с детскими и университетскими впечатлениями существенное влияние на формирование индивидуальности Марло-драматурга оказали, на взгляд А. Т. Парфенова, и университетские знания. Благодаря знакомству с творчеством древнегреческих и древнеримских авторов Марло приобрел способность «использовать миф и античный сюжет для выражения <...> собственных поэтических переживаний» [5, с. 7], проявившуюся, более других, в поэме «Геро и Леандр» и трагедии «Дидона, царица Карфагена». В числе античных авторов, одаривших Марло сюжетами, мотивами, образами, афоризмами, А. Т. Парфенов называл Мусея, Сенеку, Вергилия, Овидия, Лукана, Теренция, Аристотеля, Плиния, Еврипида, Катулла [7, с. 33]. Не менее существенным для Марло стало познание риторики, которая впоследствии «легла в основу стиля речи персонажей его драм» [7, с. 31], в особенности «Тамерлана Великого», где речь главного героя творит чудеса, являясь «образчиком риторической техники, почерпнутой из университетских учебников, из Цицерона и Эразма», а заключающая пьесу реплика Амира «представляет собой риторическую фигуру “эпанадос”, осложненную “апострофом” - вводной
строкой, содержание которой раздельно развивается во второй и третьей строках, чтобы вновь соединиться в двух строках заключения» [7, с. 32].
Изучение глубин теологии способствовало не только хорошему знанию Священного писания, но и стремлению подвергнуть его пристальному научному анализу и зарождению первых сомнений в его истинности, высказывавшихся при обсуждении богословских вопросов в «Тамерлане Великом», «Мальтийском еврее» и, в особенности, в «Трагической истории доктора Фауста». Трагедия «Тамерлан Великий», по наблюдению ученого, представила возможность «познакомиться с различными неортодоксальными взглядами и сопоставить их» [7, с. 60]. Например, в рассуждениях царя Оркана о поражении вероломно нарушившего перемирие короля Сигизмунда как проявлении божественной справедливости ощутимо пантеистическое восприятие идеи бога, в ответе ему Газелла сквозят рационализм, вера в случай, но не в предопределение, да и в словах Тамерлана, отрицающего существование пророков, внезапно мелькает сомнение в существовании бога: «Ищите, воины, другого бога, / Того, что в небесах - коль там он есть» (ч. II, акт V, сцена I; перевод Е. Г. Полонской) [12, с. 199]. В «Трагической истории доктора Фауста» не только осуждается «жестокость» христианского учения, но и отрицается само физическое существование ада, определяемого в диалоге Фауста и Мефистофеля как состояние души конкретного человека [7, с. 61]. В позднейших трагедиях религия предстает у Марло орудием борьбы за власть, причем в одном ряду оказываются и христианство, и ислам, и иудаизм; о религии как прикрытии неблаговидных деяний отчетливо говорит Ва-равва в «Мальтийском еврее»: «Зло оправдать хотите вы писаньем / И с проповедью грабите меня?» (акт I, перевод В. А. Рождественского) [13, с. 295].
Университет также приобщил Марло к «могучему и многообразному течению эпохи» - гуманизму, характеризовавшемуся формированием новой системы ценностей, включавшей в себя: «идеал гармонической, физически и духовно совершенной личности; открытие для искусства красоты реального внешнего мира и сложного мира человеческих переживаний; интерес и доверие к точному знанию в противовес «потусторонней» направленности средневековой философии и ее схоластическому методу; <...> глубокое освоение различных сторон культуры античного мира» [5, с. 8]. Разделив с другими английскими драматургами интерес к сильной индивидуальности, исключительным положениям, эмоциональности речевых характеристик персонажей, титаническому представлению идеала, Марло, по наблюдению А. Т. Парфенова, развивал в своих пьесах «реалистические черты, тенденцию к многосторонности в изображении человека, к психологической мотивировке действий персонажей, конкретности языка», осознавая при этом глубину и неразрешимость противоречий в сознании человека раннего Возрождения [5, с. 10]. Университет дал Марло уникальную начитанность, отразившуюся во многих эпизодах его произведений, свидетельствовавших о знакомстве с платонизмом, учением стоиков, «гедонистическим эпикуреизмом Лоренцо Валлы», школой Петрарки, «Неистовым Роландом» Лудовико Ариосто, «Королевой фей» Эдмунда Спенсера, трудами Никколо Макиавелли [5, с. 10].
А. Т. Парфенов впервые систематизировал сведения об источниках марловских трагедий и соотнес их тексты с имевшимися на тот момент представлениями, обосновав новаторство трактовок драматурга. Так, на-
зывая в числе источников «Тамерлана Великого» латинские трактаты Пьетро Перондини «Жизнь Тамерлана Великого, императора скифов», Баптисты Фрегозо «О достопамятных изречениях и деяниях», относящийся к 1576 г. английский перевод «Сборника различных наставлений» Педро Мехиа, «Турецкие хроники» Филиппа Лонитцера, французский трактат Поля Ива «Практика фортификации», XXVIII-XXIX песни «Неистового Роланда» Лудовико Ариосто, сочинения путешественника и историка Хетума Армянина, географический атлас Абрахама Вортельса, или Ортелия «Обозрение земного круга», А. Т. Парфенов признавал, что «несуразности, вымышленные города и области» [6, с. 615] в трагедии Марло не были плодом его фантазии, а соответствовали имевшемуся уровню географических знаний. Если в первой части трагедии драматург в целом следовал источникам (в том числе в описании низкого социального происхождения своего в действительности знатного героя), предложив лишь два заведомо вымышленных эпизода (завоевание Персии, смерть Баязида) и один откровенно вымышленный образ (Зенократа), то во второй части им допускались существенно большие вольности: в частности, эпизод битвы царя Анатолии Оркана с войсками христиан под предводительством короля Сигизмунда представлял собой контаминацию двух исторических эпизодов - битвы при Никополе (1396), являвшейся безуспешной попыткой венгерского короля Сигизмунда заставить Баязида I снять осаду Константинополя, и битвы при Варне (1444), в которой турецкий султан Мурад II разбил войска короля Польши и Венгрии Владислава III [6, с. 615-616]; во многом додуманной оказывается судьба сына Баязида I - Калапина [6, с. 616]. Почти во всех европейских хрониках (за исключением сочинения Пьетро Перондини) Тамерлан оказывался не одержимым жаждой власти ужасным разрушителем, а образцом непобедимого государя, орудием божественного возмездия, что позволяло Марло в первой части трагедии «сделать образ Тамерлана отчасти рупором своих идей, возвеличить и идеализировать его характер, не оскорбляя этим морального чувства зрителей», а далее - во второй части - опираясь на мысль о «божьем биче», найти своеобразный ракурс для «трагического аспекта этого образа» [7, с. 94].
Говоря об источниках, ставших для Марло опорой при создании исторической хроники «Эдуард II», во многом отразившей рост интереса к отечественной истории в «последние, наиболее блестящие времена подъема» [7, с. 177] абсолютизма Тюдоров, А. Т. Парфенов не ограничивался традиционным упоминанием «Хроник Англии, Шотландии и Ирландии» Ральфа Хо-линшеда, отмечая два прочих заимствования - насмешливой песенки шотландцев о поражении Эдуарда II в битве при Баннокберне из «Новых хроник Англии и Франции» Роберта Фабиана, сцены, в которой заключенный король бреется, используя воду из лужи, - из хроники Томаса де ла Мора [6, с. 645]. В целом Марло допускал существенные отступления от текста хроники Р. Холиншеда, вызванные прежде всего имевшем целью придание действию динамичности и драматического единства нарушением хронологии: сближением по времени падения Геверстона и возвышения Спенсера Младшего, между которыми в реальности прошло около десяти лет; представлением об Эдуарде II как о пожилом царе, хотя последний и умер в возрасте сорока трех лет; изображением зрелого Эдуарда III (чей образ важен для идейного содержания пьесы), хотя тот родился лишь через пять месяцев после падения Ге-
верстона [6, с. 645]. Также драматург отказался от изображения неудачных для Эдуарда II военных походов против шотландцев; противореча хроникам, он представил Мортимера Младшего противником короля с самого начала его царствования; также он ввел вымышленного персонажа Лайтборна (английская форма имени Люцифер), посланного Мортимером Младшим убить Эдуарда II, и т.п. Однако эти отступления все же в стратегическом плане не шли наперекор историческим реалиям, в соответствии с которыми закономерно «приземлялись», уменьшались в пропорциях и сами образы героев, и масштабы их помыслов и дел. По сути Марло концентрировал все действие вокруг борьбы между Мортимером Младшим и Эдуардом II, разбавляя его во многом не соответствовавшими хроникам материалами, утверждавшими непрерывную страсть короля к фаворитам. Все сказанное позволяет А. Т. Парфенову прийти к выводу, что «“Эдуард II” лишь отчасти является исторической хроникой; в гораздо большей мере это - трагедия» [7, с. 182-183], поскольку Марло обращался к историческим событиям лишь в той мере, в которой они позволяли раскрыть трагедию личности.
А. Т. Парфенов четко разделял драматургию Марло на два периода, относя к первому из них «Дидону, царицу Карфагена», «Тамерлана Великого» и «Трагическую историю доктора Фауста», а ко второму - все позднейшие пьесы. Отличительной чертой второго периода исследователь считал стремление драматурга к преодолению противоречий гуманистического индивидуализма, осуществлявшемуся сразу в нескольких направлениях. Первое из них было связано с отказом от изображения подобных Тамерлану или Фаусту высоких ренессансных героев, уходом «пафоса ренессансного героического начала» [7, с. 165], - отныне в центре внимания драматурга оказывались «могучие» злодеи (Варавва в «Мальтийском еврее», Мортимер Младший в «Эдуарде II», герцог Гиз в «Парижской резне»), слабые извращенные характеры («Эдуард II»), а также абстрактно-героические персонажи, олицетворявшие государственническое начало (Эдуард III в «Эдуарде II», Генрих IV в «Парижской резне»). Сам выбор нового героя предполагал значительное ослабление романтического ренессансного пафоса, определенную прозаиза-цию стиля, замену свободной фантастики «реалистическим правдоподобием в изображении конфликтов и характеров», усиление конкретности художественного мышления, ослабление влияния средневековых традиций, усиление обличительно-сатирических мотивов, в отдельных случаях становившихся наравне с мотивами трагическими [7, с. 166].
Отдельное направление представляло обличение «макиавеллизма», интерпретировавшегося как проповедь аморализма в политике и жизни. Марло, вряд ли непосредственно знакомый с сочинениями Макиавелли, судивший о нем со слов его противников, представлял в своих пьесах «не Макиавелли, а распространенную в Англии карикатуру на него, “псевдо-Макиавелли”», приписывал ему суждения, никоим образом не соотносившиеся с его философской доктриной (в частности, мысли о религии как игрушке, о том, что нет греха, а есть лишь человеческая глупость, что сильные крепости важнее любых договоров и т.д.) [7, с. 38]. В силу этого «макиавеллисты» Марло -совершающий чудовищные поступки Варавва, Мортимер Младший, ненавистный всей протестантской Англии герцог Гиз - антигуманные личности, чей хищнический индивидуализм соотнесен либо с буржуазным стяжательством
(Варавва), либо с феодально-аристократическим своекорыстием в политике (Мортимер Младший, герцог Гиз), причем с особой силой обличена низменность средств, используемых «макиавеллистами» для достижения своих целей [5, с. 31]. Однако, по наблюдению А. Т. Парфенова, и такие резко отрицательные герои, как Варавва, Мортимер Младший, герцог Гиз, наделены у Марло «долей темного обаяния» [5, с. 36].
Индивидуализм Вараввы, Мортимера Младшего, герцога Гиза принципиально чужд индивидуализму героев ранних пьес драматурга - Тамерлана и Фауста, но «именно он является реальной и грозной силой» [5, с. 31]. Герои-индивидуалисты с их концепцией, раскалывающей мир «на противоположные образы частного и государственного интересов», были «чудовищным злом» для ренессансного сознания, утверждавшего необходимость единства свободной личности и общества [7, с. 168]. Показывая в «Мальтийском еврее», что и личность (сам Варавва), и государство (в лице Фарнезе, грабящего Варавву без всяких на то законных оснований) прибегают к насилию при достижении своих целей, исповедуют «макиавеллистические» принципы, Марло концентрируется на «_разоблачении подлинной правды, изображении того, как распад связей между личностью и обществом (государством) искажает природу обоих и в конечном итоге ведет к гибели ренессансной личности» [7, с. 168]. Мир «Мальтийского еврея» от начала и до конца населен «макиавеллистами» - это и монах, который, узнав на исповеди тайну, шантажирует свою жертву, и слуга, шантажирующий своего хозяина. По мнению А. Т. Парфенова, действительность, представленная в «Мальтийском еврее» -это искусно «замаскированный» ад «Трагической истории доктора Фауста», «ад с ренессансной точки зрения» [7, с. 171].
Исследователь решительно не принимает попыток отдельных предшественников воспринять Марло в качестве последователя Н. Макиавелли, во многом обусловленных ориентацией на суждение Роберта Грина о Марло, предавшемся изучению зловредного «макиавеллизма», а также невнимательным чтением «Мальтийского еврея», в прологе которого появляется сам Макиавелли, якобы пропагандирующий свои идеи. В реальности опосредованное влияние «макиавеллизма» А. Т. Парфенов усматривал лишь в первой части «Тамерлана Великого», в суждениях о доблести как вершине славы, к которой необходимо стремиться несмотря ни на что [7, с. 37-38]. В последующих произведениях, крайне негативно представивших доктрину Макиавелли в том виде, как ее понял Марло, сохранились лишь крайне отдаленные намеки на беспристрастие, обусловленные гуманистической позицией драматурга: во-первых, «макиавеллистами» на деле оказывались те, кто категорически не принимал на словах учения Макиавелли; во-вторых, циничная мудрость Макиавелли сочеталась с обнажением «подноготной правды государственной и частной жизни»; в-третьих, «правда» Макиавелли во многом коррелировала с сомнениями самого Марло в теологических вопросах [7, с. 38].
В особое направление поисков вылилось стремление Марло к созданию лишенных противоречий положительных образов, к числу которых исследователь относил Авигею в «Мальтийском еврее», Кента и юного принца Эдуарда в «Эдуарде II», Рамуса в «Парижской резне», характеризовавшихся человечностью, благородством, естественностью и чистотой в помыслах, но, однако, пассивных, статичных, лишенных яркости. Еще одним направлением
стало стремление Марло к оценке сложных и противоречивых характеров конкретных людей в аспекте реальной общественной жизни, с учетом их отношения к обществу: если народная оценка Фауста была передана посредством реплики Хора, то народная оценка Эдуарда II оказалась вложенной в уста эпизодического, но колоритного персонажа - косаря, вычлененного из безликой народной массы, чтобы выдать короля-беглеца преследователям. Наконец, произошло изменение отношения Марло к религии: от сомнений, богословских споров и даже богоборчества он перешел к рациональному и скептическому осмыслению социальных аспектов веры, обличил ханжество христиан, прикрывающих грабеж евреев ссылкой на их «первородное проклятье», в «Мальтийском еврее», осмыслил религию в аспекте общественнополитических процессов в «Эдуарде II» и «Парижской резне».
Называя Марло смелым реформатором, даже революционером в искусстве, проявлявшим «жгучий интерес к передовым философским течениям, новейшим теориям и “опасным ересям”» [7, с. 3], А. Т. Парфенов указывал, что наиболее значительные произведения драматурга - «Тамерлан Великий» и «Трагическая история доктора Фауста» - были созданы в первый период его творчества. В этих произведениях, представивших открытый конфликт гуманистического идеала с феодальной идеологией и сословной моралью, «резкое отрицание религиозного авторитета, социальных и моральных запретов, сковывающих разум и волю личности», Марло, по мнению А. Т. Парфенова, осознал и внутренние противоречия идеала свободной личности, фактически оказавшись на грани распада гуманистической идеологии. В этом отношении он опередил всех своих современников, предвосхитив достижения литературы эпохи распада английского гуманизма. Ранние трагедии Марло стали, по наблюдению исследователя, источником многочисленных подражаний, в частности, из «Тамерлана Великого» были «взяты за образец стремительное и многоплановое действие, титанизм центрального образа, экзотичность обстановки, величавый декламационный стиль» [5, с. 39]. Образы Тамерлана и Фауста открывали не только колоссальные положительные возможности личности, но и ее огромные разрушительные силы - «перспективу ожесточения, одичания <. >, подавления <. > воли и свободы других людей», возможность начала «губительного конфликта человека с самим собой под непреодолимой тяжестью враждебных ему сил» [5, с. 40]. В этой связи для А. Т. Парфенова особенно существенна трансформация этих образов в европейской литературе новейшего времени, в которой Тамерлан стал воплощением движения истории, сверхличного начала, соотносимого лишь с могуществом и величием природы, но раскрывавшего при этом не столько пафос утверждения личности, сколько «зловещие черты насилия и самоистребления» [5, с. 40]; легенда о Фаусте символизировала сложные внутренние проблемы интеллигенции. В более поздних произведениях эволюция взглядов Марло шла в направлении, «близком к основному руслу развития английского демократического гуманизма» [5, с. 39], чаяниям массового зрителя народного театра.
Как видим, концепция А. Т. Парфенова была призвана убедительно доказать, что Кристофер Марло первым в елизаветинской драматургии провозгласил гуманистические идеалы и их обреченность, соединил архаичные черты средневекового театра с кризисными ренессансными чертами; его реализм
был обусловлен сочувствием к обездоленным, в результате чего гуманистическое мировоззрение получило бунтарский размах и трагическую окраску.
Список литературы
1. Рябова, А. А. Восприятие творчества Кристофера Марло в России на рубеже XIX-XX вв. (К. Д. Бальмонт, М. А. Волошин, С. С. Розанов, В. К. Мюллер) / А. А. Рябова, Д. Н. Жаткин // Проблемы истории, филологии, культуры. - 2013. -№ 3 (41). - С. 226-234.
2. Рябова, А. А. Густав Шпет о Кристофере Марло / А. А. Рябова, Д. Н. Жаткин // ХХ! век: итоги прошлого и проблемы настоящего. Серия «Социально-гуманитарные науки». - 2013. - Т. 1, № 11 (15). - С. 143-146.
3. Рябова, А. А. Кристофер Марло в творческом наследии И. А. Аксенова / А. А. Рябова, Д. Н. Жаткин // ХХI век: итоги прошлого и проблемы настоящего. Серия «Социально-гуманитарные науки». - 2013. - Т. 2, № 11 (15). - С. 149-154.
4. Рябова, А. А. Осмысление творчества Кристофера Марло в литературоведческих и искусствоведческих трудах А. А. Аникста / А. А. Рябова, Д. Н. Жаткин // Мир науки, культуры, образования. - 2013. - № 6 (43). - С. 359-362.
5. Парфенов, А. Т. Кристофер Марло / А. Т. Парфенов // Марло К. Сочинения. -М. : Гос. изд-во худ. лит., 1961. - С. 3-40.
6. Парфенов, А. Т. Комментарии / А. Т. Парфенов // Марло К. Сочинения. - М. : Гос. изд-во худ. лит., 1961. - С. 615-661.
7. Парфенов, А. Т. Кристофер Марло / А. Т. Парфенов. - М. : Худ. лит., 1964. -224 с.
8. Парфенов, А. Т. Трагедии Кристофера Марло : автореф. дис. ... канд. филол. наук / Парфенов А. Т. - М., 1965. - 15 с.
9. Парфенов, А. Т. Марло, Шекспир, Джонсон как современники / А. Т. Парфенов // Филологические науки. - 1975. - № 3. - С. 88-96.
10. Парфенов, А. Т. Легенда о Фаусте и гуманисты Северного Возрождения / А. Т. Парфенов // Культура эпохи Возрождения и Реформация. - Л. : Наука, 1981. -С. 163-170.
11. Парфенов, А. Т. Бен Джонсон и его комедия «Вольпоне» / А. Т. Парфенов. -М. : Высшая школа, 1982. - 112 с.
12. Марло, К. Тамерлан Великий. Часть II / К. Марло ; пер. Е. Г. Полонской // Марло К. Сочинения. - М. : Гос. изд-во худ. лит., 1961. - С. 127-210.
13. Марло, К . Мальтийский еврей / К. Марло ; пер. В. А. Рождественского // Марло К. Сочинения. - М. : Гос. изд-во худ. лит., 1961. - С. 279-388.
References
1. Ryabova A. A., Zhatkin D. N. Problemy istorii, filologii, kul’tury [Problems of history, philology, culture]. 2013, no. 3 (41), pp. 226-234.
2. Ryabova A. A., Zhatkin D. N. XXI vek: itogi proshlogo i problemy nastoyashchego. Seriya «Sotsial’no-gumanitarnye nauki» [XXI century: results of the past and problems of the present. Series “Humanities and social sciences”]. 2013, vol. 1, no. 11 (15), pp. 143-146.
3. Ryabova A. A., Zhatkin D. N. XXI vek: itogi proshlogo i problemy nastoyashchego. Seriya «Sotsial’no-gumanitarnye nauki» [XXI century: results of the past and problems of the present. Series “Humanities and social sciences”]. 2013, vol. 2, no. 11 (15), pp. 149-154.
4. Ryabova A. A., Zhatkin D. N. Mir nauki, kul’tury, obrazovaniya [World of science, culture, education]. 2013, no. 6 (43), pp. 359-362.
5. Parfenov A. T. Marlo K. Sochineniya [Marlow C. Works]. Moscow: Gos. izd-vo khud. lit., 1961, pp. 3-40.
6. Parfenov A. T. Marlo K. Sochineniya [Marlow C. Works]. Moscow: Gos. izd-vo khud. lit., 1961, pp. 615-661.
7. Parfenov A. T. KristoferMarlo. Moscow: Khud. lit., 1964, 224 p.
8. Parfenov A. T. Tragedii Kristofera Marlo: avtoref dis. kand. filol. nauk [Tragedies by Christopher Marlow: author’s abstract of dissertation to apply for the degree of the candidate of philological sciences]. Moscow, 1965, 15 p.
9. Parfenov A. T. Filologicheskie nauki [Philological sciences]. 1975, no. 3, pp. 88-96.
10. Parfenov A. T. Kul’tura epokhi Vozrozhdeniya i Reformatsiya [Culture of the Rennais-sance and reformation]. Leningrad: Nauka, 1981, pp. 163-170.
11. Parfenov A. T. Ben Dzhonson i ego komediya «Vol’pone» [Ben Johnson and his comedy “Volpone”]. Moscow: Vysshaya shkola, 1982, 112 p.
12. Marlo K. Marlo K. Sochineniya [Marlow C. Works]. Moscow: Gos. izd-vo khud. lit., 1961, pp. 127-210.
13. Marlo K. Marlo K. Sochineniya [Marlow C. Works]. Moscow: Gos. izd-vo khud. lit., 1961, pp. 279-388.
Жаткин Дмитрий Николаевич доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой перевода и переводоведения, Пензенский государственный технологический университет
(Россия, г. Пенза, проезд Байдукова, 1а); академик Международной академии наук педагогического образования, почетный работник высшего профессионального образования РФ, член Союза писателей России, член Союза журналистов России
E-mail: ivb40@yandex.ru
Рябова Анна Анатольевна
кандидат филологических наук, доцент, кафедра перевода и переводоведения, Пензенский государственный технологический университет (Россия, г. Пенза, проезд Байдукова, 1а)
E-mail: sva00@yandex.ru
Zhatkin Dmitriy Nikolayevich Doctor of philological sciences, professor, head of sub-department of interpretation and translation science, Penza State Technological University (1a Baydukova lane, Penza, Russia); honoured research worker of higher professional education, Member of the Union of Writers of Russia, Member of the Union of Journalists of Russia
Ryabova Anna Anatolyevna
Candidate of philological sciences, associate
professor, sub-department of interpretation
and translation science, Penza State
Technological University
(1a Baydukova lane, Penza, Russia)
УДК 820 Жаткин, Д. Н.
Осмысление художественного своеобразия драматургического творчества Кристофера Марло в литературоведческих исследованиях А. Т. Парфенова / Д. Н. Жаткин, А. А. Рябова // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2014. - № 1 (29). -С.150-161.
