CC BY
51
Вестник ПСТГУ
Серия V. Вопросы истории
и теории христианского искусства
Слоистое Сергей Михайлович, мл. науч. сотр. Института славяноведения РАН, препод. факультета церковного пения ПСТГУ [email protected]
2015. Вып. 1 (17). С. 129-144
Опыт дореволюционной России в жизни и творчестве архитектора С. Ноаковского1
С. М. Слоистов
С. Ноаковский (1867—1928) — известный польский и русский архитектор, прославившийся своими графическими работами. Его образы объединяет уникальное чувство стиля и знание истории искусств, среди его излюбленных тем особое место занимала церковная, католическая и православная архитектура. В работе разбирается вопрос: почему положительный опыт русско-польского культурного взаимодействия так скромно представлен в польском историческом сознании. Жизнь Ноаковского была типичной для многих тысяч польских биографий. Получив традиционное для польской дворянской среды воспитание, он, как и многие молодые поляки в пореформенной России, отправился вглубь Империи для получения высшего образования. Его последующая блистательная карьера в Петербурге и Москве вполне укладывается в стандартную жизненную стратегию выходца из Царства Польского. После восстановления Польшей независимости он оказывается среди тех поляков, кто принял решение вернуться на свою историческую родину и принять деятельное участие в ее возрождении. На примере особенностей художественного образования и деятельности организаций по охране памятников культурного наследия в исследовании рассматриваются процессы социокультурной адаптации как при миграции поляков внутри Российской империи, так и по их возвращении в ставшую независимой Польшу. В этой связи особое место уделено изучению позиции Ноаковского по вопросу сохранения православного архитектурного наследия Варшавы.
Еще до начала массового перемещения населения в результате событий Первой мировой войны в глубине Российской империи на постоянной основе проживало значительное количество поляков. Часть из них оказалась вне территории традиционного расселения польского народа из-за возросшей миграционной активности во 2-й пол. XIX в. Многие из переехавших сделали успешную карьеру и после восстановления Польшей независимости вернулись на свою историческую родину. Безусловно, среди них были те, чей прежний профессиональный опыт и былые заслуги сыграли существенную роль в становлении обновленного польского государства. Естественным образом данная категория людей имела свое видение прошлого, которое часто отличалось от восприятия других
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта проведения научных исследований «Память о русско-польских отношениях в Российской империи в мемуаристике межвоенного периода», проект №13-01-00070.
поляков. Многолетние контакты в русской среде были неотъемлемой частью их биографии. Характеризующаяся успешной интеграцией в российское общество прошлая жизнь являлась для них основой формирования новой реальности. В то же время присущий им образ России часто не соответствовал представлениям остальных соотечественников, что приводило к уникальным интеграционным процессам внутри польского общества. Формировалась общая для всех поляков историческая память и устоявшийся на десятилетия взгляд на восточного соседа. Полноценно ответить на вопрос, как происходило данное взаимодействие, невозможно без основательного изучения механизмов социокультурной адаптации поляков, переехавших вглубь Империи до революции, а затем возвратившихся назад, в возрожденную Польшу. Одним их таких достойных внимания исследователя примеров является биография архитектора С. Ноаковского.
Станислав Ноаковский (26.03.1867 — 01.10.1928) родился в уездном городе Нешаве Варшавской губернии, в 1886 г. после завершения среднего образования в Царстве Польском поступил в Императорскую академию художеств в Петербурге. По окончании основного курса обучения он продолжил свое образование в качестве пенсионера Академии во Франции и Италии. В 1899 г. молодой архитектор переехал на постоянное место жительства в Москву, где работал преподавателем и хранителем музея в Строгановском училище, а с 1906 г. преподавателем в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Широкую известность Ноаковский приобрел как знаток истории архитектуры и мастер архитектурного рисунка (в 1915 г. — действительный член Академии художеств). По возвращении в 1918 г. на родину Ноаковский принимал активное участие в возрождении художественного образования в Польше, будучи с 1919 г. профессором факультета архитектуры Политехнического института в Варшаве.
Жизненный путь С. Ноаковского можно разделить на три взаимосвязанных этапа: время его становления в польской культурной среде (1867—1886), период активной профессиональной деятельности в условиях доминирующей русской культуры (1887—1918) и годы использования накопленного опыта при возрождении польского государства (1918—1928).
На протяжении ббльшей части своей жизни С. Ноаковский имел контакты с различными российскими государственными образовательными учреждениями. Деление названных организаций на русские и польские в Царстве Польском достаточно условно. Например, в средних образовательных учреждениях Царства Польского в 1870—80-е гг. присутствовали и польское, и русское начала; более того, между ними происходила борьба за национальный характер институции.
Первым опытом взаимодействия с русскими учителями и администрацией был период учебы в реальных училищах во Влоцлавске (1877—1884)2 и Ловиче (1884—1886)3. Можно с уверенностью говорить о том, что эти контакты не выходили за рамки сухого формализма, когда в русские формы фактически не вкладывалось никакого содержания. Характерным является воспоминание А. И. Де-
2 Noakowski S. Szkic autobiograficzny // Pisma [1957] / Oprac. M. Wallis. Warszawa, 1957. S. 157.
3 Ibid. S. 154.
никина, который учился во Влоцлавском реальном училище в 1882—1889 гг.4 По его словам, даже в преподавании русской литературы «учителя облекали свой предмет в такую скуку, в такую казенщину, что могли бы отбить не только у поляков, но и у нас, русских, всякую охоту к чтению»5. На примерных учеников администрация возлагала функции «старших» на ученической квартире. Согласно Деникину, который был «старшим» в Ловиче, его обязанности заключались в надзоре за порядком и давали определенные льготы по оплате содержания6. В Ловиче «очень вежливый и исключительно скромный»7 Ноаковский, называемый одноклассниками не иначе как «пан Станислав», был также выбран для этой роли8. «Старшему» вменялось в обязанность и прямое доносительство, но даже для русского Деникина явное игнорирование подобных требований не влекло за собой каких-либо санкций со стороны администрации.
Ситуация существенно меняется по приезде Ноаковского в Петербург для учебы в Императорской академии художеств. Период учебы (1886—1897) совпадает со временем больших перемен в Академии, связанных с подготовкой, принятием и реализацией положений устава 1893 г. Реформа Академии позволяет нам более широко посмотреть на ситуацию, сложившуюся в то время в российском обществе. Большим упрощением было бы говорить о полной стагнации, приведшей к прекращению преобразований в духе эпохи Александра II. В данном случае посредством достаточно радикальных реформ власть стремилась сгладить острые противоречия в русской художественной жизни, выражавшиеся в противоборстве передвижников и академистов. Благодаря либеральной по своей сути реформе удалось преодолеть существовавший раскол. Академия сохранила свои лидирующие позиции в художественной жизни страны, а передвижники, заняв ряд ключевых академических постов, сохранили членство в Товариществе передвижных художественных выставок9. Для нас важно, что учившийся в то время в Академии Ноаковский стал свидетелем успешных преобразований на почве универсальных ценностей. Не менее значимо и то, что реформы были инициированы императором и проведены при непосредственном участии высшей российской власти.
Время, когда граф И. И. Толстой являлся вице-президентом Академии, С. А. Жебелев справедливо называл «толстовской эпохой» в ее жизни10. Этот период не был однородным. Первые годы — время усиленной борьбы Толстого за полное претворение в жизнь положений устава 1893 г. Для Ноаковского годы учебы в Академии также различались и могли оцениваться им по-разному. Поступив туда, он застал как всевластие конференц-секретаря П. Ф. Исеева,
4Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 2002. С. 25.
5 Там же. С. 35.
6 Там же. С. 27.
7 Janicki J. Wspomnienia kolezenskie // Noakowskiemu Lowicz. Lowicz, 1938. S. 13.
8 Ibid. S. 13-14.
9 О реформе Императорской академии художеств см.: Куликов С. В. Граф И. И. Толстой и реформа Императорской академии художеств 1893-1894 гг. // Во главе Императорской академии художеств... Граф И. И. Толстой и его корреспонденты 1889-1898. М., 2009. С. 10-74.
10 Жебелев С. А. Граф Иван Иванович Толстой (1858-1916) // Мемуары графа И. И. Толстого. М., 2002. С. 397.
сосланного в Сибирь в 1892 г., так и стиль руководства Толстого, дом которого был всегда открыт даже для студентов11. О противоречивости приобретенного опыта свидетельствует краткая характеристика своей учебы в Академии, данная Ноаковским уже в независимой Польше. Он писал об образовании «в холодной и чужой, но серьезной и очень положительной для художественных занятий атмосфере»12.
Соглашаясь с М. Валлисом, что именно годы учебы в Академии становятся временем знакомства с другой, отличной от прежних представлений Россией13, необходимо проанализировать формальные отношения в данный период. Оставаясь русскими по форме, эти отношения наполняются универсальным по своей сути содержанием, причем во главу угла ставится искусство. Все иные критерии (материальное положение, сословное или национальное происхождение) отходили в Академии на второй план. Напротив, принадлежность к данной корпорации служила основой для успешного взаимодействия с другими учреждениями в государстве.
В качестве пенсионера Академии Ноаковский имел возможность продолжить свои занятия в Западной Европе14. Во взаимодействии с европейскими учреждениями он выступал представителем государственной российской организации. Ноаковский воспринимал это вполне естественно, пользуясь даже существовавшей на тот момент теплой атмосферой в российско-французских отношениях15. С другой стороны, с отрицательным отношением к себе как пенсионеру русской Академии он столкнулся в Италии16. Ноаковский всецело увлечен Западной Европой, но не разрывает связи с Петербургом.
Принадлежность к Императорской академии художеств не прекращается после ее окончания, проявляясь как в получении определенных знаков, подтверждающих связь с корпорацией, так и в оказании помощи со стороны академических структур своим выпускникам. В 1898 г. С. Ноаковский подает прошение о праве ношения серебряного академического знака в канцелярию Императорской академии художеств. В скором времени прошение удовлетворяется17. В связи с попытками получить работу в Варшавском политехническом институте18, он информирует о своих проблемах вице-президента Академии графа И. И. Толстого: «Вернувшись скоро будет два года из заграничной поездки, я напрасно стараюсь пристроиться где-нибудь и как-нибудь. Благодаря вышеуказанным причинам я наталкиваюсь постоянно на одни более или менее вежливые отказы»19. Ноаковский называет весьма конкретные причины своих неудач: принадлежность к римско-католической церкви и польское происхождение. По-
11 Толстая Л. И. Вместо предисловия // Во главе Императорской академии художеств...
С. 8.
12 NoakowskiS. Wstçp do «Architektury polskiej» // Pisma [1957]. S. 150.
13 Wallis M. Lata nauki i mistrzostwa Stanislawa Noakowskiego. Warszawa, 1971. S. 32.
14 О жизни и занятиях Ноаковского в Западной Европе см.: Wallis M. Op. cit. S. 43—53.
15 Ibid. S. 47.
16 РГАЛИ. Ф. 824. Оп. 2. Д. 4. Л. 3. Письмо С. Ноаковского матери Э. Ноаковской, 1895 г.
17 РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111. Л. 113, 115.
18 Wallis M. Op. cit. S. 69-71.
19 РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111. Л. 120.
ложительно характеризуя его от лица Академии, Толстой старался содействовать трудоустройству. Из прошения выпускника вице-президенту отчетливо видно, что их связывают только служебные отношения, базирующиеся на принадлежности к универсальному миру искусства. В других государственных инстанциях Ноаковский подобной поддержки не находил.
С открытием для Ноаковского дверей Строгановского училища, а затем и Училища живописи, ваяния и зодчества ситуация не изменилась. Во многом их мир был тождественен атмосфере внутри петербургской Академии.
Преподаватели рассматриваемых московских художественных школ имели весьма высокий социальный статус. Интеграция преподавательского корпуса в систему элит империи осуществлялась различными способами. Достаточное финансовое обеспечение создавало сравнительно большую материальную неза-висимость20 и гарантированный карьерный рост: тот, «кто поступает в учителя рисования, имеет скромное, но приличное жалованье, обеспеченную будущность, некоторое положение (того гляди, через 15 лет статский советник), интеллигентное общество и массу свободного времени»21.
Рост социального статуса открывал для Ноаковского новые возможности в реализации своего творчества. Избрание в действительные члены Императорской академии художеств — высшее положение в карьерной иерархии — произошло только благодаря его художественным талантам и известности в профессиональной среде. Об этом свидетельствует отсутствие у Ноаковского необходимых для баллотировки и подтверждающих заслуги кандидата официальных бумаг22. После смерти П. А. Брюллова президент Академии великая княгиня Мария Павловна предложила опросить всех ее членов и узнать, кого из архитекторов они считают достойным занять вакантное место. Наибольшее число голосов было подано за Ноаковского, который победил со значительным отрывом. По представлению президента император утвердил его назначение действительным членом Академии23.
Для художественного образования того времени было свойственно наличие разнообразных горизонтальных связей между художественными школами одного уровня, гибкость вертикальных связей, реализуемых через главенство Академии и людей, связанных с ней на местах. Это также способствовало успешному переезду Ноаковского в Москву без потери связей с Академией, которой он был «обязан всем лучшим в жизни»24.
Таким образом, первое знакомство с русскими учреждениями в Царстве Польском подготовило Ноаковского к учебе в столице империи, так как успеш-
20 Клычников В. М. Материальное положение и организация хозяйственной деятельности художников Москвы накануне революционных событий 1917 года // Армагеддон: актуальные проблемы истории, философии, культурологии. М., 1999. Кн. 5. С. 69—84.
21 Ноаковский С. О процветании художественной промышленности // Мир искусства. Спб., 1899. Т. 1. № 11-12. С. 133.
22 РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111. Л. 128-130. Письмо С. Ноаковского секретарю Академии В. П. Лобойкову, 1914 г.; Wallis. M. Op. cit. S. 199-201.
23 РГИА. Ф. 789. Оп. 19, 1915 г. Д. 182. Л. 17.
24 РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111. Л. 151. Письмо С. Ноаковского В. П. Лобойкову, 1915 г.
ное окончание реального училища открывало возможности для получения высшего образования. Однако его успехи в Академии едва ли имели бы место в условиях абсолютного доминирования в ней русского начала. Система ценностей, разделяемая всей ее корпорацией, была основана на универсальной принадлежности к миру искусства. Такой подход позволил Ноаковскому достаточно быстро и успешно социально адаптироваться в связанной с Академией среде без потери польскости, поскольку давал возможность ее репрезентовать как часть мира универсального.
По окончании Академии Ноаковский также без отказа от польскости вошел в академическую корпорацию (систему художественного образования) и стал полноправным членом русского общества.
Как на втором этапе большую роль играл опыт, полученный в Царстве Польском, так залогом успешной адаптации в уже немолодом возрасте в возрожденной Польше являлся авторитет Ноаковского, сложившийся в московский период его биографии (1899—1918). Тем не менее, даже при наличии профессиональных заслуг и необходимого для нового государства опыта, успешная адаптация в Польше была бы невозможна без участия Ноаковского в деятельности польских обществ охраны памятников. Активная работа в них позволила в короткий срок занять лидирующие позиции в важной для польской государственности институции.
Исследованные нами источники позволяют установить формы работы Ноа-ковского с момента возникновения Отдела по охране памятников при Польском комитете до избрания его председателем Общества охраны памятников в Москве. Именно авторитет Ноаковского в среде старой московской Полонии сделал возможным создание Отдела охраны памятников в Москве. Как вспоминал инициатор этого М. Мореловский, мнение Ноаковского было важным при окончательном решении Комитета во главе с А. Ледницким по данному вопросу25.
С самого начала Ноаковский выступает в роли официального эксперта26. При этом в группе экспертов он является одновременно неформальным представителем русского музейного и искусствоведческого сообщества. Успех работы не был бы возможен без очень близкого знакомства с хранителями коллекций и научными работниками. Необходимым условием выступала глубокая интеграция в русское музейное сообщество. Ноаковский, заслуги которого в деле создания обширной коллекций Музея им. императора Александра II при Строгановском училище были известны, являлся незаменимым в этом качестве. Большинство русских коллег не только знали о польском происхождении архитектора, но и о его бескомпромиссной борьбе за возвращение вывезенных памятников законным польским владельцам27. Однако Ноаковский — преподаватель двух высших московских школ — воспринимался не как представитель каких-либо частных интересов, а как служитель искусства.
25 Morelowski M. Garsc wspomnien i uwag o tworczosci Stanislawa Noakowskiego // O Stanisla-wie Noakowskim / pod red. P. Bieganskiego. Warszawa, 1959. S. 204.
26 ГА РФ. Ф. Р5115. Оп. 2. Д. 61. Л. 174.
27 Morelowski M. Op. cit. S. 205. М. Мореловский также приводит конкретные примеры спасения памятников благодаря авторитету и связям С. Ноаковского.
В условиях политической трансформации в России положение московского отдела, как и остальных польских организаций по охране памятников, становится критическим. Возникает необходимость в смене их правового статуса, для того чтобы сохранить результаты предыдущей работы. В правовом плане отдел реорганизуется в самостоятельное общество. С поста председателя отдела уходит князь М. Радзивилл. Должность председателя не была ключевой, основные управленческие функции от формирования планов до их претворения в жизнь лежали на М. Мореловском. Однако своей принадлежностью к высшей аристократии Радзивилл повышал статус отдела, легитимизировал его деятельность в глазах государственной элиты империи. После революции требовалась фигура, респектабельная с точки зрения новой власти.
Скорее всего, безвыходность сложившейся ситуации вынудила Ноаковского согласиться занять место председателя в 1918 г. Он был человеком, принимавшим активное участие в работе Общества охраны памятников в Варшаве. В московском отделе он состоял в непосредственном руководстве, являлся членом президиума. Имея непререкаемый авторитет в польской среде, Ноаковский оставался своим и для русского художественно-музейного сообщества, будучи действительным членом Академии художеств. Только совокупность вышеназванных ролей позволила ему успешно провести Общество через период общественно-политической трансформации, совпавшей по времени с массовым возвращением его членов на родину. Сохранение работоспособности Общества в Москве до восстановления устойчивых структур Общества в Варшаве являлось залогом сбережения уже имевшихся результатов работы.
После своего возвращения в конце 1918 г. на родину С. Ноаковский продолжил активное участие в работе Общества. В Варшаве будут востребованы его знания о функционирующих на территории России структурах Общества. Он принимает активное участие в работе варшавского представительства Общества охраны памятников в Москве. Согласно принятым еще летом 1918 г. в Москве решениям, правление Общества на базе своего представительства в Варшаве организует в Польше межведомственную комиссию из делегатов всех заинтересованных организаций, которая обеспечила прием польского культурного наследия из России. С ноября 1918 г. Ноаковский участвует в данной работе уже в Польше28.
В период формирования государственного аппарата Польской Республики Общество охраны памятников продолжает выполнять функции государственной службы в области культурного наследия. Для нас особенно интересно участие Ноаковского в работах, связанных с судьбой соборов св. Александра Невского и св. Троицы (до перестройки в XIX в. римско-католический храм) в Варшаве. Если не рассматривать эмоциональную сторону дискуссии о наследии царских времен в облике Варшавы, а анализировать только ее профессиональную составляющую, то в среде специалистов по культурному достоянию можно выделить несколько различных позиций.
28 IS PAN. Zbiory specjalne. Teczka 1067. S.78. Информационное письмо о первом заседании Комиссии за подписью М. Мореловского, 1918 г. Первым выступающим в повестке заседания обозначен С. Ноаковский.
Большинство членов Общества охраны памятников высказалось за полную ликвидацию собора св. Александра Невского, что соответствовало мнению других организаций, представляющих польское профессиональное сообщество29. Одним из немногих, кто выступил против разрушения собора, был профессор С. Дзержговский, предлагавший сохранить его как памятник30. Обе стороны пытались обосновать свое мнение, исходя из научных представлений в области охраны памятников. Исходный тезис был общим — отношение к памятнику в первую очередь как к объекту, формирующему историческую память народа. Различные выводы базировались, как это показано Е. Маниковской31, на разном понимании памятника архитектуры: памятник как обособленный объект (С. Дзержговский) и памятник — градостроительная среда (Общество охраны памятников). Для нас здесь важно, что отправной точкой для обоих мнений послужила национальная и историческая (событийная) трактовка культурного наследия. В этом смысле позиция С. Дзержговского сходна с получившей широкую известность позицией писателя С. Жеромского, предлагавшего сделать из собора Музей мартирологии польского народа. Позиция Ноаковского кардинально отличалась от подходов Общества и С. Дзержговского. Его проект перестройки собора в польском стиле32 было бы сильным упрощением воспринимать как некий компромисс между двумя полярными подходами: разрушением (с предварительным демонтированием ценных в художественном отношении элементов) и практически полным сохранением объекта (за исключением отдельно стоящей высокой колокольни). На наш взгляд, предложения Ноаковского базировались на универсальной художественной ценности памятника. Тонкое эстетическое восприятие им как самого объекта, так и градостроительной среды позволило предложить наиболее гармоничное решение проблемы. При этом национальное нисколько не отвергалось, а просто вписывалось в более универсальный контекст художественной ценности. Такая позиция была органичным продолжением всего жизненного и творческого опыта Ноаковского. Его проект, не противореча научной аргументации сторонников иных подходов, имел явное преимущество перед ними. Архитектор смог выйти за пределы мысли XIX в. с его поиском чистого стиля и воспринимал разумные наслоения как естественные свидетельства развития.
Конечно, вполне уместно говорить о вероятном личностном отношении Ноаковского к собору как к делу своего учителя Л. Н. Бенуа33. Однако о доминировании мотивации универсального характера свидетельствует также решение
29 IS PAN. Zbiory fotografii i rysunkow pomiarowych. Teczka 58. Листы не нумерованы. Постановление Общества охраны памятников по вопросу собора св. Александра Невского, 1920 г.; Manikowska E. Wielka wojna i zabytki // Polskie dziedzictwo kulturowe u progu niepodleglo-sci: wokol Towarzystwa Opieki nad Zabytkami Przeszlosci / pod red. E. Manikowskiej i P. Jamskiego. Warszawa, 2010. S. 52.
30 IS PAN. Zbiory fotografii i rysunkow pomiarowych. Teczka 58. Листы не нумерованы. Особое мнение проф. С. Дзержговского, без даты; Manikowska E. Op. cit. S. 53.
31 Manikowska E. Op. cit. S. 53-54.
32 Paszkiewicz P. Pod berlem Romanowow: sztuka rosyjska w Warszawie 1815-1915. Warszawa, 1991. S. 200; Wallis M. Op. cit. S. 263-265.
33 Wallis M. Op. cit. S. 265.
рабочей комиссии Общества охраны памятников по перестройке собора св. Троицы в Варшаве, в работе которой Ноаковский принимал деятельное участие34. Комиссия, констатировав, что «оставление вида церкви в нынешнем состоянии недопустимо»35, не предполагала полной реконструкции объекта в целях придания ему прежнего вида. Речь шла о гармонизации со средой посредством «только мелких перемен декоративной природы»36.
Свой накопленный за годы жизни в глубине империи опыт Ноаковский, как и другие сделавшие хорошую карьеру в России поляки, также использует для возрождения системы польского художественного образования.
Изученные нами фонды Министерства искусства и культуры Польши позволяют проследить работу Ноаковского в нем по трем направлениям: вопросы среднего и высшего художественного образования, подготовка и проведение выставок и конкурсов, публичные лекции.
Прямым свидетельством апелляции Ноаковского к московскому опыту может служить протокол заседания по вопросу обучения рисунку в местечковой ремесленной гончарной школе. На совещании в качестве примера он привел школу «в Богородском уезде под Москвой в центре гончарной промышленности»37. Богатая практика организационной и педагогической деятельности в двух московских художественных училищах, безусловно, являлась основой для участия в работах вместе с К. Тихим и Э. Трояновским в создании Промышленно-художественного училища в Польше38.
Министерство использовало Ноаковского в качестве эксперта в таких важных мероприятиях, как конкурс на государственный герб Польши39 и выставка о независимой Польше в Венеции40, где не мог не пригодиться его многолетний стаж участия в конкурсах и выставках.
Практически сразу по возвращении в Польшу Ноаковский продолжил свои пользовавшиеся большой популярностью в России публичные лекции и доклады. Начиная свою деятельность, Министерство организовало его выступление в 1919 г. в Познани41. Дальнейшая география работы на столь важном в плане реинтеграции польских земель участке охватит многие крупные и малые города и будет проводиться под эгидой различных государственных и общественных организаций42.
34 О работах по реконструкции собора св. Троицы, в том числе о решении Комиссии см.: DettloffР Odbudowa i restauracja zabytköw architektury w Polsce w latach 1918-1938. Teoria i prak-tyka. Krakow, 2006. S. 236-238.
35 IS PAN. Zbiory fotografii i rysunkow pomiarowych. Teczka 75. Листы не нумерованы. Протокол о решении Комиссии за подписью в том числе С. Ноаковского, 1920 г.
36 Ibid.
37 AAN. Z. 14 MWRiOP. Teczka 7016. K. 37.
38 Ibid. Teczka 7033. K. 186-187.
39 Ibid. Teczka 7055. K. 79-80, 83.
40 Ibid. Teczka 7059. K. 11.
41 Ibid. Teczka 7062. K. 145.
42 Основные вехи лекционной работы С. Ноаковского представлены в: Grzegorczyk P. Bibliografia Stanislawa Noakowskiego // O Stanislawie Noakowskim. S. 331-336.
Как педагог, Ноаковский уже с 1919 г. принимал активное участие в работе Педагогических курсов для учителей рисования в Варшаве43 (здесь уместно вспомнить его роль в деятельности Общества преподавателей графических искусств в Москве). С момента своего избрания в 1919 г. на должность профессора Факультета архитектуры Варшавского политехнического института Ноаковский имеет также большую организационную нагрузку, в 1920—1923 гг. занимая должность его декана44 (ранее он многие годы был инспектором в Строгановском училище). К сожалению, до конца не раскрыта тема участия Ноаковского в создании Художественного факультета Университета С. Батория в Вильно45. Известно, что его организатор профессор Ф. Рущиц вел с ним консультации46. С 1923 г. Ноаковский работал в должности профессора Художественного училища в Варшаве47. Учитывая его работу на архитектурно-строительных курсах для женщин (с 1909 г.) и московских женских строительных курсах (с 1913 г.)48, примечательна роль Ноаковского в организации первых, впоследствии носивших его имя женских архитектурных курсов в Варшаве (1927)49.
Как видим, на всех трех этапах своей жизни Ноаковский более всего взаимодействовал со сферой образования. Учеба в реальном училище и Академии, работа в учебных заведениях Москвы и Варшавы служили основой для иных видов деятельности. Ноаковский прежде всего тяготел к художественным общественно-профессиональным объединениям, позволившим ему успешно реализовать себя.
Анализ взаимосвязи основных этапов жизни Ноаковского позволяет выделить два важных перехода. Первый из них совпадает с его проживанием в Петербурге вплоть до переезда в 1899 г. в Москву, второй охватывает последние четыре года жизни в ней (1914—1918). В эти годы происходит социальная адаптация Ноаковского: в первом случае процесс социализации протекает благодаря организациям с доминированием универсальных ценностей, во втором — польским национальным институциям. В русской среде, принимая участие в формировании национального, Ноаковский постоянно определяет его через универсальное, когда первое становилось нераздельной частью второго. В польской среде он опирается на универсальные начала в польской культуре, постоянно апеллируя к ним в своей разносторонней работе.
Представляет интерес отношение Ноаковского к культурному наследию. В своих подходах к охране как польских, так и русских памятников культуры
43 AAN. Z. 14 MWRiOP. Teczka 7016. K. 598.
44 Подробнее о работе в Варшавском политехническом институте в 1919—1928 гг. см.: Wallis M. Op. cit. S. 237-256.
45 О его роли как соорганизатора архитектурной секции в Виленском университете в 1919 г. упоминает К. Котула см.: Kotula K. Stanislaw Noakowski: z kolekcji Muzeum Ziemi Kujawskiej i Dobrzynskiej we Wloclawku. Katalog wystawy. Wloclawek, 2000. S. 18.
46 Poklewski J. Polskie zycie artystyczne w miçdzywojennym Wilnie. Torun, 1994. S. 262.
47 Wallis M. Op. cit. S. 281-287.
48 Polanowska J. Noakowski Stanislaw Witold // Slownik artystow polskich i obcych w Polsce dzialajacych (zmarlych przed 1966). Malarze, rzezbiarze, graficy / pod red. K. Mikockiej-Rachubowej i M. Biernackiej. Warszawa, 1998. T. VI. S. 100.
49 Jastrzçbski W. Swemu Profesorowi w holdzie Zenskie Liceum Architektury im. Stanislawa Noakowskiego w Warszawie // Noakowskiemu Lowicz. S. 32.
он опирался на универсальные ценности. Прежде всего, Ноаковский являлся сторонником сохранения аутентичности объекта. Допускавшаяся им реконструкция вполне согласуется с теорией реставрации памятников архитектуры, которая окончательно сформировалась в XX в. и до сих пор не утратила своей актуальности. С одной стороны, он отходит от присущей XIX в. установки на возвращение объекту первозданного вида в рамках концепции чистого стиля. С другой стороны, Ноаковский, насколько это позволяло сохранение аутентичности объекта, допускал реконструкцию с целью сбережения градостроительной среды, трактуемой также как культурная ценность. В этом смысле весьма показательно его отношение в 1920-е гг. к русскому архитектурному наследию в облике Варшавы. Предлагаемые им варианты реконструкции сводились к обозначению «своего» национального, но без обязательного разрушения «чужого».
Вскрытые нами на примере Ноаковского механизмы социокультурной адаптации позволяют также глубже посмотреть на традиционную проблему формирования образа России в польском обществе межвоенного периода. Когда в национальной памяти польского народа закрепляется лишь негативный опыт прошлого польско-русского взаимодействия, а все позитивное из совместно прожитого воспринимается как исключение. Ноаковский, безусловно, из-за этого сильно переживал. Атмосфера того времени, трагизм данной ситуации хорошо переданы архитектором П. Вендзягольским: «Все время Россия противопоставлялась Европе <...> Европе интеллектуальной и культурной. Ноаковский понимал, насколько это было безрассудно для самой Польши, поскольку забывалось
0 мыслящей и культурной России, которая была и о которой в Польше не знали, а возможно, знать не хотели. Ноаковский страдал из-за неправды по отношению к людям, от которых он получил много хорошего. <...> Ноаковский молчал, молчал публично, но был глубоко подавлен переживанием уже даже не за Россию, а за историческую объективность»50.
Приведенный пример характерен не только для Ноаковского, но и для многих поляков, возвратившихся после революции в Польшу. Объяснить, почему их объективное и во многом положительное восприятие дореволюционной России заняло лишь периферийное место в польской исторической памяти, можно различными причинами. Ранее в России, как видно из вышеизложенной судьбы Ноаковского, им постоянно приходилось опираться на универсальные ценности в репрезентации себя и своей культуры. Наличие в империи Романовых институтов, которые ориентировались на данные ценности и имели наднациональный, имперский характер, способствовало их успешной адаптации в инокультурной среде. В то же время их польскость если и признавалась русским сообществом, то занимала лишь подчиненное место в восприятии данных людей обществом. В первую очередь они воспринимались вне национальных категорий, как просто достойные уважения и признания коллеги по художественному цеху, любимые учителя, приятные в общении сослуживцы и т. д., а уж потом, при особых условиях, могли выступать в роли поляков. Этим можно объяснить не только трогательное письмо перебравшемуся в Польшу Ноаковскому как своему лучшему
50 Wçdziagolski P. Proba charakterystyki tworczosci prof. Stanislawa Noakowskiego // Architektura
1 Budownictwo. Warszawa, 1928. №10. S. 379.
педагогу от «строгановцев»51, но, что более важно, не менее сердечное послание от простого смотрителя из Строгановского училища52. Стоит также отметить, что подчеркивание своей польскости скорее являлось более значимым для самих поляков, для русских оно было менее заметным. Так, в творчестве Ноаковского польские сюжеты и для него, и для других поляков-современников занимали безусловно ключевую позицию. Для русских коллег архитектора они являлись лишь одним из многих, характерных для него увлечений в череде творческих тем, посвященных развитым национальным культурам. Во многом это происходило из-за того, что рисуемый им образ Польши — это отголосок давно уже потерянного прошлого, которое в глазах русского не имело достойного продолжения. Ведь Польша пала, ее нет, значит увиденное на рисунке или услышанное в лекции не более чем красивая фантазия. Для самих же поляков таким образом поддерживаемое историческое сознание формировало воображаемую Польшу, что в конечном итоге и привело к восстановлению Польши в реальности.
Применявшийся поляками в глубине России механизм представления чужой для русских культуры через универсальное, наднациональное начало не мог быть реализован в условиях межвоенной Польши. Польши, которая была ориентирована на построение сугубо национального государства, где религиозным и национальным меньшинствам отводилась подчиненная роль. Польши, в которой более чем за столетний период разделов культурная жизнь приобрела во многом столь характерные для провинции местечковые черты. Двоякое чувство, где совмещались горечь потери своей принадлежности к художественной жизни имперских столиц и ответственность за будущее родной, возрождающейся культуры, было свойственно многим. Данные настроения среди польских деятелей искусства удачно заметил И. Грабарь, встретивший многих своих старых коллег-поляков на переговорах по вопросу культурных ценностей в Риге в 1921 г. «Председателем Комиссии по культурным ценностям со стороны польской оказался архитектор Лялевич53 <...> Очень чудно вышло. И вообще половина участников с обеих сторон давнишние знакомые и даже приятели, — чаще всего польские эксперты — бывшие подчиненные русских экспертов. Лялевич после первого же заседания заговорил со мной не на языке дипломатическом, а на художественном и сознался, что завидует нашей работе: ''Петербург, Москва — столицы, мировые центры, а Варшава — провинция''. Любопытнее всего, что даже Ноаковский, по его словам, что-то мрачен и, видимо, тоскует по Москве, где он имел огромную аудиторию, которую любил и ценил»54, — подытоживал в своем письме прославленный искусствовед. Подтверждает это и сам Ноаковский в письме из Варшавы своему московскому другу П. Эттингеру, где так рассказывает о недавней встрече с В. Верещагиным: «Мы много говорили о недостатках здешней художественной
51 Письмо С. Ноаковского П. Эттингеру, 1922 г. Опубликовано М. Валлисом. См.: Wallis M. Op. cit. S. 272-275.
52 Jastrzçbowski W. Wspomnienia o Stanislawie Noakowskim // O Stanislawie Noakowskim. S. 274.
53 М. Лялевич в 1910-е гг. был одним из ведущих зодчих Петербурга, возглавлял Императорское общество архитекторов. См.: Комарова И. И. Мариан Лялевич // Роль научных обществ России в развитии архитектурной науки и охраны памятников. М., 2010. С. 577-578.
54 Грабарь И. Э. Письма 1917-1941 / сост. Н. А. Евсина, Т. П. Каждан. М., 1977. С. 48.
культуры, самомнении и других пороках. Так вот, я открыто ему сказал, что во всем этом большая вина царской России. Впрочем, помалу здесь создаются музеи, художественные училища. Сам я перегружен популяризационной работой. Постоянно читаю лекции, провожу беседы: ездил в Краков, Познань, Торунь и многие другие города провинции»55. На своих публичных лекциях Ноаковский не замалчивает достижений России. Более того, некоторые выступления он полностью посвящает былой России. Правда, как и ранее Польша для русской публики, теперь Россия для польской аудитории является лишь одной из многочисленных тем, посвященных искусству зарубежных стран. Если отсутствие самостоятельной Польши принижало прошлые достижения польской культуры в русских глазах до революции, то в новой ситуации презентация былых успехов русской культуры не подкреплялась действительностью — реалиями Советской России. Можно представить, насколько, учитывая польское общественное мнение, тяжело было Ноаковскому выступать против разрушения православного собора в Варшаве. Но вдвойне труднее ему было призывать поляков оценить художественные ценности данного памятника на фоне отношения к памятникам сакрального искусства в большевистской России.
Конечно, рассмотренные нами на примере судьбы Ноаковского стратегии поведения и адаптации не были единственной причиной, формирующей односторонний и негативный образ России в польском обществе, несмотря на наличие многочисленных положительных примеров польско-русского взаимодействия. Однако представленный материал хорошо иллюстрирует условия, при которых полученный в другой культуре практический опыт может с успехом использоваться на благо общества. Одновременно забвению предается важный для самой личности и неотъемлемый от данного опыта пласт индивидуальной памяти, которому не находится достойного места в памяти коллективной.
Ключевые слова: С. Ноаковский, польское историческое сознание, художественное образование, охрана памятников архитектуры, собор св. блгв. кн. Александра Невского в Варшаве.
Список сокращений
ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства
РГИА — Российский государственный исторический архив
AAN — Archiwum Akt Nowych
IS PAN — Instytut Sztuki Polskiej Akademii Nauk
55 Цит. по: Wallis M. Op. cit. S. 274.
Pre-revolutionary Russian experience as reflected in the life and work of architect S. Noakowski
S. Sloistov
S. Noakowski (1867-1928) was a Polish-Russian architect and graphic artist. He is best known for his architectural pictures. Catholic and Orthodox church architecture, art history, and problems of style were the themes of his images. He worked through these problems of style and art history in his architectural phantasies and drawings.
This study aims to clarify the following question: why aren't positive cultural Polish-Russian interactions in the nineteenth century represented in the Polish national memory. Noakowski's life was typical of that of thousands of Polish intellectuals. He was born in a traditional Polish noble family in Russian Poland. Along with many Polish young men during the period from the mid-nineteenth century until World War I, he migrated to the heart of the Russian Empire for higher education and carved out a brilliant career in St. Petersburg and Moscow. After the restoration of Poland's independence, Noakowski returned to his fatherland and took and active part in the development of Polish art education. This article focuses on sociocultural adaptation for Poles during the process of resettlement from Russian Poland to other parts of Russia as well as during the process of repatriation back to newly independent Poland. It also discusses features of art education and cultural heritage institutions and will highlight Noakowski's special position in relation to the question of the preservation of the orthodox architectural heritage in Warsaw.
Keywords: S. Noakowski, Polish national memory, art education, art conservation, St. Alexander Nevsky Cathedral in Warsaw.
Список архивных источников
ГА РФ. Ф. Р5115. Оп. 2. Д. 61. Л. 174. Sprawozdanie Wydziaiu Opieki nad Zabytkami przy
Komitecie Polskim w Moskwie, 1916 r. РГАЛИ. Ф. 824. Оп. 2. Д. 4. Л. 3. Письмо С. Ноаковского матери Э. Ноаковской, 1895 г. РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111. Л. 113. Прошение С. Ноаковского в канцелярию Императорской академии художеств на право ношения академического знака, 1898 г. РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111. Л. 115. Свидетельство С. Ноаковскому на право ношения серебряного академического знака, 1898 г. РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111. Л. 120. Письмо С. Ноаковского вице-президенту Императорской академии художеств графу И. И. Толстому, 1899 г. РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111 Л. 128-130. Письмо С. Ноаковского секретарю Императорской академии художеств В. П. Лобойкову, 1914 г. РГИА. Ф. 789. Оп. 11, 1886 г. Д. 111. Л. 151. Письмо С. Ноаковского секретарю Императорской академии художеств В. П. Лобойкову, 1915 г. РГИА. Ф. 789. Оп. 19, 1915 г. Д. 182. Л. 17. Журнал 181 собрания Императорской академии художеств, 1915 г.
AAN. Z. 14 MWRiOP. Teczka 7016. K. 37. Wydzial Sztuki. Narada z dnia 4 grudnia 1918 r. w sprawie nauki rysunku w szkole rzemieálniczej malomiejskiej dla garncarzy, 1918 r.
AAN. Z. 14 MWRiOP. Teczka 7016. K. 598. Kursy pedagogiczne dla nauczycieli rysunku w Warszawie. Sprawozdanie za rok akademicki 1919/1920.
AAN. Z. 14 MWRiOP. Teczka 7033. K. 186-187. List kierownika Wydzialu Sztuki do S. Noakowskiego, 1919 r.
AAN. Z. 14 MWRiOP. Teczka 7055. K. 79-80, 83. Wydzial Sztuki. Korespondencja w sprawie konkursu na Godlo Pañstwa Polskiego, 1919 r.
AAN. Z. 14 MWRiOP. Teczka 7059. K. 11. Wydzial Sztuki. List do S. Noakowskiego w sprawie wystawy w Wenecji, 1919 r.
AAN. Z. 14 MWRiOP. Teczka 7062. K. 145. Wydzial Sztuki. Korespondencja w sprawie odczytów S. Noakowskiego, 1919 r.
IS PAN. Zbiory fotografii i rysunków pomiarowych. Teczka 58. K.nlb. Uchwala Towarzystwa Opieki nad Zabytkami Przeszloáci z dnia 2 marca 1920 r.
IS PAN. Zbiory fotografii i rysunków pomiarowych. Teczka 58. K.nlb. Votum separatum S. Dzierzgowskiego, b. d.
IS PAN. Zbiory fotografii i rysunków pomiarowych. Teczka 75. K.nlb. Protokól komisji do rozpatrzenia sprawy przebudowy koáciola garnizonowego z dnia 12 listopada 1920 r.
IS PAN. Zbiory specjalne. Teczka 1067. K. 78. List zastQpcy przewodniczacego Polskiego Towarzystwa Opieki nad Zabytkami Przeszloáci i Kultury w Moskwie (Przedstawicielstwo w Warszawie) M. Morelowskiego do Zarzadu Zwiazku Bibliotekarzy Polskich w Warszawie, 1918 r.
Список опубликованных источников
1. Грабарь И. Э. Письма 1917-1941 / сост. Н. А. Евсина, Т. П. Каждан. М., 1977.
2. Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 2002.
3. Ноаковский С. О процветании художественной промышленности // Мир искусства. Спб., 1899. Т. 1. № 11-12. С. 132-133.
4. Janicki J. Wspomnienia kolezeñskie // Noakowskiemu Lowicz. Lowicz, 1938. S. 13-15.
5. Jastrzqbowski W. Wspomnienia o Stanislawie Noakowskim // O Stanislawie Noakowskim / pod red. P. Biegañskiego. Warszawa, 1959. S. 260-280.
6. Jastrz^bski W. Swemu Profesorowi w holdzie Zeñskie Liceum Architektury im. Stanislawa Noakowskiego w Warszawie // Noakowskiemu Lowicz. Lowicz, 1938. S. 31-33.
7. Morelowski M. Garáé wsp omnieñ i uwag o twórczoáci Stanislawa Noakowskiego // O Stanislawie
Noakowskim / pod red. P. Biegañskiego. Warszawa, 1959. S. 203-209.
8. Noakowski S. Szkic autobiograficzny // Pisma [1957] / oprac. M. Wallis. Warszawa, 1957. S. 157-161.
9. Noakowski S. WstQp do «Architektury polskiej» // Pisma [1957] / oprac. M. Wallis. Warszawa, 1957. S. 145-152.
10. Wqdziagolski P. Próba charakterystyki twórczoáci prof. Stanislawa Noakowskiego // Architektura i Budownictwo. Warszawa, 1928. № 10. S. 377-381.
Список литературы
1. Жебелев С. А. Граф Иван Иванович Толстой (1858-1916) // Мемуары графа И. И. Толстого. М., 2002. С. 388-404.
2. Клычников В. М. Материальное положение и организация хозяйственной деятельности художников Москвы накануне революционных событий 1917 года // Армагеддон: актуальные проблемы истории, философии, культурологии. М., 1999. Кн. 5. С. 69-84.
3. Комарова И. И. Мариан Лялевич // Роль научных обществ России в развитии архитектурной науки и охраны памятников. М., 2010. С. 577—578.
4. Куликов С. В. Граф И. И. Толстой и реформа Императорской академии художеств 1893—
1894 гг. // Во главе Императорской академии художеств... Граф И. И. Толстой и его корреспонденты 1889-1898. М., 2009. С. 10-74.
5. Толстая Л. И. Вместо предисловия // Во главе Императорской академии художеств... Граф И. И. Толстой и его корреспонденты 1889-1898. М., 2009. С. 7-9.
6. DettloffP Odbudowa i restauracja zabytkôw architektury w Polsce w latach 1918-1938. Teoria i praktyka. Krakôw, 2006.
7. GrzegorczykP. Bibliografia Stanisiawa Noakowskiego // O Stanisiawie Noakowskim / pod red. P. Biegatiskiego. Warszawa, 1959. S. 303-369.
8. Kotula K. Stanisiaw Noakowski: z kolekcji Muzeum Ziemi Kujawskiej i Dobrzytiskiej we Wiociawku. Katalog wystawy. Wiociawek, 2000.
9. Manikowska E. Wielka wojna i zabytki // Polskie dziedzictwo kulturowe u progu niepodlegioéci: wokôi Towarzystwa Opieki nad Zabytkami Przeszioéci / pod red. E. Manikowskiej i P. Jamskiego. Warszawa, 2010. S. 21-91.
10. Paszkiewicz P. Pod beriem Romanowôw: sztuka rosyjska w Warszawie 1815-1915. Warszawa, 1991.
11. Poklewski J. Polskie zycie artystyczne w miçdzywojennym Wilnie. Toruti, 1994.
12. Polanowska J. Noakowski Stanisiaw Witold // Siownik artystôw polskich i obcych w Polsce dziaiajacych (zmariych przed 1966). Malarze, rzezbiarze, graficy / pod red. K. Mikockiej-Rachubowej i M. Biernackiej. Warszawa, 1998. T. VI. S. 100-108.
13. Wallis M. Lata nauki i mistrzostwa Stanisiawa Noakowskiego. Warszawa, 1971.
