CC BY
7
Научная статья УДК 130.2
DOI 10.18522/2072-0181-2023-115-14-21
ОНТОЛОГИЯ УТОПИИ: КОНСТРУИРОВАНИЕ ВООБРАЖАЕМОГО ПРОСТРАНСТВА
Т. С. Паниотова
THE ONTOLOGY OF UTOPIA: CONSTRUCTION OF IMAGINARY SPACE
T.S. Paniotova
С конца ХХ - начала ХХ1 вв. разные сферы познания охватил «онтологический поворот». Слово «онтология» стало модным, замелькало в названиях книг и статей, стало употребляться в разных смыслах и контекстах. «Социальная онтология дизайна», «Власть как социальная онтология», «Онтология социального автопойезиса», «Онтология ошибки в социальном контексте», «Онтология солидарности и социальный мир» - вот только некоторые из названий статей, опубликованных в разных изданиях за короткое время.
«Онтологический бум» не мог обойти стороной философию и социальную теорию и не затронуть разные явления и процессы, входящие в их предметную область. В философии онтология - это учение о бытии, а социальная онтология, соответственно, учение о бытии общества. Важнейшими категориями последней выступают социальное бытие, социальное пространство, социальное время и др.
В настоящей статье речь пойдет об онтологии утопии. И первый вопрос, который возникает у думающего читателя - возможна ли в принципе онтология утопии - онтология того, чего нет, что реально не существует, онтология НеБытия? На этот вопрос в свое время дал положительный ответ немецкий философ Эрнст Блох, в идейном наследии которого утопия представлена как универсальный онтологический, гносеологический и антропологический феномен. Мы ограничимся рассмотрением только одного - пространственного модуса онтологии утопии. Важно понять, как люди в разные времена представляли себе несуществующее простран-
Паниотова Таисия Сергеевна - доктор философских наук, профессор; профессор кафедры теории культуры, этики и эстетики Южного федерального университета (Ростов-на-Дону), e-mail: tspaniotova@sfedu.ru, tspaniotova@mail.ru.
ство? В каких формах осуществлялось конструирование пространства «Не-Бытия» в утопии?
Цель настоящей статьи - проанализировать различные формы конструирования воображаемого пространства в утопии, понимаемой здесь в духе Э. Блоха: утопия - это универсальная функция, охватывающая практически бесконечное количество разнообразных проявлений в культуре.
Автор отдает себе отчет в чрезвычайной широте данной темы, поэтому будут рассмотрены лишь две модели конструирования утопического пространства - Сад и Город. Они были выделены немецким ученым Г. Гюнтером и названы элементарными.
Возможна ли онтология утопии? В конце ХХ столетия в науке начался «онтологический бум», который охватил различные области знания, включая философию. В классической философии учение о бытии, метафизика всегда составляла основу основ, а вот о социальной онтологии заговорили сравнительно недавно. Согласно словарному определению, социальная онтология - учение о бытии общества, отображающее «динамику и структуру социального процесса, конкретные формы его реализации в деятельности людей и различных ее комбинациях» [1].
Одной из форм организации социального процесса является утопия, поскольку она непосредственно связана с целеполаганием, предвосхищением будущего. Но возможна ли онтология утопии - онтология того, чего нет, что реально не существует, онтология Не-Бытия? Этот вопрос естественно возникнет, если придержи-
Taisiia Paniotova - D. Sci. (Philos.), full professor, Institute of Philosophy and Social and Political Sciences, Southern Federal University, B. Sadovaya 105. Rostov-on-Don, Russian Federation, e-mail: tspaniotova@sfedu.ru; tspaniotova@mail.ru.
ваться исходного значения термина: u-topos -это «не место» или «несуществующее место». «Утопия» - так назвал свою книгу о совершенном устройстве государства Томас Мор, заведомо позаботившись о том, чтобы породить у просвещенного читателя и иные сомнения. Ведь в греческом языке нет приставки u, а близкие по смыслу и написанию ои и ей, которые использовались в тексте произведения, вносят дополнительную путаницу: ои - это отрицательная частичка «не», а - ей - обозначение совершенства, благости. Получается, что утопия — это благое место, которое не существует.
Для Э. Блоха, который справедливо носит звание «философа утопии», как и для ряда его современных последователей, Мор является создателем термина, но не понятия утопии. По мнению Блоха, общепринятое сведение утопии к литературным или политическим текстам равносильно сведению содержания понятия электричества к янтарю, поскольку это слово произ-водно от греческого названия смолы. Более того, отождествление социальных утопий с политическими фантазиями исказило подлинный смысл утопии и породило ее уничижительную трактовку. Утопию, считает Блох, следует понимать как функцию, охватывающую практически бесконечное количество разнообразных проявлений в культуре, а потому для понимания ее сущности необходима вся философия. Блох находит утопическое измерение в мифах и сказках, ветхозаветных пророчествах и проповедях Иисуса Христа, в египетских пирамидах и готических соборах, в науке и медицине, демонстрируя таким образом полноту содержания утопии.
Отталкиваясь от понимания утопии как «лучшего места» или «несуществующего места», Блох предлагает задуматься о переходе от статичной ситуации к динамической, от чего-то данного - к чему-то возможному. И тогда перед исследователем открывается иная перспектива: несуществующее сегодня может осуществиться в будущем. Утопия и представляет собой «Бы-тие-в-Возможности», функцию предвосхищения будущего. Это интенция, направляющая к созданию того, что философ называет Novum. Новое (novum) - то, что никогда не существовало, не существует в настоящем, но оно возможно, потому что латентно содержится в реальности и поэтому в будущем может быть осуществлено.
Блох осуществляет онтологизацию утопии. Онтологический статус утопии связан, в первую очередь, со сложной структурированностью бытия. Мир окончательно не сформирован:
«мировая субстанция, мировая материя сама еще не закончена, еще находится в утопически-открытом, следовательно, еще не тождественном самому себе состоянии» [2, с. 134]. Мир, по своей сути, это Еще-не-Бытие, т. е. неготовое, незавершенное и несовершенное бытие, стремящееся к завершенности, к реализации своей сущности в полном объеме, в идеале - к достижению совершенства. Реальность представляет собой широко разветвленное опосредование между настоящим, незавершенным прошлым и возможным будущим. Объективно-утопическое, Объективно - Реально-Возможное - неотъемлемая тенденция развития материи. Специфика утопической реальности в процессуальности, незаконченности, открытости к изменениям. Блох вводит понятие субсистенция (Subsistenz, самостоятельное бытие). В отличие от экзистенции субсистенция - это материя, открытая в будущее, В-Возможности-Сущее.
Таким образом, Блох настаивает на том, что объективная действительность полна скрытых неосуществленных возможностей, а утопия актуализирует и реализует их в горизонте будущего.
Далее философ обращается к социальной онтологии и утверждает, что хотя Еще-Не-Став-шее, объективно-утопическое уже внутренне присутствует в природе, «решающий акт, преобразующий Миро-Сущее (Welt-Seiende) до узнаваемости своего Бытия, заложен в человеческом труде» [2, с. 235]. Именно утопия, образуя основание культуры, предопределяет творческое отношение человека к миру. «К окончательному открытому облику нашего и всего существования идет - через тысячи препятствий, попыток, этапов, фрагментов - человеческая культура, с ее огромным явлением островов- произведений, которое там, где оно значимо, есть меньше всего иллюзия, а больше - Пред-Явление (Von-Schein) возможной удачи, - пишет Блох. На этот утопический фон наносятся все наши добрые деяния, слои завершенных произведений искусства, несущие людям благо не безумные религиозные картины. Да, мир в целом в его тяжелом процессе, в его длящемся свойстве Эксперимента находится в работе, и человеческий труд является последним актом этой Одиссеи» [2, с. 235-236].
Следовательно, утопия не ограничивается мечтой о лучшем мире, о некоем идеале, который в принципе недостижим. Сведение к идеалу свойственно абстрактной утопии. Даже если предположить возможность осуществления идеала, это означало бы конец всякого развития. Что
же касается конкретной утопии, она динамична, находится в процессе развития, «обнаруживает себя везде и всюду, даже в романтическом культе прошлого». Более того, как замечает Блох, «утопическое сознание раскрывает в архетипах (выделено мной. - Т.П.) материал, который только потому и сохранился в воспоминаниях, что он принадлежит надежде в модусе воспоминания, утопическому символу в мире окаменения...» [2, с. 284].
Таким образом, архетипы потому и закрепили в памяти поколений образцы поведения, формы мировосприятия, что латентно содержали надежду. Историческое содержание надежды, впервые представленное в архетипах, образах, есть человеческая культура, связанная во всех своих формах с утопическими горизонтами.
Архетипы пространства в исторической динамике. Архетип - это прообраз, первоначало, образец. Согласно К. Юнгу, архетипы представляют собой универсальные и устойчивые, скрытые в коллективном бессознательном древние формы человеческого воображения, программы поведения, которые наследуются и передаются из поколения в поколение. В более широком, не строго юнгианском смысле, под архетипами понимаются общие сюжеты, мотивы, образы присущие различным культурным традициям и формам.
Если согласиться с современным автором, что «важнейшими категориями социальной онтологии являются социальная реальность, социальное бытие, социальное пространство, социальное время» [3, с. 152], то в интересующем нас аспекте резонно поставить вопрос о способах конструирования утопического пространства. По мнению Г. Гюнтера, элементарными моделями организации утопического пространства всегда выступали «город» и «сад». «Все известные островные утопии, - пишет он, - при ближайшем рассмотрении можно свести к этим моделям или к их комбинации» [4, с. 253].
Но являются ли данные модели принадлежностью только утопического жанра? На какой основе они сформировались? В синхронном и диахронном аспектах классическая утопия делит культурное пространство и взаимодействует с родственными ей духовными феноменами: мифом и религией, идеологией и наукой, моралью и искусством, «проявляя себя как универсальный парафраз с игровым и компилятивным началом: она может "встраиваться" в другие жанры и культурные формы, а может перерабатывать их содержание на основе собственной матри-
цы» [5, с. 20]. Как указывали Ф. и Фр. Манюэль в своей книге «Утопическое мышление в западном мире», «Утопия - это гибридное растение, рожденное от скрещивания райской и внеземной веры, типичной для иудео-христианской религии, с эллинским мифом об идеальном городе на земле» [6].
Сказания о том, что человеческое общество на заре своего существования пережило некий период счастья и невинности обнаруживаются в мифологии и фольклоре многих народов мира. Согласно «примитивистским» канонам в те далекие времена человечество находилось в гармоничном и неразрывном единстве с природой, которая, как мать, обеспечивала все потребности и беззаботное существование. Греческое слово лараЗешо^ или латинское paradisus означает «сад». Так стал именоваться языческий рай.
В греческой мифологии наряду с темой сада можно обнаружить и тему города. Так, Платон в диалоге «Критий» пересказывает миф о древних Афинах и Атлантиде [7]. Добродетельные жители Афин, разделенные по кастам и социальным функциям, культивировали мудрость и искусства под защитой богов. Афинам противостояла Атлантида, город-континент, которому Посейдон дал и совершенную форму городской территории, и принципы справедливого правления, которые со временем атлантами были искажены. И несмотря на это, в истории мысли именно Атлантида «стала своего рода прототипом классической "городской" модели утопии со следующими характеристиками: строгие геометрические формы; автономность существования и автаркия, максимальная завершенность и статичность образа; регламентация и точный расчет» [8, с. 13].
Архетипический образ города имеет место и в мифологиях других народов. Так, например, в шумерских текстах есть рассказ о построенном Энлилем городе Ниппуре, который внушает ужас врагам и дает защиту и покровительство своим гражданам. За границами города царят хаос -«гул, кличи жаждущих битвы, кличи военного становища»; внутри же - нет «злобных судей и угнетенья, злобных взглядов, насилья, доносов, наглости, измены слову»; здесь царствует правда, вершится правосудие, «на набережных - нарядные люди. Старший воспитывает младшего, наставляет его, выводит в люди, словам отца покорно внимая, дитя берет табличку в руки», «обряды чисты». «алтари прочны и могучи», «в праздник масло и сливки льются обильно» и т. д. [9].
Переходя к характеристике христианской традиции, обратимся к авторитету С. С. Аверин-цева, который отмечал, что в ней «мифологизирующая, наглядно-опредмечивающая разработка образов Рая ... идет по трем линиям: Рай как сад, Рай как город, и Рай как небеса. Для каждой линии исходной точкой являются библейские и околобиблейские тексты: для первой - ветхозаветное описание Эдема (Быт. 2:8-15); для второй - Новозаветное описание Небесного Иерусалима (Апок. 21:2-22:5); для третьей апокрифические описания надстроенных один над другим и населенных ангелами небесных ярусов (начиная с книг Еноха Праведного). Каждая линия имеет свое отношение к человеческой истории: Эдем - невинное начало пути человечества; небесный Иерусалим - эсхатологический конец этого пути; напротив, небеса противостоят пути человечества как неизменное - переменчивому, истинное - превратному, ясное знание - заблуждению» [10].
С. Аверинцев и Г. Гюнтер обращают внимание на сходство понимания архаическим сознанием образов «сада» и «города» как пространств, ограниченных со всех сторон. Они тождественны как пространства «отовсюду огражденного», упорядоченного и дружественного человеку в противоположность внешнему хаосу.
В ветхозаветной литературе имеют место оба образа: Рая-сада, насаженного Богом в Эдеме и Рая-города, как сверхприродного, социального явления, творения рук человеческих. О Рае-саде, ветхозаветном Эдеме - известно немного: «И насадил Господь Бог Рай в Эдеме, на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево приятное на вид и хорошее для пищи» (Быт. 2:8-10). Главная идея состоит в том, что в сад Эдемский помещен человек, «чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2:15). Эта характеристика существенна как в том аспекте, что идеальное состояние общества исключает праздность, так и в том, что за человеком признается право творения.
Образы райского города встречаются в 60-й главе книги пророка Исайи, а также видении пророка Иезекииля. Идеальный город-государство называется Егова-Шамма, имеет квадратную форму и расположен на священной территории в центре страны. В центре его - четырехугольный храм, к которому примыкают участки жрецов. За пределами священной территории простираются земли для обеспечения пропитания его жителей.
В Новом Завете архетип города структурирует «Откровение» Иоанна, где говорится о грядущем Новом Иерусалиме. В экзальтированно-символическом описании этого города, «сходящего от Бога с неба», можно выделить ряд черт, которые в преобразованном виде будут восприняты классической утопией: в совершенном мире место только совершенным людям, избранным, и никто, «преданный мерзости и лжи» войти туда не сможет; ворота города не будут запираться ни днем, ни ночью; древо жизни будет ежемесячно приносить людям плоды, исцелять от болезней, и т.д. (Откр. 21:2, 21:10-27; 22:2-5).
Таким образом, в древних текстах можно выделить ряд образов и мотивов, которые нашли отражение в классической утопии: город и сад, как формы организации пространства, четкий план и совершенная форма города, непроходимая граница между гармоничным и упорядоченным миром, где царят добрые нравы, изобилие, справедливость, и внешним миром насилия, злобы, угнетения, и др.
Сад и Город как две модели организации утопического пространства. В своем феноменологическом исследовании концепта утопия Э. Блох проводил различие между внутренним топосом утопического сознания или представлениями, предвосхищающими желаемое Еще-Не-Бытие, и внешним топосом, предполагаемым местом желанного объекта.
В античной культуре в качестве внешнего топоса утопического сознания выступал, как правило, город. «Концепция утопии, писал в этой связи Л. Мамфорд, - это не спекулятивная эллинистическая фантазия, а следствие определенных исторических реалий: на деле первой утопией был древний город» [11, с. 271]. Можно согласиться с мнением известного ученого, если принять во внимание, что именно древние города были носителями цивилизованности - государственности, образованности, служили центрами развития науки и искусства, и т. д.
В целом идея совершенного города включала три аспекта: пространственная структура (urbs), политическая конституция (р^Квга) и социальная организация (civitas). Значение, придаваемое каждому из этих параметров, говорит о важных различиях. Первый аспект указывает на освоение территории посредством ее планирования и застройки; второй и третий - на самих обитателей, их образ жизни и нравы [12, р. 140]. Город должен был иметь все необходимые условия, чтобы гарантировать защиту территории и граждан, но его конечная функция была другой:
обеспечить наилучший из возможных образ жизни путем политического усовершенствования.
Разумеется, в античной Греции придавалось значение и эстетической составляющей - форме города, его пропорциям, однако на первом месте всегда была политическая функциональность. Примером может служить «гип-подамова система». Она достаточно хорошо известна, поскольку легла в основу застройки многих европейских городов. Гораздо менее известно, что Гипподам Милетский, по утверждению Аристотеля, «первым из не занимавшихся государственной деятельностью людей попробовал изложить кое-что о наилучшем государственном устройстве» [13]. Для создания модели идеального полиса Гипподам прибег к математическим расчетам, приводил в соответствие количество улиц, домов, жителей, сословий и т.п., опередив в этом на несколько столетий Ш. Фурье.
Размышления о городе как идеальном пространстве, создаваемом для добродетельного сосуществования людей, переживают новый бум в эпоху Ренессанса вместе с возрождением городской жизни Европы. Это нашло свое отражение в утопическом творчестве, в частности, в таких произведениях, как «Утопия» Т. Мора, «Новая Атлантида» Ф. Бэкона, «Город Солнца» Т. Кампанеллы, «Республика Океания» Дж. Гар-рингтона, «Христианополис» Й. Андреа, а также в многочисленных изображениях «идеального города».
Эпоха Кватроченто представляет собой один из редких случаев, когда в утопическом воображении начинает доминировать не политическая составляющая, а идеал красоты. Для таких деятелей, как Л. Баттиста Альберти, А. Аверлино (Филарете) или Ф. ди Джорджио Мартини, идеал красоты воплощается в совершенной городской среде. Поскольку именно гармоничный городской дизайн должен обеспечить формирование таких гражданских добродетелей, как справедливость, честь и достоинство, практически все архитектурные утопии связаны с поиском совершенных форм и основываются на геометрии круга, квадрата, или звезды. Примером может служить построенный по проекту В. Скамоцци город Пальмануова в форме звезды.
Основоположники утопического жанра Т. Мор и Т. Кампанелла также не были безразличны к эстетической составляющей и геометрическим формам. Тому свидетельством могут служить вписанный в квадрат городской план Утопии или форма круга Города Солнца Кампа-неллы. Однако все-таки для этих авторов на пер-
вом месте была социальная составляющая: экономическое и политическое устройство, система образования и воспитания, семейно-брачные отношения, нравы и ценности.
В ходе Великих географических открытий утопия идеального города была спроецирована на американский континент. Основание городов по европейскому принципу преследовало здесь двойную цель: с одной стороны, «присвоение» пространства и объективация территориальных претензий испанской короны; с другой - создание новой, более совершенной среды обитания для изменения человеческой природы и всех общественных отношений. Испанский менталитет, пропитанный идеями Аристотеля и Цицерона, признавал город единственно возможной формой цивилизационного существования, а потому и американские последователи Платона и Мора (Васко де Кирога, отцы-иезуиты и др.) следовали курсом, проложенным предшественниками.
Связь между этическими и эстетическими ценностями города сохранится и усилится в эпоху Просвещения. Самый амбициозный проект этого времени - производственный комплекс королевских солеварен, известный также как «идеальный город Шо» Клода Николя Леду. Хотя в полной мере проект так и не был осуществлен, о замысле архитектора можно судить по рисункам и идеям, изложенным в книге, изданной «Архитектура, рассмотренная в отношении к искусству, нравам и законодательству» [14].
Духовной основой проекта Леду была эстетика классицизма и в целом философия Просвещения, в частности, идея обусловленности характера человека средой. Отталкиваясь от нее, Леду приходит к выводу о непосредственном влиянии архитектуры на политику, нравы и образ жизни в целом. Идеальный город был им задуман в форме круга, символизирующим совершенство, движение солнца. Кроме того, по мысли Леду, архитектура должна быть «говорящей», а каждое здание выражать свою функциональность через форму и символическую нагрузку. Эта идея нашла отражение во множестве зданий, начиная от храмов, посвященных равенству, счастью или прославлению женщин до Дома удовольствий - здания в форме фаллоса, в котором юноши учились бы удовлетворять свои сексуальные потребности. Также были спроектированы Дом добродетели в форме куба (символ постоянства), сферический некрополь (символ равенства), Дом правосудия, Дом воспитания и другие общественные и частные строения.
Основываясь на проделанном кратком обзоре, можно согласиться с выводом Ф. Аинсы, о том, что классическая утопия по преимуществу урбанистична, что ее типичный образ -это образ города: «Идеальный город - наиболее часто встречающийся topos в утопической мысли» [15].
Означает ли это, что утопии сада исчезли навсегда, вытеснены всякого рода пасторалями и идиллиями, которые хоть внешне и похожи на утопии, но представляют совершенно другие жанры? Думается, нет. Ведь утопия Града и утопия Сада, деля «сферы влияния», органично дополняют друг друга. Как пишет Г. Гюнтер: «Если в городской утопии в центре внимания находится общественно-государственный, технико-цивилизаторский аспекты жизни, то утопия-сад отводит это место непринужденной семейной жизни в кругу близких и исконной близости человека к природе» [4, с. 253].
Модернизация, промышленный переворот, рост мегаполисов, обнажили множество социальных проблем и привели к формированию двух противоположных направлений утопического творчества. Критика отчуждения, вызванного современной городской жизнью, нашла отклик в движении за дезурбанизацию, концепции «города-сада», которые зародились в Англии в конце XIX в. Представители второго направления утопического творчества противопоставляли реальному городу со всевозможными его недостатками проекты идеальных городов с упорядоченными и геометрически выверенными структурами.
Э. Говард, социальный реформатор и главный поборник движения за дезурбанизацию, в своем проекте «города-сада» попытался объединить преимущества городской и сельской жизни созданием системы малых городов, связанных между собой парками, железными дорогами, окруженных индустриальным и сельскохозяйственным поясом. Его представления об образе жизни в таких городах сводились к социальному сотрудничеству в сфере досуга и гражданских ассоциаций, но не распространялись на производство [см.: 12, p. 140].
Более радикальный проект Broadacre City был представлен американским архитектором Ф. Ллойд Райтом. В своей книге «Исчезающий город» он писал: «Мои интересы касаются будущего города, рассматриваемого как будущее для индивидуальности в ее органичном смысле: индивидуальность, понимаемая как позитивная целостность человеческого рода... Я назову этот
город для человека Broadacre City, потому что в его основе лежит минимальный надел земли на семью размером в один акр» [16]. Исторический смысл образования городов, по мнению архитектора, заключался в защите горожан. Поскольку в этом больше нет необходимости, большие города утратили свое предназначение. Фактически Райт предлагал превратить город в совокупность отдельных «домов - прерий», ферм и малых предприятий, связанных сетью автомобильных дорог.
Главным противником этого направления был Ле Корбюзье. В проекте Лучезарного города [17] он предложил свое виденье города будущего. Эта модель ориентировалась на достижения технического прогресса, большие многоквартирные дома (до 2 700 жителей) с садами и подземными магистралями. Подобная структура позволяла освободить улицы от машин и предусмотреть в домах различные общественные службы, такие как детские сады, столовые и тренажерные залы. По образным определениям архитектора, город - это «вертикальный город-сад», а дом - «машина для жилья». В отличие от индивидуалиста Райта, Корбюзье ориентировался на коллективный образ жизни и социальную уравнительность. В итоге, как остроумно заметил Роберт Фишман, Лучезарный город стал местом слияния двух утопических течений современной эпохи: это был фурьеристский фаланстер, помещенный в центр индустриального общества Сен-Симона [18]. Идеи Корбюзье впоследствии были подхвачены советскими конструктивистами и воплощены в жизнь при строительстве домов-коммун, предполагавших обобществление быта, освобождение женщины от «домашнего рабства», общественное воспитание детей и т.п.
В советской России появилась и оригинальная утопия сада, автор которой стремился снять противоречия между городом и деревней, индивидуализмом и коллективизмом, черпая идеи из дореволюционного прошлого. «Страна крестьянской утопии» А. Чаянова - это гигантский цветущий сад. Основу экономики составляет индивидуальное крестьянское хозяйство. По мнению автора, именно оно является самым совершенным видом хозяйственной деятельности, потому что позволяет каждому работнику непосредственно общаться с природой, расти духовно, чувствовать себя творцом и демонстрировать свои достижения. В стране крестьянской утопии преодолено «старомодное деление на деревню и город», потому что деревня насыщена всеми «высшими формами культуры» - театрами, му-
зеями, народными университетами, спортивными залами - здесь есть «все плоть до церкви и политики» [19, с. 198]. При этом государство лишено своих экономических и политических функций: большинство общественных задач решается путём прямого обсуждения в газетах, академиях, различных обществах, клубах. Что касается городов, то они превратились в «социальные узлы», связывающие между собой многочисленные сельские поселения.
Таким образом, в утопической мысли можно выделить три модели конструирования воображаемого пространства. Назовем их природная («сад»), цивилизационная («город») и смешанная, в которой присутствуют черты обеих форм. Идя по «городскому» направлению, мы обнаружим два вида утопий: социальные утопии, где первостепенна социально-политическая составляющая, и архитектурные утопии, где доминантой является идеал красоты.
Выводы. Онтология утопии является частью социальной онтологии, а социальное пространство - одна из важнейших категорий последней. Социальное (и воображаемое утопическое) пространство может быть организовано различным образом. В истории утопической мысли основными моделями организации и-1о-ро8 выступали сад и город, которые могут рассматриваться как своеобразные идеальные типы.
Заслуга разработки онтологии утопии принадлежит немецкому философу Э. Блоху. Считая утопию универсальной функцией, связанной с предвосхищением будущего, Блох обнаружил ее проявления в разных формах культуры и на всех этапах ее развития. Архетипы града и сада, проявившиеся первоначально в мифах, преданиях, религии в зародышевой форме содержали надежду на лучшее, т. е. позитивную утопическую компоненту.
Этот культурный багаж был воспринят и переработан классической утопией на рациональной основе. Классическая утопия по преимуществу имеет форму города. Однако несмотря на доминирование «городской» линии, утопия сада не исчезла с исторической арены: к ней постоянно возвращалось и возвращается утопическое воображение по мере роста разочарования в техническом прогрессе, урбанизации, обострении экологических проблем. По сути, Сад и Град как две модели организации воображаемого пространства, воспроизводят базовую дихотомию культурологии: «натура-культура», где «натура» - это утопия сада, а «культура» - утопия города.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кемеров В.Е. Онтология социальная // Современный философский словарь/ под общей ред. В.Е. Кемерова; 2-е изд., испр. и доп. Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск: «ПАНПРИНТ», 1998. 1064 с. С. 609.
2. Блох Э. Тюбингенское введение в философию / пер. с нем. Т.Ю. Быстровой, С.Е. Вершинина, Д.И. Криушова; общ. ред. вступ . ст. и прим. С.Е. Вершинина. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 1997. 400 с.
3. Лукьянов Г.И. Социальная онтология о проблеме бытия // Вестник Ставропольского государственного университета. № 44, 2006. С.151-156.
4. Гюнтер Г. Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А. Платонова // Утопия и утопическое мышление. М.: Прогресс, 1991. С. 252-277.
5. Паниотова Т. С. Генезис утопического дискурса: культурно-цивилизационный контекст. Ав-тореф... дисс. д-ра философ. наук. Ростов-н/Д, 2005. 54 с.
6. Manuel Frank E. y Manuel Fritzie P. El pensamiento utópico en el mundo occidental I. Antecedentes y nacimiento de la utopía (hasta el siglo XVI) Colección «Ensayistas», n° 241. Versión castellana de Bernardo Moreno Carrillo. Madrid, Taurus, 1984. Vol. 1. 296 р. Р. 17.
7. Платон. Критий // Собрание сочинений: в 4 т. Т. З / пер. с древнегреч.; общ. ред. А.Ф. Лосева,
B.Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи; авт. вступ. ст. примеч. А. Ф. Лосев; примеч. А. А. Тахо-Годи. М.: Мысль, 1994. 501-516 с.
8. Паниотова Т. С. Архетип города в истории утопической мысли// Утопические проекты в истории культуры. Материалы II Всероссийской (с международным участием) научной конференции «Утопические проекты в истории культуры» на тему «Город Солнца: в поисках идеального локуса (к 450-летию со дня рождения Томмазо Кампанеллы) (г. Ростов-на-Дону, 6-8 декабря 2018 г.). Ростов-н/Д - Таганрог, Изд-во Южного федерального ун-та, 2019. С. 12-15.
9. Литература Шумера // Поэзия и проза Древнего Востока. М.: Художественная литература, 1973,
C. 136-137.
10. Аверинцев С.С. Рай // Мифологический словарь / под ред. Е.М. Мелетинского. М.: Советская энциклопедия, 1990. 672 с. С. 463-464.
11. Mumford L. Utopía, the Qty and the Machine // Daedalus, 1965, vol. 94. No. 2. pp. 271-292.
12. Colom González, F. De la ciudad como utopia a la utopía de la ciudad / Pasajes del pensar. Ensayos sobre filosofía, literatura y sociología en homenaje a José M. González García. Bilbao, Publicaciones de la Universidad de Deusto, 2020, pp. 135-174.
13. Аристотель. Сочинения в 4 т. Т. 4. (Философское наследие) М.: Мысль, 1983. 829 с. С.423.
14. Леду К.-Н. Архитектура, рассмотренная в отношении к искусству, нравам и законодательству / пер. О. Махнева. Екатеринбург: Архитектон : Канон, 2003. 592 с.
15. Ainsa F. La reconstrucción de la Utopía. Mexico, Correo UNESCO, 1999. 238 p. Р.21.
16. Wright, Frank Lloyd. The Disappearing City. New York, W.F. Payson, 1932. 125 p., pр. 17-18.
17. Le Corbusier. La Ville Radieuse. Éditions de l'Architecture d'Aujourd'hui, Collection de l'équipement de la civilisation machiniste, Boulogne-sur-Seine, 1933, 344 p.
18. Fishman R. Urban Utopias in the Twentieth Century: Ebenezer Howard, Frank Lloyd Wright, and Le Corbusier. Cambridge: MIT Press, 1982. 384 p. Р. 48.
19. Чаянов А.В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии / Чаянов А.В. Венецианское зеркало: повести / Вступ. ст. и прим. В.Б. Муравьева. М.: Современник, 1989. С. 161-209.
REFERENCES
1. Kemerov VE. Sovremennyyfilosofskiy slovar' [Modern Philosophical Dictionary]. Ed. by V.E. Kemerov. London, Frankfurt-na-Majne, Parizh, Lyuksemburg, Moskow, Minsk, «PANPRINT», 1998, 1064 р., p. 609.
2. Bloh E. Tyubingenskoe vvedenie v filosofiyu [Tubingen Introduction to Philosophy]. Transl. from German by T.Yu. Bystrovojy S.E. Vershinina, D.I. Kri-ushova. Ekaterinburg, Ural University publishing house, 1997, 400 p.
3. Luk'yanov G.I. Vestnik Stavropol'skogo gosudarst-vennogo universiteta, 2006, no 44, pp. 151-156.
4. Gyunter G. Utopiya i utopicheskoe myshlenie [Utopia and Utopian Thinking]. Moscow, Progress, 1991, pp. 252-277.
5. Paniotova T.S. Genezis utopicheskogo diskursa: kul'turno-tsivilizatsionnyy kontekst [Genesis of utopian discourse: cultural and civilizational context]. A thesis submitted for the degree of Doctor of Philosophy. Rostov-on-Don, 2005, 54 p.
6. Manuel Frank E. y Manuel Fritzie P. El pensamiento utópico en el mundo occidental I. Antecedentes y nacimiento de la utopía (hasta el siglo XVI) [Utopian thought in the Western world I. Background and birth of utopia (until the 16th century)]. Colección «Ensayistas», no. 241. Versión castellana de Bernardo Moreno Carrillo. Madrid, Taurus, 1984. Vol. 1. 296 p., p. 17.
7. Platon. Sobranie sochineniy [Collected works]. In 4 vols. Vol. 3. Transl. from Ancient Greek. Ed. by A.F. Losev, V.F. Asmusa A.A. Taho-Godi. Moscow, Mysl', 1994, pp. 501-516.
8. Paniotova T.S. Utopicheskiye proyekty v istorii kul'tury [The Utopian projects in the history of culture. Mat. 2nd All-Rus. with Int. Participation Sci. Conf. «Utopian projects in the history of culture» on the theme «The City of the Sun: in search of the ideal locus (to the 450th anniversary of the birth of Tom-maso Campanella) (Rostov-on-Don, December 6-8, 2018)]. Rostov-on-Don - Taganrog, Rostov State Univ. Press, 2019, pp. 12-15.
9. Poeziya i proza Drevnego Vostoka. [Poetry and prose of the Ancient East]. Moscow, Artistic literature, 1973, pp. 136-137.
10. Mifologicheskiy slovar' [Mythological Dictionary]. Ed. by. E.M. Meletinskiy. Moscow, Sovetskaya Encyclopedia, 1990. 672 p., pp. 463-464.
11. Mumford L. Daedalus, 1965, vol. 94, no. 2, pp. 271292.
12. Colom González, F. De la ciudad como utopia a la utopía de la ciudad // Pasajes del pensar. Ensayos sobre filosofía, literatura y sociología en homenaje a José M. González García. Bilbao, Publicaciones de la Universidad de Deusto, 2020, pp. 135-174.
13. Aristotel. Sochineniya v 4 t. T. 4. (Filosofskoye naslediye) [Essays]. In: 4 vols. Vol. 4. Philosophical heritage. Moscow, Mysl, 1983, 829 p., p. 423.
14. Ledu K.-N. Arhitektura, rassmotrennaya v otnoshenii k iskusstvu, nravam i zakonodatel 'stvu [Architecture considered in relation to art, mores and legislation]. Ekaterinburg, Arhitekton, Kanon, 2003, 592 p.
15. Ainsa F. La reconstruccion de la Utopía. Mexico, Correo UNESCO, 1999, 238 p., p. 21.
16. Wright, Frank Lloyd. The Disappearing City. New York, W.F. Payson, 1932, 125 p., pр. 17-18. "
17. Le Corbusier. La Ville Radieuse. Éditions de l'Architecture d'Aujourd'hui, Collection de l'équipement de la civilisation machinist. Boulogne-sur-Seine, 1933, 344 p.
18. Fishman, R. Urban Utopias in the Twentieth Century: Ebenezer Howard, Frank Lloyd Wright, and Le Corbusier. Cambridge, MIT Press, 1982, 384 p., p. 48.
19. Chayanov A.V. Venetsianskoye zerkalo: povesti [The Venetian mirror: stories]. Introductory article and note by VB. Muravyov. Moscow, Sovremennik, 1989, pp. 161-209.
Статья поступила в редакцию 04.09.2023;
одобрена после рецензирования 11.09.2023; принята к публикации 21.09.2023.
The article was submitted 04.09.2023;
approved after reviewing 11.09.2023; accepted for
publication 21.09.2023.
