CC BY
14
Научная статья УДК 34
https://doi.org/10.24412/2414-3995-2022-6-178-182
2015-0066-6/22-555 MOSURED: 77/27-011-2022-06-754
Организация сыска в России в XVI - первой половине XVII вв.: дуализм общественных и государственных начал (к дискуссии об участии населения в охране общественного порядка)
Татьяна Львовна Матиенко
Московский университет МВД России имени В.Я. Кикотя, Москва, Россия,
pet4332@yandex.ru
Аннотация. В статье на основе анализа нормативных правовых, регулировавших уголовное судопроизводство, и литературных источников указанного хронологического периода раскрывается процесс формирования общегосударственной системы организации сыска как особого вида деятельности государства в решении задач противодействия преступности и формы судопроизводства по преступлениям, признанным особо опасными, - «лихим делам». Автором ставятся дискуссионные вопросы об историко-правовой оценке учрежденных в первой половине XVI в. особых субъектов сыска - губных изб как полицейской повинности населения, и выявляются причины и условия дуализма общественных и государственных начал в организации сыска в XVI - первой половине XVII вв.
Ключевые слова: Россия, сословно-представительная монархия, сыск, инквизиционный процесс, губные избы, Разбойный приказ, охрана общественного порядка, правопорядок, полицейская повинность
Для цитирования: Матиенко Т. Л. Организация сыска в России в XVI - первой половине XVII вв.: дуализм общественных и государственных начал (к дискуссии об участии населения в охране общественного порядка) // Вестник экономической безопасности. 2022. № 6. С. 178-182. https://doi.org/10.24412/2414-3995-2022-6-178-182.
Original article
Organization of investigation in Russia in the XVI - first half of the XVII centuries: dualism of public and state principles (to the discussion about the participation of the population in the protection of public order)
Tatiana L. Matiyenko
Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after V.Ya. Kikot', Moscow, Russia,
pet4332@yandex.ru
Abstract. The article, based on the analysis of the normative legal regulating criminal proceedings and literary sources of the specified chronological period, reveals the process of formation of the national system of organization of investigation as a special type of state activity in solving the tasks of combating crime and the form of legal proceedings for crimes recognized as particularly dangerous - «dashing cases». The author raises debatable questions about the historical and legal assessment of the institutions established in the first half of the XVI century. special subjects of investigation are the provincial huts as a police duty of the population, and the causes and conditions of dualism of public and state principles in the organization of investigation in the XVI - first half of the XVII centuries are revealed.
Keywords: Russia, class-representative monarchy, investigation, inquisition process, prison huts, Robbery order, protection of public order, law and order, police duty
For citation: Matiyenko T. L. Organization of investigation in Russia in the XVI - first half of the XVII centuries: dualism of public and state principles (to the discussion about the participation of the population in the protection of public order). Bulletin of economic security. 2022;(6):178-82. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2414-3995-2022-6-178-182.
© MaTHeHKO T. J., 2022
Взаимодействие государства и общества в охране общественного порядка и противодействия преступности является частью фундаментальной проблемы теоретического и практического правоведения об отношениях общества и государства. Предназначение государства, состоящее том, чтобы гарантировать обществу целостность, нормальное и безопасное функционирование, обусловливает охранительную функцию государства. Пресечение нарушений установленного общественного порядка и правопорядка, восстановление нарушенного состояния и воздействие на нарушителей предполагает наличие государственного принуждения посредством правовых (запреты и санкции) и организационных (аппарат принуждения) средств. Отсюда охрана общественного порядка и противодействие преступности рассматриваются как прерогатива государства, а в правовой теории ее проявление в системе отношений государственной власти и общества номинировано «правоохранительная функция государства», к реализации которой предъявляются строгие требования соответствия потребностям общества и задачам государства.
В этой связи принятие в апреле 2014 г. Закона «Об участии граждан в охране общественного порядка» ожидаемо стало чувствительным событием для российской правовой системы и вызвало научную дискуссию, в том числе и в историко-правовом, хотя и слабо выраженном, ключе, о сущности, правовом регулировании и формах негосударственной правоохраны и ее места в обеспечении общественной безопасности. Представители историко-правового направления при этом ограничились попыткам придать идее о негосударственной форме охраны общественного порядка, возрожденной, по сути, из советского прошлого, историко-правовое обоснование, где участие граждан в охране общественного порядка раскрывается как древнейший общественный институт, объективированный тем, что «общественный порядок -неотъемлемая часть государственно организованного общества независимо от его социальной сущности» [8, с. 88].
Рассмотрение проблемы участия населения в охране общественного порядка в историко-правовом контексте действительно раскрывает многообразие форм участия населения в охране общественного порядка и противодействии преступности на различных исторических этапах российского государства. При этом в юридической литературе утвердилось основанное еще на господствовавшей в советской науке марксистско-ленинской классовой теории государства и права мнение, что первой такой формой была полицейская повинность населения [8, с. 88; 10, с. 42; 15, с. 86], сохранявшая значимость на протяжении всего дореволюционного периода.
Однако в период сословно-представительной монархии XVI - первой половины XVII вв. охрана общественного порядка и противодействие преступности исполнялись местными органами самоуправления - выборными губными избами, земскими избами, земскими
судьями (излюбленными головами), сотскими, пятиде-сятскими и десятскими, учреждаемыми в этот период посредством великокняжеских и царских жалованных и уставных грамот, а также уставных и судных грамот удельных князей и игуменов монастырей. В правовой теории местное самоуправление определяется как самостоятельное решение населением какой-либо территориальной общности вопросов местного значения и за счет местных ресурсов (финансирование, и другое материальное обеспечение), что подразумевает широкую общественную инициативу, а применительно к рассматриваемому вопросу - общественную инициативу в решении задачи охраны общественного порядка и противодействия преступности в XVI - первой половины XVII вв. Полицейская повинность, напротив, - это возложение государством на население соответствующих задач как обязанности, неисполнение которой влечет юридическую ответственность. В свете этой методологической коллизии самым сложным из всего спектра возникающих из нее исследовательских задач становится вопрос об организации сыска, как государственной деятельности направленной на противодействие преступности («искоренение разбоев и татьбы»).
В XVI - первой половине XVII вв. формируется и сам термин «сыск», как центральный и одновременно полисемичный, номинирующий и специальное судопроизводства по особо опасным для государства и общества преступлениям, и предметно-практическую деятельность государственных органов и их должностных лиц по розыску и поимке преступников, а также производству предварительного расследования и суда. В «сыске» органы суда разыскивали и ловили преступников, изыскивали доказательства, допрашивали обвиняемых, пытали их и свидетелей, устраивали очные ставки. Их деятельность включала в себя действия следственные и розыскные (даже в их современном понимании) -«всеми сыски сыскивать», отсюда всем известное понятие «сыск» как инквизиционный (следственно-разыскной, пыточный) судебный процесс.
Важнейшим элементом формирования сыскного производства является эволюция его субъектов, отражающая сложные процессы складывания сословной социальной структуры и крепостного права, укрепления самодержавия, формирования сословно-представитель-ной монархии, централизации власти, развития общерусского права и усиления уголовной репрессии.
Анализ массива различного рода великокняжеских грамот, доступных для исследователей благодаря собраниям археографической экспедиции Императорской Академии наук в XIX в. [1; 2], раскрывает попытки государственной власти организовать преследование «лихих людей» собственными силами: «и мы к вам посылали... обыщиков своих» [11, с. 52-53]. Кроме того, задачи уголовного преследования преступников поручались представителям центральной власти на местах - наместникам, волостелям и недельщикам [14, с. 56, 69]. В посвященной этому сюжету историко-правовой литературе
установилась точка зрения, выдвинутая еще в XIX веке [13, с. 36] и перекочевавшая в советскую, а за ней и в современную историографию, согласно которой причина провала этой государственной политики заключалась в системе кормлений. Эта версия не безосновательна и имеет под собой соответствующие исторические факты, зафиксированные не только в памятниках права, но летописях и литературных произведениях этого периода. Например, Псковская летопись под 1540 г. сообщает: «Быша наместники на Пскове свирепи, яко лвове, и люди его аки звери дики до крестьян, и начаша подклеп-цы добрых людей клепати, и разбегошася добрые люди по иным городам» [9; с. 174].
Однако ссылка на систему кормлений не объясняет не только причин учреждения губных изб, но и того факта, что выборные сословно-представительные органы местного самоуправления, в формировании состава которых участвовали все местные землевладельцы (дворяне, дети боярские, свободные крестьяне), а в городах - их жители (посадские люди), получают правовой статус полноправных и основных субъектов сыска сначала по разбойным и татиным делам, а затем и по всем «лихим делам». Судебник 1550 г. ясно и недвусмысленно определяет (статья 60): «а на кого доведут татьбу, или душегубство, или иное какое лихое дело, опричь розбоя, в котором городе или волости, а будет ведомый лихой человек: и наместниу или волостелю велети того каз-нити смертною казнию. А приведет кого в розбое, или на кого в суде доведут, что он ведомой розбойник: и наместников тех отдавати губным старостам. А старостам губным, опричь ведомых разбойников у наместников не вступаться ни во что». Так же и после земской реформы 1551 г., когда административно-судебные функции перешили к земским избам, сыск по «лихим делам» производился земскими судьями только совместно с губными старостами (там, где они были), без участия которых они не могли окончательно решать дела о грабеже, разбое, краже с поличным, поджоге и мошенничестве. Например, Судной грамотой Удельного Князя Владимира Андреевича Замосковной Вохонской волости 1561 г. предписано: «А доведут на кого розбой, и душегубство, и пожегу, и ябедничество, и подписку, или иное какое дело лихое, а будет ведомой лихой человек, и выборным судьям с губными старостами тех людей судити и управа им чинити по губным старостам грамотам» [2, Т. 1, с. 281].
Советской историографией был сформулирован и тезис о губной реформе 30-х-50-х годов XVI в., по которой «уголовные дела о «ведомых лихих людях» изымались из ведомства наместников и передавались выборным представителям местного дворянства», но при этом оговаривалось, что «она была осуществлена не путем издания какого-то общегосударственного Уложения, а путем посылки специальных грамот в отдельные районы» [6, с. 210]. Однако, как известно, эти отдельные грамоты были жалованными, т.е. такими, которыми тем или иным лицам, категориям населения, какой-либо
территориальной общности великокняжеской и царской властью даруются, т.е. «жалуются», права и привилегии. Все известные на текущий момент губные (сохранилось 12 грамот), и даже по большей части уставные, грамоты XVI века адресные, что видно из их названий, и все они содержат делегирование государственной властью населению соответствующей территории прерогативу уголовного преследования наиболее опасных преступлений как привилегию: «и вы бъ межъ себя обыскали про тот розбой сами всем посадом..., и доискався ли-хихъ людей, и обыскавъ, и довечи на нихъ, и пытавъ ихъ, казнили смертию жъ» [11, с. 137]. Причем эта прерогатива, взятая на себя в недавнем прошлом великокняжеской властью в целях укрепления государственного единства, во-первых, оказалась государству не по силам, а во-вторых, натолкнулась на господствовавшее в обществе правосознание, основанное на господстве обычая и частного права.
Из текстов всех губных и уставных грамот XVI в. следует, что они были выданы по просьбе местного населения, осознававшего опасность разбоев, убийств, поджогов и краж. Как писал А. Чебышев-Дмитриев, «общество в области уголовного права менее, чем в какой-нибудь другой сфере, нуждается во внешнем побуждении к преследованию преступников, по самому существу преступных действий, по причине их общепасности» [12, с. 125]. Это господство в общественном правосознании частноправового воззрения на разбои, грабежи и даже убийства отразилось как в слабой дифференциации гражданских правонарушений преступлений, так в законодательных запретах заключения мировых сделок с преступниками во время судебного процесса, пронизывающих весь правовой массив XVI-XVII веков.
Сомнение в наличии у правящих кругов программы некоей реформы в преследовании преступлений вызывает и тот факт, что в них самих в этот период шла жесткая борьба за власть между боярскими группировками Глинских, Бельских и Шуйских, а самому царю Ивану IV на момент выдачи первых известных нам губных грамот - Белозерской и Каргопольской в 1539 г. было всего девять лет. Кроме того, шаткость в оценке процесса создания губных изб - специальных органов местного самоуправления для «искоренения разбоев» - как государственной реформы придают еще два обстоятельства. Во-первых, что жалованные губные грамоты выдавались населению северных и северо-западных русских земель - Поморья, а не повсеместно. Во-вторых, московские великие князья, хорошо понимая пагубность межсоциальной розни, с самого момента создания единого русского государства пытались согласовывать мнение власти с позициями сословий и, укрепляя единоличную власть в противоборстве с боярством, как, например, Василий III, в вопросах обеспечения социального порядка и сыска по «лихим делам» опирались на исконные обычаи и традиции. Например, в грамоте крестьянам Белозерской волости 1513 г. по просьбе («челобитью») старцев пустыни Нила Сорского устанавливалось: «И вы б
сберегали старцев Ниловой пустыни от лихих людей, от татей и разбойников накрепко, чтоб им не было обиды ни от какого человека.» [2, с. 127]. В другой грамоте 1518 г. подтверждаются права местного самоуправления в совместной деятельности с представителями центральной власти в сыске: ««А по волости наместничи-им недельщикам самим не ездити, а без старосты и без лучших людей недельщику убитые головы не осматри-вати и на поруки крестьян не давати» [3, с. 71]. И в этом свете мыслимая «губная реформа» видится как продолжение политики предыдущего царствования, ищущего опоры у населения в обеспечении безопасности и правопорядка.
Однако здесь следует учитывать, что обращение к традициям «седой старины» происходило в условиях новой концепции государственной власти с ее центральной идеей государевой службы, последовательно вырабатывавшейся государственной политикой на протяжении XV-XVП вв. Во взаимосвязи с этим процессом складывается публично-правовая уголовная доктрина: в материальное понятие преступления Русской Правды, наследуемое от обычного права, постепенно, не без влияния церковного права, привносились формально-юридические признаки противоправности («богомерзкое дело», «преступление Закона Божьего», «законо-преступление», «злое дело») [5, с. 64-67]. В Великокняжеском судебнике 1497 г. в обозначении преступления стал употребляться термин «лихое дело» и рельефно выступать его субъект - «лихой человек», т. е. преступник, промышляющий разбоем, грабежом и убийством. Власть начинает делать крупные шаги к установлению уголовно-правового порядка, который, как определяет В. П. Малахов, «становится противовесом (антиподом) криминальному правопорядку» [7, с. 163]. Поэтому исконные, казалось бы, права населения по поимке преступников и суда над ними, основанные на древнерусском воззрении, что «княжеское дело само по себе, а земское дело также само по себе» [4, с. 28], теперь не просто подтверждались государственной властью, а приобрели формат делегирования ею собственных прерогатив.
Таким образом, в учреждении губных изб конкретизировалось разрешение противоречия частноправовой доктрины с публично-правовой доктриной, приходящегося в России на период XV-XVI вв., когда первая отмирала, а вторая в условиях сословного расслоения общества начинала свое развитие.
В этой связи следует принимать во внимание социально-классовые основы формирования губных изб. Губных старост повелевалось избирать только из боярских детей, которые в 1566 г. были переименованы в дворян и вместе с ними составили служилый слой средних и мелких землевладельце - опору монархии. Заинтересованные в стабилизации экономики и прикреплении к земле крестьян, они оказывали царской власти активную поддержку в проведении внешней и внутренней, в том числе и уголовной, политики. Все усилия самого
государства в этот период были направлены на решение внешнеполитических задач: окончание борьбы за независимость (стояние на Угре 1480 г., поход в 1482 г. татарского хана на Москву, которую он сжег) и беспрерывное ведение войн за укрепление и расширение государственных границ (1492-1494 гг. - с Литвой; 1495-1497 гг. - со Швецией; 1500-1503 гг. - с Литвой, и в то же время с Ливонским орденом; 1521 и 1545 годы - походы крымско-татарского хана на Москву). Охранительную функцию государственная власть не просто возложила, а доверила органам местного самоуправления, апеллируя к народному правосознанию и классовым интересам служилых сословий, прежде всего дворянства, в то время как прочно закрепляла за собой управленческо-обеспе-чительную функцию, издавая законы и формируя центральный аппарат управления.
Преследуя цель централизации управления, государство с самого начала последовательно интегрировало губные избы в государственный аппарат и поставило их формирование и деятельность под контроль органа отраслевого управления - Разбойного приказа (15561702 гг.), организующего и контролирующего их деятельность, утверждавшего избранных губных старост в должности, разработка для них специальных инструкций по производству сыска (наказов), по Соборному Уложению 1649 г. Разбойный приказ окончательно определялся как центральный орган уголовного преследования в Русском государстве.
Таким образом, в XVI веке в Московском государстве сложилась государственная система организации сыска, основанная на дуализме общественных, представленных губными избами, и государственных начал, олицетворением которых стал Разбойный приказ. Следует заметить, что эта система проявила эффективность, была восстановлена после Смутного времени 15841612 гг. и функционировала до петровских реформ. При этом, государственный контроль за деятельностью губных изб, установленный и закрепленный законодательством, является выражением общей тенденции усиления роли государства в регулировании общественных отношений.
Список источников
1. Акты исторические, собранные и изданные Археографическою коммиссиею. Т. 1-12. СПб., 18411857.
2. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской Империи Археографическою экспедициею Императорской академии наук. Т. 1-4. СПб., 1836-1838.
3. Беляев И. Д. Земский строй на Руси. СПб., 2004. 287 с.
4. Берендтс Э. Н. О прошлом и настоящем русской администрации. М., 2002. 366 с.
5. Георгиевский Э. В. Церковно-уголовное право Древней Руси (общая характеристика подсистемы) // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Во-
просы теории и практики. 2011. № 8 (14): в 4-х ч. Ч. II. С. 64-67.
6. Губные грамоты XVI в. из музейного собрания // Записки отдела рукописей. Вып. 18. Гос. Библиотека им. В.И. Ленина. М., 1956. С. 210-229.
7. Малахов В. П. Методологическое мышление в познании и понимании права. М., 2018. 239 с.
8. Мулукаев Р. С. К вопросу об историческом опыте участия населения в охране общественного порядка // Труды Академии управления МВД России. 2014. № 4 (32). С. 87-91.
9. Пересветов И. Сочинения. М., Л., 1956. 388 с.
10. Скрипкина Ю. Г. Становление и развитие государственных и местных начал в охране общественного порядка в России // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2013. № 1(57). С. 41-47.
11. Уставные грамоты наместничьего управления: губные и земские, изданные историко-филологическим факультетом Московского университета. М., 1909. 208 с.
12. Чебышев-Дмитриев А. О преступном действии по русскому до-петровскому праву. Казань, 1862. 242 с.
13. Шалфеев Н. Шалфеев Н. Об уставной книге Разбойного приказа. СПб., 1868. 76 с.
14. Шумаков С. Губные и земские грамоты Московского государства. М., 1895. 247 с.
15. Юрина Е. Е. Организация охраны общественного порядка в Российском государстве в дореволюционный период // Труды Академии управления МВД России. 2013. № 1 (25). С. 86-88.
References
1. Historical acts collected and published by the Archeographic Commission. Vol. 1-12. SPb., 1841-1857.
2. Acts collected in libraries and archives of the Russian Empire by the Archeographic expedition of the Imperial Academy of Sciences. Vol. 1-4. SPb., 1836-1838.
3. Belyaev I. D. Zemsky system in Russia. SPb., 2004. 287 p.
4. Berendts E. N. On the past and present of the Russian administration. M., 2002. 366 p.
5. Georgievsky E. V. Church-criminal law of Ancient Russia (general characteristics of the subsystem) // Historical, philosophical, political and legal sciences, culturology and art criticism. Questions of theory and practice. 2011. № 8 (14): in 4 p. II. P. 64-67.
6. Labial letters of the XVI century. from the museum collection // Notes of the department of manuscripts. Issue 18. V I. Lenin State Library. M., 1956. P. 210-229.
7. Malakhov V. P. Methodological thinking in the knowledge and understanding of law. M., 2018. 239 p.
8. Mulukaev R. S. On the historical experience of public participation in the protection of public order // Proceedings of the Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2014. № 4 (32). P. 87-91.
9. Peresvetov I. Essays. M., L., 1956. 388 p.
10. Skripkina Yu. G. Formation and development of state and local principles in the protection of public order in Russia // Bulletin of the St. Petersburg University of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2013. № 1 (57). P. 41-47.
11. Charters of the viceroy's administration: gubernia and zemstvo, published by the Faculty of History and Philology of Moscow University. M., 1909. 208 p.
12. Chebyshev-Dmitriev A. About a criminal act under the Russian pre-Petrine law. Kazan, 1862. 242 p.
13. Salveyev N. Salveyev N. About the statute book of the Robbery order.SPb., 1868. 76 p.
14. Shumakov S. Gubernye and zemstvo charters of the Moscow state. M., 1895. 247 p.
15. Yurina E. E. Organization of public order protection in the Russian state in the pre-revolutionary period // Proceedings of the Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2013. № 1 (25). P. 86-88.
Информация об авторе
Т. Л. Матиенко - профессор кафедры истории государства и права Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя, доктор юридических наук, доцент.
Information about the author T. L. Matiyenko - Professor of the Department of History of State and Law of the Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after VYa. Kikot', Doctor of Legal Sciences, Associate Professor.
Статья поступила в редакцию 28.10.2022; одобрена после рецензирования 29.11.2022; принята к публикации 19.12.2022.
The article was submitted 28.10.2022; approved after reviewing 29.11.2022; accepted for publication 19.12.2022.
