CC BY
61
© 2014
Ю. А. Цимбалова
ОППОЗИЦИЯ «СВОЙ — ЧУЖОЙ» В ЦИКЛЕ РАССКАЗОВ Е. Д. АЙПИНА «ВРЕМЯ ДОЖДЕЙ»
Единство цикла «Время дождей» обеспечивает ситуация встречи противоположных начал, воплощенных в образах героев Е. Д. Айпина. Столкновение хантыйского (традиционного) и иноязычного (постиндустриального) типов мировоззрения выражает попытку автора осмыслить место хантыйского народа в современном мире.
Ключевые слова: традиционная культура, рассказ, цикл, оппозиция «свой-чужой», ситуация встречи
Одной из основных тенденций развития русской прозы XX в., по мнению Г. А. Белой, является настойчивое обращение писателей к нравственной проблематике с целью понять внутренний смысл эпохи1. При этом главным сосредоточием интересов современных писателей, по мысли А. М. Зверева, является не столько индивидуальный контекст судьбы героя, сколько раскрываемые в данных обстоятельствах «универсальные истины»2. Этот тип творческого мышления исследователь характеризует как «космовоззрение»3. Тяготение к нравственному переустройству мира, осмысление человеческой судьбы в контексте бытия — именно эти доминанты художественного мира Г. Маркеса, Кобо Абэ, Г. Белля, Ч. Айтматова, В. Распутина, по мысли Г. А. Белой, позволяют классифицировать данную прозу как онтологическую4. На наш взгляд, данный тип творческого мышления обнаруживает себя и в произведениях хантыйского прозаика Е. Д. Айпина. Внутренний мир героев рассказов, вошедших в цикл «Время дождей», раскрывается в контексте проблемы освоения территорий севере Западной Сибири. Конфликт ценностных систем представителей хантыйской и иноязычной культур в рассказах выявляет онтологическую модель, которая позиционируется рассказчиком или повествователем как «своя». Так, рассказ «Конец рода Лагермов» — это одновременно и история одной семьи, и всего хантыйского народа. До того, как около избушки Маремьяна появились поселок лесорубов и город нефтеразведчи-ков, жизнь Лагермов была слаженной и спокойной. Неслучайно в семье семь сыновей, поскольку, отмечает А. В. Головнев, это число в обско-угорской мифологии ассоциируется с совершенной гармонией5. Но смерть отнимает у главы семейства одного сына за другим, нарушая естественный порядок жизни. В то же время гибель детей осмысляется в общечеловеческом контексте: «Если в ураган рухнет старое дерево — его не жалко, отжило свое, а когда погибает молодое неокрепшее деревце — погибает сама жизнь»6. Жизнь как главная ценность позиционирует-
Цимбалова Юлия Александровна — аспирантка кафедры русской литературы Института филологии и журналистики Тюменского государственного университета. E-mail: rijuliya@yandex.ru
1 Белая 1983, 6.
2 Зверев 1980, 225.
3 Зверев 1980, 233.
4 Белая 1982, 42.
5 Головнев 1995, 365.
6 Айпин 1993, 42.
ся повествователем во всех рассказах цикла. Причем равно важна жизнь человека («Время дождей»), медведя («Медвежье горе»), лебедя («Лебединая песня»), оленя («Русский Лекарь»), дерева («В урмане»), реки («Последний рейс»), волка («Волки»).
Помимо единства позиций субъектов повествования в рассказах, объединяющим началом цикла является ситуация встречи. Под встречей понимается не только взаимоотношения героев («Русский Лекарь», «Время дождей», «В урмане»), но и единение человека и природы, человека и воспоминаний («Наедине с Осенью», «Медвежье горе», «На пороге в другую жизнь»). Так, например, в рассказе «Последний рейс» встреча Кости и капитана Буркина становится поводом для встречи молодого человека со своими воспоминаниями о прошлом тайги, когда ее леса были не тронуты варварским вторжением человека. Взаимосвязь внешнего и внутреннего акцентирует идею цельности и связи всего со всем в структуре бытия.
Эта идея актуализирована уже в прологе «Наедине с осенью» мотивом музыкального лада: «Под эту симфонию всё вдруг поплыло в прозрачную синеву бездонного неба»7. Метафоры «клавиши бора», «смычок паутины» акцентируют мысль о мировом порядке. Все в природе играет свою партию в одном большом оркестре. На фоне этой гармонии обостренно воспринимается любая какафония, например, в рассказе «В урмане»: «Ухо таежника уловило странный, не свойственный тайге гул»8. Мотив музыкального лада присутствует в рассказе «Лебединая песня», на что указывает само заглавие и ключевые слова: «лебеди трубили», «минорная музыка», «песня». Последняя песня лебедя — метафора разрушенных надежд героини на счастливую семейную жизнь.
Причастность к мировому оркестру наделяет героя характеристикой «своего», о которой пишет О. К. Лагунова, отмечая, что «мотив «своего» ведёт коренной житель ханты»9. Исследователь подчеркивает противопоставление «своего» «чужому», олицетворяющего в себе тип захватчика, разрушителя, завоевателя10. В данной бинарной оппозиции усматривается, согласно Е. М. Мелетинскому, «типичная характеристика структуры мифа», обусловленная стремлением человека традиционного мировоззрения объяснить законы миропорядка через изображение мира в виде противоборствующих сил11.
В произведениях представителей русской онтологической прозы, продолжает Г. А. Белая, также присутствует «расслоение мира героев». «Свои» — это люди, отмечает исследователь, «которые находятся внутри жизненного развития». И есть «чужие», кто вне его. Общее, по мнению Г. А. Белой, в «чужих» то, что «они чужды естественному ходу жизни, её здравому смыслу»12. Таким образом, мифопоэтика онтологической прозы отсылает к двоичной структуре бытия. Но если миф своей циклической структурой утверждает незыблемость мирового порядка, в котором «свое» всегда одерживает верх, то литература ставит этот вариант развития под сомнения, подчеркивая дисгармоничность жизни. Противо-
7 Айпин 1993, 5.
8 Айпин 1993, 35.
9 Лагунова 2000, 156.
10 Лагунова 2000, 156.
11 Мелетинский 2001, 28.
12 Белая 1983, 127.
борство «своего» и «чужого» в рассказах цикла «Время дождей» воплощено в образах героев. Наглядно противопоставлены «свой» и «чужой» в рассказе «Последний рейс»: «Когда тупой палец капитана лёг на спусковой крючок и чёрные дула медленно поплыли вверх, Костя Казамкин вспомнил, как всходило солнце вчера утром»13. Костя воспринимает реку, лес, животных как равных человеку существ. Буркин видит в них лишь средство удовлетворения малопонятных охотнику желаний. Герои контрастны и внешне. Костя настолько близок природе, слит с ней воедино, что весь его портрет ограничен деталью «зоркий глаз охотника». Зато внешность капитана описана подробно, особо подчеркнуты неподвижность и бесцветность лица, глаз, жидких волос.
«Чужой» считает себя полноправным хозяином не на своей территории, он не понимает, на что претендует. Перед охотой он грозит: «Держись, мишка косолапый!»14 Для ханты это неслыханная дерзость, поскольку, по словам З. П. Соколовой, медведь считается одним из самых почитаемых животных для народов Северного полушария15. Особенность культа медведя на этой территории проявляется в том, продолжает исследователь, что «нигде его не называли по имени, обычно называли «зверь», «хозяин», «старик», «дедушка»16.
Несмотря на то что портрет «своего» в рассказах цикла «Время дождей» часто ограничен несколькими деталями, каждая из них несет особый культурологический смысл. Например, во внешности добряка Ефрема много деталей, делающих его похожим на большое дерево: «Весь он, начиная с лохматой макушки, черных доверчивых глаз, вечно обветренного лица с плавными линиями и кончая короткопалыми руками и ногами — весь излучал божью доброту, божье всепонимание»17. Дерево в урало-алтайской мифологии, по словам А. М. Сагалаева, занимает «центральное место в круговороте жизни», выполняя роль мировой оси: «На его вершине птица, в корнях — змеи»18. Корни, отмечает исследователь, представляют собой связующее звено с Нижним миром, ветви соответствуют связи с небом19. «Ещё один важный аспект образа дерева жизни, — замечает А. М. Сагалаев, — это отождествление дерева с костью человека»20.
Образы «чужих», разрушивших дом Ефрема, охарактеризованы лишь определением героя «первопроходимцы». Данный окказионализм подчеркивает абсурдность препятствующего логике жизненного развития разрушительного начала, воплощенного в образах «чужих». В рассказе «Конец рода Лагермов» портрет Беспалого описан следующим образом: «Его красивое возбужденное лицо было помятым и красным от водки. Глаза ледяно-голубые, мертвые»21. Ничего не сказано о «черном и лохматом» человеке, безжалостно убившем Веру в рассказе «Время дождей». Таким образом, характеристики «чужих» в цикле «Время дождей» объединены общей идеей нравственной пустоты.
13 Айпин 1993, 9.
14 Айпин 1993, 14.
15 Соколова 1998, 86.
16 Соколова 1998, 88.
17 Айпин 1993, 66.
18 Сагалаев 1991, 102.
19 Сагалаев 1991, 102.
20 Сагалаев 1991, 127.
21 Айпин 1993, 36.
Наделенные нарочито отталкивающими гротескными чертами, «чужие» фиксируют признаки отрицательного мифологического персонажа, противопоставленного культурному герою. К. Г. Юнг называет этот тип «трикстером», «мифологическим плутом-озорником»22. Архетип трикстера присутствует, по словам М. Е. Мелетинского, в мифах всех народов мира23. У обских угров, отмечает исследователь, данный архетип воплощен в образах «верхнего и нижнего хозяев» (Нуми-Торума и Хуль-Отыра)24. В таком взаимодействии литературы и фольклора, по мнению А. В. Пошатаевой, проявляется характерный для хантыйской литературы процесс переосмысления своей культуры в условиях технического прогресса и знакомства с иными традициями. Исследователь отмечает, что сказки, мифы, легенды участвуют в развитии сюжета, способствуя воссозданию в произведении северных писателей национального образа мира25. Стандартная сюжетная схема мифа о встрече героя-защитника со своим антагонистом в цикле «Время дождей», проецируясь на реальность, развивается в контексте тематики «человек и природа». Как замечает Г. А. Белая, «интерпретация отношений человека и природы всегда есть знак своего времени, код к его расшифровке»26. Сама антиномия «человек и природный мир», по словам исследователя, отражает противоречивый статус человечества: мы оторвались от природы, но постоянно восстанавливаем оборванные с ней связи27.
В рассказе «В урмане» старик-хант отмечает, как нарушает вторжение «чужих» естественную жизнь тайги: старый кедр, который простоял бы ещё долго и пригрел бы не одну птицу, замшел и догнил, огонь разрушил лес. Противоестественно выглядит и буровая вышка: «Она стояла там, где речка омывает сосновый бор — разрывает небо над стайкой берез, над хмурым сосняком, над приунывшей рекой»28.
Те же тревожные мысли мучают Микуля в рассказе «Волки». Героя постоянно преследуют полярные волки. Бегство загнало его на дерево. В видении теряющего силы молодого человека его школьный приятель, работающий на буровой, предлагает помощь, от которой герой отказывается: «Не надо, пусть меня лучше волки съедят!»29 Постепенно Микулю всё больше кажется, что буровая напоминает волка: «В срединном гнезде появился некто волкоподобный и, оскалившись клыками, принялся управлять чудовищем»30. Герой понимает, что волки, как и он сам, спасаются от прихода «волкоподобных» чужих. На месте их постоянного проживания «затеяли» стройку, спровоцировавшую их на бег «не по своей воле». Мотивы бездомья и бега прослеживаются и в рассказах «Бездомная собака», «Во тьме», «Русский лекарь». «Чужие» в этих произведениях — это люди, устанавливающие свои порядки и лишающие коренных жителей права на землю. «Свои» в этой ситуации могут только обороняться и спасаться бегством. Мотивы дома, род-
22 Юнг 1997, 186.
23 Мелетинский 2000, 179.
24 Мелетинский 2001, 184.
25 Пошатаева 1988, 184.
26 Белая 1983, 119.
27 Белая 1983, 123.
28 Айпин 1993, 27.
29 Айпин 1993, 22.
30 Айпин 1993, 22.
ной земли тесно связаны с одной из главных для Айпина категорий — рода. Дом, род, семья, земля — микрокосм человека, вне которого он теряет безопасность и идентичность, поскольку в традиционной культуре человек мыслит себя прежде всего членом родовой ячейки. Вне этих категорий человек теряет своё предназначение. Поэтому «свой» приобретает следующие характеристики: «стабильный», «надёжный», «созидающий». «Чужой», напротив, несет в себе неожиданность, хаотичность, разрушение.
ЛИТЕРАТУРА
Айпин Е. Д. 1993: Клятвопреступник. Избранное: Роман и рассказы. М.
Белая Г. А. 1982: Философско-этическая проблематика современной прозы // Гуманистический пафос советской литературы / Н. К. Гей (ред.). М., 37-58.
Белая Г. А. 1983: Художественный мир современной прозы. М.
Головнёв А. В. 1995: Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. Екатеринбург.
Зверев А. М. 1980: Предчувствие эпики. Латиноамериканская проза и пути современного романа // Новый мир. 9, 220-236.
Лагунова О. К. 2000: Оппозиция «своё-чужое» и мотивная структура в рассказах Е. Д. Айпина 1970-х годов // Традиции славяно-русской словесности в Тюмени / Н. К. Фролов. Тюмень, 156-159.
Мелетинский Е. М. 2000: Поэтика мифа. М.
Мелетинский Е. М. 2001: От мифа к литературе. М.
Пошатаева А. В. 1998: Литература народов Севера (Истоки. Становление. Развитие).
М.
Сагалаев А. М. 1991: Урало -алтайская мифология: Символ и архетип. Новосибирск.
Соколова З. П. 1998: Животные в религиях. СПб.
Юнг К. Г. 1997: Душа и миф: шесть архетипов. М.
«THE OPPOSITION «NATIVE» — «FOREIGN» IN THE STRUCTURE OF СYCLE STORIES OF E. D. AIPIN «THE TIME OF RAIN»
Y. A. Tsimbalova
The unity of the cycle «The time of rains» is provided with the situation of meeting of opposites embodied in E. D. Aipin's characters. This clash of Khanty (traditional) and foreign language (post-industrial) type outlook expresses the author's attempt to realize the place of the Khanty people in the modern world.
Key words: traditional culture, short story, cycle, opposition «us and them», situation of meeting
