CC BY
148
УДК 17.01
ОПРЕДЕЛЕНИЯ И ТИПОЛОГИИ СПРАВЕДЛИВОСТИ В ИСТОРИИ ЗАПАДНОЙ ЭТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
А.В. Прокофьев
Реконструирована история изменения определений и типологий справедливости в западной философской традиции. Она определяется противостоянием двух типологических моделей, предложенных Аристотелем и Цицероном. Первая совмещает справедливое распределение, справедливое воздаяние и справедливый обмен. Вторая вытесняет процесс распределения за пределы сферы действия принципов справедливости. В античный период обе модели сохраняют свое значение для философской мысли. В средневековье господствует аристотелевская модель. В новоевропейский период происходит сужение нормативного содержания справедливости в духе цицероновской модели. И лишь формирование идеи социальной справедливости в XIX в. возвращает этической категории «справедливость» ее дистрибутивное измерение.
Ключевые слова: история философии, этика, определение справедливости, виды справедливости, социальная справедливость.
Античные истоки
Проблема определения понятия «справедливость», а тем более проблема создания типологии (классификации видов) справедливости часто воспринимаются как сугубо формальные, относящиеся исключительно к способам представления и внутренней организации идейного содержания той или иной социально-этической теории. Однако анализ реальных определений и типологий справедливости, возникших в истории этики, показывает, что они имеют не только аналитическое, но и отчетливо выраженное нормативное значение. Устанавливая границы между справедливостью и другими добродетелями, а также между разными типами справедливости, философы морали задают сферу действия тех или иных этических принципов в общественном пространстве. Это обстоятельство превращает исследование смены определений и типологий справедливости в перспективный способ реконструкции самых общих тенденций исторической динамики представлений о справедливости в целом. Стремление ключевых для развития моральной теории персоналий сменить устойчивую классификационную модель, как правило, свидетельствует о том, что меняются сами способы постановки социально-этических проблем. А характер обновленной классификации указывает на то, как именно они изменяются. В данной статье делается попытка обрисовать историческую динамику определений и типологий справедливости в западной философии на фоне социально-исторического контекста.
Исходной точкой в этом процессе стали классификационные модели Аристотеля и Цицерона. Как известно, Аристотель подразделяет частную справедливость на два вида: «распределительную» и «направительную». Аристотелевская «распределительная» справедливость (или, вернее, «рас-
пределительное право» и «правосудие в распределении») построена по принципу «геометрической» пропорции. Она приводит в соответствие «достоинство» отдельных людей и распределяемые между ними доли тех или иных благ. Распределение будет справедливым, если соотношение между достоинством двух людей будет равно соотношению между полученными ими долями имущества, почестей или тягот [1, с. 151]. Существует несколько вопросов, ответы на которые позволяют наполнить эту формальную схему более определенным содержанием. Во-первых, каковы критерии достоинства? Аристотель упоминает четыре критерия, требующих приведения в оптимальное соотношение: свободу (в смысле «свободнорожден-ности»), богатство, благородное происхождение и добродетель [1, с. 151; 2, с. 469]. Во-вторых, что именно подлежит распределению между достойными, в особенности когда речь идет об имуществе? Скорее всего, Аристотель подразумевает не все ресурсы, имеющиеся в определенном полисе, а лишь то, что находится в общем владении или неожиданно поступило в него. Серьезным дополнительным аргументом в пользу этой позиции служит наличие богатства среди критериев распределения. Этот факт прямо указывает на то, что «распределительная» справедливость не создает структуру собственности в полисе, а лишь накладывается на нее. В-третьих, какие механизмы обеспечивают распределение благ по «достоинству»? У Аристотеля таким механизмом являются понуждающие институты полиса, в том числе суды [1, с. 151].
«Направительная» справедливость характеризуется Аристотелем через понятие «арифметической пропорции». Она регулирует сферу обменов и предписывает обращаться с людьми как с равными, то есть игнорирует различия в их личном достоинстве. В общем массиве обменов, в которые вступают люди, Аристотель выделяет «произвольные» (купля, продажа, ссуда, залог, заём, задаток, платёж) и «непроизвольные», в том числе осуществляющиеся «тайком» (кража, блуд, опаивание приворотным зельем, сводничество, переманивание рабов, убийство исподтишка, лжесвидетельство) и «подневольно» (посрамление, пленение, умерщвление, ограбление, увечение, брань, унижение) [1, с. 150]. Задача судьи при реализации «направительной» справедливости состоит в том, чтобы с помощью убытка нарушителю (и компенсации пострадавшему) восстановить равенство [1, с. 153]. Особым статусом у Аристотеля обладает «расплата» (в русском переводе «Политики» - «взаимное воздаяние») [1, с. 154; 2, с. 405]. Она задает параметры справедливого обмена благами в рамках рыночных отношений. Пропорциональность такому обмену придает равенство между качеством и количеством работы, создавшей обмениваемую вещь, и качеством и количеством работы, создавшей вещь приобретаемую [1, с. 155157].
Модель Цицерона, в отличие от модели Аристотеля, имела отчетливо выраженную антидистрибутивистскую направленность. Добродетели, охватывающие «общность жизни» людей, делятся у него надвое: «на
справедливость... и на связанную с ней готовность творить добро, которую тоже дозволяется называть либо добротой, либо щедростью». Справедливость по Цицерону противостоит двум основным типам безнравственного поведения: насилию и обману и реализует себя по отношению к двум основным предметам: к личности другого человека («не наносить вреда, если только тебя на это не вызвали противозаконием») и к коллективной и индивидуальной собственности («пользоваться общественной [собственностью] как общественной, а частной - как своей») [3, с. 69]. Доброта занимает место «распределительной» справедливости Аристотеля, но вместе с тем дублирует такую аристотелевскую добродетель, как «щедрость». Она включает возможность морально мотивированной передачи материальных благ другому человеку и предполагает осуществление этой передачи по достоинству («по заслугам»). Однако проявления «доброты» не являются обязательными в смысле возможности внешнего принуждения к их исполнению [3, с. 70]. Кроме того, «доброта», в отличие от «распределительной» справедливости, проявляется преимущественно за счет личных усилий частного лица и за счет его собственности. Есть основания полагать, что цицероновская типология определяется особенностями римской культурной традиции и социальной этики стоиков, в которых присутствовали сильные «протокапиталистические элементы» (термин Э. Лонга).
Новоевропейские трансформации В период античности и средневековья аристотелевская модель была доминирующей, а модель Цицерона имела гораздо меньшее влияние и распространение. В новоевропейской этике происходит очевидная маргинализация распределительной составляющей справедливости, что изменяет соотношение этих моделей. В целом можно говорить о трех реакциях на преобладавшую ранее модель классификации. Во-первых, сохранение аристотелевского деления типов справедливости, которое сопровождается проявлением антидистрибутивистской установки в других разделах социально-этического учения. Примером может быть С. Пуфендорф [4, с. 131-135]. Во-вторых, вариант придания понятию «дистрибутивная справедливость» сугубо технического, вспомогательного смысла. Примером может быть Т. Гоббс, который под «дистрибутивной (распределительной) справедливостью» понимает распределение наказаний и компенсаций, возникающее в результате нарушения правил справедливости «коммутативной» (схоластической наследницы «направительной» справедливости Аристотеля) [5, с. 115-116]. Наконец, в-третьих, и это самый распространенный вариант, - наполнение базового аристотелевского разграничения цицероновским содержанием либо полный переход к модели Цицерона. Хорошим примером может быть Г. Гроций. У него «исполнительная справедливость» (justitia expletrix), или справедливость в собственном смысле слова, обеспечивает защиту неприкосновенности личности и собственности, а
также выполнение договорных обязательств с помощью легитимного принуждения, а «наделяющая справедливость» (]ш1:Ша аИпЪШлх) регулирует сугубо добровольную передачу благ собственником другому человеку в соответствии с теми свойствами, которые делают другого достойным обладания этими благами [6, с. 69-70]. Впрочем, Гроций сохраняет половинчатую позицию, поскольку все-таки использует обозначение «справедливость» по отношению к тем императивам, которые довольно далеко отстоят от основного смысла данного термина.
Преобладающей тенденцией в новоевропейской социальной этике было развитие гроциева подхода. Самые яркие проявления этой тенденции можно обнаружить у Дж. Локка, Д. Юма и А. Смита. Так, для Локка справедливость представляет собой эффективную защиту собственности на основе уважения к ней со стороны моральных субъектов и на основе применения власти (силы) в том случае, если такое уважение отсутствует. Понятие «собственности» носит у Локка расширенный характер. Им обозначаются не только «владения», но и «жизнь» и «свободы» определенного человека [7, с. 334]. Однако сама по себе связь справедливости и собственности на уровне определения позволяет Локку поставить под вопрос распределительные импликации этики справедливости. Другой способ достижения этой цели - отказ от компромиссов с аристотелианско-томисткой традицией словоупотребления. Локк расстается с гроциевой «наделяющей справедливостью». Ее место занимает добродетель «благотворительности» [7, с. 264]. Наконец, трудовая теория собственности, разработанная Локком, также является способом теоретического обоснования антидистрибутивист-ского понимания справедливости.
Впрочем социальная этика Локка не совсем свободна от доновоевро-пейских структур мысли. Это проявляется в его интерпретации благотворительности, которая включает в себя некоторые рудименты аристотелевской распределительной справедливости (или, напротив, - зародышевые формы распределительной справедливости в ее более позднем понимании). Так в параграфе 42 четвертой главы первого из трактатов «О правлении» Локк характеризует благотворительность в условиях «крайней нужды» в категориях «права» или даже «права собственности» нуждающегося на «излишек» благ, принадлежащих другому человеку. Справедливость, защищающая трудовую или наследуемую собственность, не имеет в этом случае ни абсолютного приоритета над благотворительностью, ни монопольной связи с принуждением [7, с. 169-170]. Некоторые исследователи философии Локка утверждают на этой основе, что он создал такую концепцию частной собственности, в рамках которой ее способность к исключению части человечества из системы использования общего достояния является «самоограничивающейся» [8, с. 109-117; 9, с. 185]. Однако это мнение нельзя считать достаточно обоснованным в связи с бедностью практических выводов Локка, соответствующих параграфу 42 . Рукописный отрывок 1695 г. «Продажа» (УепёШо) и доклад, получивший позднее наименование
«Опыт о законе о бедных» (1697), свидетельствуют об этом очень ярко. Хотя Локк фиксирует строгую обязанность торговца зерном не допускать гибель от голода своих потенциальных покупателей, находящихся в условиях крайней нужды, он не предлагает никаких институциональных мер для того, чтобы обеспечить исполнение такой обязанности [10, с. 342]. Схожим образом Локк ведет речь о необходимости обеспечить «жизнь с удобствами» трудившимся всю жизнь беднякам, однако его практические предложения оказываются продиктованы исключительно соображениями экономии общественных фондов [11, с. 197].
Юм вводит некоторые дополнительные спецификации в определение справедливости, которые исключают сохранение такой ее составляющей, как справедливое распределение ресурсов. Прежде всего, он сужает локковское понимание собственности до имущества, рассматривая именно создание устойчивой системы индивидуализированного владения материальными предметами в качестве основной задачи справедливого общества [12, с. 566-567]. Любое обсуждение распределительной справедливости является для него результатом недопонимания основ социального порядка и нормативного содержания самой категории «справедливость». Способом выражения этой мысли у Юма является демонстрация того факта, что справедливость есть «искусственная добродетель», то есть добродетель, сформированная исключительно потребностями социального целого, а не естественными переживаниями непосредственного сострадания другим людям. Тезис об искусственности справедливости не является сугубо объяснительным. Он имеет непосредственную нормативную силу, поскольку предполагает, что в сферу искусственной добродетели недопустимо вторжение естественных моральных импульсов. Юм обсуждает два возможных способа неправомерного соединения справедливости и естественной добродетели. Требования последней могут быть инкорпорированы в нормативную систему справедливости в качестве исключений из правил, защищающих собственность, или претендовать на полную замену действующих правил владения собственностью или ее передачи [13, с. 200]. Но в любом случае это грозит итоговым обрушением этой системы.
В отличие от Локка и Юма, А. Смит прямо откликается на предшествующие классификации справедливости, включающие такой ее тип, который предполагает централизованную распределительную деятельность общества. В этой связи наиболее существенны два обстоятельства. Во-первых, Смит не рассматривает в качестве антитезы «коммутативной» справедливости «дистрибутивную» справедливость аритотелианско-томистской традиции. На этом месте у него находится «наделяющая справедливость» Гроция и соответствующая ей по нормативному содержанию «дистрибутивная справедливость» других, не названных им «писателей». «Распределительную справедливость Аристотеля», которая есть «правильное распределение вознаграждения из общественных запасов», Смит упоминает лишь в специальной сноске как находящуюся вне имеющих широ-
кого распространения и требующих специального анализа значений слова «справедливость» [14, с. 264]. Во-вторых, Смит указывает, что справедливость, практически выражающаяся в правильном использовании своего имущества при проявлении щедрости и благотворительности, является таковой лишь в «метафорическом» смысле [15, с. 390].
Вокруг социальной справедливости
В дальнейшем развитии социальной этики мы наблюдаем возникновение нового представления о справедливости и ее типах. В определенном смысле оно является возвратом к аристотелевской типологии, поскольку включает честное распределение ресурсов в число отношений, регулируемых правилами справедливости, однако по другим параметрам, представляет собой подлинную новацию. Новые отправные посылки сводятся к следующему набору пунктов. 1. Общество в целом имеет нравственную обязанность обеспечить каждому своему члену высокий уровень материального благосостояния. Эта обязанность может артикулироваться в категориях равной доли ресурсов (равного доступа к ним) или в категориях гарантированного минимума, обеспечивающего полноценное существование. 2. Общество должно использовать для решения этой задачи все находящиеся в его распоряжении материальные и организационные средства. Статус частной собственности, условия обладания ею, та или иная широта сферы рыночных обменов определяются потребностями справедливого распределения. 3. Уменьшение гарантированного уровня благосостояния может получить моральную санкцию только в случае принятия членом общества безответственных решений (таких, как нарушение закона, безрассудное инвестирование, отказ от труда и т.д.) Но и в этом случае его благосостояние находится под защитой общества, определяющего пределы допустимого уменьшения обеспеченности благами. 4. Несоответствие реального состояния общества идеалу справедливости, как правило, предполагает существование групп, в пользу которых смещен распределительный баланс и которые поддерживают это смещение. Справедливость требует изменения их общественного положения (при более радикальном понимании истоков несправедливости - прямого воздаяния им) [16,17,18]).
Эти тезисы наиболее очевидно выразились в коммунистической и социалистической идеологии. Позднее, за исключением последнего пункта, они станут основанием идеологии ревизионисткого, или социального либерализма, породившего идею «государства всеобщего благосостояния» («социального государства»). Уже к началу революций 1848 г. возникают первые определения справедливости, соответствующие ее новому пониманию. Одной из самых известных ранних артикуляций данного подхода является формулировка Дж.С. Милля, содержащаяся в пятой главе трактата «Ути-литарианизм» (1861). Новое понимание справедливости требовало специального терминологического оформления, которое и было осуществлено путем создания такой языковой конструкции, как «социальная справедливость».
Это словосочетание также содержится в упомянутом миллевском трактате и неразрывно связано в нем с понятием «распределение» [19, с. 188].
В отношении аристотелевско-томистской двойственной типологии новый подход означал полное подчинение «направительной» («коммутативной») справедливости «распределительной» справедливости («дистрибутивной»), по крайней мере, в экономической сфере. В его рамках первая существует на условиях последней, а при определенном понимании социальных и экономических законов полностью исчезает вместе с отношениями, создающими ее предмет (собственностью и рынком). В связи с этим у мыслителей, разъясняющих смысл понятия «социальная справедливость», появляется потребность продемонстрировать не только ошибочность новоевропейской парадигмы, но и ограниченность парадигмы антично-средневековой (очень ярко - у автора первой работы с названием «Социальная справедливость» У. Уиллоуби) [20, с. 317].
Каковы же причины столь существенных изменений в дефинициях и типологиях справедливости в период с XVI по XX вв.? На наш взгляд, эти изменения могут объяснены основными социально-экономическими процессами, затронувшими новоевропейское общество. Становление коммерческого и мануфактурного, а затем и промышленного капитализма имело два основных следствия. С одной стороны, оно вело к невиданному росту производства и торговли, к увеличению мирового влияния тех стран, которые шли по капиталистическому пути развития. Однако, вместе с тем, началось массовое обезземелевание аграрного населения с последующей миграцией его части в города, а также распад системы городских корпораций, предоставлявших своим членам определенные гарантии материальной обеспеченности. Начало Нового времени в Европе охарактеризовалось возникновением качественно новой бедности - значительного слоя людей, который зависел от мизерного и нестабильного заработка, получаемого ими в качестве наемных работников. Европейские общества откликнулись на появление новой бедности целой системой мер по контролю над ней. Во-первых, запретом бродяжничества, репрессиями против бродяг и экономическим стимулированием оседлости бедняков. Во-вторых, введением лицензированного попрошайничества для тех бедных, которые не способны к труду. В-третьих, изоляцией некоторых категорий бедных в специальных заведениях, сопровождающейся предоставлением возможности трудиться и принуждением к труду. В-четвертых, формированием системы предоставления материальной помощи, не связанной с помещением в работные дома или госпитали. Она была минимальной и не была связана с идеалом имущественного равенства или идеей права человека на определенный уровень жизни.
Историю представлений о справедливости в ХШ1-ХХ вв. следует рассматривать как историю переноса акцентов с благотворных последствий развития капиталистической экономики на последствия негативные, а также как историю критического осмысления институтов, регулирующих
бедность. Ограничительное понимание справедливости, выводящее распределение за пределы последней или придающее распределению приниженный статус внутри сферы справедливости, тесно связано с акцентированием плюсов этого процесса, которые легко могут быть потеряны при вторжении распределительных соображений в общественный дискурс справедливости. В рамках этого подхода формируется особое отношение к бедности. Она воспринимается как негативная экстерналия экономического роста и процветания. Однако это такая экстерналия, которая является терпимой либо сама по себе, либо при наличии механизмов ее смягчения и нормализации. Кроме того, в отношении к бедному человеку (в особенности к нищему) действует презумпция общей моральной коррумпированности, лени и склонности к паразитизму.
На рубеже ХУШ-Х1Х вв. начала формироваться иная парадигма. Она акцентировала внимание на негативных следствиях экономического роста, обеспеченного развитием капитализма. Бедность рассматривалась при этом как самое важное из подобных следствий. В итоге, в центре размышлений философов, исследований экономистов и риторики значительного количества политиков оказался «социальный вопрос», под которым с первых десятилетий XIX в. подразумевалась проблема неравного распределения богатства, в общем, и проблема отношения труда к капиталу, в частности. При этом слово «вопрос» использовалось исключительно в единственном числе, что подчеркивало убеждение авторов, использующих это словосочетание, в существовании единой основы, порождающей в конечном итоге все политические и экономические конфликты эпохи. Этой основой была фундаментальная нечестность распределения богатств и доходов [21, с. 278]. Концентрация внимания на социальном вопросе неизбежно вела к необходимости выделения специального типа справедливости, отвечавшего этой проблеме.
Почему изменения в моральном статусе бедности произошли именно на рубеже ХУШ-Х1Х вв.? Этот факт нельзя объяснить одним лишь кумулятивным эффектом накопления проблем, хотя, конечно, промышленный переворот, относящийся к этому времени, умножил ряды бедных и усугубил их положение. Исторически преимущества и негативные следствия развития капитализма накапливались параллельно. Поэтому объяснение изменений должно учитывать и некоторые вспомогательные факторы. Такие как:
1) превращение бедных в мощную и организованную политическую силу, что отчетливо выявили европейские революции, начиная с Великой Французской;
2) формирование новой моральной чувствительности по отношению к бедности и беднякам, придание идее общечеловеческого равенства ярко выраженных антииерархических обертонов (родоначальниками этой тенденции являлись А. Смит и Ж.-Ж. Руссо);
3) неудача попыток реформировать новоевропейскую систему регулирования бедности и исчезновение даже видимости решения «социального вопроса» (наиболее яркий эпизод - провал Спинхемлендской системы и разработка новых законов о бедных в Англии).
Характеризуя динамику употребления базового термина, отражающего эти изменения, - термина «социальная справедливость», следует указать, что его систематическое употребление началось не в коммунистической и социалистической мысли, а в католической социальной этике. Первоначально оно было использовано не для выражения процесса дистрибу-тивизации представлений о справедливости, а, скорее, для его блокирования и смягчения. В 40-х гг. XIX вв. католический философ и публицист Л. Тапарелли предложил типологию справедливости, которая опиралась на ресурсы томистско-аристотелианской традиции. В ней термин «социальная справедливость» играл ту же роль, которую для Фомы Аквинского играло такое понятие как «законная (легальная) справедливость», восходящее, в свою очередь, к понятию «общая справедливость» из этики Аристотеля. Она стоит над обоими видами частной справедливости: «распределительной» («дистрибутивной») и «направительной» («коммутативной») и извне обеспечивает их равновесие, исключающее коммунистический и социалистический радикализм. Граница между отношениями обмена и распределения диктуется особым, комплексным и всесторонним, представлением об общественном благе. В этом значении понятие «социальная справедливость» продолжает использоваться в католической мысли и официальных идеологических манифестах католической церкви XX в. [22, 23]. Однако доминирующий сегодня смысл концепта сложился за счет его перехвата коммунистической, социалистической и особенно социально-либеральной мыслью.
Список литературы
1. Аристотель Никомахова этика // Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 53-294.
2. Аристотель Политика // Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 375-644.
3. Цицерон. Об обязанностях // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука, 1993. С. 58-158.
4. Pufendorf S. On the Law of Nature and of Nations // The Political Writings of Samuel Pufendorf. N.Y.: Oxford University Press, 1994. P. 95-268.
5. Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Сочинения: в 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1991. С. 3-545.
6. Гуго Гроций О праве войны и мира. М.: Ладомир, 1994. 868 с.
7. Локк Дж. Два трактата о правлении // Локк Дж. Сочинения: в 3 т. Т. 3. М.: Наука, 1988. С. 135-406.
8. Tully J. An Approach to Political Philosophy: Locke in Contexts. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 333 p.
9. Waldron J. God, Locke, and Equality: Christian Foundations of John Locke's Political Thought. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. 263 p.
10. Locke J. Venditio // Locke J. Political Essays. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 339-342.
11. Locke J. An Essay on the Poor Law // Locke J. Political Essays. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 182-200.
12. Юм Д. Исследование о принципах морали // Юм Д. Сочинения: в 2 т. Т.2. М.: Мысль, 1996. С. С. 171-314.
13. Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Сочинения: в 2 т. Т.1. М.: Мысль, 1996. C. 53-656.
14. Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997.
359 c.
15. Smith A. The Passage on Atonement, and a Manuscript Fragment on Justice // The Glasgow Edition of the Works and Correspondence of Adam Smith. Vol. 1. Indianapolis: Liberty Fund, 1982. P. 383-402.
16. Fleischacker S. A Short History of Distributive Justice. Cambridge: Harvard University Press, 2004. 198 p.
17. Jackson B. The Conceptual History of Social Justice // Political Studies Review. 2005. Vol. 3. P. 356-373.
18. Stedman Jones G. An End to Poverty? A Historical Debate. L.: Profile, 2004. 278 p.
19. Милль Дж.С. Утилитарианизм. О свободе. СПб.: Издание книгопродавца И.П. Перевозникова, 1900. 236 c.
20. Willoughby W.W. Social Justice: A Critical Essay. New York: Macmillan, 1900. 385 p.
21. Schwartz H. On the Origin of the Phrase "Social Problems" // Social Problems. 1997. Vol. 44. № 2. P. 276-296.
22. Corrado D., Solari S. Social Justice and Economic Order according to Natural Law // Journal of Market and Morality. 2009. Vol. 12. № 1. P. 4762.
23. Paulhus N.J. Uses and Misuses of the Term "Social Justice" in the Roman Catholic Tradition // Journal of Religious Ethics. 1987. Vol. 261. P. 261-282.
Прокофьев Андрей Вячеславович, д-р филос. наук, доц., ведущий науч. штр., [email protected], Россия, Москва, Институт философии РАН.
DEFINITION AND TYPOLOGY OF JUSTICE IN THE HISTORY OF WESTERN ETHICAL THOUGHT
A.V. Prokofyev
The paper analyses transformations of definitions and typologies of justice in Western philosophy. They were caused by a constant struggle between two typological models
proposed by Aristotle and Cicero. The Aristotelian model combines just distribution, just retribution, and just exchange. The Ciceronian one excludes distribution from the sphere of justice. In Ancient Greece and Rome both of them were relevant and influential. In the Medieval ethical tradition the Aristotelian model dominated. In the Early Modern philosophy the substantial narrowing of the normative content of justice occurred. That was a period of the revival of the Ciceronian model. And only after the concept of social justice was introduced in the moral theology of social Catholicism and in the political philosophy of liberal socialism, the distributive dimension of justice was finally reinstated.
Key words: history of philosophy, ethics, definition of justice, types of justice, social justice.
Prokofyev Andrey Vyacheslavovich, doctor of philosophy science, docent, leading research fellow, [email protected], Russia, Moscow, RAS Institute of Philosophy.
УДК 340.12
ФИЛОСОФСКО-ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ РАЗВИТИЯ АСПЕКТОВ ПРАВА (НА ИСТОРИЧЕСКОМ МАТЕРИАЛЕ XVIII - XIX вв.)
И.Д. Назаров
Исследуется проблема развития норм и принципов правосудия в эпоху великих буржуазных революций. Правосудие рассматривается в качестве феномена, последовательное совершенствование которого способствует организации и упорядочению процессов социальной реальности. Изменяя правовую законодательную систему, общество, тем самым, изменяет себя.
Ключевые слова: право, правосудие, права человека и гражданина, судебная власть, социальное развитие.
Исследования в сфере философско-правовой проблематики никогда не теряют своей актуальности. По мнению выдающегося немецкого философа Г. В. Ф. Гегеля: «Философская наука о праве имеет своим предметом идею права - понятие права и его осуществление... Идея права есть свобода, и истинное её понимание достигается лишь тогда, когда она познаётся в её понятии и наличном бытии этого понятия» [1, с. 59]. Следует отметить, что исторический аспект придаёт большую глубину философско-правому исследованию.
Новое и Новейшее время в историческом плане характеризуется как эпоха великих буржуазных революций. Общественное напряжение, произвол представителей государственной власти послужили причиной коренного изменения представлений о содержании процесса отправления правосудия. Первым нормативно правовым актом, закрепившим новые принципы правосудия, стал принятый парламентом Англии Билль о правах 1689 года. Положения Билля для своего времени, безусловно,
146
