CC BY
70
Л. Б. Караева
«ОПЫТ АВТОБИОГРАФИИ» Г. УЭЛЛСА КАК ЖАНРОВЫЙ
ЭКСПЕРИМЕНТ
В статье рассматриваются вопросы эволюции жанра английской литературной автобиографии в историческом и религиозном контексте первой половины XX века.
«Опыт автобиографии» Г. Уэллса, являющийся объектом анализа, рассматривается как жанровый эксперимент, отразивший колебания автора между психологической и социальной установками, и попытка синтеза субъективного самоанализа и детерминистского взгляда на концепцию личности.
В двадцатом веке в английской литературе появляются автобиографии, в которых гармоничный баланс между личностью и миром, характерный для лучших образцов этого жанра, смещался, и акцент переносился либо преимущественно на внутренний мир личности, либо на исторический контекст. Главный вопрос, на который пытаются ответить авторы этих автобиографий - в какой степени личность протагониста определяется историческим контекстом, насколько независимым является внутреннее «Я», отчуждающее себя от внешних реалий жизни и представляющее собой рефлектирующую ипостась личности автора. Колебания между психологической и социальной установками нагляднее всего обозначились в автобиографии Г. Уэллса - попытке детерминистского взгляда на концепцию личности.
«Опыт автобиографии» [7] Г. Уэллса охватывает почти всю его жизнь, с 1866 по 1934 год. В названии книги заключено двойственное отношение автора к жанру: с одной стороны, в слове «опыт» отражён взгляд писателя на своё прошлое «Я» как на подлежащий препарированию лабораторный образчик, с другой стороны, - это также и эксперимент, опыт применения жанра
автобиографии для субъективного самоанализа. В этом названии можно увидеть преобразованное заглавие книги английского учёного Дж. Данна «Эксперимент со временем», пользовавшейся огромной популярностью у современников Г. Уэллса.
Ход этого двойного эксперимента, охватившего в реальной действительности шестьдесят восемь лет, в тексте занимает девять глав, следующих в хронологическом порядке и сопровождаемых точным указанием дат, последовательно фиксирующих все его ступени. Логика повествования подчиняется схеме рассказа о связи «разума и мира», заявленной автором во вступительной главе: «Моё повествование <...> будет очень личным и, одновременно, это будет история моего класса и моего времени. Автобиография -это история отношений разума и мира. В начале моей истории - дилемма, за ней следует сложное и беспорядочное пробуждение. Его кульминацией будет осознание цели, убеждение, что грядущий, великий мир порядка реален и безусловен» [7. С. 28].
Этапы, обозначенные автором как «дилемма» (“perplexity”), «сложное и беспорядочное пробуждение» (“troubled and unsystematic awakening”), «осознание цели» (“attainment of a clear sense of purpose”), отражают основные вехи в процессе формирования личности в её связях со средой. Каждый из них занимает разный объём текста.
Первому, «дилемме», соответствует глава «Начало» (Origins), посвящённая родителям и детству, проведённому в бедном жилище над посудной лавкой родителей. Второй этап - «сложное и беспорядочное пробуждение» - занимает шесть глав: «Школьник» (“Schoolboy”), «Ранняя юность» (“Early Adolescence”), «Студент естественных наук» (“Science Student in London”), «Борьба за существование» (“Struggle for a Living”), «Анализ» (“Dissection”), «Наконец-то решительные шаги» (“Fairly Launched at last”). Они охватывают годы учёбы в школе, неудавшуюся карьеру помощника продавца в магазине тканей, годы учёбы в Лондонском университете, первые попытки литературного творчества, занятия журналистикой, две женитьбы, знакомство и участие в политической и литературной жизни Англии. Логическим завершением является последний этап -«Осознание цели», представленный в завершающей главе: «Идея
запланированного мира» (“The Idea of a Planned World”), самой пространной из всех. В ней излагается «Великий план переустройства мира», это кульминационная глава истории и текста, цель, к которой стремилось повествование.
Структура автобиографии подчинена, скорее, законам научного, а не литературного дискурса: тема, проблема, история вопроса, исторический обзор, цели и задачи, выводы. Факты автобиографии выступают в качестве иллюстративного материала для раскрытия больших, общественно значимых проблем и для обобщений, а вся история жизни предстаёт как история развития одного отдельно взятого образчика мозга, представителя «мозгов» нового мира. Характерная черта автобиографии - включение в текст писем, фотографий, рисунков, выдержек из книг и статей.
Этой структуре на лексико-семантическом уровне соответствуют элементы доминирующего в тексте научного кода: «научный исследователь» (“Scientific investigator”), «виды» (“species”), «метод решения» (“solution”), «диагноз» (“diagnosis”), «мозг» (“brain”), «серое вещество» (“the grey matter”), «принимающее устройство» (“receiving apparatus”) [7. С. 37].
Метафоры, художественные образы, сравнения, кратко подытоживающие каждую главу, а нередко и параграф, на которые делится текст, являются как бы уступкой Уэллсу-писателю.
Структура макротекста повторяется на уровне микротекстов (глав и параграфов). Вводная глава, состоящая из трёх параграфов, выступает в качестве предисловия или вступления, обычно краткого у других авторов. На первый взгляд, в ней как будто бы отсутствуют традиционные формулы авторского зачина. На самом деле, они есть, но их не сразу распознаёшь, поскольку они вписаны в стилевой регистр научного исследования, двум этапам которого -описанию и объяснению [3. С. 338, 341] -соответствуют параграфы первой главы.
«Описание» (параграф «Прелюдия (1932)») и «объяснение» (параграфы «Маска и Личность» и «Качество мозга и тела (1866)») осуществляются в тексте через три элемента кода коммуникации, три «Я» - автора, повествователя, протагониста.
В «Прелюдии» сочетание таких лексических единиц, как «бессилие» (infirmity), «смерть» (death), «усталость» (fatigue), «упадок духа» (discouragement), с образными средствами, характеризующими быстротечность времени: «часы отмеряют время, мгновенья капают и льются, уносятся прочь часы, дни» (the clock ticks on, the moments drip out and trickle, flow away as hours, as days) - обозначает
«Я» автора, всемирно известного писателя Г. Уэллса, на шестьдесят пятом году жизни ощутившего старость, растерянность, одиночество, настигшие его после смерти жены, творческое бессилие. Выход из кризиса он видит в написании автобиографии: «Я записываю свою историю и фиксирую проблемы, стоящие передо мной в настоящем времени <. > для того чтобы освободить и успокоить свой разум» (“I write down my story and state my present problem <...> to clear and relieve my mind”) [7. С. 22] - это одна из авторских целеустановок.
Параграф «Маска и Личность» представляет собой метатекстовое высказывание, в котором «дискурс говорит о самом себе» [2. С. 456]. Авторский экскурс в теорию Юнга и объяснение значения слова «персона», диктуемое культурным кодом эпохи, обнажает приём обращения к маске и вводит второе «Я» - «Я» повествователя в маске лабораторного исследователя,
экспериментатора.
Маска сознательно используется автором как приём отчуждения, объективации своего «Я». Термины «препарирование» (“dissection”) и «показ» (“demonstration”), характеризующие взгляды автора на то, какой должна быть автобиография, принадлежат не автору, но его маске-экспериментатору: «Биография должна быть препарированием и показом того, как было устроено и как действовало отдельное человеческое существо» (“A biography should be a dissection and demonstration of how a particular human being was made and worked”) [7. С. 26].
Такие типологические черты жанра, как авторские установки на правдивое изложение событий и способ их изложения, характеризуются большей лаконичностью по сравнению с автобиографиями XIX - начала XX веков, например, с автобиографиями Энтони Троллопа [6] и Эдмунда Госса [4]: «Я отворачиваюсь от более лёгкой задачи представления себя в Апологии своей жизни в пользу более тяжёлого труда честной автобиографии» [7. С. 26]. В этом же высказывании присутствует явная аллюзия на «Апологию своей жизни» Кардинала Ньюмена [5].
Редуцируется также интенция, предполагающая обоснование права на описание собственной жизни. Оно мотивируется стремлением автора предупредить искажения, которые могут появиться в биографиях, написанных другими людьми, хотя в подобной мотивировке вполне можно усмотреть безусловную уверенность автора в таком праве, его высокую самооценку.
Параграф «Качество мозга и тела (1866)» вводит последний элемент коммуникативного кода - «Я» протагониста. Характер, внутренний человек, душа
- эти определения, употреблявшиеся в начале века в автобиографии Э. Госса для обозначения протагониста, спустя тридцать лет заменяются в автобиографии Г. Уэллса терминами из лексикона учёного-экспериментатора: «Серое вещество этой органической массы фосфоризированного жира и соединительной ткани, которое является, так сказать, героем этого произведения» [7. С. 37].
Подчиняясь заданной с самого начала аналитической структуре повествования от частного к общему, от личного самоощущения к широким обобщениям, автор переносит свои частные проблемы в более широкий контекст. Он ищет им объяснения в стремлении нового человечества, в авангарде которого «Мы - творческие работники умственного труда (We originative intellectual workers)» [7. С. 17], к освобождению от мелочей повседневной жизни, которые он называет не относящимися к делу потребностями (irrelevant necessities) или простейшей жизнью (primary life), к высвобождению творческой энергии,
необходимой для построения нового мира: «Чувство, что тебе невыносимо мешают не относящиеся к делу потребности, это мощное желание освободиться присуще всем мужчинам и женщинам, которые пишут, рисуют, занимаются наукой и помогают множеством других способов подготавливать тот новый мир, ту прекрасную человеческую жизнь, которую предсказывало всё искусство, вся наука и литература» [7. С. 20].
Изменение перспективы ведёт к изменению авторской точки зрения. В тексте этот переход достигается сопоставлением голосов в разные временные отрезки. Так, в художественном мини-эссе, завершающем первый параграф вводной главы, в рамках хронологического кода переплетаются три временных пласта: время действия - «когда я начал» (“when I began”), время писания - «я вижу сейчас» (“I see now”), время чтения: «Я вижу сейчас то, что я просто подозревал, когда я начинал писать этот раздел, что мои затруднения обусловлены состоянием, овладевающим во время остановки на обочине дороги, усталостью запоздалого путника, которому негде передохнуть на пути к его цели» [7. С. 23]. Их взаимодействие, создавая эффект реальности, заставляет читателя ощутить движение биографического времени от момента, когда автор начал писать главу, до того мгновения, когда он подошёл к этому месту, проследить изменения, происшедшие во взгляде автора на себя.
Здесь же впервые появляются элементы пространственного кода: «остановка на обочине дороги», «дорога», «гостиница», «конец пути». В сочетании с символическим образом «художника - одинокого странника», «путешественника», «запоздалого путника» эти элементы образуют метафору «жизнь - дорога», которая, разворачиваясь на всём пространстве диегезиса, будет формировать двойную парадигму жизни и автобиографии, истории и текста.
Переход от авторских интенций к собственно повествованию во второй главе фиксируется метатекстовой конструкцией: «А теперь <...> я попытаюсь рассказать, как.» [7. С. 37]. Р. Барт отмечал такой переход как «веху, которая отмечает начало истории внутри истории» [2. С. 437]. «А теперь <...> я попытаюсь рассказать, как в этом принимающем устройстве создавалась картина вселенной, что он смог и что не смог сделать с телом, которым он руководил, и к чему привели переполняющие его впечатления и реакции, составлявшие его жизнь» [7. С. 37].
Название второй главы - “Origins” - вновь напоминает читателю, что перед ним не обычная автобиография, но опыт, эксперимент, научное исследование, поскольку окончание “s” позволяет перевести её не только как «Происхождение», или «Начало», но и как «Начала». Её четыре параграфа: «Кент, Бромли, Хай стрит, 47, Сара Нил (1822-1905)», «Ап парк и Джозеф Уэллс (1827-1910)», «Сара Уэллс в Атлас Хаусе (1855-1880)», «Сломанная нога и некоторые книги и картины (1874)» - охватывают период жизни, обозначенный в авторской схеме повествования как «дилемма» (“perplexity”). Такой вариант перевода обусловлен правилами научного дискурса, в рамки которого автор пытается вместить автобиографическое повествование. Фактически он диктуется читателю вторым элементом кода коммуникации, вторым «Я» автора, надевшего маску экспериментатора.
Время и пространство детства до восьмилетнего возраста обозначено в тексте точными пространственными и темпоральными характеристиками: место, в котором он родился, - посудная лавка в Бромли, городке неподалеку от
Лондона, родители, их родословная: мать - дочь трактирщика Сара Нил и отец -младший садовник Джозеф Уэллс.
Подробное описание жалкого дома с посудной лавкой, где он провёл детские годы, тщательно прослеженная родословная родителей, хотя в ней не было ничего примечательного, выливается в общую картину жизни людей их круга, принадлежавших к «низшему среднему классу». История неудач и постепенное обнищание родителей, воспринимаемое ими как несчастное стечение обстоятельств, разворачивается в широкую картину перемен, происходящих в викторианской Англии середины XIX века. Старый порядок вещей приходил к концу, а принадлежавшие ему родители этого не заметили: «Он и его Сэди <...> так же мало подозревали о том, что их мир, в котором существовали дворянские поместья, и кэбмены, и деревни, и загородные дома, и придорожные гостиницы, и милые лавки, и лошадиные плуги, и ветряные мельницы, и обычай поднимать шляпу перед тем, кто выше тебя по положению, не будет длиться вечно, как и о том, что их Бога в его небесах уведомили о его “увольнении”» (“.God in his heaven was under notice to quit”) [7. С. 56].
Нагнетание существительных, воплощающих реалии старого мира, в сочетании с трансформированной цитатой из поэмы Роберта Браунинга «Пиппа проходит» (“Pippa Passes”, 1841) создаёт образ уходящей в прошлое викторианской Англии: «Бог в небесах - Всё хорошо в этом мире» (“God's in his Heaven - All's right with the world!”) - а затем сменяется на иронично-грустное: «их Бога в его небесах уведомили о его “увольнении”» (“their God in his heaven was under notice to quit”).
Процесс ментального становления (в авторской схеме оно обозначено как «Сложное и беспорядочное пробуждение»), кажущийся протагонисту частным, отдельным случаем, автором типизируется. Он видит общее в частном, себя и свои искания в молодости - как проявление общей тенденции, всеобщих изменений, затронувших весь мир и, в конечном итоге, перевернувших его: «Итак, прежде чем мне исполнилось восемнадцать лет, появились основные понятия о человеческой жизни - хотя и незрелые. Я следовал дорогой, по которой с разной скоростью двигалась большая часть интеллигенции Англии моего поколения, двигалась по направлению к религиозному скептицизму, социализму и сексуальному рационализму. У меня не было никакого представления об этом общем движении вокруг меня. Мне казалось, что я самостоятелен в своих суждениях, но сейчас я понимаю, что множество умов устремлялось точно в таком же направлении. <...> Я полагаю, когда стая скворцов кружится в воздухе, каждой отдельной птице кажется, что она движется по своей собственной инициативе» [7. С. 186].
Сигналами смены временных дистанций, разделяющих две ипостаси авторского «Я», служат хронологические рамки: «прежде чем мне исполнилось восемнадцать лет» - «сейчас». Противопоставление видовременных форм глаголов: “had appeared”, “was following”, “was moving”, обозначающих прошлое, и глагола «realize», обозначающего настоящее, - разграничивает хронотопы протагониста и повествователя-автора. Эти глаголы движения вместе с различными модификациями пространственного кода: «дорога», «шаги», «по направлению», «движение», «дрейф» - снова воспроизводят символический образ дороги, по которой старый мир удаляется в прошлое, а новое поколение нового века движется вперёд к «религиозному скептицизму, социализму и сексуальному рационализму».
Именно в такой последовательности и таком направлении происходит движение истории и текста в автобиографии. Развёрнутая метафора огромного мира, который разделяет во времени и пространстве семилетнего школьника и его протестантского Бога, олицетворяет начало первого процесса в этой цепочке ментального становления протагониста: «Таким образом, в возрасте семи лет <...>, когда я в первый раз пошёл в школу Морли, <...> между мной и моим мрачным протестантским богом уже простирался широкий мир снежных гор, арктических просторов, тропических лесов, прерий, и пустынь, и открытых морей, городов и армий, индейцев, негров и островных дикарей, горилл, огромных плотоядных животных, слонов, носорогов и китов...» [7. С. 82].
В образе «широкого мира», обозначенного метонимическим рядом: «снежные горы, арктические просторы, тропические леса, прерии, и пустыни, и открытые моря, города и армии, индейцы, негры и островные дикари, гориллы, огромные плотоядные животные, слоны, носороги и киты» - раскрывается круг чтения восьмилетнего мальчика: «Естественная история» Вуда, географические и исторические журналы с рисунками и гравюрами, романы Майн Рида, Фенимора Купера.
Открывавшаяся перед ним картина «Таинственной вселенной» (“Mysterious Universe”) резко отличалась от узкого мирка, в котором не находил себе места отец и в котором вся жизнь его религиозной и богобоязненной матери представала перед ним как «двадцатипятилетнее порабощение за прилавком посудной лавки» (“twenty five years of enslavement”). Цепь разочарований превратила её из глубоко верующего человека в формальную прихожанку церкви: «Когда-то она мечтала о взаимной любви и неустанно пекущемся о ней Боге, но только в снах находила она утешение; мой отец пропадал на крикете, и, я думаю, она осознавала всё более остро, по мере того, как тянулись годы, а материальное положение не улучшалось, что Наш Отец и Наш Господь, на которого она, прежде всего, чрезмерно рассчитывала, также отсутствовал - возможно, играя в свой крикет в какой-нибудь удалённой части звёздной вселенной» [7. С. 75].
Уподобление “My father” - “Our Father and Our Lord”, “was away at cricket”
- “were also away, playing perhaps at their own sort of cricket” создаёт ироническую картину реального мира, в котором прожила его мать, мира, оставленного Богом.
Столкновение двух миров, воображаемого и реального, завершает процесс разрушения веры у протагониста: «Мне было одиннадцать или двенадцать лет, когда религия начала распадаться на части в моём сознании» [7. С. 82].
Авторский комментарий соотносит отдельный опыт крушения веры с процессами, происходящими в обществе, и обобщает его в тему «религиозного скептицизма» нового мира.
Переход от одной темы к другой осуществляется в тексте через элементы хронологического и пространственного кода в названиях глав или параграфов, например: «Коммерческая школа мистера Томаса Морли (1874-1880)», а также повторяющимся обращением к образу дороги, как это происходит в начале третьей главы, открывающей тему учёбы; здесь единицы семантического поля со значением «движение»: «переход» (“march”) и «выпустили» (“had launched”) -являются элементами художественной парадигмы «жизнь - дорога», охватывающей весь текст: «Это переход вверх по Хай-стрит до школы мистера Томаса Морли начинает новый этап в истории интеллекта, который был выпущен в мир Дж. У. и его Сэди» [7. С. 83].
Начало дороги - бедная квартирка над лавкой фарфоровых изделий в пригороде Лондона. Это - исходная картина, фиксирующая начало жизненного пути протагониста. Ей соответствует в финале квартира на Бейкер-стрит, где автор подходит к концу этой дороги, но только во времени-пространстве текста, впереди у Г. Уэллса ещё двенадцать лет жизни. Между двумя этими картинами вместилось время протагониста и время автора, время истории и время текста. Между ними дорога, вехами которой становятся начальная школа, работа в мануфактурной лавке, неудачные попытки матери сделать сына продавцом тканей или аптекарем, грамматическая школа в Мидхёрсте, поступление в технический колледж Лондонского университета.
Код действий или «акциональный код», то есть «действия и обозначающие их высказывания» [2], объективируется голосом рассказчика-экспериментатора. Чувства, мысли, переживания протагониста выражены через его голос. Стремление соотнести жизнь одного конкретного человека с судьбами всего человечества озвучивается голосом автора в обобщающих комментариях. Акциональные цепочки переплетаются с метатекстовыми высказываниями в авторских комментариях, создавая ткань текста, в котором то поочерёдно, то сливаясь друг с другом звучат голоса повествователя, протагониста и автора.
Каждый отдельный опыт жизни протагониста непременно предстаёт как частное проявление какого-либо общего явления: будь то проблемы образования или будущее всего человечества. Все аспекты биографии: воспитание,
образование, интимная жизнь, занятия наукой, литературное творчество - служат ничем иным, как триггером в движении текста от единичного к целому, от частного к общему, от субъекта к объекту.
Главный принцип повествователя - «соотносить историю (личности -прим. авт.) с историческим прошлым и будущим» (“to place history in regard to the historical past and the future”) [7. С. 276], приводящий к широким обобщениям и типизации, - приобретает несколько навязчивый, нарочитый характер, что не ускользает от внимания самого автора. Этот принцип сталкивается с художественным мышлением автора, которое проявляется в реализации интертекстуальных связей в тексте, создании образных парадигм, в чередовании обликов повествующей инстанции, смене временных планов.
Большое место и большая роль принадлежит комментарию, в нём на первый план выступает автор. Это его голос мы слышим, когда, вслед за повествованием об очередном этапе интеллектуального становления протагониста, обобщив опыт протагониста, он критикует тот или иной аспект, будь то система образования в Англии или же английский вариант социализма в его фабианском варианте, или взаимоотношения полов, или будущее человечества.
Авторские комментарии формулируют главную идею: история
человечества неизбежно движется к созданию мирового государства, поскольку изменяющиеся масштабы нового мира не вмещаются в старые стандарты, оставшиеся в наследство от XVIII и XIX веков. Эта идея обретает форму книги в книге в последней главе автобиографии «Идея запланированного мира» (“The Idea of a Planned World”), которая завершает последний этап в становлении протагониста, обозначенный как «осознание цели» (“attainment of a clear sense of purpose”).
По объёму это самая большая глава, состоящая из десяти параграфов. В ней перечисляются все работы, в которых воплощены его идеи, излагается история их
написания, содержание, практическая польза. Он делает пророческие заявления, даёт литературные и политические портреты, описывает свои встречи с Рузвельтом и Сталиным. Воспоминания о Ленине завершают главу.
Эту главу можно было бы воспринять как подведение итогов литературной и общественной работы, как дань жанру литературной автобиографии, но в предпоследнем параграфе последней главы читатель встречается с рассуждениями автора о том, что на протяжении двадцати веков три великие религии: Буддизм, Христианство и Ислам - пытались сплотить людей каждая вокруг своей идеи - и ни одной этого сделать не удалось, что вовсе не говорит о недостижимости этой цели.
Этот отрывок воспринимается как сигнал о том, что, возможно, «условия соглашения и обмена» [2] между автором и читателем вступили в противоречие, а также он возвращает читателя к предыдущей, восьмой главе и обращает его внимание на её начало, где говорится о том, что следующая, завершающая глава будет «чем-то вроде завещательной главы» (“a sort of testamentary chapter”).
Читатель, встречая это выражение в первый раз, поймёт его как «завещательную», но, прочитав эту главу, он вспомнит ещё об одном, первом значении этого слова, вернее, части этого слова без суффикса: “Testament” означает завет, обыкновенно Новый завет, евангелие. Тогда что же такое эта автобиография и чей ещё голос звучит в ней? Эти параллели предлагают неожиданное прочтение автобиографии не как «истории ментального развития отдельно взятого разума», а как «Новый Новый завет, евангелие от Герберта Уэллса». В читательском восприятии реализуется присущая тексту множественность смысла, о которой писал Р. Барт [1. С. 417].
Список литературы
1. Барт, Р. От произведения к тексту / Р. Барт // Избранные работы. Семиотика. Поэтика. - М., 1989.
2. Барт, Р. Текстовой анализ одной новеллы Эдгара По / Р. Барт // Избранные работы. Семиотика. Поэтика. - М., 1989.
3. См.: Философский словарь. - М., 1987. «Описание - этап научного исследования, состоящий в фиксировании данных эксперимента или наблюдения с помощью определённых систем обозначений, принятых в науке. Объяснение - важнейшая функция человеческого познания, в частности научного исследования, состоящая в раскрытии сущности изучаемого объекта. Объяснение тесно связано с описанием, как правило, основывается на нём и, в свою очередь, составляет базу для научного предвидения» (С. 338, 341).
4. Gosse, E. Father and Son : A study of two temperaments / E. Gosse. - London,
1976.
5. Newman’s Apologia Pro Vita Sua. - London : Oxford University Press, 1913.
6. Trollope, A. An Autobiography / А. Trollope. - London, 1980.
7. Wells, H. G. Experiment in Autobiography / H. G. Wells. - London, 1934.
