CC BY
45
ОПЕРАЦИОНАЛЬНЫЙ СТАТУС ПОНЯТИЯ «УРОВНИ ЯЗЫКА» В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ
Магомед Магомедович ХАЛИКОВ,
доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой иностранных языков
Самарского государственного университета путей сообщения, г. Самара, е-mail: Magomed_samara@mail.ru
В статье анализируется концептуальное и структурно-функциональное положение термина «уровни языка» в современном лингвистическом дискурсе. В центре внимания находятся такие аспекты этой проблемы, как: контекстная семантизация и дистрибуция термина, операциональная взаимообусловленность понятий уровней и единиц языка, трансформация уровневого статуса языковых единиц в дискурсивной практике и системе языка (межуровневая транспозиция). На основе анализа делается вывод о принципиальной совместимости полисемантизма лингвистического термина с его конструктивной операциональной ролью в исследовательской практике.
Ключевые слова: уровень языка, единица языка, межуровневая транспозиция, номинация, слово, предложение, текст, концепт, дискурс, коммуникация, коммуникативная трансформация.
OPERATIONAL STATUS OF CONCEPT "LEVELS OF LANGUAGE" IN MODERN LINGUISTICS
Magomed Magomedovich KHALIKOV,
Doctor of Philology, Professor, Head of Department of Foreign Languages of the Samara State Transport University, е-mail: Magomed_samara@mail.ru
The paper analyses the conceptual and functional position of the term "levels of language" in modern linguistic discourse. In the spotlight are problems such as context semantization and distribution of the linguistic terms, operational correlations between levels and units of language, the level status transformation of units of language in discourse practice and the system of language (inter-level transposition). In the light of the analyses is the conclusion drawn that the polysematism of linguistic terms is generally compatible with their constructive operational role in the practice of researching languages.
Key words: level of language, unit of language, inter-level transposition, nomination, word, sentence, text, concept, discourse, communication, communicative transformation.
Ключевая структурно-инструментальная роль уровневого подхода в построении современного лингвистического дискурса общепризнана. Уровневая концепция языка принята практически всеми исследовательскими теориями и методологиями, что и обусловливает частотность употребления понятия уровень в научных описаниях. Другой очевидный факт, связанный с этим понятием, заключается в чрезвычайном многообразии его трактовок и контекстных дистрибуций в научных работах. В связи с этим возникает ряд вопросов. Каковы причины когнитивного хаоса, создаваемого этим метазнаковым феноменом в современной лингвистике? В каком отношении находится указанный частотно-релевантный статус термина уровень языка к факту его плюралистической интерпретации в лингвистическом дискурсе? Благодаря или вопреки множественности способов семантизации и употребления этого термина обеспечивается его ключевая позиция в науке о языке? Рассмотрение этих и других, тематически ими имплицируемых, вопросов представляется необходимым для прояснения когнитивной позиции и характера функционирования одного из центральных понятий современной лингвистики.
В языкознании термин уровень принято употреблять в отношении трех объектов референтной актуализации: 1) в отношении системы языка, 2) в отношении самой лингвистики, 3) в отношении носителя языка. В каждом из этих случаев наблюдается тенденция к различной трактовке исследуемого понятия и к расширению спектра его контекстных реализаций.
Для экспликации диапазона семантического варьирования этого термина, когда он употребляется разными авторами для характеристики языка-объекта (1-й случай), можно сослаться на две упоминаемые ниже контрастные стратегии его терминологической интерпретации. Весьма распространена, с одной стороны, дихотомическая трактовка объекта лингвистики в аспекте разграничения уровня языка и
уровня речи, а с другой - дихотомическое деление принципиально иного плана, когда языковая система рассматривается как структурированная из фонологического уровня (план выражения) и семантического уровня (план содержания).
Подобного рода примеров контрастно-вариативного осмысления и употребления понятия уровень/ уровни в референтной отнесенности к языку-объекту можно привести большое количество. Но все же в этой области наблюдается и некоторая тенденция к регулярности. В практике семантической актуализации исследуемого понятия в лингвистическом дискурсе доминирует, по числу авторов-репрезентантов, концепция, рассматривающая уровни языка как вертикально-интегрированные подсистемы языковой структурности. В рамках этой концепции выделяются, как правило, фонемный, морфемный, лексический, синтаксический, текстовый уровни. Однако в вопросе о номенклатуре уровней единства нет; лингвисты спорят, например, о возможности выделения морфонологии и словообразования в качестве отдельных уровней языка, а также об уровневом статусе словосочетаний и сферхфразовых единств в иерархической системности языка.
Когда термин уровень применяется в референтной отнесенности к науке о языке (2-й случай), то он рассматривается как один из этапов/аспектов лингвистического анализа, т.е. как структурный принцип организации научного дискурса. В этом случае содержательное его наполнение (семантизация) зависит от общей теоретико-методологической платформы, на базе которой проводится изучение языка; ввиду многообразия указанных платформ вкладываемый в это понятие смысл, как и в первом случае, может быть очень разнообразным. Чтобы показать, насколько широк горизонт интерпретаций и употреблений данного понятия в качестве инструмента структурирования лингвистического дискурса, приведем некоторые примеры: 1) «Существует несколько уровней описания языкового сознания - уровень традиционного лингвистического описания, уровень психолингвистического описания языковых фактов, уровень нейролингвистического описания» [9: 46-47]. Область референции понятия уровень в данном контексте: анализ структуры языкового сознания; 2) «...константы структурного, семантического и прагматического уровней, характеризующие сложноподчиненное предложение с придаточным времени в немецком и английском языках» [6: 6-7]. Область референции: аспекты изучения синтаксических единиц языка; 3) «Необходимо четко разграничивать два уровня, а именно: уровень отображения в языке-мышлении закономерностей объективного мира, его структур и свойств, и уровень, на котором производятся операции с этими структурами в целях построения той или иной теории» [5: 55]. Область референции: исследование проблемы отображения в языке картины мира. На этих цитатах, отобранных без обращения к системному принципу и составляющих малую часть множества обнаруженных в специальной литературе, можно показать, насколько различными могут быть подходы в применении уровневой концепции в рамках методологии лингвистического анализа, когда понятие уровня употребляется не для экспликации онтологической внутренней структуры языка, а с целью описания структурно-методологического профиля науки о языке или предметно-целевых параметров конкретного исследовательского проекта.
Третий аспект трактовки понятия «уровень» представлен антрополингвистическими теориями, изучающими человеческий фактор в языке. Центральным исследовательским объектом этого направления является категория языковой личности, в сложной динамической структуре которой различаются три взаимодополнительных уровня: 1) вербально-семантический, 2) лингвокогнитивный, 3) мотиваци-онно-прагматический; «каждый уровень характеризуется своим набором единиц и отношений между ними, уровни противополагаются один другому и определенным образом взаимодействуют в процессах речевой деятельности индивида» [4: 238].
В последующем изложении предметом описания является семантика и употребление термина уровень в совокупности лингвистических контекстов, исследующих онтологию языка, сущностные природные характеристики языка-объекта, манифестирующие его структурно-иерархическую системность.
Уровневая концепция языка коррелирует с теорией номенклатуры единиц языка; дифференциальным признаком уровня языка принято считать возможность идентификации путем выделения в его таксономических пределах однотипных по устройству и семиотической функции единиц: «Уровнем языка называется та часть его системы, которая имеет соответствующую одноименную единицу» [11: 218]. Проблема определения и систематизации языковых единиц, в свою очередь, также отягощена множе-
ством неоднозначных трактовок, которые прямо или косвенно отражаются и на разработке уровневых теорий на синкретичной основе. Рассмотрим вопрос об экстенсионале данного термина: Что считать единицами языка? Очевидно, что наряду с более или менее консенсусно выделяемыми субстанциональными единицами (фонема, морфема, слово, словосочетание, предложение, текст) существуют и структурные единицы языка (модели предложения, фигуры речи, интонационные контуры и др.), которые также представляют собой дискретно вычленяемые в функциональной системности языка типизированные онтологические сущности. Ср.: «Язык вовсе не состоит из слов. Экспрессия и интонация -более базовые вещи. Язык - это прежде всего интонационная и экспрессивная структура» [7: 109]. Можно ли считать научно-методологически правомерным, что при разработке теории уровней языка во внимание принимаются только субстанциональные единицы? Заметим попутно, что здесь прослеживается еще и такая тенденция: чем более обеспечены материальной субстанцией единицы языка, тем легче и менее противоречиво они выстраиваются в уровневую систематизацию; ср. в этом плане меру очевидности и четкости уровневой дескрипции фонемы и текста как манифестаций нижнего и верхнего уровня стратификационной модели языка.
здесь же необходимо отметить еще один момент. Сегодня многие лингвисты отвергают недиалектическое структуралистское противопоставление языка и речи, отдают предпочтение теориям, рассматривающим оба феномена в единстве - как сущность и явление, систему и ее реализацию и т. д. Примечательно, что такая позиция подкрепляется у многих авторов соответствующей символической графической формой, написанием через дефис язык-речь. Как в рамках такой теории решить вопрос о единицах языка-речи? При анализе речевой коммуникации становится ясно, что в ее формировании и семантико-прагматической актуализации участвуют не только указанные выше виды единиц языка, но и такие эмпирические знаково-дискретные факторы, как пауза, молчание, жест, мимика и др. Более того, мы знаем, что невербальные средства общения часто доминируют в речи над словесными знаками, например - в ситуации противоречия между вербальным и невербальным знаком. Эти невербальные средства функционально релевантны в высокой степени и также являются знаково-коммуни-кативно-речевыми единицами, которые в той или иной степени эксплицитности должны быть включены и в описание общей языковой функциональной системности. Дискурсивная лингвистическая парадигма, построенная на известном определении дискурса («речь, погруженная в жизнь»), исходит из естественной полимодальной сущности коммуникативного процесса, рассматривает речь, прежде всего - разговорную, как сложноорганизованный информационно-текстовый продукт, который к тому же часто представляет собой единое целое с предметно-речевой (референтной) ситуацией. Функционально актуализованной единицей структурирования этого конгломерата слов-невербалистики-реалий является смысл (когнитивный импульс, информационный квант и проч.). Классификация по уровням и единицам, принятая в теории системы языка и построенная на приоритете плана выражения (формальной структуры), уступает место речевой системности, базирующейся на ведущей конструктивной роли плана содержания (информационных блоков и единиц и т. д.) и возможности воплощения одной и той же единицы плана содержания в структурно различающихся (разноуровневых) единицах языка. Проблема единиц языка-речи опутывается множеством фактов и факторов, взаимодействующих и противопоставленных одновременно по нескольким параметрам формального, содержательного и функционального характера. Изложенное выше - малая часть персонально-авторских аргументаций в пользу тезиса, сформулированного более ста лет назад: «Представляется вообще чрезвычайно трудным выяснить функционирование встречающихся в потоке речи единиц и установить, какими конкретными элементами оперирует язык» [10: 138].
Существенно затрудняет работу по выстраиванию непротиворечивой теории языковых уровней и то, что границы между ними идеализованы, прочерчены контурно и проницаемы для разного рода коммуникативных трансформаций, воплощающих креативную энергетику языка и потребности повседневной вербально-текстовой коммуникации. Межуровневые взаимодействия и функциональные переходы - явление весьма распространенное в языках. Наиболее убедительны в этом плане примеры из языковой диахронии. Хрестоматийным фактом является то, что служебные морфемы в большинстве своем генетически восходят к самостоятельным словам. Наблюдаются и случаи межуровневых переходов в обратную сторону: морфемы становятся словами. Например, немецкое нормативно-узуальное
числительное со значением неопределенного множества zig утвердилось в качестве автономной номинативной единицы в системе языка в результате лексикализации ставшего его омонимом суффикса -zig, служащего для образования числительных десятичного ряда (zwanzig, vierzig и т. д.).
Функционально обусловленные переходы языковых единиц с одного уровня на другой (межуров-невая транспозиция) довольно частотны и в актуальной коммуникативно-речевой практике. Ввиду распространенности этого явления, разнообразия его структурно-типологических форм и множественности присущих ему дискурсивно-прагматических функций его можно выделить в качестве отдельно рассматриваемого объекта лингвистического анализа, в том числе - в аспекте возможной его трактовки как лингвистической универсалии. Развернутая характеристика межуровневой транспозиции языковых единиц представлена в работе [12], ограничимся здесь демонстрацией нескольких примечательных примеров.
В немецком речевом узусе линейная когнитивно-функциональная модель «артикль+атрибут+опре-деляемое имя существительное» может быть реализована в трех структурных вариантах: как атрибутивная группа (ein altes Haus), как сложное слово (die Verkehrsregel) или как комбинация того и другого (eine neue Verkehrsregel). Характерная прототипическая особенность таких номинативных структур заключается в том, что в них семантико-синтаксическую функцию определительного компонента выполняют единицы элементной номинации, слова-симплексы. Существенным образом эта языковая традиция переосмысляется, когда в указанной функции появляется полновесное предложение (и даже два): Trotzdem hatte er nie ein "Ich bin nichts, ich kann nichts" Gefühl (Die Zeit, № 10/2009. Курсив здесь и далее в примерах - автора статьи).
Речевая практика показывает, что прием межуровневой транспозиции, как в данном примере, легко реализовывается в интертекстуальном композиционном обрамлении, причем цитатно-транспонируе-мое предложение (или более сложная синтаксическая композиция) может выступать не только в составе структуры, актуализующей в нем функцию приименного атрибута, но и в роли предикативного элемента:
After Criminal justice I was "Wow, oh my God, I've cracked it now" (The Independent, 07.04.2012).
Синтаксически транспонированный, выделенный курсивом фрагмент, интересен тем, что он семиотически и функционально изоморфен междометию, т. е. элементной единице номинации, что и является в структурном отношении внутриязыковой предпосылкой для его окказиональной функциональной перезагрузки.
Межуровневая транспозиция часто реализовывается в одной фигуре речи с семантической компрессией: серый волк ^ серый, высокая температура ^ температура. При контекстном сжатии по схеме межуровневой транспозиции в малых словесных формах может быть представлен значительный объем предметно-тематической и пропозициональной информации. Любопытно, что этот прием позволяет решать в тексте и задачи иного характера - например, создать атмосферу диалога между автором и читателем:
«Мы воспитывались на суровом ветру, на жестком ветру, но были не менее счастливы, чем теперешние дети. У нас не было, не было, не было... Сейчас тоже жалуются, но надо знать, что с чем сравнивать» (Ю. Нагибин. Из чего ты построен?).
Инклюзивное мы в цитируемом публицистическом тексте (1984 год) - это поколение первой половины ХХ века, насыщенной трагизмом и одновременно светлыми надеждами. Открытое семантическое и синтаксическое пространство, возникающее в тексте после экспрессивного повтора не было, передает читателю инициативу его наполнения предметно-событийными фактами из личных воспоминаний (поколение отцов) или же на основе фоновых знаний (поколение детей). Семантически невыразительная сама по себе глагольная форма утроена и употреблена в функционально сильной роли интенсификатора коммуникативно-диалогового сигнала, актуализирующего многоплановую затекстовую информацию, которая по объему и структурно-синтаксическому воплощению может быть очень разной - в зависимости от индивидуального опыта и воображения читателя (от нескольких слов до группы предложений).
В уровневом моделировании языка камнем преткновения стала обсуждаемая десятилетиями проблема дифференциации слов и словосочетаний. Задача сложная во многих аспектах лингвистического анализа: диахроническом, синхроническом, контрастивно-сопоставительном. Эмпирическое сознание
ориентирует нас на восприятие слова как цельнооформленного знака, выражающего один концепт; но при знакомстве с большими массивами лингвистического материала обнаруживается, что указанная идентичность является идеализацией, когнитивным стереотипом, изъявлением общей структурирующей интенции языка. Здесь также многочисленны случаи перехода межуровневых границ. В диахроническом плане: русское наречие сегодня возникло путем универбации компонентно тождественного словосочетания сего дня; латинское res publica стало в европейских языках republic, Republik и т. д. В плане синхронии языка: нем. in dem ^ im, zu der ^ zur; англ. are not/am not/is not/have not/has not ^ ain't, as soon as possible ^ asap; русск железная дорога ^железнодорожный. Примечательно, что осознание условности границ между указанными структурно-функциональными единицами языка провоцирует лингвистов на принятие волюнтаристских решений в кодификационной практике. Так случилось, например, с немецкими глаголами типа kennenlernen, которые, согласно орфографической реформе 1996 года, сегодня пишутся раздельно: kennen lernen. Вообще, в этой области многое зависит от индивидуальных воззрений и лингвистических стереотипов исследователя, ср. альтернативные варианты лексикографической фиксации номинативных единиц в английских словарях: foolscap - fool's cap.
также заставляют задуматься о природе языковой номинации и функции поуровневого рассмотрения языковых единиц данные контрастивной лингвистики, демонстрирующие, например, возможность структурно дифференцированной репрезентации идентичных концептов в разных языках: русс. ящур -англ. foot and mouth decease, англ. socialite - русск. лицо, занимающее видное общественное положение (В. К. Мюллер). Впрочем, это явление может быть иллюстрировано и примерами одного языка: schreiben - hat geschrieben, помочь - оказать помощь, пневмония - воспаление легких. Отсутствие симметрии и изоморфизма между планом содержания (один концепт) и планом выражения (словосочетание) языкового знака - витальный конститутивный признак, определяющий специфику языкового семиозиса и универсальную осуществимость вербальной коммуникации в любых сферах человеческой социальной практики.
В истории лингвистических учений можно найти немало примеров отхода от стратегии дифференциации разноуровневых языковых единиц как принципиально отличающихся друг от друга онтологических сущностей, примеров интерпретации и включения соответствующих терминов в научно-повествовательный дискурс в качестве концептуально идентичных, семантически соотносительных и способных, в определенных случаях, к функциональному взаимозамещению номинативных единиц. Концептуализация избранных языковых единиц в духе нейтрализации их отличительных особенностей и подчеркивания черт общности свойственна, например, представителям логикоцентрических лингвистических школ.
Чаще всего объектами конвергентного толкования дифференцируемых уровневыми теориями языковых единиц становятся слово и предложение: «Г. Фреге исходит из точки зрения на предложение как на имена особого рода, имена абстрактных предметов - «истины» и «лжи»... Таким образом, семантика предложений рассматривалась по аналогии с семантикой слова» [2: 93]. Примечательно, что тезис о когнитивно-семантическом тождестве слова и предложения применим и в отношении соответствующих логических категорий - понятия и суждения: «При объяснении содержания понятий мы исходим из того, что словарные дефиниции отражают понятийное содержание слова, и из понимания понятий как свернутых суждений, разворачиваемых для обнаружения их интенсионала, экстенсионала и импли-кационала» [14: 51, курсив. - М. Х.].
однако надо отметить, что слово, будучи базовой структурно-семантической единицей и основным орудием отражения и концептуализации мира, все же неавтономно в коммуникативно-функциональном плане и может реализовать в полной мере свою знаково-символическую миссию только в ипостаси предложения. Именно в предложении раскрывается дискурсивная социально-контекстная мотивация слова, когда она из единицы номинации превращается в единицу коммуникации: «Истина слова есть предложение» [1: 192]. Контекстно реализуемое диалогическое слово семантически расширяется, оно взаимодействует со структурой предложения-высказывания не только как базовый конструктивный элемент, но и в аспекте коммуникативной трансформации своей семантико-прагматической сущности до функции замещения целого: «.и одно слово может стать двуголосым, если оно становится аббревиатурой высказывания» [3: 128].
Идея о возможности трактовки онтологии слова и предложения на единой концептуальной основе в духе синкретизма проводится некоторыми исследователями на примере отдельных лексико-семан-тических разрядов слов; для этих целей наиболее приспособлен глагол - как часть речи, наделенная категориальной функцией предпосылочного формирования основы пропозициональной структуры предложения. У Чейф строит свою теорию на представлении о центральном положении глагола в когнитивно-функциональной системности языка и возможности моделирования глагольной семантики как свернутой семантико-пропозициональной конфигурации предложения: «В известном смысле глагол и есть предложение; все, что оказывает влияние на глагол, оказывает влияние на предложение в целом» [13: 193]. При таком подходе отдельные предложения трактуются как вариантные формы структурной экспликации многоплановой знаковой сущности и коммуникативного потенциала глагола. В основе такого понимания тезис: отношения между глаголом и предложением можно описать в категориях сущности и явления, потенциального и свершившегося, виртуального и актуального.
Иногда повод к нейтрализации статусно-категориальных различий, обусловленных уровневой принадлежностью слова и предложения, возникают при рассмотрении частных, локально релевантных языковых явлений. Самый известный и часто упоминаемый пример: Ж. Вандриес, говоря о своеобразии интонационно-ритмических моделей французской речи, рассматривал фразу je ne l'ai pas vu «я его не видел» как одно слово. Составляющее яркую типологическую специфику инкорпорирующих языков слово-предложение в виде структурно-функциональных осколков можно найти практически в каждом языке.
Добавим, что в практике референции и дискурсивной репрезентации лингвистических объектов встречаются и другие примеры, иллюстрирующие тезис о недопустимости абсолютизации онтологических различий между основными категориями и понятиями, используемыми для когнитивной актуализации языка. часто в таких констатациях для усиления прагматического эффекта используется прием тропеической номинации, как, например, в пословице «Кто владеет словом, тот владеет миром» (метонимия) или у Л. Теньера, называвшего предложение «драмой в миниатюре» (метафора).
термин «уровни языка», даже при употреблении в онтологическом ракурсе (для обозначения реалий языка, безотносительно к процедурам лингвистического анализа), обладает внутренней противоречивостью, провоцирующей мысль об ограниченности его эвристических возможностей, неспособности представлять явления системности языка в виде строго упорядоченных, терминально фиксированных констатаций и таксономических формул. В случае с этим термином наиболее рельефно проявляется исходное эпистемологическое противоречие, свойственное лингвистике в целом, - противоречие между стратегической целевой установкой исследователя на построение лингвистического описания в виде идеальной, логически замкнутой научной классификации и динамически-неуловимой, процессуальной, переменчивой онтологией языка; из этого противоречия вытекает принципиальная невозможность представить непрерывно развивающуюся, постоянно разветвляющуюся субстанцию и функциональную сущность языка в виде константных когнитивных схем или застывших теоретических конфигураций. Поскольку лингвистика в большинстве своих подразделений сталкивается с указанной проблемой «сопротивления материала» и вытекающими из нее трудностями познавательного процесса, этот объективный момент учитывается, стихийно или осознанно, при разработке лингвистических теорий; они изначально построены на предпосылке о возможности отрицания собственных оснований, о принципе дополнительности как базовом конструктивном условии организации системы лингвистических знаний, о допустимости и необходимости альтернативных интерпретаций, о принципиальной бесконечности и плюралистичности процесса познания языка. Мы не можем требовать от термина столь желанной сердцу каждого исследователя когнитивной прозрачности и инструментальной плодотворности; в конце концов, социальные функции науки не ограничиваются задачами собирания и систематизации знаний, более значима другая задача - воспитание мыслящей личности, интеллектуальное совершенствование человека в исследовательском процессе, поддержание и развитие вопрошающей функции мозга как уникального эволюционного достижения природы.
Возможно, то, что принято считать слабой стороной лингвистики, а именно концептуальную полисемию понятийно-терминологического аппарата и предрасположенность к построению альтернативных теоретических описаний по всему спектру актуальной проблематики, на самом деле является ее
операционально-методологическим преимуществом, которое вполне диалектично вытекает из процессуально-динамической природы объекта ее исследования - живого человеческого языка, переменчивую креативную синергетическую сущность которого не были бы способны отобразить дескриптивные схемы и постулаты, разработанные в духе формальной логики и ориентированные на изучение статических терминальных состояний. Возможно, миссия этой науки заключается главным образом не в выработке системы окончательных истин, а в культивировании гуманитарной мысли, в способствовании ментально-рефлексивной деятельности человека. Не следует ли в этой связи говорить о двух ипостасях лингвистики: как о системе полезных знаний и как о развивающем самого человека движении мысли, ментальной практике автопоэзиса? Впрочем, сказанное можно отнести и к другим наукам гуманитарного цикла, которые в большинстве своем отличаются диффузностью категориально-понятийного аппарата и размытостью представлений о структуре исследуемого объекта: «Если в какой-либо науке отсутствуют непосредственно наблюдаемые конкретные единицы, это значит, что в ней они не имеют существенного значения. В самом деле, что является, например, конкретной единицей в истории: личность, эпоха, народ? Неизвестно! Но не все ли равно? Можно заниматься историческими изысканиями и без выяснения этого вопроса» [10: 139].
Важно отметить, что нестыковки и противоречия в трактовке языковых уровней и единиц, как частное проявление общей плюралистичности языковедческих описаний, объясняются не действием «человеческого фактора» в лингвистике, т.е. погрешностями и разнообразием индивидуально-исследовательских методологических подходов, а прежде всего особенностями самого языка, его противоречивой диалектической сущностью, которая, в свою очередь, обусловлена противоречивостью репрезентируемого в его субстанции внешнего мира; ср.: «Дуализм языковых единиц («знаков-символов») отражает противоречивость внутреннего и внешнего, дискретного и непрерывного, общего и единичного, формы и содержания в самих вещах» [2: 90]; «...Ни мысли, ни язык не образуют сами по себе особого царства... они - только проявления действительной жизни» [8: 449].
Таким образом, понятие языковых уровней, как и многие другие лингвистические категории, нельзя рассматривать вне связи с онтологической природой языка, сущность которого в значительной степени определяется сложным разнонаправленным взаимодействием в его субстанции и функциональной системности многих противоречивых конститутивных факторов: объективного и субъективного, формального и содержательного, статического и динамического, индивидуального и коллективного, иконического и символического, дискретного и континуального, универсального и идиоэтнического и т. д. Антиномии - модус бытия и наиболее органическая черта живого человеческого языка как феномена, глубоко интегрированного в противоречивую диалектику ментальной и социальной практики человека. Они же и определяют научно-эпистемологический потенциал лингвистических терминов и операциональных категорий, которые также антиномичны в своей когнитивной сущности: например, сочетают в себе абсолютную эмпирическую очевидность и недоступность для точных, однозначных терминативных дескрипций. Метафора солнечный зайчик, возможно, является самой точной характеристикой многих из них. Соответственно, следует признать, что лингвистическая теория плюралистична в принципе, по генезису и существу своему, по онтологическим предпосылкам. На уровне высоких обобщений она развивается как нарративно-дискурсивное течение множественных индивидуальных, групповых, донаучных, философских, исторических и прочих интерпретаций.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аветян Э. Г. Смысл и значение. Ереван, 1979.
2. Алексеев Б. Т. Философские проблемы формализации знания. Л., 1981.
3. БахтинМ. Проблема текста // Вопросы литературы. 1976. № 10.
4. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М., 2004.
5. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке. М., 1990.
6. Кострова О. А., Собчакова Н. М. Сложноподчиненные предложения с придаточным времени в немецком и английском языках. Самара, 2011.
7. Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982.
8. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1956. Т. 3.
9. Попова З. Д., Стернин И. А. Когнитивная лингвистика. М., 2007.
10. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977.
11. Степанов Ю. С. Основы общего языкознания. М., 1975.
12. Халиков М. М. О системном статусе межуровневой транспозиции языковых единиц // Вестник Самарского государственного университета. Гуманитарная серия. 2014. № 1(112).
13. Чейф У. Л. Значение и структура языка. М., 1975.
14. Шаховский В. И. Соотносится ли эмотивное значение слов с понятием? // Вопросы языкознания. 1987. № 5.
