CC BY
76Научное обеспечение противодействия правонарушениям
Scholarly Protons for counteracting offences
УДК 343.7 © В. В. Хилюта, 2020 DOI: 10.24411/1999-625X-2020-12001
Определение потерпевшей стороны по уголовным делам о хищении
В. В. Хилюта, Гродненский государственный университет имени Я. Купалы
На основе анализа материалов судебно-следственной практики и положений доктрины уголовного права рассматриваются дискуссионные вопросы, возникающие в правоприменении на предмет определения потерпевшего по уголовным делам о хищениях чужого имущества. Акцентировано внимание на подходах, существующих в правоприменительной практике, и предлагаются критерии порядка определения потерпевшего по делам о хищениях. Доказывается, что уголовный закон в настоящее время охраняет не только право собственности, но владение как таковое. Исходя из того, что мошенническое завладение чужим имуществом не может порождать правового результата — перехода права собственности, обосновывается положение о том, что уголовное право автономно в вопросе толкования положений гражданского законодательства относительно момента заключения договора и порождения правовых последствий. Фиктивные сделки не могут влечь никаких юридических последствий при их заключении, в том числе устанавливать переход права собственности на имущество.
Ключевые слова: хищение; ущерб; преступные последствия; умысел; мошенничество; фактическая ошибка; потерпевший;
собственность; имущественные преступления.
Basing on the data of judicial and investigative practice and provisions of the criminal law doctrine the paper considers some disputable issues in law enforcement with regard to establishing the victim in criminal cases of misappropriating another's property. The focus is made on the approaches in practice of law enforcement; the author suggests the criteria for the procedure of defining the victim in cases of fraud. It is proved that criminal law at present protects not only the property right but also ownership as it is. As fraudulent misappropriation of another's property cannot lead to the legal result, that is transfer of ownership, it is substantiated that criminal law is autonomous in interpreting the provisions of civil legislation in respect to the moment of making a contract and legal consequences. Fictitious deals entail no legal consequences when made including those connected with transfer of ownership.
Keywords: theft; damage; criminal consequences; intention; fraud; factual mistake; victim; property; property crimes.
Establishing the Victim in Criminal Cases of Theft
V. V. Khilyuta, Yanka Kupala State University of Grodno Й [email protected]
В правоприменительной практике судебных и правоохранительных органов вопросы квалификации преступлений против собственности продолжают сохранять свою актуальность и имеют особую значимость. Например, особой сложностью обладают ситуации, связанные с правильным определением ущерба в преступлениях против собственности и кругом субъектов, которые могут быть признаны потерпевшими по делам данной категории. Чаще всего такая проблема возникает при совершении мошенничеств, когда ущерб причиняется банку или иной кредитно-финансовой организации, предприятиям розничной продажи товаров.
Так, в последнее время участились случаи совершения мошеннических действий по завладению чужими денежными средствами. Возникают ситуации, когда злоумышленник вводит в заблуждение гражданина относительно своих намерений. Нередко виновник сообщает потерпевшему о том, что он желает обналичить крупную денежную сумму и уйти от уплаты налогов. Для этого необходимо, чтобы потерпевший согласился помочь ему и предоставил свою банковскую платежную карту, потому как именно на нее будут перечислены денежные средства, которые по договоренности в дальнейшем потерпевший обналичит и передаст обратно (себе же оставит некий процент от суммы). Гражданин соглашается совершить подобную операцию и для этого предоставляет номер своего мобильного телефона (средства доступа к услугам дистанционного банковского обслуживания) и данные банковской платежной карты. На практике имеются случаи, когда гражданин специально для этой цели заводил банковскую платежную карту. Однако воспользовавшись тем, что виновному стали известны средства доступа к услугам дистанционного банковского обслуживания, злоумышленник оформляет на имя ничего не подозревающего гражданина кредит (на его платежную карту) в банке. Далее гражданин передает якобы поступившие на его счет денежные средства от злоумышленника ему самому, а впоследствии оказывается, что на имя гражданина был оформлен кредит и его придется выплачивать банку.
Совершение подобных мошеннических операций стало возможным благодаря внедрению систем дистанционного банковского обслуживания без личного посещения банков. В настоящее время сделки могут совершаться банками в письменной форме способами, предусмотренными гражданским законодательством, в том числе и в электронном виде, с использованием программно-аппаратных средств и технологий, определяемых банками с учетом обеспечения конфиденциальности, целостности и подлинности информации и применяемых по соглашению сторон. Таким образом, кредитный договор
может быть заключен путем формирования, подписания и отправки клиентом в банк электронного сообщения с помощью программного средства, используемого по соглашению сторон.
При обсуждении данной проблемы правоприменительные органы и кредитно-финансовые учреждения подняли вопрос, кто же является потерпевшим в данном случае: банк или гражданин, кому причиняется ущерб? Ответ на этот вопрос имеет важное значение и существенные последствия (причем не только уголовно-правовые) для многих сторон.
Суть первой позиции сводится к тому, что потерпевшим выступает гражданин и именно ему причинен ущерб. Основанием для такого вывода является то, что денежные средства, предоставляемые банком в качестве кредита, передаются в собственность клиента в момент предоставления кредита кредитополучателю. Днем предоставления кредита считается день, в который сумма кредита зачислена на счет кредитополучателя либо перечислена банком в оплату расчетных документов, представленных кредитополучателем, либо использована в соответствии с указаниями кредитополучателя, либо выдана кредитополучателю наличными денежными средствами. Согласно же положениям банковского законодательства по договору текущего (расчетного) банковского счета одна сторона (банк) обязуется открыть другой стороне (владельцу счета) расчетный банковский счет для хранения денежных средств владельца счета или зачисления на этот счет денежных средств, поступающих в пользу владельца счета, а также выполнять поручения клиента о перечислении и выдаче соответствующих денежных средств со счета. Отсюда вывод, что все денежные средства, находящиеся на счете владельца счета, принадлежат его владельцу (независимо от вида правового основания зачисления таких средств). Соответственно, как только банк перечислил кредит на счет кредитополучателя, денежные средства поступили в собственность последнего, а значит любые дальнейшие неправомерные действия с такими денежными средствами влекут причинение ущерба кредитополучателю (владельцу счета), но никак не банку. Таким образом, потерпевшим от рассматриваемых мошеннических действий следует признавать именно гражданина.
В принципе верная в своей основе на предмет правовых предписаний относительно установления владельца счета и момента приобретения имущественных прав, данная позиция не учитывает одного весомого обстоятельства. Если исходить из того, что граждане передавали свои средства доступа к услугам дистанционного банковского обслуживания постороннему лицу и в рамках достигнутой договоренности (заметим, противоправной) их обманули, то фактически они оказались средством (как и их счета
в банках) в руках преступника. Именно виновное лицо противоправным образом путем обмана завладело чужими денежными средствами ничего не подозревающих граждан относительно переданного имущества. Граждане сами передавали денежные средства, не зная о том, что на них был оформлен кредит, и полагали, что передают не свои, а чужие деньги (именно денежные средства, выступающие в качестве якобы обналичиваемых и перечисленных злоумышленником). Если рассматривать механизм совершения данного преступления, то очевидно, что цель виновного лица состоит в похищении денежных средств банка посредством использования других лиц. В такой ситуации граждане стали лишь одним из элементов в цепочке совершения хищения, и можно дальше говорить как бы об опосредованном исполнении преступления. Преступник использовал других неосведомленных лиц для совершения преступления — завладения чужим имуществом.
В действительности виновные лица преследовали цель совершить сделку, результатом которой явилось бы кредитование граждан, т. е. сделка совершалась лишь для вида, без намерения создать соответствующие ей юридические последствия, а такая сделка должна признаваться недействительной, поскольку совершалась под влиянием обмана. В данном случае имеет место несовпадение зафиксированного при совершении сделки волеизъявления с действительной волей сторон. Воля сторон в такой ситуации вообще не направлена на установление каких бы то ни было гражданско-правовых отношений между сторонами. Целью сторон в такой сделке окажется наступление правовых последствий для каждой или одной из них в отношении третьих лиц.
В этом контексте вполне обоснованны рассуждения П. С. Яни, считающего, что сделкой можно считать только правомерное действие. Соответственно, мошенническое завладение чужим имуществом не порождает правового результата — перехода права собственности, поскольку эти действия неправомерны и имеют только вид сделок [1, с. 14-15] '. В такой ситуации мошенническое деяние осуществляется под прикрытием правомерной гражданско-правовой сделки.
Согласно положениям гражданского законодательства сделка, совершенная под влиянием обмана либо без намерения создать соответствующие ей юридические последствия, с целью прикрыть другую сделку, признается недействительной. В данном случае обман приобретает юридическое значение, когда к нему прибегают как к средству склонить другую сторону к совершению сделки, что и имело место в обсуждаемой ситуации. Однако обман, предусмо-
тренный ст. 179 ГК РФ, охватывает собой и такой обман, который имеет место в рамках совершения противоправного преступного посягательства (т. е. мошенничества) [4, с. 57-58]. С учетом этих обстоятельств можно констатировать, что сделки, заключенные банком с лицами, которых подыскивали (как бы «вслепую») для совершения хищения, не влекли никаких юридических последствий при их заключении, в том числе и перехода права собственности на выделенные кредитные денежные средства. Граждане не желали получать кредит подобным образом, претензии банка по его погашению игнорировали, поскольку полагали, что никакого договора не было заключено, имущественных претензий к злоумышленникам не имели. Следовательно, заключение от их имени договоров кредитования изначально не было направлено на возникновение, изменение или прекращение гражданских правоотношений.
Таким образом, умысел виновных лиц был направлен на причинение ущерба банкам и иным кредитно-финансовым учреждениям, а граждане, предоставившие свои персональные данные и средства доступа к услугам дистанционного банковского обслуживания, фактически явились орудием в руках преступника, неким промежуточным этапом в общей цепочке совершения мошеннической операции по завладению чужим имуществом.
Еще один аспект обсуждаемой проблемы связан с оценкой уголовно-правовой квалификации деяний, сопряженных с завладением чужим имуществом физического лица, находящимся у него в пользовании, но принадлежащим юридическому лицу. В частности, в настоящий момент отсутствует единообразное понимание условий квалификации противоправных деяний и установления потерпевшего лица, когда право собственности на имущество по условиям договора переходит после осуществления всех причитающихся платежей или при наступлении иных условий.
Так, наиболее распространены факты хищения имущества, являющегося предметом договора финансовой аренды (лизинга), заключенного между юридическим (арендодателем) и физическим (арен-дополучателем) лицами (например, договоры, заключенные между физическим лицом и ЗАО, ООО и другими субъектами розничной торговли и оказания услуг). В частности, согласно договорам об оказании услуг электросвязи, заключаемым ЗАО «БеСТ» с физическими лицами, последним как абонентам передается в пользование телефон либо иное абонентское устройство с соответствующей залоговой стоимостью и установленной ежемесячной платой.
1 Иное понимание данной ситуации состоит в том, что сделки, совершенные мошенником, сами по себе не являются недействительными лишь потому, что они стали средством преступного завладения имуществом [2, с. 797-799; 3, с. 51].
Право собственности на данное устройство или телефон переходит по истечении 12 месяцев с момента передачи и при условии полной оплаты. Точно так же ситуация выглядит с договорами, заключенными с ООО «Приват Лизинг»: до исполнения клиентом всех обязательств по договору лизинга товар является собственностью лизингодателя.
Часто некоторые правоприменительные органы в подобных случаях оценивают данные факты исходя из того, что ущерб причиняется не физическому, а юридическому лицу. При этом первостепенное значение ими придается тому обстоятельству, что предмет преступления по условиям договора еще не находится в собственности физического лица, стало быть, и ущерб причиняется не ему. Таким образом, имущество, находящееся во владении физических лиц на законных основаниях, но не являющееся их собственностью, хотя и оказывается чужим для виновного, но может быть предметом посягательства только для юридических лиц, поскольку именно им, а не физическому лицу, причиняется ущерб.
Существует и иная практика, когда действия виновного лица квалифицируются как покушение на совершение преступления [5, с. 34]. Так, некоторые работники правоохранительных органов полагают, что если умысел лица был направлен на хищение имущества физического лица, но в результате хищения вред причинен юридическому лицу, то деяние должно оцениваться как покушение на хищение имущества физического лица. Связано это, главным образом, с наличием ошибки в объекте преступного посягательства. Поэтому если лицо, заблуждаясь, считает, что похищает имущество у гражданина, однако имущество принадлежит юридическому лицу, то содержание умысла состоит в том, что он осознает причинение вреда личной собственности. Если произошла ошибка и вред личной собственности не причинен, речь следует вести о неоконченном преступлении.
В подтверждение сказанному можно сослаться на многочисленные примеры из судебно-следственной практики 2, однако, на наш взгляд, такая позиция является не до конца верной. Основной контрдовод данным суждениям лежит в той плоскости, что ущерб при хищении может причиняться не только собственнику имущества, но и иному владельцу, а в рассматриваемой нами ситуации физические лица и есть законные владельцы имущества.
Традиционно правомочие владения рассматривается как фактическое обладание, господство лица над вещью (имуществом), и потому его следует понимать как основанную на законе и охраняемую им возможность иметь вещь (имущество) у себя в хозяйстве [6, с. 88]. Таким образом, владение — это фактическое обладание вещью, создающее для обладателя возможность непосредственного воздействия на вещь. Оно есть абсолютное субъективное правомочие в единстве фактического и волевого аспектов, сущность которого состоит в отношении лица к вещи как к принадлежащей ему, связанном с волевым стремлением к ее обособлению от произвольного воздействия окружающих.
В настоящее время уголовное право охраняет отношения собственности. Однако взгляд на собственность как на вещь привел к тому, что за основу теории уголовной ответственности за преступления против собственности законодателем и специалистами уголовного права взят статус владельца имущества. Это обстоятельство позволяет утверждать, что для наличия хищения достаточно правомочия владения, т. е. изъятия имущества, находящегося в фактическом владении лица безотносительно к тому, является ли это лицо собственником имущества или только его держателем. В данном случае всякий обладатель имущества признается владельцем, а его полномочия — владением. Иначе говоря, владение уравнено с собственностью, а их тождество объяснено началами гражданского законодательства, в котором «собственником движимого имущества почитается фактический владелец или держатель имущества» [7].
Можно констатировать, что назначение уголовно-правовых норм об имущественных преступлениях состоит в запрете причинения вреда интересам как собственников, так и владельцев имущества [8, с. 3-6]. Для наличия состава хищения достаточно нарушения фактического владения. В такой ситуации мы говорим о презумпции права собственности на стороне владельца имущества, так как в противном случае правоохранительные органы были бы обременены обязанностью выявлять настоящего собственника и доказывать его право собственности на определенную вещь.
Важно обратить внимание еще на одно обстоятельство. При совершении подобных хищений виновное лицо в большинстве случаев вовсе не осведомлено об условиях получения физическими лицами
2 Применительно к Республике Беларусь отметим судебные постановления и иные нормативные документы: Протокол заседания Научно-консультативного совета при центральном аппарате Следственного комитета Республики Беларусь от 19 февраля 2019 г. ; Определение судебной коллегии по уголовным делам Брестского областного суда от 22 июня 2010 г. № 22-547 ; Определение судебной коллегии по уголовным делам Гродненского областного суда от 22 апреля 2010 г. № 22-304 ; Определение судебной коллегии по уголовным делам Гродненского областного суда от 15 ноября 2012 г. № 22-609 ; Приговор суда Пинского района Брестской области от 20 мая 2013 г. № 1-314 ; Приговор суда Октябрьского района г. Минска от 12 января 2012 г. № 1-63 ; Определение судебной коллегии по уголовным делам Гродненского областного суда от 14 января 2015 г. № 22-76.
соответствующих вещей и об отсутствии у них права собственности на эти вещи в момент совершения преступления. Преступник, совершая хищение, полагает, что изымает его из обладания физического лица и тем самым последнему будет причинен имущественный ущерб. Таким образом, его умысел направлен на завладение чужим имуществом физического лица. Ставить во главу угла здесь момент возникновения права собственности на вещь, как это делают отдельные правоприменительные органы, и тем самым предрешать вопрос о причинении ущерба не физическому лицу, а именно юридическому, ввиду того что оно еще формально остается собственником имущества, нелепо, так как за основу будут приниматься случайные обстоятельства, никак не зависящие от воли виновного лица (более того, о которых он не знает и знать не может). Однако эти обстоятельства не могут являться ключевыми в данном вопросе, ибо право владения все равно остается за физическим лицом.
В большинстве случаев в подобных ситуациях имеет место неконкретизированный умысел на стороне виновного. Как правило, виновный не знает, кто собственник имущества, но знает, кто владелец — физическое лицо. Следовательно, он осознает, что причиняет материальный ущерб физическому лицу, и такое деяние в целом мы должны расценивать по фактически наступившим последствиям. Так называемая в доктрине уголовного права фактическая ошибка в предмете преступления не должна в этом случае влиять на квалификацию деяния, ибо никакой ошибки в предмете в рассматриваемой ситуации нет. Лицо точно не знает, кому принадлежит имущество, и этот факт ему безразличен, потому как обстоятельства дела указывают на то, что лицо завладевает телефоном именно физического лица, и телефон принадлежит этому лицу.
Лишь только в случаях, когда виновный сознательно завладевает имуществом, которое с очевидностью является принадлежностью юридического лица (например, виновное лицо было об этом осведомлено в силу дружеских отношений с потерпевшим), но находится под контролем физического лица, деяние необходимо квалифицировать как оконченное хищение имущества юридического лица 3.
Если мы говорим о доктрине владения, то нужно учитывать, что она в настоящее время претерпела изменения и в уголовном праве она не идентична соответствующему определению в цивилистике. Настаивая исключительно на фактическом характере владения, уголовное право не может следовать этому постулату до конца и вынуждено прибегать к различного рода фикциям [9, с. 81-103].
Эту ситуацию легко проследить на примере хищения наследуемого имущества, где также возникает интересный вопрос: кому причиняется ущерб в случае завладения ценностями, находящимися, например, при умершем, и кто является потерпевшим лицом? Подобные ситуации нередко возникают в судебной практике, например, когда похищается имущество погибшего или убитого лица. Очевидно, что сам покойник им быть не может, так как умершее лицо не может быть субъектом каких-либо правоотношений. Естественно, в такой ситуации необходимо вести речь о наследниках умершего, и в силу действующего гражданского законодательства для приобретения наследства наследник должен его принять. Наследство может быть принято в течение шести месяцев со дня открытия наследства путем подачи нотариусу по месту открытия наследства заявления наследника о принятии наследства либо его заявления о выдаче свидетельства о праве на наследство. Иначе говоря, наследство может быть принято наследником по истечении срока, установленного для его принятия (шести месяцев). Более того, гражданское законодательство устанавливает, что принятое наследство признается принадлежащим наследнику со времени открытия наследства независимо от момента государственной регистрации права наследника на это имущество, если право подлежит регистрации.
Получается, что в этот срок (шесть месяцев; а он может быть и больше, когда имущество является выморочным) имущество принадлежит наследнику, но еще непонятно, какому конкретно. Кроме того, лишь спустя шесть месяцев мы окончательно узнаем, кому же именно. Таким образом, гражданское законодательство в рассматриваемом вопросе придает факт обратной силы распространению наследственных правоотношений и ставит их в зависимость от действий, которые на-
3 Правила квалификации действий виновного лица в зависимости от принадлежности похищенного им имущества были определены в ранее действовавшем постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 5 сентября 1986 г. № 11 «О судебной практике по делам о преступлениях против личной собственности». В частности, в п. 11 постановления было указано: «Действия лица, имевшего умысел на кражу личного имущества, но фактически похитившего государственное или общественное имущество, надлежит квалифицировать как оконченное преступление против социалистической собственности, если в процессе изъятия имущества виновный сознавал, что обращает в свою собственность имущество государственной или общественной организации. Если же он не сознавал, что похищает социалистическое имущество, то в соответствии с направленностью его умысла содеянное нужно квалифицировать по ст. 144 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик. Действия лица, допускавшего, что похищаемое имущество может принадлежать как гражданину, так и государственной или общественной организации, должны квалифицироваться как преступление против личной либо государственной или общественной собственности в зависимости от фактической принадлежности похищенного имущества».
следник может совершить в будущем. Вот здесь уголовное право и вынуждено применять доктрину защиты владения имуществом как такового.
По справедливому замечанию Н. А. Лопашен-ко, в сложившейся ситуации мы можем наблюдать некий правовой вакуум в правовом режиме (правовой природе) наследуемого имущества с момента смерти его собственника и до момента принятия наследства наследником [10, с. 53-54]. Нельзя сказать, что рассматриваемое нами имущество является ничьим, оно принадлежит в соответствии с гражданским законодательством наследникам умершего, но спустя продолжительный отрезок времени. Поэтому говорить здесь о том, что нарушаются отношения общественной нравственности, ошибочно [11, с. 288-290].
Вместе с тем с позиции современной доктрины и правоприменительной практики посягательство на наследственное имущество (речь идет о конкретном физическом имуществе — вещи) необходимо расценивать именно как хищение. Связано это с тем, что преступное посягательство при хищении может быть осуществлено не только на право собственности, но и на владение имуществом. В этой ситуации будет ошибочным утверждать, что наследуемое имущество никому не принадлежит, и у него нет собственника. В любом случае собственник такого имущества будет известен, и это не повод, чтобы подобные действия не рассматривать как хищение, потому как уголовный закон защищает не только право собственности, но и владение как таковое.
Список литературы
1. Яни П. С., Филатова М. А. Мошенничество и сделка // Российская юстиция. 2018. № 3.
2. Скловский К. И. Собственность в гражданском праве. М., 2010.
3. Лавров Д. Г. Мошенничество глазами цивилиста. М., 2019.
4. Хилюта В. Кому причиняется ущерб в результате хищения? // Законность. 2014. № 5.
5. Ковальчук А., Хилюта В. Защита владения в уголовном праве и правила определения ущерба при совершении хищений // Судовы весшк. 2018. № 2.
6. Ахметьянова З. А. Вещное право. М., 2011.
7. Фойницкий И. Я. Курс уголовного права. Часть Особенная. Посягательства личные и имущественные. Петроград, 1916. URL: http://www.uristik.info/htm/library/up.htm (дата обращения: 18.09.2019).
8. Хилюта В. В. Защита права владения в уголовном праве // Научный вестник Омской академии МВД России. 2015. № 2.
9. Хилюта В. В. Кража и присвоение найденного. М., 2018.
10. Лопашенко Н. А. Преступления против собственности: теоретико-правовое исследование. М., 2005.
11. Хилюта В. В. Понятие и признаки хищения в уголовном праве. М., 2016.
